Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика"

Автор книги: Гарт Никс

Соавторы: Майкл Суэнвик,Пол Дж. Макоули,Паоло Бачигалупи,Аластер Рейнольдс,Мэри Розенблюм,Стивен М. Бакстер,Нэнси (Ненси) Кресс,Чарльз Финли,Элизабет Бир,Йен Макдональд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 67 страниц)

Потому что непременно попадаются кому-то в зубы.

Моя маленькая Чува родилась два месяца спустя. Какая мерзость эти роды! Я думала, что вынесу все, а вместо этого билась, брыкалась и ржала, словно жеребец, возжелавший кобылу. И обещала себе: больше никогда не пойду на такое.

– Ну же, малышка, давай, дорогая, – уговаривала Левеза, подталкивая меня носом, словно загоняя отбившуюся от табуна кобылку. – Все скоро закончится. Только тужься посильнее.

К тому времени Грэма стала нам другом: по-моему, она оценила благоразумие и рассудительность Левезы.

– Слушай, что она говорит, – велела Грэма.

И наконец вытащила моего первенца: рыжевато-коричневую, тощую, длинноногую и неуклюжую дочь. Левеза подхватила новорожденную, вылизала досуха, вдохнула в ноздри воздух и поднесла к моему лицу.

– Это твоя прелестная мама.

Чува с осмысленной любовью взглянула на меня и улыбнулась.

Грэма тихо заржала, что дало толчок всеобщим поздравлениям с днем рождения. Кое-кто из подружек подошел ближе, чтобы рассмотреть мое чудесное дитя, и просунул головы в раздвинутые занавески. Все хором фыркали, мотали гривами и покусывали шейку Чувы.

– Давай, малышка. Поднимайся! – уговаривали они. Именно это соседки и хотели наблюдать собственными глазами.

Левеза осторожно поставила Чуву на хрупкие, неуклюжие, трогательные ножки и повела ко мне. Мой ребенок пошатнулся и рухнул, как груда хвороста, в теплое убежище моего живота.

Левеза положила Кауэя перед носом Чувы.

– А это твой маленький названый братец Кауэй.

– Кауэй, – повторила Чува.

Теперь в нашей семье стало четверо.

Целый год мы никуда не кочевали. Жеребята, покачиваясь и спотыкаясь, бродили по траве, где им не грозили клыки хищников. Старики нежились под солнышком и сплетничали. Наступило лето с дождями и грозами. Потом дни стали короче и холоднее.

Вода в колодцах помутнела: пришлось ее фильтровать. Трава засохла и стала жесткой. Земля почти не хранила влаги. Скоро нашим детям должен был исполниться год. Они росли и крепли.

За исключением ребенка Левезы. Все эти месяцы Кауэй лежал неподвижно и только иногда поводил глазами. Но Левеза, как это ни странно звучит, любила его, словно тот был крепок и здоров.

– Ты чудо, – твердила она Кауэю. Люди звали его Тупицей. Но Левеза смотрела на него, сияя любовью, и бормотала всякие глупости. И в глазах ее плескалось изумление.

– А вдруг он знает все, что знали Предки? Мы слышали о колесах, зубчатых передачах, моторах и электрических схемах. Что если Кауэй родился со знаниями об электричестве? О медицине и машинах? Подумать только, что он может нам поведать!

Она рассказывала истории вроде этой.

Предки так любили животных, что когда наш мир погибал, они приняли их в себя. Сделали специально для них лишние семена и прятали внутри своих. Для тех животных, которых любили больше всего. Но тут пришла болезнь, и единственным способом избежать ее было позволить семенам расти. Из этих семян и произошли мы. А болезнь победила людей, и они исчезли.

Закончив рассказ, Левеза нежно погладила свой маленький несовершенный комочек, удивительно походивший на Предков. Многие из нас оставили бы такое бремя на равнине, в жертву Котам, или Собакам, или питающимся падалью Урубу. Но не Левеза. Она могла вынести любые испытания.

Думаю, Левеза любила всех. Всех в этом безжалостном, всепожирающем мире. Поэтому случилось то, что случилось.

В пампасах, окружающих лагерь, появились пролысины – в тех местах, где паслись старые и слабые, выедающие траву до последнего стебелька. Сами того не сознавая, мы стали готовиться. Белки собирали металлические орехи. Жучки, живущие у них в животах, делали орехи из ржавчины, рассыпанной в земле. Старые дядюшки плавили их и делали ножи, дула винтовок и пули. Левеза попросила их отлить несколько стержней, нагрела и отогнула. Грэма взглянула на ее изделия и спросила:

– Что это будет за винтовка? Та, которая стреляет назад?

– Это для Кауэя, – пояснила Левеза и отрезала свою гриву, чтобы сплести ткань. Я последовала ее примеру. Как ни удивительно, к нам присоединилась Грэма.

Левеза сплела седло, чтобы везти на себе малыша.

Еще недавно Грэма разыгрывала важную шишку, надменную и спесивую. Но теперь стала доброй и понимающей:

– О, Левеза, какая чудесная мысль! Ты молодец! Прости за неудачную шутку с ружьем! – воскликнула она, опуская в седло неподвижное растение в облике мальчика.

Ее нескрываемое уважение к Левезе изменило отношение окружающих к матери с несчастным младенцем. Больше никто не допрашивал меня, почему я остаюсь с Левезой. Когда наш вожак Форчи стал регулярно беседовать с Левезой о способах обороны во время кочевья, волна сплетен прокатилась по табуну.

А вдруг Левеза станет Главной кобылицей? Неужели Тупица действительно сын Форчи?

– Она всегда была такой умной, такой храброй, – твердила Венту.

– Почти как мужчина, – вторила Линдалфа с натянутой улыбкой.

Как-то утром Вожак громко заржал и принялся месить воздух передними ногами.

Бросил клич.

И мы услышали зов странствий.

Кочевка!

Мы разобрали наши павильоны и щиты, заслонявшие от ветров, погрузили в повозки переносные загородки из листьев и травы, захватили все инструменты, трубы, мячи, одеяла и самое ценное – почерневшие и погнутые плавильни. Тут же выстроились жившие в лагере белки и прострекотали слова прощания, словно им было не все равно. Все берегли и лелеяли белок, но использовали точно так же, как они использовали нас; даже Коты никогда их не едят.

Путешествие начиналось чудесно. По обеим сторонам дороги кивали колосья овса. За едой мы разбрасывали зерна, чтобы вырос новый урожай. Семена овса, лепешки навоза, начиненные хлопьями пластика, которые образуются в наших животах… только нет белок, чтобы их собирать.

Дожди не лили, но озера и реки полнились водой. Солнышко грело, но не слишком жарко, так что оводы нам не докучали. В плохие годы шкура постоянно дергается, ведь спасу нет от вони кошачьей мочи, лужи которой сохнут на земле. В этом году дожди промыли почву, и воздух был спокоен и сладок.

Пока что мы не увидели ни одного Кота. А вот Псов встречали. Но все они были жирными и добродушными. Набили животы перепелками и куропатками, которых Коты не едят.

– Прекрасная погода! – окликали нас Псы, широко осклабясь. Мы ржали в ответ: отчасти от облегчения. Мы всегда можем отделаться от Псов, кроме тех случаев, когда они сбиваются в стаи.

Левеза постоянно шагала на задних ногах, держа наготове винтовку. Кауэй был привязан ремнями к ее спине.

– Левеза, – уговаривала я, – ты сломаешь позвоночник. Встань на четыре ноги!

– Тот Кот, что посмеет приблизиться к нашим малышам, горько об этом пожалеет, – проворчала Левеза.

– Какие Коты? Мы никого не встретили!

– Они зависят от наших миграций. Одну мы пропустили. Они очень, очень голодны.

Первое нападение случилось на следующий день. Мне показалось, что начался дождь. В траве что-то зашипело, я повернулась и увидела старую Алез. Увидела ее глаза, окаймленные белым. Исполненные ужаса. Я даже не заметила четырех Котов, вцепившихся ей в ноги.

Форчи издал тонкий панический вопль, и все мы бросились врассыпную. Я пустилась галопом. В голове – ни единой мысли. Я не владела собой и хотела лишь слышать шуршание травы под ногами.

Но тут раздался выстрел. Я обернулась и увидела Левезу. Она осталась одна, стояла прямо и гордо, целясь из винтовки. Один из Котов откатился от Алез с такой скоростью, словно резвился на весеннем пастбище. Остальные Коты таращились на него. Левеза снова выстрелила, и они мгновенно пропали из вида. Левеза бросилась на землю за секунду до того, как из высокой травы послышался треск выстрелов.

У Котов тоже имелось оружие.

Битва разгоралась.

– Вниз, вниз! – крикнула я жеребятам, помчавшись в их сторону. – Быстро! Ложитесь!

Не успели они опомниться, как я прыгнула на них и почти вбила в грязь.

– Слезь с меня! Слезь с меня! – кричали они в страхе и панике.

– Я ничего дурного не сделала! – заплакала малышка Чува.

– Что мы говорили вам о нападении? – оскалилась я. – Вы бежите, а когда начинается перестрелка, падаете на землю. Что я сказала? Что я сказала?..

В воздухе вился пороховой дымок. Сухая трава тлела, и наши ноздри дрожали от запаха гари.

Коты предпочитают наброситься первыми, свалить кого-то из нас и разогнать остальных. Они знают: если сначала выстрелят, скорее всего, прикончат друг друга.

Наши женщины палили свирепо, решительно и непрерывно. Скоро мы поняли, что слышны только наши выстрелы, а Коты успели разбежаться.

Дети все еще ныли, не вытирая слез. Но их рыдания только раздражали нас. Что же, им давно пора учиться уму-разуму.

– Вот несмышленыши! Что это, по-вашему, игра?!

Грэма была строга, как любая бабушка.

– Хотите, чтобы вас разорвали в клочья на наших глазах? Думаете, можно подойти к Котам, вежливо попросить, чтобы вас не ели, и они послушаются?!

Левеза помогала Алез встать. Ноги ее старой названой матери продолжали подламываться, а губы растягивались в идиотской улыбке.

– Пойдем, любимая, все закончилось, – повторяла Левеза, подводя Алез к повозке Пронто.

– Что это ты делаешь? – осведомился Пронто, злобно сверкнув глазами.

– Она не может идти.

– Хочешь сказать, я обязан ее везти?

– Понимаю, ты предпочитаешь оставить ее на съедение. Но нет, только не Алез.

Алез, почему-то больше походившая на Козу, чем на Лошадь, кое-как влезла в фургон. Левеза зашагала следом, так и не опустившись на передние ноги. Дети дрожали и всхлипывали. Левеза подошла к нам и совершила нечто необыкновенное.

– Ах, детки, – сказала она горестно, подбираясь поближе к ним. – Дорогие мои!

Она стала гладить их спинки, класть подбородок на затылки.

– Знаю, так не должно быть. И это ужасно. Но мы – единственная их пища.

– Мамочка кричала на нас. Она злая!

– Это потому, что мамочка сильно тревожилась за вас. Она перепугалась, потому что вы не поняли, что случилось. Мамочка умирала от страха, что потеряет тебя.

– Коты нас едят!

– И Крокодилы в реке. И еще есть Волки, что-то вроде Псов. Здесь их не встретишь, но они селятся на краю снегов в лесах. Зато есть Коты.

Левеза откинула гривы малышей и подышала в ноздри.

– Так не должно быть!

Должно или не должно, подумали мы, но так есть. Зачем тратить силы и энергию, жалея о том, чего нельзя изменить?

Видите ли, мы забыли, что выбор есть всегда. И что этот выбор зависит от нас. А вот моя Левеза не забыла.

Подошедший Вожак мягко обратился к жеребятам:

– Вставайте, малыши. Коты вернутся. Нам нужно уходить отсюда.

Ему пришлось повелительно заржать, чтобы остальные его послушались. Он даже лягнул медлительного Пронто. Алез сидела в фургоне, ошеломленная и в полном восторге от того, что ее везут.

– Запасайте и сушите лепешки из травы, – велел Форчи.

Лепешки из травы. Как я их ненавижу! Пережевываешь траву и сплевываешь на повозки, чтобы просушить. И всегда воображаешь, будто запомнишь, которые из них твои. А заканчиваешь тем, что ешь смесь чьей-то слюны и травы.

Левеза шагала рядом с Вожаком, глядя на карту, что-то бормоча и потряхивая гривой в сторону востока. Я поняла: эти двое совещаются, решая, как быть.

Легкая ревность уколола меня. Когда Левеза вернулась, я спросила чуть резче, чем следовало:

– И что все это значит?

– Только остальным не говори, – объявила она почти довольно. – Нас преследуют.

–  Что?

– Должно быть, подлые воры чуют поживу. Коты покинули свой лагерь, взяв с собой детей. Они идут за нами.

Левеза вздохнула, устремив взгляд к горизонту.

– Какая досада! Скорее всего, впереди нас ждет что-то вроде ловушки, поэтому мы решили изменить маршрут.

Мы повернули строго на восток. Дорога начала подниматься в гору, к холмам, где через перевал пролегал древний путь. Сквозь ковер густых трав проглядывали валуны. Откос становился все круче, и каждую повозку тянули двое сильных мужчин.

Тропа проходила по долинам между высокими неровными земляными горбами, извиваясь при каждой встрече с маленькими ручьями, глубоко врезанными в траву. Мы слышали, как вода лижет камни тысячью языков. При каждом переселении важнее всего иметь возможность вволю напиться. Вода в ручьях была восхитительной: холодной, со вкусом камней. Не грязи.

Мое имя означает «вода», но, думаю, на вкус я подобна грязи.

Мы оказались в новом мире, где можно было бесконечно любоваться земляными волнами, поднимавшимися, опускавшимися и казавшимися синими на горизонте.

На вершине дальнего гребня возвышалась гигантская скала с округлой, похожей на череп вершиной.

– К вечеру нам нужно добраться до этой скалы, – объявил Форчи.

День был в самом разгаре, и все застонали.

– Или придется встретиться с Котами здесь, на открытой местности, – добавил он.

– Пойдем. Ты только зря время тратишь на уговоры, – вмешалась Левеза и пустилась в путь.

Пейзаж был странным, особенно земля, непроглядно-черная, изумительно пахнувшая травой и листьями и грохотавшая под копытами, как большой барабан.

На ходу мы хватали губами траву, вырывая ее с корнями вместе с землей.

Местами почву смыло. Остались высокие островки булыжников, на которых скрипели и переваливались повозки, падая вниз с устрашающим грохотом. Левеза по-прежнему топала на задних ногах с винтовкой наготове. И смело преодолевала скалы, хотя копыта постукивали и оскальзывались на камне. Назвать ее ловкой никто бы не осмелился. Но зато она была неутомимой.

– Они по-прежнему здесь, – иногда шептала она.

Все мы хотели отдохнуть, но Форчи не позволял.

Солнце садилось, по земле протянулись длинные тени. Сумерки вселяли страх: отсутствие света означает, что нужно найти безопасное убежище.

Мы фыркали и волновались.

Вниз по одному холму, и вверх – по другому. Наконец на закате, считавшемся самым опасным для нас временем, мы оказались у скалы-черепа. Камень нам не понравился.

– Мы заночуем на вершине, – сказал Форчи, очевидно, не предвидя надвигавшегося скандала. Мы никогда не слышали ни о чем подобном.

– Подниматься туда? Мы расколем копыта. Или оторвем себе пальцы! – воскликнула Венту.

– И оставим наши фургоны здесь? – завопил кто-то из мужчин.

– Там будет ветрено и холодно!

Форчи вскинул голову:

– Мы станем согревать друг друга.

– Не будьте трусливыми белками! – воскликнула Левеза. Подошла к повозке, захватила мешок с инструментами и стала взбираться наверх.

– Возьмите оружие! – предупредил Форчи. – Все винтовки.

– Как насчет плавилен?

– Их придется оставить, – вздохнул Форчи.

Каким-то чудом оказалось, что в самом куполе есть выбитая ветрами яма, полная дождевой воды. Мы смогли напиться. Нам удалось прилечь, но Вожак никого не пускал вниз, попастись на травке. Стало совсем темно, и мы еще немного поспали, часа два или чуть больше. Но нельзя же спать всю ночь!

Меня разбудил смрад кошачьей мочи, казалось, раздиравший ноздри.

Я услышала раздраженный шепот Левезы:

– Вот он!

Последовал выстрел, сопровождаемый кошачьим воплем. Но тут открыли огонь остальные африрадоры. Дети в ужасе ржали.

Напрягая глаза, я всмотрелась в полутьму и увидела настоящую волну Котов, отхлынувшую от скалы. Даже царапанье когтей по камням походило на шум воды!

– Неплохо повеселились, – заметила Левеза.

Я услышала, как Грэма подавилась смешком. Ощущение силы и безопасности исходило от шкуры Левезы, словно стойкий аромат.

– Как по-твоему, – спросила она Форчи, – нам стоит отправиться в путь или подождать здесь?

– Видишь ли, мы не можем дожидаться, пока рассветет. Это слишком нас задержит. Сейчас.

Я заметила, что Левеза ведет себя как Главная кобылица, которой у нас уже давно не было. Она явно достигла самого высокого уровня.

Я тоже радовалась: никому не повредит иметь подругу в высших сферах.

Африрадоры то и дело стреляли, отпугивая последних Котов. Мы помчались вниз, к брошенным фургонам.

У подножия холма в луже крови, тихо поскуливая, лежал Кот. Глаза закрыты, словно он крепко спит. Охваченная ужасом Линдалфа пронзительно заржала и попятилась. Кот зарычал, но не шевельнулся.

Тихо переговариваясь, поеживаясь от страха, мы отступили, когда в ноздри ударила кошачья вонь. И яростно забили копытами: назревала паника.

Левеза нагнулась, присматриваясь к Коту.

– Дорогая, отойди, – посоветовала я и на всякий случай подошла поближе, готовая схватить ее за холку и оттащить, если тварь вздумает наброситься. Кошачье лицо смутно белело в предрассветных сумерках.

Я еще никогда не видела Кота так близко.

Меня поразило, что он столь красив. Необычное лицо, с почти точеными чертами, несмотря на короткий нос и раздвоенную верхнюю губу, под которой скрывались острые как нож клыки. И он казался ужасно печальным, словно задавал последний вопрос самой Жизни.

– Бедняжка! – вздохнула Левеза.

Зверь застонал: тихий жалобный звук, потрясший землю.

– Вам… не обойтись… без хищников.

– Которые нужны нам, как кошачье дерьмо, – отрезала Левеза и встала. – За мной! – крикнула она, словно это мы задерживали табун.

Коты были умны. Они забежали далеко вперед, так что мы не знали, когда ждать очередной атаки. Наши копыта скользили по камням. Левеза искренне нас жалела.

– Обычно здесь ходят только Козы. У них тоже копыта.

– Только раздвоенные, – заметил один из жеребцов.

– Почти родственники, – фыркнула Левеза.

Думаю, свет, воздух и прекрасный вид, открывающийся сверху, вселяли в нее бодрость. А вот меня все это угнетало. Я хотела поскорее очутиться внизу, на равнине, где можно свободно бегать и полно травы. У мужчин, тащивших фургоны, на губах выступала пена. Глаза были обведены белой каймой. На них надели хомуты, что делало бедняг легкой добычей.

Мы ненавидели узкую тропу, по которой приходилось идти гуськом, и постоянно отставали, чтобы собираться группами. А вот Левеза то и дело забегала вперед и возвращалась к нам, подгоняя:

– Скорее-скорее, пока еще темно!

– Мы подождем остальных, – проныла Линдалфа.

– На этой тропе, дорогая, для них не хватит места.

– Но я не желаю подставляться Котам, – раздраженно бросила Линдалфа.

– Нет. Ты хотела бы окружить себя друзьями, чтобы их съели раньше.

Звучало это ужасно, но было абсолютной правдой. Кое-кто рассмеялся.

Солнце взошло. Гигантское белое небо так разительно контрастировало с казавшейся тенью землей, что мы ничего не видели. Пришлось переждать, сгрудившись внутри круга из повозок. Как только солнце поднялось достаточно высоко, Левеза снова велела идти вперед. Именно она. Не Форчи. В тот день я узнала нечто новое о своей подруге, самой преданной и любящей из нас, а также той, что лучше всех выносила одиночество.

Она снова ушла вперед, и помню, как заметила смирно сидевшего на ее спине Кауэя, в котором ума было не больше, чем в травяной лепешке.

Сильный ветер гнал волны по траве. Над головой собирались живописные облака, в которых парили птицы – стервятники, не бывшие ни охотниками, ни жертвами. Они ничего не знали о Предках. И не обладали даром речи.

Но тут за очередным перевалом послышалось рычание Котов, которые пришли убивать и больше не нуждались в укрытии.

Левеза впереди. Одна!

– Попалась! – завыли они на тысячу голосов.

До нас донеслись звуки выстрелов, очень похожие на треск сухих веток, а вслед за ними – кошачий вопль. Снова выстрелы, и после громкого визга, который не мог издать ни один Кот, – пронзительный страшный плач, будто клич ночной птицы.

Форчи пустился в галоп. Я последовала его примеру, оскальзываясь на камнях, прокладывая путь вверх по склону. Мы словно попали в кошмар, из которого не было исхода. Последним усилием я оказалась на вершине и увидела сидевшую на земле Левезу. Распростершийся рядом Форчи дышал ей в уши.

Левеза уставилась в пространство. Форчи смотрел на меня с такой печалью!

Но прежде чем он успел что-то сказать, Левеза перевела взгляд огромных глаз к небу и заржала на одной ноте, скорбя по мертвому.

– Они схватили Кауэя, – шепнул Вожак, принимаясь растирать ее плечи.

Седельная сумка была разорвана. Малыш исчез. Левеза тонко выла, раскачиваясь из стороны в сторону, сложив губы колечком. Звук словно исходил из самого ее нутра.

– Левеза, – пробормотал Форчи, умоляюще глядя на меня.

– Левеза, – согласилась я, ибо мы знали, что она нескоро забудет Кауэя.

Даже если кто-то из нас теряет ребенка, на следующий год появляется новый.

Мы не задумываемся и не скорбим: просто не можем себе этого позволить. Для этого мы недостаточно сильны. Они погибают, один ребенок за другим, любимые тетушки или мудрые старики, которые больше неспособны одним прыжком оказаться на безопасном расстоянии от Кота. Мы слышим, как их пожирают заживо.

– Помните меня! Я люблю вас! – окликают они, мучительно расставаясь с жизнью и с нами. Но нам приходится их забывать.

Поэтому мы становимся нервозными и ограниченными, милыми и напуганными, сообразительными, но бесчестными.

Но не Левеза.

Она внезапно зарычала, схватила винтовку, вскочила и помчалась вслед за Котами.

– Неужели она думает, что может его вернуть? – ахнула я.

– Не знаю, что она способна думать, – вздохнул Форчи.

Остальные присоединились к нам, и мы прижались друг к другу боками. Никто не поспешил Левезе на помощь, даже я, ее любимая подруга. Невозможно преследовать кошачьи прайды, чтобы спасти кого-то. Обычно мы просто смиряемся с чьей-то гибелью.

Вдали послышались выстрелы и вопли Котов. Потом донесся стук копыт.

– Она возвращается, – прошептала Грэма, глядя на меня. Словно сами холмы встали на цыпочки, чтобы увидеть, какие перемены происходят в мире. Лошадь охотится на Котов!

Левеза снова появилась на вершине холма, и на секунду я подумала, что она сотворила чудо: мать несла в зубах свое дитя.

Но тут я увидела, как она шатается, как волочит копыта, и все поняла. Она держала крошечную оторванную голову и окровавленные кости, висевшие на сухожилиях и остатках кожи.

Левеза вдруг опустилась на землю и снова завыла. Мотала головой и в отчаянии оглядывала себя. Из ее грудей сочилось молоко.

Я подскочила к ней, оступилась и рухнула рядом.

– Левеза, любимая! Оставь его.

Глядя мне в лицо невидящими глазами, Левеза прокричала:

– Что прикажешь мне с ним делать?!

– О, Левеза, – всхлипнула я. – Ты слишком остро все чувствуешь!

– Я не оставлю его!

Тебе полагается уйти, подумала я. Оставить труп птицам, а потом – солнцу и дождям, пока кости не рассыплются в земле прахом.

И снова прорастут травой.

Вместе с травой мы едим наших бабушек.

Короткая память означает добрую волю по отношению к миру.

Желание смириться с порядком вещей.

Левеза принялась долбить тонкий слой почвы, покрывавший скалы. Она яростно рыла яму, обдирая пальцы. И наконец подняла толстый слой дерна. Положила останки на голый камень и осторожно прикрыла пластом, словно одеялом. Подвернула края и стала тихо петь колыбельную.

Поверьте, видеть это было невыносимо. Если малыш умирает от болезни, вы уносите его подальше от лагеря и оставляете пожирателям падали и насекомым. А потом приходите снова и пляшете на костях, чтобы растереть их в пыль, показать презрение к плоти. Принять свою участь.

Вернувшийся Вожак подтолкнул ее носом.

– Вставай, Левеза. Нам пора идти.

Левеза погладила землю.

– Спокойной ночи, Кауэй. Спи, Кауэй. Прорасти, как семечко. Стань прекрасной травой, Кауэй.

Мы шептались и переглядывались. Все теряли любимых. Почему именно она скорбит и плачет? Почему именно она должна отличаться от нас?!

– Я знаю, это тяжело… – произнесла Линдалфа.

В воздухе повисло невысказанное «но».

Любовь не может быть такой горячей. Любовь не должна так дорого стоить.

Ты обретешь опыт, Левеза, подумала я. В точности как остальные. Ты, в конце концов, научишься.

Я смотрела на нее с неким подобием торжества, уверенная в своей правоте, когда Левеза встала и снова перевернула все с ног на голову.

Она смахнула слезы с глаз и отошла от меня. Протиснулась мимо Форчи, как мимо неодушевленного предмета. Мы покорно потрусили за ней. Левеза подошла к фургону, перезарядила винтовку и направилась по склону холма в сторону скалы.

– Она не туда идет!

– Смотрите! Что она делает?

Форчи окликнул Левезу и, не дождавшись ответа, повернулся ко мне:

– Следуй за ней!

Я заржала, призывая подругу подождать, и стала спускаться вниз.

Ее решительный топот перешел в рысь, а потом в странный летящий, хаотический галоп. Стук копыт громом отдавался от камней. Она мчалась вперед, рискуя сломать ногу. Я снова издала тихий крик, задержавший Левезу не больше чем на мгновение. У подножия скалы она застыла, подняв клубы пыли. И прицелилась в голову раненого Кота. Легкий ветерок донес до меня ее слова:

– Почему бы нам не обойтись без хищников?

– Предки уничтожили мир, – простонал Кот, не открывая глаз.

Я наконец добралась до них.

– Левеза, уходи, – взмолилась я.

Кот с трудом сглотнул слюну:

– Они убили хищников.

Казалось, все его слова начинаются рычанием.

Левеза словно застыла. Я встала рядом с ней и продолжала умолять уйти, оставить в покое Кота. Но она вдруг сунула мне винтовку:

– Пристрели его, если шевельнется.

Я ненавидела винтовки. Мне всегда казалось, что они взорвутся у меня в руках или сшибут на землю при отдаче. Я знала: оружие в руках делает тебя мишенью. К чему мне ее винтовка? Я всего лишь хотела оказаться рядом с остальными. В безопасности!

Я в страхе заржала.

Левеза стала взбираться обратно на холм.

– Я вернусь, – предупредила она, не оглядываясь. Я осталась наедине с Котом.

– Просто убей меня, – неожиданно попросил Кот.

Воздух почернел от его крови. Во мне все затряслось и онемело. Над головой реяли стервятники, и я была уверена, что с минуты на минуту появятся другие Коты.

Поднимись на скалу, велела я себе, но не смогла двинуться с места. Я взглянула на тропу.

Наконец Левеза вернулась с другой винтовкой и мотком веревки.

– Больше никогда не делай со мной такого! – всхлипывала я.

Левеза имела свирепый вид: грива встопорщена, зубы ощерены.

– Если хочешь жить, терпи, – велела она. Мне показалось, что ее слова обращены ко мне.

– Что ты еще придумала?

В этот момент я возненавидела ее. Возненавидела ее стремление вечно удивлять.

Она связала сначала передние, потом задние лапы Кота, после чего прикрутила все четыре конечности к туловищу животного. Когда она вцепилась Коту в пасть, я взвизгнула. Но она принялась обматывать его морду веревкой. Кровь сочилась сквозь петли и проступала на них причудливыми узорами. Кот снова застонал и закатил глаза.

И тут, о-о… тут Левеза села на землю и втащила Кота себе на спину! Обернулась и устроила его так, чтобы он лежал на боку. И вдруг обратилась ко мне:

– Полагаю, нет смысла просить тебя о помощи?

Я ничего не ответила. Все это было так неслыханно, что не пробудило во мне никаких чувств. Даже страха.

Медленно, опершись на передние ноги, Левеза встала. И покачнулась под тяжестью Кота. Тот зарычал и вонзил в нее огромные когти, что помогло ему удержаться на месте. Левеза с трудом начала подниматься по холму. По спине поползли кровавые ручейки. Я подняла глаза. Все столпились на выступе гребня. Слов у меня не было. Я забыла все слова. Просто тупо и молча шагала за Левезой.

Когда мы подошли ближе, весь табун, все до единого, включая ее названую мать Алез, образовали стену из опущенных голов.

Проваливай, убирайся…

Думаю, это относилось к Коту, но ощущение было такое, что гонят нас.

Левеза продолжала идти. Наши шкуры стали подергиваться от запаха кошачьей крови, который доносил ветер.

Левеза, ни на что не обращая внимания, пробиралась вперед, мимо мужчин, впряженных в повозки. Старый Пронто, забыв о мешавшей упряжи, в панике пытался отскочить и не смог.

– Подумай, – велела Левеза. – Хотя бы раз в жизни.

Но Пронто заржал и заплясал на месте, явно готовый удрать вместе с фургоном. Одним из самых ценных.

– О, ради всего святого!

Она зубами отстегнула хомут, и Пронто, отскочив, порысил в сторону, где и встал с самым глупым видом.

Левеза бросила Кота в фургон, порылась в мешке с инструментами, взяла щипцы и с деловитым видом принялась вырывать коготь за когтем.

Бедный зверюга вопил, ревел, извивался, вертел головой, отчаянно стремясь укусить Левезу, несмотря на связанные челюсти. Разминал окровавленные конечности, пытаясь выпустить несуществующие когти. Безжалостная пытка, казалось, длилась целую вечность.

Мы могли только беспомощно таращиться на весь этот ужас. Молча.

Когда все было кончено и Кот обмяк, тяжело дыша, Левеза взяла новый моток веревки, туго обмотала шею хищника и прикрепила другой конец к фургону. А потом освободила челюсти зверя. Кот взревел и ощерился. Гигантские зеленые клыки пахли кровью. Левеза взяла молоток и долото и принялась выбивать кошачьи зубы.

Форчи выступил вперед.

– Левеза! Прекрати! Это жестоко!

– Но необходимо. Иначе он нас съест.

– Зачем ты это делаешь? Кауэя все равно не вернешь.

Левеза повернулась. Я заметила, что ее нижняя челюсть распухла.

– Чтобы учиться у него.

– Чему именно?

– Всему, что он знает.

– Нам пора в дорогу, – объявил Вожак.

– Именно, – категорично заявила она. – Поэтому он и лежит сейчас в этом фургоне.

– Ты берешь его с собой?

Все волосы Форчи стали дыбом, от гривы до элегантной эспаньолки.

Но Левеза вскинула голову, и кажется, я помню, как она улыбнулась.

– Вы не сумеете мне помешать.

Весь табун дружно вздохнул. Перепуганный, удивленный звук.

Но Левеза как ни в чем не бывало взглянула на меня и спросила:

– Как по-твоему, можешь принести мне хомут?

Пронто мотнул головой в ее сторону:

– Вот, возьми, безумная!

– Левеза, этим его не вернешь, – заплакала я. – Ну же, дорогая, оставь Кота в покое, смирись и поедем.

Она с жалостью уставилась на меня:

– Бедняжка Аква!

Она сама впряглась в фургон. Женщинам полагается носить винтовки, мужчинам – таскать повозки. По двое, если дорога идет в гору.

Я пыталась идти рядом с ней. Больше никто не мог вынести едкой кошачьей вони. Я кашляла. Глаза слезились.

– Я не могу оставаться с тобой.

– Все в порядке, дорогая, – заверила она. – Иди к остальным. Там тебе будет легче.

– Но ты останешься одна с этой тварью.

– Ей не до меня.

Исчерпав все аргументы, я отошла.

Мы продолжали путь. Весь этот долгий день Форчи не позволял нам спать, и время от времени до нас доносился голос Левезы, изводившей несчастное животное своими вопросами.

– Нет! – вдруг услышали мы ее крик. – Это не инстинкт! Ты вполне можешь питаться чем-то другим. У тебя есть выбор! И необязательно пожирать других!

Кот взревел, но тут же простонал:

– Иногда другой еды просто не находится! Или хочешь, чтобы мы стояли и смотрели, как от голода умирают наши дети?!

– Почему же вы отняли мое дитя? – завопила Левеза. – На нем… – Она горестно заржала. Но тут же яростно фыркнула: – На нем даже мяса не было!

Кот снова застонал.

Левеза говорила что-то еще, но мы не разобрали слов. Наконец она замолчала и вновь потащила телегу, прислушиваясь к Коту. Постепенно она пропустила вперед даже арьергард африрадоров, которым поручалось защищать отставших. Создавалось такое впечатление, что для соплеменников она вообще перестала существовать.