Текст книги "Буйный Терек. Книга 2"

Автор книги: Хаджи-Мурат Мугуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

– Проводить вас, Иван Сергеевич? – спросил Небольсин.

– Нет, друг мой, не надо… – уже из прихожей ответил Чегодаев.

Небольсин сел у окна и долго оставался в неподвижной задумчивости, все еще не в состоянии постичь то ли величия, то ли унижения души его гостя.

– Александр Николаич, опять стреляться будем, опять дуэль? – негромко, тревожно спросил возникший за его спиной Сеня.

– Да нет, какие тут дуэли… здесь, брат, посложней да понепонятней дело… – вздохнув, ответил капитан.

– И слава богу… А и я так решил, что все миром закончится… Я сейчас этого генерала цивильного на улочке встренул. Идет он, ровно журавель, прямой, ноги, как рекрут, выбрасывает, по сторонам не глядит и сам никого не видит. Я было шапку скинул, а он прошел и не заметил меня… Видать, вы его добре напоили, – по-своему резюмировал поведение гостя Сеня, но, заметив, что Небольсин не слушает его, замолк и стал убирать со стола тарелки.

Глава 17

Слова полковника Клюге оправдались очень скоро. Полковник хорошо знал природу и характер мюридов.

Из далеких аулов приходили тревожные вести.

«Имам готовится к нападению на Грозную», «Кази-мулла готовит поход на Моздок», «Кази-мулла собирает ополчение в горах. Удар его намечен на крепости Владикавказскую и Грозную…»

Лазутчики русских сообщали:

«Объявлена поголовная мобилизация мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет».

Русскими судами на Каспии были перехвачены быстроходные туркменские и персидские парусники, на которых нашли английское оружие, порох и мешки с серебряными и золотыми монетами. Пленные каюкчи сказали, что часть лодок успешно выгрузила оружие где-то ниже Дербента.

А тем временем по станицам возводились новые валы, рылись рвы, ставились перекаты.

Вельяминов внимательно следил за тем, что делалось в горах. Русское золото и отказ от предложенного Кази-муллой мира вносили в умы горцев разброд и смятение.

Генерал Вельяминов, человек энергичный и непоседливый, в ожидании набегов горцев на Грозную и станицы снова отправился в инспекционную поездку по затеречным районам. Чегодаев, полковник Пулло, казачий генерал Федюшкин поехали с ним.

Инспекционная поездка должна была быть короткой, не больше четырех-пяти дней, так как сведения, поступившие от лазутчиков и туземных приставов, говорили о том, что Кази-мулла уже готовится к набегу на русскую линию.

Вельяминов уехал, отдав распоряжение, чтобы на казачью линию были направлены офицеры штаба. Стенбок – в станицу Наурскую; Куракин – в Моздок; в Екатериноградскую – подполковник Филимонов; в Николаевскую – есаул Топорков; во Владикавказскую – капитан Небольсин. Атаманам станиц, начальникам гарнизонов и комендантам крепостей были разосланы приказы немедленно подготовиться к отражению ожидаемого нападения мюридов.

Оказия, с которой уезжали офицеры во Владикавказ и притеречные станицы, уходила в четыре часа дня.

Ровно в двенадцать пополудни Небольсин зашел к Чегодаевой.

– Сегодня еду во Владикавказскую крепость. Пробуду в ней около десяти-двенадцати дней. Памятуя нашу дружбу, зашел сообщить вам об этом и пожелать доброго здоровья.

– Спасибо, Небольсин, я признательна вам за это…

Все эти дни, встречаясь с Евдоксией Павловной, Небольсин видел ее спокойной, будто и не было той ночной встречи и странного разговора между ними.

И сейчас она приветливо говорила с ним.

«По-видимому, действительно было «омрачение», – подумал капитан.

– Как говорил вчера генерал, опять начинается война, снова Кази-мулла и мюриды? – ровным, негромким голосом спросила Евдоксия Павловна.

– Да, мира нет, и газават продолжается… – начал было капитан.

– Скажите, Небольсин, – вдруг перебила она, – вы думали что-либо о моем приходе к вам?

– Да… – несколько растерянно ответил он, – конечно.

– И что же?

– Я вам говорил, Евдоксия Павловна, в прошлый раз… – тихо сказал капитан.

– Что вы одиноки, что вам надоело все и что… – возбужденно начала она.

– …и что я думаю и не могу не думать о вас.

– Тем хуже для нас обоих, – со вздохом сказала Чегодаева и отошла к окну. – На днях я уезжаю, Небольсин. Иван Сергеевич, возможно, еще задержится в крепости, а я, – она повернулась к нему, – в Петербург, в Россию.

И, видя, как изменился в лице капитан, быстро спросила:

– Вам это неприятно?

– Я и сам не знал, что так тяжел и болезнен будет для меня ваш отъезд, – очень тихо ответил Небольсин.

Грустная улыбка прошла по ее лицу.

– Спасибо и на том, мой друг. Сейчас я верю всему, что вы говорили мне в тот вечер.

Она протянула ему руку, и капитан благодарно поцеловал ее.

– Мне тяжело будет в Петербурге, – не глядя на него, продолжала Чегодаева.

– Как и мне здесь… – сказал Небольсин. – Лишь Ивану Сергеевичу станет лучше от этого. Я даже не представлял той огромной, безграничной любви, которую он питает к вам.

Чегодаева отдернула ладонь.

– Откуда вы знаете это? Он был у вас?

Небольсин опешил, удивленный страстностью и резкостью тона, которым говорила она.

– Не говорите неправды, Небольсин, не лгите! Вы не способны на это, – продолжала она. – Он был у вас! – решительно, без тени сомнения повторила она. – Он говорил вам это? Он был у вас? – вскидывая голову и глядя в упор на Небольсина, спросила Евдоксия Павловна.

– Да, но это и нетрудно заметить…

– Он был у вас? Говорите!.. Он просил вас о чем-нибудь… – она с трудом, выговаривала слова, – недостойном?..

Небольсин понял, что смутное подозрение охватило ее. Ему стало жаль Чегодаева и в то же время легко от того, что она не знала о дикой просьбе несчастного мужа.

– Был. Но какое он мог сделать мне недостойное предложение?.. – он пожал плечами. – Я не понимаю вас, Евдоксия Павловна.

Она молчала, чуть нахмурив лоб, сосредоточенно думая, и лишь недоверчивая улыбка не сходила с ее губ.

– Благодарю вас, вы преподнесли мне хороший урок, Небольсин. А теперь уезжайте…

– До свидания, Евдоксия Павловна… – начал было Небольсин.

– Нет, прощайте, Александр Николаевич, именно – прощайте. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся с вами, – ответила Чегодаева и, кивнув огорченному капитану, вышла из комнаты.

Небольсин, постояв с минуту в растерянности, медленно вышел из дома Чегодаевых.

Владикавказская крепость показалась вдали. Столовая гора, цепь снежных вершин, темно-зеленые леса, покрывавшие пологие скаты набегавших отовсюду гор, и этот милый сердцу Небольсина уголок воскресили в нем рой добрых воспоминаний.

За два года, что он провел в Грозной и на Кизлярской дистанции, ему ни разу не пришлось побывать во Владикавказе, но Небольсин не забывал дорогих его сердцу Огаревых, осетинских друзей Туганова и Абисалова и несколько раз с оказиями посылал им письма.

И вот теперь, когда крепость опять открылась перед ним, в его душе возникли светлые воспоминания о нескольких днях, проведенных в ней.

Издали она, казалось, была такой же, какою он оставил ее два года назад, но, уже въехав за крепостной вал, проезжая базар и огибая слободу, капитан заметил, что тут произошло немало изменений.

По сторонам поднимались новые каменные и деревянные дома. Были разбиты площади, правильно распланированные, густо обсаженные акациями улицы шли к крепостной стене; виднелись переброшенные через Терек узкие, деревянные, с невысокими перилами мостики. Церковь поднималась на бывшем пустыре, а поодаль от нее высились длинные двухэтажные солдатские казармы. Больше людей было на улицах и площадях.

Оказия остановилась на Соборной площади, и, пока шла церемония передачи казенного имущества и почты, посылаемой из Грозной, почти все «вольные» люди, как называли штатских, разбрелись по слободкам, базару и родным домам.

Небольсин направился к знакомому ему дому «для приезжающих господ», где и получил комнату, а еще через полчаса адъютант коменданта, поручик Истомин, приветствовал Небольсина.

– Я к вам, господин капитан, от Николая Гавриловича и его супруги. Отдохните с дороги, – он посмотрел на часы, – а к пяти часам Мария Александровна и Николай Гаврилович просят вас пожаловать к обеду, – и, наклонившись к уху Небольсина, поручик прошептал: – Наш полковник представлен в генералы… Ждем высочайшего приказа со дня на день…

– О-о! Приятная весть, – обрадовался капитан.

– …Одно только печалит нас: произведут его в генералы, а тогда, очень может быть, назначат в Тифлис, Ставрополь или куда-нибудь в Россию.

– Будем надеяться, что оставят здесь, – сказал Небольсин, распаковывая дорожный чемодан и доставая из него несессер, мыло и полотенце.

Отдохнув, капитан отправился к коменданту, где совсем недавно так сердечно и гостеприимно принимали его Огаревы.

Чегодаев был в добром расположении духа. Поездка С Вельяминовым, внимание, оказанное ему и самим генералом, и всеми начальниками дистанций, комендантами крепостей и гарнизонов, приятно настроили петербургского гостя. Подчеркнутое уважение к его особе и задачам, возложенным на него Петербургом, радовали честолюбивого чиновника, ожидавшего от успеха своей поездки повышения по службе и благоволения «высших сфер».

Генерал долго мылся и тщательно занимался всеми деталями своего туалета. Запах лавандовой воды и опопонакса разлился по комнатам. Чегодаев побрился, привел в порядок ногти, пригладил бачки и, переодевшись в просторный домашний чесучевый костюм, вышел в столовую. Он поцеловал ручку жены, потом в губы и щеку и, удобно усаживаясь у стола, спросил:

– Как здоровье, Евдокси? Надеюсь, хорошо? Выглядишь ты отлично!

– Здорова, а как твоя поездка? – наливая кофе мужу, поинтересовалась Чегодаева.

– Великолепно, даже не ожидал такого!.. – прихлебывая кофе и заедая его холодной телятиной, ответил генерал. – Везде прием, и, сверх ожидания, не казенная встреча, а именно прием и чисто кавказское радушие. Конечно, речи, тосты, просьбы доложить Петербургу о чувствах любви к его величеству государю… Победа близка, я сам убедился в этом. И солдаты, и офицеры горят желанием похода в горы, покончить с муллой и его нелепым газаватом.

– О, как вы расхрабрились, ваше превосходительство! – с легким смешком сказала Евдоксия Павловна. – А как ваши не военные, а те дела, по которым вас командировали на Кавказ?

– А-а… тоже хороши, – небрежно ответил генерал. – Хотя финансовые дела и недостаточны, но обменные и экономические общества созданы и работают по всей линии. Меновые конторы, которые совсем недавно захирели и почти прикрыли свою работу, опять создаются. По всей затеречной линии, а кое-где и по правому берегу Терека, учреждаются коммерческие факторий и меновые магазины с широким кредитом для мирных горцев. И могу сказать, – не без самодовольства улыбнулся Чегодаев, – в значительной степени этому помог я. Сам Алексей Александрович в своих тостах дважды подчеркнул, и надеюсь, донесет об этом и в Тифлис, и в Петербург.

– Поздравляю, это даст тебе еще одну звезду или крест, – равнодушно сказала Евдоксия Павловна.

– Надеюсь! А как ты? Что делала эти дни, кто был, не скучала? – обтирая салфеткой губы, спросил генерал.

– В общем, скучала. Писала в Москву письма, а был у меня Небольсин и еще кое-кто…

Генерал взял яблоко и, срезая кожуру, сказал:

– А-а, Небольсин… С визитом или в гости?

– Ни то и ни другое, прощался.

– Прощался? – удивленно поднял брови Чегодаев.

В его голосе, спокойном удивлении, небрежной позе было такое равнодушие, что ни один посторонний человек не усомнился бы в полной безмятежности генерала, но Евдоксия Павловна, отлично знавшая мужа, холодно взглянула на него.

– Да, он уехал во Владикавказскую. Но дело не только в этом… Я тебе уже говорила…

Генерал поспешно поднялся, заглянул в переднюю, в соседнюю комнату и, плотно притворив дверь, сказал, усаживаясь на место:

– А-а, старая история… Опять о том же…

– Именно. Я еще раз подтвердила, что люблю его…

– И что же он? – с любопытством спросил Чегодаев. Голос его был ровен и невозмутим, но в глазах на секунду блеснул насмешливый огонек, блеснул и исчез.

Евдоксия Павловна внимательно смотрела на него.

– Что ж ты молчишь? Ведь, наверное же, он что-нибудь ответил на это?

– Сказал… – медленно и как-то странно произнесла Евдоксия Павловна. – Ты был у него? – вдруг резко и неожиданно спросила она.

– У… кого? – растерянно спросил Чегодаев.

– Ты отлично знаешь, у кого. Говори, ты был до отъезда по линии у капитана? Но не лги! – поднимаясь со стула, сказала она.

– Не-ет… то есть был, заходил на минутку… – неуверенно ответил Чегодаев, смущенный пристальным взглядом жены.

– Зачем? Что ты сказал ему?

– Он что, говорил тебе что-нибудь? Какая наглость, пересказывать жене о муже… – начал было Чегодаев.

– Что ты сказал ему? Отвечай сейчас же…

Голос Евдоксии Павловны был тих, спокоен, но немигающие глаза, устремленные на мужа, были так гневны, что генерал пожал плечами и еле слышно пробормотал:

– Ничего особенною… Гак, почти ничего… Ну, сказал, что я люблю тебя больше жизни… Вот и все… Да что он тебе, тебе-то сказал? – вдруг срываясь, почти взвизгнул Чегодаев.

– Я все поняла, – тихо, как бы самой себе, сказала Евдоксия Павловна. – Он благородный, честный человек, он не купец и коммерсант, как ты, Иван Сергеевич… Я все понимаю, вы и здесь, господин генерал, проявили свой финансовый гений… но ошиблись…

Она стояла возле оцепенело сидевшего Чегодаева.

– …Вы просчитались, здесь не проценты и консоли, не дивиденды и деловые махинации торговых банков, а живые люди… Ох, как вы просчитались, ваше превосходительство!.. – Она с презрением отвернулась и отошла от мужа.

– Ничего не понимаю! Что за консоли и проценты? Что ты этим хотела сказать? – заговорил Чегодаев.

– Какая низость!.. Прикинуться несчастным, обезумевшим от горя человеком…

– Да, да!! Я именно таким и был в эти секунды… но низок и подл он, он, обещавший ничего никогда никому не говорить, – задыхаясь от волнения, произнес генерал.

– А-а… наконец-то вы произнесли то, что я знала и раньше… Что вы сказали Небольсину в ту ночь?

– То, что этот клятвопреступник уже открыл вам, Евдоксия Павловна! – сдерживая волнение, возмущенно закричал Чегодаев. – Да, я действительно просил его, и поймите, поймите это правильно, Евдоксия Павловна… чтоб он сблизился с вами. Да, от такой любви и ревности, которые обуревали мною, я мог бог знает что еще наговорить ему… Но он, он, давший мне честное слово офицера…

– Он ничего не сказал мне, Иван Сергеевич, ни слова, ни звука об этом. Он действительно честный и благородный человек, поверивший вам и не понявший, какую низкую игру вели вы…

– Какую игру? – вскакивая с места, злобно глядя на жену, спросил Чегодаев.

– Подлую, о какой этот человек даже и помыслить не мог! Но вы просчитались, господин действительный статский советник… Небольсин поверил вам и, как человек благородный, сочувствуя горю ближнего, устранился… А было не «горе», а игра, коммерческий расчет…

Чегодаев, тяжело дыша, озадаченно смотрел на жену. Краска стыда сошла с его лица, и теперь бледность покрывала лоб и щеки. Только сейчас он понял, как глупо проговорился.

– В конце концов, это даже не столь важно, говорил ли тебе Небольсин или нет, – сбивчиво забормотал он, – важно то, что я действительно был готов на все, даже на то, чтоб вы встретились и… и… – Он сбился с речи под тяжелым взглядом жены.

– Не лгите, Иван Сергеевич, вы делали все продуманно, с расчетом. Вы знали, что я люблю его, знали и то, что Небольсин человек чести, и вы разыграли перед ним весь этот пошлый, отвратительный фарс…

– Неправда! Я делал это из любви к вам… – перебил ее Чегодаев.

– Из любви к себе, к своему чину, к положению богатого сановника… не будем ребячиться, Иван Сергеевич. За четыре года нашей супружеской жизни я разобралась в вас. Карьера, путь в сановники, богатство и светская жена… Не будем обманывать друг друга, – повторила она и, вспомнив последние слова Небольсина, даже не замечая смолкшего генерала, с отчаянием повторила: – Оба мы, оба несчастные люди…

Не понявший смысла этой фразы, Чегодаев кивнул и облегченно сказал:

– Да, оба… но это пройдет, Евдокси, пройдет… и забудется, как только мы уедем с этого дикого Кавказа.

Прошло несколько минут в полном молчании. Было слышно, как в саду щебетали птицы. Генерал успокоился.

– Не понимаю вас, мой друг… все какие-то мечты, настроения… Все у вас есть – и знатность, и положение, и богатство…

– Я – нищая среди богатств… – усмехнувшись, перебила его Чегодаева.

Генерал недоумевающе пожал плечами, не поняв горького смысла слов жены.

– Я уезжаю отсюда… Сделайте так, чтоб отъезд мой состоялся на днях.

На лице генерала изобразилось удовлетворение.

– О-о, это лучший выход, Евдоксия Павловна. Уедем мы вместе. Через пять-шесть дней я заканчиваю дела – и в Ставрополь…

– Я уеду в Петербург, – решительно заявила Чегодаева.

– Согласен… В Ставрополе я задержусь на месяц и затем тоже в столицу и уверен, что кавказские переживания в столице рассеются как дым. – Генерал учтиво поклонился и пошел навстречу показавшемуся в дверях есаулу Желтухину.

На другое утро, едва стенные часы пробили десять, вошедший в столовую казачок доложил:

– Ваше превосходительство, казачий офицер к вам.

– А-а, это Желтухин, точен как часы, – вставая из-за стола, сказал Чегодаев. – Зови!

– Куда это вы? – спросила Евдоксия Павловна.

– На конный рынок. Он обещал показать замечательных коней.

– А как же, Иван Сергеич, таких других нигде нету, хочь в Кабарде али на Дону поищите, – входя в комнату, сказал есаул. – Хозяюшке, вашему превосходительству Авдотье Павловне, казачий салют и приветствие, – кланяясь, сказал Желтухин.

– Да не спешите вы на этот базар, не уйдут от вас хваленые кони, позавтракайте с нами… Кофе со сливками?

– И-и, барыня-хозяюшка, каки казаку сливки с кофеями… не казацкое это дело – чаи-кофеи пить. В другой раз чихирю у вас просить буду, а сейчас, – он махнул левой здоровой рукой, – спешить надо. Коней упустить можем, тута возля них и драгунские, и уланские офицеры толкутся, а про ремонтеров и не говорю… Спешить надо, Иван Сергеич.

– Иду, иду… Я вас только и дожидался. К обеду вернемся, адье, ма шер, – целуя жену и надевая шляпу, сказал Чегодаев.

Сенная площадь находилась на окраине солдатской слободки, там, где начинались «ряды», отведенные для торговли ручным товаром, всякой рухлядью, поношенной одеждой и вещами. Место это носило звучное название «Нахаловка» и вполне соответствовало этому слову.

Конный рынок был разбит на площади, и торговля на нем происходила дважды в неделю – по воскресеньям и средам. Уже с утра на площади появлялись юркие фигуры перекупщиков, продавцов и лиц, по уговору с хозяевами коней набивавших цену. Усатые ротмистры и поручики, ремонтеры различных кавалерийских полков, степенные казаки, зеваки, солдаты, слободские жители ходили по Сенной, приглядываясь, прицениваясь к коням, а то и просто от скуки ведя праздные разговоры.

Шум, смех, говор, ржание коней, удары нагаек висели в воздухе на конном базаре с десяти утра до пяти часов вечера, после чего солдаты и квартальные разгоняли толпу.

Здесь часто попадались отличные кони, частью отбитые у горцев или уворованные в дальних станицах и затеречных слободах.

Чегодаев не пропускал почти ни одного торга и, сблизившись с Желтухиным, считая его отличным конником, в последнее время все чаще и чаще приглашал к себе есаула.

– Хочу завести у себя под Тамбовом небольшой конный завод. Люблю коней, а там, в моем именьице, есть все для создания горско-донской породы, – объяснил свое увлечение генерал.

На конном базаре группами и поодиночке проводили и показывали коней. Торговали главным образом казаки и армяне, хотя в толпе иногда встречались черные, смахивавшие на цыган люди. Коней было немного, но почти все породистые, хорошей стати и чистых кровей.

– Слюсаренко, – крикнул есаул, – веди сюда Зорьку!

– Зараз, ваше сокблагородье, – отозвался из толпы казак.

– Сейчас, Иван Сергеич, увидите. Золото, а не кобыла! Такую лошадь и в Москве, и в Петербурге не стыдно показать.

– Поглядим, поглядим, – предвкушая удовольствие, одобрительно сказал Чегодаев.

Слюсаренко уже вел на чумбуре Зорьку, провожаемую восхищенными возгласами лошадников.

Кобыла была гнедой масти, не очень рослая, но несомненный карабах с красиво выгнутой шеей; тонкие бабки, налитые кровью, с чуть косящим взглядом глаза и еле заметная седловитость говорили о примеси арабской крови.

– Хороша кобылка… от такой, Иван Сергеич, у вас кони пойдут кровные, чистой породы. Гляди, каки у ей бабки, кака стать! – восхищенно говорил Желтухин, то с одной, то с другой стороны обходя и поглаживая спокойно стоявшую лошадь.

Кобыла действительно была хороша. Спокойная, ладная, она, чуть косясь на людей, игриво выгибала крутую шею, по которой поглаживал ее казак.

– Зовем ее Зорька, вашеприство, Зорька… Имя доброе. Ладно под седлом ходит… ни сбою, ни оступи… – расхваливал казак.

– Добрая кобыла. Вам ба, Иван Сергеич, ей в пару жеребца купить, чтоб приплод кровный был, – посоветовал Желтухин.

Чегодаев чуть поморщился. Он был расположен к этому «моветону», как за глаза, дома, называл есаула, – но то, что гребенец упорно именовал его «Иваном Сергеичем», а не «превосходительством», коробило педантичного петербургского гостя.

– А тута, вашбродь, жеребец один есть… ух, сволочь, и ко-о-нь… – восхищенно протянул один из казаков. – Грудь – во, як каменна стена, сам ярый, неспокойный, копытом землю бьеть, а глаза как у волка в загоне. Одно слово – огонь!

– Это у кого же? – осведомился Желтухин.

– А у приказного Ныркова… Он того коня у кабардинов отбил прошлым летом, когда Хапцев-аул брали… У ихова князя взял…

– Ну-у! И хорош жеребец?

– Огонь! Двум людям его на узде да цепи держать надо, – вставил кто-то.

– Чумовой, вашеприство, его на развод купите, не ошибетесь..

– Веди сюда, скажи, я приказал, – распорядился есаул. – Вам, Иван Сергеич, и впрямь такой под пару, от него добрый завод пойдет.

– Что ж, если подходящий, возьму… – подходя вплотную к Зорьке, сказал Чегодаев, осторожно поглаживая ее по холке.

– Да вы, вашеприство, не пужайтесь, лошадь смирная, усе понимает, только что не говорит, – пошутил один из казаков.

– А я и не боюсь… Я коней разных сотни перевидел… и английских, и гунтеров, и скаковых… Просто любуюсь Зорькой… Действительно, хороша кобылка, – ответил генерал и, желая подчеркнуть свое спокойствие, стал обходить кобылу, то и дело похлопывая и поглаживая ее круп и точеные ноги.

– Картинка! – восхищенно сказал он. – А как у нее бабки, копыта?.. Нет ли козинца или шпата? – нагибаясь к задней левой, спросил Чегодаев.

Он в точности и не знал, что такое шпат и чем он отличается от козинца, но желал показать окружавшим его казакам свою осведомленность.

– Не тянет ли на ходу ногу? – прощупывая суставы, спросил он.

– Откеда шпат… здорова, вашеприство, хучь на выставку веди… – начал было казак.

– Дяржи… дяржи его, сатану… зашибет насмерть!.. – раздались крики. – Тяни чумбур… не пущай, но, зараза!..

Желтухин обернулся. Огромный грудастый жеребец, зачуяв кобылу, встал на дыбы и, мотая головой, рвался вперед. Свалив повисшего на недоуздке казака, он двумя скачками очутился возле беспокойно сжавшейся кобылы. Натянувшийся чумбур лопнул.

– Арканом его, аркан кидай! Не спущай ремня!.. – кричал кто-то возле.

– За ноздрю, за ноздрю его хватай…

– Сам хватай!.. Не видишь, сказился… забьет до смерти…

– Тяни назад, не пущай к кобыле!

– Да не двужильный я!.. – наперебой кричали казаки.

– Швыдчей, швыдчей… мешок на морду…

– Сторонись, вдарит… – кричали люди.

Очутившись возле Зорьки, жеребец так неистово заржал, что кобыла рванулась в сторону и изо всей силы лягнула жеребца. Острые шипы ее подков ударили в лицо не успевшего отскочить Чегодаева. Он рухнул возле все еще испуганно лягавшейся кобылы.

На жеребца накинули аркан. Кто-то бил его плетью, другой тянул конец недоуздка к себе…

Есаул, забыв про раненое плечо, пытался вытащить из-под ног бесновавшегося жеребца уткнувшегося лицом в землю Чегодаева.

– Убил… убил человека…

– Не он… то кобыла… с переляку вдарила куды ни есть… – объяснял сбежавшимся людям кубанец-казак.

Зорьку отвели в сторону, подальше от все еще не угомонившегося жеребца.

Чегодаева приподняли и перевернули на спину. Все лицо генерала было разбито. Один глаз уже затекал огромной сине-черной опухолью; другой, безжизненный и целый, был открыт.

Казаки сняли папахи, солдаты картузы и молча стали креститься.

– По-о-мер, господи, царица небесная… – заплакала одна из баб, и тогда заголосили еще несколько женщин.

– Вот тебе и куповал коня… – озадаченно и некстати сказал Желтухин, с трудом стянув с головы папаху.

Весть о том, что лошадь «вбила генерала насмерть», уже разбежалась по слободке.

Из хат и солдатских казарм бежали все, кого настигла эта весть, и скоро шумная толпа заполнила площадь, посреди которой лежал мертвый действительный статский советник Чегодаев.