Текст книги "Говорят сталинские наркомы"

Автор книги: Георгий Куманев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 53 страниц)

Я уже приводил пример с Таубиным. Его реабилитировали. То, что расстреляли – это неправильно, а то, что посадили, во многом заслужил. А стоит задуматься, сколько наших летчиков из–за авантюризма Таубина погибли, т. к. он на полгода задержал выпуск авиационных пулеметов?

Вот недавно выступает, кажется на съезде народных депутатов новый генеральный прокурор СССР и говорит: «Я не знаю, сколько было при Сталине посажено – 10 тыс. или 100 тыс. Но видите, какие он цифры называет не 10 млн. или 20 млн., а 10 тыс. – 100 тыс.

Другие оперируют только десятками млн., кто во что горазд. А сколько погибло у нас в Гражданскую войну? Точных данных тоже нет. Одни говорят 6 млн., другие говорят, что помимо жертв сбежало за границу 13 млн., мы потеряли лучшие головы. Сейчас вовсю поносят и Ленина, не говоря уже о Сталине. А Сталин не один решал вопросы, вокруг Сталина было окружение. Чем были плохи Шверник или Косыгин, как их можно оплевывать? Они работали при нем. Жуков тоже при Сталине работал, много разумных при нем работало. Взять маршала артиллерии Николая Дмитриевича Яковлева – мой земляк, я с ним в войну очень часто общался. Он мне рассказывал случай, когда к Сталину по его вызову явился один вдребезги пьяный генерал. Сталин посмотрел на него и отправил домой со словами: «Пусть идет, его сегодня наградили, на радостях выпил и правильно сделал…» Нельзя же сказать, что Сталин жестокий изувер какой–то!

Я, например, считаю, но об этом молчат и напрасно молчат, что очень большую роль в массовых арестах сыграли местные органы НКВД – НКГБ. В эти органах было немало людей, которые подстраивались под местные органы власти. Сейчас немало людей, которые подстраиваются…

Если «раскрывали» какой–то «заговор», то раскрывший его оказывался «на горе». А поэтому такие «заговоры» без конца и «раскрывались». И люди горели на этом деле.

Приведу пример. Я в Ижевске с органами был близок, потому что каждый день подписывал отчет о сданной оборонной продукции вместе с секретарем обкома и начальником облуправления НКВД. Однажды прихожу к начальнику облуправления НКВД, а он пьяный. Молодой человек, бывший секретарь московского райкома комсомола. 28 лет. Сидит распахнутый.

– Ты что, Миша, задумался? – спрашиваю его. – В чем дело?

– Да вот послали на утверждение в Москву список из 36 человек, приговоренных к расстрелу. Пришел оттуда список с четырьмя вычеркнутыми, а мы их уже расстреляли.

Вот, какие порядки были на местах. Ну, причем тут Сталин. А Мишке хотя бы выговор дали за такое дело! Даже замечание никто не сделал. Так что валить на одного Сталина не совсем правильно. Другое дело – в первую очередь он создал в стране такую атмосферу с нарушениями социалистической законности. Я вот Анастаса Ивановича Микояна расспрашивал, почему такое положение в стране создалось?

Г. А. Куманев: Каково, кстати, Ваше мнение о нем?

В. Н. Новиков: Говорить, что не было никакого сопротивления в 1935‑м, ни в 1937 году, что все были за Сталина, было бы неверно. Сопротивление было, было немало несогласных, были и троцкисты, и прочие оппозиционеры, и вообще недовольные советским строем и т. д.

Но вот я спросил Микояна, почему Сталин расстрелял Н. А. Вознесенского и А. А. Кузнецова. Вернее, почему он позволил их расстрелять? Вознесенский бывал у него каждый день, почти его правая рука, Кузнецова он собирался сделать вторым лицом в ЦК, в партии.

Микоян ответил, что Сталин уже последние 7 лет был совершенно больным человеком. Знаете ли или не знаете, что лечился он у коновала, которого он держал при себе дома. Он боялся пускать к себе докторов. Почему дело врачей создали? Здоровый во всех отношениях человек будет при себе держать дома коновала в качестве лечащего врача? Наверно, не будет. По словам Микояна, Сталин болел манией преследования. Для руководителя государства это страшная болезнь. Кто–то чего–то ляпнул, и человека уже нет.

Как у нас все получается? Сталин ушел из жизни больной, Брежнев ушел тоже дай Бог. А во время войны он очень часто обходился без арестов. Под моим кураторством в Ижевске было 30 заводов. Не был посажен ни один человек.

Так что разные оценки могут быть. Я не оправдываю целиком Сталина. Думаю, что он создал излишне подозрительную обстановку, обстановку недоверия со всеми вытекающими отсюда трагическими и драматическими последствиями. Много было необоснованно, т. е. по надуманному, лживому предлогу арестовано. Правда, если спросить, а сколько было среди них уголовников – никто не скажет. Значит, кому памятник поставим: жертвам революции или уголовникам? Надо дать цифры или поименный список.

Вон отец описывает случай. Его сделали на какое–то время садоводом к начальнику лагеря. Ему тяжело было одному с этим справляться, сад большой. И вот дали ему в помощники уголовника, которого вооружили большими ножницами, чтобы стричь кусты. Этот уголовник стал к отцу подбираться с этими ножницами, симулируя сумасшествие и желание ножницами отрезать голову. А потом, когда в Сибири встретились, уголовник рассказывал отцу, как он его старика, напугал.

Г. А. Куманев: Владимир Николаевич, а какую Вы можете дать оценку, насколько были компетентными в Ваших вопросах те же Берия, Маленков?

В. Н. Новиков: И Берия, и Маленков тоже не были компетентными в военно–тбхнических вопросах, как и Сталин. Ну где Берии разобраться и в атомной бомбе, и во многих видах вооружения? На него навешали колоссальное по численности руководство различной военной продукцией.

Дело даже не в умении руководить, а в умении прислушиваться. Но ведь прислушиваться надо к людям, к которым имеется доверие. Если Устинов пользовался доверием Берии, он готовил проект того или иного постановления, который Берия потом визировал. У Берии был одним из помощников Кирпичников – заместитель председателя Госплана СССР. Тот тоже готовил ряд проектов решений и их визировал, визировал и готовили их и заместители наркомов… А Берия уже на верху нам их подписывал.

Однажды он меня спросил: «Сколько, товарищ Новиков, Вам надо времени, чтобы с 2 тыс. винтовок в месяц выйти на производство 5 тыс.?»

Я сказал: «Семь–восемь месяцев».

Он заявил:

– Вы что говорите, Новиков? Вы знаете, что, когда один боец наш стреляет, другой лежит рядом в окопе и ждет, пока винтовка освободится. Вы знаете о такой обстановке на фронте? Вот Вам три месяца, чтобы довести ежемесячный выпуск винтовок до 5 тыс. С пониманием такой срок был им установлен или нет? Конечно, без понимания.

Отвечаю:

– Считаю, что это нереальный срок.

Была создана по этому вопросу комиссия, куда вошли В. В. Кузнецов, П. И. Кирпичников и я. Мы два дня заседали. Я доказывал, что за три месяца мы ничего не сделаем, в лучшем случае – вместо 2 тыс. будем выпускать 3 тыс., и это предел возможностей. А те оба все–таки начальство. Они говорят, может быть, примем какие–то необычные меры и дадим цифру более 3 тыс. Они подписали, а я не подписал. Берия опять собрал, в том числе несколько наркомов, нашу комиссию.

– Товарищ Кузнецов, доложите.

– Лаврентий Павлович, мы считаем, если необычные меры принять, то можно дать (какие «необычные», он тоже ни черта не понимал?!!) результат.

Берия спрашивает:

Почему Новиков не подписал?

– Он считает, что срок нереальный.

–¹ Новиков, в чем дело?

Я отвечаю:

– Лаврентий Павлович, я не могу никого обманывать. Беру самый короткий срок, когда физически можно что–то сделать. Потому все остальное будет обманом.

Берия плюнул на пол, отматерился и сказал:

– Принять предложение Новикова.

Итак, три месяца мурыжил, потом видит, что ничего не получается, и согласился моим предложением.

Потом я спрашивал сотрудников аппарата Берия, почему все– таки учли мое мнение. Все–таки в комиссии были два заместителя председателя Госплана. Он принял во внимание, что я только что вернулся с завода, значит, знаю, как обстоит дело на местах. Кроме того, Берия смертельно боялся обмануть Сталина. Если Сталину сказать какую–то неприятность, он выдержит, но чтобы обмануть… Берия это понимал больше, чем кто–то другой. Так что сказать, что Берия и Маленков понимали в производстве, такое утверждение было бы глупым.

Э. И. Гранина: Кто из числа конструкторов Наркомата вооружения, кроме Таубина, был еще репрессирован?

В. Н. Новиков: Не помню еще кого–то, ни до войны, ни после войны. Видите ли, Таубин попался на обмане. Он зря влез с авантюрными предложениями. Я уже говорил, человек он был нахальный и авантюрный. Похож на Шпитального, которому Сталин дал даже открытый счет (бери, сколько хочешь на свое содержание и содержание кобыл). Но главное, чтобы давал оружие, в котором нуждалась

Красная Армия. А он себя вел как? Меня на 4 дня посадили, я был замнаркома и директором. Секретарь мне говорит: «Владимир Николаевич, к Вам пришел товарищ Шпитальный». Отвечаю: «У меня совещание директоров. Сейчас их отпущу и через две–три минуты его приму».

Проходит несколько минут. Спрашиваю:

– Где товарищ Шпитальный? Приглашайте его.

Он уже уехал. (Т. е. две минуты не мог подождать. Уехал так уехал, наверное, не такое срочное дело…)

Через 15 мин. звонит помощник Сталина Поскребышев:

– Товарищ Новиков, Вы ведете себя неправильно. Вас только недавно назначили замнаркома, а Вы уже проявляете бюрократизм.

– В чем дело, Александр Николаевич?

– Как же так Вы не приняли товарища Шпитального?

Я рассказал Поскребышеву, как было.

– Нет, в следующий раз Вы сразу его принимайте, – подчеркнул Поскребышев и положил трубку. (Т. е. Шпитальный сразу побежал к Сталину жаловаться, что я его не принял.) Так порядочный человек вести себя не может.

Он потом мне звонит и говорит:

– Владимир Николаевич, дорогой, я приглашаю Вас в соавторы пушки, ведь Вы такую заботу о моей пушке проявили, такое внимание…

Недостойный человек, вел двойную игру. Вот я бы таких сажал.

A. В. Басов: От кого больше исходила инициатива по созданию новых видов оружия? От промышленности или от действующей армии?

B. Н. Новиков: Конечно, от армии. С фронта нам поступали лучшие образцы оружия противника. И на базе изучения иностранного оружия (у противника до войны полигоны были лучше) мы совершенствовали свое вооружение. При этом многое исходило и от наших конструкторов. Среди них очень инициативными были такие, как Василий Дегтярев, Федор Петров, Василий Грабин, Александр Нудельман, Михаил Березин, Степан Владимиров, Георгий Шпагин, Алексей Судаев, Петр Горюнов, Борис Шавырин, Сергей Симонов, Леонид Локтев, Николай Рукавишников и многие другие. Всех не перечислить.

Из крупных работ по истории Великой Отечественной войны я читал однотомник. Что мне не понравилось: во–первых, не раскрыты ошибки военных, потери ими техники и вооружения. Куда, например, подевались многие танки, орудия, а также около 10 млн. винтовок? По чьей инициативе они пропали? Не думаю, что Сталин дал указание все стянуть к границе. Полагаю, что это Кулик надурил. Это мое предположение. Что произошло на самом деле? Вы должны до этого докопаться. Теперь относительно противотанковых средств.

Почему воевали первое время против танков одними бутылками, когда было изготовлено огромное количество противотанковых средств? Мы в начале войны стали выпускать противотанковые ружья, которые были все же значительно слабее 45– и тем более 76‑миллиметровых пушек.

Вот эта часть в истории Великой Отечественной войны не раскрыта.

Г. А. Куманев: Имеются ли еще вопросы к нашему дорогому гостю, которого мы уже порядком утомили? Если нет, то разрешите, дорогой Владимир Николаевич вместе со словами глубокой благодарности за Ваши столь подробные ответы задать Вам последний вопрос. Вы уже называли нам руководителей Советского государства военных лет, Наркомата вооружения СССР, других оборонных наркоматов, талантливых конструкторов советского оружия. Кого Вы могли бы отметить из числа местных партийных руководителей, директоров заводов Вашего наркомата и, если возможно, некоторых рядовых передовиков производства, которые, не щадя ни сил, ни здоровья, обеспечивали массовый выпуск военной продукции?

В. Н. Новиков: Конечно, всех героев тыла даже по предприятиям Наркомата вооружения перечислить просто невозможно. И я, товарищи, с вашего согласия назову из огромной армии этих замечательных тружеников лишь некоторых из них. Всех их я хорошо знал, часто встречался, помню каждого по имени–отчеству.

Прежде всего хочу подчеркнуть, что, работая на разных участках трудового фронта, мы постоянно ощущали надежное и твердое руководство всех звеньев ленинской партии. Самый большой след в моей памяти оставили такие партийные руководители на местах, как секретари обкомов, горкомов и райкомов А. П. Чекинов, В. Г. Жаворонков, Н. С. Патоличев, А. В. Караваев, Ф. Р. Козлов, А. Н. Малыгин, парторги ЦК ВКП(б) на заводах Г. К. Соколов, А. Е. Иванцов, С. А. Баскаков.

Через партийные организации заводов и цехов они сумели на протяжении всей тяжелейшей войны создать на предприятиях, на рабочих местах настоящую трудовую атмосферу. Все силы отдавались выполнению фронтовых заданий. Надо было работать по 11 часов в сутки – работали, надо по 16 – работали, надо не уходить с завода неделю или две – не уходили. Далеко за пределами Удмуртии были известны имена ижевских рабочих Б. Ф. Исакова, М. А. Кала– бина, А. Султановой, Г. Ф. Митрюкова, 3. Демиховой и многих других выполнивших нормы выработки по отдельным деталям в десятки раз. Некоторые из них стали лауреатами Государственной премии СССР, невиданных результатов добились ижевские металлурги А. А. Масленников, К. Р. Аммасов, М. М. Горбунов, Л. А. Тебеньков. У них нашлись тысячи последователей.

А сколько было в рабочих коллективах промышленности вооружения настоящих самородков, буквально творивших чудеса на производстве. Никак не забуду один характерный пример. Посетил я однажды в разгар войны патронный завод. В одном из цехов во время перерыва сопровождавший меня директор завода остановился возле одного паренька.

– Пожалуйста, познакомьтесь, Владимир Николаевич, с нашей знаменитостью – Вася Гуркин. Самородок, может блоху подковать.

Мы познакомились. Я спрашиваю Васю:

– Что же ты умеешь делать?

– А Вы спросите, что он не умеет? – вставляет директор.

– Так что же ты умеешь? – спрашиваю паренька.

– Да, пожалуй, все, – спокойно и с достоинством отвечает он.

Тут директор поясняет:

– Вася может изготовить любой инструмент, любой точности, любую деталь. Или починить любой станок, любой механизм. Например, часы – большие и маленькие. Мы не раз интересовались, сможет ли он подковать блоху. Вот Вася говорит, что не пробовал, но уверен, что сможет. И я в этом тоже нисколько не сомневаюсь.

– Как же у тебя, Вася, все это получается? – снова обращаюсь к Гуркину.

– Знаете, товарищ замнаркома, над каждым заданием, каждой умной голове, видимо, надо иметь и золотые руки, и верный глаз, – вставляет директор.

– Это точно, – согласился, покраснев, Вася. – Но все–таки сначала надо иметь голову.

Позднее, как мне стало известно, Василий Гуркин добился еще более выдающихся результатов и был награжден орденом Ленина. В частности, он изобрел приспособление, которое дало возможность обеспечить выпуск в неограниченном количестве сердечников для бронебойных пуль к противотанковому патрону, который эффективно поражал многие бронетанковые цели.

Ну, и наконец, относительно лучших директоров заводов Наркомата вооружения. Их тоже было несколько десятков и даже больше. Стоит подчеркнуть, что умение руководить рабочим коллективом, завоевывать авторитет, мобилизовывать его на выполнение различных военно–хозяйственных задач в чрезвычайно сжатые сроки дается далеко не каждому. В военное время не было недостатка в таких людях, включая и директоров заводов. В те годы выдвинулось много талантливых организаторов оборонного производства. Это А. И. Быховский, А. С. Елян, Л. Р. Гонор, М. А. Иванов, Б. А. Хазанов, К. Н. Руднев, В. П. Болтушкин, В. И. Фомин, Ф. К. Чеботарев, Ф. К. Чарский, П. А. Сысоев и десятки других. Их вклад в создание оружия Победы, в разгром врага весьма значителен…

Из неопубликованных документов

1. Постановление Государственного Комитета Обороны от 4 ноября 1941 г. «Об увеличении производства 14,5‑мм противотанкового ружья Дегтярева».

«Государственный Комитет Обороны постановляет:

1. Во изменение постановления ГКО N9 848 сс от 28/Х-41 г. установить по заводу № 2 НКВ план производства и поставки 14,5‑мм ПТР Дегтярева в следующих количествах: ноябрь – 5000 шт., декабрь – 10000 шт.

2. Обязать НКВ (т. Новикова) и директора завода (т. Иванова) организовать на Ижевском заводе № 74 производство 14,5‑мм ПТР Дегтярева с выпуском без ущерба производства винтовок и пулеметов Березина в ноябре – 2000 шт., в декабре – 6000 шт.».

Председатель ГКО И. СТАЛИН

2. Из постановления Государственного Комитета Обороны от 9 ноября 1941 г. «Об увеличении производства 14,5‑мм противотанкового ружья в г. Москве».

«Государственный Комитет Обороны постановляет:

1. Во изменение постановления ГКО № 848 сс от 28. X. 41 г. установить по заводу № 614 НКВ (т. Саретов) план производства и поставки 14,5‑мм ПТР Симонова в следующем количестве: ноябрь – 750 шт. и декабрь – 3500 шт.

2. Обязать Наркомат Вооружения (тт. Устинова, Барсукова, Новикова) и директоров заводов N9 54 (т. Мелехина) и № 74 (т. Иванова) – организовать производство 14,5‑мм ПТР Симонова с выпуском на заводе № 54 в ноябре – 250 шт., декабре – 4000 шт. и на заводе № 74 – в ноябре – 100 шт., в декабре – 2500 шт. без ущерба производства на указанных заводах пушек Волкова – Ярцева, пулеметов «Максим» и Березина, винтовок и противотанкового ружья Дегятрева…»

Председатель ГКО И. СТАЛИН

В. С. ЕМЕЛЬЯНОВ

Василий Семенович Емельянов (12.02.1901 – 18.06.1988) – советский ученый–металлург и видный организатор отечественной промышленности, вышедший из народной глубинки. Огромная жажда знаний, стремление стать специалистом высокой квалификации привели его по рекомендации ЦК Компартии Азербайджана в Горную академию, находившуюся в Москве.

После ее успешного окончания В. С. Емельянов некоторое время работал в промышленности г. Челябинска, а затем был переведен в Наркомат оборонной промышленности СССР заместителем Главного инженера по науке. Незадолго до фашистской агрессии против СССР он назначается начальником Главного управления Наркомата судостроения СССР и заместителем председателя Комитета по стандартам при Совнаркоме СССР, а в разгар Великой Отечественной войны в ранге наркома – Председателем комитета.

Именно в эти трудные годы раскрылся большой талант Василия Семеновича. Его основная деятельность в отечественной промышленности была посвящена исследованию и разработке новых сталей, технологии изготовления броневых плит, изучению газов в спецста– лях и ферросплавах. Много он сделал как Председатель названного комитета в налаживании в стране стандартизации выпускаемой продукции.

10 апреля 1942 г. В. С. Емельянову и группе практических работников промышленных предприятий и научно–исследовательских институтов была присуждена Сталинская премия, как говорилось в постановлении СНК СССР, «за разработку технологии производства литых танковых башен».

В послевоенные годы Василий Семенович занимает ряд ответственных должностей в народном хозяйстве страны, несколько лет работает председателем Комитета по атомной энергии и в Международном агентстве по атомной энергии (г. Вена).

Он был избран членом–корреспондентом АН СССР, вторично (1951) удостоен Сталинской премии и награжден Золотой медалью «Серп и Молот» Героя Социалистического Труда.

Познакомила меня с В. С. Емельяновым его дочь Надежда Васильевна, которую я хорошо знал. Она работала научным сотрудником Института всеобщей истории АН СССР. Во время одной из встреч с Василием Семеновичем я обратился к нему с просьбой дать мне интервью по ряду вопросов, связанных с историей военной экономики СССР 1941 – 1945 гг. Он любезно согласился, и 5 февраля 1978 г. состоялась наша беседа, магнитофонная запись которой публикуется ниже. Тогда же мы договорились о нашей новой встрече, но в силу ряда объективных причин она так и не состоялась…

Беседа профессора Г. А. Куманева с председателем Комитета стандартов при Совнаркоме СССР военных лет Героем Социалистического Труда, членом–корреспондентом АН СССР В. С. Емельяновым

(Магнитофонная запись) 5 февраля 1978 г.

г. Москва

Г. А. Куманев: Я рад, дорогой Василий Семенович, встрече с Вами и очень признателен Вам за согласие отложить все дела и приехать к нам в Институт истории СССР Академии наук СССР, чтобы ответить на ряд вопросов, которые меня особенно интересуют. Речь идет о предвоенных годах и о периоде Великой Отечественной войны.

Как известно, это было время больших перемен и потрясений, когда в процессе подготовки, а затем в огне развязанной фашистским блоком мировой войны решалась судьба всего человечества, его цивилизации.

Несмотря на обилие военно–исторической литературы о 1938–1945 гг., имеется еще немало тем, которых исследователи и мемуаристы пока не касались. Во многом, видимо, это связано с существующим положением, когда значительная часть документальных источников все еще закрыта для исследователей. Кроме того, есть немало тем, которые почему–то считаются у нас нежелательными для научного освещения.

При этом следует заметить, что многие ценные исторические сведения, к сожалению, не отразились в документах, а сохранились только в памяти нашего старшего поколения, очевидцев и участников предвоенных и военных лет. Оно уходит, и с ним безвозвратно уходит немало бесценных свидетельств о нашем прошлом, о людях той драматической и героической поры.

Вы, уважаемый Василий Семенович, принадлежите к числу тех государственных деятелей, кому выпала честь в те трудные годы решать важнейшие задачи по укреплению обороны нашей страны. Вы много повидали и Вам есть, что рассказать, а нам, историкам, все это следует использовать в своих трудах.

В. С. Емельянов: Да, это действительно так. Надо многое оставить, передать потомкам. Я благодарю Вас, уважаемый Георгий

Александрович, за приглашение встретиться и готов ответить в силу возможностей на интересующие Вас вопросы. Но поскольку тему нашей беседы невозможно исчерпать за то время, которым мы располагаем, я предлагаю сегодня посвятить разговор предвоенным годам, а в следующий раз – периоду Великой Отечественной войны. Вы согласны?

Г. А. Куманев: Конечно, согласен. Ведь это и возможность снова встретиться с Вами и более подробно о многом поговорить.

В. С. Емельянов: Чтобы быть более точным, дать более полные ответы, я с собой захватил и некоторые материалы, свои старые записи, которые делал по свежим следам тех памятных событий. Я буду их использовать. Ведь человеческая память имеет свои пределы. Итак, какой Ваш первый вопрос?

Г. А. Куманев: Меня прежде всего интересует, с какого времени, Василий Семенович, Вы стали учиться и работать в Москве, и в чем заключалась Ваша работа?

В. С. Емельянов: Я приехал учиться в Москву в 1922 г. Мне дали в ЦК Компартии Азербайджана письмо в ЦК РКП(б). Оно было подписано секретарем ЦК Компартии республики. В нем говорилось примерно следующее: «Просим оказать содействие товарищу Емельянову В. С. для поступления в Московскую Горную академию».

Приехал с этим письмом в Москву (в столице я оказался впервые), разыскал здание ЦК партии. Оно находилось возле нынешней Государственной библиотеки имени Ленина, где сейчас Музей архитектуры. Я вошел, вынул партийный билет. По нему прошел в здание ЦК (пройди–ка я сейчас по партбилету!), встретил там какого–то парня. Кстати, когда я уезжал, мне на конверте поставили штамп «секретно», хотя там секретного ничего не было. Но это мне помогало двигаться, я шел как дипкурьер. Этому парню я говорю: «У меня секретный пакет, к кому мне идти?»

«Надо к кому–то из секретарей ЦК», – отвечает он. – Сейчас Молотов здесь находится. Может быть, к нему пройдете?» И показал мне, как пройти. Я нашел небольшую приемную Молотова. Там сидел его молодой помощник. Я говорю: «У меня письмо к товарищу Молотову». Отвечает: «Он сейчас один, пройдите». И открыл дверь.

Молотов сидел над бумагами. Поднял голову. Мы поздоровались. «Что у Вас там?» Я подаю ему письмо. Он быстро прочитал и написал: «Тов. Удальцову. Надо помочь. В. Молотов». Спросил: «А где Вы остановились?» Говорю: «Я прямо с вокзала, нигде не останавливался». Молотов пишет маленькую записочку в Дом Советов – «Поместить на 3 дня». Потом вторую записочку пишет: «В «Метрополь». (Там была партийная столовая). На три дня, кормить обедом. В. Молотов». Наконец, пишет третью записку: «Выдать две банки мясных консервов. В. Молотов».

Я пошел в кабинет Удальцова. И там допустил непростительную глупость. Оказывается, Удальцов был деканом факультета общественных наук. Он взял письмо: «Значит, Вы ко мне на факультет?» А у меня как–то вырвалось: «Я хочу делом заниматься». (Смех.)

Как это у меня вырвалось? Я потом очень ругал себя. Удальцов сильно обозлился: «А мы что здесь, бездельники?» Отвечаю: «Да нет. Дело в том, что по общественным наукам я бы мог и в Баку работать. Но меня сюда послали по горному делу. Я горняк. И послали изучать горное дело. Собирался заниматься геологией нефти».

Ну, он сменил гнев на милость. Написал соответствующее письмо и вручил мне.

Недавно я был в Кунцевской больнице (навещал больную жену) и встретил там Молотова. Мы с ним поздоровались. Кое о чем поговорили. Ведь он сменил меня в должности члена Совета управляющих международного атомного агентства в Вене и представителем СССР в этой организации. Я просил много раз освободить меня от такой нагрузки. Я ведь был еще председателем Комитета по атомной энергии. Приставал, приставал, писал письма. И вот однажды мне позвонил Андрей Андреевич. Громыко и говорит: «Мы Вашу просьбу учли и назначили нового представителя». Я говорю: «Кого?» Он отвечает: «Вячеслава Михайловича». (Мне даже в голову не могло прийти, что речь идет о Молотове). Спрашиваю: «Какого Вячеслава Михайловича?» Громко говорит: «Того самого, Молотова. Он только что от меня вышел. Минут через 15–20 будет тебе звонить. Прими его и расскажи, что за организация и т. д.»

И вот мы встречаемся в Кунцевской больнице, причем я его в недавнем прошлом начальник, он – заместитель. Поздоровались. Молотов говорит: «Можно с Вами пройтись?» Отвечаю: «С удовольствием». Он спрашивает: «Когда мы впервые с Вами встретились?» Я ему напомнил о той встрече в ЦК.

Молотов говорит: «Неужели я Вам отпустил две банки консервов? Я больше одной никому не выдавал». И добавил: «Вот были времена: секретарь ЦК распределял консервы».

Я Молотову говорю: «Можно мне об этом где–то написать?» – «А почему нет? Ведь это правда, пишите».

Таких эпизодов у меня много, и я не буду заполнять ими нашу беседу.

Когда я окончил Горную академию, побывал в довольно длительной командировке на заводах Круппа. По возвращении из Германии мне очень хотелось быстро реализовать наиболее ценное, что удалось там почерпнуть.

Моим начальником был Иван Тевадросович Тевосян. Мы с ним когда–то учились в Горной академии на одном курсе, в студенческом общежитии вместе жили, были большими друзьями. Он стал потом меня уговаривать, чтобы я остался у него в управлении. Я ведь после Горной академии попал в Челябинск и там некоторое время работал. В 1937 г. получил телеграмму за двумя подписями: Завенягина (был заместителем наркома тяжелой промышленности) и Тевосяна. В ней говорилось, чтобы я откреплялся, т. е. снимался с учета и приезжал в Москву.

К слову, у меня в воинском билете очень любопытная надпись: «гражданская специальность – профессор», «военная специальность – рядовой необученный».

Приезжаю к Тевосяну, спрашиваю: «В чем дело?»

– Мы тебя назначаем заместителем Главного инженера в созданном не так давно Наркомате оборонной промышленности, будешь его заместителем по науке.

– Кто мною будет руководить?

– Рухимович. Теперь иди к нему.

Я тут же пошел знакомиться. Это было мое первое и, как оказалось, последнее посещение наркома оборонной индустрии страны.

Моисей Львович Рухимович был известным деятелем партии и Советского государства, принимал активное участие в революционном движении еще с 1904 г. В дни Великой Октябрьской социалистической революции был председателем Харьковского Военно–революционного комитета. После окончания Гражданской войны его направили на работу в угольную промышленность. На IX Всероссийском съезде работал «с чрезвычайной преданностью и чрезвычайным успехом», как отмечалось в одном из документов.

В 20‑е и начале 30‑х годов М. Л. Рухимович являлся председателем Высшего совета народного хозяйства Украины, заместителем председателя ВСХВ СССР и наркомом путей сообщения СССР, а в 1936 г. был назначен наркомом оборонной промышленности СССР.

Когда я вошел в кабинет Рухимовича, он приветливо улыбнулся, поднялся с кресла, поздоровался со мной за руку и сказал:

– Прошу садиться.

Первым делом спросил, занимался ли я когда–либо броней. Отвечаю, что нет и что последние два года мне довелось специализироваться на ферросплавах, когда я работал на Челябинском ферросплавном заводе.

– Я знаю об этом, – говорит Рухимович, – Тевосян мне о Вас рассказывал много хорошего. А Вы думаете для меня это не новое дело? Я никогда не занимался оборонной промышленностью. Но Вы запомните – у нас с Вами одна специальность – мы большевики. А все остальное – это побочное. Надо браться за этот очень важный участок. Насколько я знаю, находясь в длительной командировке в Германии, Вы ведь с Тевосяном изучали на заводах Круппа производство качественных сталей? Значит, видели, наверное, как там изготовляются и броневые стали?

Я это подтвердил и добавил, что видел их изготовление и на заводе Рохлинга в Вецларе.

– Тогда Вам все карты в руки, – сказал Моисей Львович. – Ведь другие такой возможности не имели. Будет очень трудно – обращайтесь ко мне. Всегда постараюсь помочь. Я об этом просил и Тевося– на. Кроме того, начальник Вашего управления и главный инженер главка очень порядочные и грамотные люди, и они помогут Вам войти в курс дела.

Рухимович немного задумался и закончил нашу беседу словами, что перед нами стоят большие и сложные задачи. Но самое главное состоит в том, что решать их нам надо очень оперативно.

Глядя на наркома, я невольно подумал, какие же у него уставшие глаза. Видимо, времени для сна и отдыха остается мало.

– Желаю успеха, – сказал Рухимович и протянул мне свою теплую руку.

Так я стал заниматься броней. Тогда в 1937 г., была поставлена задача – создать Военно – Морской Флот пяти морей и океанов. Начали строить судостроительные заводы и расширять существовавшие. Расширяли Балтийский завод, завод в г. Николаеве, строили новый завод в Архангельске, стали создавать броневые производства. Броней для судов мы никогда не занимались. У нас, правда, был линкор или крейсер «Императрица Мария», но броня на нем являлась покупная, из–за границы. Вначале у нас был один такой завод с цехом по производству брони. Вот сейчас некоторые утверждают, что к обороне страны, к войне мы не готовились, но это не так. Это злостная болтовня. Это клевета. Вот в 1937 г. мы уже думали, что при особых обстоятельствах нам надо иметь еще такое же предприятие где–то на Урале. А в 1938 г. мы начали проектировать большой завод по производству стали в Челябинске