Текст книги "Лучшая зарубежная научная фантастика"
Автор книги: Гарт Никс
Соавторы: Майкл Суэнвик,Пол Дж. Макоули,Паоло Бачигалупи,Аластер Рейнольдс,Мэри Розенблюм,Стивен М. Бакстер,Нэнси (Ненси) Кресс,Чарльз Финли,Элизабет Бир,Йен Макдональд
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 67 страниц)
Кто-то толкнул Макса, потом еще кто-то толкнул их обоих. Становилось все теснее, от сильного запаха пота, гнилых зубов и заплесневелой еды кружилась голова. Охранники заорали: «Проходите вперед, не стойте у дверей!» и буквально впечатали в автобус нескольких последних арестованных. Все это напоминало какую-то пародию на игру в музыкальные стулья, где музыкой служили проклятья, а стульями – металлические скамьи. Дверь захлопнулась, сдавив толкавшихся людей. В окно Макс увидел, как охранники запихивают остальных арестованных во второе отделение.
Чья-то рука, проскользнув сквозь стену тел, сжала локоть Макса. Он дернулся, попытался вырваться, но лишь привлек обладателя руки ближе к себе.
– Эй, это я, Василий.
– Вообще-то, я больше не нуждаюсь в конвоире, – заметил Макс.
– Передние двери закрыты.
– А также задние, и еще двери во второе отделение.
– Что же нам теперь делать? Вы – старший офицер Департамента…
– Тс-с, – зашипел Макс, зажимая Василию рот.
– Никомедес – наконец я вас вспомнил! – раздался голос с ближайшей скамьи. Майор из фургона. На щеке у него красовался синяк, губа раздулась от удара по лицу. – Я так и знал, что где-то встречал вас.
– Мне очень жаль, – ответил Макс.
– Майор Вениамин Георгиев, – представился новый собеседник, пододвигаясь и давая Максу место. – Я служил вместе с вами на «Иерихоне», много лет назад.
– А, вы были радистом, – вспомнил Макс, садясь. Он узнал этого человека, когда тот назвал имя и корабль. Очередной шанс сохранить инкогнито, притвориться никем и остаться невидимкой ускользнул. Автобус рывком тронулся с места, люди с руганью повалились друг на друга. – А я думал, вы из армии.
– Я перевелся. Дух революции побудил меня присоединиться к Департаменту политического образования. – Георгиев осмотрел автобус. – Тогда это казалось отличной мыслью.
– Вот вы двое, – встрял Василий. – Вы ведь знаете, как нам отсюда выбраться, да?
Георгиев не обратил на него внимания.
– Убийство адарейцев было ошибкой, – продолжал он, обращаясь к Максу. – Теперь Адарес обратится против нас – сначала начнется политическое давление, затем вооруженный конфликт.
– Возможно, – пожал плечами Макс. – Но Разведка сможет утрясти это дело – скажут, что ошиблись в суматохе. Свалят вину на дезертиров, чисто символически накажут нескольких мелких сошек, казнят кого-нибудь из вышестоящих, а потом как-нибудь умилостивят Адарес.
– Сомневаюсь, что дело на этом закончится; так никогда не бывает. Вы не слыхали байку о тайной полиции? – спросил Георгиев.
– Может, и слыхал, – ответил Макс.
– Какую именно? – вмешался Василий.
Георгиев поднял голову и взглянул на бывшего охранника.
– Тайная полиция пришла за адарейцами, и никто не попытался их остановить; они забрали адарейцев.
Макс вспомнил этот бородатый анекдот; Василий спросил:
– И что?
– Затем тайная полиция пришла за иноверцами, никто не попытался помешать им, и всех забрали. Потом пришли за грешниками-прелюбодеями, тайными осквернителями тела, теми, кто пользуется запрещенными технологиями – и никто им не помешал.
– И они забрали грешников, – заключил Василий.
– Точно, – подтвердил Георгиев. – А когда пришли за мной, я сказал: «Здравствуй, брат. Неплохо служить в тайной полиции, а?»
Василий помолчал, затем хихикнул. Автобус резко затормозил, вдавив их в спинки сидений, затем понесся вперед.
Молодой человек с вялым подбородком, сидевший рядом с ними на скамье, наклонился поближе.
– Я слышал ваш разговор, ребята. А вы знаете, тот парень, которого пристрелили у ворот…
– Бухгалтер? – переспросил Георгиев. – Он сказал мне, что он бухгалтер.
– Никакой он не бухгалтер, как раз про это я вам и хотел сказать. – Большим пальцем он показал за спину. – Один парень там, сзади, говорит, что он его узнал – это актер. Все было подстроено. Пока мы залезали в автобус, он встал и пошел прочь.
– Не пошел, – перебил его другой юнец, державшийся за поручень. – Двое солдат помогли ему встать, как будто волокли тело – но было видно, что он притворяется мертвым.
– Вот видите – они просто хотят нас напугать, – сказал первый парень и засмеялся, стараясь показать, что он-то все понимает.
– Ну что ж, им это удалось, – пробормотал Василий, потирая горло там, где раньше у него висел крест. – Я боюсь.
– С адарейцами тоже все было подстроено, – заметил Макс. – Талантливые актеры, а?
Мальчишка на скамье, тот, что с вялым подбородком, отвернулся и ничего не сказал. Но тот, что стоял над ними, держась за поручень, ответил:
– Ну да, все это просто большая афера. Я слышал, что Мэллоув и Дрожин разработали план вместе – собирались объединить два департамента. И когда Дрожин умрет, Мэллоув захватит все в свои руки.
Вокруг загомонили, передавая эту историю и сочиняя новые версии. Их небольшая группа некоторое время сидела молча.
Затем Макс кашлянул.
– А вы не слышали байку насчет Дрожина? Как проверить, жив он или умер?
Майор Георгиев уставился на Макса с деланно бесстрастным лицом. Два юнца ждали ответа. Наконец, Василий не выдержал:
– Ну и как?
Макс приставил к его лбу палец, словно дуло пистолета.
– Что ты сейчас сказал?
Георгиев глупо ухмыльнулся, парни нервно захихикали. Макс откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на стиснувшие его тела. Он начал этот день в качестве узника, ожидающего весточки от своего контакта в Разведке. Вечер застал его узником, ожидающим весточки из Разведки. Ничто не изменилось. Но когда он представил себе расстояние, разделявшее утреннее крещение адарейца перед казнью и зверское убийство его собратьев в парке, он почувствовал, что изменилось все.
Он слушал шорох колес и не мог избавиться от воспоминания о реве косилки, несущейся по головам, торчащим из засыпанной гравием ямы.
– Никомедес, вставайте. – Кто-то тряс его за плечо.
Еще как следует не проснувшись, Макс оторвал от себя чужую руку и вывернул запястье. Но сломать не успел – очнулся как раз вовремя. Над ним склонился майор Георгиев.
– В чем дело?
– Мы проезжаем по окраине Города Падших Ангелов – уже ночь, город достаточно велик, мы все сможем скрыться.
– И как это вы собираетесь скрыться? На окнах решетки, двери заперты. – Он несколько часов смотрел, как какие-то молодые люди напрасно пытались выбраться из автобуса, отрывали панели от стен, били окна. Один из них сильно порезался осколком стекла. В дыру со свистом врывался ветер; ночи на планете были холодными, и если бы не тепло спрессованных вместе тел, многие пострадали бы от переохлаждения.
– Мы хотим раскачать автобус и перевернуть его, – объяснил Георгиев. – Вы должны помочь мне организовать этих сопляков.
Макс выпрямился.
– Перевернуть автобус? И как это поможет нам выбраться?
– Им придется всех выпустить. Нас больше, мы одолеем их, прорвемся.
– Это без меня. – Макс снова откинулся назад.
– Подумать только, ведь это вы меня вдохновляли, – фыркнул Георгиев. – Да вы трус.
«А вы – глупец», – хотел было ответить Макс. Он ничего не имел против побега, но самоубийство?
– Вы играете им на руку.
– Вчера утром, – сказал Георгиев, оглядываясь по сторонам, – каждый из нас был частью организации, знал свое предназначение и свои задачи. А сегодня мы – толпа умирающих от голода и жажды изгоев, лишенных самого необходимого. Но мы – люди, мы должны что-то сделать.
Вокруг раздалось бормотание, послышались слова «аминь» и «свидетель». [71]71
Вероятно, имеется в виду стих из Библии: «И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия» (Откровение 3:14).
[Закрыть]
– А вы не думали, что цель Разведки – запугать нас и заставить повиноваться? – спросил Макс.
– Да, но…
– И как вы считаете, что они сделают с любым, кто пойдет против них в самом начале? – продолжал Макс. – Как бы вы отреагировали? Как бы поступили с теми, кто пытается организовать сопротивление?
Георгиев молчал.
– Первым делом нужно уничтожить главарей мятежа, чтобы преподать остальным урок, – заявил Макс, отвечая на собственный вопрос. – Для этого необходимо создать ситуацию, в которой эти люди будут вынуждены выйти из тени, а затем устроить показательную казнь. Я бы сделал именно так.
– Но я – не вы, – возразил Георгиев. – И я считаю, что все это – ошибка. Там, за стенкой – наши сослуживцы, братья, родичи. Если мы обратим на себя их внимание, они прислушаются. А если нет – мы применим силу.
Раздались возгласы: «Ага», «Им придется прислушаться».
– Вас ударили по лицу, чуть не пристрелили, и вы еще в это верите? – произнес Макс, откидываясь на спинку сиденья. – Мы просто должны постараться выжить. Ни одна чистка не длится бесконечно.
– Вы жалки, – сказал Георгиев и отвернулся.
Василий, не отрывая руки от невидимого креста на шее, пристально посмотрел на Макса, покачал головой и последовал за Георгиевым.
Майор без труда организовал людей: среди присутствующих он был старшим по званию, а солдаты были приучены к повиновению, приучены всегда что-то делать, не сидеть сложа руки. Изложив свой план бегства из автобуса, Георгиев заключил:
– Итак, на счет «три» все отходят к штирборту. [72]72
Штирборт – правый борт судна, бакборт – левый борт судна.
[Закрыть]Все понятно? Раз! Два!
– Стойте, стойте, стойте, – крикнул кто-то, остальные воскликнули: «Стоп», Георгиев проорал: «Стойте, подождите!»
В автобусе было темно, но какие-то огни, проносившиеся мимо окон, освещали озадаченные лица. Наконец, кто-то спросил:
– А где штирборт?
Макс хмыкнул. Большинство пассажиров автобуса служили только на суше.
Георгиев постучал по закрытой двери.
– Двери – бакборт, правая сторона – штирборт. Нам надо опрокинуться на правую сторону, чтобы мы смогли выбраться наверх через двери.
Люди забормотали: «понятно», «хорошо», и Георгиев снова начал отсчет. Макс уперся ногами в пол и покрепче ухватился за скамью.
На счет «три» толпа бросилась к правой стенке автобуса. Он качнулся – как будто наскочил на небольшую колдобину.
– Весьма эффективно, – пробормотал Макс, но Георгиев уже подбадривал людей и давал указания:
– Отлично, для начала неплохо. Теперь все отходим к бакборту, к дверям, и пробуем снова.
Толпа прижала Макса к стене, в нос ему ударил запах мочи, пота и немытых тел.
– Три!
На этот раз люди, ринувшись к противоположной стороне, закричали.
Автобус заметно качнуло.
– Отличная работа, парни, – проорал Георгиев. – А теперь будем качать его туда-сюда. Как только добежим до бакборта, вот до этой двери, – он перегнулся через соседей и постучал по ней, – надо сразу возвращаться к штирборту, вон туда. Все ясно?
Бормотание: «ясно», «да, сэр».
– Что? Не слышу!
– ДА, СЭР!
На счет «три» все с криками рванули налево. Макс прикрыл голову рукой. На этот раз автобус качнулся, хотя и не слишком сильно – как будто в бок ему ударил порыв ветра, какие дуют с большого уступа в это время года.
– Штирборт! – приказал Георгиев, и толпа с ревом бросилась направо. Несколько человек споткнулись в темноте, но, несмотря на беспорядок и ругань, толчок оказался сильнее.
Георгиев заставил людей подбадривать себя криками и хлопать в ладоши, затем постепенно установился некий ритм – в одну сторону, затем в другую. Макс не трогался с места, подтянул ноги на скамью, но каждый раз на него обрушивались удары локтей и колен. Он увернулся от нескольких тычков, затем обхватил колени руками и перестал сопротивляться.
– Ну, давайте! – возбужденно кричал Василий.
Из заднего отделения постучали, и арестованные из первого криками поделились с ними своими планами. В первой совместной попытке люди разбежались в разные стороны, сведя на нет свои усилия. Один из молодых людей, прислонившись к задней стенке, завопил:
– Штирборт, вы, идиоты, штирборт!
– Быстрее, – торопил Георгиев. – Мы почти проехали город!
Люди в обоих отделениях с новой силой бросились вправо, автобус накренился, и его левые колеса оторвались от земли. Он резко вильнул, затем выровнялся, арестованные смолкли, и почти все, за исключением нескольких человек, позабыли броситься на противоположную сторону.
– Есть, мы сможем сделать это! – крикнул Георгиев. – Ну, пошли, вставайте, начинаем снова!
Люди были так поглощены раскачиванием автобуса, что никто, кроме Макса, не заметил, как он замедлил ход, и снаружи показались фары вездеходов на воздушных подушках. Автобус остановился, и сквозь решетку ударил ослепительный свет прожекторов, выхватив из темноты небритые лица с запавшими глазами.
Подбежали охранники, загремели замки, и дверь резко распахнулась.
– Поздравляем, это было впечатляюще, отличная работа, парни, – рявкнул начальник конвоя. – Кто здесь старший по званию?
Георгиев, щурясь, пробрался через толпу вперед.
– Майор Вениамин Георгиев, в регулярной армии с шестьдесят четвертого. Мы хотели бы…
Охранник застрелил его; разряд оказался таким мощным, что оглушил двух стоявших рядом людей, а на руке у Макса, сидевшего в двух рядах от двери, встали дыбом волосы. Какой-то парень закричал, попытался броситься на солдат, но остальные затащили его обратно как раз вовремя – трескучая голубая молния из ружья едва не угодила ему в голову.
Рассерженные выкрики из соседнего отделения стихли вслед за грохотом бьющегося стекла и треском выстрелов.
– Есть у нас здесь еще старшие офицеры? – спросил охранник. Василий и еще кто-то посмотрели на Макса, но тот покачал головой.
– Есть желающие говорить от имени всех? – повторил охранник. Никто не откликнулся, и он сказал: – Отлично, потому что я верю только в индивидуальную ответственность, и если произойдет что-нибудь подобное, за это ответите вы все, каждый из вас. Надеюсь, это понятно?
Он схватил за шиворот тело Георгиева, лежавшее на полу лицом вниз, и стащил его по ступенькам на асфальт. Солдаты с оружием наготове, явно нервничавшие, снова заперли двери.
Василий тяжело рухнул на сиденье рядом с Максом; лицо его превратилось в белую маску неверия и отчаяния.
– Не волнуйся, – посоветовал ему Макс. – Возможно, Георгиев просто притворяется.
Автобус тронулся с места, и на этот раз вездеходы было хорошо видно. Город исчез позади; в окна летела пыль и мелкие камешки, они забивались Максу в глаза, в рот. Все вокруг кашляли. Кто-то шепотом рассуждал, что надо было вооружиться осколками стекла и прыгнуть на охранника. Все мы крепки задним умом.
Макс краем глаза заметил, как какой-то парень встал, отвернулся к стенке и расстегнул ширинку.
– Ты бы оставил это про запас, пригодится, – посоветовал Макс. Некоторые из пассажиров засмеялись – но не все.
– У меня не во что налить, – ответил парень, и это была правда. – Хотите, подойдите, будет вам вместо фонтанчика для питья.
Макс улыбнулся, и на потрескавшихся губах показалась кровь.
– Нет, пожалуй, из этого фонтана я пить не стану.
Василий, сидевший рядом, потер шею.
– Я уже на все готов, лишь бы сейчас попасть в ванную, – прошептал он. – Дьявол, да я бы этого Мэллоува собственными руками придушил за глоток воды и кусок хлеба.
У Макса пересохло в горле, уже несколько часов его мучили спазмы в желудке. Быстро оглядевшись, он вытащил завернутый в складки брюк белковый батончик. Попытался разорвать обертку ногтями, но не смог, и вынужден был дернуть ее зубами. Разломив батончик пополам, он прошипел: «Тс-с» и сунул кусок в ладонь Василию.
– Что? Что это…
– Тсс! – повторил Макс и добавил тише: – Ешь медленно.
В темноте мелькнула рука Василия – он засунул в рот весь батончик сразу. Он попытался жевать его медленно, но проглотил, прежде чем Макс откусил первый кусочек.
– А еще есть? – прошептал Василий.
– Нет, это было все.
Позже, когда Макс доел батончик, Василий спросил:
– Почему вы со мной поделились?
– Потому что там, куда мы едем, мне понадобятся друзья – больше, чем сейчас пища. Я могу на тебя рассчитывать?
– Конечно, – ответил тот. – Все, что вам нужно, все, что смогу. Я в вашем распоряжении.
Макс кивнул, словно между ними был подписан договор, и Василий в ответ опустил голову; в темноте этот жест был едва заметен. В желудке у него заурчало, и он сложил руки на животе. Пока автобус несся сквозь ночь, Макс искал у себя на коленях крошки и по одной слизывал их с пальцев. Ветер ревел над равнинами, свистел в разбитые окна, принося с собой запах соли и мелкие водяные брызги.
Не хватало только запаха перегноя и крови – а в остальном пахло как в исправительном лагере. Макс, как комиссар, не раз посещал их.
Люди вокруг устраивались поудобнее, пытаясь заснуть, но Макс смотрел вперед, в ветреную ночь.
Наступил рассвет; жестокое, неумолимое солнце ярко освещало окружавшее их убожество даже через тонированные стекла. В салоне воняло мочой, испражнениями и потом. Привыкай, сказал себе Макс. Спина болела, ноги затекли после бесконечных часов, проведенных на неудобном сиденье. Кто-то всхлипывал.
– Это хребет Мачете, – сказал Макс, указывая на резкую линию, выделявшуюся на горизонте. Василий перегнулся через него, чтобы лучше рассмотреть пейзаж.
– Видишь здания, вон там, наверху, рядом с дорогой? – спросил Макс.
– Исправительный лагерь? – предположил Василий.
– Это Дальние Фермы. Когда-то это был лагерь. – Двадцать лет назад Дальние Фермы были концом пути. Сейчас это место превратилось в очередную колонию, прибрежное поселение. Несколько тысяч жителей занимали ряды низких бурых зданий, выстроенных вокруг неглубоких прудов.
– Может, мы уже приехали? – спросил Василий.
– Зря надеешься, – негромко произнес Макс. – Здесь трудно будет охранять нас всех. Слишком много свободных людей вокруг, слишком много лодок и вездеходов.
И все же час спустя, когда автобус подъехал к цистернам с водой на окраине Ферм, даже у Макса возникла слабая надежда.
Однако, увидев, что солдаты подводят к цистерне пожарный шланг, он оставил надежду и принялся протискиваться к одному из разбитых окон. На несколько блаженных мгновений лицо Макса обрызгало водой; он открыл рот, чтобы поймать хоть капельку. А потом на него навалилась толпа людей, жаждавших глотка воды. Его спасло то, что шланг переместился к другому окну, и люди, перелезая через спинки сидений, бросились вслед за ним. Всем досталось по нескольку капель воды, кроме тех двоих, что лежали у передней двери и были слишком слабы или больны, чтобы подойти к окну; они непрерывно стонали. Макс решил, что это их задело шоковым ружьем, когда убивали Георгиева. Люди тянули руки через решетку, умоляя о глотке воды, а охранники перешли ко второму отделению.
Макс вернулся на свое место – теперь, когда каждый пассажир отвоевал себе два квадратных фута в автобусе, он считал это место своим, – и, кряхтя, сел. У него болело все тело, нуждавшееся в движении, в возможности вытянуться. Он бы прошелся хоть немного, хотя бы несколько шагов по проходу – но проход был забит людьми. Несколько человек, растянувшись на скамьях, отжимались, кто-то подтягивался на поручнях вместо турника. Макс подумал, что скоро ему придется последовать их примеру, чтобы совсем не раскиснуть. Однако и здесь предстояло сделать нелегкий выбор: или растратить энергию, не зная, когда в следующий раз доведется поесть и попить, или сохранить ее про запас.
Василий обмяк, волосы прилипли у него ко лбу. Он собирал с лица капельки пота и облизывал пальцы.
– Я бы с животными так не стал обращаться, – простонал он.
– Все это делается с определенной целью, – ответил Макс, последовав его примеру; щетина царапала ему пальцы.
– У вас лицо сильно порезано.
– Правда? – Он нащупал что-то влажное; пальцы были ярко-красными. – Наверное, осколки впились, когда нас поливали из шланга.
– Когда мы приедем?
– Мы едем уже двенадцать-четырнадцать часов. Я забыл все здешние лагеря, но мы еще и половины пути до них не проехали.
– О Боже, – тяжело вздохнул Василий.
В прежние дни, во времена раскола, люди, сосланные в исправительные лагеря за свою веру – или неверие – молились Богу. Макс молился Дрожину. Во время чистки Разведка наверняка отчаянно нуждается в информации. Обермейер обязательно должен проверить почтовые ящики, догадаться, что Макс схвачен, и начать поиски. Единственная надежда для Макса заключалась в том, чтобы дождаться тех, кто придет вызволить его.
– Не могу поверить, что меня везут в исправительный лагерь, – жаловался Василий. – Я ничего не сделал, чтобы заслужить такое обращение – я не убийца, не насильник.
– Смотри, не дай им превратить себя в того или другого, – ответил Макс. – А кроме того, самое тяжкое преступление по-прежнему заключается в ошибочных верованиях.
– Но я делал все, что должен был, я поступил на правительственную службу после армии, я…
– Надо это пережить. Не высовывайся, сейчас необходимо выжить любой ценой.
– Выжить любой ценой, – повторил Василий, испуская глубокий вздох. Кажется, он неплохой парень, подумал Макс; не привык думать своей головой, но сейчас вынужден шевелить мозгами изо всех сил. – Зачем же мы совершили революцию? – спросил солдат. – Я думал, она должна положить всему этому конец.
Макс помнил те дни. В церкви произошел раскол, и обе группы утверждали, что их вера – единственно правильная. Ресурсы на планете были ограничены, и каждые истинно верующие жаждали заполучить их в свое полное распоряжение. Хотя в процессе борьбы с природой количество продуктов постепенно увеличивалось, противники готовы были перебить друг друга за право быть единственными проповедниками слова Божия.
– Революция купила нам двадцать лет.
– Что?
– Последний раз подобная чистка происходила двадцать лет назад, – объяснил Макс. Конечно, время от времени случались отдельные убийства – обычно все обставлялось как несчастный случай или болезнь. Но это была политика, обычное дело, как и везде. – Мы купили себе двадцать лет мира – а ведь прежде за два поколения мир продолжался не более трех лет. Ты вырос в мире, верно?
– Ну, в общем, да.
– Это куплено ценой революции. Так что она произошла не зря. А если эта чистка купит нам еще двадцать лет без войны, значит, она тоже совершена не зря.
– Не знаю, мне трудно так думать, – покачал головой Василий. – Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь думать так.
– Может быть, тебе и не придется, – с сомнением заметил Макс.
Автобус ехал весь день, останавливаясь лишь затем, чтобы сменить водителей и конвоиров. Ночью, когда арестованные, дрожа, кое-как пытались согреться, один из больных умер. Должно быть, его сосед заметил, что тело окоченело, и принялся причитать: «Петя, Петр, о брат, Петя, очнись, друг, я не верю, о Петя, друг».
От тела исходил довольно сильный запах, заглушавший даже всепроникающую вонь мочи, испражнений и пота. К тому моменту, когда солнце поднялось снова, все несчастные впали в какое-то беспамятство от усталости и отчаяния. Никто больше не подтягивался и не отжимался. Ветер заносил в разбитые окна песок, засыпал людей бурой пылью. Песчинки забивались Максу в глаза, волосы, в каждую складку его одежды и тела.
Они направлялись на север, и раскаленное солнце, поджаривавшее автобус, светило прямо в окна; Макс прислонился к стене и сидел неподвижно, стараясь не тратить энергию. Под передними сиденьями автобуса был устроен импровизированный морг; тело умершего прикрыли остатками его одежды, набросили что-то на лицо. Следующий ряд пустовал, хотя многим не хватало места.
У Макса кружилась голова от голода и жажды. Они уже проделали немалый путь. Но исправительные лагеря должны быть изолированы. Только после того, как крайний лагерь будет превращен в поселение, подобное Дальним Фермам, они установят на дороге цистерны с водой и сделают остановки для отдыха.
Террафермы. Так называли их первые колонисты. Пока заключенные не переименовали их в террорфермы. Он закрыл глаза.
– С вами все в порядке? – Василий тряс его за руку.
– Все нормально, – ответил Макс.
– Ну хорошо, а то вы сейчас выглядели как труп.
– Забавно, – проскрежетал Макс. – В космосе, на флоте, у меня была кличка «Труп», потому что я всегда так выгляжу.
– Послушайте, я рассчитываю на вас, – прошептал Василий, наклоняясь поближе. – Я не хочу умирать.
Максу стало жаль его. Попытавшись сглотнуть забившуюся в глотку пыль, он сказал:
– Есть одна вещь, которую тебе нужно знать, чтобы выжить…
А затем он закашлялся, песок в горле не давал ему говорить, и остановиться он не смог. Ему нужно было попить, хоть маленький глоток, и все прошло бы, но пить было нечего. Обсасывать взмокшую от пота футболку было бесполезно – он лишь наглотался пыли и соли и начал кашлять снова.
Где-то впереди закричали. Долговязый рыжеволосый парень забился в истерике, начал бросаться на стены, сначала с одной стороны, потом с другой, затем принялся пинать, топтать и колотить людей, лежавших на скамьях и на полу, требуя, чтобы они сделали что-нибудь, приказывая им встать и сделать что-нибудь. Вездеходы приблизились вплотную к автобусу.
– Заткните его, – хрипло выкрикнул Макс между приступами кашля. – Заставьте его сесть. – Другие люди, сидевшие, подобно Максу, на безопасном расстоянии, повторили его слова.
Сначала соседи сумасшедшего просто старались отодвинуться от него подальше, но он схватил какого-то человека и начал бить его по лицу. Остальные попытались оттащить его, но он бросился на них, требуя, чтобы его выпустили, требуя справедливости – вещей, которых никто из них не мог ему дать. Чем крепче его удерживали, тем яростнее он вырывался, пока кто-то не разозлился и не ударил его, приказывая ему заткнуться. Затем остальные потеряли контроль над собой, началась драка, и все вместе повалились на пол.
Один из старших, которому было примерно за тридцать, бюрократ с брюшком, начал оттаскивать людей прочь, приказывая им перестать бить несчастного. Когда драка прекратилась, долговязый остался неподвижно лежать в проходе. Люди, не обращая на него внимания, вернулись на свои места. Спустя некоторое время кто-то подошел, осмотрел его, и два человека оттащили его в переднюю часть салона.
Василий держался за живот.
– Интересно, скоро кто-нибудь предложит есть трупы?
– Это вряд ли, – ответил Макс, надеясь, что он прав.
Он размышлял об исправительных лагерях и о том, зачем они расположены так далеко от населенных мест. Здесь тела можно было сбрасывать в компостные ямы, а затем сообщать родным, что заключенный совершил побег, вместо того, чтобы отправлять им труп для похорон. Семья получала письмо, в котором говорилось, что их близкий человек сбежал, и содержалась просьба сообщить властям, если он объявится; это давало им надежду, а умершего окружало неким героическим ореолом. Но все заключенные, отмеченные как беглые, были мертвы.
– Когда приедем в лагерь, будет хуже, – сказал он.
До лагерей оставалось еще километров двести. Среди ночи Макс от голода и бессонницы впал в некое полубессознательное состояние и оказался на ничейной полосе между минными полями галлюцинаций и колючей проволокой реальности. Он сидел, прижавшись лицом к прохладному стеклу, прикрыв глаза и чувствуя, как на него давит невыносимая тяжесть десятков тел; сначала ему показалось, что запах гниющих водорослей снится ему во сне. Затем он очнулся.
От резкого движения голова Василия упала с его плеча, и бывший охранник повалился Максу на колени. Макс затряс его.
– Просыпайся, – прошептал он. – Нужно уходить.
– А? – сонно пробормотал Василий. – Чего?
– Тихо, – прошипел Макс. – До следующего лагеря мы не доживем. – Он оттолкнул Василия в сторону, переступил через лежавших на полу, пробрался к выходу и схватил за руку человека, опершегося спиной о ступени. – Эй, там скамейка свободная, вон там, сзади. Я хочу немного размяться.
Человек с осунувшимся лицом жадным взглядом уставился на сиденье, не веря своим глазам.
– Второго шанса не будет, – предупредил Макс. – Обещаю, я тебя оттуда не выгоню.
Человек неловко поднялся и протиснулся мимо Василия на пустое место. Василий спустился к двери и встал рядом с Максом. Каждый раз, когда он пытался задать вопрос, Макс жестом велел ему молчать, боясь, что их услышат.
Наступил рассвет, похожий на вопль отчаяния – жалкий и пронзительный. Никто не хотел встречать этот день, полный жары и жажды. Автобус грохотал и трясся на камнях, поднимая клубы пыли над немощеной дорогой, поэтому только Макс, который всматривался вдаль на каждом холме, заметил бункеры, словно плававшие в крошечном зеленом пруду, окруженном океаном песка и камня.
Затем и остальные заметили лагерь; кто-то заявил, что это мираж, некоторые арестованные слабо засмеялись, решив, что они, наконец, приехали. Но Макс знал, что Разведка никогда не поместит всех политических заключенных в один лагерь – кого-то высадят здесь, кого-то – дальше, их разделят на несколько групп, рассеянных среди чужаков.
Мираж постепенно приближался. Открывались унылые подробности: круглые крыши из рифленого железа; наполовину ушедшие в землю бараки, источенные ветром и песком и приобретшие тусклый цвет окружающей местности; забор с колючей проволокой, вонзавшейся в небо, истекавшее светом; чуть дальше, за забором – озерко зеленовато-бурой грязи.
Стена тел придавила Макса к двери; автобус замедлил ход, остановился, облако пыли постепенно осело. Макс заметил за бункерами обитателей лагеря, выстроившихся на утреннюю перекличку. Над воротами красовалась табличка с надписью:
Конвоиры спрыгнули с вездеходов. Основная часть осталась стоять рядом, зевая, один человек направился к воротам, где его встретили лагерные охранники.
Макс забарабанил в дверь.
– Молись, – прошептал он, обращаясь к Василию.
– О чем?
– О том, чтобы они подошли к нашему отделению, а не к соседнему.
«О том, чтобы Дрожин получил мое сообщение и послал кого-нибудь нам навстречу», – хотелось ему добавить. Кулак онемел, и Макс начал стучать в дверь локтем. Остальные, не понимая хорошенько, в чем дело, последовали его примеру и заколотили в стены и решетки.
Лагерный капеллан в сопровождении помощника и нескольких солдат, хромая, приблизился к воротам. Пыльная серая одежда без знаков различия мешком висела на их истощенных телах. Начальников лагерей по-прежнему называли капелланами, а не директорами, несмотря на революцию, потому что лагеря формально предназначались для искупления грехов. «Дрожин, приди за мной и забери меня отсюда», – мысленно богохульствовал Макс, – и я обещаю стать хорошим человеком.
Капеллан о чем-то спорил с конвоирами, указывая на переднюю часть автобуса: ему нужны были живые люди, сохранившие остатки сил, тогда из них можно было выжать больше перед смертью. Конвоир выслушал его с безразличным видом, затем крикнул что-то солдатам, и те с оружием наготове приблизились к двери, за которой стоял Макс.
Шестьдесят человек нажали на Макса, пытаясь выбраться из автобуса раньше него. Он выставил назад локти, стараясь в то же время не выпускать руку Василия.
– Десять! – проорал начальник конвоя, растопырив пальцы. – Только десять человек!
