Текст книги "Бледная графиня"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

Доктор Гаген вернулся к врачебной практике. Дел у него было невпроворот. Бедняки со всей округи шли к нему за помощью, и он сам днем и ночью готов был откликнуться на зов страждущих.

Бруно мог только удивляться подвижничеству Гагена, который всего себя целиком отдавал заботам о страждущем человечестве. Доктор без колебаний шел туда, где был нужен, и никто не знал, что получает помощь от человека, который по своему положению и богатству мог бы всю оставшуюся жизнь посвятить одним только развлечениям. Более того, многие нуждающиеся вообще иной раз не знали, от кого им приходит помощь.

В тот день, когда Филибер выехал из Варбурга, Гаген, как всегда, вернулся домой поздно и, наскоро подкрепившись, ушел в кабинет, чтобы написать несколько писем в Париж и Вену. Мысль о сыне мучила его. Он хотел узнать истину. И тут он услышал, как звякнул входной колокольчик. Старуха-экономка открыла дверь и пришла доложить о приезде капеллана. Гаген взглянул на нее с удивлением – капеллан? Что за капеллан?

Но он не успел еще ничего сказать, как на пороге возник и склонился в низком поклоне Филибер. Гаген вспомнил, что в прежние времена он был духовником Камиллы. Как попал он сюда? Приехал из Парижа? От старого Брассара? Не привез ли он известий о Леоне?

Гаген встал навстречу вошедшему.

– Позвольте, ваша светлость, напомнить, кто я…

– Не трудитесь, – перебил его Гаген, – я помню вас. И оставьте «светлость» в покое. Раз уж вы нашли меня, то знайте, что здесь я живу под именем доктора Гагена. Вы из Парижа?

– Точно так, господин доктор, – ответил Филибер.

– Насколько я знаю, вам известны некоторые мрачные обстоятельства моего прошлого, – сказал Гаген. – Вы, помнится, были духовником Камиллы фон Франкен.

– Графиня вышла замуж и уже овдовела. Она живет в замке недалеко отсюда.

– Я знаю.

– Вы видели графиню, после того как поселились здесь?

– Один раз и только как доктор Гаген. Но что привело вас ко мне, капеллан?

– Желание увидеть вас. Я узнал от старого Брассара, с которым виделся совсем недавно, где и под каким именем вы живете.

– От старого Брассара? Что же еще он вам сказал?

– Немного рассказал о молодом человеке, порученном его заботам.

– А знает ли он, где сейчас этот юноша? – поспешно спросил Гаген.

– Я вполне понимаю ваше волнение, доктор Гаген…

– Вы знаете тайну рождения этого молодого человека, поэтому вам я могу сознаться, что очень хочу его видеть, а стало быть, и узнать, где он живет. Когда вы появились, я было подумал, что вы пришли сообщить мне что-нибудь о сыне.

– Я часто видел Леона Брассара и много говорил с ним…

– Ах, как я хочу его увидеть, показать ему мою родину! Мое измученное сердце хочет встречи с ним. И я давно взял бы его к себе, если бы… Впрочем, оставим эти объяснения. Теперь я, как никогда раньше, хотел бы иметь возле себя сына и не оставляю надежды, что небо сжалится надо мной. Надеюсь, что из него вырос достойный человек, ведь он был отдан в хорошие руки и получил прекрасное образование. Наверное, ему недоставало родительской любви. Все-таки, несмотря на искреннюю к нему привязанность, старый Брассар не отец. Вы меня понимаете, капеллан: молодой человек вырос без отца и матери. Я боюсь, что это сказалось на нем. Но он еще очень молод, и, может быть, мне удастся исправить свою вину.

– Значит, вы, доктор Гаген, любите молодого Брассара?

– Как вы можете об этом еще спрашивать, капеллан? Было бы противоестественно, если бы отец не любил своего сына. И я сознаюсь вам, что надежда на сына – единственная светлая точка на моем мрачном жизненном горизонте, и небо будет слишком жестоко, если лишит меня этой последней надежды. Кстати, вы не знаете, куда пропал Леон, после того как дурно и необдуманно поступил с названным отцом?

Филибер пожал плечами.

– Нет, к сожалению, – тихо сказал он и добавил уже громче, меняя тему разговора: – Доктору Гагену известно, что я был духовником Камиллы фон Франкен. Старинная привязанность влечет меня к ней, теперь уже графине Варбург, и когда мое желание исполнится, я скоро буду иметь честь видеть вашу светлость уже как капеллан замка.

При последних словах Гаген, поняв, куда клонит Филибер, встал, словно хотел разом обрубить неприятный для него разговор. Филибер тоже встал.

– Оставим это, капеллан, – сказал Гаген безразличным тоном.

– Разве нет никакой надежды на примирение? – вкрадчиво спросил тот.

Гаген словно и не слышал его вопроса.

– Вы едете в Варбург, чтобы занять там место капеллана, как я понял, но будет лучше, если вы не станете распространяться о нашей встрече, – сказал он. – Что же до остального, то не мне судить о ваших помыслах и поступках.

– Но я был бы очень счастлив, если бы мне удалось, ваша светлость, способствовать вашему сближению с Камиллой. Наверное, так было бы…

– Извините, господин капеллан, – перебил его Гаген, – но мне еще надо посетить одного больного. Каждый, сами понимаете, служит Богу по-своему. И я бы желал, чтобы вы, при исполнении ваших обязанностей, были так же душевно удовлетворены, как и я.

Гаген поклонился капеллану.

Филибер простился и ушел вполне довольный. Он узнал то, что хотел узнать: принц Аналеско не имел ни малейшего желания сблизиться с Камиллой и, следовательно, не будет его соперником в притязаниях на бледную графиню.

ХII. ПОЖАР В СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ

Доктор Вильм вечером возвратился из Варбурга, где официально сообщил хозяйке замка, что переданная в заведение мнимая графиня совершенно здорова.

Побывал он по пути и у доктора Феттера, но все старания Вильма убедить последнего в том, что диагноз в отношении Лили поставлен неправильно, не имели ни малейшего успеха.

Возвратившись в больницу, Вильм сейчас же отправился к Лили, чтобы узнать, как она себя чувствует. Потом осмотрел других больных. Все было нормально и в надлежащем порядке. Даже в тех палатах, которые были поручены надзору Доры Вальдбергер, ничто не могло дать повода к неудовольствию.

Сама же Дора в это время разносила больным ужин. Когда Вильм оказался рядом с ней, она сделала вид, что не замечает его.

Завершив обход, доктор Вильм переговорил с инспектором и, убедившись, что в его отсутствие не произошло ничего особенного, отправился отдыхать к себе в комнату, поскольку было довольно поздно.

В заведении зажгли лампы, но из экономии светили они вполнакала, и большая часть больничного коридора была едва освещена.

Директор ночью в больницу никогда не приходил. Доктор тоже в позднее время появлялся здесь только в исключительных случаях, когда с кем-то из больных случались припадки. Наблюдать же за порядком в это время входило в обязанности инспектора, для чего он обычно в десять часов вечера делал обход дома, а потом уходил к себе до следующего обхода, который начинался в шесть утра. Ну, а в этот глухой ночной промежуток в больнице оставались только надзиратели и сиделки.

Женское отделение было полностью отделено от мужского. Каждое из них занимало по два флигеля в два этажа, и на ночь в каждом флигеле находилось по надзирателю или сиделке, так что фактически в это время суток за всей больницей присматривали только четыре человека. Но и эти четверо, как правило, около полуночи засыпали где-нибудь в укромном уголке – все равно им в течение ночи совершенно нечего было делать, поскольку буйные на ночь обычно привязывались к кроватям, а остальные больные не требовали пристального надзора.

В ту ночь во флигеле, где была комната Лили, дежурила Мария Биберштейн, в другом же – Дора Вальдбергер.

Мария Биберштейн заснула вскоре после обхода инспектора. На мужской половине надзиратели не замедлили последовать ее примеру.

Во всем заведении не спала одна только Дора Вальдбергер. С нетерпением ожидала она полуночи. Наконец желанное время подошло. Убедившись, что все в больнице спят, Дора приступила к исполнению своего дьявольского замысла.

У очень многих на ее месте в последние минуты не хватило бы духу на такое и они отказались бы от своего намерения, тем более грозившего неминуемой гибелью стольким людям. Но Дора Вальдбергер была совершенно спокойна, ее совесть молчала: долгое общение с умалишенными заглушило в ней всякие человеческие чувства. В ее душе жила только одна страсть и любовь – деньги. Сострадание было ей незнакомо, и из-за лишнего талера она готова была пойти на все. Уже и сейчас скопленные ею деньги давали Доре возможность безбедно прожить, даже лишившись места, но она скорей позволила бы убить себя, нежели дотронулась бы до них.

Осторожно войдя во флигель Марии Биберштейн, Дора остановилась и прислушалась. В некоторых комнатах то пели, то вскрикивали больные, и она опасалась, что это может разбудить сиделку. Но та спала сном праведницы и ничего не слышала.

Тогда Дора Вальдбергер поднялась на второй этаж, где кроме палат для больных находилось еще небольшое помещение для дров, керосина и прочей хозяйственной утвари. Дора осторожно стала раскладывать небольшими кучками дрова на деревянном полу коридора у деревянной же стены.

Строения больницы были так тесно поставлены друг к другу, что в случае пожара в одном из них гибель других была почти неизбежна, тем более что заведение находилось в стороне от жилья, и помощь не могла подоспеть быстро.

Разложенные дрова Дора стала поливать маслом для ламп. Она не трогала керосин, боясь, что его запах может выдать ее.

Никто не подозревал, какое страшное дело готовится сейчас в ночной тьме. Все благоприятствовало поджигательнице, и она уже была близка к цели.

Но по мере того как приготовления подходили к концу, опасность и для самой Доры возрастала. Но она все предусмотрела, На тот случай, если ее застанут на месте преступления, она решила притвориться помешанной. Она легко могла сделать это, ибо перевидала сотни больных и знала едва ли не все виды душевных болезней. Но дом спал, и никто не мешал ей довести до конца губительное дело.

Завершив приготовления, Дора, не мешкая, подожгла одну кучку за другой. Сухое смолистое дерево, политое к тому же маслом, быстро вспыхнуло и начало разгораться, треща и дымя. Тогда Дора открыла окно, чтобы дать выход дыму и увеличить приток воздуха. Пламя этих костров взметнулось вверх, запылало яростнее.

Окинув довольным взглядом свою работу, Дора Вальдбергер поспешно вышла и, возвратившись в свой флигель, наблюдала оттуда за разгорающимся пожаром.

Больные и персонал все еще спали, ничего не подозревая. Каким ужасным должно было стать их пробуждение в окружении бушующего огня! Какие страшные сцены готовились вот-вот разыграться среди ночного мрака! Теперь уже почти невозможно было преградить путь огненному чудовищу. Еще час – и весь флигель будет объят прожорливым пламенем.

Огонь распространялся с ужасающей быстротой. Наконец дым потянуло в нижний этаж. Он заставил проснуться крепко спавшую Марию Биберштейн.

Но, прежде чем она успела опомниться ото сна и сообразить, в чем дело, наверху послышался крик:

– Пожар! Помогите! Пожар! Пожар!..

А огонь уже проник в палаты больных.

Сиделка вскочила. И этот вопль, и едкий запах дыма развеяли остатки ее сна и заставили мгновенно оценить ситуацию. Она бросилась наверх.

Крики о помощи были услышаны и в других концах больницы. Надзиратели проснулись. Больничный коридор был объят пламенем. Из-за волн огня неслись отчаянные вопли больных.

Через несколько минут вся больница была на ногах. Со всех сторон бежали люди, несли ведра, пожарные шланги и другие пожарные принадлежности. Но было видно, что многих несчастных, захваченных огнем врасплох, едва ли удастся спасти, что они погибнут, прежде чем огонь будет потушен.

Четыре палаты уже были отделены от мира стеной огня, за которую нечего было и думать проникнуть. Крики несчастных становились все громче и отчаянней.

Вдруг из пламени вырвались две полуодетые женщины. Им чудом удалось выломать дверь в своей палате и спастись. Ноги их были страшно обожжены. Они не могли стоять.

Но большинство оставалось во власти огня.

– Больные должны быть спасены! – закричал доктор Вильм.

– Помогите! Я задыхаюсь! Я задыхаюсь… Помогите!.. – рвался из пламени раздирающий душу крик.

– Это мнимая графиня! – воскликнула, ломая руки, Мария Биберштейн. Она сама сейчас выглядела как помешанная. – А рядом с ней, через стенку, спит глухая старуха…

Лили и глухую старуху отделял от них шквал огня. Тугая струя из брандспойта, шипя, била в огонь, но все было напрасно: пламя росло, словно вода давала ему новую пищу. Несчастные, казалось, были обречены на неминуемую гибель.

– Вебер! – крикнул доктор одному из надзирателей, которого он знал как смелого и решительного человека. – Хватит ли у вас мужества следовать за мной? Я хочу попытаться спасти этих двоих. Вы берете на себя глухую старуху, а я – графиню.

– Я готов, господин доктор, – отозвался надзиратель.

Облив себя водой из шланга, они бросились в пламя.

Взгляды остальных проводили смельчаков, которые мгновенно исчезли в клубах огня и дыма.

Надзирателю выпала более легкая задача, поскольку глухая помещалась ближе. Уже через несколько минут Вебер вынырнул из пламени с обгоревшими волосами, в тлеющей одежде, но с окончательно обезумевшей от страха глухой старухой на руках.

Взоры всех снова обратились к бушующему пламени. Затаив дыхание, люди ждали, что и доктор, так же как надзиратель, вот-вот возникнет из огня. Но напрасно! Минуты проходили за минутами, а его все не было…

Еще один вскрик Лили послышался наверху, и все стихло. Наступила зловещая тишина, которую нарушал только треск пламени.

XIII. ИССЛЕДОВАНИЕ ТРУПА

В один из апрельских вечеров по дороге, ведущей к замку Варбург и рыбачьей деревне, ехала старая неуклюжая карета. Кучер то и дело подгонял невзрачных лошадей. В карете сидели трое: доктор Гаген, государственный стряпчий Шмидт и ученый-химик Польман.

– Тут, может быть, скрывается какое-нибудь преступление, – говорил Гаген своим спутникам дор¦гой. – Умерший получил место лесничего в замке, но занимал его очень недолго. Во время моего отсутствия он, как мне рассказывали, попал как-то в склеп замка и долгое время был вынужден просидеть в нем, не в состоянии выйти.

– Может, это и объясняет его болезнь, начавшуюся с того времени? – предположил Шмидт.

– Что вы на это скажете, Польман? – поинтересовался Гаген.

– Подобные вещи иногда могут иметь очень дурные последствия.

– Хорошо, допустим, что проведенная в склепе ночь отразилась на его здоровье. Но дальше-то? Выбравшись на волю, он ушел в деревню, где квартировал у одного рыбака. И, по единодушному уверению местных жителей, скоро поправился и был почти здоров. Но вдруг снова заболел, причем при очень странных обстоятельствах. Я могу предположить, что он был отравлен или сам отравился. Во всяком случае выяснить это не мешало бы.

– Несомненно, – согласился стряпчий. – Думаю, исследование трупа все и объяснит.

– Положение больного ухудшалось очень быстро, – продолжал Гаген. – По виду трупа можно было предположить, что он страдал долгой и продолжительной болезнью, истощившей все его силы. Но это предположение едва ли состоятельно, так как болезнь его была очень скоротечна. Те, кто видел труп лесничего, говорят, что тело его высохло, как пергамент…

– Это, однако, странно, – заметил стряпчий.

– Господин Польман сказал мне сегодня, – добавил Гаген, – что подобные признаки характерны для отравления ядами, изготовленными из рвотных орешков, – стрихнином и бруцином – при приеме их малыми дозами.

– Да, именно так, – подтвердил химик. – К тому же я могу добавить, что как стрихнин с бруцином, так и менее опасный игазурин легко обнаружить в трупе.

– Я сам долго изучал яды, – сказал Гаген, – но, желая, чтобы исследование носило беспристрастный характер, принимать в нем участие не стану, предоставляя вам на это полное право.

Карета остановилась. Было около десяти часов вечера. Вокруг лежал глубокий мрак.

– Теперь нам надо немного пройти пешком, – сказал Гаген, первым выходя из кареты. – Я провожу вас, поскольку хорошо знаю дорогу.

Вслед за Гагеном вышел стряпчий, а после него – химик, держа под мышкой небольшой ящик.

– Предупредили вы могильщика? – спросил Шмидт.

– Нет, не стал заранее. Чем меньше знают о наших намерениях, тем лучше. Ночное время тоже выбрано из-за этого. А могильщика – он же здесь и ночной сторож – мы должны встретить по дороге. Графине же Варбург о результатах исследования я позже сообщу сам. Мы могли бы и ее известить заранее и пригласить присутствовать при вскрытии тела, но ведь она дама, и, я повторяю, для всех будет лучше, если мы сделаем свое дело в тайне и тишине.

Все трое отправились по дороге, спускавшейся вниз к деревне.

Немного не доходя до деревни, они увидели идущую им навстречу высокую широкоплечую фигуру с длинной остроконечной палкой в руках.

Гаген остановился.

– Вы ночной сторож Фохт из Варбурга? – спросил он.

– Да, это я! – Фохт с удивлением уставился на черные силуэты Гагена и его спутников, потому что в такое позднее время тут обычно никто не ходил.

– Проводите нас в деревню, – предложил Гаген. – Вам предстоит работа, за которую хорошо заплатят.

– Работа? Какая работа?

– В деревне вы все узнаете.

Деревенский староста – старый рыбак – собрался уж было улечься спать, когда к нему в сопровождении Фохта пожаловали Гаген и его спутники.

Стряпчий подал старосте постановление суда, и тот, вооружившись масляным светильником, принялся медленно читать его.

– Как! Вы хотите выкопать тело Милоша? – крайне удивился он.

– Нам необходимо его исследовать, – пояснил Гаген. – Ночное время самое удобное для такого дела, поэтому мы и пришли к вам так поздно.

– Так вы хотите сделать это прямо сейчас? – Удивлению старосты не было предела.

– Да, именно сейчас. Еще нет одиннадцати, а к утру мы все закончим.

– Ты слышишь, Фохт? – обратился староста к сторожу. Должно быть, необычное распоряжение суда никак не укладывалось у него в голове. Во всяком случае, ни о чем подобном ему еще не приходилось слышать.

– Да слышу я! – покачал головой сторож. Он был в таком же недоумении.

– Но раз суд постановил, делать нечего, придется исполнять, – заключил наконец староста.

– Я здешний могильщик, господа, и мог бы взять это дело на себя, – предложил Фохт.

– Да, конечно, – согласился за всех Гаген. – Только пригласите кого-нибудь на помощь, чтобы работа шла быстрей. Сами вы получите десять талеров, а ваши помощники – по пять, – пообещал Гаген.

Последние слова произвели на Фохта магическое действие. Он моментально исчез в поисках помощников.

– Я тоже должен присутствовать при раскапывании могилы? – спросил староста без особого восторга.

– В этом нет необходимости, – сказал Шмидт. – Достаточно того, что там как представитель суда буду я.

Спустя несколько минут явился ночной сторож в сопровождении трех рыбаков с лопатами и фонарями.

– Вам объяснили, зачем вас позвали? – спросил у них Гаген.

– Да, конечно.

– Тогда сейчас же пошли на кладбище. Ведите нас, Фохт. Пойдемте, господа! – пригласил Гаген и Шмидта с Польманом.

Простившись со старостой, они пошли вдоль деревни, обитатели которой давно уже спали крепким сном. Повсюду стояла глубокая тишина, лишь кое-где изредка лаяли собаки. Впереди всех шел Фохт с одним из своих подручных, за ним следовали Шмидт, Гаген, химик, а замыкали шествие рыбаки.

Но вот последние дома деревни остались позади, и процессия подошла к маленькому сельскому кладбищу.

Войдя на священную землю, Фохт и его спутники почувствовали невольный мистический страх при мысли, что они идут нарушать покой мертвых.

– Ну же, приступим к работе, – бодро сказал Гаген, интуитивно понимая состояние присутствующих. – Не думайте, что вы оказываете помощь несправедливому делу, – обратился он к рыбакам. – Суд решил, что это необходимо для раскрытия истины.

– Так-то оно так… – нерешительно согласился один из рыбаков. – Но зачем все-таки тревожить мертвых в могилах?

– Труп Милоша должен быть исследован…

При упоминании о безвременно умершем молодом лесничем рыбаки невольно вздрогнули. «Вампир!» – мелькнуло в их головах.

По народному поверью человек, убитый вампиром, лежит в гробу, как живой, с кроваво-красными губами, поскольку и он, в свою очередь, становится вампиром. Чтобы убедиться в этом, господа и хотят извлечь из земли тело Милоша, решили суеверные рыбаки.

– Тогда сначала прочитаем вместе молитву, – предложил Гаген. – Мы приступаем к делу, угодному Богу. Покой мертвых будет нарушен ненадолго и с благими целями, и этой же ночью труп снова займет свое место в могиле.

Слова Гагена несколько приободрили рыбаков. После краткой молитвы они уже без колебаний приступили к работе. Поставив фонари на землю, чтобы свет падал в могильную яму, они принялись рыть землю. Работа шла споро, и через непродолжительное время лопаты глухо стукнулись о крышку гроба. Могила оказалась неглубокой, и скоро гроб был освобожден от земли.

Тогда, по приказанию Гагена, Фохт отвинтил винты, державшие крышку, а затем в могилу спустились доктор Гаген и химик с фонарем и своим ящиком. Рыбакам сверху не было видно, что делалось в могиле. Через несколько минут Гаген и Польман вылезли оттуда и снова закрыли гроб крышкой. Фохт завинтил винты, и рыбаки начали засыпать могилу.

В скором времени все было приведено в прежний вид. Ночные гости оставили кладбище. Гаген тотчас же рассчитался со сторожем и рыбаками, дав им даже сверх обещанного. Те не знали, как выразить свою благодарность.

Затем доктор со своими спутниками сел в ожидавший экипаж и отправился в город, куда они прибыли еще до рассвета.

Спустя десять дней Гаген снова явился в рыбачью деревню. Он отыскал там дом, ставший последним приютом его бывшего слуги Милоша. Тут он узнал, что опальному лесничему присылали из замка кушанья и вино, от которых он, конечно, не отказывался. Рыбаки также говорили, что слуга из замка всегда уносил назад посуду с остатками пищи.

Собрав эти сведения, Гаген отправился в замок. Он пошел пешком через парк, отправив вперед в замок свой потрепанный экипаж.

В замке Гаген подал лакею визитную карточку и велел доложить о себе графине.

Прошло несколько минут. Графиня медлила с приемом доктора. Быть может, предчувствовала, что ничего хорошего от этого свидания ждать ей не придется.

Наконец она решилась и, выйдя в гостиную, велела пригласить неожиданного гостя. Ни один мускул ее прекрасного лица не дрогнул. Никто и не заподозрил бы, что она в эти минуты испытывает сильное волнение. Но графиня была готова ко всему и давно уже ожидала борьбы, которая сейчас только начиналась. Она была уверена, что Гаген в ее власти, и рассчитывала опять выйти победительницей.

В дверях гостиной появился Гаген. Какая встреча! Эту женщину, стоявшую сейчас перед ним, он когда-то любил со всем пылом юной страсти, тогда как она пыталась хладнокровно лишить его жизни. Несмотря на прошедшие с того времени двадцать лет, она оставалась такой же поразительной бледной красавицей, таинственным чарам которой не мог противостоять никто.

Никто! В течение всей своей бурной жизни Камилла встретила только одного такого человека, но и он в конце концов сделался ее рабом.

Вампир! Глядя сейчас на Камиллу, Гаген вдруг вспомнил древнее народное поверье…

С легким поклоном Гаген переступил порог гостиной, огляделся, чтобы убедиться, что в ней нет никого, кроме графини.

– Я не буду вам представляться. Мы достаточно давно и хорошо знаем друг друга, – сдержанно сказал он. – И я думаю, наедине мы можем временно оставить наше инкогнито. Вы – Камилла фон Франкен, хотя и носите теперь другое имя, я – Этьен Аналеско, живущий в здешних местах под именем Гагена.

– Я уже видела вас в обществе господина Эйзенберга, и мне показалось тогда, что я узнала вас, ваша светлость, но я так давно вас не видела, что боялась ошибиться, – ответила графиня.

– Что ж, перейдем прямо к делу, – холодно продолжил Гаген. – Я пришел сюда, чтобы исполнить данное мне поручение.

– Присядьте, ваша светлость, – показала графиня на кресло.

– Итак, графиня, я пришел не к Камилле Франкен, которая давно в моем сердце похоронена, а к владетельнице Варбурга с известием, которое может иметь для нее важное значение.

– Жду с нетерпением, ваша светлость.

– На место несчастного Губерта Бухгардта вы взяли лесничего Милоша.

– Милош был не мой, а ваш слуга, ваша светлость. Он поплатился тяжелой болезнью за неумеренное любопытство и умер.

– Не эта болезнь была причиной его смерти.

– Нет? Тогда от чего же он умер?

– От яда! – резко ответил Гаген, не спуская с графини глаз. Он старался не упустить того впечатления, которое произведут его слова.

– От яда? – переспросила она удивленно. – Откуда же такие сведения?

– Труп Милоша был исследован.

– Труп? Но ведь Милоша давно похоронили, ваша светлость.

– Это нисколько не меняет дела. Труп эксгумирован, и в его внутренностях обнаружены следы яда.

В первую минуту известие это, казалось, встревожило графиню, но она тотчас же овладела собой.

– Чрезвычайно любопытно, – сказала она и попросила: – Расскажите, ваша светлость, поподробнее, это так интересно!

– Интересно? Ну, это как кому. А вот очень важно – несомненно, так как помогает прикоснуться к тайне, которая возбуждает не интерес, а ужас, – ответил Гаген ледяным тоном, не сводя с графини глаз. – В трупе были найдены ясные следы растительного яда. Яд этот кристаллизуется четырехгранными бесцветными призмами. Он не имеет ни малейшего запаха, чрезвычайно горек, с металлическим привкусом и трудно растворяется. Это был яд из рвотных орешков. Существует три вида таких ядов. Надо было определить, который из них обнаружен в трупе. Оказалось – самый опаснейший из них – стрихнин.

Выражение беспокойства на мгновение мелькнуло на лице графини при последних словах Гагена.

– Почему именно стрихнин? Как это можно было узнать? – спросила она.

– Из двух прочих игазурин представляет собой кристаллы шелковистого блеска, а бруцин, хотя и более схож со стрихнином, но имеет более тонкие призмы. В трупе Милоша, которому вы, как известно, посылали от щедрот своих кушанья и напитки, были найдены явственные следы стрихнина.

– Я не знаю, ваша светлость, какое отношение может иметь ко мне ваше сообщение, – сказала графиня, гордо поднимаясь. – Что мне за дело до трупа вашего слуги? Я, право, не понимаю…

– Просто я должен был сообщить вам как владетельнице Варбурга об открывшемся преступлении, совершенном на вашей земле. Свое поручение я выполнил! – Гаген с достоинством поднялся вслед за графиней.

– Может быть, здесь нет никакого преступления, а всего лишь самоубийство? Этот слуга, помнится, был в то время в крайней нужде.

– Со временем все объяснится, не сомневаюсь. Ну, а сейчас моя миссия закончена, – сказал Гаген. – Мне остается только откланяться.

Церемонно поклонившись, он медленно вышел из гостиной.

Некоторое время графиня смотрела ему вслед, погруженная в мрачную задумчивость.

– Хорошо, – наконец зловеще сказала она. – Борьба начинается. Я принимаю твой вызов!

Графиня подошла к окну и выглянула. Ее неожиданный гость садился в карету.

«Берегись, Этьен! – мысленно пригрозила она. – В этой борьбе тебе не избежать поражения и смерти. Победа все равно будет на моей стороне».

XIV. НОВЫЙ СЛЕД

Прошло две недели после пожара в доме умалишенных.

Бруно внимательно просматривал большую объемистую книгу, где были помещены списки всех почтовых учреждений Германии. Списки эти дал Бруно на время знакомый почтовый чиновник. Асессор хотел проверить одну возникшую у него идею.

Благодаря инспектору Нейману, Бруно получил несомненные доказательства того, что депеша, заставившая Марию Рихтер покинуть Гамбург в неизвестном направлении, была послана не из Бонна. И было крайне важно узнать, откуда ее отправили, а если возможно, то и ее содержание.

Задача Бруно упрощалась тем, что ему достаточно было просмотреть названия тех имеющих почтовые учреждения городов и селений, которые начинались с буквы Б, поскольку именно она наиболее отчетливо просматривалась на почтовом штемпеле злополучной депеши. И на первой же странице внимание Бруно привлекло одно название. Он сравнил его с тем, что просматривалось на штемпеле, вскочил и, схватив шляпу, помчался к доктору Гагену.

– Хорошая новость, Этьен! – с порога воскликнул Бруно. – Мне кажется, я напал на новый след.

– Проходите, расскажите, в чем дело? – попросил Гаген, пожимая руку другу.

– Мне кажется, что я напал на истинный след пропавшей Марии Рихтер. По-моему, я нашел место, откуда была послана депеша. В пяти или шести милях отсюда находится маленькая железнодорожная станция Баум.

– Баум… Да, я припоминаю это название.

– Так вот, взгляните теперь на штемпель телеграммы, обозначающий место ее отправки.

– Что ж, это вполне может быть и Баум, так же как и Бонн, – согласился Гаген.

– Я хочу сегодня же съездить туда, – продолжал Бруно, – и узнать, не оттуда ли была послана депеша. Если мое предположение оправдается, расспрошу телеграфистов, не помнят ли они отправителя. Возможно, удастся узнать и ее содержание.

– Да, это было бы очень хорошо, Бруно, – сказал Гаген. – Если вы не ошибаетесь, то, вероятно, прольется свет на одну из самых темных сторон этого дела. Спешите, друг мой. Если вы найдете следы депеши, многое станет ясно в том, чего мы сейчас не можем понять. Если она была послана графиней, Митнахтом или их людьми, тогда не останется сомнения, что несчастная, найденная в пропасти, действительно Мария Рихтер. Ее, стало быть, вызвали из Гамбурга и… И ряд ужасных злодеяний пополнился еще одним. Так что молодая графиня была, наверное, права. Необходимы только доказательства, и, может быть, вы сегодня же их найдете.

Бруно тотчас же простился с Гагеном и поспешил на железнодорожную станцию. Его просто изводило нетерпение. Минуты, остававшиеся до отхода поезда, показались ему вечностью.

Его возбуждение было вполне понятно. Ведь дело принимало другой оборот. «Мария Рихтер была депешей вызвана из Гамбурга. Графиня или Митнахт встретили ее около Варбурга и повезли в замок, – рассуждал Бруно. – Вблизи того места, где Митнахт сбросил Лили в пропасть, была схвачена и Мария Рихтер, которую примерно в том же месте тоже сбросили в расщелину…»

Бруно представил себе все это так живо, что невольно вздрогнул от ужаса. Новое объяснение было, конечно, жутким, но вполне вероятным. В то время, когда все считали, что Мария Рихтер в Америке, она уже лежала на дне пропасти, став жертвой чудовища, пытающегося любыми путями достичь своей алчной цели. И этот адский план вполне удался…

Поезд прибыл на станцию Баум. Это был небольшой городок, едва насчитывающий две тысячи жителей. Но и здесь были почтовое отделение и телеграф.