Текст книги "Князь Олег"

Автор книги: Галина Петреченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

– Надеюсь и я на это, великий киевский князь Олег! – ответил Всеволод, уловив настороженность князя.

А князь перешел к другому полководцу л ласково проговорил:

– Я с такой радостью наблюдал за твоими ловкими, смелыми лучниками, Ярослав Уличский, что пожалел о своей старости! Так хотелось побегать вместе с ними за болгарскими монахами! Ты сможешь дать мне совет: как лучше убрать защитников стен Константинопольского кремля?

– Я подумаю об этом, князь, когда увижу эти легендарные стены сам! – волнуясь, ответил Ярослав Уличский.

Олег поклонился уличскому воеводе и, широко улыбаясь, сказал следующему полководцу:

– О Глеб Тиверский! Твои ратники поразили меня в самое сердце! Они учуяли правоту моего замысла и везде были равны в силе и ловкости моим опытнейшим ратникам! Надеюсь, при взятии ворот Константинополя мы все будем едины и не растеряемся.

– Надо предупредить воинов, что греки хитры и могут подбросить яда в вина и яства, великий князь, – довольный вниманием Олега, ответил молодой, черноволосый, с красивым строгим лицом Глеб Тиверский.

– Мы поговорим с воинами об этом особо, – согласился Олег и подошел к следующему полководцу.

– Синько! Дорогой воевода хорватской дружины! Не зря первые русичи избрали твои леса и горы своей древней стоянкой! Сколько умения во владении секирами и копьями увидел я! После похода ты немного задержишься в Киеве и обучишь своим хитрым выпадам наших стольных ратников! Согласен, молодой забияка? – засмеялся Олег.

– Согласен после свидания с любимой женой приехать в Киев и обучить твоих столичников уму-разуму! – смеясь, ответил хорватский воевода.

Олег подошел твердой успокоенной поступью к Карлу Ингелоту.

– Ну а ты, дорогой фриз, знатный потомок фризских пиратских королей, Карл Ингелот, не зря ты остался в моей дружине со времен мадьярского нашествия. Я очень доволен твоей лихостью, ты пригодишься нам при взятии Коровьего брода, который византийцы именуют сейчас Босфоровым[59]59
  Босфор – в переводе означает «коровий брод».


[Закрыть] проливом! – снова засмеялся Олег, похлопывая сорокалетнего Карла Ингелота по могучим плечам.

– Согласен, великий киевский князь, – широко улыбаясь, ответил именитый фриз и посторонился: за ним стояли самые дорогие князю люди, его «Лучеперые».

– Ну а вы, мои преданные друзья! Я прошу вас об одном: никуда от меня не отлучаться, даже тогда, когда вы будете выполнять мои задания! Душой и сердцем мы должны быть всегда вместе и едины делами своими! – жарким шепотом попросил он своих любимых друзёй и повлажневшими глазами окинул каждого из них: Стемира, Фарлафа, Веремида, Рулава и Ленка с Любаром.

Затем князь повернул к левому флангу своих дружин, где стояли воеводы плесковский, новгородский, белоозерский. Он подошел и к ним с радостной улыбкой на устах и для них нашел добрые, но несущие в душу каждого желание выполнить волю своего предводителя слова.

«Вот теперь можно начинать говорить с ними о главном: о штурме Константинополя», – решил Олег, и, пока его слуги разбивали княжеский шатер, он усердно молился Перуну.

Закончив молитву, он обратился к слуге с просьбой позвать к нему Ленка, и, когда тот явился не один, а с каким-то бродягой, Олег сначала вспылил.

Борода бродяги, его рваная одежда вызвали в Олеге и жалость, и злобу. «Пошли, бродячий человек, я накормлю тебя сытной пищей», – сказал ему Олег, уводя странника в свой шатер.

Но как только Олег со старцем миновали любопытствующие глаза и угли и оказались одни в княжеском шатре, старец мгновенно преобразился и оживленно заговорил:

– Не тревожься, Олег! Но приготовься, как я и предупреждал: бухта Золотой Рог закрыта обновленной цепью. Тебе придется повторить Аскольдову хитрость. Поставь часть флота на колеса, пройдешь с ним вдоль Константинопольского кремля от Деревянных ворот до Золотых, то есть с севера на юг, расставишь метательные и черепаховые биты вдоль ворот Калигарийских, Меландзийских и Пятибашенных, особо укрепленных, и единым ударом всех пробойных сил сможешь сокрушить стены Феодосия, коим пятое столетие насчитывается.

– Гаст! Я счастлив видеть тебя! Ты, Дитмар, Рем и Фалько столько нужных вестей собрали для меня, что мне будет стыдно не взять город. На всех вратах Царь-града я оставлю по заметной отметине, чтобы вечно помнил сей пьяный зазнайка, как врать и прибедняться перед племенем русичей! – горячо проговорил Олег, обнимая своего тайного и самого дорогого лазутчика. – А теперь скажи мне, так ли уж набожны и сильны духом своего бога братья-императоры? – с тревогой спросил князь Гаста, не тая тревоги от верного лазутчика.

– Скажу одно, великий князь Олег: оба брата-императора верят и в силу Йогве, и в силу Христа, и в силы языческих богов! Изыскивают отовсюду наибольшую выгоду, а поэтому и убили свою мораль. Душа у обоих ослабла, что возмущает патриарха Евфимия, но он молится и за того, и за другого, а теперь вот и за новорожденного императора молится, но знает, что Христос не откликается святым духом на его молитвы, – тихо поведал Гаст.

– А как Евфимий это чует? – удивился Олег.

– Свечи стали ни с того ни с сего гаснуть в храмах, – пояснил Гаст.

– Свечи, говоришь!.. А мой костер возле ног киевского Перуна горит днем и ночью, и дозорные Любара мне все время доставляют вести о его стойком огне! – обрадованно заметил Олег, и в глазах его вдруг появились маленькие огненные точки.

– Значит, боги на твоей стороне! Да и хвостатая звезда предрекла возмездие, я это сразу учуял! – искренне заверил Гаст стареющего киевского князя, который был еще в силе и мог сразиться с самым грозным врагом.

Проводив сквозь строй любопытных ратников Гаста под видом христианского отшельника, Олег вместе с Любаром довели его до ближайшего ущелья и распрощались с ним.

Затем Олег отыскал Мути, Глена, Фарлафа, Веремида и Карла Ингелота и приказал им третью часть флота в ближайшую ночь поставить на колеса, но паруса не убирать.

Полководцы, давно ожидавшие такого приказания, без ропота и суеты приступили к немедленному его исполнению. Подготовка к штурму Царьграда началась…

Все известные людям бедствия обрушились в эти дни на город: ветер и бушующий прилив с моря, сотрясающаяся земля вдоль всей длины Феодосиевых стен, огненные языки летящих глиняных горшков, наполненных горящим маслом, и насыщенное воинственным, грозным духом небо языческих богов, которое, словно огромным небесным щитом, накрыло воздушное пространство над Царьградом и не позволяло вмешиваться в свои дела ни одной светлой силе. Мрак и завывание ветра, уханье стен и стон вздрагивающей земли – все смешалось в сознании жителей Царьграда.

Страх, уныние и злость распространялись в городе с быстротою смерча и грозили ворваться в императорский дворец, в котором не было мира и покоя.

– Я всегда говорил тебе, брат Лев, что ты крайне недальновиден! Как можно было тратить деньги на пять увеселительных домов, не проверив, в каком состоянии находится флот! Эпарх Никита ведь говорил, что у многих судов, что стоят в Суде, днища вот-вот треснут! Как мы будем защищать город? – кричал молодой узколицый император Александр, энергично расхаживая по большой красивой зале, огороженной с восточной стороны огромной пурпурной завесой с золотыми кистями.

– Ты прекрасно знаешь, брат Александр, что армия всегда требует больших расходов, которые очень редко оправдываются! А увеселительные дома приносят огромную прибыль! Не тревожься о столице! Бог да не оставит нас в беде! Патриарх Евфимий…

– Патриарх Евфимий говорит, что все свечи гаснут в его храмах, когда он начинает просить Христа о помощи! – вскричал Александр, прервав спокойную речь своего царствующего старшего брата.

– Не кричи! Разбудишь императрицу Зою и наследника Константина! – спокойно потребовал император Лев и хладнокровно спросил: – Ты согласен на богатую дань этим варварам? Они штурмуют город пятый день, и Феодосиева стена действительно имеет глубокие пробоины во многих местах. Хотя от цепей в гавани есть кое-какой толк, но боюсь, что этот дикий язычник весь свой оставшийся флот поставит на колеса и проведет его по суше вдоль Феодосиевых стен, а затем спустит на воду в Мраморном море, и тогда мы даже сверхбогатыми дарами не спасемся, – иронично улыбаясь, заявил император Лев, ласково, однако, поглядывая на своего младшего брата.

– Поражаюсь твоей выдержке, Лев!

– Просто я вчера беседовал со старцами из Влахернской церкви, и они поведали мне о набеге варваров лет тридцать назад. В Фотиевой хронике о нем сказано, что лишь риза Святой Богородицы спасла город от гибели и что предводитель той орды, киевский князь Аскольд, даже принял христианство.

– Знаю я эти хроники! В них столько же выдумки, сколько и в апокрифах! – зло возразил младший брат-император, а старший на это снова ответил спокойным тоном:

– Нельзя бранить церковные хроники, дорогой мой брат, ибо они хранят государственную историю!

– В городе грязь, нет воды, люди умирают от ожогов и огнестрельных ранений! Всюду проклятия сыплются на наши головы, а ты словно стоик – само спокойствие и хладнокровие! – возмутился император Александр.

– Я не верю, что враг так многочислен и силен, что может сокрушить двойную цепь стен нашего кремля; да, думаю, и до наших дворцов он не дойдет. Нам с вами, император Александр, опасаться нечего! И раввины, и патриархи не допустят, чтобы наши боги забыли про нас! – с трудом сдерживая себя, чтобы не разразиться бранью, проговорил старший брат-император и посмотрел несколько раз на дверь.

В это время дальняя, северная дверь залы отворилась, на пороге появился высокий смуглый слуга, одетый в длинный полосатый халат, и тихо доложил:

– Его высокопреосвященство, патриарх Константинопольский Евфимий.

Братья-императоры с любопытством уставились в дверной проем и ждали появления фигуры в белом.

Патриарх, одетый в простой плащ с капюшоном, тихо вошел в царские покои не быстрой походкой.

– Ваши императорские величества, высочайшей милостью правители Византии, император Лев и император Александр! – твердым голосом проговорил священник и слегка поклонился. – Я вынужден довести до вас возмущение Святого братства, которое отказывается помогать великой столице мира силою Святого Духа до тех пор, пока царствующие особы трижды не обойдут городские стены против движения солнца и вместе с народом не отслужат молебен в стенах собора Святой Софии, – жестко заявил Евфимий, глядя поочередно в глаза слегка побледневшим братьям. – Шестые сутки я молю Бога Христа и Пресвятую Деву Богородицу о заступничестве от врага, но ни одна свеча не выдерживает и минуты горения. Они гаснут одна за другой, вызывая смятение в моей душе и душах моей паствы! Нынче ночью мне были два видения: апостол Павел стоял возле моего изголовья и говорил, что врага на стольный град прислал он в отместку за разгром государства[60]60
  Разгром государства павликиан, последователей учения апостола Павла, живших в Малой Азии в середине IX в. н. э., произошел в 872 г. н. э.


[Закрыть] его верных учеников; второе видение – сама Мать Христова, Пречистая Дева Мария. Она сказала, что город можно спасти только совместными усилиями всех молящихся и только повторив благодеяние царя Михаила! – гневно проговорил патриарх Евфимий, глядя на испуганные лица обоих императоров. – Если вы читали наши хроники, то, наверное, помните, что, когда тридцать лет назад киевский князь Аскольд захотел сокрушить нашу столицу, царь Михаил Третий сам, босой, в одежде простолюдина, совершил суточный молебен и беседовал с врагом-язычником, чтобы смирить его гнев и отстоять родной город! Вы же не делаете ничего! Так не поступал еще ни один правитель!

Императоры переглянулись. «Если мы сейчас скажем ему, что ждем вестей от раввина Иова, то гневу Евфимия не будет предела», – хмуро подумал император Лев и, решительно глянув на младшего брата, сказал:

– Патриарх Евфимий! Присядьте, отдохните немного! Вам пришлось тяжко в эти дни. Мы с братом Александром отблагодарим вас за этот поистине стоический труд…

– Надо немедленно спасать столицу! Здесь наши святыни, наши корни! Народ стонет на улицах, ваши императорские величества! О чем вы говорите?! – прервав императора Льва, возмутился Евфимий.

Император Лев решительно направился к Александру и, взяв его за руку, вывел за пурпурную завесу.

– Наши боги тоже молчат! – прошептал он Александру, показав на изображение греческих богов. – Надо сделать, как велит Евфимий! Я не хочу пережить позор беглеца-императора. А вы, брат? – жарко прошептал он, глядя испытующим взором на младшего брата.

Тот покраснел и кивком выразил согласие с мнением старшего брата.

Они вышли через северные двери императорского дворца и направились к церкви Святой Ирины, где толпа монахов и православных прихожан ожидала появления государственных сановников в сопровождении телохранителей.

Монахи скорбными голосами читали молитвы о заступничестве и спасении города от дикого врага, обращаясь то к Сыну Божию, то к Пречистой Деве Марии.

Патриарх Евфимий присоединился к монахам и православным прихожанам и, руководя молитвенными песнопениями, направил все молебное шествие в сторону форума Феодосия и к воротам Неория, где тоже собралась толпа православных верующих.

Ветер трепал языки факелов, освещавших каменные улицы и дороги, ведущие вдоль северной стены Царь-града, пролегающей по берегу бухты Золотой Рог. То тут, то там навстречу толпе молящих Бога о спасении пробегали ратники охранной дружины. Лучники тащили камни, стрелы, горшки с зажигательной смесью и ворчали на неповоротливость меченосцев, защищающих внутренние рубежи столицы. Водоносы сновали вдоль стен, поливая дороги и деревья, опаленные огненосными стрелами врага. Лекари, омывая настоями трав раненых воинов, помогали им преодолеть боль и спешили на помощь другим раненым.

Город не спал шестую ночь. Он сражался за каждую пядь своих древних стен, возводимых то Константином, то Юстинианом, то двумя императорами Феодосиями, деятелями Православной Церкви. Купола храмов возвышались среди яркой, пышной зелени и смело вонзались в небо спасительными мощными позолоченными крестами.

Все жители города схватили свои пищали, копья, стрелы, камни и мечи и старались поразить врага раньше, чем его нога ступит на святую землю Константинополя!

– Грех, великий грех тому, кто не защищает дух города, его древние святые камни, улицы, площади, храмы и дворцы, его жителей! Вставайте все – и стар, и млад – на защиту своего древнего города и спасите его от нашествия варварских полчищ! – звенело повсюду воззвание глашатаев, перекликающихся друг с другом с крепостных башен.

Толпа вокруг патриарха Константинополя росла и множилась с каждым часом. Слух о том, что сами братья-императоры вместе с Евфимием сначала трижды обойдут весь город, а затем отслужат ночной молебен в храме Святой Софии, облетел город и вытянул на улицы всех богатых вельмож, аристократов и купцов, которые так же, как и братья-императоры, с трудом отыскали в своих кладовых скудные одежды простолюдинов и в сандалиях на босу ногу присоединялись к молебному шествию, тщательно охраняемому императорской и столичной стражей.

В городе стало светло как днем. Факельное и знаменное шествие с ризницей Богоматери, тремя большими иконами Христа, Богородицы из Влахернского храма и иконой Петра и Павла, освященных в храме Святой Софии, двинулось по улицам Константинополя и запело стройными, красивыми голосами: «Боже, отринь от нас врага, изыми нас от врагов наших, восстань в помощь нашу! К Тебе прибегаем, Пресвятая Богородица, посети наши немощствующие души и испроси у возлюбленного Сына Твоего и Бога нашего дати нам прощения…»

Шествие миновало стену Константина, пройдя через ворота церкви Святых Апостолов, и ступило на землю Эксокионии, расположенную между стеной Константина и стенами Феодосия, подвергающуюся неустанному и жестокому обстрелу врага.

Вот когда дрогнуло сердце императора Льва и затрепетала душа у императора Александра! Они вдруг ясно услышали ухание стены, дрогнувшей от мощных «черепах» противника, затем другое, третье, а потом сбились со счета.

Голоса людей, поющих молитвы, потеряли свою стройность и силу, но патриарх Евфимий воззвал к Богу и приструнил свою ослабевшую духом паству. Голос его зазвенел скорбным, но стойким металлом и возымел свое действие. Он запел:

– Владычица! Не отрини раба Твоего, иже всю надежду свою по Бозе возлагаем на Тебя! Не возгнушай нами, помилуй рабов Твоих и пошли нам дух спасения на град наш!

Хор молящихся подхватил молитву своего патриарха.

Шествие вокруг города продолжалось…

Ранним утром седьмого дня штурма Константинополя в шатер князя Олега, раскинувшийся в кедровой роще возле Меландзийских ворот, вошел Стемир и взволнованно проговорил:

– О князь Олег! Раскрой свои очи и прочти вот это!

Олег, облаченный в мелкую финскую кольчугу и темно-синие штаны, заправленные в высокие коричневые сапоги, с раннего утра был бодр и деятелен.

– Ты хочешь сказать, что Второй Рим просит мира? – спросил Олег, приветствуя друга и забирая из его рук кусок пергамента. – Ну что, согласимся на переговоры?

– Думаю, пора!

– Ну, раз мои «Лучеперые» советуют сменить гнев на милость, то я готов! Передай Ленку, пусть прекратят пробивать стены и откатят ладьи на безопасное расстояние. А пока мы подумаем, каковы будут условия мира с хитрыми греками.

Стемир пошел было искать Ленка, но тот уже входил в шатер к своему тестю, спеша донести, что приказ его выполнен. Олег выслушал любимого зятя.

– Пусть седьмой день осады напомнит им о божественной вездесущности! Я не посмел перешагнуть предел, обозначенный богами! – И Олег пояснил: – Дух Живого присутствует везде: в воде, камне, траве, дереве, насекомых, животных и людях! Мне сегодня приснился тот самый древний семисвечник, что стоял в рарожском доме Рюрика, – грустно вдруг проговорил он. – Наверное, это был знак богов, чтобы я не переусердствовал в своеволии!.. Ты не все понял, сынок?.. Вот назад поплывем, и я тебе все объясню, – пообещал Олег зятю и раскрыл завесы своего шатра.

– Нам так немного осталось сделать, великий князь Олег! Еще чуть-чуть, и великая столица мира будет нашей! Это же удача для нашей рати! Почему мы должны прекратить осаду в такой благоприятный для нас момент? – возмутился Ленк, не покидая шатра тестя.

– Сынок! Да разве мы удержим ее навеки в своих руках! Или ты думаешь, что отсюда можно будет все народы, населяющие этот огромный город, сбросить в море, потопить, а затем поселиться в их каменных хоромах и жить, вечно борясь с их духами? Я не хочу обрекать себя и свою семью на такие муки! С меня довольно Аскольдова духа! И так я слишком долго громил древние стены, которые клал сам Феодосий Великий! У себя в стране я строил оборонительные сооружения, а здесь разрушаю творения рук человеческих и прослыл уже за это диким варваром. Я устал от этого, и надо готовиться к мирным переговорам с греками. – Олег почти силой выпроводил Ленка из своего шатра.

– Князь, из ворот Святого Романа вышел обоз с продовольствием и вином для нашей дружины, – доложил сторожевой, решив обрадовать князя.

– Немедленно прикажи предать огню весь съестной и винный запас греков! – приказал Олег стражнику. – Они же еще не знают, согласны мы на мир или нет, и идут на новую хитрость. Они хотят отравить нас! – вдруг догадался он и строго добавил: – Никому ничего не трогать!

– Князь, а осаду продолжать? – нерешительно спросил Ленк, ставший невольным свидетелем разговора Олега со стражником.

– Нет! Осаду снять! Выполняй немедленно мой приказ!..

Ленк понял, что великий князь не шутит, и нехотя направился выполнять княжеский приказ. Он посмотрел на ладьи, прилепившиеся бортами вплотную к Феодосиевой стене Константинопольского кремля и пытавшиеся выполнять роль подставок, где были установлены «черепахи» и лестницы, по которым беспрерывно перебирались ловкие лучники и секироносцы на гребень стен, чтобы отважно сразиться с защитниками великой столицы мира, и тяжело вздохнул. «Столько усилий! Столько выдумки и отваги проявили русичи и славяне, объятые неистребимым желанием ворваться в этот царственный, богатейший город мира и завладеть его сокровищами! И все впустую! Что за странная мысль вошла в голову великого князя и застопорила все дальнейшие дела громадного войска? Ну и что же, что греки просят мира?! А что им еще остается делать, когда половина Феодосиевой стены уже в наших руках!» – уныло подумал Ленк и нашел глазами Мути, прицепляющего очередное бревно к «черепахе», глубоко вздохнул и крикнул что было сил:

– Русичи! Князь решил сохранить Царьград!..

Войско русичей, вооруженное мечами, копьями, секирами и стрелами, вошло в Царьград спустя сутки после прекращения осады города. В соответствии с предварительной договоренностью, заключенной представителями с обеих сторон, дружина Олега вошла через Меландзийские ворота, ворота Святого Романа и через Деревянные ворота тремя мощными колоннами и направилась к форуму Тавра. Киевский князь двигался в сопровождении «Лучеперых», и только меченосцы вошли с ним в императорский дворец, который располагался сразу за собором Святой Софии, где и был подписан мирный договор между двумя громадными государствами: Киевской Русью и Византийской империей.

Олег, Стемир и Карл Ингелот, восседавшие на каурых жеребцах, казались сказочными богатырями в серебряных кольчугах, шеломах с маленькими золотыми головами львов; они держали в руках искусно изготовленные мечи и щиты.

Жители города, посыпавшие дорогу лепестками роз, жасмина, гиацинтов и ветками сирени, задрав головы смотрели на сильных, красивых витязей, которые важно гарцевали на гордых скакунах по древним каменным мостовым, и удивлялись: неужели это их лица, размалеванные, с длинными, растрепанными синими волосами видели они совсем недавно над своими стенами и пытались облить их горящим маслом? Неужели это те самые богатыри, которые пытались разрушить их любимый кремль и которые смогли вытащить свой флот из воды, поставить его на колеса и с раздутыми парусами проехать на нем вдоль всей Феодосиевой стены? И чайки летали над ними, как в море?

Олег видел лица константинопольцев, глаза их горели жаждой зрелища, но он не увидел в них той испепеляющей ненависти, которая могла бы вызвать фанатический приступ мгновенной мести к пришельцам. Он вспомнил, как много лет назад через Киев проходили молчаливой ордой мадьяры, и усмехнулся. До чего похоже! То он идет войной на кого-нибудь, то к нему приводит войной кто-то. «Боги! Неужели вы только для войн создали нас?» Он посмотрел на небо, и ему показалось, что он увидел там усмехающегося Перуна. «Нет-нет, грозный Перун! Я доволен всем, что выпало на мою долю! Слава тебе, могучий бог!..»

– Князь, посмотри на собор Святой Софии! Здесь был Аскольд! – сказал Стемир, указывая на мощное каменное здание, украшенное колоннами и красивыми железными дверьми.

– Некоторые утверждают, что купол этого храма был спущен с неба, – улыбнулся Стемир и предложил князю войти внутрь храма.

– У этого храма вид мощной крепости, – заметил Олег и тихо воскликнул: – О люди! Боимся себе подобных! – Он спешился с коня, вошел в открытые ворота храма, немного постоял в них, проникаясь древним духом, затем в окружении своих «Лучеперых» вошел в древнее святилище византийских христиан.

Когда он вышел из храма, то сказал только одно:

– Поразительно, как силен человек верою!

Объехав вокруг храма Святой Софии, он позволил себе еще раз полюбоваться им с южной стороны, а затем дал команду приблизиться к императорскому дворцу, краше которого он ничего не видел на всем свете.

Олег постоял немного возле подножия одной из колонн, подпирающих антаблемент[61]61
  Антаблемент – верхняя горизонтальная, поддерживаемая колоннами часть архитектурного ордера: антаблемент состоит из трех горизонтальных членений: архитрава, фриза и карниза.


[Закрыть] дворца, и, высоко задрав голову, полюбовался на его размах и мощь. «Люди, обитающие в этих огромных дворцах, так же великодушны и сильны духом, как пытаются доказать это великолепием своих жилищ! Или это их очередной обман?» Он в раздумье покачал головой и тяжело ступил на мраморное крыльцо императорского дворца.

Встретили русичей смуглолицые стражники, охраняющие покои императорского дворца, который украшали гермы[62]62
  Герма – четырехгранный столб, увенчанный скульптурной головой или бюстом.


[Закрыть] и гризайли[63]63
  Гризайль – одноцветная живопись декоративного назначения.


[Закрыть] на стенах и пролетах высокой. из розового мрамора лестницы, ведущей в центральную императорскую залу, где должна была состояться церемония заключения мирного договора между победителями и побежденными. Но вот перед глазами русичей предстала великолепная зала, по боковым стенам которой выстроилась стража. В руках у каждого был золотой щит, на голове – золотой шлем с развевающимся красным султаном, у бедра – меч, а на плече – обоюдоострая секира; впереди них стояли знаменосцы с гордо поднятыми разноцветными знаменами.

«Да, я сохранил вам все это! Да не помянете меня лихом вы и ваши потомки, лживые греки!.. Ну-ну, кичитесь своим богатством и дальше! Главное для нас – торговый путь через Царьград! Остальное приложится, не обеднеет Киевская Русь!» – Олег спокойным взором окинул всю эту бьющую в глаза роскошь и с любопытством посмотрел направо, в южную часть залы, закрытую пурпурной завесой, окаймленной густой золотой кисеей. «Победителей не заставляют ждать! Опасно испытывать их терпение!» Но ожидание длилось недолго. Пурпурная завеса медленно раздвинулась, и их взорам предстало запоминающееся зрелище. На широком пурпурном, отделанном золотой затейливой каймой кресле, верх которого венчал золотой герб, восседали оба брата-императора, облаченные в темно-синие парчовые длинные одеяния, отороченные поверху горностаем. Подол и рукава были отделаны золотистой парчой и жемчугом, благодаря чему каждое движение рук этих царствующих особ сопровождалось дополнительным сиянием. На головах императоров сияли золотом, яхонтами и жемчугом императорские короны.

«Так вон каких золотых пташек склонили мы к мирному договору! – усмехнулся про себя Олег. – Что-то я не вижу их богатырских плеч, кои особенно высоко почитают любые воины! Уж больно изнежены их лица и руки! Да и вера их не тверда», – удивился Олег, заметив на южной стороне залы, к которой примыкал трон византийских императоров, картину, изображающую двух греческих богинь Победы, держащих в изящных руках лавровый венок.

Рядом с троном императоров теснились телохранители в белых туниках с золотыми ожерельями на шеях, а поодаль, в пышных одеяниях, сидели представители византийского синклита[64]64
  Синклит – совет чиновников высшего ранга Византийской империи.


[Закрыть].

«Ну вот, оказывается, все в сборе! А я волновал себе душу!» – подумал Олег и занял отведенное ему место за большим столом из черного дерева.

Некоторое время в зале была тишина. Никто ничего не говорил, но шорох одежды высоких особ, усаживающихся за круглый черный стол переговоров, напоминал осенний шелест опавшей листвы. Олег не спеша положил свой меч на стол переговоров.

Император Лев встал и на славянском языке произнес короткую речь:

– Мы, императоры Византии, император Лев, император Александр и наследник Константин, совместно с главой византийской Христианской церкви патриархом Евфимием и синклитом обсудили условия мира, которые милостиво предложены были могучим князем Киевской Руси, великим Олегом, и его послами, и решили согласиться на оные.

Олег склонил голову, внимательно слушая медленно и важно произносящего каждое слово императора Льва, стараясь ничего не пропустить.

– Мы согласны, – продолжал далее император Лев, глядя уставшими карими глазами на могучего богатыря-русича, заставившего всего за неделю изменить мнение о себе не только членов синклита, но и обоих братьев-императоров, – чтобы из государственной казны были выданы великому князю Олегу по двенадцать гривен серебром на каждого человека, прибывшего с ним к нашей столице, и сверх того уклады на города: Киев, Чернигов, Переяславль, Полтеск или Полоцк, Ростов, Любеч и другие, где властвуют князья и воеводы Олеговы.

Олег молча кивал после каждого слова, срывающегося с уст старшего брата-императора, и ждал, что византийцы не выдержат и где-нибудь да схитрят.

А император Лев продолжал:

– Послы, которых отправит великий киевский князь Олег к нам в столицу, в град Константинополь, будут у нас довольствоваться из казны императорской!.. Русским гостям или торговым людям, которые приедут в Грецию, император будет давать на шесть месяцев хлеба, вина, мяса, рыбы и плодов: они будут иметь доступ в народные бани, получать на возвратный путь съестные припасы, якори, снасти и все необходимое.

Император говорил четко и спокойно, стараясь не возвеличивать победителей, но и не унижать себя.

– Русичи, которые прибудут в Константинополь не для торговли, не могут требовать месячного содержания! – продолжил далее император Лев, скользнув холодным взглядом по лицам русичей. – Да запретит великий киевский князь своим послам творить обиду жителям в греческих поселениях, – продолжил он свои условия, дабы не прослыть в глазах потомков уж совсем поверженным и униженным, и, набрав воздуха в легкие, провозгласил: – Жить русичи могут только у церкви, что стоит между городскими стенами и Босфором. Места там достаточно. Там рядом портик, да и гавань уютная прямо возле портика.

Олег кивал императору Льву, подтверждая свое согласие с условиями византийцев, и ждал продолжения.

– Русичи, прибывшие в Константинополь для торга, должны уведомлять о своем прибытии городские власти, которые выдадут месячное содержание киевским, черниговским, переяславским и другим гражданам Киевской Руси, посланным для торговли в нашу столицу. Но более пятидесяти торговцев из Киевской Руси Константинополь сразу принять и содержать не может, – уведомил напоследок император Лев и проверил себя, все ли сказал. Нет, оказывается, не все. – Русичи, прибывшие в Константинополь для торга, входить будут только в одни городские ворота и непременно в сопровождении императорской стражи. Торговать могут в Константинополе свободно, не платя никакой пошлины! – завершил с глубоким вздохом свою речь император Лев и вопросительно глянул на бородатого богатыря – князя русичей.

Олег тоже вздохнул. Да, учтены выгоды обеих сторон. Права соблюдены и победителей, и побежденных. Чего же еще надо?

– Я готов поклясться на Евангелии, что сей договор, заключенный ныне, пятого сентября девятьсот шестого года, будет исполняться императорами Византии вечно! – торжественно заверил всех присутствующих император Лев и посмотрел на патриарха Евфимия, облаченного в митру и белую праздничную одежду первосвященника. Рядом с патриархом стоял монах-схимник в черной кукуле и мантии, который, держа в руках священную книгу христиан, шагнул вместе с нею навстречу императору.

Царь Лев подождал, когда к нему поднесут Евангелие, и положил на него правую руку.

Клятва звучала немного скорбно, но в тоне, приемлемом для завершения церемониала, посвященного заключению мирного договора с одним из самых отчаянных захватчиков Византии.