Текст книги "Говорят сталинские наркомы"
Автор книги: Георгий Куманев
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 53 страниц)
1. Из постановления Государственного Комитета Обороны от 9 ноября 1941 г. «О восстановлении заводов боеприпасов, эвакуированных на Волгу, Урал и Сибирь»
«Государственный Комитет Обороны постановляет:
1. Обязать НКБ – т. Горемыкина, НКВ – т. Устинова восстановить производство корпусов снарядов, мин и авиабомб, снарядов М-8 и М-13, взрывателей, гильз, порохов, взрывчатых веществ и снаряжения, капсюлей, патронов и звеньев по заводам НКБ и НКВ, эвакуированных на Волгу, Урал и Сибирь, в следующие сроки:
Завод № 61 НКБ (N9 613 г. Касли) – 82‑мм мины, 122‑мм осколочные, 152 мм осколочные. Срок восстановления прежнего уровня производства – 15. 01. 42 г. и 1. 02. 42 г. (для 152‑мм).
… 8. Контроль за выполнением данного решения возложить на НКГос– контроля – т. Попова.
9. Обязать НКБ – т. Горемыкина раз в пятидневку представлять в СНК ССР сведения о ходе восстановления заводов по производству боеприпасов».
Председатель ГКО И. СТАЛИН
2. Постановление Государственного Комитета Обороны от 20 ноября
1941 г.
«1. Обязать Наркома боеприпасов тов. Горемыкина организовать производство зажигательных авиабомб типа «Огневые мешки» для отрядов У-2. Производство «Огневых мешков» наладить в 2‑х пунктах – в Москве и в Казани.
2. Обеспечить ежедневный выпуск «Огневых мешков» в количестве 2000 шт. до 1/ХП‑41 г. и довести выпуск к Ю/ХП‑41 г. до 5000 мешков в день».
Председатель ГКО И. СТАЛИН
3. Из распоряжения Государственного Комитета Обороны от 7 июля
1942 г. «О ручной противотанковой гранате»
«1. Принять на вооружение ручную противотанковую гранату образца 1940 г. конструкции КБ‑30 НКБ под наименованием РПГ‑40.
… 3). Обязать НКБоеприпасов (т. Горемыкина) на базе кооперации изготовления деталей РПГ‑40 обеспечить сдачу Наркомобороны в течение июля месяца 1941 г. в количестве 1 млн. штук, в т. ч. в период с 7/УП по 15/УП 180 тыс. шт. и в последующие дни равномерными партиями.
4. Изготовление противотанковых гранат РПГ‑40 считать особо важным оперативным оборонным заданием. Установленное задание на указанный период наркоматами и дирекциями предприятий должно быть безусловно выполнено».
Зам. Председателя ГКО
В. МОЛОТОВ
И. В. КОВАЛЕВ
Во время одной из встреч с маршалом Г. К. Жуковым (это было в сентябре 1967 г.), отвечая на мой вопрос, кого бы он мог особо выделить среди руководителей военной экономики СССР, в числе первых Георгий Константинович назвал начальника Управления (позднее Центрального управления) военных сообщений Красной Армии, а с декабря 1944 г. – наркома путей сообщения СССР генерал–лейтенанта И. В. Ковалева. Неоценимой заслугой последнего явилось создание четкой и эффективной системы управления воинскими перевозками. Фактически ни одна крупная оборонительная или наступательная операция наших Вооруженных Сил не была разгадана противником, под носом у которого в установленные сроки по железнодорожным магистралям скрытно перебрасывались огромные массы войск с техникой, вооружением и боеприпасами.
Иван Владимирович Ковалев (28.06.1903 г. – 29.05.1991 г.) еще в довоенные годы, как об этом говорят документы, прошел большую и многогранную школу руководящей военно–хозяйственной работы в качестве, например, начальника группы контроля двух магистралей, заместителя начальника Южно – Уральской железной дороги, а затем начальника Западной железной дороги. Потом последовательно занимал должности начальника Военного отдела НКПС, начальника Управления дорог Северо – Западного направления НКПС. В мае 1941 г. постановлением СНК СССР был назначен заместителем наркома госконтроля СССР по железнодорожному транспорту, проработав здесь более месяца.
С началом Великой Отечественной войны 38-летний И. В. Ковалев был переведен в РККА и в июле 1941 г. назначается начальником Управления военных сообщений Красной Армии (УПВОСО). С
1943 г. становится первым заместителем начальника, а в 1944 г. – начальником Центрального управления военных сообщений (ЦУП ВОСО), проработав в этой должности до 20 декабря 1944 г., когда он сменил Л. М. Кагановича на посту наркома путей сообщения СССР.
Сослуживцы Ивана Владимировича по военным годам свидетельствуют, что он был человеком энергичным, крепким физически и стойким духовно, талантливым руководителем, хорошо знающим свою профессию. Видимо, поэтому он выдержал на своих плечах один из тяжелейших участков обороны страны, выдержал достойно все невзгоды и испытания с первых и до последних дней войны.
Организованный им четкий порядок по воинским перевозкам постоянно оправдывал себя и положительно сказывался на общей транспортной обстановке.
Ветераны железнодорожного и других видов транспорта, органов ВОСО и желдорвойск, с которыми во время войны работал генерал Ковалев, вспоминая о нем, отмечают, что он был и очень инициативным руководителем.
14 февраля 1942 г. именно по его инициативе, поддержанной И. В. Сталиным, был создан при ГКО Транспортный комитет, в состав которого наряду с членами Политбюро ЦК А. А. Андреевым, Л. М. Кагановичем, А. И. Микояном, начальником Тыла Красной Армии генералом А. В. Хрулевым и рядом других военных и гражданских деятелей, вошел и начальник УПВОСО генерал И. В. Ковалев. Транспортный комитет возглавил Сталин. Новым органом были предприняты весьма действенные меры по упорядочению планирования и координации работы всех видов отечественного транспорта. Во многом благодаря этому удалось в первом полугодии 1942 г. избежать топливного кризиса и обеспечить устойчивость в перевозочной деятельности железных дорог.
Во всех делах, которые ему поручались, И. В. Ковалев всегда проявлял решительность и принципиальность. Когда в 1942 г., в тяжелые месяцы отступления, в Государственном Комитете Обороны был поднят вопрос о расформировании железнодорожных войск и переводе их в стрелковые части, Ковалев энергично выступил против этого недальновидного предложения. Он заявил что, когда советские войска перейдут в наступление, то некому будет восстанавливать железные дороги, а без этого наступательные операции наших Вооруженных Сил просто невозможны. Его мнение восторжествовало.
Другой характерный пример. В ноябре 1944 г., когда Красная Армия перенесла боевые действия за пределы СССР, Л. М. Каганович, который тогда еще являлся наркомом путей сообщения, провел в ГКО решение о восстановлении всех зарубежных магистралей только на западноевропейскую колею (1435 мм). Хотя постановление было уже подписано Председателем ГКО, Ковалев, невзирая ни на что, счел принципиально нужным решительно выступить со своей точкой зрения, доказывая, что если произойдет перешивка дорог исключительно на западноевропейскую колею, то будет невозможно обеспечить возросший объем перевозок. Он предложил в полосе каждого фронта осуществить перешивку хотя бы одного направления на союзную колею (1524 мм).
Прежнее решение ГКО было Сталиным отменено, что случалось крайне редко.
Председатель Государственного Комитета Обороны и Верховный Главнокомандующий хорошо знал все достоинства руководителя ВОСО и в течение всех военных лет между ними установилась прямая связь.
Ежесуточно докладывая Сталину (обычно это происходило около 2 часов ночи) о состоянии продвижения воинских эшелонов и в целом ситуации на железнодорожной сети, Иван Владимирович всегда имел при себе сводки по итогам дня, включая сведения о задержках тех или иных транспортов, причинах задержек, принятых мерах и т. п. Причем обо всем этом он докладывал только по памяти. А память у Ковалева была исключительной.
Иван Владимирович был удостоен многих боевых наград. Заслуги его перед страной весьма велики.
Однако вскоре после войны, в апреле 1948 г., очевидно, по како– му–то недоброму навету, он был обвинен в «ошибках при расходовании государственных средств, а также в деле подбора кадров», освобожден с поста наркома и направлен в Китай в качестве уполномоченного Совета Министров СССР и советника по проблемам транспорта при правительстве Народного Китая. Сам же Иван Владимирович считал, что он был послан туда как «личный представитель Сталина при Мао Цзэдуне», а также в качестве «главного советника в Политбюро КПК и руководителя советских специалистов в Китае».
Выступая 6 мая 1976 г. перед коллективом Института истории СССР АН СССР, он, в частности отметил: «Мне пришлось организовывать восстановление железных дорог и экономики в Маньчжурии и во всем Китае, организовывать управление промышленностью и экономикой вообще, потому что китайцы того времени во главе с Мао были теоретически малограмотными в области экономики и полностью некомпетентными в практической работе по руководству народным хозяйством. С другой стороны, в ту пору там были силы, которые ценили нашу интернациональную помощь и по–братски относились к нам».
И. В. Ковалев успешно справился со своей почетной и ответственной миссией.
После возвращения из КНР он в 1950–1951 гг. работает начальником Донецкого округа путей сообщения, позднее – заместителем министра угольной промышленности СССР по транспорту. В 1957 г. был переведен в систему Министерства обороны СССР, где являлся старшим преподавателем кафедры стратегии Военной академии Генерального штаба. Защитил кандидатскую, затем докторскую диссертации. стал профессором.
Последние около 10 лет Иван Владимирович работал старшим научным сотрудником Института мировой экономики и международных отношений АН СССР, а также являлся председателем Центрального совета ветеранов войны и труда железнодорожного транспорта СССР.
Наша первая встреча произошла в мае 1956 г. на одном заседании. посвященном Дню Победы. Я тогда был аспирантом Института истории АН СССР, готовил кандидатскую диссертацию о деятельности советских железнодорожников в первые годы Великой Отечественной войны. Моим соседом в зале заседания оказался симпатичный и моложавый генерал. Мы разговорились и познакомились. Когда по окончании праздничного мероприятия мы стали прощаться, он пригласил меня приехать к нему на следующий день в гости…
С тех пор наши встречи стали довольно частыми. Иван Владимирович принимал активное участие в нескольких научных конференциях, которые проводились Институтом истории АН СССР (позднее – Институт истории СССР АН СССР, а ныне – Институт российской истории РАН), где я в 1958 г. стал работать научным сотрудником после окончания аспирантуры.
В 1971 г. И. В. Ковалев был одним из моих официальных оппонентов на защите докторской диссертации «Железнодорожный транспорт СССР накануне и в годы Великой Отечественной войны. 1938—
1945 гг.» в Институте военной истории МО СССР.
Он постоянно занимался военной историей, историей отечественного транспорта, живо интересовался новыми архивными находками. периодически публиковал научные статьи, очерки, воспоминания в журналах и газетах, издавал брошюры и книги. В 1981 г. в издательстве «Наука» вышла в свет под грифом Института истории СССР АН СССР крупная монография Ковалева «Транспорт СССР в Великой Отечественной войне (1941–1945 гг.)». Большой честью для меня было выступить в ней в качестве ответственного редактора.
Я часто консультировался у Ивана Владимировича по многим вопросам, получая исчерпывающие ответы и добрые советы.
Наши беседы нередко касались военных событий 1939–1945 гг., личности Сталина и его окружения, различных эпизодов, свидетелем и участником которых был и сам генерал Ковалев.
Приведу лишь один случай, связанный с ним и рассказанный Иваном Владимировичем.
Выше я уже отмечал, что заслуги И. В. Ковалева перед народом и страной, несомненно, весьма велики. Поэтому самых высоких наград и почетных званий он, конечно, вполне заслужил. Но, как иногда бывает, какая–то мелочь, неудачная фраза и другие случайности могут что–то перечеркнуть…
И вот однажды где–то в октябре 1943 г. начальник УПВОСО в очередной раз был вызван к Сталину. В кабинете вождя Ковалев увидел «Андрейко» (как часто в разговоре со мной он называл генерала А. В. Хрулева).
Сталин сидел за столом и просматривал какие–то бумаги. Потом оказалось, что это были списки кандидатур отличившихся железнодорожников, представляемых к званию Героя Социалистического Труда. Всего таких оказалось 127 человек во главе с Л. М. Кагановичем, который, снятый по решению ГКО с поста наркома в феврале
1942 г. «как несправившийся с работой в условиях военного времени», спустя год снова возглавил НКПС. (Потом, кстати, был вновь снят с должности наркома.)
Готовил эти списки по поручению Сталина начальник Тыла
Красной Армии генерал Хрулев, который из–за его прохладных отношений с И. В. Ковалевым не включил последнего в подготовленное представление. По каким–то соображениям не включил и себя.
«Сталин сразу обратил внимание на отсутствие в списках моей фамилии, – вспоминал Иван Владимирович, – и спрашивает:
– Товарищ Ковалев, а почему Вас нет среди кандидатур работников транспорта, представляемых к званию Героя Социалистического Труда?
Мне бы по крайней мере промолчать, – продолжал Ковалев, но я неожиданно для себя произнес:
– Видимо, рановато, товарищ Сталин. А потом мы воюем не за награды и звания, а защищаем Родину.
Сталин слегка поморщился и сказал:
– Ну, что ж, рановато, так рановато…
И больше к этому вопросу никогда не возвращался», – закончил не без горечи свое повествование И. В. Ковалев.
В послевоенные годы, уже при Брежневе, несколько советских маршалов, среди них Г. К. Жуков, А. М. Василевский, К. К. Рокоссовский, И. С. Конев, обращались к «дорогому Леониду Ильичу» с просьбой исправить допущенную в свое время оплошность и присвоить звание Героя Социалистического Труда маршалу артиллерии Н. Д. Яковлеву, генералу армии А. В. Хрулеву, генерал– полковнику медицинской службы Е. И. Смирнову, генерал–лейтенанту И. В. Ковалеву и генерал–лейтенанту Н. А. Антипенко.
Ходатайство осталось без удовлетворения.
Получил это почетное звание один лишь бывший начальник Главного военно–санитарного управления Красной Армии Е. И. Смирнов в 1978 г.
Когда грянула горбачевская перестройка, или точнее – «катаст– ройка», общение с Иваном Владимировичем Ковалевым, не считая телефонную связь, стало более редким. В феврале 1988 г. мы встретились на «Круглом столе» в Институте военной истории МО СССР. Хорошо помню взволнованное, полное большой тревоги его выступление по поводу реальной угрозы разрушения СССР.
Когда мы возвращались после заседания, я обратился к генералу с просьбой – дать мне небольшое интервью по некоторым актуальным военным вопросам, в том числе связанным с его участием в Великой Отечественной войне.
– Зачем же небольшое, Георгий Александрович? – ответил он.
– Ведь эта драматическая и героическая история требует аргументированных, а, значит, довольно развернутых ответов. Напишите мне несколько Ваших вопросов, и я подготовлю Вам свои ответы в письменном виде. Использую при этом и мои воспоминания, которые я почти завершил.
Конечно, я охотно с этим согласился и в конце весны получил от Ивана Владимировича обещанный материал, на котором стояла дата – 28 мая 1988 г. Текст ответов оказался довольно пространным, но настолько важным и интересным, что я не решился на какое–то сокращение…
Ответы наркома путей сообщения СССР 1944–1948 гг. генерал–лейтенанта И. В. Ковалева на вопросы профессора Г. А. Куманева
28 мая 1988 г.
Г А. Куманев: Как Вы, дорогой Иван Владимирович, пришли на железнодорожный транспорт и какие занимали должности в системе Наркомата путей сообщения СССР накануне Великой Отечественной войны? Все мы знаем, что это был сложный, напряженный и в известном смысле противоречивый период, когда наш народ прилагал огромные усилия, чтобы в условиях надвигавшейся военной угрозы, а потом и начавшейся 1 сентября 1939 г. Второй мировой войны, в максимально короткие сроки осуществить намеченные партией и правительством планы по переустройству общества и всемерному укреплению обороноспособности страны. Ведь от результатов достигнутого в эти годы во многом зависел исход предстоявшего вооруженного противоборства сил социализма и фашизма.
Поэтому было бы весьма интересно узнать, что и как Вам приходилось решать накануне гитлеровской агрессии, что удалось сделать и что помешало более успешному претворению в жизнь всего задуманного?
И. В. Ковалев: Заданный Вами, Георгий Александрович, первый вопрос мне представляется весьма широким, и поэтому он может занять в моих ответах довольно значительное место. Тем более что довоенные годы оказались особыми, весьма насыщенными, в моей биографии. Но тем не менее я попытаюсь (если это, конечно, удастся), не акцентируя внимания на некоторых частностях, осветить его, по возможности, короче.
В марте 1919 г. я вступил в ряды Красной Армии, принял участие в Гражданской войне на Южном фронте против войск Краснова, Деникина, Мамантова, Шкуро. Под Батайском был ранен и контужен, лечился в госпитале, после чего в составе отряда ВЧК особого назначения сражался на Украине с бандами Махно.
Потом был штурм Перекопа, освобождение Крыма и полный разгром армии Врангеля. По окончании Гражданской войны меня послали учиться в Воронеж на трехмесячные курсы в совпартшколе, а затем в военно–железнодорожную школу. В 1922 г. нас выпустили из этой школы как специалистов железнодорожного дела среднего командирского звена. Я был назначен командиром взвода, а затем и роты. Во время коллективизации по решению командования Московского военного округа возглавил отряд, который в течение двух месяцев вел бои в Раненбургском уезде против банд последователей эсера Антонова.
Когда коллективизация завершилась, я попытался осуществить давнюю мечту – получить высшее военное образование. Командование пошло мне навстречу, направив в Ленинград в Институт путей сообщения. Я успешно сдал экзамены и был зачислен на 1‑й курс военного отделения. В ходе учебы институт был реорганизован в Военно–транспортную академию, и летом 1935 г. состоялся наш выпуск. Мы сдали госэкзамены, получили дипломы (у меня он оказался с отличием) и ждали назначений. Начальник академии комкор Семен Андреевич Пугачев неожиданно для всех нас объявил, что Политбюро ЦК партии устраивает прием для выпускников (тогда говорили «академиков») высших военно–учебных заведений.
Он состоялся в Георгиевском зале Кремля. Выпускников собралось несколько сот человек. На небольшом возвышении, напоминавшем сцену, за столом сидели И. В. Сталин, В. М., Молотов, К. Е. Ворошилов, А. И. Микоян, М. И. Калинин, Г. К. Орджоникидзе, А. А. Жданов, Л. М. Каганович, А. А. Андреев и другие партийные руководители.
Когда мы расселись за богато сервированными столами, Сталин встал и обратился к нам с такими словами:
– Мы вас сегодня пригласили сюда, чтобы посмотреть на вас, на наших «академиков», чтобы в этот праздничный день посидеть вместе с вами за праздничным столом, угостить вас чем богаты. Ешьте, пейте, товарищи командиры, не стесняйтесь и не обращайте на нас внимания, а мы тут еще немного поговорим.
Разумеется, никто из нас к еде не притронулся. Все ждали, что все–таки скажет нам вождь, какое даст напутствие.
Тогда Сталин снова поднялся со своего места и произнес краткую, но очень доходчивую речь. Мне особенно запомнились его слова об экономическом положении страны. Сталин отметил, что, выполняя заветы Ленина, партия ликвидировала кулачество как класс и осуществила кооперирование сельского хозяйства. Ленин призывал также партию в ближайшие 20–25 лет ликвидировать отставание СССР от промышленно развитых стран Запада. Владимир Ильич указывал, что если мы этого не сделаем, империалисты нас сомнут.
– Вам известно, – сказал Сталин, – что у нас имеются крупные достижения в индустриализации страны. Однако завет Ленина мы еще не выполнили, нам потребуется еще 5–7 лет, чтобы выйти на уровень экономики промышленно развитых стран.
– Почему мы вам все это сегодня говорим? – продолжал он. – А потому, что Политбюро приняло решение: лучших из вас, из военных академиков, прикомандировать к народному хозяйству, и тем помочь его ускоренному развитию. Политическая обстановка чревата новой войной. В Германии захватил власть фашист Гитлер, в Италии – фашист Муссолини. Японские империалисты утвердились в Маньчжурии. И все это направлено в первую очередь против нас, против страны Советов. У нас с вами сегодня не осталось никаких резервов времени. Но все это ясно осознают. Даже в Политбюро. Некоторые не прочь почить на лаврах. Но вы, военные люди, изучали опыт современных войн. Знаете, что опоздать в промышленном развитии, в том числе в развитии индустрии вооружения, значит, быть битыми. Этого советский народ нам не простит. Вот все, что я хотел вам сказать. Еще раз поздравляю вас с праздником, с окончанием высших военных заведений. Ешьте, пейте на здоровье, товарищи! А насчет вашего перевода в народное хозяйство – мы сделаем это без затяжек…
На другой день после приема в Кремле мне, как и другим товарищам, выдали путевку в санаторий в Кисловодск…
После быстро пролетевшего отдыха меня ждала новая работа – я стал инспектором контрольной группы при наркоме путей сообщения СССР, а в январе 1936 г. был назначен начальником группы контроля Московско – Белорусско-Балтийской и Южно – Уральской железных дорог.
Но и в этой должности долго не находился, потому что в апреле 1937 г. меня направили на Омскую железную дорогу дорожным ревизором НКПС по безопасности движения.
Приехав в Омск, я встретился с начальником дороги Сергеем Андреевым, который подробно рассказал мне о всех местных трудностях и невзгодах. Сергея я хорошо знал не только как моего однокурсника по Военно–транспортной академии. Он в течение пяти лет был бессменным секретарем парткома академии и пользовался у нас большим уважением как прямой и честный человек.
С. Андреев рассказал мне, что его назначили начальником Омской дороги только пять месяцев назад. Всевозможных проблем оказалась здесь масса, в том числе кадровая проблема – было арестовано несколько опытных инженеров, якобы враждебных советскому строю. Не успел новый начальник Омской железной дороги во многом разобраться, как на него пошли в Москву разные анонимки.
– Тебе ничего не рассказывали об этих «писульках» в Москве? – спрашивает Сергей.
– Нет, – отвечаю, – мне ничего о них не говорили. Разговор был только о неурядицах на твоей дороге.
Я, конечно, хорошо понял, о чем беспокоился Андреев. Это было время, когда в стране набирала обороты кампания борьбы с «вредителями» и «шпионами», усиливалась атмосфера подозрительности и недоверия к людям. Разумеется, классовый враг (но далеко не в тех масштабах и размерах) реально существовал тогда внутри Советского государства. Не дремали и наши недруги извне, засылая к нам разного рода агентов зарубежных разведок. И борьба с ними – иногда более успешная, иногда – менее, продолжалась со времен еще Гражданской войны.
Но с 1934 г., когда органы государственной безопасности возглавил Генрих Ягода (Енон Иегода), а после его снятия – с 1 октября 1936 г. Николай Ежов, эта борьба стала приобретать все более уродливые формы. Особенно после злодейского убийства в Смольном (г. Ленинград) Сергея Мироновича Кирова.
Под тайные и явные происки врагов народа зачисляли любое происшествие, любой несчастный случай, любое резко сказанное слово. Причем сперва человека или группу лиц арестовывали и только потом начинали искать доказательства их вины. Всеобщая подозрительность (под видом «повышения бдительности») и доносы во многом мешали нашей нормальной жизни. В обществе росло напряжение. Работать становилось все трудней.
Недели через две–три после этого разговора с Андреевым я из очередной деловой поездки вернулся в управление Омской дороги. Как раз к партийному собранию. Выбрали в президиум. Говорят, что в повестке собрания единственный пункт: персональное дело Андреева, начальника дорогй. Спрашиваю тихонько секретаря парткома:
– О чем речь?
– Об исключении Андреева из партии.
– За что?
– За плохую работу и политическую слепоту…
Говорю секретарю парткома, что хорошо знаю Андреева, что он последовательный ленинец и честнейший коммунист. Включились в разговор другие товарищи из президиума. А из зала голоса торопят открывать собрание. Открыли. Я попросил слова и стал рассказывать о Сергее Андрееве – как он защищал Советскую власть на фронтах Гражданской войны, как стал комиссаром кавалерийской дивизии, как организовал партийную работу в Военно–транспортной академии. Говорю и чувствую, что настроение собравшихся меняется. Я и предложил товарищам вообще снять вопрос об Андрееве с повестки дня. Проголосовали. Приняли мое предложение, и Андреев остался начальником Омской дороги.
Спустя полгода, уже на Южно – Уральской дороге, облыжное обвинение во враждебной деятельности было предъявлено превосходному работнику и человеку инженеру Николаю Бодрову. Опять партийное собрание, борьба за Бодрова, победа. Он остался в рабочем строю, а я попал на заметку как пособник сомнительных личностей. Правда, об этом я узнал много позже.
В октябре 1937 г. к нам в управление Омской железной дороги позвонили из НКПС, позвали меня к телефону. Далекий голос дежурного по наркомату, удостоверившись, что у телефона И. В. Ковалев, сказал сухо: «Вам приказано немедленно прибыть в Москву».
Времена были тяжелые, нервные, расспрашивать не полагалось. В этот же день я выехал в Москву, прямо с вокзала явился в секретариат наркома путей сообщения Алексея Венедиктовича Бакулина. Сказал секретарю, кто я и что. Ответ: «Подождите в приемной». Сижу час, второй, третий. Может, забыли про меня? Напомнил. Ответ тот же: «Ждите». Люди ходят туда–сюда, некоторые ждут– маются, как и я. Наркома Бакулина не видно. Просидел я в приемной полный рабочий день, говорят: «Приходите завтра». Пришел. Опять высидел рабочий день до конца, опять не видел наркома.
Что же такое тут делается? Что это за стиль и методы работы? На все мои попытки прояснить обстановку и кому, и зачем я понадобился, получаю тот же ответ: «Ждите». Позвонил в Омск узнать, как дела и не случилось ли чего в мое отсутствие. Отвечают: «Случилось! Большое крушение поезда». Говорю секретарю наркома, что мне, как инспектору–ревизору по безопасности движения, надо немедленно выехать в Омск. Он пожал плечами.
Я отправился на вокзал и выехал в Омск. Несколько дней разбирался в причинах крушения. Вдруг опять телефонный звонок из Москвы. На этот раз из Центрального Комитета партии: «На каком основании до сих пор не выехали в Москву?» Докладываю, что был в Москве, два дня просидел в приемной наркома Бакулина, он меня не принял. Мне говорят: «Почему Вы пошли в НКПС? Вас вызывали в ЦК партии. Немедленно выезжайте. Явитесь в секретариат товарища Сталина».
Приехал в Москву, пришел в ЦК партии, в названный секретариат. Представился секретарю, он назвал себя: «Поскребышев». Это был малого роста, полноватый человек. Глубокую лысину обрамляли остатки рыжих волос. Я удивился, что у товарища Сталина такой невзрачный секретарь. Потом, сойдясь с Поскребышевым поближе, понял, что пословица «внешность обманчива» как раз и про него. Умен был очень, а память имел феноменальную. Никогда и ничего, никакой мелочи не забывал. Видимо, Сталин, который и сам имел необыкновенную память, ценил это качество в Поскребышеве.
– Почему не приехали вовремя? – спросил Поскребышев.
– Приехал, – говорю, – два дня просидел в приемной Бакулина.
– Ну и зря, – сказал Поскребышев. У него и без Вас дел по горло. ЧП за ЧП.
Тут же встал из–за стола, прошел в кабинет, вернулся: «Проходите!» Я вошел и впервые так близко увидел Сталина. Издали, на трибуне, он выглядел рослым, а в действительности оказался немного ниже среднего. Поздоровавшись за руку, Сталин спросил:
– Знаете Западную дорогу?
– Знаю.
– Как знаете?
Я рассказал, что работал на Западной дороге инспектором–реви– зором, изучил ее пропускную и провозную способность, узкие места.
Обрисовал, как понимал, стратегическое значение дороги как кратчайшей связи центра с западными приграничными районами.
Сталин сказал:
– Эта дорога для нас особо важная. Знакомы с ее руководством? С Русановым и Сааковым?
– Хорошо знаком, товарищ Сталин.
– Как они? Дайте характеристики.
– Русанов старый чекист. Работал еще с товарищем Дзержинским. Член партии с 1917 г. Трезвенник и даже не курит.
– А Сааков?
– Старый большевик, – ответил я. – С 1906 г. Военный политработник. Работал с товарищем Ворошиловым. Человек доступный и авторитетный.
Не переменив тона, Сталин сказал:
– Ваш Сааков – польский резидент, он арестован. Он завербовал Русанова.
Сталин курил трубку, жестко смотрел на меня. Меня бросило в жар. Сейчас он скажет: «Уходите!» Но уйду недалеко… Тем временем Сталин подошел к столу, взял бумагу и протянул мне: «Читайте!» Это было решение Политбюро ЦК ВКП(б). Меня назначили начальником Западной железной дороги. Сталин спросил:
– Почему покраснели? Рады или ответственности испугались?
Ну что ответишь? Думал, схлопочу арест, а получил пост начальника важнейшей дороги. Есть отчего крови броситься в голову! Но отвечать–то Сталину надо. Я ответил:
– Наверное, от гордости, что Политбюро оказало мне такое высокое доверие. Я помню Вашу речь на приеме военных «академиков» в Кремле и понимаю, что от меня требуется. Отдам все силы, чтобы дорога с последнего места вышла в передовые.
– Хорошо! – сказал Сталин. – Только не объявляйте себя сразу начальником дороги. Представьтесь секретарю Смоленского обкома товарищу Савинову, ему скажете, что назначены начальником дороги. Для всех остальных вы – уполномоченный ЦК партии по проверке дороги. Выехать надо незамедлительно. Пока что Русанов под домашним арестом. Вам срок для приема дороги семь дней. После чего Русанов будет арестован уже по–настоящему.
В тот же день я выехал в Смоленск.
Приехал в два часа ночи. Спрашиваю дежурного по станции: «Где управление дороги?» Отвечает: «На той стороне города. Вон последний трамвай отходит». Догнал я трамвай, вскочил на ходу, и минут сорок спустя он привез меня к ярко освещенному дому, к управлению Западной железной дороги. Здесь, как и по всей стране, железнодорожный управленческий аппарат работал до утра. Эта манера превращать ночь в день пришла сверху. Сталин работал всю ночь до рассвета и мог в любую минуту вызвать любого наркома, поэтому, когда наркомом был Лазарь Моисеевич Каганович, то работал обычно до шести утра и мог вызвать любого из нас, мы тоже сидели в кабинетах.
Пришел я в кабинет начальника дороги, его нет. Сидит секретарь в военной гимнастерке без знаков различия. Спрашиваю: «Где Русанов?» Отвечает: «У соседей». Попытался я уточнить, ничего не добился, кроме этого «он у соседей».
