Текст книги "Говорят сталинские наркомы"

Автор книги: Георгий Куманев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 53 страниц)

– Ваше министерство знает о ветвистой пшенице?

Я говорю:

– Знает, товарищ Сталин. Она была на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, показана как экспонат. Она известна, ее история – несколько тысячелетий. Но это благородная культура. К посевам, размножению ветвистая пшеница не поддается.

– Неправильно, не знаете этого дела. Я даю ее вот этому ученому, пусть он ветвистую пшеницу размножает, пусть он это сделает.

Налицо было недоверие Сталина к руководству Министерства сельского хозяйства.

Этот ученый добился на пол–гектаре очень высокой урожайности ветвистой пшеницы, опубликовал о своем достижении в печати, получил, кажется, 75 ц с гектара. Из этого результата был сделан вывод, что можно получать и по‘100 ц с гектара. Тут Министерство сельского хозяйства выглядело очень некрасиво. Пришлось решение принимать: обязать органы земледелия, колхозы и совхозы размножать, внедрять ветвистую пшеницу, расширять ее посевные площади…

Расширили, увеличили. А урожаи получали по 5–6 ц. А другая пшеница, другого сорта – 8–12 ц. Что мы только не давали ветвистой пшенице! Только птичьего молока. А остальное все давали. И минеральные удобрения, и навоз, мобилизована была и современная агротехника. А она не шла, – вырождалась. Ну, первый раз не получилось, дали кой–кому выговор, но пшеница от этого не выросла. Второй год. Опять огромные усилия и опять пшеница не растет…

Расскажу Вам еще об одном послевоенном эпизоде. В конце марта 1950 г. вызвали меня и министра пищевой промышленности СССР Василия Петровича Зотова к одному из заместителей Председателя Совета Министров СССР – к Лаврентию Берии. Известная зловещая фигура. В кабинете у него находилось несколько человек из промышленных министерств и Совмина Грузии. Обсуждался проект постановления «О мерах по увеличению производства пшеницы в Грузинской республике». Предлагалось расширить посевные площади под пшеницу за счет распашки зимних пастбищ и выгонов, а также за счет сокращения посевов кукурузы и табака.

Берия раскритиковал этот проект за скромность, назвал его неполноценным, не отвечающим требованиям Сталина.

– Надо увеличить посевы пшеницы на несколько тысяч гектар за счет сокращения посевов табака и эфиромасличных культур, – заявил Берия.

Кто–то дал реплику:

– Мы эфир, масло закупаем за валюту. Зачем же сокращать посевы этих культур? Наша промышленность весьма нуждается в этих маслах. Это неправильное предложение, тем более что в Грузии очень благоприятные климатические условия для эфиромасличных культур.

Аргументы на Берию не подействовали. Он был разгневан такой репликой и потребовал от работников Совмина Грузии и Министерства сельского хозяйства Грузинской ССР представить новый проект постановления с учетом его замечаний и мнения вождя.

В частности, Сталин, рассматривая данные о расходах зерна, обратил внимание, что Грузия свои расходы в хлебе покрывает только на 25 % за счет заготовок пшеницы у себя в республике. Остальное, примерно 185 тыс. тонн, завозила из других краев, областей и республик. Сталин пришел к выводу, что Грузия сама себя должна обеспечить хлебом. Вот такая была установка.

Берия находился в кабинете вождя, когда тот делал замечания. Желая угодить Сталину и показать себя человеком оперативным, компетентным, знающим, Берия стал сразу действовать. В ходе обсуждения данного вопроса на созванном Берией совещании он предложил сократить не только посевы табака эфиромасличных культур, но и кукурузы. И в результате вышло в свет весьма ошибочное решение. Ведь климат в Грузии, повторяю, весьма благоприятен для указанных культур, а табаки Грузии считались на мировом рынке одними из лучших, наиболее ароматными. И потом доход с одного гектара эфиромасличных был в 45 раз выше, чем доход от пшеницы. Никто на это не обратил внимания.

Можно только себе представить, какой серьезный вред нашему сельскому хозяйству наносили такие «старания» Берии и ему подобных.

Г. А. Куманев: А почему Сталин выступил категорически против продажи или передачи сельхозтехники и в целом машинно–тракторных станций колхозам?

И. А. Бенедиктов: У меня, Георгий Александрович, сложилось такое мнение: Сталин считал, что МТС – это такая сила в руках государства, которую выпускать из–под контроля никак нельзя. Он и слышать не хотел о подобных предложениях. Более того, мне кажется, если бы кто–то при нем сделал такое заявление, то от такого деятеля просто бы перья полетели. Сталин считал МТС выдающимся достижением партии и государства, важным рычагом управления государства колхозным крестьянством. В дальнейшем, возможно, он бы мог поступить иначе.

В целом я глубоко убежден, что, несмотря на некоторые, даже серьезные ошибки и промахи (в том числе и в области руководства сельским хозяйством), Сталин в военно–экономических вопросах был человеком весьма дальновидным и часто действовал обдуманно, взвешенно. Мне довелось участвовать на многих совещаниях в Кремле, заседаниях Политбюро ЦК и правительства, пленумов ЦК партии и т. п. И я могу только подтвердить, что почти всегда по разным вопросам Сталин советовался и прислушивался к мнениям специалистов. Это подчеркивает, например, и знаменитый авиаконструктор, генерал–полковник авиации и академик Александр Яковлев в своей книге «Цель жизни». А если взять мемуары наших полководцев, то все они единодушно такую черту вождя тоже подтверждают.

Но иногда, как я уже отмечал, Сталин неоправданно и упрямо решал важные проблемы вопреки целесообразности и мнения других.

И еще была у него одна поразительная черта: когда шло какое– нибудь заседание, кто–то выступал и возникали споры, – Сталин умел слушать.

Некоторые из его ближайшего окружения, в том числе члены Политбюро ЦК, иной раз проявляли торопливость, бросали выступавшему разные колкие реплики.

– Не мешайте, – обрывал их Сталин. И обращаясь к оратору, говорил:

– Продолжайте Ваше выступление.

Правда, Сталин терпеть не мог проявлений краснобайства, расплывчатости, отсутствия четких положений в речах, дельных предложений, особенно по конкретному или личному вопросу. А уж если тот или иной выступавший пытался «выкрутиться», занимался попросту враньем, участь такого бывала не завидной.

Вот все, что могу сказать по этому вопросу.

Г. А. Куманев: Как Вы оцениваете отмену в СССР вскоре после окончания Великой Отечественной войны хлебных карточек? Задаю этот вопрос, потому что мне уже приходилось читать и слушать, что это был, якобы, обыкновенный пропагандистский шаг Советской власти.

И. А. Бенедиктов: Подобные демагогические утверждения могут вызвать только глубокое возмущение своей какой–то наглостью и безаппеляционностью. Между прочим во многих работах, с которыми мне довелось знакомиться, этот вопрос почему–то вообще не освещается. О денежной реформе вкратце что–то говорится, а об отмене продовольственных карточек – почти ни слова.

Я хочу напомнить, что с 1947 г. мы начали завозить продовольственные товары в розничную сеть для накопления их к началу открытия магазинов по продаже без карточек. К 1 декабря 1947 г. запасы, например, мясных продуктов в розничной сети возросли против января этого же года на 65 %, жиров – на 60 %, а сахара больше, чем вдвое.

Прошло два с половиной года после войны (срок весьма короткий для перехода к свободной торговле) и здесь, безусловно, сказалась сила нашего колхозно–совхозного строя, что позволило Советскому государству первым из всех стран, участвовавших в войне, отменить карточки. Этого забывать нельзя.

Только небольшое число капиталистических стран смогли добиться отмены карточек к концу 1948 г. Многие же страны, в том числе Франция, Италия, Западная Германия, Норвегия, Голландия расстались с карточками лишь в 1949 и 1950‑х гг. Это тоже считаю целесообразным подчеркнуть. Отмена, карточек вскоре после окончания Великой Отечественной войны явилось примером гибкого управления народным хозяйством страны и укрепления нашей экономики. Даже реакционная зарубежная печать не могла умолчать о таком факте. Денежная реформа и отмена карточек в СССР, по ее мнению, знаменовали собой важный этап в послевоенном развитии Советского Союза.

Г. А. Куманев: Когда и кем поднимался вопрос об организации совхозов на базе некоторых экономически слабых колхозов?

И. А. Бенедиктов: Этот вопрос поднимался в послевоенные годы. Я в свое время представил записку в ЦК партии, в Политбюро о целесообразности ряд слабых колхозов перевести в совхозы. Записка была разослана обкомам партии и вокруг этого предложения развернулась острая дискуссия. Здесь, в центре имелось немало противников «записки», усмотревших в ней «подкоп под колхозный строй». Но все обкомы партии меня поддержали, посчитав предложение вполне разумным.

И в 1954 г. часть колхозов, экономика которых особенно сильно пострадала от войны и по другим причинам, была переведена по просьбе общих собраний колхозников в совхозы. Между прочим первыми, кто подал мне эту идею, были сами колхозники. И мы посчитали необходимым их мнение поддержать.

Это носило характер чрезвычайного мероприятия Советского правительства, которое проводилось с целью ускорения подъема сельского хозяйства и в интересах увеличения благосостояния той части колхозников, которые находились в наиболее трудном положении. Это было своеобразной помощью государства колхозному крестьянству.

Через два года я подал в ЦК новую записку, в которой показал эффективность этого перевода. За это время урожайность в новых совхозах выросла в среднем на 50 %, удои молока – на 60 %. Колхозники стали лучше жить, с большей охотой трудиться, да и дисциплина на селе стала лучше.

В заключение хочу сказать несколько слов о пути развития нашего сельского хозяйства. Опыт СССР и ряда других стран мира убедительно подтверждает, что в современных условиях социалистическое сельское хозяйство должно развиваться на промышленной основе. Другого пути, по–моему, нет. Характерной особенностью современного прогресса отечественного земледелия должен явиться переход на промышленные методы и на промышленную технологию с развитием вертикальной интеграции, в органическом слиянии производства сельскохозяйственной продукции с ее переработкой.

Поскольку наша беседа подходит к концу считаю нужным вкратце затронуть еще одну важную проблему: как более рационально использовать в колхозах и совхозах полученные удобрения и как уберечь от больших потерь собранный урожай?

Во–первых, качество удобрений. Наша промышленность еще не подготовлена, чтобы давать такие удобрения, которые были бы хорошо транспортабельными. Например, гранулированные, а не пылевые удобрения.

Во–вторых, надо давать такую тару, которая была бы прочной, надежной во всех отношениях. Железнодорожники должны стремиться делать какие–то навесы, а не перевозить удобрения под открытым небом, не говоря уже о зерне и других продуктах.

По грубым подсчетам, минеральных удобрений терялось в те годы около 10 %. Сейчас немного меньше, примерно 7–8 %. Требуется целый комплекс мероприятий. Нужны складские помещения, нужен современный транспорт, нужна добротная тара. Все постепенно улучшается, но очень медленно.

Что касается транспортировки и хранения урожая (зерна, овощей, фруктов), то мы его теряли, теряем и будем еще терять в ближайшие годы, причем много терять на этой стадии. Если Вы спросите, сколько в довоенное время мы теряли хлеба каждый год? Отвечу – процентов 15–20 %. Почему? На день опоздали с уборкой, сразу потери. Растягивали уборку, потому что не хватало средств для того, чтобы быстро убрать. Теряли на перевозках, теряли потому, что не было крытых токов, от влажности теряли. Потери большие. И сейчас значительное количество хлеба теряем.

Г. А. Куманев: У меня последний к Вам вопрос, дорогой Иван Александрович: работаете ли Вы сейчас над мемуарами?

И. А. Бенедиктов: Нет. За последние годы я выпустил вторую брошюру о советско–индийской дружбе. Она вышла в свет на всех языках Индии и на английском языке. В связи с поездкой в Индию Брежнева я получил за нее благодарность, а потом меня попросили срочно дополнить ее материалами о той поездке генсека и написать главу «Неру – друг Советского Союза». В результате появилось второе издание названной брошюры…

Что касается книги воспоминаний о сельском хозяйстве и крестьянстве СССР в довоенные годы, во время Великой Отечественной войны и в послевоенный период, то для меня это довольно сложно. Многое еще не созрело, чтобы выступить с мемуарами. Надо ведь очень интенсивно поработать в архивах, читать, сверять, находить новые свидетельства. Все это требует большой затраты энергии, усилий, а здоровье уже не то. С этим приходится, как ни печально, считаться…

Д. Г. ЖИМЕРИН

Дмитрий Георгиевич Жимерин (12.10.1906 – 15.05.1995) принадлежал к людям, сочетавшим в себе талант хозяйственного руководителя государственного масштаба с даром пытливого исследователя, крупного ученого–энергетика. Не считая И. В. Сталина и В. М. Молотова, избранных соответственно в 1939 и 1946 гг. почетными членами Академии наук СССР, он был, пожалуй единственным среди всех сталинских наркомов военных лет, кто получил высокое ученое звание члена–корреспондента Академии наук СССР.

Д. Г. Жимерин стал народным комиссаром электростанций СССР в разгар войны в возрасте 35 лет после скоропостижной смерти прежнего наркома А. И. Леткова. Перебирая список кандидатов, которые могли бы достойно заменить умершего, Сталин остановил свой выбор на первом заместителе наркома, поскольку тот заметно выделялся среди других руководителей наркомата по своим знаниям, опыту и работоспособности.

Вступив на эту высокую и ответственную должность, новый нарком проявил большую энергию по налаживанию в стране энергосистемы. В январе 1942 г., когда состоялось назначение, еще продолжалась эвакуация электростанций и энергетического оборудования из угрожаемых районов страны. Необходимо было не только слаженно и без серьезных потерь завершить перебазирование крупногабаритных энергетических объектов, но и в предельно сжатые сроки восстановить их на новых местах и ввести в действие.

С этой трудной задачей Наркомат электростанций, возглавляемый Д. Г. Жимериным, успешно справился. Одновременно была проведена огромная работа по расширению производственных энергомощностей на востоке страны для обеспечения все возрастающей потребности в электроэнергии оборонной и других видов промышленности, а также по восстановлению электростанций в прифронтовых и освобожденных районах.

В послевоенные годы Дмитрий Георгиевич занимал ряд важных государственных постов. При укрупнении министерств был первым заместителем министра электростанций и электропромышленности СССР, первым заместителем председателя бюро Совета Министров СССР по химии и энергетике, работал в Госплане СССР и Госплане РСФСР, Государственном комитете Совета Министров СССР по координации научно–исследовательских работ. Перейдя на научноорганизационную работу в течение нескольких лет являлся директором Государственного научно–исследовательского энергетического института им. Г. М. Кржижановского, а затем первым заместителем председателя и советником председателя Государственного комитета по науке и технике. В 1966 г. стал доктором технических наук, а 21 ноября 1970 г. был избран членом–корреспондентом АН СССР. Опубликовал большую серию трудов по проблемам энергетики и среди них такие крупные монографии, как «Развитие энергетики СССР» и «История электрификации СССР».

Многогранная плодотворная деятельность Дмитрия Георгиевича во время Великой Отечественной войны и в послевоенные годы отмечена высокими государственными наградами. Достаточно указать, что он был награжден четырьмя орденами Ленина.

Познакомился я с ним в начале 1971 г., когда участвовал в подготовке Всесоюзной научной сессии «Советский тыл в Великой Отечественной войне», проведение которой было предусмотрено в Московском доме ученых 7 мая этого года. По поручению Оргкомитета я позвонил Д. Г. Жимерину и передал приглашение принять участие в работе указанного научного форума.

Несмотря на большую занятость, Дмитрий Георгиевич с благодарностью принял наше приглашение и в оставшиеся до открытия сессии месяцы мы постоянно были с ним на связи. Впервые же я с ним встретился незадолго до конференции, когда приехал к нему в Государственный комитет по науке и технике, где Жимерин вручил мне текст своего выступления и состоялась небольшая беседа. Поначалу он показался мне несколько суховатым, даже чересчур официальным. Но это представление оказалось обманчивым. В последующие годы он раскрылся как очень простой, в меру веселый, чуткий и доброжелательный человек. Его выступление 7 мая в Московском доме ученых было одним из лучших по своему содержанию и форме подачи. Позднее на основе текста этого выступления Дмитрий Георгиевич подготовил статью, и мы ее опубликовали в книге материалов сессии.

Творческие связи с Д. Г. Жимериным нашего сектора, отдела истории Великой Отечественной войны, а с 1993 г. – Центра военной истории России Института истории СССР АН СССР (ныне – Института российской истории РАН) во второй половине 80‑х – начале 90‑х годов заметно окрепли. Он консультировал наших авторов при подготовке изданий о советском тыле 1941–1945 гг., выступал на встрече с сотрудниками нашего научного подразделения, а в мае 1990 г. вместе с Героем Советского Союза генералом армии М. М. Зайцевым – на расширенном заседании Ученого совета института, посвященном 45‑й годовщине Победы советского народа в Великой Отечественной войне.

7 марта 1991 г. Дмитрий Григорьевич Жимерин снова приехал в институт, где между нами состоялась беседа. Почти полное ее содержание публикуется ниже.

Из беседы профессора Г. А. Куманева с наркомом электростанций СССР военных лет членом–корреспондентом АН СССР Д. Г. Жимериным

(Магнитофонная запись) 7 марта 1991 г.

г. Москва

Г. А. Куманев: Дорогой Дмитрий Георгиевич! Как виднейший специалист и организатор советской энергетики, какую Вы могли бы дать общую оценку той созидательной работе по электрификации страны, которая была проведена у нас с течение двух довоенных десятилетий? С огорчением приходится сегодня констатировать, что наша молодежь, включая и значительную часть студенчества, имеет все же недостаточное, точнее – слабое представление о масштабах и размерах преобразований в этой области, осуществленных в СССР в те очень трудные и относительно мирные годы.

Известно, что к началу 20‑х гг. Советская Россия представляла собой государство, получившее от царизма и Временного правительства жалкое, если можно так выразиться, «электроэнергетическое наследие», которое к тому же было буквально «добито» в ходе Первой мировой и Гражданской войн. Посетивший страну в октябре 1920 г. английский писатель–фантаст Герберт Уэллс встречался с В. И. Лениным и не поверил в дерзновенные планы по возрождению и развитию электрификации, о которых поведал ему глава Советского правительства. Вернувшись в Англию, Уэллс вскоре выпустил в свет небольшую книгу под красноречивым названием «Россия во мгле». В ней он назвал Ленина не только «изумительным человеком», но и «кремлевским мечтателем», который «впал в утопию, утопию электрификации». По убеждению писателя, осуществление проектов электрификации в России, огромной стране, не имеющей технически образованных людей и населенной неграмотными крестьянами, «можно только с помощью сверхфантазии».

Д. Г. Жимерин: Уважаемый Георгий Александрович! То, что было сделано в Советском Союзе перед Великой Отечественной войной за невероятно короткие сроки по электрификации страны, действительно заслуживает и самой высокой оценки, и просто восхищения.

Хорошо понимая удивительную гибкость электроэнергии, возможность концентрации ее производства на крупных электростанциях, а также неограниченную делимость в потреблении, Ленин увидел в электрификации единственный путь организации производства на новой технической основе. Он пришел к правильному выводу, что создавать современные высокопроизводительные машины и агрегаты, обеспечивавшие максимальную механизацию труда, могла только электрическая энергия.

Согласно одобренному в декабре 1920 г. VIII Всероссийским съездом Советов плану ГОЭЛРО было намечено в течение 10–15 лет построить в стране 29 тепловых и гидравлических станций общей мощностью 1500 тыс. квт.

Вопреки не только «предсказаниям» разного рода оракулов, но и вооруженному противодействию внутренней и внешней контрреволюции, блокаде и т. п. этот ленинский план был воплощен в жизнь за 10 лет. Еще при жизни Ленина в 1920–1921 гг. удалось ввести в эксплуатацию электростанции общей мощностью 12 тыс. квт.

По этому поводу Ленин заметил: «12 тысяч киловатт – очень скромное начало. Быть может, иностранец, знакомый с американской, германской или шведской электрификацией, над этим посмеется. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним».

Вы упомянули о приезде к нам и встрече с Лениным знаменитого английского писателя Уэллса, который скептически отнесся к плану ГОЭЛРО.

В 1934 г. он снова побывал в Москве и состоялась его беседа со Сталиным. Былой скепсис Уэллса развеялся от увиденного в СССР, и он отметил поразительные достижения советского народа в области электрификации и в целом социалистического строительства.

В последующие годы процесс электрификации Советского государства осуществлялся еще более быстрыми темпами. В 1940 г. суммарная мощность советских электростанций превысила 11 млн. квт, что в 7 раз оказалось больше мощности, предусмотренной в плане ГОЭЛРО!

И ведь все это появилось в нашей стране не по «щучьему веленью», а благодаря напряженному творческому труду нашего народа, ведомого ленинской партией. И если в 1913 г., т. е. накануне Первой мировой войны, царская Россия по производству электроэнергии отставала от всех промышленно развитых стран Европы, то в 1940 г. Советский Союз по этому показателю вышел на третье место в мире, опередив такие индустриально развитые страны, как Англия, Франция, Италия и Швеция.

При этом следует иметь в виду, что выполнение плана ГОЭЛРО и последующее развитие отечественной энергетики велось у нас преимущественно за счет собственных средств, т. е. фактически без привлечения иностранного капитала. А ведь первоначально предполагалось для претворения в жизнь того, что было намечено на VIII съезде Советов, использовать 6 млрд. рублей золотом, которые мы надеялись получить в порядке зарубежного кредита и прибыли от концессий.

Хочу еще добавить, что в довоенные годы в широких масштабах развернулась электрификация промышленности, транспорта, а также многих колхозов и совхозов. В различных регионах Советского Союза были созданы такие энергетические системы как Донбасская,

Днепровская, Сталинградская, Харьковская, Новосибирская, Горьковская, Ярославская, Ивановская…

Некоторые энергосистемы в центре и на юге страны накануне Великой Отечественной войны были объединены между собой. Вступила, например, в строй линия напряжением 220 квт, которая соединила Донбасскую и Днепровскую энергосистемы. Связующим звеном между этим и энергосистемами стала построенная перед войной Кураховская теплоэлектростанция.

Вот очень кратко о том, каких значительных результатов в области энергетики мы добились в мирный период, предшествовавший фашистской агрессии.

Г. А. Куманев: Как изменилось общее направление деятельности советских энергетиков с самого начала Великой Отечественной войны? Что потребовалось решать в первую очередь, какие новые неотложные задачи продиктовала начавшаяся война?

Д. Г. Жимерин: С самого начала фашистской агрессии против Советского Союза перед всей нашей промышленностью, в том числе энергетикой, встал целый комплекс чрезвычайно важных и сложных задач. Советские энергетики должны были продумать и осуществить ряд действенных мер по мобилизации всех ресурсов электрических станций, подстанций и электрических сетей с тем, чтобы обеспечить бесперебойное снабжение потребителей и, в первую очередь, оборонной индустрии электрической и тепловой энергией.

Причем требовалось обеспечить устойчивость работы электростанций и энергосистем в обстановке массированных ударов вражеской авиации.

В целях защиты электростанций и узловых подстанций от воздушных налетов было проведено существенное усиление служб ПВО и МПВО, камуфлирование энергетических объектов, срезка высоких дымовых труб, затемнение и прикрытие наиболее уязвимых частей агрегатов или зданий. Одновременно создавались более безопасные и надежные условия работы эксплуатационного персонала в виде укрытий, убежищ, запаса аварийных и противопожарных материалов, материалов первой медицинской помощи и т. п. Наряду с этим разрабатывались схемы резервного питания электроэнергией, проводилось энергоснабжение независимых генерирующих источников, прокладывались и дополнительные цепи питания.

Активная защита энергетических объектов отбила охоту у немецких летчиков к легким победам. Характер воздушных нападений быстро изменился. Дневные налеты «люфтваффе», как правило, прекратились и производились только в ночное время. Но и ночные налеты вражеской авиации в связи с большой плотностью заградительного огня зенитных батарей в сочетании с перехватом германских бомбардировщиков не принесли противнику желаемых результатов. Посудите сами: за время боевых действий в первые недели войны было повреждено, но не выведено из строя только несколько крупных электростанций и подстанций.

Однако вскоре все это отодвинулось на второй план, потому что из–за неблагоприятного развития событий на фронте возникла реальная угроза захвата врагом наших электростанций на юге и в центральных районах страны. Особенно тяжелое положение сложилось на Украине.

Перед энергетиками во весь рост встала неотложная задача – срочно осуществить демонтаж и вывоз из угрожаемых районов в тыл оборудования многих объектов энергетики, включая крупные электростанции западноевропейской части СССР. Предстояло выполнить под огнем наступающих немецко–фашистских армий огромный объем работ.

Г. А. Куманев: В историографии Великой Отечественной войны поистине героическая эпопея перебазирования производительных сил страны в 1941 – 1942 гг. до сих пор не нашла достойного отражения. Хотя имеется большая серия научных статей, воспоминаний, глав и разделов в сводных трудах, крупные специальные исследования в военно–исторической литературе, непосредственно посвященные этой теме, отсутствуют.

Мало известно массовому читателю, как, например, проходил процесс спасения от угрозы захвата противником наших энергетических мощностей. Поэтому не сможете ли Вы, Дмитрий Георгиевич, дать общую картину перемещения в тыловые районе страны различных объектов нашей энергетики?

Д. Г. Жимерин: Вы правы, Георгий Александрович: хотя эвакуация, проведенная в СССР в 1941–1942 гг., была беспримерной в истории, эта интересная многогранная тема не раскрыта должным образом в нашей научной литературе. Очень кратко, в частности, освещена история вывоза и размещения в тылу оборудования, материалов и квалифицированных кадров предприятий советской энергетики.

В связи с тяжелым положением, сложившимся в ходе военных действий на территории Украинской ССР, в начале августа 1941 г. на меня, как на первого заместителя наркома электростанций СССР, была возложена ответственность за демонтаж и переброску энергетического оборудования из южных районов на Урал, в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию. Требовалось эти эвакогрузы в кратчайшие сроки ввести в действие на новых местах.

Процесс перебазирования оборудования электростанций и подстанций осуществлялся в два этапа, которые целиком зависели от хода военных действий.

На первом этапе производился полный демонтаж основного и вспомогательного энергооборудования и отправка его на Восток в комплектном виде. Это облегчало по прибытии грузов в пункты назначения их последующий монтаж и ввод в эксплуатацию.

На втором этапе в связи с неуклонно ухудшающейся обстановкой поспешно демонтировались главные агрегаты электростанций – турбины, генераторы, трансформаторы и различное вспомогательное оборудование – моторы, приборы, вентиляторы, дымососы и др.

Первым моим объектом, подлежащим эвакуации, явилась Днепродзержинская ГРЭС. За короткий срок ее коллектив во главе с энергичным директором Иваном Хивренко сумел демонтировать генераторы, турбины, трансформаторы, приборы, кабели… Но полный демонтаж котлов осуществить из–за краткости времени было уже невозможно: наступавший противник находился совсем близко. Со всей остротой встал вопрос: что делать со зданиями? Нужно ли их подрывать? Решили отказаться от этого, будучи уверенными, что скоро вернемся.

Наши надежды на быстрое изгнание оккупантов, к сожалению, не оправдались. Хуже того, реальная угроза нависла над гордостью отечественной энергетики – крупнейшей в стране Днепровской ГЭС. Получив приказ – приступить к ее демонтажу, я немедленно отправился в Запорожье. По дороге чуть было не попал в лапы немецкого парашютного десанта. Но помогли наши посты, которые заблаговременно расставил директор местных электросетей Григорий Малкин. Мне был указан менее рискованный и более безопасный путь.

Общее руководство всеми эвакуационными мероприятиями в запорожской зоне осуществлял председатель СНК Украины Леонид Корниец. Самоотверженно в полуокружении, буквально под огнем врага трудился весь коллектив Днепрогэса, возглавляемый управляющим Днепровской энергосистемы Дмитрием Гуменюком и главным инженером Львом Тополянским… Так как у плотины имелось два перехода, по которым свободно могли проходить танки, орудия и другая военная техника, все мы пришли к выводу, что эту часть плотины придется взорвать. Такая операция была проведена после того, как по плотине прошли последние отступавшие части Красной Армии.

Поздно ночью с левого берега Днепра мы с группой товарищей пошли на плотину. Перед нами предстала печальная, просто драматическая картина. Проезжая часть ГЭС тряслась, как в лихорадке: мощный поток воды с оглушающим ревом рвался через образованную в результате взрыва большую брешь. Всех нас обволакивал густой туман из мелких брызг. С болью в сердце смотрели мы на изуродованное тело плотины, внутри которой – в машинном зале

– бушевало багровое пламя пожара… Определенной отрадой было сознание того, что наиболее ценные детали трех гидротурбин все же удалось эвакуировать в тыл, хотя демонтаж и вывоз всего тяжелого оборудования как Днепровской ГЭС, так и Зуевской ГРЭС, ТЭЦ Запорожстали, Кураховской ГРЭС и других мощных энергетических предприятий оказался практически невозможным. Так, был оставлен на месте турбогенератор 100 тыс. квт Зуевской ГРЭС, все девять гидрогенераторов Днепрогэса, ряд турбин мощностью по 50 тыс. квт.