Текст книги "Говорят сталинские наркомы"

Автор книги: Георгий Куманев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 53 страниц)

Сталин и валюту держал под своим строжайшим контролем, и это все у него было записано в книжечке. При нем не было дефицита бюджета. Так или не так? Это мировой факт. Сталин вызывал наркома финансов Зверева и спрашивал у него: «Ну, как у Вас с казной? Сколько имеете в этом году ресурсов? Какие наиболее сложные проблемы? Как предполагаете их преодолевать?» и т. д. Все четко докладывалось, тщательно, но оперативно рассматривалось, утверждалось и выполнялось.

Так что Сталин и военная стратегия были не в разрыве, а в единстве. Я лично глубоко убежден в том, что свою военную стратегию: отступления, действия фронтов, армий, родов войск, их применение – все это Сталин детально обдумывал. Он получал сведения отовсюду, от каждого командующего фронтом, армией, наркома или замнаркома, представителя Ставки, уполномоченного ГКО, директора крупного комбината или оборонного предприятия. Он определял и время, когда и куда направлять силы и выделять резервы…

Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, и тем не менее все–таки надо признать тот факт, что Гитлер обманул Сталина 22 июня…

Л. М Каганович: Слушайте, дело не в обмане. Это же смешно говорить: «обманул». Империалист есть империалист, фашист есть фашист. Фашизм – это толпа мелкобуржуазных масс, где есть и обманутые рабочие. Это верно. Фашизм есть не что иное, как экстремистский отряд империализма. Гитлер выступил вперед в качестве ударной силы империализма. Он был первым номером. Он хотел заправлять всем империалистическим лагерем, быть выше всех, а потом завоевать весь мир. Гитлер поэтому начал мировую войну не сразу против нас, а против Польши, других западных стран. Фашистский фюрер был империалистом, его толкали другие империалисты, чтобы он против Советского Союза пошел. Они очень хотели, чтобы он «наскочил» на нас. Этого ведь никто не отрицает. Но вот не вышло это в начале мировой войны. Даже когда Вторая мировая война разразилась, Англия и Франция всячески хотели показать Гитлеру, что они не хотят воевать с ним. Яркая иллюстрация тому – так называемая «странная война». Они дали возможность фашистскому главарю захватить то, что он захватил, и обратно у него ни клочка земли тогда не отвоевали.

Не Гитлер обманул нас. Мы рассчитывали, Сталин рассчитывал. И это была его продуманная стратегия. Сталин рассчитывал на выигрыш времени и обеспечил выигрыш в 22 месяца.

Г А. Куманев: Извините, мне рассказывал Анастас Иванович Микоян, когда я с ним встречался, что у Сталина было такое твердое убеждение: нападение Германии на нас неизбежно, но война с ней начнется где–то в середине или в конце сорок второго года, когда, по его расчетам, Гитлер поставит на колени Англию, ибо воевать на два фронта нацистский фюрер не решится.

Поэтому Сталин и отвергал или игнорировал все тревожные донесения, которые шли к нему по разным каналам весной и в начале лета сорок первого года о том, что фашистское нападение вот–вот произойдет и враг уже изготовился для броска на Восток. Известно, например, что было предупреждение от американских представителей и даже от самого Уинстона Черчилля.

Л. М. Каганович: Сталин не отвергал все эти сообщения, но он был очень осторожным политиком. Он знал, с кем имеет дело. Он знал, что Черчилль хитер, талантлив, умен, что искренним с нами никогда не будет, что в годы Гражданской войны 14 государств против нас натравил и т. д. Сталин знал, что англичане и американцы (больше англичане) в последние годы все время подталкивали Гитлера против нас. Но вместе с тем Сталин знал, что в Германии существует мнение – с Россией надо быть осторожными, не идти с ней на конфронтацию. И Сталин считал, что советско– германский договор о ненападении на какое–то время отводит прямую угрозу от нас. И он согласился на подписание такого договора, предложенного Гитлером. Сейчас же кричат шибздики в печати: как это Сталин мог пойти на договор о ненападении? А что надо было – оказаться перед возможностью единого антисоветского империалистического фронта? Причем с Японией в придачу, которая в это время продолжала вести против нас боевые действия в районе Халхин – Гола.

И относительно секретного протокола. Во–первых, в дипломатической практике тех лет он не был какой–то новинкой, чем–то из рук вон выходящим. Да и сейчас сферы влияния и «области жизненно важных интересов», скажем, США простираются за тысячи километров от их территории. И такие претензии нынешнего идеала «демократии» зафиксированы в ряде секретных документов. Но об этом наши отечественные щелкоперы предпочитают помалкивать. Во– вторых, секретный протокол является своеобразной жертвой со стороны Сталина. Для того, чтобы каким–то образом выиграть время. Из двух зол он выбрал меньшее, чтобы, повторяю, выиграть время.

Гитлер пошел на нас не потому, что он обманул Сталина, а потому, что его подтолкнули, намекнули, вероятно: если ты пойдешь против СССР, то это самый удобный момент. У нас с вооружением плохо дело, у нас с командным составом плохо и чем дальше, тем, мол, труднее будет Советское государство сокрушить и т. д., и проч., и проч. Это тоже подстегнуло бесноватого фюрера, и он решил пойти на СССР войной.

Г. А. Куманев: А может, нам следовало бы упредить Гитлера и первыми нанести ему удар? Ведь еще с декларации Гитлера от 22 июня 1941 г. имеет хождение нацистская фальшивка (кстати, решительно отвергнутая на Нюрнбергском процессе), будто фашистская агрессия против СССР была вынужденной и вермахт только опередил подготовленную для нападения на рейх Красную Армию

Л. М. Каганович: Все это вранье самой низкой пробы, рассчитанное на наивных, доверчивых простаков или дураков. Ни о каком нападении на Германию под любым предлогом ни весной, ни летом сорок первого года мы, конечно, не помышляли. Это была бы с нашей стороны опаснейшая авантюра. К большой войне, тем более наступательной, ни наша армия, ни страна не были тогда готовы. И пойти на такой безрассудный шаг, связанный и с открытым нарушением заключенного пакта, Сталин, разумеется, не мог. Его главной задачей в то время было не ускорить, а, напротив, всячески оттянуть военное столкновение наших стран.

Дело, таким образом, не в том кто кого обманул. Скорее всего, Кто кого обманул – это конечные результаты показывают. По результатам надо судить, кто кого обманул. Гитлер выступил, «наскочил» на нас и обманул себя, а не нас. Он сделал роковой шаг, совершил на Советский Союз вероломное нападение, заставил нашу армию временно отступить, а потом потерпел полный крах и отправился в преисподнюю. Почему? Потому что сам себя обманул. Гитлер рассчитывал на стратегию «молниеносной войны». Да не вышло. Он видел нашу страну старой, отсталой и не видел Россию обновленной, преобразованной за последние 10 лет. Фашистский фюрер «проморгал» эти 10 лет. Ленинская партия, Сталин поставили перед народом задачу: мы должны пробежать расстояние по индустриализации страны за 10 лет, т. е. с 30‑го по 40‑й год, хотя другим государствам для этого потребовалось 50 лет.

Г. А. Куманев: Итак, Лазарь Моисеевич, компетентность Сталина в военных и других вопросах Вы оцениваете достаточно высоко?

Л. М. Каганович: Мое глубокое убеждение заключается в том, что Сталин вел счет нашим силам, нашим экономическим возможностям, нашим ресурсам. Еще раз подчеркиваю: Сталин боролся за резервы как до войны, во время войны, так и в послевоенные годы. Некоторые говорят, например, о «чуде» железнодорожного транспорта. Ведь это, действительно, «чудо». Мы не получили в самое тяжелое время войны ни фунта металла для транспорта…

Г. А. Куманев: Не считая, видимо, той доли, которую направляли нам по ленд–лизу США и Великобритания?

Л. М. Каганович: Чепуху давали по военно–экономическим поставкам наши союзники, особенно в сорок первом и сорок втором годах. Только более или менее и то со скрипом кое–что мы получили от них к концу войны, когда восстанавливали народное хозяйство. Но, если строго разобраться, то большей частью это была разная чепуха. Я имею в виду транспорт.

А как же мы вышли из положения? И вот (я уже говорил) Ковалев написал» книгу, коллектив железнодорожников под руководством Конарева написал книгу, но обе они почти не отвечают на поставленный вопрос. Каким же образом железнодорожники все же сумели справиться с таким громадным объемом задач? В чем заключалась наша сила?

Сталин мне всегда говорил: «Ты копи резервы, сила в резервах, накапливай резервы». Я об этом помнил и создавал в системе НКПС резервы. Своим начальникам дорог я не давал ни фунта металла и требовал от них строжайшей экономии и чтобы они накапливали резервы по металлу, углю, запчастям и т. д. Принимал и ряд других мер. Все это сыграло огромную, во многом решающую роль.

Далее. Вся стратегия Генерального штаба: отступление, оборона, наступление – подсказывалась Сталиным. Он был готов к большим массовым действиям стратегического масштаба, а не руководить какими–то тактическими операциями. Ими занимались другие. Овладеть всеми вопросами военной тактики от Сталина и не требовалось. Но в крупных стратегических операциях он как Верховный Главнокомандующий и председатель Ставки благодаря своим знаниям, природному уму, поразительной памяти и другим большим способностям разбирался весьма неплохо. Это общее и объективное мнение военных специалистов, которые его окружали. Согласен я только с тем, что к началу Великой Отечественной войны опыта у Сталина как военного стратега было, конечно, меньше, чем к концу ее. Но это, естественно, это можно сказать о любом нашем военачальнике, полководце.

Как член Политбюро ЦК и ГКО я был не раз свидетелем того, как всесторонне, со знанием дела Сталин обсуждал вместе со своими помощниками, членами Ставки, представителями Генштаба, командующими фронтами планы предстоящих кампаний или операций. Согласованные со всеми военачальниками, которые участвовали на заседаниях, эти планы ими обязательно визировались. За редкими исключениями (на войне все бывает) Сталин выбирал наиболее удачный замысел.

Надо сказать, что наши военачальники, полководцы, в том числе маршал Жуков, более честно осветили роль Сталина в войне как Верховного Главнокомандующего. Правда, некоторые из них о встречах с Верховным, о докладах ему пишут довольно скупо. «Я доложил, Сталин одобрил, сказав – «согласен». Или: «Я доложил, Сталин ответил – «подождем»» и т. д. Но ведь еще задолго до того, когда они докладывали ему свои предложения, он уже изучал данный вопрос и продолжал его изучать во время докладов, обдумывая и определяя, куда направить силы, где и когда наиболее целесообразно использовать резервы, каковы наши транспортные и маневренные возможности и проч. Поэтому Сталин очень внимательно выслушивал краткие по существу дела доклады, предложения, задавал конкретные вопросы и был, как всегда, немногословен.

Так что эта большая и сложная тема, которую мы с Вами затронули, по–настоящему еще не раскрыта.

Но я верю – найдутся когда–нибудь настоящие Тарле, который описал Наполеона, найдутся настоящие Толстые, который описал Кутузова, словом, найдутся те, которые правдиво опишут Сталина, опишут так, как он заслужил в качестве военного деятеля.

Г. А. Куманев: Но Вы согласитесь: чтобы дать объективный портрет Сталина как личности со всеми плюсами и минусами, непредвзято оценить его действия и по руководству Вооруженными Силами, вооруженной борьбой, и по руководству тылом, нужны многочисленные откровенные свидетельства его непосредственных соратников, которые его окружали, которым он постоянно давал задания, поручения. Однако многие из них ведь ничего не написали, не рассказали и их уже, к сожалению, нет. А без таких ценных источников, документов правдивое описание Сталина может не получиться.

Л. М Каганович: Верно, верно. Следует при этом заметить: Сталин тем и отличался, что не всегда раскрывал себя. Он не всегда раскрывал нам свои планы. Мы должны были догадываться. Часто, не раскрывая свои замыслы, он намекал: обратите внимание на такие–то узлы, обратите внимание на такое–то оформление… И все. Я, например, понимал это так: видимо, там что–то готовится, замышляется и т. п.

Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, в 6‑м номере за этот год журнала «Известия ЦК КПСС (Вы его, наверное получаете) опубликовано содержание тетради записей лиц, принятых Сталиным с вечера 21 по 28 июня 1941 г. И вот в записи за 22 июня дежурным отмечено, что в 8. 00 часов к нему в кремлевский кабинет вошел т. Каганович Л. М., а вышел в 9. 35, т. е. Вы находились у Сталина полтора часа.

Л. М. Каганович: Да, верно.

Г. А. Куманев: А каким Вы нашли Сталина в тот момент?

Л. М. Каганович: Собранным, спокойным, решительным.

Г, А. Куманев: Интересно, какие лично Вам он дал указания?

Л. М. Каганович: Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми, конкретными и своевременными.

Г. А. Куманев: Вы пришли по своей инициативе или Сталин Вас вызвал?

Л. М. Каганович: Вызвал Сталин, он всех вызывал. Конечно, основной круг заданий мне был связан с работой железнодорожного транспорта. Эти поручения касались проблем максимального обеспечения перевозок: оперативных, снабженческих, народнохозяйственных, а также и эвакуационных. Я ведь тогда был министром путей сообщения СССР. Кстати, в дарственной надписи в Вашей книге Вы меня почему–то называете наркомом?

Г. А. Куманев: Относительно периода войны?

Л. М. Каганович: Да.

Г, А, Куманев: Нет, министры в годы войны еще назывались наркомами, а будущие министерства – народными комиссариатами, т. е. наркоматами.

Л. М. Каганович: Наркоматами во время войны назывались гражданские министерства.

Г. А. Куманев: Нет, нет, Лазарь Моисеевич. Нарком путей сообщения – это послевоенный министр путей сообщения. Я Вам напомню, что наркоматы были переименованы в министерства в 1946 г. после первых послевоенных выборов в Верховный Совет СССР.

Л. М. Каганович: Да, да, вспоминаю. Возможно, возможно.

Г. А. Куманев: Вы, наверное, уже очень устали от нашей столь продолжительной беседы. Я Вам очень признателен за эту встречу, за Ваши ответы. Позвольте на прощанье пожелать Вам доброго здоровья, всего хорошего.

Л. М. Каганович: Спасибо. Но я совсем не устал, чувствую себя нормально. Спасибо, что навестили меня. Желаю Вам тоже много добра.

Беседа с Л. М. Кагановичем

Магнитофонная запись 6 мая 1991 г.

Г. А. Куманев: Здравствуйте, Лазарь Моисеевич!

Л. М. Каганович: Добрый день. Рад Вас снова видеть. Проходите и присаживайтесь. Мы с вами здесь одни. Кажется, год не виделись?

Г, А. Куманев: Да, почти год. Время быстро и незаметно пролетело. А столько событий. Как Ваше самочувствие, общее настроение?

Л. М. Каганович: Ну, что настроение… Как у всех. (Смех.) Самочувствие сейчас ничего. Только нога все время болит.

Г. А, Куманев: Мне еще несколько лет назад говорил Яков Ермолаевич, что Вы ногу сломали.

Л. М Каганович: А кто это Яков Ермолаевич?

Г. А. Куманев: Помните? Чадаев.

Л. М. Каганович: А–а–а, Чадаев. А он жив?

Г, А. Куманев: Нет. Он умер 30 декабря 1985 г.

Л. М. Каганович: Как раз именно в 1985 г. я ногу и сломал. Врачи меня просто залечили. Решили, что я уж лучше с костылями… Ну, что нового?

Г. А, Куманев: Периодически в нашей печати появляются разные журналистские сообщения, в том числе «байки» о Вас. Вот недавно в газете «Труд» была публикация. Вы знаете об этом?

Л. М, Каганович: О чем же?

Г. А. Куманев: О том, что в Киргизии на одном предприятии приняли решение направить Вам материальную помощь.

Л. М. Каганович: Да, да. Я тому коллективу послал телеграмму с моей благодарностью за внимание и с отказом от его помощи. В той заметке есть об этом?

Г, А, Куманев: Есть, но говорится, что деньги Вам все–таки послали.

Л. М. Каганович: Если их получу, то назад отправлю. Хотя нельзя сказать, что мой бюджет сводит концы с концами. Приходится…

Г, А. Куманев: Я думаю, что материально Вам просто очень трудно в наше время острых нехваток, смутное время.

Л. М. Каганович: Да, вообще мой бюджет такой трудный, трудный еще и потому, что я двести рублей трачу на общения. Две трети моей пенсии уходит на это.

Г. А. Куманев: Но Вам родные помогают?

Л. М. Каганович: Нет, некому помогать. Все поумирали или на пенсии. Майя Лазаревна на пенсии, так что она не может помогать. Вот недавно погасил облигации займов, немного это меня поддержало. Когда нога у меня была целая, я сам себя обслуживал. Выходил из положения, ничего. Сам пищу варил. Но вот теперь нельзя. Сейчас приходит женщина убирать раз в неделю. Хотите чаю?

Г. А. Куманев: Нет, спасибо. А со зрением не стало лучше?

Л. М. Каганович: Нет. Чувствую себя просто беспомощным.

Г. А. Куманев: А врачи не советуют сделать что–нибудь радикальное?

Л. М. Каганович: Нет. А где сейчас сделаешь операцию?

Г. А. Куманев: Ну, вот если у Федорова?

Л. М. Каганович: Нет, что Вы… Он такие операции не делает, у него дело поставлено на поток. А у меня уже все слишком сложно.

Г. А. Куманев: Вы знаете, Лазарь Моисеевич, что вышла книга Феликса Чуева «140 бесед с Молотовым»?

Л. М. Каганович: Да, да. Она у меня есть. Он сам мне дал ее.

Г. А. Куманев: Он там пишет, что с Вами встречался. А вот как раз я ее вижу, вот она у Вас на полке лежит. В этой книге Чуева я почитал оценки Молотова о Вас, что Вы были незаурядный организатор, оратор, агитатор. Но у Вячеслава Михайловича ко всем там претензии – у всех недостаточно высокий теоретический уровень. Правда, о себе на этот счет он ничего не говорит…

Л. М. Каганович: (Смеется.) Да, я тоже это заметил… Вообще с теоретиками у нас всегда было трудно, хотя сейчас и ряды значительно увеличились, но какие же это теоретики? Сейчас теорией занялись и многие журналисты. Вот один из них (ему около 80 лет) все хочет встретиться со мной и поговорить, как он выразился по телефону, по философским вопросам.

Г. А, Куманев: Раз журналист, то не собирается ли он сделать на Вас какой–нибудь бизнес?

Л. М. Каганович: Да, вот–вот. Именно. Это, очевидно, его главная цель. Я сказал, что не могу его принять.

Г. А. Куманев: Вы в прошлом году в июле после нашей встречи, видимо, доверчиво отнеслись к одному из посетителей, кажется, по фамилии Леонтьев, который злоупотребил Вашим доверием?

Л, М. Каганович: А–а–а, этот, который ко мне в гости проник? Да, да. Он меня и надул. Ничего, правда, там такого нету. Но использовал воровской прием. Я уж его теперь принять не могу, хотя он звонит мне без конца. И все просится. Я его не принимаю. Он ведь что сделал? Он продал запись. По радио, говорят, недавно передавали мой голос, то, что он записал. Правда, без всяких там вывертов. Да, Вы знаете, когда–то песенка была одна, и там такие слова: «Цыпленок тоже хочет жить». Не знаете такую песню?

Г. А. Куманев: Ну как же? Любимую песню анархистов?

Л. М. Каганович: Да, да. «Цыпленок пареный, цыпленок жареный, цыпленок тоже хочет жить». Вот эти слова и подходят к этому Леонтьеву.

Г. А. Куманев: А как у Вас с сердцем? Я у Вас год не был, и хочу сказать, что выглядите Вы неплохо.

Л. М Каганович: Я слежу за собой, не насилую себя, хотя планов очень много, желаний очень много, не по возрасту желания. По желаниям, по стремлениям я совсем молодой.

Г. А. Куманев: Ну, это хорошо.

Л. М. Каганович: Но главная беда моя – это я глаза потерял. А так хожу, двигаюсь. Вот и сейчас лицо Ваше вижу, а глаза не вижу. Пытались мне сделать очки, крутят, вертят, обещают мне, обещают, но ничего не получается. Говорят, в Англии есть способы какие–то…

Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, а вот все–таки что–то, но Вячеслав Михайлович оставил. Вам все равно надо писать мемуары, воспоминания, вопреки всему.

Л. М. Каганович: Надо, надо…

Г. А. Куманев: Может быть, даже под диктовку, делать такие диктовки.

Л. М. Каганович: Между нами говоря, у меня мемуары есть, конечно.

Г. А. Куманев: Это уже хорошо.

Л. М Каганович: Но у меня один экземпляр…

Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, Вы же прекрасно знаете: Вы крупный политический деятель, как бы к Вам сейчас ни относились… Вы были у истоков рождения нашего государства, его становления, его развития. Худо или бедно, но мы стали великой державой тогда, когда Вы были в числе ее руководителей.

Л. М. Каганович: Вот сейчас говорят о возрождении русской культуры. Вы подумайте только, например, сколько было университетов и сколько сейчас, сколько было школ, театров и сколько сейчас. А сколько сейчас академиков, а сколько из них выходцев из крестьян. И вот сейчас говорят: надо возрождать культуру, вроде бы на пустом месте.

Г. А. Куманев: Да, много сейчас разного пишут, газет стало много, хотя с бумагой, говорят, кризис. Вот одна из газет, кажется, «Независимая», недавно опубликовала сообщение, что в первые годы Советской власти ею было уничтожено 350 тыс. церковнослужителей. Но, согласно тогдашней статистике, у нас в стране все–то было

110 тыс. церковнослужителей. Значит, предыдущая цифра является чьей–то выдумкой, беспардонной ложью.

Л. М Каганович: Я когда ездил по делам колхозов, встречался с такими фактами. Вот приезжаешь в район, спрашиваешь: есть арестованные? Есть. Пойдемте. Иду в «арестный» дом. Одного арестованного расспрошу, другого, третьего… Вижу, что зря сидят. Я тут же говорю секретарю райкома или председателю райисполкома: надо их освободить. И попов нескольких освободил. Помню, в Тамбовской губернии. Потом на активе в Воронеже критиковали меня даже: Каганович, мол, попов освобождает. Я освобождал почему? Вот арестованный поп говорит: «Я не против колхоза был и не за колхоз. Но мой церковный совет действует против колхоза. Но я не выступал против церковного совета, не агитировал их». Доказал, что он нейтралитет занимает. Занимает нейтралитет, так за что его арестовывать? Я предложил дать указание прокурору освободить этого попа, незачем его держать. Его и освободили…

Вообще сейчас в статистике такое вранье, невозможная вещь…

Г. А, Куманев: Идет, например, соревнование: кто назовет большую цифру наших жертв в войне с Гитлером. А ведь работало две авторитетных комиссии по подсчетам наших потерь в Великой Отечественной войне: Комиссия Генштаба и Отделения истории Академии наук. Была на основе научного анализа документов выведена общая цифра – 27 млн. Но кого–то это не устроило. И вот по телевидению выступает писатель Адамович и заявляет: «Как уже подсчитали историки, наши прямые потери в этой войне составило 40 млн.». Другой автор определил наши потери уже в 46 млн., а третий всех переплюнул: аж в 60 млн.

Л. М. Каганович: Был такой известный историк Милюков. Он написал в 1924 г. в Париже «Историю русской революции». И стал считать: в таком–то году большевики убили, расстреляли столько–то докторов, столько–то профессоров, столько–то учителей, столько–то рабочих, столько–то крестьян. Когда его спросили, откуда вы эти цифры взяли, сидя в Париже? Из газет, говорит, взял. И это знаменитый историк! Взял из лондонских, парижских и других газет. Так и теперь.

Г. А. Куманев: Еще один подсчитал, что всего с начала XX в. наши прямые и косвенные потери составили 400 млн. человек. Даже у Милюкова была цифра 100 млн.! Конечно, это сногсшибательная, абсурдная цифра.

Л М. Каганович: Эта дикая цифра, у нас бы и населения не осталось.

Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, Вы, конечно, помните два очень тяжелых года на заре Советской власти: 1932‑й и 1933‑й. Продовольственный кризис в стране…

Л. М. Каганович: Да, да…

Г. А. Куманев: И вот сейчас считают, что до 5 млн. крестьян, причем только на Украине, погибло тогда от голода. Как Вы к этой цифре относитесь?

Л. М. Каганович: Это вранье, вранье.

Г. А. Куманев: Один английский историк, фамилия его Конквест, написал об этом времени книгу. Назвал ее «Голод». Он вывел цифры – 3–5 млн.

Л. М. Каганович: Все выдумывают. Голод был от недорода, плохо было с севом.

Г. А. Куманев: Но приводится еще одна причина голода: руководство страны сознательно. резко увеличивало экспорт нашего хлеба. Вы, крестьяне, мол, в колхозы не вступаете, так подыхайте от голода.

Л. М. Каганович: Экспорт хлеба был, конечно. Это верно. Ведь надо было оплачивать и станки, и импортное оборудование. Приходилось и картины продавать. Вывозили и хлеб, и щетину, и водку разную. Все, что можно было продавать, вывозили, для того чтобы выходить из положения. А иначе можно было попасть в кабалу к западным банкирам. И отказаться от строительства социализма, отказаться от строительства новых заводов, от реконструкции страны. А как же иначе? Мы должны были идти на это. Если бы мы не пошли на это, наша страна откатилась бы на сотни лет назад. Положение было бы куда ужаснее, чем при татаро–монгольском нашествии. Ведь мы сумели расстояние пробежать за 10 лет, а для других стран потребовалось 50 лет. А потом наш строй неизмеримо выше, чем любой на Западе.

Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, меня один вопрос всегда волнует, постоянно его обдумываю. Как Вы считаете, вот эти жертвы, которые мы, наше общество, понесли в 30‑е годы – были они неизбежными или нет?

Л. М. Каганович: Молотов отвечает…

Г. А. Куманев: Да, Молотов отвечает: …террор был правильным, все правильно. Мне представляется, что он, мягко говоря, слишком категоричен в этом плане.

Л. М Каганович: Видите ли, если разбирать все дотошно, в каждом отдельном случае, то, конечно, можно найти изъяны и ошибки, безусловно, безусловно. Ну а если подойти исторически к делу, то страну надо было очищать. Это показывает и сегодняшний день. Разве нет людей – открытых врагов социализма, Октябрьской революции? Сколько хотите! Так что, кто хочет защищать Октябрьскую революцию, должен бить врагов этой революции, бить врагов Советской власти, Советского государства. Сегодняшний день как раз показывает, что мы были правы. Кроме того, есть еще одно очень серьезное обстоятельство. Если взять историю, исторические аналоги, всякая аналогия, относительна, конечно. Ее надо брать условно, но можно. Робеспьер… Погиб… Термидор победил. Не от того, что много было жирондистов. Жирондисты были слабы, чтобы с Робеспьером справиться. Сколько насчитывалось от «болота», которое было в Конвенте? Большинство в Конвенте. «Болото», которое вчера аплодировало Робеспьеру, сегодня его предало. Уроки истории нельзя забывать. Бабёф – великий революционер, был против террора Робеспьера. И он поддержал Термидор, поддержал свержение Робеспьера. А потом, когда пришел Наполеон, он сожалел и говорил: «…Я ошибся». Видите, какое дело?

Так что это так называемое «болото», оно имеется в каждом режиме, которое борется за свое существование.

Г. А. Куманев: Но, к сожалению, гибнут при этом невинные люди.

Л. М. Каганович: Вот именно с «болотом» погибают и те люди (поскольку с «болотом» они были связаны многими нитями: и родственными, и неродственными). Нужно быть очень стойким человеком. Перегибы я не защищаю. Но были сомнения, некоторых не трогали, некоторых оправдали, многих оправдали. Обратно освобождали. Так что были и излишества.

Г. А. Куманев: Можно ли в связи с этим сказать, что Сталин передоверил, вначале Ягоде, потом Ежову, потом Берии? Или все– таки он сам их себе подобрал и поощрял?

Л. М. Каганович: Да, Сталин вместе с нами делал ошибки. Борьба шла, когда идет борьба, тогда уже, знаете ли, удары не считают.

Г. А. Куманев: Ну вот, все–таки говорят, что Сталин был прозорливым. И вместе с тем он был очень осторожен, недоверчив по отношению к людям. Так ведь? Но как можно было так Берии передоверить?

Л. М. Каганович: Сталин был великим стратегом. Он видел, что, если оставить все, как есть со всеми этими прячущими голову под крыло, и если война будет, то они во время войны ударят нам в спину. Он же видел. Ведь нельзя же принижать этой опасности. Сейчас не понимают, что такое был троцкизм. Сколько у нас в руководстве было троцкистов? Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, Томский, Бухарин. Это же все люди, которые стояли во главе, в руководстве. Они занимались подпольной работой и конспирацией, и считали себя правительством, что они имеют право воевать, независимо от соглашений с иностранным государством. Они не были, может быть, шпионами, но считали для себя возможным идти на соглашения против народа.

Г. А. Куманев: Ну, вот взять Троцкого. Человек (это признает и Молотов) был не без таланта, в частности, как организатор.

Л. М. Каганович: Преувеличивают его талант, преувеличивают…

Г. А. Куманев: Вы его хорошо помните во времена Гражданской войны?

Л. М Каганович: Как же, как же, Троцкого, конечно, я хорошо знал, с 1919 года, и не раз сталкивался с ним.

Г. А. Куманев: И оратор он был неплохой. Да?

Л. М. Каганович: Троцкий был талантливый человек. Оратор он был хороший, теоретиком его считать нельзя, публицист яркий, но как политик, как стратег невелик. Сталин в десять раз выше его. Хотя Троцкий всегда блистал ораторским искусством.

Г. А. Куманев: Но Троцкий вместе с тем был и достаточно жестоким. Вспомним хотя бы такой факт: когда Врангеля прогоняли из Крыма, то под честное слово Советской власти сдалась большая' когорта белых офицеров, под честное слово, что им будет сохранена жизнь, их не будут преследовать. Но Троцкий дал указание всех их расстрелять.

Л. М. Каганович: Я этого не знаю.

Г. А. Куманев: Есть документ.

Л. М. Каганович: Может, и есть документ, это как раз не самое слабое его место. Троцкий как политик много наломал дров, многое не учел до конца.

Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, возникает много вопросов, как Берия смог втереться в доверие к Сталину? Кстати, недавно я прочитал в одной публикации, что смерть Крупской сразу же после дня ее рождения была делом рук Берии.

Л. М. Каганович: Я не могу защищать или опровергать этого. Все возможно, все возможно. Возможно, и это было, даже наверняка было. Это точно. Но могу подтвердить факт, что больной Ленин просил у Сталина принести яд. Это было, это было. Сталин ставил вопрос на Политбюро. А что он мог сделать? Ведь Политбюро ему поручило охранять Ленина. И он следил, чтобы Ленина никто не трогал, не нервировал, чтобы он был в изоляции от политики, чтобы не волновался. Сталин был, конечно, против, чтобы давать Ленину яд. Насчет яда теперь приплетают и Ягоду, чисто шерлокхолмовская версия. А Ягода в то время, при Ленине, был еще маленьким человеком. Сталин даже его и не знал, даже не был тогда знаком с Ягодой. С ним Сталин был связан позднее, в 1924 году.

Г. А. Куманев: Чем же объяснить доверие Сталина к Берии?

Л. М Каганович: Слушайте, как чем объяснить? А чем объяснить, что мы доверяем друг другу? Берия был не рядовым работником, работал на Кавказе, работал секретарем крайкома, его там выбрали, он организатор был неплохой, неглупый человек был, способный. Сталин его и выдвинул, потому что в это время уже не доверял Ежову, не доверял Ягоде. И решил выдвинуть Берию как человека, которому можно было более или менее доверять. Он его проверял, он его тоже проверял. Сталин всех проверял. Одним он доверял и ошибся чересчур, а другим – начинал не доверять и тоже ошибся. Сталин был очень бдительным и очень осторожным. Это же не шутка, нелегко руководить такой страной.