Текст книги "Князь Олег"

Автор книги: Галина Петреченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Олег сидел на огромном валуне, в древности оттесненным в эти просторные донские степи ледником, и напряженно всматривался в разгорающийся рассвет. Нёбо на востоке дышало розовым паром и, начиная от линии горизонта, постепенно скрадывало ночную мглу, властно окрашивая отвоеванное пространство в царственно-голубой цвет, насыщенный свободой и торжеством чистоты.

«Чья воля вершит это волшебство? – взволнованно подумал Олег и недоверчиво спросил самого себя: – Неужели смену дня и ночи вершит Святовит?.. Неужели ему подвластно движение Солнца, Луны, Северного Ярилы и других созвездий? Как устроен весь этот сложный мир твердынь и сплошного неба?.. Почему на небе, при всей сложности расположения звезд, не заметен хаос, который встречается на Земле и заставляет сомневаться в разумности и всесилии богов? Или невозможно создать хоть где-либо определенный строй вещей, который и называется порядок?»

Олег пристально вглядывался в восточный край неба, где все окрасилось стойким розовым светом и готовило землю к встрече с солнцем. В траве зазвенели птичьи песни, и кулики всех мастей захлопотали над своими гнездами. Олег старался не отвлекаться на птичий гомон, чуя по их дружному пению, что схватки с хазарами сегодня не будет, и стремился сосредоточить внимание на восходе солнца.

И вот оно поднялось. Розовое, теплое, излучающее не только тепло, но и любовь, оно всем своим огромным ровным шаром встало над восточной линией горизонта и, казалось, бросило мощный вызов своей всепоглощающей добротой всем, кто наблюдал за его медленной и важной поступью по небу.

Олег как завороженный следил, не появится ли хотя бы маленькое облачко на пути солнца и не отбросит ли оно тень на великое светило, но ничто не мешало солонцу заявить о себе во всю свою мощь и красоту, и оно, гордясь собой и своим лучезарным сиянием, обогревало хазарскую землю, потревоженную русской дружиной. Олег наблюдал за движением солнца и убедился, что препятствий долго не будет на его пути. Он широко улыбнулся, затем встал, низко поклонился солнцу и небу и только потом распорядился, чтобы принесли в жертву Перуну двенадцать телят, отвоеванных у северных хазар, и потребовал у воинов, чтобы они в ближайшее время не ели телятины.

Воины смеялись, немного обижаясь на князя, что тот считает их забывчивыми: ведь они с первых подстилок помнят, что жертвенным мясом животных выкупают себе здоровье и удачу во всех делах у богов. «Что же ты уж нас так, великий князь Олег-Олаф? За что ты нас так, наш красавец князь!» – слышалось вокруг костров, на которых пеклась рыба, в изобилии водившаяся на Дону.

– Да-да! – смеялся Олег. – Перейдем на пищу иудеев, которые предводительствуют хазарами и употребляют в пищу только рыбу и пшено.

– И потому они такие разумные? – улыбнулся Рюар, сопровождавший Олега в этом походе, как самый надежный из оставшихся «Лучеперых» друзей.

– Да! – без улыбки вдруг ответил Олег и, перехватив взгляд Свенельда, ревностно наблюдавшего за окружением великого князя и хмуро смотревшего на красивого светловолосого витязя, строго проговорил: – Меня всерьез интересует жизнь иудеев. Я хочу многому поучиться у них.

– Князь, еда готова! Шатры убирать? – спросил слуга, дежуривший у костра.

– После еды, когда созреем для вторжения в Саркел, тогда и наведем порядок. Этот берег Дона не должен пускать в разгул злой дух, вспоминая о нашем привале, – ответил Олег и приказал всей дружине приступить к утренней еде, предварительно выстояв минуту молчаливого поклона перед котелком с едой, как перед символом семейного и дружинного благополучия, благодаря Перуна, Радогоста и Святовита за невидимую, но ощутимую поддержку во всех праведных делах русичей.

Завтрак прошел быстро и дружно, за что поклонилась синеволосая дружина русичей Дону и положила на высоком его берегу, в направлении против течения реки, все кости от рыб с их головами, чтобы дух рыб видел, как высоко оценили русичи пищу, посланную речными духами.

– Князь, к тебе какие-то слебники пожаловали, – известил Свенельд Олега, когда дружинники отблагодарили Дон за сытный завтрак.

Олег вопросительно глянул на Свенельда и машинально привел в порядок свое боевое оснащение.

– Они без оружия. Похоже, что это служители хазарских синагог; смотри, как странно они одеты. Так одевался иудейский габай[41]41
  Габай – старейшина иудейской общины.


[Закрыть] у нас в Рароге, и так одевается на службу киевский габай, – тихо проговорил Свенельд и был рад первым подготовить князя к нежданной встрече.

Олег посмотрел на группу темнолицых людей, одетых в длиннополые темные халаты, поверх которых были накинуты длинные, белые, с синими поперечными полосами и множеством тесемок на концах покрывала. Головы иудейских священнослужителей были покрыты маленькими белыми шапочками. Лица посланников хазарского хакана были мрачны, сосредоточенны и настороженно-выжидательны.

– Да, это габай, – согласился Олег. – Но они знают, что пришли к князю, а не к верховному жрецу? О чем нам с ними говорить? – удивленно спросил он Свенельда.

– Они сказали на славянском языке, что им нужен князь по имени Олег-Олаф, которого недавно звали Новгородец-русич! – с гордостью оповестил Олега Свенельд и услужливо спросил: – Какие хочешь дать указания, великий князь Олег-Олаф?

Олег удивленно оглядел Свенельда и хмуро попросил:

– Только без лести, Свенельд! Собери всех воевод в мой шатер. Солнце поднимается и печет, а у меня нет такой белой шапки, какая красуется на затылках габаев, – улыбаясь напоследок, проговорил Олег и прошел в свой походный просторный шатер.

Он осмотрел шатер и усомнился в том, уместится ли в нем такое огромное количество людей, состоящее из встревоженных служителей синагог. Поняв, что места мало, приказал вынести из шатра все табуреты и застлать пол мехами и коврами. Когда работа была выполнена, Олег распорядился позвать своих воевод. Он не хотел, чтобы его волнение, вызванное неожиданным явлением посольства от хазарских иудеев, было хоть кем-то замечено, но, зная, как пристально наблюдают за каждым его шагом полководцы русичей, решил не скрывать своей слабости.

– Когда вижу Бастарна, душа моя всегда испытывает легкий трепет, ибо совесть моя, как воина, конечно, не спокойна. А тут весь совет габаев всего Хазарского каганата будет смотреть на мои руки, грудь и, привлекая своего бога в свидетели, будет пытать мою душу! Я боюсь их совместного укоризненного взора, мои верные помощники! – сознался Олег и открытым взглядом оглядел своих друзей.

Они в ответ на признание князя начали вразнобой советовать ему, как замкнуть свою силу духа от воздействия дурного глаза. Олег выслушивал всех и повторял все жесты, которые полководцы советовали ему выполнить, дабы не навредить себе. Наконец, возведя руки над головой в треугольник, он поднял голову и, обращаясь к Святовиту, попросил у своего могущественного божества силу духа для принятия правильного решения в ответ на самые коварные предложения хазарских слебников. Немного постояв с закрытыми глазами, Олег вдруг почувствовал, что принял молчаливое согласие божества в помощи. Он глубоко вздохнул раз, затем другой и, успокоившись, обернулся к друзьям. Перед ними стоял тот князь, к внешнему облику которого они давно привыкли, ибо в нем все соответствовало той цели жизни, которая сплотила огромное количество отчаянно смелых, открыто решительных и талантливых воинов-русичей под его предводительством.

– Введите слебников! – тихо, торжественно попросил Олег слуг и занял центральное место возле серебряного треножника с котелком, вокруг которого в южной части полукружия его шатра сидели воеводы-русичи, а в северной должны были сидеть гости.

Хазарские габаи, среди которых было два-три раввина, вошли в просторный шатер киевского князя, слегка согнувшись и нашептывая слова: «Шма! Вегайа!»

Они не сели на те места, что указал им Олег для ведения беседы, а дружно прикрепили тефиллины[42]42
  Тефиллин – деревянное, с кожаными ремнями приспособление, надеваемое на лоб габаями и раввинами во время богослужения.


[Закрыть] к своим лбам и продолжали стоять; тихим хором, четко выговаривая слова Священного Писания, они стали усердно молиться своему Богу.

Олег подумал, что их молитве не будет конца, и прислушался к тихому, размеренному чтению. Но вот один из раввинов снял со лба тефиллин, все хазарское представительство последовало его примеру и село на свои места, за исключением старшего из них.

– Прежде всего, великий киевский князь, князь по имени Олег-Олаф, позволь в твоем шатре на время переговоров с тобой поставить нам свою мезузу[43]43
  Мезуза – символическая вещь, обладающая сильным охранным воздействием; применяется в храмах и домах иудеев.


[Закрыть],– сказал раввин с седой бородой и проницательным взглядом серых глаз.

Олег понял желание иудеев защитить себя и разрешил им поставить пергаментный свиток, заключенный в небольшой плетеный короб цилиндрической формы, возле своего серебряного котелка.

Раввин осторожно поставил мезузу возле котелка и, проговорив слова: «Шма! Вегайа»! низко поклонился Олегу.

– Все мы просим у своих богов силы духа, силы разума и силы любви, дабы не совершить того, что повергло бы наши народы в пучину братоубийственной войны! – медленно и четко на хорошем славянском языке проговорил раввин, выпрямляясь и с аскетичной строгостью глядя в глаза Олегу, будто хозяевами положения были они, иудеи, а не он – завоеватель их земель.

Олег почувствовал некоторое смятение, но не отвел взгляда от напряженного лица раввина, который понравился ему своим видом божественного судьи.

– Да, – ответил Олег, – я не хотел бы продолжать войну с хазарами, если они прекратят совершать набеги на земли подданных мне племен, которых защищают мои воины.

Раввин чуть-чуть прищурил глаза и внимательно оглядел князя-русича.

– Все люди на земле – братья, а воевать с братьями – позор и великий грех!

– Я все понял, раввин! – спокойно возразил Олег. – Ты хотел обвинить меня в том, что я воевал с братьями? Да, я подчинил себе те племена, которые раньше платили дань твоему хакану. Но твой хакан, беря с них дань, не охранял их, а я защищаю так же, как своих русичей! И древляне, и поляне, и северяне, и радимичи, и дулебы, и тиверцы не препятствуют моим защитникам и сборщикам дани! Им она под силу! – уверенно заявил Олег и, не давая раввину прервать себя, продолжил наступательным тоном: – Мои боги – свидетели, я не пролил напрасно ничьей крови, а вы виновны в гибели нашего юного княжича, нога которого даже не ступала на ваши земли!

– Поясни, великий киевский князь, о чем идет речь! – искренне удивился раввин.

– Кто, кроме вас, мог нарушить покой пселовских и орельских словен, чьи земли никогда не принадлежали хазарам? – жестко спросил Олег.

Раввин удивленно переглянулся со своими священнослужителями.

– Клянусь, великий киевский князь Олег-Олаф, мы впервые об этом слышим, и пусть люди хакана узнают всю правду о случившемся, тогда мы сможем расправиться с зачинщиками.

– Это слишком долгий путь к истине, – быстро возразил Олег. – Я здесь! Я пришел отомстить за смерть юного княжича и, хочет того хакан или не хочет, вынужден буду поставить заградительные сооружения от хазар там, где захочу! – непререкаемым тоном изрек Олег и окинул взглядом свой священный котелок и еврейскую мезузу в плетеном цилиндрическом коробе, сиротливо прикорнувшую к серебряной треноге.

Словно две мощные волны с разных сторон света всплеснулись в шатре и нарушили спокойное течение переговоров.

– Великий киевский князь Олег-Олаф! Да продлятся дни и годы твоего правления на земле словен и, если Богу будет угодно, и на земле хазар! Выслушай все, что я могу поведать тебе! – переждав многоголосый шум, вскричал главный раввин.

– Говори, раввин! – позволил, немного подумав, Олег и, к своему удивлению, ощутил вдруг прилив смирения, проникающий во все поры его души.

– Я думаю, покой ваших пселовских словен нарушили северные хазары, которые не приняли ни иудейства, ни христианства, ни мусульманства, а остались язычниками и, гонимые своими духами, решили разжечь огонь войны между нашими народами! Ты же знаешь, князь, иудеи никогда не разжигают войн! Законы Торы[44]44
  Тора – Пятикнижие Моисея, Ветхий Завет, первая часть Библии.


[Закрыть] приказывают карать любого, кто запалит факел войны! – горячо проговорил главный раввин и с опаской посмотрел на Олега.

– Меня не интересует жизнь ваших племен-отрубов! Я предпочитаю не менять своей веры, дабы не допустить дробления земли и разделения людей по верованиям! Ваша беда остается вашей, но я вынужден оградить и себя, и свой народ от ваших неурядиц! – внушительно заявил Олег и встал, считая дальнейшие переговоры ненужной тратой времени.

Раввины встали тоже, а за ними поднялись и габай.

– О великий киевский князь Олег-Олаф! – воскликнул главный раввин и на высокой ноте проговорил: – Позволь довести до самых справедливых глубин твоей души зов нашего хакана и пригласить тебя, твоих воевод и дружину в наш чудесный Саркел, в столицу, где живут наш прекрасный царь и мудрейший хакан.

В шатре зависла тишина.

Такого поворота дел не ожидали ни Олег, ни его окружение.

Олег недоуменно смотрел на главного хазарского раввина и не мог сразу понять, что стоит за приглашением иудейского предводителя. «Что это? Зов жалобно стонущего льва, приноравливающегося к отчаянному прыжку, чтобы, погибая, уничтожить и себя, и свою добычу, или… зов просвещенной души, жаждущей вразумить чужеземцев?» – тревожно думал Олег и пытливо вглядывался в повлажневшие глаза раввина.

«Лучеперые» друзья Олега внимательно смотрели на своего князя и ждали его слова.

– Благодарю за приглашение, раввин, – проговорил наконец Олег и, немного помолчав, продолжил: – Но коль честь оказана и мне, и моим воеводам, и дружине, то я обязан держать совет с моими людьми и только после него дам вам ответ. Вы можете подождать нашего решения на поляне возле старой ивы; мои стражники укажут вам это место, – закончил он уже спокойнее и заметил, как раввин улыбнулся себе в бороду.

Олег невольно склонил голову перед мудрым раввином и в глубокой задумчивости наблюдал, как габаи хазарских иудейских общин, слегка согнув спины, покидали его шатер и бормотали все те же слова киевского габая: «О! Борух Ато А-дой-ной Э-лай-хейну Мелех Хоойлом Шеэхейону Вкиймону Вхигиону Лизман Хазе»[45]45
  Благословен Ты, Бог, Всесильный наш, Король вселенной, Сохранивший нас в живых, Обеспечивший наше существование и Доведший нас до сего времени (пер. с евр.).


[Закрыть].

– Ну, что решим, друже? – тихо спросил Олег своих «Лучеперых», когда шатер наполовину опустел и возле его серебряного котелка не было уже иудейской охранной мезузы.

– Я думаю, Саркел надо уважить нашим присутствием, – басовитым голосом проговорил Любомир и слегка толкнул локтем Фарлафа.

– Да, – пробасил Фарлаф и подмигнул сидящему рядом с ним Ленку.

Ленк, недавно допущенный в близкое княжеское окружение, чувствовал себя неуверенно среди именитых полководцев и боялся еще подавать голос первым, но, увидев, что взоры советников устремлены на него, потакая Фарлафу, вдруг тоже пробасил:

– Да будет тако, князь Олег-Олаф!

– А как? – передразнил его быстро Олег, и в шатре грянул дружный смех.

– А как все хотят! Ведь иудеи никогда не разжигают войн! Они хотят крепкого мира с нами! Вот и закрепим его прямо в Саркеле! – так же быстро нашелся Ленк, на что Олег, немного подумав, проговорил:

– Но от заградительного сооружения, охраняющего нашу Русьскую землю от хазар, все равно не откажусь и возводить его начну, как только пир в Саркеле завершу. Да будет тако? – голосом, в котором звенела булатная сталь, спросил он своих советников и оглядел всех требовательным взором.

– Да будет тако, великий князь Олег! – трижды ответили дружным хором воеводы великого киевского князя и вдруг почувствовали, что духи воинства и созидания протянули свои руки навстречу им.

Весь Саркел был озабочен одной заботой: где взять столы, ковры или плетеные подстилки, на которых бы уместилась несметная рать русичей, что прибыла для войны, но передумала и заключила добрый мир с их правителями. Со всех концов этого маленького уютного городка с одним большим дворцом, в котором жили и царь, и хакан, и главный визирь, и большая стража, охранявшая жилище повелителей хазар, одним или двумя десятками невысоких каменных домов, в которых жили самые богатые сановники или родственники хазарских правителей, остальные дома в большинстве своем были глинобитными мазанками и кибитками, – со всех концов этого пестрого, говорливого селения хазар слышались добродушные ворчливые восклицания и бормотания, но слово «мир» и благословение «шеэхейону» произносились везде почти беспрерывно.

Олег чувствовал, как Саркел пропитался особым духом благожелательства и доброты, и не мог не быть благодарным иудейским священнослужителям за создание этого особенного духа.

Слова звенели чистотой помыслов, предложения складывались сами собой, и никто не чувствовал никакого принуждения. Все здесь было насыщено золотым, благодатным солнцем и ароматнейшим воздухом, в котором распространялось благоухание спелых, чудесных фруктов и великолепных цветов.

– Далековато ты находишься от земель моих русьских, Саркел, но жить в тебе от этого не хуже! Столько солнца, тепла и благодатных земель вокруг! Здесь могут жить и скотоводы, и пахари! – восхищенно заметил Олег, поднимаясь по широким мраморным ступеням дворца хазарских правителей в окружении своих верных «Лучеперых» друзей.

Стражники хазарского царя и хакана почтительно расступались перед русскими витязями, одетыми в прекрасные легкие, но крепкие кольчуги и блестящие шеломы и вооруженными мечами, копьями и остроконечными стрелами, находящимися в красивых кожаных колчанах, отороченных серебряной каймой, изображающей гордую птицу, парящую в небе.

– О сыны гордого племени русичей, пустившие свои корни в земле восточных словен! – горячо проговорил первый сановник хазарского хакана и визирь Ипион, как только гости и хозяева расселись вокруг просторного стола, заставленного всякого рода яствами, сладостями и кубками с вином. – Их высочайшие милости, наш любимый царь и мудрейший правитель хазарских иудеев хакан, устроили пир в честь вашего прихода в землю тюркского народа, хазар, и заключения с ним справедливого мира!

Русичи во главе с Олегом встали и склонили головы перед хаканом и царем в знак благодарности за гостеприимство.

– Мы не обладаем даром сладкоречия, высокочтимые правители хазарских народов, царь, и хакан, и мудрые советники, но хотим сказать одно: наши сердца почувствовали всю доброту и благожелательность ваших помыслов, идущих от просвещеннейшего разума и силы духа вашего бога Йогве, и глубоко признательны вам за это, – несколько волнуясь, но проникновенно и тепло проговорил Олег и, приложив правую руку к сердцу, поклонился сначала хазарскому царю, затем хакану, а потом и всем девяти верховным сановникам. – Мы высоко чтим ваши законы, которые избрали вы, великий царь и высокочтимый хакан, установив порядок среди хазарских народов. Я вижу за этим добрым столом и мусульманских, и языческих, и христианских, и иудейских первосвященников и поражаюсь широте взглядов и истинному великодушию правительствующих особ Хазарского каганата. Русичи впредь никогда не будут нарушать обещанного вам и вашим народам мира. Думаю, клятвы верности миру и любви нашим народам, которые мы принесли нынче с огнем и кровью, мы должны сохранить и, не обижая друг друга, должны ежегодно держать ответ за верность данной клятве, – завершил Олег свою речь твердым голосом и услышал облегченный вздох своих «Лучеперых» сподвижников. Он выпрямился, затем снова сердечно поклонился правителям хазарской страны и сел на почетное, центральное место, расположенное в восточной части огромного стола.

– Если народы ссорятся, то и солнце хмурится, гласит наша мудрость, – вставая, проговорил хазарский царь на славянском языке, с особой размеренной певучестью, которая сразу заставляет вслушиваться в каждое слово оратора.

Хазарское окружение царя закивало в такт каждому слову своего правителя и горделиво посмотрело на гостей.

Гости поняли хвастливый намек хозяев: краткая речь всегда самая запоминающаяся.

Но что скажет хакан?

Хакан уважал традиции своего народа, любящего своих невластвующих царей, которыми управляли либо жрецы, либо хаканы. Духовная власть всегда была выше царской и потому требовала к себе особого внимания.

– Я нынче просил у Бога великой милости для проведения доброй встречи наших народов, – тихо сказал хакан, но все почувствовали, сколько повеления и силы духа звучало в каждом его слове. – Смирение перед силой мужества русичей должны испытать все хазарские народы, заключив с ними справедливый и долголетний мир, – медленно и важно оповестил хакан всех присутствующих в правительственном дворце и слегка поклонился Олегу.

Олег ответил таким же поклоном хакану и выдержал его проницательный взгляд.

– Мне по нраву открытый взор великого киевского князя Олега-Олафа, который привел свою несметную дружину в нашу страну, дабы прекратить разбойничьи набеги племен-отрубов. Вождь их наказан, и больше ни у кого из соседей орельских словен не будет желания испытывать остроту стрел и тяжесть булатных мечей русьских воинов! Да будет вечным мир между нашими народами, и хранит Господь Бог крепость клятвы, данной нынче в синагоге Саркела великим правителем русичей князем Олегом, нашим царем и мною, хаканом хазарским, в лето девятисотого года, – торжественно провозгласил хакан и вдруг спросил: – Скажи, великий киевский князь Олег, какими словами ты завершаешь свои военные советы?

– Да будет тако! – недоуменно ответил Олег.

– А знаешь ли ты, что это клич наших предков, древнего народа, первых иудеев? – гордо спросил хакан.

– Да, ведаю об этом от своего верховного жреца, – спокойно ответил Олег. – Ну и что из того? – настороженно спросил он.

– Из того следует, что все народы родственны друг другу и должны подчиняться единым справедливым законам, данным нам небом! – строго изрек хакан и испытующе посмотрел Олегу в глаза.

– Я согласен с тобою, мудрейший хакан, – выдержав взгляд первосвященника хазарских иудеев, твердо проговорил Олег и доброжелательно продолжил: – Для того я и пошел на мир с вами.

– Я хотел это услышать еще раз, и я услышал! А теперь, следуя законам нашего гостеприимства, мы должны вручить дары великому киевскому князю Олегу-Олафу и всем его полководцам, а затем начать пир во всем городе Саркеле! – завершил хакан свою речь и зазывно провозгласил: – Да будет тако!

И в ответ грянуло троекратное на славянском и арамейском языках:

– Да будет тако!

Полгода прошло с тех пор, как Олег на пиру в славной хазарской столице, именуемой городом Саркел, поверх финской серебряной кольчуги надел огромный черно-бурый лисий душегрей, изготовленный искусными скорняками из земли Бертас, и лихо отплясывал иудейский танец с наложницами хазарского царя и хакана. Ах, как приятно было вспоминать об этом на берегу Дона, где возводил он лобовое укрепление, защищающее землю не столько от коварных языческих хазар, сколько от назойливых кочевников-половцев и печенегов, которые участили свои набеги на эти земли. Ах, как лестно было сознавать, что на пиру в Саркеле одна из самых красивых наложниц не отрывала от него своих чарующих глаз и льнула к нему не только по велению хакана, но и по зову сердца своего. «Ах, Аранда, Аранда, сколько изящества и любовного мастерства хранят твои руки и живот! Сколько прелести скрывается в каждом движении твоих бедер и плеч! И не надо никаких слов! Обо всем говорят твои жаркие поцелуи и огонь в прекрасных черных очах, когда неожиданно видишь ты меня и даже не замечаешь, сколько пота и пыли смешалось на лице моем от тяжелого труда!.. Как хорошо, что Экийя далеко и не желает меня видеть!.. Пусть все идет, как идет, – с веселой грустью вдруг подумал Олег и улыбнулся своим думам. – Время гнать грех, но так хочется увидеть эту сладострастную иудейку, что не терпится поскорее закончить вон ту часть работ, на которую и глаза уже не смотрят!.. Не заметили бы мои мудрецы, Любомир и Руальд, что я остываю душой к тому делу, ради которого остался здесь», – неожиданно спохватился Олег и тяжело поднялся с одного из чурбанов, предусмотрительно расставленных строителями-ратниками на поляне.

«Какая сила испытывала ствол этого могучего дерева?» – каждый раз думал Олег, когда смотрел на многоветвистое трехствольное дерево, растущее в самом центре береговой донской поляны, что раскинулась на восточном полустепняке, примыкающем к причалу. – Как сильна в нем жизнь!.. Не поддался ни стихиям, ни людской злобе!.. Хорош образец стойкости!.. Живи, кедр, еще тысячу лет и учи нас, слабых, похотливых мытарей, уму-разуму! – прошептал Олег, подойдя к трехствольному кедру, и низко поклонился ему. Затем он обхватил руками один из стволов и прикоснулся к нему лбом. В следующее мгновение Олег задышал глубоко и ровно, принимая целительную силу дерева. «Как хорошо! Какая мощь проникает в мое тело от духов земли и духов неба!» – благодарно подумал он и поцеловал ствол кедра.

– Думаешь о силе своего тела? – услыхал он вдруг ласковый шепот за спиной и медленно повернулся.

Перед ним стояла Аранда в простом светлом Платье, украшенном тонкой золотистой нитью по груди, рукавам и подолу. Голова Аранды была покрыта длинным покрывалом из багдадского шелка, волнами скрепленного на висках мелкими яхонтовыми брошками. По высокому чистому лбу от одной яхонтовой броши до другой была протянута изогнутая посередине в петлю нить красивого речного жемчуга.

Олег внимательно вгляделся в ее пытливые и слегка насмешливые, но все же сияющие от счастья глаза и строго спросил:

– Ты пришла меня порадовать или огорчить?

– Я пришла для счастья, князь! – тихо ответила она и, закрыв глаза, быстро проговорила: – Я жду от тебя ребенка!

Олег покачнулся. Сколько раз он слышал эти волнующие слова от своих жен и наложниц! Сколько раз он надеялся на чудо и ждал только одного – сына! Но боги словно нарочно решили испытать его мужской дух и каждый раз дарили ему только дочерей! Дочь от Рюриковны, Ясочка, две дочери от Экийи – две кареглазые смуглянки, старшая из которых получила имя Вербочка, а младшая пока всеми любовно зовется Ласточка, были желанными детьми, и Олег их любил жалостливой заботливой любовью. Олег-отец не знал, как надо воспитывать дочерей, и полагался во всем на друидов, которые воспитывали княжеских дочерей в соответствии с языческими традициями и нравами племени русичей. Иногда в эти традиции и нравы вторгалась Экийя с мадьярскими обычаями и вносила путаницу и нелепицу в празднества. Но, как выяснилось позже, мадьяры обожествляли те же силы, что и русичи, и славяне. Так, силам неба мадьяры поклонялись весной и красили волосы в синий цвет только раз в году, а славяне и русичи обожествляли синий цвет перед каждым тревожным событием, перед боем с врагом и сил у неба просили постоянно, каждые три недели молясь Перуну и Святовиту, пребывавшим на небе. Скотьему богу Велесу и славяне, и русичи, и мадьяры поклонялись тоже ежемесячно, но особенно успешными считали свои молитвы и жертвоприношения, если они свершались в полнолуние. Что же касается богов любви, то Леля и Радогоста или Усладу славяне, мадьяры и русичи почитали с особым, подобострастным порывом, который выдавал стремление всех народов – обладать любящей и любимой душой. Но все ли люди вымаливали у своих богов удачу в любви? Ох как в это не верилось! Ох как часто приходилось довольствоваться тем, что боги посылали своим просителям, требуя взамен смирения и терпения!

Наследника у Олега не было, а многочисленные дочери, рожденные от прекрасных наложниц, не вызывали у него и тени любви, ибо это были дети всего лишь хмельных ночей. Олег презирал себя, но не мог изменить порядок жизни князей и своей любимой дружины, где на первом месте были веселые пиры с наложницами, ибо удачных походов его дружина знала столько, сколько ни одна другая дружина русичей…

– Ты так долго молчишь в ответ на мою весть, великий киевский князь, что я готова удалиться… – тихо проговорила Аранда, с тревогой вглядываясь в сумрачное выражение лица Олега.

– Это твое первое дитя? – сухо спросил Олег, немного отстранясь от нее.

– Да! – порывисто ответила она, и он почувствовал, что она не солгала.

«Если я поступлю с ней жестоко, боги ответят тем же моим дочерям, а я хочу добиться для них многого!» – угрюмо подумал Олег и властно протянул руку к Аранде.

– Я приму твоего ребенка, когда он появится на свет, и возьму тебя в третьи жены, – сказал он наконец и поцеловал Аранду в голову. «Только роди мне сына!» – с горькой надеждой подумал он, но крепко обнял красавицу иудейку.

С этой минуты Олег вдруг почувствовал, что его душа раздробилась на несколько частей и каждая часть рвется к своему уголку: одна часть души его затосковала вдруг по Ясочке и ее матери, Рюриковне; вторая часть вдруг почувствовала: что-то неладное с Экийей, Вербочкой и Ласточкой; третья часть тянулась к молодой страстной иудейке, а четвертая – к многочисленным делам князя-купца, предводителя огромного войска и главы государства, живущего так долго вдали от него. «Я очень похож на этот разветвленный жизнью кедр!» – усмехнулся Олег самому себе и, не отстраняя от себя Аранду, грустно попросил:

– Найди мне какое-нибудь крепкое одноствольное, прямое дерево, которому я буду молиться за наше с тобой счастье!

Аранда задумчиво склонила набок голову, немного подумала, а затем улыбнулась своей чарующей улыбкой и торжественно предложила:

– Ходи в синагогу Саркела! Молись там! Все наши мужчины молятся за благополучие своих семей только там!

– Я знаю, – грустно ответил Олег и поцеловал ее в лоб. – Но я здесь у вас не один, а со своей дружиной, а моя дружина…

– Но ты ее предводитель! Ты должен ее вести за собой во всем! – напористо провозгласила Аранда.

– Это у вас хакан истинный предводитель во всем, а у нас сильны другие традиции, и я не могу их нарушить, ибо слишком сильны духи тех богов, которым мы поклоняемся издревле, – твердо ответил Олег и быстро добавил: – Не надо учить меня вашему иудейству. Я вчера долго беседовал с вашим хаканом. Я признаю мудрость ваших законов, признаю силу Торы; наверное, она действительно является книгой книг, но ни мои воеводы, ни мои дружинники не примут всего этого. Наша вера у них не просто на языке. Она у них в сердце, в душе. И поэтому я буду молиться Святовиту, Перуну, Велесу, Радогосту и Сварогу, чтобы все, что меня окружает и радует, не разрушилось никогда! Именно поэтому для моей молитвы и для моих жертвоприношений мне нужно крепкое, сильное, единоствольное дерево! Найди мне такое дерево, Аранда! – требовательно попросил Олег, выдерживая ее жгучий взор.

– Ты такие взоры бросаешь на меня, будто прицениваешься, достоин ли старый князь такой красавицы, как ты! – вдруг грозно проговорил Олег и хмуро спросил самого себя: «А люблю ли я ее?»

Аранда едва сдерживала себя, чтобы не повиснуть на его могучей шее и не поцеловать его плечи и руки, такие притягательные для любой женщины, понимающей толк в мужчинах. «Да, он в солидных годах, но старости для этого язычника не существует!» Она склонилась перед ним до земли, поцеловала его ноги и, поднимаясь, тихо проговорила: