Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика"

Автор книги: Гарт Никс

Соавторы: Майкл Суэнвик,Пол Дж. Макоули,Паоло Бачигалупи,Аластер Рейнольдс,Мэри Розенблюм,Стивен М. Бакстер,Нэнси (Ненси) Кресс,Чарльз Финли,Элизабет Бир,Йен Макдональд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 67 страниц)

Я терпеливо дожидался. Все вокруг вели себя настолько тихо, что вы и представить себе не можете, а за стеной, спустя пару секунд после того, как в зал выходила очередная группа, начинали звучать ударные и контрабасы. Последние были весьма дорогой разновидности, самостоятельно усиливавшей звук. Выглядели они практически так же, как и обычные, вот разве что на ночь их приходилось включать в розетку.

Один за другим исполнители заходили внутрь, отрабатывали от пяти до десяти мелодий и возвращались обратно. Я сидел рядом со своими приятелями: Карманом, Джей Джеем и Большим Джимми Хантом – и мы поглаживали инструменты и молча смотрели на экран телевизора, установленного в углу гримерки. Звука не было – только цветное изображение.

Наконец, после нескольких часов ожидания, подошла и моя очередь. Дверь открылась, и оттуда выглянул тощий белый мажор, выкрикнувший мое имя:

– Робби Кулидж?

– Здесь, – ответил я и направился следом за ним в зал.

Там на скамейке расположилась парочка жаб, и обе они дымили целыми букетами тех самых треклятых сигарет, вставленных в длинные металлические мундштуки. Инопланетяне носили солнцезащитные очки и черные костюмы, совершенно не скрывавшие бугры, которыми были покрыты их тела. При моем появлении жабы не проронили ни слова. В дальнем конце комнаты за небольшим столиком, заваленном листками старомодной бумаги, сидели еще несколько белых. Никто не стал утруждать себя тем, чтобы подняться или поприветствовать, но один из них вдруг заговорил, обращаясь ко мне. Да, да, не представившись, безо всякого вступления просто сказал:

– Тенор-саксофон. – Это не был вопрос.

– Да, сэр. Еще умею играть на альте и немного на флейте. – Я старался держаться предельно спокойно.

– У вас есть менеджер?

– Ох, нет, сэр. Я… представляю себя сам. – Как бы я не пытался вести себя деловито, но в итоге в тот день все равно говорил словно чертов деревенский негр.

– Что ж, нас это устраивает. – Он улыбнулся так, как вечно улыбаются эти белые стиляги. – Почему бы вам что-нибудь не сыграть для нас?

Я припомнил одну из мелодий, отсчитал вступление и полностью погрузился в музыку. Это была одна из Птахиных тем, «Доказательство», и, думаю, их аппаратуре она уже была известна, поскольку едва я заиграл, как словно из ниоткуда возникли звуки контрабасов и ударных. Жабы хотели услышать бибоп, вот я и выложил перед ними лучший бибоп, какой знал.

– Неплохо, – произнес белый, и чужаки закивали, соглашаясь. – А что-нибудь нежное у вас найдется? – спросил он, и я исполнил для них хоральный «Туман», стараясь играть как можно более душевно и плавно.

– Очень неплохой уровень, мистер Кулидж. Пожалуйста, оставьте свой телефонный номер, мы свяжемся с вами. Спасибо, – сказал босс белых, я протянул ему визитку, и один из сидевших за столиком проводил меня к выходу.

Оказавшись снаружи, я подождал, пока не выйдут мои друзья, и те рассказали, что и в их случае говорилось практически то же самое.

Я не знал, хорошо это или плохо, но спустя несколько недель, когда я ехал в подземке, мой телефон вдруг зазвонил. Выудив его из кармана брюк, я ввел личный код при помощи наборного диска, отвечая на вызов.

Посмотрев на крошечный экран, я вначале даже не сообразил, зачем мне звонит этот тощий, бледнолицый хмырь и только потом узнал в нем того белого из «Onix».

– Мистер Кулидж, – произнес он, – у меня для вас хорошие новости.

Вот так и вышло, что я отправился в путешествие по Солнечной системе вместе с Большим Си.

Космический лифт, именно он помог мне оторваться от тверди. Это был просто блеск, я вам скажу. В жизни мне довелось им воспользоваться только лишь раз, и клянусь, подъем был мягким, как кожа Ингрид Бергман или улыбка Лены Хоум, а невероятную скорость и вовсе сравнить не с чем.

Из всех моих знакомых еще только Джей Джей Уилсон получил приглашение на корабль жаб, и мы сидели с ним рядом, пристегнутые ремнями безопасности, и смотрели вниз сквозь стеклянный пол – хотя, конечно, никакой он был не стеклянный, но все равно прозрачный, – наблюдая, как уносится вдаль покинутая нами Земля, а с ней и многое другое, оставленное нами позади. Странно было вот так разом объять взглядом весь мир. Я видел Южную Америку, океан, кусочек Африки, облака и льды, сковавшие северный и южный полюса. Видел все те места, которые так и не смог посетить и где вряд ли уже смогу побывать.

Всего пара часов прошла с той минуты, когда мы расстались с женой Джей Джея, провожавшей нас до Катскилл, [109]109
  Горы Катскилл, расположены на северо-западе от Нью-Йорка.


[Закрыть]где жабы обустроили взлетную площадку. Вначале она немного всплакнула, но вскоре уже болтала и перешучивалась как ни в чем не бывало. Совсем другое дело – Франсина: в первый свой звонок она рыдала и умоляла, пока мне все это не надоело и я не прервал вызов. Потом она перезвонила, начала орать, и мне пришлось слушать звон бьющихся тарелок, окон и тому подобную хрень. В пути я чувствовал себя чуточку одиноко, и мне даже было несколько стыдно перед ней, но, в общем итоге, совершенно не жалею, что Франсина не провожала нас. И более чем уверен, что поступил правильно, расставшись с ней.

Поездка казалась мне малость странной, ведь я никогда прежде не бывал в Катскилл. Горы располагались буквально в паре шагов от Нью-Йорка, но я ни разу не посетил их, пока не отправился в космос. Вот можно в это поверить?

Здесь мы сели на уже ожидающий челнок, который практически вынес нас за пределы атмосферы, но после начавший снижение и приземлившийся где-то в Бразилии. Я очень надеялся, что мы останемся там хотя бы ненадолго, сможем прогуляться в город и опробовать местных цыпочек. Я много всего хорошего слышал о бразильяночках. Но такой возможности нам не предоставили, сразу же отправив к кораблям.

В лифте мы с Джей Джеем были не одни. Вокруг хватало весьма интересных людей. Там было несколько тощих китаянок со странными инструментами в руках, отдаленно напоминающими цитры; компания мексиканцев, а еще белые парни, одетые словно ковбои, со шпорами, лассо и прочей дребеденью из голливудских вестернов. Был и какой-то облаченный в костюм русский, пытавшийся общаться с нами при помощи некоего устройства-переводчика, но мы все равно ничего не понимали. С собой он вез связку книг.

А еще, клянусь, нас сопровождали сразу пятнадцать француженок. Изящные, с милыми чертами лица, аккуратными попками и длинными ножками, они были одеты в платья для канкана. Я заметил, как одна из них исподволь поглядывает на меня, но в тот раз только улыбнулся и решил подловить ее как-нибудь в более укромном месте. Женщины из Франции, чтоб вы знали, зачастую вовсе не такие расистки, как американки. Они – леди.Но, если честно, все бабы, откуда бы они ни были, всегда набирают с собой в дорогу целую уйму всякого барахла. И эти девочки из канкана, все до последней, держали в ногах по несколько огромных чемоданов.

У меня же с собой были только саксофоны, пара костюмов на смену и моя коллекция музыки. Что-то было записано на виниле, а что-то уже и на кристаллах.

Когда лифт достиг конечной цели нашего путешествия, мы отстегнулись, поднялись со своих мест и вышли в некое подобие аэропорта. На мне было шевронное зимнее пальто, ведь я ожидал, что в космосе будет холодно, но мерзнуть нам не приходилось. В целом это место было чем-то вроде пересадочной станции, и едва я перешагнул порог, как услышал тихое попискивание. Звук исходил от выданной мне еще на Земле карточки, свисавшей с моей шеи на шнурке. На ней мерцала красная стрелка, указывавшая налево, как и у Джей Джея. Мы зашагали в этом направлении, пристраиваясь следом за француженками. Мы были полны надежд и грезили об этих длинных ногах.

Так вышло, что всех нас определили на один корабль. Мы с Джей Джеем и девочками из канкана одновременно зашли в небольшой зал ожидания, а ковбои подтянулись чуть позже. Мы заключили, что русский и китаянки тоже скоро появятся, и решили скоротать время за разговорами. Ковбои оказались героями родео, ну вы знаете, теми парнями, что катаются на быках и ловят коров при помощи лассо. Их наняли в качестве актеров, так же как и в нашем случае заключив с ними однолетний контракт. Даже зарплаты у них были точно такие же.

Проклятье, да в те времена никто и никогда не платил черному человеку столько же, сколько и белому, как и мексиканцам, и женщинам. Никто, кроме жаб.

Наконец прибыли русский и китайские цыпочки, сумевшие добраться до места исключительно благодаря помощи жабы, облаченной в белый костюм с галстуком. Как и все инопланетяне, которых мы видели на Земле, это существо смолило разом несколько сигарет в длинных держателях, прижатых в уголке губ. Оно открыло рот и поочередно обвело нас медленным взглядом огромных глаз на морде и тех маленьких, на языке. Казалось, будто жаба сверяется с записанным в ее памяти списком лиц.

– Добро пожаловать на нашу космическую станцию. Прошу следовать за мной, я провожу вас к кораблю, который станет вашим домом на ближайший год.

Говорила не сама жаба; голос исходил из динамика, закрепленного на лацкане костюма. Инопланетянин взмахнул трехпалой рукой, и стена комнаты ожидания отошла в сторону. За ней обнаружился очень длинный коридор, в дальнем конце которого медленно открывалась точно такая же дверь.

Разбившись на маленькие группы и стараясь держаться тех, с кем прибыли, мы зашагали вперед. Больше всего в этот момент мы напоминали старых собак, идущих, понурив голову, и готовых к тому, что вот-вот случится какое-нибудь дерьмо.

Но знаете, что мы увидели, пройдя сквозь вторую дверь? Угадаете?

Все это выглядело точно роскошный отель или круизное судно. Здесь был и огромный зал отдыха, и танцевальная площадка, и высокие лестницы. Одна из стен оказалась прозрачной, и мы могли видеть звезды. Повсюду шныряли жабы, то там то сям появлялись мужчины и женщины всех цветов кожи. Одеты они были из рук вон плохо, слишкомвычурно.

– Рады приветствовать вас на борту «Мммхамххуна»! – название корабля звучало так, словно говорившему кто-то забил рот кляпом из носков, ну или вроде того. Именно так я и воспринимал язык жаб, во всяком случае поначалу. К нам обращались так, словно мы были гостями. – Ваши навигационные карты указывают путь к вашим каютам. Если возникнут какие-либо вопросы, можете без стеснения обращаться к любому из членов экипажа, которых легко опознать по обязательной для них форменной одежде со знаками отличия. Кстати, их униформа пошита в соответствии с вашими культурными традициями и позволяет легко установить ранг. Подготовку начинаете завтра, тур начинается спустя неделю с этой минуты.

– Слушай, мужик, о чем это он? – спросил у меня Джей Джей. Его глаза были ошалелыми, точно он призрак родной бабушки увидел.

– Топай за красной стрелкой и придешь в свою комнату, – объяснил я. – Нужна будет помощь, зови коридорного. Первая репетиция завтра.

– Так же прошу вас сдать мне свои инструменты, – добавила жаба. – Они потребуют особой обработки, чтобы выдержать повторяемую декогерентность и космический полет.

– Деко– что? – Джей Джей очень берег Большую Мамочку, как он называл свой контрабас. – Слушайте, а вы можете установить в него усилитель звука?

– Да, конечно. Это запланировано с самого начала, – сказал чужак, и его глаза описали полный круг. – А теперь все отдавайте инструменты. Мы вернем их вам завтра.

– Ну ладно, – произнес Джей Джей, склоняя голову и обнимая напоследок футляр с Большой Мамочкой.

Я протянул жабе свой тенор-саксофон, хотя никакой радости от этого не испытывал. Мне не было известно, что они там собирались с ним сделать, а ведь это был «Конн», и обошелся он мне в целое состояние. Но все-таки я отдал его. Впрочем, на всякий случай в моем ботинке была припрятана бумажка с серийным номером инструмента.

А теперь послушай: я в каком-то роде наркоман. Мне доводилось видеть, что с музыкантом делает героин – он лишает вас души, превращает в жалкое подобие человека. И да, я закидывался им раз или два. И знаю, как людей штырит с амфетаминов, поскольку и сам их неоднократно принимал. Я пил любую жидкость, какую только можно пить, и порой мешал одно пойло с другим. Бывало, нажирался так, что не смог бы припомнить даже, на какой планете нахожусь. Но ничто не сравнится с тем, чем нас угощали на борту жабьего корабля.

Я попробовал ее еще перед первой репетицией, на следующий день после нашего прибытия, но до того, как нам возвратили инструмент. Мы с Джей Джеем появились на месте одновременно и познакомились с мужиком, отвечавшим за музыкальную программу. Это был пожилой толстяк, так игравший на трубе, что никто не то что повторить, а даже близко похоже исполнить не сумеет. Его имя было Карл Тортон, но все называли его Большим Си. Он дал нам заглотить те пилюли. Их оказалось три штуки, и все разного цвета.

– Желтая, чтобы расплываться, прям как они. Синяя прочищает мозги и позволяет вспомнить все, что вы хоть раз когда-либо слышали. Правда, действует не сразу. И последняя, зеленая нужна для того, чтобы запрограммировать свою память и заставить свои мышцы мгновенно переключаться и выдавать действительно сумасшедшие вещи. Вот эта таблетка действует реально быстро. Вы будете принимать этих крошек каждый день в течение шести месяцев. Главное, не забывайте, не то от местной натуги ваши задницы лопнут по швам и будет совсем не смешно. Усекли?

– Угу, – произнесли мы с Джей Джеем и запили таблетки из больших бокалов. Вода в них была какой-то не такой, не настолько свежей и сладкой, как в Нью-Йорке.

Большой Си собрал нас, группу новичков – достаточно большую, чтобы сформировать джаз-бэнд. Мы все были усажены перед сценой, чтобы послушать, как играют музыканты из прежнего набора. Это была потрясающая группа, и их контракт истекал только через несколько дней, что позволяло нам понаблюдать за ними и поучиться. Карл Тортон сказал, что обычно музыкальные коллективы не задерживаются на кораблях жаб долее чем на год.

Проклятье, я и не знал, что они собирают большой бэнд. Я не играл ни в одном из них вот уже несколько лет как. Впрочем, какая разница? Я сел и приготовился слушать. Все равно поворачивать назад было уже слишком поздно.

И вот они начали играть – вроде что-то из старика Бейси, [110]110
  Уильям «Каунт» Бейси – американский джазовый композитор.


[Закрыть]но они исполняли его в такой стремительной манере, что я не смог точно распознать мелодию. Эти крутые парни ни разу не сбились с темпа, ни разу не прервались на вдох. Они идеально и ровно исполняли основной мотив, выдавая по три сотни долей в минуту, а то и больше.

Когда пришел черед соло, я потер глаза и начал волноваться, что меня слишком сильно накрывает с тех таблеток, что дал нам Большой Си. Его самого я видел отчетливо и ясно, но вот ведущий альт-саксофонист, когда поднялся и заиграл свою партию, вдруг начал расплываться, и при этом я слышал не одно, а два соло сразу. Потом послышалось четыре… пять, чей звук расходился словно в разные направления. Музыкант откидывался назад, выжимая из инструмента визгливое альтиссимо, и в то же самое времясгибался вперед, перебирая нижние клапаны. Медленные и быстрые мотивы сосуществовали, сплетаясь в один. Этот парень заменял разом дюжину саксофонистов.

Ударник начал постепенно выходить из синхронизации с самим собой, превратившись в сплошное размытое пятно, окруженное ореолом барабанных палочек и сверкающих цимбал. Устремив взгляд на его установку, я увидел, что эти цимбалы и сохраняют неподвижность, и одновременно – движутся. Сущая чертовщина, уж поверьте мне. Я потряс Джей Джея за плечо и попросил проверить, когда он кивнул, что видит то же самое, я понял, что вовсе не сошел с ума. Казалось, будто играет сразу десяток ударников, выводящих вроде бы и общий ритм, но каждый – с какими-то незначительными вариациями. Разные цимбалы звенели с разной очередностью, такты чуть-чуть смещались вперед и назад. Но, если просто слушать, они отлично дополняли друг друга. Я просто слетал с катушек.

Остальной бэнд заиграл фоны, но эти люди не расплывались, и их шумный хор звучал в слитно – пару долей тишины, затем единовременно «боп!», потом несколько переборов и «ба-ду-БОП». Альтист выводил три октавы в унисон сам с собой. Клянусь, я видел его правую руку на нижних клапанах, так пальцы и двигались, и все же лежали неподвижно.

После группа возвратилась к основной мелодии, но теперь уже весь бэнд начал расплываться и вытворять полное безумство, точно сразу десять, двадцать, а то и сотня ансамблей пытались сыграть вместе, но никак не могли полностью сыграться, и их ритмы то отставали, то опережали, и все вокруг звенело и гремело – такого я никогда прежде не слышал!

Говорю вам, это было новое направление в музыке. Действительно нечто. Представьте себе, что слышите бибоп в первый раз и тут его подхватывают все чертовы лабухи мира.

– Значит, эти пилюли, что нам дали, помогут научиться играть так же?

– Похоже на то, Джей Джей.

– Боже правый! – вскричал он. И: – Вот срань! – А еще: – Ты только посмотри, как они играют!

И все это одновременно, на три разных голоса. Он зааплодировал, и его руки и хлопали, и оставались неподвижны.

– Брат, я провел слишком много времени в обществе этих жабьих морд и, поверь мне, знаю, что с ними не так. Никогда не пытался к ним приглядываться? – это мы говорили с Большим Си.

– Ну да, – ответил я, рассматривая его комнату. – Они расплываются, и еще у них слишком много глаз.

– Слишком много? Ты никогда не пытался малость притормозить и подумать, а вдруг это у нас их на самом деле не хватает? – он покосился на меня в точности как это делал Монк. – Но они и в самом деле расплываются!.. Именно про этои толкую! – он замахал руками. – Они все размыты, и такое чувство, что в каждом сидит сразу по сотне жаб, и все они ходят тут, занимаются своими делами. У них просто не получается слиться в одну цельную личность, как это считаем естественным мы. – Он помахал растопыренными пальцами перед лицом, подчеркивая смысл сказанного. – Поэтому, когда они слушают музыкантов, им необходимо, чтобы те тоже расплывались, либо им просто становится скучно. Вот почему они так обожают джаз! Лучшая богом проклятая музыка в этом мире. Мы умеем растрясти дерьмо, и при этом импровизируем. Ведь не сумеешь же так с Моцартом, верно? С классической музыки жабы просто от тоски дохнут. Все, что нанесено на нотный стан и тем самым зафиксировано, остается таким же, сколько не расплывайся.

Я уставился на свои руки, которые то оставались прежними, то начинали растекаться. Это вроде как с тем, чтобы сходить пописать – не надо напрягаться, надо лишь подумать об этом. Вот только я был как грудной ребенок и не умел себя контролировать, хотя и мог, в некотором роде, применить это умение.

– Все получится, Робби, ты только расслабься, брат. Скоро освоишься.

– Большой Си, а ты сам давно летаешь? – спросил я.

Он поскреб подбородок там, где заканчивалась коротенькая бородка, и удивленно посмотрел на меня.

– А какой сейчас год-то?

– Тысяча девятьсот сорок девятый.

– Проклятье! – произнес он. – Будь все проклято!

Тортон неожиданно затих и отвернул лицо, чтобы я не видел, как он плачет.

Расписание на следующие несколько недель было просто безумным, мы репетировали целыми днями напролет, а по ночам набивались в комнату к кому-нибудь из наших, сжимая инструмент в руках, и запускали пластинку.

Что действительно классно в тех таблетками, которыми нас кормили, так это то, что в наших мозгах моментально отпечатывалась любая услышанная нами музыка. А после того как мы ее услышали, нам достаточно было «запрограммировать сознание», хотя скорее казалось, что это наши пальцы запоминают необходимые движения.

Вот мы и слушали пластинки одну за другой: и бибоп, и свинг, и регтайм, и Баха, и Стравинского и индийские мелодии, и что только не. А раз уж мы все обладали идеальным слухом и уже умели расплываться, то каждое наше я могло изучать отдельные музыкальные линии: басы, гармонии и обязательно – соло. И когда мы вставали поутру, услышанное уже было запечатлено в нашей памяти навеки.

Это было еще ничего; в конце концов, я и раньше мог прослушать соло несколько раз и заучить его, но вот что странно: посидев пару недель на этих инопланетных пилюлях, я обнаружил, что могу припомнить любое произведение, какое только захочу – нота в ноту. Мне ничего не стоило воскресить в своей голове одно из соло Птахи, вошедших в «Антропологию»; я легко мог бы поднять с глубины сознания монковскую аранжировку «Эпистрофы» для большого джаз-бэнда и отыграть партию тромбона на своем саксофоне. В моем сознании отпечатывалась каждая инструментальная линия, тут же фиксировавшаяся в виде цепочек сокращений мышц, движений пальцев и губ, и стоило хоть раз расплыться и сыграть композицию, как я мог снова и снова повторять ее, просто только пожелав того, даже не пытаясь думать, что я делаю.

Иными словами, инопланетные препараты превращали нас в звукозаписывающие джазовые автоматы.

Вот почему мы проводили столько времени за прослушиванием чужих пластинок и кристаллов – компания растворяющих свои мозги музыкантов, одновременно хохочущих и требующих друг от друга заткнуться и впитывать информацию. Было у нас и несколько бутлегов, и некоторые из них оказались просто потрясающими: один из них был озаглавлен как «Птаха на Марсе» и представлял собой совершенно безумную, вычурную, больнуюкомпозицию, и я мог слушать ее хоть целый день напролет.

Но, сами понимаете, любой музыкант рано или поздно устает от общества себе подобных и его начинает тянуть «на сладенькое». Что касается меня, то я никогда не испытывал недостатка в женщинах своего типа, и они нравились мне, но сейчас прошло уже несколько недель, а я так ни с одной и не познакомился. В итоге я решил наведаться к девчушкам из канкана и исправить это упущение. Спускаясь на лифте этаж за этажом, я блуждал по кораблю, пока не нашел их. По пути мне довелось увидеть совершенно немыслимые картины: в одном из залов было организовано нечто вроде русского цирка, где рослые, пестро раскрашенные клоуны расплывались, жонглируя горящими факелами на спинах столь же размывающихся слонов, которые танцевали под какую-то пугающую русскую музыку. А рядом в хороводе кружились такие же неровные силуэты медведей. Затем я наткнулся на ковбоев с родео, скачущих на одновременно существующих лошадях и вращающих лассо в сотнях направлениях сразу. Но один из них поразил меня сильнее прочих: тот парень не просто расплывался, а разделялся на несколько тел и находился сразу в десятках мест, удирая от такого же, как он, быка. Одним из его ипостасей удалось заарканить разъяренное животное, другие сами попали под копыта. Кое-кому (бедный пожиратель бобов) даже не повезло оказаться насаженным на рога.

Но наконец, спустившись на десять этажей, я оказался под просторным залом отдыха. Все вывески здесь были на французском, так что было очевидно, что я добрался до места. Блуждая из комнаты в комнату, находя в них жаб, смолящих сигареты и переговаривающихся на своем странном языке, пока худощавые девушки из восточной Индии, облаченные в национальные костюмы, разносили им крошечные белые чашечки с чаем и другими напитками.

Вскоре мне удалось найти помещение, где танцевали француженки. Оркестр уже отправился на покой, поэтому девушки тренировались под записи бешеного, явно записанного расплывающимися музыкантами канкана. Когда я вошел, занятия шли полным ходом, и их прекрасные и сильные длинные ноги ритмично вскидывались и опускались, а руками каждая из цыпочек обнимала своих соседок. Ничто в этом мире не заводит так старого котяру, как вид тискающихся женщин, если не считать, конечно, взмывающих в воздух стройных ножек.

Так что я просто сел там и стал смотреть, как те взлетают и опускаются снова и снова, оставляя за собой целый шлейф. Мне пришлось размыться и самому, чтобы за всем уследить. Я разглядывал их, пока не нашел в общем ряду ту, которую приметил еще на лифте, и позволил ее лицам до последней черточки отпечататься в своем сознании.

Когда репетиция закончилась, я поднялся и нашел дверь, ведущую за кулисы. За ней обнаружился коридорчик, по обе стороны которого тянулись гримерные. Это ж просто офигеть можно – у каждой из девочек была личная раздевалка. Проблема состояла в том, что я понятия не имел, в какой из них искать ту самую красотку. Что ж, я просто расплылся по коридору и постарался постучаться разом во все комнаты.

Услышав ее голос за одной из дверей, я вновь соединился в единое целое и с видом невинного деревенского мальчика улыбнулся дамочке, ведь это всегда действовало на женщин. Француженка была одета в шелковое кимоно – ну, вы знаете, нечто вроде домашнего халата, только из Японии. Ее волосы были распущены, а откуда-то из глубины помещения доносились звуки джаза. Услышав именно эту музыку, я понял, что дело в шляпе.

– Ви тот мужчина, с которым мы ехали на лифте, oui? [111]111
  Oui (фр.) – да.


[Закрыть]Ви еще смотреть на меня. Зачем ви приходить сюда?

– Просто я вспомнил о том дне и понял, что должен снова вас увидеть.

Она пробормотала что-то на французском, и, судя по тону, мне предлагалось попробовать затащить в постель кого-нибудь другого, но затем она широко распахнула дверь и улыбнулась в ответ.

– Заходите, monsieur… [112]112
  Monsieur (фр.) – месье.


[Закрыть]

– Кулидж, – сказал я, снимая фетровую шляпу и склоняясь перед ее красотой. Именно этого и ждут от вас все женщины при первом свидании. – Робби Кулидж.

Я прошел в комнату и теперь мог с достоверностью распознать играющую музыку. Это была «Звездная пыль» Ната «Кинг» Коула. Платье для канкана было наброшено поверх зеркала на столике для макияжа, вокруг мерцали лампочки гирлянды, а рядом стояли высокие павлиньи перья. В воздухе витал аромат ментоловых сигарет.

– Я Моник, – сказала девушка. Никакого намека на фамилию, просто Моник. Спустя секунду она добавила: – Желаете кофе?

– Ммм… кофе – звучит прекрасно.

Извинившись, она отлучилась на минутку, после чего вернулась с двумя чашечками в руках.

– У вас есть сигареты? – спросила Моник.

Я кивнул.

– Можете взять всю пачку, – ответил я и, выудив их из кармана, выложил сигареты на стол вместе с коробком спичек. Сорт «Ультра», выпускаемый на фабрике «Mercury Barron», совсем новая разновидность. Обещалось, что если курить их по три штуки в день, проживешь много дольше. – Тебе достать?

– Non, – улыбнулась Моник. – Попозже.

Это был и в самом деле настоящий французский кофе, исходящий паром. Даже чертов пар уже вызывал наслаждение. Поднеся чашку к губам, я глубоко вдохнул и посмотрел, как она пробует напиток.

– Так откуда ты родом? – спросил я, и она некоторое время молча сверлила меня взглядом. Потом Моник потерла веко, чуточку размазав макияж.

– Думаю, тебя это не интересовать, верно? – произнесла она, снова отпивая из чашки.

– Конечно же, мне интересно, красавица, – солгал я, и тогда француженка подалась вперед, расплываясь, и в моем ухе томно прошелестел миллион «Ра-гее».

Так вышло, что как раз в ту ночь корабль лег на курс к Марсу, хотя мы с Моник были слишком заняты, чтобы это заметить. Мы узнали обо всем позднее от парня из джаз-бэнда, случайно забредшего в главный зал и увидевшего, как звезды, пусть и медленно, но все-таки начинают смещаться.

Спустя пару недель с того случая в привычку Моник вошло регулярно появляться на наших выступлениях и слушать, хотя кое-кому из ребят это и не нравилось. На этот момент отдельные лабухи начали строить из себя крутых и постоянно задирали носы, стремительно превращаясь в то, что мой отец обычно именовал «политическими нигерами». Они полюбили рассказывать всем, как на самом деле должен жить черный человек.

И мне было действительно жаль, что Джей Джей связался с этой психованной компанией. Прежде он всегда был реально толковым парнем, спокойным и рассудительным. Он был задушевным мужиком, но стоило ему связаться с этими космическими исламистскими губошлепами, постоянно перетирающими за то как черные колонизируют всю Солнечную систему во имя Аллаха, о том, как надерут задницу этим белым дьяволам и все такое прочее, – как рядом с Джей Джеем стало просто неприятно находиться. Я был готов взорваться, когда он начинал нести эту чушь.

Однажды, в перерыве посреди концерта, я приятно проводил время вместе с Моник за одним из столиков. Она попивала вино, я дымил сигареткой, и оба мы весело болтали, когда к нам с перекошенной физиономией подошел Джей Джей. Я сразу понял, что стоит ждать неприятностей, и поднялся прежде, чем тот оказался слишком близко.

– Слушай, Джей Джей, у меня уже есть один папочка, вот только он сейчас в Филли, и у меня нет ни малейшего желания…

– Робби, мать твою, ты выслушаешьменя, – сказал он и взглянул на Моник так, словно надеялся, что она исчезнет, если правильно на нее посмотреть.

– Кто он? – спросила француженка, поднимаясь.

–  Посиди,детка, – твердым голосом произнес я, и ее лицо скривилось в гримаске. Да вы и сами знаете, что бывает, когда советуешь женщине как-то поступить ради ее собственного же блага.

– Робби, здесь что-то неладно! Пора выбираться, брат! Парень, эти жабы побывали в моей комнате! Они запихали мне какую-то хрень в брюхо. Вроде червяка. Не, тетку. Ага, тетку-червяка!Она носится у меня внутри и вопит: «Джей Джей! Мороженого!». Помоги мне, Робби! Парень, я подыхаю! – он расплывался и кричал на все свои голоса. Бедолага перепугался до усрачки и теперь наводил кошмара и на меня.

Я отодвинул Моник в сторонку, расплываясь сам, и каждый из меня взял за плечи одну из ипостасей Джей Джея.

– Парень, – сказал весь я разом, – послушай, ты по ходу дела приболел. Тебе надо остыть. Успокойся немедленно.

Он закричал громче, сотрясаясь всеми телами, и его размытые силуэты начали отодвигаться друг от друга все дальше и дальше. Мне совершенно не хотелось, чтобы он так же разделял и меня, так что я быстро слился в единое целое и отступил на шаг.

Парочка крепких и рослых жаб-вышибал разом превратилась в целую армию, побежавшую по два через зал, отлавливая всех Джей Джеев и вытаскивая их из комнаты; каждая из его «самостей» истошно, изо всех своих сил вопила.

В помещении воцарилась тишина. На нас с Моник устремилось множество глаз, как жабьих, так и человеческих. Публика начала перешептываться, и тут я увидел, что на меня смотрит Большой Си. Его взгляд словно говорил: «Антракт закончился. Дуй на эту чертову сцену. Живо!»

Я попытался поцеловать Моник в щечку – та немного отстранилась, и мне удалось это сделать только на второй раз – и поспешил к сцене с тенор-саксофоном в руках.

– Прошу прощения за эту сцену! – произнес в микрофон Большой Си, удерживая на лице широкую, фальшивую улыбку. – Как говорится, шоу должно продолжаться. К счастью, в зале присутствует Мфмннги, умеющий обращаться с контрабасом.