Текст книги "Бесславные дни (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

   Она пожала плечами.

   – Завтра об этом подумаю. – Она встала с кровати и осмотрела себя в небольшом зеркальце над раковиной. – Господи! Я ужасна! Почему ты мне сразу об этом не сказал?

   "Тогда бы мы начали ругаться из-за чего-нибудь другого", – подумал он, а вслух сказал:

   – В моих глазах ты всегда прекрасна, детка. – Это было правдой. Он знал, что нужно сказать, чтобы расположить к себе Сьюзи. Это знание, впрочем, не делало сказанное им менее правдивым.

   Утром он решил сходить к океану.

   – Иди один. Мне что-то не хочется, – сказала Сьюзи. При этом она как-то странно на него посмотрела, Оскар не сразу понял, что означал этот взгляд. – Сегодня вообще что-то ничего не хочется, – быстро добавила она на случай, если он так ни о чём и не догадается.

   Но Оскар обо всём догадался.

   – Увидимся, – бросил он и вышел за дверь. На пляж Ваикики он бежал словно на встречу с возлюбленной. Он зашел в клуб "Балка", взял доску и шел по мягкому золотистому песку, когда кто-то его окликнул.

   Он остановился. Это оказался Чарли Каапу, он тоже шел с доской.

   – Тоже не смог остаться с япошками? – спросил он.

   – В... некотором смысле. Идём.

   Вместе они вошли в воду. Управляясь с доской на волнах, Оскару не пришлось думать о японцах или о чём-то ещё. Если начнет раздумывать, то точно свалится. На воде нужно отдаться рефлексам и умению держаться на плаву, иначе проблем не оберешься.

   Когда они с Чарли, наконец, вышли на берег после долгого заплыва, там их ждали два японских офицера. "Ну, что поучим япошек сёрфингу?", – подумал он. Думать об этом ему не хотелось, поэтому он вернулся в воду. Но по возвращении японцы всё ещё стояли на берегу. В этом и проблема. От них нигде не скрыться, куда ни беги. Но это понимание, не могло удержать его от попытки побега.

   Через какое-то время он устал и направился обратно в "Балку". Он прошел в нескольких метрах от японцев. Оскар попытался притвориться, что их не существует. Но японцы неожиданно поклонились ему. Он слышал, какими чувствительными японцы могут быть к церемониям, поэтому решил кивнуть им в ответ. Кажется, этот жест их удовлетворил. Прежде он всегда принимал восхищение своими навыками в сёрфинге как должное, но в этот раз всё было иначе.

   Когда он вернулся домой, квартира была пуста. На кровати лежала записка. Он взял её. "Удачи. С тобой больше не весело. Тут вообще больше невесело", – было написано в ней. Какое-то время он смотрел на записку, затем кивнул. В некотором смысле, она была права.

   Затем он осмотрел квартиру. Сьюзи ничего не забрала. Может, она в чём-то оставалась порядочной девушкой. А, может, у него просто нечего было красть. Оскар вернулся в спальню и снова посмотрел на записку.

   – Ну, удачи, Сьюзи, – сказал он.

   Хиро Такахаси выбрался из палатки, в которой теперь жил со своими сыновьями. Им повезло, что удалось заполучить хотя бы палатку. Здание, в котором они жили, сгорело дотла. О его жене никто ничего не знал. Реико числилась пропавшей без вести. Хиро прекрасно понимал, что подразумевалось под этой сухой фразой. Но он решил, если будет поменьше об этом думать, тем будет лучше.

   Выйти из палатки оказалось правильным решением. Если бы он остался там, то снова начал бы ругаться с Хироси и Кензо. В разрушении дома и пропаже матери они винили японцев. Он же винил американцев в том, что они сразу не сдались. Это не мешало ему ругать американцев за то, что они, наконец, сдались. Противоречия в собственных мыслях он не замечал.

   Раньше, до того, как здесь появился палаточный городок, в этом месте был ботанический сад. Большую часть деревьев срубили на дрова. Поначалу, заведовавшие садом хоули сопротивлялись, но людям нужно было готовить еду и кипятить воду. Как жить без огня? Никак.

   -А! Такахаси! – окликнул его старик Окамото. Его дом тоже разбомбили. – На парад собрался?

   – Не знаю. Трудно думать о чём-то другом.

   – Да, жизнь – сложная штука.

   – Hai. Honto, – согласился Хиро. Он находился в замешательстве. Когда началась война, он надеялся, что Япония преподаст Америке хороший урок. Хоули высокомерно обращались с японцами, как со своими слугами. Они заслужили наказание.

   И они были наказаны. Оаху теперь принадлежал Японской Империи, как и все остальные Гавайские острова. Но Хиро и предположить не мог, какой ценой дастся эта победа ему самому. Он не мог даже подумать о том, что война придет к ним в дом. Говоря о войне, люди обычно представляют, что одни солдаты убивают других солдат, одни самолеты сбивают другие самолеты, одни корабли топят другие корабли. Падающие на их собственный дом бомбы просто не приходят в голову. Люди не думают о том, что их близких записывают в "пропавшие без вести", что явно было лишь вежливой формой слова "убиты".

   Люди об этом не думают, но ведь они простые граждане, откуда им знать о таких вещах? Одетые в забавную форму офицеры считали, что война снижает ценность человеческой жизни. Именно они отдавали приказы солдатам, самолетам и кораблям. И их приказы исполнялись. А если случалось, что на их пути становились обычные люди... что ж, тем хуже для них.

   – Идём, – сказал Окамото. – Что ещё делать-то?

   У Такахаси не было ответа на этот вопрос. Он мог остаться здесь и просто бродить из угла в угол. Мог снова начать ругаться с сыновьями. Ругань эта всегда сводилась к обвинениям офицеров в забавной форме в том, что случилось с Гонолулу.

   – Ладно. Идём, – сказал Хиро раньше, чем успел задуматься над предложением старика.

   Чтобы добраться до Кинг-стрит, по которой должен был пройти парад, нужно было пробраться по Нууану-авеню и разбомбленную часть города. В руинах рыскали мародеры в поисках любых ценных вещей. Хиро шел мимо них, сохраняя спокойное, ничего не выражающее лицо. Он не хотел думать о погребенной под этими завалами Реико. Он не хотел думать о том, что она могла до сих пор там лежать.

   Не хотел, но думал.

   Кинг-стрит оказалась почти не повреждена. В домах там и тут зияли разбитые окна, или дыры, которые когда-то были окнами. Воронок на самой улице Такахаси не заметил. На уличных фонарях развевались флаги с восходящим солнцем. Окамото указал на один и сказал:

   – Их вчера развешивали люди из японского консульства.

   – Правда? Я немного знаком с консулом. Частенько продавал Кита-сану тунца, если, конечно, удавалось поймать достойный экземпляр. А советник консула Моримура знает толк в хорошей рыбе.

   – Не удивительно. Моримура здесь всем заправляет. Ты не заметил? Именно он наладил работу шпионов на Гавайях.

   – Я об этом ничего не знаю. Я хожу в море. Про него я вспоминаю только, когда нахожу подходящую рыбу.

   – Он постоянно покупал у меня топливо. А Оаху – остров не очень большой. Чтобы по нему ездить, много бензина не нужно. Но если ты заправляешься дважды, а то и трижды в неделю, значит, ты ездишь очень много.

   Едва Такахаси успел ответить, как к нему подошел маленький японский мальчик и протянул небольшой японский флажок.

   – Держите, мистер, – сказал он по-английски. Ещё один флажок он вручил Окамото, а затем ушел дальше по улице.

   Проводив мальчика взглядом, Хиро присоединился к толпе, собравшейся посмотреть парад победы Императорской Армии Японии. Почти все люди, что неудивительно, оказались японцами и почти все они были примерно одного возраста с Хиро, и тоже, скорее всего, родились в Японии. Среди них оказалось несколько мужчин и женщин около тридцати, но их было совсем немного.

   – Идут! – Люди начали указывать на запад. Хиро вытянул шею, чтобы разглядеть получше. Он не раз видел американские парады, поэтому знал, чего примерно стоило ожидать. Этот парад, на первый взгляд, ничем не отличался от прочих. Впереди, как обычно, шли знаменосцы с флагами. За ними грохотало с полдюжины танков.

   Танки впечатлили Хиро. Машины были невелики. Но было заметно, что они побывали в бою. Их корпуса были измазаны грязью и исцарапаны. Желто-зеленая окраска была местами содрана американскими пулями. Но пробить броню эти пули так и не смогли. Танки были здесь. Они победили.

   Повсюду раздавали аплодисменты и крики "Banzai!". Но в основном толпа стояла молча. Хиро заметил, что в параде не участвовал оркестр. На американских парадах он на него обычно внимания не обращал. А теперь, к собственному удивлению, понял, что его-то ему и не хватало.

   В машинах с открытым верхом стояли японские офицеры и махали толпе. В отличие от танков, эти машины были не из Японии. На них были гавайские номерные знаки. На этот счёт Такахаси не волновался. Победитель мог забирать всё, что хотел. А победила Япония.

   Следом за танками и офицерами маршировали один за другим полки японских солдат. С их появлением аплодисменты и крики стали ещё громче. Они шагали уверенно, смотрели строго вперед, держа за плечами винтовки с примкнутыми штыками.

   – Выглядят внушительно. Выглядят мощно, – сказал Хиро старику Окамото. Тот кивнул.

   Внезапно на улицу опустилась тишина. За плотным и ровным строем имперских солдат, словно ради контраста пустили колонну американских военнопленных. Те шли по улице, не соблюдая никакого строя. Они исхудали, вся их форма была изорвана и измазана в грязи, лица небриты. Многие шли, опустив головы, словно не желали смотреть в лица собравшимся.

   Даже самые возрастные жители островов помнили, что Гавайями управляли американцы. Вид немытых грязных солдат ясно говорил о том, что эпоха их правления заканчивалась и начиналась другая. Несколько японских солдат, приставленных к ним для охраны, выглядели как существа, принадлежащие к другому виду.

   За колонной пленных прошла ещё одна группа японских солдат.

   – Неплохо. Забавно было наблюдать за толпой хоули, тащившихся, будто стадо овец, – произнес Окамото.

   – Тоже об этом подумал, – ответил Хиро. – Они не позволили японским войскам здесь соединиться. Теперь расплачиваются.

   – Всё так. – Внезапно Окамото заговорил тихим голосом. – Мы все теперь расплачиваемся. Нас ждут голодные времена.

   Такахаси кивнул.

   – Нужно найти этого Дои, чтобы он поставил на мой сампан мачту. Ждать больше нельзя. Если я смогу ловить рыбу, голодать я точно не буду. – В ботаническом саду поставили кухню и кормили беженцев супом. Еды не хватало, да и качество её было так себе.

   – Хорошая мысль. Кто знает, когда сюда снова привезут топливо, – сказал Окамото и пихнул Хиро в бок. – К тому же, никто не узнает, что вы едите, если вас не видно. Тебе повезло.

   – В некотором смысле, – сказал Хиро. Дом разрушен, жена пропала без вести, возможно погибла...

   О чём бы он ни думал, Окамото кивнул и продолжил:

   – Да, повезло. Твои дети живы, а рыбаки не так сильно голодают, как повара.

   – Если Дои не сможет переделать сампан, никакой я не рыбак. – Собственные слова испугали Хиро. Всю свою сознательную жизнь он был рыбаком. Отец начал брать Хиро на промысел во Внутреннем море ещё, когда он был совсем мальчишкой. Если он не сможет рыбачить, чем он будет заниматься? Чем?

   Окамото пожал плечами.

   – Он справится. Должен справиться. Если лодки не выйдут в море, мы начнем голодать.

   Хиро вздохнул. Вероятнее всего, так и будет. Запасы сокращаются, цены растут. Но если Окамото или ещё кто-нибудь, вдруг решили, что флотилия сампанов сумеет прокормить весь Оаху... Хиро, в отличие от них понимал, что это всего лишь мечты. Лодок просто не хватит. Рыбы, скорее всего, тоже не хватит. К тому же под парусами, сампаны не смогут так далеко заходить, как на дизелях. А если и смогут, то не слишком часто.

   – Япония не позволит нам умереть с голоду.

   Окамото снова пожал плечами.

   – А какое им дело? У них есть армия, есть самолеты, зачем им мы? Мы просто мешаем.

   – Так быть не должно, – возразил Хиро, мотая головой. – Мы же тоже японцы.

   Старик Окамото на это лишь снова пожал плечами.

   Ещё живя в Огайо, Джейн Армитидж как-то прочла «Кандид» Вольтера. Совет, который получил наивный герой этой книги, можно было свести к одной фразе: «Ухаживай за своим садом». Пока Джейн училась в колледже, она и подумать не могла, насколько ценным был этот совет. Теперь она всё понимала. Теперь у неё был собственный сад.

   Её небольшая делянка с репой и картошкой дала всходы. К счастью, росли они быстро. Она смотрела на торчавшую из земли ботву. Раньше она считала, что подобное едят только ниггеры. Она пожала плечами. Проголодаешься, съешь всё, что угодно.

   На грядку села майна и что-то подобрала с земли. Жучок.

   – Молодец, – сказала Джейн. – Кушай жуков. Запасайся жирком. – Интересно, майны съедобные? Она бы не удивилась, если бы узнала, что некоторые жители острова это уже выяснили.

   Затем появились полосатые горлицы. Эти птицы были такими глупыми, что их можно было хватать голыми руками. Голуби по сравнению с ними были просто гениями. Размера они небольшого, но в них есть мясо. А ещё их очень много. Эти птицы съедали всё, что могли увидеть. Джейн не раз и не два приходилось сгонять их с грядки. Если бы она их не спугивала, а ловила...

   "Смогу ли я свернуть ей шею? Хватит ли у меня духу ощипать её и выпотрошить?". Джейн была далеко не сельской жительницей. Она не умела обращаться с цыплятами, свиньями и прочей скотиной. Она подумала, что потрошение горлицы – отличный способ избавить желудок от съеденного на обед. Но если никакого обеда там не будет, если желудок будет пуст... После нескольких попыток, она должна справиться.

   К майне бросилось что-то бурое и невысокое, птица вспорхнула и улетела. Мангуст в некотором замешательстве отступил обратно в кусты. Ему не было никакого дела до репы, картошки и прочей растительности, которую люди высаживали на этих грядках. Он мог охотиться на горлиц, но тогда он бы стал невольным помощником насекомых-вредителей.

   Лучше бы мангусты ловили крыс. Именно за этим их сюда и завезли. Но мангусты сразу же предпочли охотиться на птиц, поймать которых днем оказалось гораздо проще. Крысы же вылезали по ночам. Их не могли остановить никакие ловушки. С крысами Джейн познакомилась ещё в Коламбусе. Их ничто не могло остановить.

   Мимо прошел японский солдат. Джейн тут же склонилась и выкопала совком какой-то сорняк. Ей совершенно не хотелось, чтобы японец обратил на неё внимание. Ему могло не понравиться, что она ленится, или, наоборот, понравиться её внешний вид. Неприятности могли появиться в обоих случаях.

   Японец прошел мимо. Джейн тихо выдохнула. Некоторые японские женщины вели себя с солдатами очень дружелюбно, даже более чем дружелюбно. К её стыду, некоторые белые женщины следовали их примеру. "Не можешь стать одной из них – подлижись", – презрительно подумала Джейн. Её покрасневшие от этой мысли щёки не имели ничего общего с жарким днем. Флетч сказал бы примерно то же самое.

   Выдирая очередной сорняк, она подумала о бывшем муже. Как бы она ни старалась не думать о нём, это случалось всё чаще. Они прожили вместе большую часть её взрослой жизни, а расстались совсем недавно. Она переживала о том, что с ним случилось. Смерти она ему не желала, она хотела лишь, чтобы он исчез из её жизни. Насколько ей было известно, Флетч погиб, хотела она этого или нет.

   Над ней нависла тень. Рядом стоял Ёс Накаяма – верный подручный майора Хирабаяси. Он кивнул.

   – Хорошо работаете, – медленно по-английски произнес он. – Грядка хорошая.

   – Благодарю, – ответила Джейн. Сотрудничать со всеми этими квислингами ей не хотелось, но и злить их тоже нельзя. Если японец злился, произойти могло всё, что угодно.

   – Надеюсь, вырастет быстро. Надеюсь, еды нам до этого хватит.

   – Разве японцы... не привезут еду? – Пришлось приложить усилие, чтобы не сказать "япошки".

   – Для своих привезут. Для остальных... – Накаяма пожал плечами. – У них не хватает кораблей. – Судя по тому, как он это сказал, он явно преуменьшал действительность.

   – Что мы будем делать... если еда кончится?

   Ёс снова пожал плечами.

   – Будем есть сахарный тростник. Ананасы. Птиц, фрукты. А потом начнем голодать. – Он, видимо, устал от расспросов, слегка поклонился и отправился дальше, проверять остальных фермеров поневоле.

   Джейн повнимательнее присмотрелась к горлицам.

   Работала она почти до заката. Поначалу её руки покрылись пузырями. Потом они огрубели. Под короткими ногтями постоянно собиралась грязь, лицо обгорела под ярким солнцем, прическа превратилась в бесформенное месиво. О своем внешнем виде она не очень-то переживала, как сама думала поначалу. Все её соседи находились в одной лодке. Если эта лодка находилась на борту "Титаника"... Эту мысль Джейн постаралась поскорее отбросить.

   Водопровод в квартире всё ещё работал. Горячей воды не было, а вскипятить на плите возможности не было. Как и водонагреватель, плита работала от газа. Газ им отключили. В Коламбусе холодный душ в январе немедленно привел бы к двустороннему воспалению легких и обморожению. Здесь же, в Вахиаве он освежал, хотя стоять под ним долго она не решалась.

   Шампунь тоже закончился. У Джейн оставалась ещё пара кусочков мыла, но что она будет делать, когда последний смоет в канализацию, женщина не знала. Она встала перед зеркалом, взъерошила волосы и поморщилась. Понять, что она будет делать, не составляло никакого труда. У некоторых её бывших учеников с этим вообще никаких проблем не было. Она будет грязной и от неё будет отвратительно пахнуть, вот, что будет.

   Её беспокоил не только внешний вид. Упаковка прокладок тоже почти закончилась. Как и всё остальное, их тоже привозили с материка. Что она будет делать без них? Видимо, пользоваться тряпками. А чем ещё? Она снова нахмурилась, на этот раз сильнее.

   Джейн надела платье и вышла на ужин. Платье было довольно чистым, она в нём ни разу не работала. Большинство людей к ужину старались одеться поприличнее. А некоторые о таком даже не думали.

   Когда она вышла из дома, мимо проходили двое японских солдат с винтовками. Джейн немедленно освободила им дорогу и поклонилась. Она так стояла, пока солдаты не прошли дальше. Обычно они не беспокоили тех, кто чётко соблюдал установленные ими правила. Обычно. Но бывало всякое. Именно это непостоянство и пугало сильнее всего.

   На ужин был рис и лапша, приправленная толикой томатного соуса и консервированными грибами для запаха. На десерт были консервированные ананасы. Если на десерт что-то и давали, то только их. Джейн от ананасов уже тошнило, но она всё равно ела. Тело отчаянно требовало пищи. Того, что давали на ужин не хватало. После еды она уже не испытывала голода, но и сытой себя не ощущала.

   Все вокруг выглядели такими же усталыми. Почти никто не разговаривал. О японцах вообще не говорили. Недавно одна женщина прилюдно ругалась на них за ужином. Через пару дней она просто исчезла. Больше её никто не видел. Кто-то её слушал и кто-то её сдал. Никто не знал, кто именно. Неизвестно был ли это японец, китаец или хоули. Выяснять тоже никто не решился. "Первое правило диктатуры: заткнись и не высовывайся", – подумала Джейн.

   По пути домой она заметила, как за ней кто-то наблюдал. Во тьме ярко блестели зеленые глаза. Секунду спустя, Джейн поняла, что это кот. Она расслабилась и пошла дальше. Внезапно ей вспомнилось выражение, которое она услышала в одном итальянском ресторанчике в Коламбусе: "чердачный кролик". Парень, который это произнес, тогда рассмеялся. Его подруга рассмеялась вместе с ним. Может, в Европе этого кота бы и кинули в кастрюлю. В Америке так не поступали... или поступали?

   "В кошке мяса больше, чем в горлице", – подумала Джейн. Рот наполнился слюной. Давно уже она не ела мяса. Затем из глаз брызнули слёзы. Неужели голод, страх голода, был способен такое сотворить с людьми? Стоя в ночи, она молча кивнула. Видимо, так и есть.

   Капрал Такео Симицу стоял в длинной очереди в почтовое отделение в Гонолулу. Он хотел отправить родителям посылку. Очередь двигалась с той грациозной медлительностью, которая свойственна всем почтовым отделениям. Но иного он и не ожидал, поэтому не обращал на задержку никакого внимания. Рано или поздно он своего добьется. Делать пока всё равно было нечего.

   Наконец, он добрался до стойки служащего. Тот выглядел ещё более утомленным скукой, чем сам Симицу.

   – Содержимое посылки? – спросил он. Судя по его тону, его это вообще не интересовало.

   – Военные трофеи: американский флаг и штык, который я снял с винтовки убитого янки, – ответил Симицу. – Хочу, чтобы мои достопочтенные родители знали, что я тут не прохлаждался.

   Почтовый служащий вздохнул. Он вообще видел, что тут шли бои? Симицу не был в этом уверен. Некоторые предпочитают отсиживаться в тепле в тылу. Служащий бросил посылку на весы.

   – С вас 75 сен, – сказал он.

   Симицу протянул монету в одну йену и забрал сдачу. Клерк проштамповал посылку. Симицу заметил, что печати были американские, но на них синим цветом было по-японски добавлено "Гавайи". Ещё на одной печати стояла цифра 50, а на другой 25.

   – Остров теперь наш, – не без гордости сказал Симицу. По его собственному мнению, он заслужил право гордиться. Благодаря ему и таким как он, Гавайские острова отныне принадлежали Японии.

   – Hai! – равнодушно ответил служащий. Он едва не зевнул в присутствии Симицу. Ну и что с такими делать? «Ты когда-нибудь слышал, как стреляет пулемет, дружок? – думал Симицу. – Если слышал, как он тебе? По-прежнему бы скучал? Сомневаюсь».

   Симицу отошел от стойки, его место тут же занял другой солдат, державший посылку раза в два больше той, что только что отправил Симицу. Интересно, что там? "Одежда, поди", – подумал капрал. Рубашки и брюки – неплохие военные трофеи.

   Когда Симицу оказался на улице, то заметил, как к нему шла белая женщина. Она тут же неумело склонила голову. Не очень-то похоже на поклон. Он прошел мимо, будто её и не существовало. До высадки на Оаху он никогда не видел белых женщин. Белых мужчин он мог пересчитать по пальцам одной руки.

   Местный японец, одетый в американском стиле отвесил полноценный поклон. Симицу даже захотелось с ним поговорить:

   – Это самый лучший город в мире. Повезло вам здесь жить.

   – Прошу, говорите медленнее, – ответил тот. – Мой японский неважен. Прошу простить. – Он не шутил. Говорил он не как крестьянин. У него был ярко выраженный английский акцент. Снаружи он выглядел как японец, но всё его нутро давно было американским.

   Капрал Симицу почувствовал себя обманутым.

   – Почему родители не обучили тебя должным образом? – спросил он.

   Молодой человек поморщился, будто Симицу проткнул его штыком.

   – Прошу простить, – повторил он. Произнося эту фразу, по-японски он говорил довольно сносно. Но, когда он заговорил дальше, стало слышно, как он коверкает слова и грамматику: – Бабушка, дедушка приехать здесь. Мама, папа тут родиться. С бабушка и дедушка они говорить по-японски, с я – по-английски. Если не хотеть я понимать, японский говорить. Кое-что я слышать, мало. Английский тут один.

   – Омерзительно, – сказал Симицу. Ещё более омерзительным было то, что этот парень даже не понял этого слова. Капрал сказал проще: – Плохо.

   Вот теперь он понял. Он снова поклонился и сказал:

   – Gomen nasai.

   Симицу было плевать, за что он там извинялся. Он молча указал в сторону. Молодой человек безропотно подчинился.

   В расположение роты Симицу вернулся в дурном настроении.

   – Что случилось, капрал-сан? – поинтересовался Сиро Вакудзава. – Выглядите так, словно гвоздей наелись.

   – Случилось, вот, – ответил Симицу и пересказал историю с японцем, который едва говорил на родном языке. – И он был счастлив! – злился капрал. – "Английский тут один" – сказал он. Английский, ichi-ban. – Он продемонстрировал манеру разговора молодого человека. – Он даже не понял, когда я сказал, насколько омерзительным всё это выглядело.

   – Мне жаль, господин капрал, – сказал Вакудзава. Помочь командиру он ничем не мог. Он лишь напомнил Симицу извиняющегося японо-гавайца. Вакудзава продолжил: – Тут всё какое-то странное. Некоторые полицейские в Гонолулу – корейцы. Корейцы, представляете?! И все, включая японцев и белых, делают всё, что они скажут.

   – Корейцы? Бред какой-то, – согласился Симицу. Корея была частью Японской Империи сколько он себя помнил. Каждый японец знал, что корейцы могли только рубить лес и таскать воду. Их призывали в армию, но лишь для работ в тылу и охраны тюрем. На большее они непригодны. Симицу совсем не хотел бы идти в бой плечом к плечу с вооруженными корейцами. – Американцы, видимо, сошли с ума, раз позволили этому случиться. Ну, ничего, мы скоро тут всё изменим.

   – Надеюсь, господин капрал, – сказал Вакудзава. – Если кто-то решит, что я буду подчиняться корейцу, пусть подумает ещё разок.

   – Нет. – Симицу помотал головой. – Скорее всего, они считают себя не корейцами, а американцами. Но мне плевать. Возможно, они считают себя полицейскими. На это мне тоже плевать. Мы – солдаты Японской Императорской Армии. Мы подчиняемся лишь своим командирам. Если какой-нибудь корейский или даже американский коп начнет тебе указывать, дай ему в морду.

   Вакудзава был тощим улыбчивым парнем. Трудно было представить, чтобы он на кого-то злился. Но он менялся.

   – Есть, капрал-сан! – сказал он и изобразил, как будет бить кого-то, кто выше него.

   Симицу от души рассмеялся.

   – Не думаю, что, если будешь бить именно так, то куда-нибудь попадешь. Но ты тренируйся. – Он хлопнул рядового по спине. В Японии подобная фамильярность между капралом и рядовым первого года службы была недопустима. Здесь же, на Гавайях, обстановка была намного проще.

   Кензо и Хироси Такахаси работали над расчисткой завалов в Гонолулу. С тех пор как на палубе «Осима-мару» парус сменил двигатель, это была единственная работа, на которую они могли устроиться. Платили весьма неплохо: трехразовое питание плюс один доллар.

   Спокойная работа, если такое занятие вам по душе. Кензо она не нравилась.

   – Мы ради этого школу заканчивали? – горько вопрошал он, набирая полную лопату битого кирпича и сваливая всё в стоявшую рядом тачку.

   Старший брат пожал плечами и добавил свою горсть.

   – По-другому никак. Если не разгребать, город так и останется лежать в руинах.

   – Видимо, да, – согласился Кензо. Они не просто говорили по-английски, они специально говорили по-английски. Он подумал, что в этом был бы какой-то смысл, если бы кто-нибудь из невольных коллег их понимал, или хотя бы интересовался их разговором. Как и все остальные общества в Гонолулу, команды уборщиков состояли из всех подряд. Кто-то говорил на нормальном английском, кто-то на пиджин, кто-то на своем родном языке. Их бригадиром был местный японец, одинаково хорошо говоривший и по-японски и по-английски, но с ними он общался только на пиджин.

   – Не прохлаждаться! – кричал бригадир. – Если прохлаждатьcя, значит, тратит моё время. А если тратить моё время, то скоро пожалеть.

   Такая работа была потруднее рыбалки. До сих пор Кензо и подумать о таком не мог. Нет ничего скучнее, чем раз за разом выуживать и потрошить тунца, но он с ней справлялся. Лопата за лопатой, целый день...

   – Те, кто строил пирамиды, так и работали, – сказал он.

   – У них не было тачек, – отозвался брат.

   Кензо нахмурился. Он говорил в точности как отец, хотя был достаточно умен, чтобы не зарабатывать лопатой.

   – Ты прав. Могло быть и хуже. Как я только не подумал.

   – Высматривай консервные банки, – сказал Хироси. – Их у строителей пирамид тоже не было.

   На этот раз Кензо не отступил.

   – Они и не представляли, насколько же им повезло, – сказал он.

   По новым правилам, все запечатанные консервные банки нужно относить в центр общественного питания. На это правило почти никто не обратил внимания, пока японские солдаты силой не заставили горожан его выполнять. Иначе господствовал бы другой закон: кто нашел – берет себе. Разумеется, в половине случаев, непонятно, что именно попалось. Пока не откроешь. После того, как весь город превратился в руины, этикетки на банках, разумеется, тоже не сохранились. Солонина? Маринованные персики? Томатный суп? В эти дни никто никуда не торопился.

   Мимо постоянно проходили японские солдаты. В этот момент все работники должны остановиться и поклониться. Кензо притворно улыбался и выказывал фальшивое уважение оккупантам. Он всю жизнь прожил на Гавайях, и чувствовал себя скорее американцем, чем японцем. Об исторической родине любил вспоминать отец. Но из-за войны и хоули, и китайцы, и корейцы относились к нему лишь как сраному япошке.

   После поклона очередному патрулю, он заметил нечто интересное.

   – Ты видишь то же, что и я? – шепотом спросил он Хироси.

   – Что именно? – так же шепотом уточнил брат.

   – Они уже не ходят по одному или парами. Передвигаются только толпой, как связка бананов.

   – Хех, – чуть громче обычного усмехнулся Хироси. – Я даже знаю, почему. Могу и тебе сказать.

   – Конечно. Давай.

   Хироси помолчал, не переставая размахивать лопатой, пока мимо проходил бригадир. Кензо тоже молча продолжал работать. Бригадир ушел кричать на кого-то другого. Братья Такахаси сумели убедить его в том, что они прилежные работники. Когда бригадир скрылся, Хироси заговорил:

   – Поодиночке и парами они больше не ходят, потому что в таком случае их ловят в безлюдных местах и проламывают головы.

   – Да ну? – удивился Кензо.

   – Ну, да. Заложников брать нет смысла, когда неизвестно, кто всё это делает. – Хироси кинул полный совок в тачку, затем остановился и внимательно посмотрел на Кензо. – Даже не думай об этом! – сказал он, подняв вверху указательный палец.

   – Если я и захочу кому-то проломить голову, то начну с отца, – сказал Кензо. Хироси хмыкнул, словно тот пошутил. Чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, он продолжил: – Он всё равно попёрся на этот чёртов парад даже после того, что они сделали с мамой.

   – Ну, это же отец. Когда он слышит "Кими га ё", то тут же вскакивает и начинает подпевать.

   Кензо хихикнул. Он чуть даже не рассмеялся в голос. Он живо представил отца, который подобно ездовому коню, подпрыгивает и начинает петь японский национальный гимн.

   – Да ну тебя, – сказал он. – Теперь, когда его увижу, буду думать о том, чтобы дать ему кусочек сахара.

   – Давай, ага. У нас мало чего осталось, но сахара в достатке. Сахар и ананасы. Сколько мы сможем их есть?

   – Надеюсь, мы этого не узнаем. – Говоря о еде, Кензо было совсем не до шуток. Он принялся за работу. Работая, времени на размышления не оставалось. К тому же работников довольно сносно кормили... пока ещё.