Текст книги "Бледная графиня"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)

Весть о пожаре в сумасшедшем доме, как ни странно, по округе почти не распространилась, о чем позаботился его директор, не без оснований опасаясь за репутацию заведения. К счастью, ни один больной серьезно не пострадал.

Из города были приглашены рабочие, и в день похорон Доры Вальдбергер работа началась.

Лили из окна наблюдала необычайное оживление вокруг больницы. Она заметила, что теперь, в отличие от прошлых дней, когда территория заведения была наглухо отделена от внешнего мира, ворота большую часть дня стояли открытыми и запирались только на время прогулки больных. Лили наблюдала за всем этим с лихорадочным вниманием, и в голове ее созревал план.

Времени терять было нельзя, так как такой благоприятный случай вряд ли еще мог скоро подвернуться. И Лили приняла отчаянное решение…

Но выбраться из сумасшедшего дома можно было только преодолев много препятствий. Ну, прежде всего, двери в ее комнату были всегда заперты. Во время прогулки бежать тоже невозможно: во-первых, еще светло, а во-вторых, как раз на этот промежуток железные ворота запирались. Конечно, можно было попытаться спрятаться где-нибудь во дворе до конца прогулки, но сиделка, разводя больных по палатам, могла сразу хватиться ее.

На следующий день Лили, вернувшись с прогулки раньше всех, обнаружила ключ, торчащий в ее двери с наружной стороны. Его, должно быть, забыла выводившая ее на прогулку сиделка. Лили торопливо вытащила ключ и закрылась изнутри, с бьющимся сердцем ожидая, к чему приведет ее эксперимент.

Через несколько минут к двери подошла сиделка, подергала за ручку и, убедившись, что дверь заперта, пошла дальше. Она, вероятно, подумала, что кто-то из других сиделок уже успел запереть больную.

Неописуемая радость охватила Лили. Если так, то все должно удасться. Ключ от двери был у нее. Она решила, как только стемнеет, бежать. Ворота запирались теперь только после семи часов, так что в ранних сумерках ей, возможно, удастся выбраться на свободу. Правда, вовсе не так, как получилось это с Гедеоном Самсоном.

С нетерпением Лили ждала наступления вечера. По коридору все еще ходили сиделки, и каждую минуту какой-нибудь из них могло прийти в голову заглянуть к Лили. Однако, если ничего особенного не случится, к восьми все угомонится, утихнет. До этого времени надо постараться быть подальше от заведения.

Наконец вечер наступил. Лили прислушалась. В коридорах стояла тишина.

Девушка открыла дверь и выглянула. Коридор пуст. Минута для бегства была благоприятная. Лили вышла, осторожно заперла за собой дверь и быстро пошла по коридору к лестнице.

Добравшись до конца коридора, она вдруг обнаружила, что дверь на лестницу заперта на ключ. Попытки отпереть ее оказались напрасными. Это было непреодолимое препятствие.

Несколько мгновений Лили стояла в растерянности. Неужели все сорвалось, едва начавшись?

Неожиданно по ту сторону двери послышались шаги. Не мешкая, Лили юркнула в комнатку рядом.

Пришла сиделка. Она заперла за собой дверь на лестницу и, казалось, собиралась надолго остаться в этом коридоре.

Лили испытывала ужасные мучения в своей засаде. Минута шла за минутой, а бежать было невозможно. Неумолимо приближалось время ужина, после которого запрут ворота. Лили чувствовала, что ей сегодня придется отложить исполнение своего замысла, и когда сиделка на минуту отлучилась, она поспешно пробралась в свою комнату.

Она была страшно огорчена. Тем более что пытаться бежать таким способом уже не представится возможности: принеся ужин и найдя дверь незапертой, сиделка сразу что-то заподозрит.

Так оно и случилось: найдя дверь не запертой на ключ, сиделка удивленно спросила Лили, как это могло случиться, но та промолчала, сидя в тихом отчаянии на своей постели. Сиделка, ни слова больше не говоря, молча поставила перед Лили еду и ушла, заперев дверь.

Теперь все погибло. Недолго тешила Лили надежда.

Однако утром она была свежа и весела и, очевидно, вовсе не думала отказываться от планов своего спасения.

В четыре часа пополудни, как всегда, больных выпустили на двухчасовую прогулку. Обычно сиделки на это время оставляли ключи от палат в дверях, чтобы потом быстренько запирать вернувшихся умалишенных.

Лили подождала, пока все больные с ее этажа вышли на лестницу, а с ними и сиделки, после чего вышла сама, незаметно затворив дверь. Она вынула ключ и положила его внизу, в уголок. Затем поспешила за другими на лестницу.

На улице она гуляла в надетом заранее теплом платке и в шляпе. Вдруг Лили увидела несколько прислоненных к стене досок, оставленных рабочими. Лили подумала, что они будут очень ей кстати. Убедившись, что за ней никто не наблюдает, она зашла за доски, совершенно скрывшие ее от остального мира, и притаилась.

С беспокойно бьющимся сердцем ждала она, когда сторож снова откроет ворота после ухода со двора последнего больного. Сейчас на карту был поставлен успех всего предприятия. Если сиделка заметит отсутствие Лили не раньше восьми часов, все будет хорошо.

Пришел сторож и открыл ворота. Еще четверть часа – и начнет темнеть. Надо было выбрать благоприятный момент. Рабочие приходили и уходили. Сторож отошел от ворот. Пробило шесть часов вечера. Около семи с небольшим шел поезд. Если ей удастся попасть на него, то уже в восемь часов она будет в городе, где живут Гаген и Бруно.

Сообразив все это, она выскользнула к воротам и оказалась на воле. Навстречу ей попалось несколько рабочих, но они не знали ее и не обратили на нее никакого внимания. Лили быстро пошла по дороге к станции.

Наконец-то она была свободна! Наконец-то оставила этот ужасный дом!

Она торопилась к поезду, ноги ее едва касались земли и совершенно не чувствовали усталости. Сердце сильно билось от радости и нетерпения. Никто не преследовал ее и никто не встретился по дороге. Она пришла на станцию около семи. На то немногое, что у нее еще имелось, взяла билет и села в дамском отделении зала ожидания.

Ей вдруг припомнился сон про меловую пещеру и старика Вита и захотелось убедиться, был ли сон плодом ее фантазии или явью, воспоминанием о действительно случившемся. Ей захотелось попытаться позвать из пропасти старого Вита. Если ей удастся дозваться его, если она не ошиблась, то ее открытие будет иметь важнейшее значение.

Мысль эта, довольно глупая и наивная, становилась все назойливей. Ей казалось, что попытка ее будет иметь успех. Если выйти на полустанке, не доезжая до города, то от него до пропасти недалеко. Она дойдет туда к девяти часам, а так как дорогу она знала прекрасно и ярко светила луна, Лили совсем не думала об опасности. Ей так хотелось узнать правду о старом Вите. Ну, а если попытка ее не удастся, она отправится в город – искать Гагена.

Было чуть больше восьми часов, когда поезд на минуту остановился на нужном Лили полустанке. Она вышла из вагона и направилась по дороге к морю. Луна ярко освещала ее. Через некоторое время она дошла до Варбургского леса.

Когда она увидела его, ею овладела тоска по дому, по беззаботному детству и юности. Как было хорошо в замке, когда были живы отец и милая мама. А теперь целая пропасть лежала между нею и замком.

Лили отбросила печальные мысли. Она боялась вспоминать прошлое, возвращаться, хотя бы мысленно, к тому ужасному, что пришлось ей пережить после появления в замке бледной графини.

Лили уверенно шла по лесу. Даже тут не было темно: лунный свет проникал между ветвей деревьев. Наконец она подошла к пропасти и позвала:

– Добрый Вит, вас зовет Лили! Если вы внизу, если мои надежды меня не обманывают, подайте какой-нибудь знак! Слышите ли вы меня, Вит? Вит!

Эхо повторило ее возгласы. Она прислушалась, но ответа не было.

– Вит! Ответьте мне, Вит! – крикнула она еще раз.

«Вит!» – отчетливо повторило эхо.

Лили подождала, и вдруг ей послышалось, что в кустах кто-то шевелится.

– Это вы? – крикнула она снова. – Ответьте, вы ли это, Вит?

Но шорох доносился до нее не из глубины пропасти, а откуда-то сбоку – там кто-то шел. Не ошиблась ли она? Не обманывал ли ее неверный лунный свет? Нет, по краю пропасти шел человек.

– Вит, это вы? – еще раз спросила Лили.

Ответа не последовало.

И тут Лили поняла, что человек, подходивший к ней, был не старый Вит. В эту минуту лунный свет упал ему прямо на лицо, и она увидела знакомую бледную физиономию с рыжими волосами.

– Гедеон Самсон! – пораженно и испуганно прошептала Лили.

Да, это он шел к ней через лес. Она уже слышала его неприятный смех. Проходя неподалеку, он, по всей вероятности, услышал ее голос и теперь вот спешил к ней. Лили, не мешкая, бросилась бежать по дороге обратно в город.

– Эй, Лили, подожди немного, мне надо тебе кое-что сказать, – раздалось позади нее. – Ты не уйдешь от меня! – кричал Гедеон. – Ты звала старого Вита?.. – И он расхохотался на ходу.

Лили бежала изо всех сил, стараясь оторваться от своего преследователя.

– Зачем же ты бежишь? Тебе все равно не уйти от меня, – продолжал с издевкой Гедеон. – Или ты воображаешь, что я позволю тебе убежать? Ты в моей власти. Ты будешь моей!

Лили старалась не оглядываться, но чувствовала, что расстояние между ними неуклонно сокращается. Девушка собрала остатки сил и побежала еще быстрее. Ей казалось, что она уже и не бежит, а летит, едва касаясь земли. Но долго ли так могло продолжаться?

Лили уже начала задыхаться. Грудь ее ходила ходуном и кровь прихлынула к голове. Но страх и ненависть подгоняли ее: она знала, что погибнет, если попадет в руки этому человеку, охваченному похотью. В тот раз, во время их злополучного побега, ей удалось уберечься от него только потому, что он боялся ее криков о помощи. Но тогда вокруг были люди, теперь же она совсем одна. Вокруг – ни души. Напрасно и надеяться – никто не услышит ее криков.

Еще несколько минут – и она уже не в состоянии будет бежать. Шаги Гедеона слышались совсем рядом, она чувствовала позади его горячее дыхание. Из уст ее вырвался отчаянный вопль о помощи…

– Зачем ты кричишь, мое сокровище? – насмешливо говорил Гедеон прерывистым голосом, разгоряченный от бега. – Или ты воображаешь, что тебя кто-нибудь услышит? Лучше остановись и покорись своей участи.

Лили почувствовала, как Самсон схватил ее за платок. Она сбросила платок с себя и побежала дальше. Но все старания были напрасны. Гедеон Самсон догнал ее и притянул к себе с торжествующим смехом.

– Ну, будь умницей, – сказал он. – Ты должна стать моей! Пошли со мной.

– С вами? Куда? – задыхаясь, спросила Лили.

– Куда же как не в замок, мое сокровище. Я сам живу в замке, туда же отправишься и ты.

– В замок? Никогда! – воскликнула Лили и снова попробовала вырваться.

Но сопротивление ее было тут же пресечено. Гедеон легко поднял Лили на руки и понес. Она еще пыталась отбиваться. Он дважды едва не уронил ее, пряча лицо от ее кулачков у нее же на груди.

Куда нес он ее? Она не верила ни одному его слову. Где жил он сам? Как мог попасть сюда?..

Снова отчаянно позвала она на помощь, и крик ее далеко разнесся в тишине.

Но на этот раз, очевидно, она была полностью в его власти. Спасения ждать было неоткуда. Силы оставили Лили. Она больше не в состоянии была сопротивляться.

XVII. ЯД

Графиня прекрасно осознавала, какую ужасную опасность для нее таит решение анатомировать труп графа, но ничем не показывала своего беспокойства.

Несколько дней спустя после изъятия из склепа труп вернули, но тут же, в присутствии химика Польмана, вскрыли и гроб графини. Камилла не присутствовала при этом, отправив туда вместо себя капеллана, который и сообщил ей подробности.

С того самого вечера, когда ей нанесли визит прокурор с Гагеном, графиня приказала горничной ночевать рядом со спальней, поскольку, как объяснила сама, чувствовала себя нехорошо. И теперь в ее спальню можно было пройти только через маленькую комнатку, где горничная стерегла свою госпожу. Кроме того, на случай, если бы пришлось посылать за доктором, лакею Максу было приказано день и ночь находиться в ближайшей передней. Установив двойной заслон, графиня немного успокоилась и стала ждать развития событий.

Прошло около недели после визита прокурора. И однажды к замку подъехала карета. Это снова был прокурор, но с ним, вместо Гагена, – судебный стряпчий и химик Польман.

Графиня гневно нахмурилась и вызвала Макса.

– К нам приехали, – сказала она. – Объясните этим господам, что я нездорова и сегодня не смогу их принять.

Лакей ушел, а Камилла стала прислушиваться, о чем он с ними говорит.

Однако через несколько минут Макс вернулся.

– Что еще? – недовольно спросила графиня.

– Господин прокурор велели сказать, что речь идет о таком важном известии, что его никак невозможно откладывать.

Графиня быстро прошла в приемную, и следы гнева так и остались на ее лице. Посетители поклонились, а прокурор сделал несколько шагов навстречу графине. Но прежде чем он успел раскрыть рот, она сама заговорила – резко и взволнованно:

– Ваши посещения, господа, стали для меня очень утомительными. Я бы просила вас закончить все ваши дела в моих имениях сегодня же.

– Вы несправедливы, графиня! – спокойно возразил прокурор. – Мы только исполняем наш долг: мы обязаны известить вас о результатах известных вам исследований.

– Мы приехали сюда не по своей прихоти, а по насущной необходимости, – поддержал коллегу и стряпчий Шмидт. – Мы и так постарались сделать все так, чтобы вам было удобней.

– Прошу вас, все, что необходимо, сообщить мне сегодня, – холодно повторила графиня, жестом указывая на кресла и садясь сама. – Мои нервы не настолько крепки, чтобы спокойно относиться к этим неслыханным экспериментам.

– А между тем, графиня, должен сообщить вам, что наши предположения, о которых в прошлый раз мы говорили, вполне подтвердились, – сказал прокурор. – И, как ни тяжело для вас все это, я надеюсь, что вы не откажете нам в содействии, узнав подробности, которые сейчас расскажет вам господин стряпчий.

– Нами было произведено нечто вроде предварительного следствия, – начал Шмидт. – Выяснилось, что мы имеем дело с явным преступлением. Правда, пока не ясно, кто преступник. И для того, чтобы найти его, мы и обращаемся к вам с просьбой сообщить нам все, что вам известно касательно этого дела. Нередко незначительная деталь, пустое, на первый взгляд, обстоятельство ведут к разгадке.

– Продолжайте, сударь. Я со своей стороны постараюсь рассказать вам все, что об этом знаю, – сказала графиня.

– Опытный химик господин Польман сообщит нам о результатах проведенных им анализов. – Шмидт сделал жест в сторону ученого.

Но едва Польман начал свой рассказ, как графиня взволновалась и нервно попросила:

– Прошу вас пощадить меня и избавить от этих ужасных описаний. Скажите мне коротко лишь о результатах.

– Результатом же было открытие того факта, что яд наличествовал не только в трупе графа, но и в трупе графини, – сказал химик.

Видно было, что слова эти не оставили графиню равнодушной.

– Так, значит, это правда? Яд! – прошептала она. – Поистине, вы приехали с ужасным известием.

– Да, теперь вполне доказано, что граф и графиня умерли от яда, – подтвердил прокурор.

В первое мгновение Камилла была действительно ошарашена и напугана известием, которое грозило ей страшной опасностью, но она быстро овладела собой и в следующее мгновение была уже по-прежнему холодна и спокойна.

– Это все, конечно, ужасно, господа, – сказала она, – но я отчасти уже готова ко всему. Вы только подтверждаете мои предположения, которые давно, сразу же после смерти графа, возникли у меня. До сих пор я молчала из уважения к дорогому покойнику, но сейчас я вынуждена рассказать вам о своих подозрениях.

– Говорите, графиня, – попросил Шмидт.

– Позвольте сознаться вам в том, что бросилось мне в глаза еще при жизни мужа, – сказала графиня. – Когда я еще жила у моей дорогой подруги, покойной Анны, поведение графа иногда казалось мне странным: после его посещений больной графини ей делалось хуже. После смерти графини Анны я, как и обещала ей, связала свою судьбу с графом. И первое, что поразило меня в нашей совместной жизни – это его какая-то, как мне тогда показалось, болезненная недоверчивость ко мне: он никогда не впускал меня в свой кабинет. Однажды я не захотела выпить вина, налитого мне супругом, но он принудил, и ночью я почувствовала себя очень дурно. Тогда я стала наблюдать за графом и нашла, что время от времени, по известным дням, он был мрачен и расстроен. Я убеждена, что он принимал яд. У меня нет доказательств, однако я уверена, что были дни, когда граф чувствовал непреодолимое желание давать яд себе и другим.

– Такие случаи бывают, – согласился прокурор.

– Мой муж умер так же, как и его первая супруга, моя приятельница, – продолжала графиня. – Не стану описывать, что я выстрадала за это время. Доктора не могли победить болезнь, и теперь оказывается, мои предчувствия были справедливы: яд, и в самом деле, был причиною смерти обоих.

– Ваше показание очень важно, и мы очень благодарны за него, графиня, – сказал Шмидт. – Для меня непонятно только одно обстоятельство, мимо которого проходит ваше объяснение. Я говорю о том, что в трупах графа, графини и лесничего Милоша найден один и тот же яд.

– Стрихнин, – уточнил Польман.

– В самом деле, во всех трех трупах один и тот же яд – не странно ли? – согласился прокурор.

– Для меня это тоже необъяснимо, господа, – пожала плечами графиня. – Может быть, в замке этот яд для чего-то использовался?..

– Возможно, – согласился прокурор.

– Это надо проверить, – сказал стряпчий. – Допустим, граф отравил себя и графиню в припадках умственного расстройства. Тогда надо допустить, что оставшийся после смерти графа яд мог каким-то образом попасть в пищу, которую ел перед смертью Милош.

– На это я вам не могу ничего сказать. Могу только надеяться, что ваше расследование найдет ответы на все вопросы, касающиеся трех таинственных смертей. Единственное, что я могу предложить, – произвести в замке обыск. Тем более что мне самой поскорее хочется узнать истину.

– Ваше желание понятно, графиня, и мы поспешим воспользоваться вашим любезным приглашением, – сказал прокурор. – Очень может быть, что обыск выведет нас на истинный путь, который вообще нелегко найти в подобных случаях.

– Начните с моих комнат, господа, – сказала графиня и встала.

– Здесь мы меньше всего ожидаем что-либо найти, – возразил Шмидт. – Куда отсюда можно пройти, графиня? – спросил стряпчий, указывая на дверь в передней, напротив двери на половину графини.

– В покои моего умершего супруга.

– В таком случае начнем с них, – решил Шмидт.

– Как вам угодно, господа, – пожала плечами графиня и приказала: – Макс, откройте все двери в комнатах покойного графа… Здесь все осталось так, как было при графе.

– Тем лучше, – вполголоса сказал прокурор.

Все отправились на половину покойного графа, и начался тщательный обыск.

Вплоть до графского кабинета ничего интересного обнаружено не было. Наконец приступили к осмотру его письменного стола. Тщательно проверили все ящики. Но и в них не оказалось ничего подозрительного.

Вдруг Шмидт заметил потайной ящик. С помощью графини его удалось быстро открыть.

– Что это тут такое? – Шмидт передал химику Польману лежавший в ящике довольно большой пакет с порошком.

– Стрихнин, – сразу же определил химик.

– Вот и подтверждение показаний графини, – сказал Шмидт. – Но продолжим обыск.

Был осмотрен весь замок, опрошена прислуга, но не открылось ничего, что могло бы прояснить дело.

Графиня от начала и до конца присутствовала при обыске, словно желала доказать, как сильно она заинтересована в раскрытии истины. Она отлично понимала, кому обязана этим обыском, хотя на нее лично пока еще не пало подозрение. Камилла понимала, что тот, кто стоит за этими чиновниками, не очень-то будет доволен результатами обыска, которые отводили от нее всякое подозрение, но она не знала, какими другими доказательствами он располагает, и потому ощущала растущий страх.

Наконец все трое уехали, увозя пакет со стрихнином, подтверждающий версию графини и отводящий от нее подозрение. Камилла смогла вздохнуть спокойно. Теперь только один Гаген мог погубить ее. Графиня чувствовала, что ее судьба в его руках, но от него у нее имелось противоядие, поэтому она без страха смотрела в будущее.

XVIII. САМОУБИЙЦА

Как ни ловки и осторожны были поступки графини Варбург, существовали все-таки некоторые незначительные побочные обстоятельства, которые при определенных условиях могли приобрести первостепенное значение.

Раскрытие многих преступлений вообще происходит порой самым неожиданным образом. Какой-нибудь совершенно незначительный случай, не привлекавший ничьего внимания, может навести на след, помочь в уличении виновных. И чаще всего преступник, заранее все обдумавший и взвесивший, пропускает какую-нибудь ничтожную деталь, а она-то в итоге и губит его.

Графиня все свое внимание сосредоточила на Гагене и не подозревала, что не меньшая опасность таилась в маленьком городке Баум. Только случай помог отвести ее от головы Камиллы.

Если бы Бруно удалось увидеться с телеграфистом Арнольдом, он бы наверняка узнал, что таинственная депеша была послана Митнахтом от графини, что вследствие именно этой телеграммы молочная сестра Лили выехала из Гамбурга и исчезла, и тогда бы Камилле несдобровать. Но опасность была устранена, а графиня даже не подозревала о ее существовании.

Выйдя со станции, Митнахт направился вдоль насыпи к тому месту, где он выбросил из вагона несчастного телеграфиста.

Стояла темная ночь. Только вдали возле насыпи виднелся огонь в доме путевого обходчика. Митнахт осторожно, чтобы остаться незамеченным, обошел его. Чуть ли не сразу за домиком он наткнулся на тело Арнольда. Удача и тут сопутствовала Митнахту. Опоздай он в поезде на мгновение, и тело Арнольда упало бы как раз к ногам обходчика. И так было удивительно, что тот не успел обнаружить его – буквально в двух шагах от себя.

Внимательно осмотревшись, Митнахт сразу же приступил к делу. Он поднял тело Арнольда и, оттащив его подальше от домика обходчика, положил на рельсы. Первый же проходящий мимо поезд должен переехать телеграфиста. Найдя такой обезглавленный труп, всякий подумал бы, что перед ним самоубийца.

Со смертью Арнольда исчезла всякая возможность доказать, кто был отправителем телеграммы на имя Марии Рихтер из Баума в Гамбург.

Уложив тело Арнольда на рельсы, Митнахт отошел в сторонку и стал ждать поезд, который должен был довершить это преступное дело. Ожидание оказалось непродолжительным. Скоро вдали показались огни локомотива, разрезавшие ночную тьму.

В это время обходчик вышел из своего домика. Что если ему сейчас взбредет в голову осматривать свой участок? Митнахт невольно вздрогнул при этой мысли. Все его расчеты тогда будут сорваны. Но обходчик никуда не тронулся с места – не так давно он уже осматривал пути. Все было в полной исправности.

Огни становились ярче, и, наконец, с грохотом промчался поезд. Как только последние вагоны пронеслись мимо, Митнахт бросился к тому месту, где находился несчастный телеграфист. Все случилось именно так, как и рассчитывал Митнахт. Голова Арнольда была отрезана от туловища и лежала в стороне.

Митнахт хладнокровно оглядел обезображенный труп. Достойный соратник графини Варбург, он не ощущал ни тени сострадания или раскаяния при виде безвинной жертвы. Напротив, удовлетворенный, он направился обратно на станцию, чтобы со следующим поездом продолжить путь.

Из предосторожности он не вошел в зал ожидания, а остался на платформе. Подумав, он решил взять билет до Баума или какой-нибудь близкой к Варбургу станции. Он хоть и изменился за время своего отсутствия, но все-таки человеком в здешних местах оставался известным, и риск быть узнанным не исчез. А этого Митнахт совсем не хотел. В Бауме же он мог остановиться в гостинице, передохнуть, а потом пойти в Варбург пешком.

Около четырех утра, перед рассветом, подошел поезд, и через несколько минут место очередного преступления бывшего управляющего осталось позади.

Через час после его отъезда на станцию прибежал запыхавшийся путевой обходчик.

– Там мертвый на правом пути, – рассказывал он в ужасе железнодорожным рабочим, собравшимся на утреннюю смену.

Известие это быстро облетело станцию, и скоро возле трупа собралась целая толпа.

– Это какой-то чиновник, – предположил обходчик.

– Но не из нашего города, – заметил один из рабочих.

– Да, не из железнодорожных, – прибавил другой.

– Он, видно, хотел покончить с собой.

– Похоже, он голову положил на рельсы…

– Это телеграфный чиновник.

– А он не женат, – заметила какая-то женщина, глядя на безымянный палец покойника.

Подоспел разбуженный обходчиком начальник станции.

– Когда же это случилось? – спросил он.

– Должно быть, недавно утром, так как в полночь я осматривал участок и ничего подозрительного не видел.

Начальник станции послал предупредить полицию и велел убрать труп с полотна.

А толпа любопытных росла. Строились всевозможные предположения по поводу покойника, но все сходились в одном – это самоубийца. Как и надеялся Митнахт, никому в голову не пришло заподозрить тут преступление.

– Не похоже, однако, что нужда толкнула его на это, – заметил один из зевак.

– Да разве только от нужды люди накладывают на себя руки? – возразил другой. – Может, из-за женщины…

– Он откуда-то приехал, а сюда пришел специально, чтобы покончить с собой…

Прибыл полицейский инспектор, и толпа почтительно расступилась. После осмотра трупа версия самоубийства подтвердилась: часы и большая сумма денег в карманах убитого оказались нетронутыми.

В тот же день, когда был найден труп, сообщили, что пропал без вести телеграфист Арнольд со станции Баум, который должен был в это время вернуться из отпуска. А на другой день выяснилось, что несчастный, положивший голову на рельсы, и был телеграфистом Арнольдом.

Следствие по этому делу ни к чему не привело, обстоятельства смерти молодого человека остались покрытыми тайной.

А на долю Гагена выпало новое испытание. Этот внешне холодный, невозмутимый человек, похоронивший, казалось, все страсти, сохранил, однако, в глубине души горячее желание найти своего сына.

Разумеется, Леон Брассар был не только его сыном, но и сыном той женщины, с которой Гаген вел беспощадную борьбу, и не исключено, что и к нему могли перейти худшие черты матери. Уже одним своим непорядочным уходом от старого Брассара Леон до глубины души поразил отца. Но Гаген все еще надеялся на его исправление, все еще думал спасти его от окончательного падения. Он решил открыть ему тайну его рождения и сказать: приди ко мне, сын мой. Я твой отец!

От старика Брассара Гаген узнал через Милоша, что Леон уехал в Германию. Брассар подробно описал своему бывшему господину последние годы жизни Леона, в течение которых Гаген был далеко от своего сына. Старик откровенно сознался, что Леон очень склонен к дурным страстям и поступкам, что он никогда не выказывал и следа любви и привязанности. И в то же время Леон был неоспоримо талантлив и накопил большие познания. Брассар, естественно, ничего не говорил своему приемному сыну о тайне его рождения, и тот, конечно же, не мог подозревать, кто его настоящий отец.

Имея многочисленные связи в Вене, куда, как говорили, направился Леон, Гаген рассчитывал легко напасть на след сына, для чего он просил одного из своих влиятельных друзей произвести с этой целью розыски. Но все усилия оказались напрасными и привели лишь к твердому убеждению, что в Вене не было в то время человека с именем Леон Брассар.

Вот все, что удалось Гагену узнать о своем сыне. Но где же он тогда был? Гаген, однако, не упал духом и решил во что бы то ни стало отыскать сына.

Правда, события последних недель отодвинули эту цель на второй план. Яд в трупах графа, графини и Милоша был обнаружен, но графиня тем не менее ускользала, и все зависело от дальнейших поисков Гагена.

Доктор решил как следует расспросить капеллана Филибера, который, помимо прочего, мог знать и где находится Леон Брассар. С этой целью Гаген вновь отправился в замок. Приехав, он спросил капеллана.

– Его преподобие сейчас в покоях ее сиятельства, – сказал слуга.

– Ну так ступай и сообщи, что мне необходимо его видеть, – сказал доктор.

Долго ждать ему не пришлось. Буквально через минуту перед ним возник капеллан.

– Чем обязан честью видеть вашу светлость? – Филибер склонился в почтительном поклоне.

– Я хотел бы задать вам один вопрос.

– Готов исполнить любое желание вашей светлости. Все, что в моих силах…

– Я ищу молодого человека по имени Леон Брассар. Вы, помнится, говорили, что имели с ним частые беседы. Хотелось бы узнать, где он?

– Значит, ваша светлость, вы ищете его?

– Да. И вы, по-моему, что-то знаете…

– Спустя столь долгое время, вдруг такое неожиданное решение, – со злорадством сказал Филибер. – Да, да, конечно, любовь прокладывает, наконец, себе дорогу. Не так ли, ваша светлость?

– Так знаете ли вы, где живет сейчас Леон Брассар? – настойчиво повторил Гаген.

Капеллан прикинулся смущенным.

– Я, право, не знаю… Я думаю… – начал он, запинаясь.

– Что, что вы думаете?

– Что я не могу сказать вашей светлости того, что я знаю… – загадочно ответил Филибер.

– Как вас понимать? – гневно вопросил Гаген. – Стало быть, вы знаете, где Леон, но не хотите сказать?

– Боюсь, что не смогу этого сделать…

– Так что же вам мешает?

– Мне приказано молчать об этом, ваша светлость.

– Но кем же?

– К сожалению, об этом я ничего вашей светлости сказать не могу, – отвечал Филибер.

В приемную вошла графиня.

– Это я запретила вести разговоры на эту тему, – надменно сказала она.

Гаген сразу же догадался, что свидание будет иметь важные последствия для обоих.

– Оставьте нас одних, капеллан, – сказал он Филиберу после минутного молчания. – Нам надо кое о чем переговорить без свидетелей.

Капеллан молча поклонился и вышел.

Некоторое время длилось молчание, напоминавшее затишье перед бурей.

Лицом к лицу встретились два врага, боровшиеся не на жизнь, а на смерть, и борьба эта могла завершиться только смертью одного из них. Графиня Варбург и ее опасный гость должны были свести сейчас свои страшные счеты, и, казалось, наступила уже роковая минута.

Гаген молча подошел к неподвижно стоявшей графине. К нему вернулось его невозмутимое спокойствие и самообладание. Было заметно, что та, на которую люди смотрели с опасением и ужасом, сейчас сама трепетала перед этим человеком.

– Надеюсь, вы знаете, кто перед вами, Камилла фон Франкен, – сказал Гаген. – Этьен Аналеско не умер, как бы вы того ни хотели. Все ваши так хорошо обдуманные попытки не удались. Бог захотел, чтобы он жил, чтобы стал мстителем за все ваши злодеяния, стал судьей Камиллы фон Франкен.