Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Густав Шпет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 46 страниц)

профессора не преподавали студентам «опасных учений». Такими мерами, однако, ни «революционные покушения», ни «демагогические общества» нимало не задевались. Через пятнадцать лет (1834) германский сейм признал нужным издать новые правила, на этот раз направленные не столько против профессоров1, сколько против студентов. Ни вартбургских празднеств, ни Занда и Ленинга (покушавшегося на президента фон Ибеля), ни тайных политических обществ среди студентов у нас еще не было. Лишь Коцебу был наш, и таких у нас имелся еще немалый запас, но делать-то им у нас все-таки нечего было. Правда, это у нас именно о кинжале Занда было сказано:

Лемносский бог тебя сковал Для рук бессмертной Немезиды,

но ведь сказанное так недаром пятьдесят пять лет пролежало под спудом —за это время, действительно, успели вырастить и выхолить нечто такое, что могло бы объяснить существование десятка Коцебу. В период карлсбад-ских постановлений, во всяком случае, нам делать, казалось бы, было нечего. Но слабоумие имеет свои законы и правила: у нас начали подготовлять то, чего еще не было, и прежде всего у нас стали по-своему толковать выше цитированный акт и искать применения вытекавших из этого толкования директив. Есть вообще нечто фатальное, для нашей психологии характеристичное, в наших «толкованиях». Мы неудержимо склонны к толкованию и пониманию всякого рода фигуральных и метафорических выражений в буквальном смысле, с одной стороны, и к приложению общего их значения тотчас к самому частному и даже единственному случаю, с другой стороны. Такие фигуры речи, как «помазанники Божий», «поставленные от Провидения», «осененные благодатью», а затем – «всеобщее равенство», «выпитая кровь народа», «предательство интеллигенции» и т. д., понимались у нас буквально как говорившими, так и слушавшими, и соот-

1 Характерен latum просвещения. В Германии в пору издания этих правил было распространено убеждение, что главный недостаток образования того времени заключался в ложном направлении, которое давалось юношам, обучавшимся латинскому и греческому языку и через то проникавшимся духом греков и римлян, которого, однако, рассуждали тогда, ни они, ни «некоторые» из профессоров надлежащим образом понимать не могут...

ветственно доказывалось «во имя Отца и Сына», что вертикальные углы равны, или – во имя идеи «всеобщего равенства»,—что нужно писать не «Пареенон» и «иоика», а «Парфенон» и «эфика», не «Бог», а «бог» и т. д. Так случилось и с принципами Священного союза,—они поняты были у нас буквально и прилагались даже к ведению кухонного хозяйства и к покрою платья. Наши толкователи были убеждены в том самом, в чем сомневался уже Ломоносов, будто «по псалтыре научиться можно астрономии и химии».

Итак, в осуществление принципов Священного союза, с целью организации просвещения на религиозных началах в 1817 г. состоялось преобразование министерства народного просвещения в «министерство духовных дел и народного просвещения», доверенное кн. А. Н. Голицыну, главе Библейского общества, ревнителю религиозного благочестия. При министерстве был учрежден «ученый комитет», для руководства которому член его Ал. Стурдза1 сочинил инструкцию, составленную по принципам декларации Священного союза. Согласно инструкции, комитет должен был озаботиться тем, чтобы посредством лучших учебных книг направить народное воспитание «к водворению в составе общества (в России) постоянного и спасительного согласия между верою, ведением и властию, или, другими выражениями, между христианским благочестием, просвещением умов и существованием гражданским». Названный «философско-научный» принцип «спасительного согласия» полагался не только в основу оценки учебных книг, но и ложился в основу «классификации учебной системы», заслуживающей внимания, так как ею, несомненно, руководились составители учебников и курсов того времени. Все науки делятся, со-

1 В 1818 г. Стурдза, дипломатический представитель тогда России "а Аахенском конгрессе, составил Memoire sur I'etat actuel de I Allemagne, в котором с невиданною наглостью нападал на германские университете1, предлагая меры к устранению зла и к реформе университетов. По его плану университеты должны быть лишены вовсе привилегий; планы преподавания должны быть предначертаны; профессорская корпорация Должна быть рассматриваема исключительно как совещательное собрание. Чтобы дать пищу беспокойной деятельности образованного класса, 0н проектировал учреждение особого института, который занимался бы °°работкою языка и содействовал развитию наук и искусств. В Германии j1ot проект вызвал всеобщее возмущение. Для нас же он был еще пре-ждеврсмен – за отсутствием самой «беспокойной деятельности».

гласно указанным трем целям воспитания, по трем коренным началам – Бог, человек, природа – на три главные области, связанные двумя посредствующими: (1) духовные книги, которые через посредство сочинений духовно-нравственных и об естественном праве связываются с (2) антропологическими сочинениями, именно, грамматикою, логикою, метафизикою, словесностью, историей, правоведением, политической экономией и пр<оч.>, каковые науки, через посредство врачебной науки и прикладной математики, связываются с (3) науками естественными и физико-математическими. Науки антропологические отделялись от естественных, чтобы указать на высокий сан человека, душою обреченного Богу и лишь телом соединенного с вещественным миром. Интересно специальное определение метафизики, нашедшее себе прямое отображение, как мы уже знаем, в официозной и в особенности в духовной философии, которая в некоторых частях поддерживала принципы объединенного ведомства и по прекращении объединения. «Метафизика, – гласит инструкция, – во всех частях должна способствовать изощрению умов. В области сей науки допускается скептицизм, но обращаемый всегда на пользу веры и дабы обозрением всех систем привести учащихся к сознанию в необходимости откровенных истин».

Комитет понял свои задачи надлежащим образом и начал реформу науки с прописей, ограничив их содержание цитатами из Евангелия и книги о Подражании Христу. Среди осужденных книг вскоре оказались: Метафизика Лубкина, Естественное право Куницына, Логические наставления Лодия и др. Книга Лодия была признана исполненной опаснейших по нечестию и разрушительных начал; о самом Лодий был составлен донос, в котором сообщалось, что он превосходит нечестием и Куницына, и Галича, занимая в то же время должность декана и преподавая естественное право. Наиболее энергичными проводниками новых идей явились, как известно, Д. П. Рунич, разгромивший Петербургский университет (1821), и М. Л. Магницкий, воспитанник Московского университета, член Главного правления училищ, ревизовавший и преобразовавший Казанский университет (1819). В «докладе» Комитету о Праве естественном Куницына1 Рунич цитирует инструкцию Стурдзы и разбирает книгу

1 По компетентной оценке Коркунова, Естественное Право (Т. I—II.—1818—20) Куницына не стояло на уровне современной науки и не представляет ничего выдающегося. Это —только «толковое и талантливое изложение Руссо и Канта». – Коркунов И. М. История философии права.—Изд. 2-е.—Спб., 1898.—С. 348. Глава IV Части третьей отведена изложению научной разработки права в России в XVIII и в первой четверти XIX в.– §§ 27—31 (С. 274—350).

по принципам инструкции. По его определению, «вся книга есть не что иное, как пространный кодекс прав, присвояемых какому-то естественному человеку, и определений, совершенно противоположных учению Св. Откровения. Везде чистые начала какого-то непогрешающего разума признаются единственною законною поверкой побуждений и деяний человеческих». В заключение, предлагая «без потери времени» изъять книгу из употребления, Рунич мотивирует предложение, имея, очевидно, в виду общие принципы политики: «Ибо публичное преподавание наук по безбожным системам не может иметь места в благословенное царствование благочестивейшего государя, давшего торжественный, пред лицем всего человечества, обет управлять врученным ему от Бога народом по духу Слова Божия». Магницкий прямо заявлял, что желает построить всю систему образования в высших учебных заведениях «на акте Священного союза».

По поводу естественного права у Магницкого было особое мнение (Рус<ский> Арх<ив>.—1864.—Стлб. 321—325). Предлагая прекратить преподавание естественного права, пока оно не будет согласовано с учением евангельским, Магницкий приводит в защиту своего мнения следующие доводы. (1) Наука естественного права, без которой обходился древний мир, Франция в течение 800 лет и доныне обходятся университеты Англии и Италии, «наука естественного права, сия метафизика прав и приделка к народному, публичному и положительному праву, есть – изобретение неверия новейших времен северной Германии». (2) «Она всегда была опасна; но когда Кант посадил в претор так называемый им чистый разум, который вопросил истину Божию: что есть истина? и вышел вон; тогда наука естественного права сделалась умозрительною и полною системою всего того, что мы видели в революции французской на самом деле; опаснейшим подменом Евангельского Откровения; –». «Наконец, признаюсь, что я трепещу перед всяким систематическим неверием философии, сколько по непобедимому внутреннему к нему отвращению, столько, и особенно потому, что в истории 17-го и 18-го столетий ясно и кровавыми литерами читаю, что сначала поколебалась и исчезла вера, потом взволновались мнения, изменился образ мыслей только переменою значения и подменом слов, и от сего неприметного и как бы литературного подкопа алтарь Христов и тыся-Щелетний трон древних государей взорваны, кровавая шапка свободы оскверняет главу помазанника Божия и вскоре повергает ее на плаху. Вот ход того, что называли тогда только философия и литература и что называется уже ныне либерализм!».

Магницкий в своих доносах, речах и инструкциях особенно красноречиво выражал идею правительственной политики, которую он считал себя призванным осуществлять без всякого компромисса. Еще в бытность свою симбирским губернатором Магницкий, открывая местное отделение Библейского общества (1818), произнес речь, напечатанную в отчетах общества и обратившую на себя внимание государя и кн. Голицына. Он доказывал, что ис-

8– г– Г. Шпет

тория движется «политикой мира сего», во главе которой стоит князь тьмы, и «видами Провидения», глава коего Господь наш Иисус Христос. Политика князя тьмы меняется, преодолеваемая Провидением. В наше время «выдуман новый идол – разум человеческий; богословие сего идола – философия. Жрецы его – славнейшие писатели разных веков и стран». Французская революция и Наполеон были торжеством князя тьмы. По расчетам его земной политики и Россия должна была покориться, но смиренный и крестный рыцарь, заключивший свои подвиги вечным союзом царей, предстал выполнителем плана Провидения и мечом пресек чудовищный замысел. Но не одна война составляет борьбу царства тьмы с царством света. Князь мира сего и идолопоклонством, и развращением нравов, и философиею на распространение своего владычества действует...» Но «великий ратоборец царства света, вложив обвитый лаврами меч в ножны, воюет мечем слова Божия...»,—утешается Магницкий.

В то же Главное правление училищ Магницкий внес проект учреждения цензуры, в обосновании которого его мировоззрение развивается дальше. «Тот самый дух, который у Иосифа II под личиною филантропии; у Фредерика, Вольтера, Руссо и энциклопедиков под скромным плащом философизма; в царствование Робеспьера под красною шапкою свободы; у Бонапарта под трехцветным пером консула и, наконец, в короне императорской искал овладеть вселенною,–; тот самый дух ныне, с трактатами философии и с хартиями конституций в руке, поставил престол свой на западе и хочет быть равен Богу. –когда водворился общий мир, когда мир сей запечатлен именем Иисуса, когда государи европейские сами поставили себя в невозможность его нарушить, взволновались университеты, явились исступленные безумцы, требующие смерти, трупов, ада! Что значит неслыханное сие в истории явление?–Сам князь тьмы, видимо, подступил к нам;–Слово человеческое есть проводник

сей адской силы, книгопечатание – орудие его; профессо-ры безбожных университетов передают тонкий яд неверия и ненависти к законным властям несчастному юношеству, а тиснение разливает его по всей Европе...» (Сухомлинов <М. И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению: В 2-х т.—Спб., 1889.– Т.>I.– <С> 184—185; 467). Европа быстро идет по пути гибельных происшествий. Россия была бы счастлива, ежели бы ее можно было оградить от Европы

так, чтобы и слух о тамошних неистовствах не достигал до нее.

До чего могла довести философия по «убеждению» Магницкого, видно из его «мнения», представленного министру по поводу Логики Давыдова (Рус<ский> А<р-хив >.– 1864.– Стлб. 325—329). Свои «примечания» на Логику он предваряет такой аттестацией: «Замечания сии заключают вкратце весь смысл разрушительной нынешней философии, от Канта до Стеффенса, которого имя еще никому у нас не известно, кроме фанатических его адептов и малого числа их сопротивников, между тем как он есть опаснейший довершитель Шеллинговой философии, которой вся адская тайна в подносимых мною примечаниях открыта и обнаружена». Присоединив к «примечаниям» «выписку» о тайном учении иллюминатов, Магницкий выражает надежду, что Его Сиятельство, сообразив одно с другим, удостоверится, что «нынешняя философия есть не что иное, как настоящий иллюминатизм», лишь новому имени обязанный тем, что христианские правительства допускают его преподавание «и даже платят жалованье распространителям оного». Посвятив пять лет на «неусыпное изучение сего предмета и на бесполезный вопль против неизбежной и близкой опасности», в последний раз Магницкий умоляет Его Сиятельство «поразить сие страшное чудовище, спокойно подрывающее у нас алтари и трон открытым преподаванием начал во всех университетах наших и во всех тех высших училищах, где установлены философские и политические кафедры...». Заключение доноса – художественно: «Прошло уже то время (т. е. три года тому назад), когда рассматривали мы учения сии как вредные только теории вольнодумствующих профессоров; с тех пор бунтующие войска опрокинули уже несколько тронов (революции в Сардинии, Испании, Неаполе), а ныне три государства разрушительные начала сии проповедают, и одно из них —глава сего адского союза, противопоставленного врагом Союзу священному, посреди своего парламента объявило торжественно, что оно признает, что власть державная получает свое начало от народа. Ежели справедливо устрашил нас в свое время сей нечестивый догмат Марата в проф. Куницыне, то неужели пе страшен в устах Каннинга, по слову которого могут Двинуться многочисленные войска и на всех морях владычествующие флоты Англии на подкрепление сего правила? – Итак, врагу Божию три года только нужно было,

чтоб довести дело свое от кафедры Куницына до потрясений Неаполя, Турина, Мадрита, Лиссабона и до сей торжественной исповеди Английского Парламента; от одной строки профессора до 200 штыков и ста линейных кораблей, до обливаемых кровью государств» («9 Майя 1823»).

И вот этот скоморох, «нравственный феномен», как его называли, был ревизором и попечителем университета. Но из этого следует, что его толкование идей, положенных в основу Священного союза, признавалось правильным. В докладе по ревизии Казанского университета Магницкий писал по поводу недостатка религиозного образования студентов: «Время уже вникнуть в цели правительства, которое хочет, и хочет непреоборимо, положить единым основанием народного просвещения – благочестие. Время стать наряду с просвещеннейшими народами, кои не стыдятся уже света откровения. В Париже издается новый перевод пророчеств Исайи; вся Англия учится оригинальному языку Библии; Германия благодаря Канту1, пришедшему через лабиринт философии к преддверию храма веры, ищет мудрости в одной Библии—и мы ли одни останемся полвеком назади?» В заключение доклада Магницкий предлагал «публично разрушить» Казанский университет, заверяя, что «все честное и благомыслящее из современников и потомства будет на стороне правительства. Акт об уничтожении университета тем естественнее покажется ныне, что без всякого сомнения все правительства обратят особенное внимание на общую систему их учебного просвещения, которое, сбросив скромное покрывало философии, стоит уже посреди Европы с поднятым кинжалом!»

Александр решил ограничиться преобразованием университета2, для чего назначил попечителем самого же Магницкого после его личного доклада, при котором, по

1 Это не мешало Магницкому о кантианце Срезневском дать отзыв, что тот, «следуя системе Якоба [т. е. предписанному министерством учебнику —см. выше],—руководствуется духом не весьма полезным и по счастию преподает лекции так дурно, что их никто не понимает». Это не помешало Магницкому, познакомившись поближе с Срезневским в реформированном уже университете, дать этому «философу» другую оценку. Самого Канта Магницкий также аттестовал не с непоколебимым постоянством; см. выше.

2 Феоктистов (Рус<ский> В <естник> .—1864.—VI.—С. 492) приводит написанное не без остроумия и едкости, но с достоинством «мнение» Уварова, возражавшего на предложение Магницкого о закрытии университета.

словам Магницкого, «он имел счастие рыдать в объятиях сего ангела Божия». Реформу Магницкий производил по выработанной им самим «полной системе истин о просвещении». Согласно этой системе, он называл лжеимянным просвещением, когда мечтательными науками, т. е. философскими, портятся положительные,—теориями геологии или учением о происхождении властей не от Бога1. Составленная им, далее, инструкция директору и ректору университета требовала, чтобы студентам внушались почтение и любовь к святому евангельскому учению, дабы «дух вольнодумства ни открыто, ни скрыто не мог ослаблять учения церкви в преподавании наук исторических, философских или литературы». Инструкция определяла дух и направление преподавания всех наук. Основанием философии должны были служить Послания апостола Павла к Колоссянам и к Тимофею. Над кафедрою была повешена доска, где золотыми буквами были выписаны оттуда слова о ничтожестве разума перед верою. Книги с вредным направлением из библиотеки не выдавались. Год преобразования был признан эрою —в докторском дипломе, выданном Казанским университетом австрийскому императору, значилось: в лето от Рождества Христа Спасителя 1824, от обновления же своего пятое (restaura-tae universitatis vero quinto)2.

Как же реагировали на это профессора? Вероятно, не все считали Магницкого и его инструкции нормальными, но на местах оставались, а многие легко приноровились к новым порядкам. Ректор (Никольский) признавался, что до Магницкого «дым кладезя бездны и надменные волны лжемудрия, от которых все вещи двинулись с мест своих, коснулись и нашего университета», но действия попечителя «вызвали его из небытия к бытию, из неустройства к новому порядку; воссиял над ним свет истинный, просвещающий всякого человека грядущего

1 Инструкция Стурдзы гласила: «Ложные учения о происхождении

верховной власти не от Бога, а от условия между людьми подлежат–

отвержению» (327).

2 Лишь в <18>26-ом г., в новое царствование, в министерство Шишкова, было сделано распоряжение: «В грамотах, выдаваемых Казанским университетом, после лета от Рожд<ества> Христова, выставляйся лето от обновления университета. Находя сию форму неприличною, я покорнейше прошу В<аше> Прев<осходительство> предписать Университету об уничтожении оной, тем более, что она введена само-произвольно, без дозволения высшего начальства».

в мир, воссиял над ним свет Христов, и тьма удалилась с обманчивыми своими огнями».

В университетском отчете за 1819—20 г. (составлен, проф. Городча-ниновым, автором многочисленных opera в духе времени, в том числе: Изложение естественного права в обличительном смысле, по вопросам и ответам, или compendium, одобренное советом [!] Казанского университета к преподаванию и напечатанию, 1823) – в этом отчете говорится: «Сей наш год достопамятен для Казанского учебного округа важнейшими происшествиями. Он составляет блистательную эпоху преобразования, совершенного обновления Казанского университета.–Высшее ученое сословие, долженствовавшее разливать свет Христов, само лежало

во тьме века сего.–В недре университета тлетворный яд его [«все-

разрушающего вольнодумства»] начинал уже разливаться в словопрениях лжеименного разума, в употреблении при кафедре философской таких авторов, коих учение совершенно противно религии христианской. Между книгами, составляющими студенческую библиотеку, находились

несообразные с духом благочестивого воспитания.–В июне 1819

года утверждено преобразование университета, а в августе получено от

попечителя, истинного сына церкви и отечества, предписание–об

удалении профессоров, которые при осмотре не были одобрены.–

Директор университета, обращаясь с питомцами его, как отец с детьми, –самые забавы обращает в пользу им. По его убеждениям и советам казенные студенты университета в прошедшее лето обработывали собственными руками часть университетского сада,–Смиренномудрие, терпение и любовь сопровождают поступки студентов,–Свя-

зуемые духом христианской любви, все члены, все сословия университета взаимно друг к другу оказывают чинопочитание и уважение. Под сению благочестия все приемлет новый вид. Все науки университетские

преподаются в духе святого евангельского учения.–Опаснейшая из

наук философских, наука права естественного–представлено мнение об основании сей науки–на святом и спасительном учении Христа–». < Казанский вестник.– 1821.– Кн. 1.– С. 3—44. > •

Совет in согроге ответствен за то, что были избраны почетными членами университета Рунич, Карнеев1, Кавелин (директор Петерб < ургского > универс < итета >, сподвижник Рунича), Попов (директ<ор> департамента > нар < одного > проев < ещения >, сотрудник Голицына, ревностный последователь хлыстовской секты Татари-новой), и под<обные>. Некоторые профессора стали читать собственные предметы в обличительном смысле,

1 3. Я. Карнеев, попечитель Харьк. уч. округа. Когда-Магницкий представил в Гл<авное> правл<ение> училищ проект об уничтожении философии на том основании, что преподавание ее невозможно без пагубы религии и престола, то бывший тогда же членом правления Карнеев в своем «мнении» осуждал философию за то, что она ни во что ставит черта и волшебников, тогда как черт и колдуны много производят бед на свете.

другие искали в них подтверждения истин св. Писания. Профессор математики находил выражение премудрости Божией в прямоугольном трехугольнике, профессор анатомии – в строении человеческого тела. Некоторые науки, как, напр < имер >, геология, перестали преподаваться, так как они во всех своих теориях противоречили св. Писанию. Один из профессоров так определял принципы своего преподавания: «Да будет началом моего слова Все-благий Бог; да будет началом моего слова могущественный Александр,–г да приимет начало слово мое от

соизволения знаменитейшего нашего попечителя,...»

В Петербургском университете в актовой речи (1823) проф. Дегуров (Dugour), приобревший еще в Харькове —по делу Шада – опытность в доносах и услужении по мысли и указаниям из министерства, возвещал о водворении новых начал и в столице. Священный союз, по его толкованию, остановив развитие нечестия и опасность, грозившую цивилизации, побудил правительства удалить из преподавания вредные учения. Университеты имели право отвергнуть и преследовать ложные и пагубные начала новейшей философии. Справедливо осуждено учение о воображаемой древности вселенной, противоречащее свидетельству св. Писания о сотворении мира. Всеобщая история должна доказывать превосходство монархического образа правления. И т. д.

Когда после шести лет своего управления (в 1825 г.) Магницкий на экзамене студентов произнес речь, он мог с полным сознанием услуги, оказанной правительству, констатировать, что Казанский университет – «единственный по своему достоинству.–В то

самое время,—говорил он,—как лжеименная философия, отравляя все науки и даже словесность и самые искусства тлетворным своим ядом, беснует умы на Бога и царей, в университете нашем самый яд сей претворяется в целительное средство против буйной гордости

разума.–Вместо тех буйных мечтаний некоторых

германцев, кои возникали со своевольством Лютеровой реформы и так лживо называются ныне философией,

–принята у нас та здоровая, истинная, беззатейная

философия, которая прямит и изощряет умы, с которою жили счастливо отцы, верные Богу и царям, в которой воспитаны и образовались отличнейшие мужи нашего отечества, светила нашей церкви»1.

1 С наилучшею полнотою ревизия и время попечительства Магницкого в Казани изложены у Н. П. Загоскина: История Имп < ераторско-Го> Казанского Университета за первые сто лет его существова-ния.-т. Ш.-Каз<ань>, 1904.-Ч. 3.-1819-1827.-С. 253-576.

Магницкий толковал волю пославших его и задавал тон. Рунич меньше рассуждал, достаточно кривлялся и усердно исполнял. Карнеев в Харькове старался пахнуть тем же запахом. Голицын, представляя в комитет министров дело профессоров Петербургского университета, заключал его выводом, которому придавал общее значение: «Системы открытого отвержения истин св. Писания и христианства, соединяемые всегда с покушением ниспровергать и законные власти,—сии ужасные системы, заразившие головы новейших ученых, были последствием отпадения от веры Христовой и причиною всех народных мятежей и революционных бедствий, которые потрясли многие государства, пролили потоки крови и ныне еще не перестают нарушать спокойствие Европы». Голицын, как и Магницкий, исходил из идеи, выраженной в декларации Священного союза. Последний мог не считаться с фактами, но те, кому надлежало осуществлять его идеи, наталкивались на непреодолимый факт «ужасных систем», и потому с их стороны было безумием вступать с ними в борьбу путем частичных поправок и переделок в русском просвещении. Как ни широки были замыслы Магницкого, который хотел придать своей инструкции силу, обязательную для всех университетов, он был ничтожно смешон перед лицом европейской науки. Потому-то и в своем отечестве он, в конце концов, мог бороться лишь с лицами, а не с идеями. Нужно было бы реформировать самое науку, но это было бы не под силу даже и Меттерниху1.

Как реагировало на все это общество? Количество студентов таяло во всех университетах, а в Казанском университете на всех факультетах был всего 91 студент. Пришлось прибегнуть к казенным стипендиям. В остальном общество, как такое, никак не реагировало: не протестовало, не поддерживало единичные голоса возмущения2,

1 Довольствовавшемуся переводами теософических трактатов, но не помышлявшему о полной «Реформе науки». Это могло быть задумано и сделано лишь спустя сто лет, в наше смелое время и в нашем смелом отечестве. (Меттерних перевел на нем. яз. Theologia mystica Пордед-жа.)

2 К таким единичным голосам относятся, напр < имер >, голоса Уварова, Паррота. Но даже такие влиятельные и просвещенные люди, как, напр < имер >, Карамзин, называвший министерство Голицына министерством затмения, не считали нужным вмешиваться в дело. Наследник престола Константин издевался, опасался «средних веков», но также предпочитал оставаться в стороне.

считало, по-видимому, вместе с правительством, что ему виднее, что просвещенье – его дело и больше ничье. Магницкий знал среду, в которой действовал, ибо действовал смело, и, пожалуй, его характеристика русского общества правильна и дает достаточный ответ на наш вопрос. «В характере шумных мнений нашей публики,—заявлял он,– всегда приметить можно два направления: первое —слухи, рассеиваемые для впечатления на мнение высшего правительства, дабы увлечь его в свой смысл; и потом второе—не далее как на другой день после решительного его поступка молчать и думать согласно с ним...» Мы истолковали бы ошибочно это заявление, если бы думали, что оно потеряло свою правильность с концом эпохи Магницкого и Голицына.

Магницкий кончил плохо —князь тьмы сыграл с ним свою шутку,—он написал донос на вел. князя Константина Павловича, который принял под свое покровительство одного из изгнанных профессоров, и, поблагодарив Руни-ча за предоставленную профессору возможность посвятить силы военным училищам, просил изгнать из университета еще нескольких полезных ему людей. Донос на великого князя попал на стол к императору Николаю. В сопровождении квартального Магницкий был выслан из Петербурга в Казань, и в университет была назначена новая ревизия, осудившая систему Магницкого, раскрывшая всякого рода злоупотребления, а среди студентов – холодность в делах веры, нетрезвость, писание предосудительных стихов и буйный характер. Сам Магницкий, конечно, не рассчитывал на постигшую его участь. Когда близкими к Аракчееву архимандритом Фотием и митрополитом Серафимом была начата кампания против Голицына, Магницкий примкнул к ней, может быть, в расчете занять место Голицына. В действительности, в результате сложной интриги, более характерной для наших нравов1, чем интересной для истории идей, на место кн. Голицына

1 П. Щебальский в ст. А. С. Шишков, его союзники и противники (|тс<ский> В<естник>.—1870.—Ноябрь) приходит к заключению: каждой стране могут быть люди, подобные Шишкову, Серафиму, фотию, даже Аракчееву, и везде могут они достигнуть известного значе-ния благодаря заслугам, оказанным на известных поприщах и при из-Вестных случаях; но не везде влияние их может быть так зловредно, как °но было у нас. Мы видели, в какой глубокой тайне, в каком таинственном мраке разыгралась интрига, направленная против князя Голицына: этой тайне, в этом-то мраке и заключается ее ядовитость» (С. 251).

попал адмирал Шишков1 (1824—28). Обскурантизм, как и глупость, имеет множество форм. Это была смена форм. Наши историки немало рассуждали о том, какая форма была хуже, но идейная и психологическая сторона этих форм еще недостаточно исследована. Можно судить только по некоторому общему впечатлению и имея в виду черты исключительно типические.

Одно обстоятельство бросается в глаза. В походе на просвещение со стороны Голицына и компании наше духовенство в целом и в своих видных представителях не принимало участия2. Напротив того, Фотий и Серафим в своем походе против Голицына, какую бы роль тут ни играли личные мотивы, располагали, несомненно, и мотивами идейными, и притом разделявшимися в общем духовенством. И это понятно: атеизм, ереси, сектантство – не такие враги всякой религии и реальной церкви, как теософия. Из среды протестовавшего духовенства вышли некоторые сочинения, направленные против так называемой «мистики»3 Библейского общества и покрови