Текст книги "Бесславные дни (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

   Японец с мечом на поясе выкрикнул что-то ещё. Квислинг в костюме снова перевел:

   – Марш начнется через час. Идти должны все трудоспособные пленные. Это приказ Японской Императорской армии. – Произнес он это так, словно сам Господь вручил ему этот приказ, подобно скрижалям с заповедями.

   – А что с ранеными? С больными? – выкрикнул кто-то.

   Сам факт возникших вопросов в немалой степени смутил и офицера и переводчика. Офицер что-то прорычал. Если это не означало "Какой мудак это выкрикнул?", Петерсон был готов съесть собственную фуражку. Местный нервно что-то ответил ему по-японски. Офицер сказал что-то ещё. Затем переводчик перешел на английский:

   – Их отправят следом, как только вылечат. До тех пор, они останутся здесь.

   – Их могли бы посадить на грузовики и отправить следом, – сказал МакКинли, когда собрание закончилось.

   – Могли бы, но станут ли? – отозвался Петерсон. – Им тут явно не хватает топлива. Думаешь, они станут тратить его на американцев? Думаешь, они станут тратить его на американских военнопленных, если те попросят?

   – Попросят, ага. О чём я вообще думал, блин? С ума сошел совсем.

   – С их стороны большая честь – дать нам час на сборы. Не то, чтобы у меня полно багажа. Кроме одежды, фляжки и колоды карт, у меня ничего и нет.

   – Бери с собой. Картами можно хоть время убить. И фляжку наполни. Чёрт его знает, дадут эти макаки нам хоть что-нибудь, что бы они там ни заявляли.

   Смысла в его словах было больше, чем Петерсону того хотелось. Кормежка здесь была просто скудной. К тому же, японцы не скрывали своего отношения к сдавшимся солдатам. Они тут же избивали любого, кто смел выразить своё недовольство. Японцы командовали, американцы подчинялись. Теперь всё было устроено именно так, и любой, кто об этом забывал, очень быстро жалел.

   Чтобы набрать флягу, пришлось отстоять очередь. В лагере военнопленных везде приходилось стоять в очереди. "Прям как на службе", – не без грусти подумал он. Единственный кран, которым военнопленным дозволялось пользоваться, располагался в стене здания. За очередью приглядывали спрятавшиеся за мешками с песком пулеметчики.

   У МакКинли тоже была фляжка. Он поскреб подбородок, под пальцами зашуршала густая с проседью щетина.

   – Господи, что угодно отдам за кусок мыла и бритву, – сказал он.

   – Ага, мы как будто члены одного из ансамблей Дома Давида.

   Они едва успели наполнить фляги, как раздался свисток. Петерсону казалось, что прошло меньше часа, но без наручных часов он не мог сказать точно. Теперь они на запястье японца. Петерсон задумался, носил ли их тот офицер до сих пор, или часы уже украли. Спрашивать об этом, он конечно не стал бы.

   Японские солдаты нервно смотрели на пленных, пока те выходили из огороженного колючей проволокой парка. Солдаты махали винтовками, мол, туда идите. К каждой винтовке был примкнут штык. На длинных лезвиях играли блики солнца. В обычном бою штык практически бесполезен, но, чтобы заколоть не сопротивляющегося пленного вполне подойдет.

   Петерсон вышел вместе с остальными. Марш на север казался ему какой-то перемоткой кинопленки в обратную сторону. Чем дальше они шли, тем меньше вокруг оставалось примет недавних боёв. Когда Петерсон ползал здесь с винтовкой, всё казалось ему несколько другим. Землю вокруг словно вытоптал огромный великан. Здесь мог находиться американский опорный пункт. Дальше будет нетронутая земля. Следом за ней, снова появится изрытый и истоптанный пятачок.

   Когда они вышли из Перл Сити на шоссе Камеамеа, им повсюду стали попадаться следы взрывов – это американцы пытались уничтожить дорожное полотно, чтобы затруднить продвижение японской техники. Зарыть успели не все воронки. Некоторые были довольно глубокими и около 15 метров в диаметре. Пленные инстинктивно пытались обойти их по полям и обочинам.

   Охранники махали винтовками и качали головами.

   – Kinjiru! – кричали они.

   Слово "кinjiru" означало нечто, вроде: «Давай!». Это слово было одним из первых, которые Петерсон выучил помимо своей воли.

   – Чего им надо, През? – спросил Петерсон у сержанта МакКинли. – Чтобы мы шли через воронку? Это же бред.

   Бред или нет, но именно этого хотели японцы.

   – Ты мочь, – сказал один из них, немного знавший английский. – Ты идти.

   Ни один пленный не согласился лезть в воронку. У её края собралась уже целая толпа. Охранники продолжали кричать. Движения их винтовок были вполне очевидны: не пойдете через воронку, останетесь в ней. Но никто не пошел.

   – Они же нас всех не расстреляют, – сказал кто-то. Джим Петерсон позавидовал его уверенности. В какой-то момент ему показалось, что японцы так и поступят.

   Один охранник побежал назад.

   – Самый младший, – сказал МакКинли.

   – Ага, я тоже заметил. – Петерсон уже научился более-менее различать звания японских солдат. Чем больше золотого и меньше красного, тем выше звание. Чем больше звезд, тем оно ещё выше.

   Стояние на месте продолжалось почти час. Вскоре вернулся рядовой, его гимнастерка потемнела от пота, но он привел с собой офицера, который приказал им всем маршировать и переводчика. Офицер осмотрелся и заговорил. Переводчик тут же переводил его слова:

   – Он говорит, что будет считать до пяти. После чего, солдаты откроют огонь. И они не прекратят стрелять, пока вы не подчинитесь.

   – Ichi! – выкрикнул офицер. Переводчик поднял вверх один палец. – Ni. – Два пальца. – San. – Три... Солдаты вскинули винтовки и прицелились.

   Петерсон так и не узнал, как по-японски будет "четыре" и "пять". Полдюжины пленных, стоявших в первом ряду, с криком бросились на дно воронки. Они переползли на другую сторону и принялись карабкаться наверх. За ними последовали другие. Как только первые оказались на поверхности с противоположной стороны, они тут же принялись помогать товарищам.

   Петерсон перебрался через воронку вместе с остальными. Оказавшись на другой стороне, он стал ещё грязнее и оборваннее, чем прежде. Обойти сбоку было бы быстрее и проще. Но японцы хотели отнюдь не этого.

   – Знаешь, что они делают? – спросил он, когда марш продолжился.

   – Помимо того, что командуют нами? – сказал През МакКинли, безуспешно пытаясь оттереть гимнастерку.

   – И это тоже. Они нас ломают, укрощают, будто диких лошадей.

   МакКинли что-то пробормотал. Было похоже на "Попробуй, сломай меня". Возможно, он был прав. А, может, и нет. Если японцы смогли заставить американцев выполнять их приказы, зная, что те будут им подчиняться, лишь под страхом наказания, разве этого недостаточно? Чего им ещё надо? Яйцо в пиво?

   В полях работали люди, собирая сахарный тростник и окучивая ананасы. В Большой Пятерке – компаниях, владевших плантациями на Гавайях, сейчас, наверное, массовые инфаркты. Происходящее там, впрочем, меньше всего беспокоило Джима Петерсона. Увиденное вокруг обретало смысл. Если Гавайи не могли ввозить еду с материка, они должны выращивать её сами. По крайней мере, всё к этому шло.

   "А успеют ли они вырастить достаточно?" – гадал Джим. Неизвестно. Они хотя бы пытаются сделать хоть что-то.

   Военнопленные шли мимо полей. Некоторые работавшие там люди махали им. Странное зрелище: японские солдаты смотрели на пленников, те смотрели на работников, а работники махали им руками. Петерсону захотелось ответить тем же. Но он не стал. Этот жест мог показать японцам, что кто-то здесь всё ещё не боится оккупантов.

   Когда они подходили к повороту на аэродром Уилера, один солдат отошел к обочине и сел на землю.

   – Не могу идти. Нужно перевести дух. – Его лицо было серым и изможденным. Петерсон не удивился бы, если бы узнал, что боец скрывал ранение.

   К нему тут же бросились двое охранников.

   – Kinjiru! – закричали они. Один вскинул винтовку: вставай.

   – Простите, солдат-сан, – сказал американец, мотая головой. – Не могу. Устал. Отдохну немного. И пойду.

   – Kinjiru! – повторили солдаты. Один солдат снова замахнулся винтовкой. Когда американец всё равно остался на месте, его принялись бить ногами. Он скрючился и завалился на бок. Японцы подождали немного, затем снова принялись его бить. Солдат зарычал. Он с трудом встал на колени. Стоял он так примерно минуту. Когда американец так и не поднялся, его опять начали бить. Если он сейчас же не вскочит на ноги, его точно забьют до смерти.

   Видимо, эта мысль пришла на ум не только Петерсону, но и самому солдату. Он снова зарычал и, наконец, встал на ноги. Пленный качался, словно кипарис в грозу, но не падал. Охранник пихнул его в плечо. Подошли ещё двое пленных и подхватили его под руки, иначе он бы точно рухнул лицом вниз. Второй охранник гневно дернул винтовкой, приказывая остальным двигаться дальше.

   Истощенный солдат двигался чертовски медленно. Японские солдаты наблюдали за ним, словно стая волков за больным лосем, отбившимся от стада. Если он снова упадет, ему конец.

   Солдат это тоже понял.

   – Вы бы отошли подальше, парни, – сказал он поддерживавшим его бойцам. – Если они таки решат меня пристрелить, то могут попасть в кого-нибудь из вас.

   В Петерсоне закипал гнев.

   – Идут они на хуй, – сказал он. – Мы тебя дотащим. – Он перебросил вялую руку бойца через свое плечо. – Будем меняться.

   – Я следующий, – сказал МакКинли. Ещё несколько человек вызвались помочь. Японцы им мешать не стали. Неважно, как, но колонна продолжала идти. Петерсон нес пленного, взяв его практически на руки, пока с другого бока его не подхватил През.

   "Это будет продолжаться, пока мы будем в силах помогать тем, кто идти уже не может, – думал он. – К счастью, Оаху – остров небольшой. Далеко они нас не заведут. В противном случае, этот поход станет маршем смерти".

   Когда солнце уже клонилось за хребет Ваиана, мимо них проехали два грузовика. Это были американские машины. Белые звезды на дверях были спешно закрашены красными японскими кругами.

   – Охрана как-то не стала стрелять по ним за то, что они решили объехать воронки, – прошептал Петерсон Презу МакКинли.

   – Нет, конечно. Там же японцы едут. Думаешь, еду привезли?

   – Было бы неплохо, – сказал Петерсон. Несмотря на обещания офицера, никто пленных не кормил на всём пути по шоссе Камеамеа. Желудок Петерсона ревел как разъяренный медведь.

   Вместо еды, на грузовиках привезли пулеметы, которые расставили на возвышенностях, дабы видеть всю колонну пленных. Через несколько минут подъехал "Бьюик", который привез японского офицера и переводчика. Офицер что-то сказал, переводчик спешно пояснил:

   – По всем, кто попытается сбежать, будут стрелять. Вы отвечаете друг за друга.

   – Где еда? – разом выкрикнули несколько человек.

   Переводить это на японский, местный явно не хотел. Офицер хмуро посмотрел на него, требуя объяснений. Местный, наконец, перевел офицеру выкрики и тот заговорил:

   – Вы опозорили себя неподчинением у воронки. Голод станет вашим наказанием. Вы должны радоваться, что мы не сделали хуже.

   Джим Петерсон испытывал что угодно, но не благодарность. Глядя на стоявшие пулеметы, ничего другого он чувствовать не мог.

   Хиро Такахаси вместе с сыновьями смотрел на «Осима-мару». Лодка покачивалась на легких волнах и совсем не походила на привычный сампан. Высокая мачта и широкий парус превратили её в нечто более изящное, чем, когда она ходила на дизеле. О том, что лодка очень много теряла в скорости, думалось в последнюю очередь.

   – Всё готово, – сказал Эйдзо Дои. Мастер сжал кулаки, костяшки затрещали, словно пулеметы. – Уверен, что знаешь, как ею управлять, Такахаси-сан? Если не знаешь, и пока не научишься, не заходи слишком далеко.

   – Разберусь, – сказал Хиро. – В молодости я ходил с отцом по Внутреннему морю. Думаю, навыки установки паруса и работы с концами, скоро ко мне вернутся. Нужно научить этому же сыновей.

   Кензо сказал что-то Хироси по-английски. Хиро уловил слова "Моби Дик". Это, что, какое-то неизвестное ему ранее ругательство? Он знал, как переводилось слово "дик", но "моби" он прежде не слышал.

   – Наслаждайся, – сказал Дои. – Только не лезь в неприятности, пока не наловишь мою долю рыбы. – Одной из многих перемен было то, что большинство людей предпочитали расплачиваться едой, а не деньгами. С истощением запасов, деньги стоили всё меньше и меньше. Ловкий, словно мангуст, Дои запрыгнул на причал. – Удачи, – сказал он и поклонился Хиро. Рыбак поклонился в ответ.

   Сыновья повторили этот жест, чуть медленнее, чем следовало. "Нет, они совсем не японцы", – подумал Хиро и мысленно вздохнул. Эйдзо Дои повел себя достаточно вежливо и не заметил их излишней медлительности. Он направился к следующему сампану. Хиро подумал, занимался ли этот человек чем-то ещё, помимо установки мачт на лодки, для которых больше не осталось топлива.

   Хиро неторопливо спустился по трапу на "Осима-мару". Хироси и Кензо так же медленно последовали за ним. Они вели себя так, будто находились тут впервые и совершенно не знали, что нужно делать. И, ведь так и было.

   – Окей, отец, что нужно делать? – Первое слово было английским, но Хиро его понял.

   – Пока иди к штурвалу. С ним-то хоть обращаться умеешь? – спросил Хиро и старший сын кивнул. Хиро обратился к Кензо. – А ты иди за мной.

   – Иду, – отозвался тот.

   – Хорошо. Сначала выясним, откуда дует ветер, – сказал Хиро. Это оказалось довольно просто. Ветер дул с холмов на противоположной стороне Гонолулу, поэтому "Осима-мару" вполне могла выйти в море. Когда же сампан окажется в открытом море, всё несколько усложнится. – Важно следить за реями. Иначе можно легко оказаться за бортом.

   – Ясно, – сказал Кензо. Хиро обернулся к корме. Хироси тоже слушал. Хорошо. Ему это тоже пригодится.

   Хиро продолжал:

   – Главный парус поставим с одной стороны мачты, а косой с другой. – Так он и поступил, затем привязал реи к специально врезанным кольцам на бортах. – Теперь, отдаем концы и отчаливаем. – Хиро швырнул веревку, державшую "Осима-мару" на пристань.

   Сампан легко скользил по волнам залива Кевало. Хироси рулил уверенно, он прекрасно знал, как это делается. Но на его лице читалось удивление и восхищение.

   – Ход совсем другой! – воскликнул он.

   И ход действительно был другим. Приводимая в движение дизелем, лодка могла идти только по прямой. Если на пути попадались небольшие волны, она просто через них перескакивала. Теперь всё иначе. Кензо заметил и другое отличие:

   – И идёт совсем тихо!

   Хиро уже привык к беспрестанному гудению дизельного двигателя. Без него "Осима-мару" двигалась, словно призрак. Был слышен лишь шелест волн, отдаленные вскрики птиц, легкое посвистывание ветра, да стук парусины о мачту. Под ногами тоже произошли серьезные изменения. Раньше сампану передавалась вибрация двигателя, которая отдавалась на палубе. О скорости хода старый рыбак мог судить на слух. Сейчас же ощущалась только качка. Не в силах справиться с собой, Хиро улыбнулся.

   – Я будто стал моложе вас, – сказал он. – Будто снова оказался с отцом во Внутреннем море.

   Хироси и Кензо переглянулись. Видимо, они решили, что их отец сошел с ума. Они часто так думали. Но ему не было до их мыслей никакого дела. Он снова видел восходящее над бескрайними водами солнце, мысы, так разительно отличавшиеся от заросших джунглями берегов Оаху, изредка вдали виднелись высокие башенные краны. О кранах он не вспоминал уже очень давно и сейчас понял, как сильно по ним соскучился.

   Некоторое время лодка продолжала мчать по волнам. Изредка Хиро указывал сыновьям подтянуть парус в ту или иную сторону, чтобы отрегулировать курс. Он показал им, что если нужно лечь на левый борт, главный парус нужно поворачивать на правый. Им это казалось странным, но надо было делать именно так.

   – Тут нужно крепко подумать, – сказал Хироси.

   – О, да, – согласился Хиро. – Сейчас нужно много думать, поэтому всё кажется тяжелее. Когда немного освоишься, думать, что и зачем не придется. Просто делаешь и всё. – Его собственные движения были далеко не автоматическими, нет. Частично он снова стал четырнадцатилетним подростком, плававшим по Внутреннему морю вместе с отцом. Но всё же он оставался взрослым мужчиной, которому тоже приходилось вспоминать, что здесь как и почему. Отцовская лодка была устроена иначе. Принцип оставался тем же, но детали существенно разнились. Хиро не хотелось, чтобы сыновья заметили его сомнения.

   – Если ветер продолжит дуть с холмов, когда мы направимся обратно в залив, как мы поплывем? – спросил Кензо.

   – Будем лавировать, – ответил Хиро. – То есть скользить под углом. Нельзя плыть под парусом против ветра, но его можно использовать себе на пользу. Я покажу.

   – Ладно, – необычайно подавленно сказал Кензо. Хиро едва не рассмеялся младшему сыну в лицо. Да, этот старикан знает кое-что, что вам, молодым и неведомо. Такие новости для молодого поколения всегда оказываются болезненно неприятными.

   Сверху на мачту спикировала крачка и уселась на самой макушке. Она таращилась на всех троих Такахаси большими черными глазами, из-за белоснежного оперения казавшимися ещё больше.

   – Если бы работал дизель, она бы никогда так не села, – сказал Хироси.

   – Разумеется. Тогда бы ей просто негде было сесть, – ответил на это Хиро. Старший сын посмотрел на отца так, словно он имел в виду совсем другое, но пояснять он ничего не стал. По мнению Хиро, так и должно быть.

   Он принялся учить сыновей поворачивать парус на корме на четверть румба. С эти они освоились весьма быстро. Им здорово помогло, что они знали, как управлять "Осима-мару". Хиро не мог показать сыновьям, что учился обращаться с парусом наравне с ними. Он не занимался этим уже очень давно.

   Однако он вспомнил достаточно, чтобы дважды направить сампан ровным прямым курсом.

   – Видите, как мы резво идём к берегу? – спросил Хиро. Хироси и Кензо дружно кивнули. Кажется, это их впечатлило. Хиро же был впечатлен тем, что сумел вспомнить всё как надо. Впрочем, показывать этого он тоже не стал.

   Но как бы легко сампан ни шел, скорости ему не хватало. Хиро предпочёл бы идти на шумном вонючем дизеле. С ним он быстро добирался куда надо и также быстро возвращался обратно. Теперь же, чтобы добраться до рыбных мест, времени уходило гораздо больше.

   – Ночевать, видимо придется в лодке, – заметил Хироси.

   – И что теперь? – поинтересовался Кензо. – Возвращаться всё равно некуда. – Отец и старший брат поморщились, но не из-за того, что он сказал какую-то глупость, а совсем наоборот.

   Они высыпали гольянов в воду. Прикормки они взяли меньше обычного. Лодки, которые ловили их, тоже ходили на дизеле. Этих же Такахаси вылавливали сетью сами, используя в качестве прикормки рис из собственных порций. Затем забросили в воду огромные удочки с серебристыми крючками. Хиро надеялся на хороший улов, рассчитывая компенсировать потраченный рис.

   – С парусом проблема в том, что нас заметно даже издалека, – изрек Кензо.

   В этом он тоже оказался прав. Как и большинство других сампанов, "Осима-мару" был раскрашен в разные оттенки голубого, от бирюзового до небесно-бледного, почти белого, в том числе и для того, чтобы его не могли заметить конкуренты. Но какой толк в камуфляже, когда мачта и парус торчат на горизонте подобно рождественской ёлке? Но есть и обратная сторона. Если все вокруг видели лодку Хиро, то и он мог их заметить.

   Но улов был гораздо важнее. Хиро едва не закричал, когда заметил на крючках и тунца и скумбрию одновременно. Все втроём они трудились, словно в них вселились демоны. Они потрошили и убирали в сундук одну рыбину за другой. Хиро заметил, как сыновья, следуя его примеру, откладывали лучшие экземпляры в сторону. Закончив удить, они принялись поглощать куски вкуснейшего тунца. Эта рыба прекрасна всегда, но после того, как они несколько дней питались одной гнилой баландой, которую готовили на общественной кухне, тунец казался ещё вкуснее.

   Хироси и Кензо ели с таким же наслаждением, как и Хиро. Возможно они бы предпочли гамбургеры вместо сасими, но любой здравомыслящий человек предпочтет сасими мискам с рисом, лапшой и бобами, которыми они питались прежде. Такая еда может поддерживать жизнь, но она заставляет задуматься о её смысле. Лучше... лучше есть рыбу.

   – Ах! – выдохнул Хиро и погладил живот. – Как я по ней соскучился.

   Кензо кивнул. Хироси всё ещё жевал.

   – Я тоже, – сказал он с набитым ртом.

   – Для прикормки кинем за борт потроха. Это привлечет акул, но не думаю, что нынче кто-нибудь станет воротить нос от акульего мяса.

   – Еда – есть еда, – согласился Хироси. – Сейчас даже хоули не столь привередливы. Может, они назовут его каким-нибудь "морским стейком". – Последние два слова он произнес по-английски, но тут же перевел их на японский. – Они уже не думают о том, что именно они едят. Они просто едят.

   Забросив удочки снова, они смогли выловить несколько акул. Помимо этого им попался превосходный тунец, каких Хиро никогда прежде не видел. Он оказался даже лучше того, что он только что съел. Он принялся нарезать сасими, но вдруг замер с занесенным над рыбой ножом.

   – Режь, отец, – сказал Кензо. – Ты снял его с крючка, значит, он твой. – Он облизнул жирные от рыбы губы.

   Хиро помотал головой.

   – Другого поймаю. Этого приберегу для Кита-сана.

   Сыновья переглянулись. Они так делали всегда, когда отец говорил что-то, что им не нравилось. Хиро ждал, что сыновья начнут кричать на него, чтобы он не общался с японским консулом. К его удивлению, они промолчали. Он предположил, что это из-за того, что он носил рыбу в японское консульство ещё до войны. Теперь они не могли заявить, что Хиро выслуживался перед Китой.

   Кензо лишь вздохнул и сказал:

   – Поступай, как хочешь. Как всегда.

   – Arigato goziemasu, – ответил ему Хиро с максимально возможным сарказмом. Затем он отрезал от другого тунца несколько ломтиков розового нежного мяса. Может, на вкус эта рыба была не столь превосходна, как та, что он отложил для консула, но ему сойдёт.

   Потроха второго улова они забросили, чтобы привлечь рыбу для третьего. Получилось немного. Они уже выловили почти всё, что в этом месте мог предложить Тихий океан. Убрав пойманную рыбу, Хиро развернул нос "Осимы-мару" к берегу, при этом он взял курс не строго на север, а северо-восточнее. Если ветер не переменится, всю обратную дорогу придется лавировать.

   – А нам точно придется ночевать в океане? – спросил Хироси.

   – Может быть. Не знаю пока. От ветра зависит, – ответил Хиро. По правде сказать, это было не совсем так. Вероятность ночевки в открытом море зависела ещё и от степени его усталости. Если он решит, что пора накрыться одеялом до возвращения в залив Кевало, значит, домой они вернутся утром.

   Однако ветер не ослабевал и "Осима-мару" шел гораздо шустрее, чем лодка отца Хиро. Сампаны -не самые красивые лодки, но очень плавучие. В залив Кевало они зашли в районе девяти вечера. В ночном небе светили Марс, Сатурн и Юпитер. Марс чуть западнее, а Юпитер прямо над их головами. На востоке висела практически полная луна, что заметно облегчило Хиро поиск обратного пути.

   Там, где раньше стояли американские солдаты, теперь их ждали японские военные. Они взвесили улов Такахаси и расплатились с ним в расчете из веса, а не качества рыбы. Хиро испытал огромное облегчение, когда солдаты не стали препятствовать им забрать несколько рыбин с собой.

   – Для себя? – поинтересовался сержант.

   – И для себя и чтобы заплатить человеку, который ставил нам мачту. Но самого лучшего тунца я отнесу господину Ките, японскому консулу, – ответил ему Хиро.

   – А. – Сержант поклонился. – Уверен, он ему очень понравится. Рад, что ты о нём не забываешь. – Он махнул рукой, разрешая Хиро, Хироси и Кензо вернуться в Гонолулу. Хиро подумал указать сыновьям на то, какую пользу им принес этот тунец, но не стал. Всё равно не поймут.

   Когда Хиро Такахаси постучал в его дверь, Эйзо Дои был очень рад получить 13 килограмм свежей рыбы, но поделился своими опасениями:

   – Где же мне её держать? Моего холодильника не хватит.

   Его тревоги не волновали Хиро. После того, как они ушли из дома Дои, Кензо и Хироси вернулись в палатку в ботаническом саду. Им совершенно не хотелось видеть ни самого Киту, ни кого-либо из японского консульства. Хиро прошел по Нууану-авеню до угла с Куакини-стрит. Здание консульства стало одним из центров японской оккупационной администрации на Гавайях. Другим таким центром стал дворец Иолани.

   Как и в большей части Гонолулу, в здании консульства не было света. Хиро никак не мог понять, зачем это нужно. Ни один американский самолет не мог спокойно долететь до Гавайев с материка, отбомбиться по городу и вернуться обратно. Хиро даже не был уверен, что у американцев были такие самолеты. Но японские военные могут проявить такую же глупость, как и их американские коллеги.

   – Стоять! – выкрикнул из темноты часовой. – Кто идёт? – Когда Хиро назвался, часовой сказал. – А, проходи. Тебе будут рады, особенно после торпедирования.

   – Торпедирования? – переспросил Хиро. – Что случилось? Я весь день провел в море, а радио у меня нет.

   – Днём какая-то сраная американская подлодка потопила "Бордо-мару", – пояснил солдат. – На нём везли еду, но... карма. Американцы хотят, чтобы все тут голодали. Вот я и говорю: Кита-сан будет очень рад отведать тунца.

   Он открыл дверь для Хиро и тот прошел внутрь. Консул Нагао Кита был невысоким коренастым круглолицым человеком. Он оживленно беседовал с тремя или четырьмя флотскими и армейскими офицерами, но когда вошел Хиро, прервался.

   – Такахаси-сан! – воскликнул он. Хиро переполняла гордость от того, что такой важный человек вспомнил его имя. Лицо консула расплылось в широкой улыбке. – Что ты там мне принес? Разве это не прекрасно?

   – Это для вас, господин и, возможно, для этих господ, если пожелаете с ними поделиться.

   – Да, если захочу, – сказал Кита и рассмеялся. Офицеры тоже принялись рассматривать превосходного тунца. Флотский капитан облизнул губы, но тут же одернул себя. Кита подошел к Хиро и взял рыбу из его рук. Затем консул отвесил рыбаку почтительный поклон.

   – Очень приятно, что ты не забываешь обо мне, Такахаси-сан. Очень приятно. Поверь, я тоже тебя не забуду. При каждой возможности я буду вспоминать о тебе.

   Восторженный Хиро вернул поклон.

   – Думаю, это не обязательно, господин.

   – А я думаю, что обязательно. – Взяв тунца в руки, Кита тут же позвал помощника, чтобы тот забрал у него рыбу. Потом он снова повернулся к Хиро. – Но прошу меня простить. Нужно решить, что делать с этой историей, которая случилась днём.

   Рассказывать, что это за история он не стал. Хиро сделал вид, что он не в курсе. Иначе у часового могут возникнуть проблемы. Он кивнул и сказал:

   – Разумеется, господин. – И развернулся, чтобы уйти.

   – Я тебя не забуду, – сказал Кита. – Ты очень надежный человек. – Когда Хиро выбирался из-за закрывавших дверной проем занавесок, его переполняла гордость. Консул назвал его надежным человеком! Как будто сам Император повесил ему на грудь орден Восходящего солнца.

   Инструктором, преподававшим Джо Кросетти основы военно-морской службы, был седеющий лейтенант по имени Ларри Мур. У него было вытянутое лицо, как у бассет-хаунда и такое же грустное. Когда он вошел в класс с улыбкой на лице, Джо понял, что что-то случилось.

   Он оказался прав. Лейтенант Мур сказал:

   – Джентльмены, вчера у северного побережья Кауаи подлодка "Гранион" отправила ко дну японское судно. Мы уже наносим ответные удары по этим узкоглазым как-их-там.

   Из глоток курсантов вырвался единый дикий рёв. Джо тоже закричал. Несколько парней захлопали в ладоши. Орсон Шарп поднял руку. Когда лейтенант Мур позволил ему говорить, он сказал:

   – Сэр, япошки подвозят питание для гражданских или снабжают лишь военные гарнизоны?

   – Это... мы пока не уверены, – сказал Мур после короткой паузы. – Однако это судно могло везти как боеприпасы и самолеты, так и рис для военных и гражданских.

   – Понятно, сэр. – Шарп как всегда был краток и вежлив. – После торпедирования были ли какие-то вторичные взрывы?

   – Я не знаю, поэтому ничего не могу сказать, – ответил инструктор. – Со своей стороны, будьте так любезны, поясните, почему вы тратите время занятий на обсуждение каких-то япошек.

   Большинство курсантов на месте Шарпа быстро бы утратили интерес к беседе. Орсон Шарп оказался не из таких.

   – Сэр, я бы и сам весело помахал ручкой всем тонущим япошкам. Но на Гавайских островах очень много голодающих гражданских. Мне будет неприятно, если они продолжат голодать.

   Лейтенант Мур внимательно изучал стоявшего перед ним курсанта. Шарп не проявлял неуважения и не нарушал субординацию. У него было своё мнение и он спешил им поделиться. Если инструктору это не нравилось... Что ж, это же пока ещё свободная страна? Джо понял, что вопрос некорректен. Страна всё ещё свободна. Но насколько свободен моряк в праве высказывать собственное мнение, другой вопрос.

   Наконец, Мур сказал:

   – Поговорим об этом в другой раз. – Он говорил, словно губернатор штата, прощавший преступника, который этого, похоже, не заслужил. Через пару мгновений Мур продолжил: – На чём мы остановились? Ах, да, на вчерашней контрольной. Половина из вас не знает, что старший боцман не может быть судим военно-полевым судом. Что ж. Не может. Старший боцман – это уорент-офицер. Это означает, что к нему нельзя применять законы о званиях.

   Сидевший слева от Джо Билл Франк, склонился к нему и шепотом спросил:

   – Ты что-нибудь понял?

   Джо коротко кивнул.

   – Ага. А ты?

   – Нихрена я не понял. – Его сосед по комнате произнес эту фразу едва разборчиво, но с максимальным пафосом.

   Лейтенант Мур продолжал оглашать правильные ответы контрольной, отдельно останавливаясь на тех вопросах, на которые большинство не смогло ответить верно. Наряду с судами и управлением, предмет "основы военно-морской службы" охватывал звания и должности, военно-морские традиции и обычаи, а так же бесконечные уставы, регулировавшие отношения офицеров всех званий. Джо был свидетелем того, как старший офицер утром материл младшего за какую-то провинность, а тем же вечером садился играть с ним в бридж, словно ничего не произошло.

   Принцип работы подобных вещей от него ускользал. Если бы кто-то обращался грубо с ним, ему бы хотелось отметелить гада куском трубы, а не играть с ним в карты. Однако кадровые офицеры ВМС видимо умели разграничивать служебные и внеслужебные дела. Разумеется, для этого у них были годы тренировок. Дисциплина подобного рода не появляется сама по себе. Но без неё, очень многие схватились бы за трубы.