Текст книги "Бледная графиня"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)

– Да, ваша светлость, вы хотите найти молочную сестру молодой графини Марию Рихтер.

– Оставьте пока «светлость» в покое, я теперь зовусь доктором Гагеном.

Нейман поклонился в знак того, что понял.

– Нам сейчас важнее всего найти Марию Рихтер, – продолжал Гаген. – Ее свидетельство имело бы для суда решающее значение.

– Я был вчера в замке.

– Вас узнали?

– Нет.

– Значит, вы и были тем самым господином, который вечером вышел из экипажа невдалеке от обрыва и направился к замку?

– Тем самым.

– Я тоже был там, чтобы убедиться, много ли нашлось желающих заработать тысячу талеров, и меня тоже никто не узнал.

– Я расспрашивал о Марии Рихтер у слуг, – сказал Нейман.

– Что же вы узнали?

– Что Мария Рихтер покинула замок недель шесть назад. В город ее провожал фон Митнахт.

– Один?

– Нет, кажется, был еще слуга. Девушка намеревалась ехать в Гамбург.

– Есть доказательство, что она действительно уехала?

– Я навел справки. В тот день, когда Мария Рихтер уехала, в кассе вокзала был продан один билет на ночной поезд до Гамбурга.

– Но ведь билеты до Гамбурга берут часто, – заметил Гаген.

– Да, но кассир вспомнила, что в тот день билет купила молодая дама в траурном платье, очень печальная. Судя по описанию, это и была Мария Рихтер. Значит, она действительно уехала.

– А Митнахт не сопровождал ее?

– Нет, он возвратился в замок.

– Что ж, в Гамбурге мы сможем навести справки в полиции и проверить записи жильцов во всех отелях. Не приходили в замок письма от нее?

– Нет, никаких писем не было.

– Скорей всего, она была в Гамбурге проездом, – задумчиво сказал Гаген. – Она ведь собиралась ехать дальше, в Англию или даже в Америку, так я слышал.

– Я тоже слышал об этом, – сказал Нейман. – Значит, необходимо узнать, куда она направилась дальше.

– Надолго вам дали отпуск?

– Без определенного срока, по мере надобности.

– Вас знают в Гамбурге? – спросил Гаген после недолгого молчания.

– Вы имеете в виду сыскные круги? Да, конечно, знают.

Гаген узнал все, что ему было нужно, и откинулся на спинку сиденья. Нейман последовал его примеру, и скоро оба, убаюканные перестуком колес и мерным покачиванием вагона, задремали.

На другой день они прибыли в Гамбург и тотчас начали поиски.

Доктор отправился в американское консульство, затем в контору пароходства, но расспросы его ни к чему не привели. Никто не помнил ни имени, ни внешности разыскиваемой особы.

Возвратившись в отель, доктор нашел там Неймана, который, поджидая его, нетерпеливо прохаживался по комнате.

– Ну, как успехи? – спросил Гаген. – Выяснили что-нибудь?

– Пока очень немного. Никак не удается напасть на верный след. В полиции ничего не знают о Марии Рихтер.

– Значит, я не напрасно опасался, что Гамбург для нее – лишь место пересадки.

– Простите, но я так не думаю, – осторожно возразил Нейман.

– Почему вы так считаете?

– Мне кажется, я напал на след. Я осмотрел все отели, но это ничего не дало. Тогда я вспомнил о маленькой гостинице под названием «Эрцгерцог», где обычно останавливаются многодетные семейства и одинокие дамы. Я пошел туда и у привратника выяснил, что в интересующий нас день, действительно, у них останавливалась молодая дама, вся в трауре. Но он больше ни разу ее не видел и не помнит, когда она съехала. В книге записей ее имя отсутствует. По всей вероятности, Мария Рихтер, если это была она, решила скрыть свое имя.

– Странно, что привратник больше ее не видел, – заметил Гаген.

– Может быть, это завтра объяснится.

– У вас есть какие-то соображения на этот счет?

– Я хочу расспросить коридорного слугу. Сегодня, к сожалению, мне не удалось его увидеть.

– Я пойду вместе с вами, – решил Гаген. – Жаль, что мы сразу не остановились в «Эрцгерцоге».

– Мужчины там редко бывают, и сама гостиница – невысокого пошиба.

– Это не имеет значения, – воскликнул Гаген, – только бы найти Марию Рихтер.

Утром следующего дня доктор и полицейский отправились на поиски. Однако в «Эрцгерцоге» их постигла неудача. Коридорный слуга знал не больше привратника, хотя помнил, что на другой день после приезда молодая дама получила депешу и вскоре съехала, сняв траурное платье. От кого была депеша, и куда дама направилась – слуга не знал.

Справившись на телеграфе, Нейман выяснил, что в тот день, действительно, была получена телеграмма на имя Марии Рихтер. Но, к сожалению, толку от этих сведений вышло немного, так как в книге регистрации место отправления телеграммы было написано так неразборчиво, что прочесть его оказалось невозможно.

В тот же день Гаген вернулся в Варбург курьерским поездом, оставив Неймана в Гамбурге продолжать поиски. Они еще не потеряли надежды отыскать следы так внезапно уехавшей Марии Рихтер.

XXVI. ТРУП В ПРОПАСТИ

Наступило сентябрьское утро, когда смельчаки-добровольцы должны были попытаться достать из пропасти тело молодой графини или то, что от него осталось.

Спозаранку толпы любопытных окружили место происшествия, так что несколько полицейских с трудом поддерживали порядок.

Прекрасная солнечная погода еще более способствовала столпотворению. Собралось не меньше тысячи человек.

Наконец прибыли судьи. Графиня встретила их на том самом месте, где Лили упала в пропасть.

– Мне удалось, господа, – обратилась к ним графиня, – найти двух решительных людей, которые сейчас на ваших глазах спустятся на самое дно пропасти, чтобы удостовериться, там ли еще находится труп моей дочери, и если он там, то поднять его оттуда.

Грант и Цильке приблизились к судьям и сняли шапки, назвав при этом себя.

– Вы добровольно решили спуститься в пропасть? – спросили их.

– Да, добровольно, и это совсем не так трудно, как может показаться вначале, – сказал Цильке.

– В таком случае, приступайте.

Грант и Цильке приволокли из лесу заранее припасенную бухту толстого корабельного каната и прикрепили один его конец к дереву.

– Э, да они просто спустятся туда по веревке! – вскричал находившийся в толпе каменщик. – Так каждый мог бы сделать.

– Проклятие! Как это я раньше не догадался, – с досадой бормотал ночной сторож.

И все же, несмотря на заверения Цильке, дело они затеяли совсем непростое. От одного только взгляда в эту, на вид бездонную, пропасть кружилась голова и одолевал страх. Человеку, не обладающему, кроме силы и ловкости, еще и недюжинной смелостью, нечего было и думать спуститься здесь.

Тысячи глаз с напряженным вниманием следили за приготовлениями к этой рискованной попытке.

Цильке и Грант подтащили свернутый в бухту канат к самому краю, проверили еще раз прочность крепления к дереву и сбросили бухту в пропасть. Затем друг за другом начали спускаться сами, и головы их быстро исчезли с глаз многолюдной толпы.

Мертвая тишина воцарилась вокруг, никто не решался заговорить в полный голос, лишь изредка легкий шепот пробегал по толпе.

Тягостное ожидание нарушилось только появлением ландрата и доктора Гагена, которым полицейские поспешили расчистить проход в толпе. Они обменялись молчаливыми поклонами с графиней.

Казалось, никто не осмеливался нарушить гнетущую тишину.

Наконец из глубины послышался голос одного из смельчаков.

– Они живы! Они лезут обратно! – раздались в толпе оживленные возгласы.

– Это обман! – послышались и возмущенные выкрики. – Они не могли за такое короткое время спуститься и подняться. Обманщики!

– Ну и хитрецы, – заметил каменщик. – Они и не думали спускаться на самое дно. Кто же полезет проверять их?

– Да, наверняка так оно и есть, – подтвердил завистливый сторож.

Но вот на краю скользкого обрыва показалась рука, затем голова, и на дорогу выбрался мокрый от пота Грант.

Все замерли и затихли, устремив на него взгляды и ожидая, что он скажет.

– Мы нашли ее! – заявил он судьям, едва перевел дух. – Она там, внизу, но не на самом дне, а на уступе, футах в десяти повыше.

– Боже мой! Моя дочь! – вскричала графиня, театрально заламывая руки.

– Мужайтесь, графиня, – сказал фон Эйзенберг. – Я понимаю, для вас это тяжелое испытание, но вы ведь сами этого хотели.

– Какой сохранности труп? Можно его поднять оттуда? – спросил один из присяжных заседателей.

– Целехонький, будто и недели там не лежит, – ответил Грант, даже не подозревая, что довольно близко угадал срок. – Мой товарищ сейчас обвяжет его веревкой и поможет вытащить. Ну и холодина там внизу…

Двое полицейских пришли на помощь Гранту и начали медленно тянуть канат. Приближалась развязка роковой драмы. Каждый чувствовал это.

– Осторожней! – покрикивал полицейским Грант. – Не тяните так быстро. Мой товарищ поднимается вместе с трупом, чтобы помешать ему зацепиться за какой-нибудь выступ.

Наконец над краем пропасти показалась белокурая голова Цильке, затем он выбрался сам и, нагнувшись над краем, принял на руки мертвое тело в светлом платье и осторожно положил его на мох подальше от края.

– Графиня! Молодая графиня! – раздалось со всех сторон.

Странно, но тление почти не коснулось тела несчастной. Может быть, оттого, что в глубине пропасти даже в самую жару царил ледяной холод? Лицо девушки оказалось до неузнаваемости изуродованным при падении, но фигура, густые светлые локоны и, наконец, платье – все напоминало молодую графиню.

Ужасные, тягостные минуты. Люди подходили, сняв шапки, как бы прощаясь с молодой госпожой. Многие плакали. Даже мужчины не скрывали слез. Один только Гаген, бросив взгляд на тело, сразу же отошел в сторону.

– Узнаете ли вы в этом трупе вашу погибшую падчерицу? – спросил один из судей графиню.

– Да, узнаю, – ответила та неожиданно спокойным голосом. – Куда перенесут теперь тело?

– Сначала его доставят в город, этого требует закон. Потом, после выполнения всех формальностей, его можно будет возвратить родным или родственникам.

– Как?! – возмущенно вскричала графиня. – Тело моей дочери увезут? Оно должно покоиться в семейном склепе рядом с другими дорогими мне гробами.

– О, я понимаю ваше горе, – почтительно обратился к ней фон Эйзенберг, – но что же делать? Требования закона должны быть исполнены.

Со стороны замка подкатила карета. Труп положили на сиденье и закрыли снаружи дверцу. Один из полицейских сел рядом с кучером, и карета медленно тронулась по направлению к городу.

XXVII. ОНА СУМАСШЕДШАЯ!

В городе не было специального помещения, предназначенного для покойников, как, например, известный морг в Париже. Не было и анатомического театра. Поэтому труп поместили в отдельную комнату при церкви, где всегда оставляли покойников до погребения.

В этот раз комната пустовала. Труп положили на мраморный стол, и тотчас же его осмотрел судебный врач. Однако осмотр не дал ничего нового. Врач лишь подтвердил, что причиной смерти послужило падение с большой высоты. Поскольку такой вывод напрашивался сам собой, то дальнейшему исследованию тело не стали подвергать.

Но этим дело не ограничилось. Труп предъявили множеству свидетелей, в том числе и тем, кто утверждал, что девушка, спасенная доктором Гагеном, и есть молодая графиня. При этом труп снова одели в белье с графской меткой и белое платье, и, как это ни странно, большинство свидетелей, утверждавших, что пациентка доктора является графиней, теперь называли последней мертвую девушку. Даже горничная Минни, прислуживавшая в замке молодой графине до самого последнего времени и с жаром отстаивавшая свое мнение, теперь со слезами на глазах вынуждена была признать, что ошибалась и что труп принадлежит молодой графине, хотя лицо и невозможно опознать.

На показания асессора Вильденфельса нельзя было надеяться. Он по-прежнему находился в тяжелом состоянии, и на его выздоровление рассчитывать все еще не приходилось.

Доктор Гаген тяжело переживал случившееся и искренне сочувствовал Лили, хотя та еще ничего не знала о страшной находке и при встрече с доктором всегда первым делом справлялась о здоровье Бруно. Когда же Гаген со всеми предосторожностями сообщил о поднятом из пропасти теле, она была просто потрясена.

– Чье же это тело? – прошептала она, бледнея. – Где его нашли, в каком месте?

– В том же самом, где упали вы, ваша светлость.

– И в этом трупе…

– …все узнали молодую графиню, – докончил доктор Гаген, считавший, что Лили должна знать настоящее положение дел.

– Это ужасно, – беспомощно произнесла Лили. – Кому же принадлежит тело?

– Кому принадлежит – пока не известно, но все считают, что молодой графине, то есть, простите, вам… – И видя, какое впечатление произвели его слова, счел необходимым пояснить: – Бывают такие стечения обстоятельств, при которых кажется, что тебе изменяет рассудок. Вы молоды, вам недостает жизненного опыта, но вы не должны терять мужества. Отчаиваться пока нет причин, все еще может образоваться.

– Но объясните мне, по крайней мере, что происходит?! – вскричала Лили.

– Я и сам пока не могу найти объяснений, графиня. По крайней мере, не могу сказать ничего определенного.

– Заклинаю вас – скажите же мне, что теперь будет? Неужели никто не признаёт меня, никто не хочет мне помочь?.. О, неужели я брошена всеми и обречена на гибель?

Лили закрыла лицо руками.

– Нет, графиня, вы не всеми брошены, – возразил Гаген. – Во всяком случае, на меня вы можете рассчитывать.

– О, вы тоже оставите меня! Тоже начнете во мне сомневаться! – воскликнула со слезами на глазах Лили. – Я это знаю, чувствую.

– Нет, графиня, вы неправы. Пусть даже весь свет отвернется от вас и не захочет признать, пусть он поразит вас самой гнусной клеветой – даже тогда я останусь на вашей стороне. Этим я не только исполню священную клятву, данную мной фон Вильденфельсу, но и буду следовать моему внутреннему порыву, который заставляет меня защищать ваши права.

– Вы и сами подвергнетесь осуждению за это.

Гаген рассмеялся.

– О, графиня, такие мелочи меня не остановят.

– Но вы тоже не в состоянии спасти меня.

– Это другой вопрос. Борьба идет неравная, и вы находитесь в таком положении, что мало-помалу теряете своих сторонников и защитников – в этом надо признаться, – сказал Гаген. – Но отчаиваться все равно не следует. Мы должны уяснить себе, что движет вашими противниками. Для меня это давно очевидно, теперь настало время и вам узнать правду. Так вот знайте же, графиня, что борьба происходит за ваш миллион.

– Боже мой, я с радостью готова отказаться от этих денег.

– Нет, сейчас это мало что изменит. Как мне ни тяжело разочаровывать ваше юное сердце, но вы должны знать, что причиной всему – страстное желание графини Камиллы Варбург, вашей мачехи, завладеть унаследованным вами миллионом. Понимаю, как горько вам слышать это, как пошатнулась ваша вера в людей, но что поделаешь, такова правда. Причина обрушившихся на вас несчастий – ваше богатство…

– Презренные деньги! – в отчаянье вскричала Лили.

– Да, графиня, деньги достойны презрения, в этом вы правы. Я сам когда-то оказался жертвой людской алчности и потому знаю по собственному опыту, что это такое… Был в моей жизни период, когда бесчестные, алчные люди хотели завладеть моими деньгами, не пренебрегая никакими средствами, не останавливаясь ни перед чем, вплоть до покушения на убийство. Но я, как видите, жив, и противники мои рано празднуют победу. Борьба еще не окончена, она только разгорается – теперь уже в новом виде, – продолжал Гаген, и лицо его оживилось, глаза засверкали. – Потому-то я и принял вашу сторону, потому-то не могу оставаться равнодушным при виде ваших страданий.

– Если я правильно поняла, то мои враги – и есть эти самые люди?

– Да. Но выслушайте меня до конца. Графиня, как мне давно известно, с первого взгляда узнала вас, но не подала виду, а, напротив, гнусно оклеветала для того, чтобы получить ваше состояние, так как в случае вашей смерти оно переходит к ней.

– Ну, а найденный в пропасти труп?

– Это пока что загадка для меня. Во всяком случае, следует признать, что столь неожиданное обстоятельство дает большой перевес графине.

– Но что же мне делать? – вскричала Лили. – Мне не нужны эти деньги, лишь бы кончилась ужасная неопределенность, в которой я оказалась, и прекратились злые козни против меня.

– Что бы ни случилось, графиня, не теряйте мужества и положитесь на меня. Знайте, я – с вами.

В эту минуту послышался звон колокольчика и вошедшая экономка доложила, что некий господин желает видеть доктора и говорить с ним.

Гаген простился с Лили и пошел к себе в кабинет. Он был очень удивлен, увидев там судебного врача Феттера.

– Здравствуйте, любезный коллега, – сказал тот, протягивая руку. – Мне нужно переговорить с вами по одному делу.

– Прошу садиться. Слушаю вас.

– Вы уже знаете, какой новый оборот приняло это дело с молодой графиней Варбург?

– Понятия не имею, – сказал Гаген.

– Разве вам не сообщили? – удивился Феттер. – В таком случае должен сообщить вам, что речь идет об освидетельствовании психического состояния находящейся в вашем доме особы.

– Но она здорова! – воскликнул Гаген.

– Физически здорова, – поправил Феттер. – А ее психическое состояние нуждается в освидетельствовании.

– Что вы хотите этим сказать, уважаемый коллега?

– Только то, что сказал. И очень может быть, что результатом такого освидетельствования будет признание умственной неполноценности этой особы.

Гаген недоверчиво взглянул на судебного врача.

– Неужели вы думаете, что я не обнаружил бы каких-нибудь отклонений от нормы?

– Я вполне уважаю ваши знания и опыт, любезный коллега, но позвольте заметить вам, что, видя эту особу постоянно, вы привыкли и невольно испытываете к ней сострадание, смотрите на нее совершенно не так, как смотрел бы человек посторонний и беспристрастный.

– Это может быть, – согласился Гаген.

– Я знал, что вы как человек умный поймете меня. То, зачем я пришел, не более чем очередной этап происходящего следствия. Ничего другого за этим не кроется. Я как врач давно подозреваю, что здесь имеет место любопытная психиатрическая загадка, совершенно особый род умственного расстройства. Вы знаете так же хорошо, как и я, сколь многоликой бывает эта болезнь и как много людей ей подвержены, причем не только они сами, но и окружающие до поры до времени ни о чем не подозревают. И вдруг – внезапное обострение, и болезнь, много лет протекавшая в скрытой форме, становится всем очевидной.

– И с этим трудно спорить, – согласился Гаген.

– Вполне естественно, – продолжал Феттер, – есть основания подозревать, что мы имеем дело именно с таким случаем. Вот я и хочу удостовериться, так ли это. Скажите, а вы сами не замечали в вашей пациентке чего-нибудь такого, что подтвердило бы мое предположение?

– Нет, – твердо сказал Гаген, – ничего подобного я не замечал, да мне и в голову не приходило искать в девушке какие-нибудь признаки умопомешательства, пусть даже временного. Убежден, что, думая таким образом, вы совершаете в отношении данной особы врачебную ошибку.

– Позвольте вам заметить, что подобного рода больные часто ведут себя весьма благоразумно, чем невольно вводят в заблуждение наблюдающих за ними врачей. В данном же случае я высказываюсь за такую точку зрения потому, что она не мне первому пришла в голову. Надеюсь, мне удастся доказать справедливость моих опасений.

При этих словах Гаген откровенно испугался. Судебный врач высказал свой диагноз в такой решительной форме, что можно было ожидать чего угодно. Тем более что Феттер был известен как человек упрямый, никогда не изменяющий высказанного однажды мнения.

Такие люди, несмотря на доброту и честность, порой бывают очень опасны.

– Что ж, уважаемый коллега, прошу, если в том есть необходимость, произвести освидетельствование, – сказал Гаген, не желая противоречить Феттеру, чтобы не возбудить его упрямство. – Мой дом всегда в вашем распоряжении.

– Я так и думал! – весело воскликнул Феттер, фамильярно похлопав Гагена по плечу. – Должен сказать, что вы очень ловко взялись за дело, чтобы создать себе имя и прибрести хорошую практику. Вы начали с того, что стали помогать бедным, – это уже прекрасная возможность снискать у жителей популярность. А скажите, вас вызывают ночью?

– Очень часто.

– И вы никому не отказываете?

– Никому и никогда, – ответил Гаген и с улыбкой добавил: – Коллега, уж не испытываете ли вы ко мне профессиональную ревность?

– Ревность? Я к вам? Ха-ха-ха! Мне ли этого бояться? Я здесь уже двадцать лет. Но вернемся к цели моего сегодняшнего визита. Молодая девушка не должна знать, что я пришел ее освидетельствовать. Только в этом случае она будет давать правильные ответы на мои вопросы, а я уж сумею во всем разобраться сам. Говорила ли она вам когда-нибудь о своем прошлом?

– Очень часто.

– Но в этом прошлом она всегда фигурировала как графиня Варбург?

– Всегда.

– Странно… – заметил доктор Феттер. – Подобные доверительные рассказы часто обнаруживают то, чего нельзя выведать другим способом. Ну хорошо, будем надеяться, что мне удастся разъяснить эту непонятную историю.

– Этим вы окажете правосудию большую услугу, – заметил доктор Гаген с едва уловимым сарказмом.

– О, мне это нередко удавалось, – без излишней скромности заметил Феттер. – Пойдемте. Молодой девушке вы меня представите как вашего дальнего родственника.

Гаген повиновался и повел доктора Феттера к Лили, которой и представил его как своего друга.

– Какая она хорошенькая, – прошептал доктор, затем шагнул к Лили и взял ее за руку, стараясь незаметно прощупать пульс.

– Я совершенно спокойна и здорова, доктор Феттер, – сказала Лили.

Доктор вздрогнул от неожиданности.

– Разве вы меня знаете? – удивленно спросил он.

– Конечно. Несколько лет назад, когда я была еще совсем маленькой, вы приехали к нам в замок и лечили меня от коклюша.

– Совершенно верно! – воскликнул удивленный Феттер. – У вас прекрасная память. Вероятно, вы и после этого видели меня?

– Да, после этого я еще раз или два видела вас, проезжая по городу.

Доктор Феттер сделал вид, что поверил объяснению девушки, хотя на самом деле это было не так. Замечание о коклюше соответствовало действительности, но Феттер считал, что умалишенные часто бывают наделены как бы двойным зрением и рассказывают о таких вещах, которые, казалось бы, им совершенно неизвестны.

Он поговорил с Лили еще некоторое время, попросил рассказать все, что ей было известно о том роковом вечере во время грозы, а сам внимательно наблюдал за ней.

На следующий день он пришел снова, но ни словом не обмолвился Гагену о результатах своих вчерашних наблюдений, а сообщил, что в два часа дня девушка должна быть в церкви, так как решено предъявить ей найденный в пропасти труп и таким способом попытаться получить от нее еще какие-нибудь показания.

В тот день, казалось, все и должно было решиться, потому что около трупа собрались вместе с доктором Феттером несколько юристов. Им предстояло стать свидетелями той сцены, которая неизбежно должна будет произойти. На встречу приглашена была и графиня Камилла Варбург. Она приехала аккуратно в назначенный час.

Труп был перенесен в часовню, положен на возвышение и накрыт покрывалом.

В глубине этой маленькой часовни помещался алтарь. На нем стояло распятие, освещенное двумя канделябрами. Большая часть помещения оставалась в полумраке.

Устроители этой затеи надеялись, что строгая торжественность святого места должна будет произвести сильное впечатление на нечистую совесть самозванки. Оставалось ожидать, что, неожиданно увидев труп, самозванка признается в обмане.

Решительная минута приближалась. Все зрители уже собрались. Недоставало только актеров.

Наконец на лестнице послышались шаги.

Дверь отворилась, и вошла Лили в сопровождении Гагена.

Гаген тотчас же оценил всю рискованность и важность этой минуты: он увидел стоявшую в стороне графиню, затем доктора Феттера и других свидетелей странной сцены. Живая Лили приведена к мертвой. И графиня Камилла не побоялась быть третьей при этом свидании.

Гаген подвел девушку к возвышению, и тогда один из присутствующих снял покрывало с трупа.

Все ожидали, что Лили, хотя ее и подготовили к предстоящему опознанию, в ужасе отпрянет, начнет каяться, но случилось совсем другое.

Увидев покойницу, Лили громко вскрикнула и, всплеснув руками, бросилась к возвышению, на котором та лежала.

– Это Мария! – душераздирающим голосом вскричала Лили. – Это Мария Рихтер. Боже мой, Мария умерла!

Слова девушки ошеломили Гагена и вместе с тем принесли внезапное озарение. Он украдкой взглянул на графиню. Та сохраняла полное спокойствие при этой ужасной сцене и с холодным высокомерием поглядывала на свою падчерицу.

Все присутствующие с жадным вниманием следили за происходящим.

– Мария! Дорогая моя сестра! – рыдала Лили. – Ты умерла, ты навсегда покинула меня…

Чем объяснялось такое ее поведение? Следствием безумия или истинной скорбью? Были ли ее слова доказательством сумасшествия или же исходили из сердца, которое обливалось кровью при виде бездыханного тела своей лучшей подруги? Неужели доктор Феттер сочтет эту сцену новым доказательством психического заболевания, истинная причина которого скрыта, будто во мраке?

Наконец настала полная тишина.

Пока что было ясно одно: желаемая цель не достигнута. Приведенная к трупу девушка действительно взволнована, глубоко взволнована, но совсем иначе, чем ожидалось. Надеялись, что вид трупа заставит ее сознаться. Она же объявила, что это ее молочная сестра Мария Рихтер.

– Итак, – обратился к Лили один из юристов, – вы по-прежнему утверждаете, что являетесь графиней Варбург, и думаете объяснить запутанное дело тем, что лежащая перед вами покойница не кто иная, как ваша молочная сестра Мария Рихтер?

– Да, это Мария, – отвечала сквозь слезы Лили. – Я узнаю ее…

Графиня величественно повернулась к юристу.

– До сих пор, – сказала она, – я не упоминала об одной примете, по которой можно легко опознать мою дочь и которая должна уничтожить последние сомнения. На правом плече моей дочери имелось родимое пятно величиной с вишню. Я прошу господина доктора поискать этот знак на трупе.

При этих словах Лили отшатнулась и с изумлением уставилась на графиню.

– Что ты говоришь? – вскричала она. – У меня было такое пятно?

Графиня даже не взглянула в ее сторону.

– Это неправда! – воскликнула девушка в отчаяньи. – Не у меня, а у Марии Рихтер было на плече такое пятно!

Но несчастную девушку уже никто не слушал.

– Слова графини справедливы, – сказал доктор Феттер, произведя осмотр. – На правом плече покойной, действительно, находится темное родимое пятно величиной с вишню.

– Выслушайте меня! – с ужасом и отчаянием взывала к собравшимся Лили. – Клянусь вам, что это – Мария Рихтер. Графиня, моя мачеха, и ее управляющий фон Митнахт задумали погубить меня. Это он толкнул меня в пропасть, а мачеха тоже хотела моей смерти. Я мешаю ей, поэтому она и клевещет на меня…

– Она сумасшедшая, – холодно произнесла графиня, – или самая наглая обманщица, какую я когда-нибудь видела.

– Они оба хотели моей смерти, моей гибели! – продолжала Лили, с мольбой протягивая руки к присутствующим. – Я только недавно поняла это. Я стояла у них поперек дороги, поэтому должна была умереть или навсегда исчезнуть…

Но кто мог поверить ее словам? Доктор Феттер со вниманием следил за каждым словом и жестом молодой девушки. Для него она по-прежнему оставалась умалишенной.

Графиня простилась со всеми и гордо удалилась.

Никто из присутствующих, кроме Гагена, не верил Лили, и когда доктор Феттер шепнул стоящему рядом юристу: «Она сумасшедшая!» – слова эти встретили гораздо больше доверия, чем все клятвы несчастной девушки.

Труп снова накрыли простыней. Присутствующие покинули часовню. Гаген взял Лили под руку и вывел на свежий воздух.

Когда спустя несколько дней вновь собралось заседание суда по делу об исчезнувшей графине, доктор Феттер заявил, что, по его мнению, мнимая графиня – сумасшедшая. Однако есть надежда, что хороший уход за ней в клинике для умалишенных может исцелить ее.

Услышав такой диагноз, Лили страшно побледнела и не в состоянии была произнести ни слова.

Напрасно доктор Гаген старался доказать необоснованность диагноза судебного врача, напрасно приводил доказательства ясности рассудка своей подопечной. Слова его и доводы лишь раззадоривали упрямство Феттера и будили в нем дух противоречия.

Суд вынес решение: мнимую графиню Варбург поместить в сумасшедший дом.

Услышав это, Лили громко вскрикнула и упала без чувств на руки доктора Гагена.

С глубоким состраданием смотрел он на бледное личико невинной девушки, потерпевшей поражение в неравной борьбе.

Графиня могла торжествовать…

ХХVIII. ДОМ УМАЛИШЕННЫХ

На пологой возвышенности, поросшей лесом, виднелось большое здание, окруженное высокой каменной стеной. Железные ворота здесь всегда были заперты, окна дома забраны решетками. Глубокая тишина царила вокруг этого уединенного здания.

Но за высокой оградой, внутри двора, в определенные часы дня можно было видеть самых необычайных людей. Мужчины и женщины всех возрастов, они ходили по широкому двору, размахивая руками, разговаривали сами с собой и при этом казались совершенно незнакомыми друг с другом.

Костюмы их были самыми необычайными. Тут седой старик, накинув на себя плащ, точно Цезарь тогу, декламировал стихи. Там молодая женщина громко смеялась и пела, ни на кого не обращая внимания. Одного взгляда на подобное странное общество было достаточно, чтобы понять, что вы находитесь в сумасшедшем доме. И это, действительно, была лечебница для умалишенных, которая носила имя Святой Марии и находилась в десяти милях от Варбурга. Сюда помещали всех окрестных психически больных людей.

Директор этого учреждения и его помощник жили в одной части здания, больные находились в другой – под присмотром сторожей и сиделок.

Директор в кабинете слушал донесение своего помощника, когда вошел инспектор и осведомился, не будет ли каких-нибудь указаний от господина директора. Инспектором был высокий старик, который от долгого общения с умалишенными сам внешне походил на человека не в своем уме, сходство с которым особенно усиливалось от беспокойного выражения его глаз.

– Надета ли смирительная рубаха на больного из шестьдесят пятого номера? – спросил директор.

– Да, господин директор, утром с ним случился припадок бешенства, а теперь он лежит как мертвый.

– Есть у вас свободные места?

– Да, есть два места на нижнем этаже.

– Нет, не там. Я имею в виду, есть ли свободная отдельная палата.

Инспектор подумал немного.

– К сожалению, все отдельные палаты заняты. Только те свободные места на нижнем этаже.

– Какое из них получше?

– В угловой палате.

– Это там, господин директор, где вчера умерла молодая женщина, – вмешался в разговор помощник, врач-психиатр. – Я докладывал вам.

– Хорошо, – сказал директор. – Мне дали знать, что сегодня поступит новая пациентка. Она считает себя графиней, и, как мне сообщили, с первого взгляда ее никак нельзя принять за умалишенную. Сколько больных в угловой палате? – обратился он к инспектору.