Текст книги "Князь Олег"

Автор книги: Галина Петреченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

– А с хазарским правителем – хаканом ваши правители, не пробовали договориться? – спросил Бастарн, сосредоточенно вглядываясь в порозовевшее от волнения лицо византийского сановника.

– Правители хазар принадлежат к иудейской вере.

– Но хазары ведь приняли крещение, отойдя от язычества! Кому же и помочь вам, как не хазарам? – удивился Бастарн.

– Хакан не хочет обострять отношения с арабами, – неохотно пояснил Агриппа и понял, что не надо было этого говорить.

– Значит, твои правители считают, что до нас арабам далековато, а потому мы можем вам помочь в противостоянии им. – подвел итог беседе Олаф. – Так, Агриппа?

– Да, – тихо подтвердил византиец.

– А какова будет плата за мои военные услуги твоим правителям? – вдруг хмуро спросил Стемир.

«Лучеперые» уставились на Стемира, затем метнули недоуменные взоры на Олафа.

Олаф молчал, поняв, что Стемир всерьез готов перейти на службу к грекам.

– Я не слышу ответа, Агриппа? – дерзким тоном спросил Стемир и снова не соизволил ничего сказать Олафу.

– А князь Олег позволит уйти из его дружины одному из лучших секироносцев? – вопросом на вопрос ответил Агриппа, почувствовав, что эти отважные витязи вот-вот вцепятся друг в друга.

– Я отпускаю тебя, Стемир, на службу к грекам в Византию, но…

– Никаких «но», князь! Я сам себе хозяин, и помни об этом даже в объятиях мадьярки! – зло прервал Стемир Олафа и повторил византийцу свой вопрос о плате за службу.

– Мы будем платить золотом, сто литр[34]34
  Литра золота – греческая денежная единица весом 327,5 г или 163,7 г, равная 72 золотникам, или номисмам, или солидам; византийские золотые монеты, номисмы или солиды, имели вес русских золотников.


[Закрыть] за год, – в напряженной тишине ответил Агриппа.

Стемир, довольный, кивнул головой.

– Стемир, не глумись! – резко приказал вдруг Руальд и вытащил меч. – Подумай о том, что привело нас всех сюда! И забудь все мелочные обиды!

Стемир глянул на седовласого меченосца:

– Не поминайте лихом!

– Уходи, если хочешь, Стемир! – ответил ему Олаф, сделав над собой усилие, чтобы не кинуться к другу детства.

– Нам нужно много людей, князь Олег! – отвлекая Олафа от грустных дум, напомнил о себе Агриппа. Его полное лицо выражало сочувствие князю русичей, ибо за свои пятьдесят с лишним лег он повидал разные страны и многих людей.

– И сколько же, Агриппа, вам надо людей для службы? – переспросил Олаф.

– Скажем так: тысячу на корабли и тысячу всадников, – с готовностью ответил византиец. – А чтобы вы верили моему слову, я готов двух своих дочерей, которых привез с собою сюда, выдать замуж за твоих полководцев, князь Олег!

«Лучеперые» переглянулись.

– Но мы видели с тобой только людей, одетых в мужские платья, – растерянно проговорил Олаф.

– Ох, князь Олег, как легко тебя обмануть! – смеясь, воскликнул Агриппа, видя, что лед растаял и русичи готовы не только подумать над его предложением, но и в скором времени принять его.

– А теперь потрапезничаем, дорогие хозяева Киева! – весело объявил византийский сановник и, шепнув на ухо Исидору несколько слов, вышел из-за стола, чтоб не мешать слугам накрыть его по всем правилам византийского двора.

Помнит князь Олег (не сразу привык он к новому имени, а вслед за ним и дружина), как семьсот словен: полян, древлян, дреговичей, уличей, тиверцев и даже хорватов – отправлял он на службу к грекам и как заплакал он, глянув в лицо лучшему другу своему, который возглавлял дружину русичей.

Стемир увидел слезы на лице Олега и покачнулся.

«Наши души связаны рарожским детством, Олаф, а это – святое!» – задыхалось от горя сердце Стемира.

«Кто в детстве ел из одной чашки, тот никогда не забудет своего друга, Стемир! Прости, если я перешел тебе дорогу, друг! Прости, если сможешь!..» – кричало от боли сердце Олафа.

Мимо них проходили воины, снаряженные для длительного боевого похода, они задевали и толкали друзей, но те стояли молча, пристально глядя друг на друга, и наконец обнялись.

– Береги моего отца! Он даже провожать меня не пришел… – быстро проговорил Стемир, услышав зов рожка, играющего отплытие.

Он вскочил на перекидной мост и быстро очутился в ладье.

– Перун и Влес вам в помощь! – крикнул Олаф вслед Стемиру и увидел, как тот, вытирая слезы, жадно смотрел на пышно-зеленый берег Днепра, будто хотел на всю жизнь оставить в памяти прекрасный вид Киева.

Через год набрали Олеговы вестники еще тысячу воинов для стратиотской конницы греков и летом проводили их в Царьград. Предводителем их стал меченосец Руальд…

Ну что, князь Олег? Без византийских мудрецов уже и жить не можешь? Что-то ты частенько стал захаживать к Агриппе на огонек, льстивые речи его слушаешь о христианстве, о роли Церкви в жизни государства и о древах жизни самого государства. Что это за слово такое? Го-су-дар-ство? От слова «государь»? Тебе мало княжьей власти? Набираешься ума у греков, хочешь новых суровых законов. На скользкий путь встаешь, князь Олег! Со жрецами лучше бы совет держал, все вместе, глядишь, и придумали что-нибудь понадежнее, чем византийско-греческое древо государственности!..

Олег задумался. Экийя родила ему к этому времени дочь, а он не желал видеть красивую черноглазую девочку, лишенную каких бы то ни было надежд на правление в руських землях! «А что это ты, князь, так печешься о своих детках? Ведь есть кому принять у тебя власть по нашему древнему закону! Ингварь, сын Рюрика, живет в одном доме с твоей первой женой, со своей родной сестрой, да еще и помогает нянчить твою старшую дочь! А ты голову ломаешь, как их наследством одарить, да чтобы никто в обиде не остался!.. Подумай лучше о дружине, князь Олег! Не то срама на свою головушку наживешь и света белого невзвидишь! Да-да! Пореже слушай византийцев-то, иначе совсем разум потеряешь! Их заботы не взваливай себе на плечи! А то сами на дно идут и тебя туда же увлекают! Посмотри вокруг, все ли добром и ладом идет?..»

Князь Олег усмехнулся своим невеселым думам и направился к Бастарну.

Верховный жрец Киева давно мучился сомнениями, видя, как прочно и по-хозяйски обосновались византийцы в бывшем Аскольдовом доме и, судя по всему, совсем не собираются восвояси. Неужели им мало того. что сделал для них Олег? И ратников отправил, и стратиотов подкрепил, одних ладей сколько лишних пришлось стругать, целое лето русичи вместе с плесковскими кривичами гнули на жаре спины для этих винолюбивых греков! И им все мало! Чего им еще надо от князя?

Жилище верховного жреца Киева напоминало скорее пещеру первых христиан, нежели какое-либо строение. Большие каменные глыбы смыкались вершинами, а наверху, в центре, было ровное круглое отверстие, которое служило источником света и средством общения с небом. На вопрос князя, почему верховный жрец упорно не желает иметь деревянное жилье, Бастарн неизменно отвечал: «В деревянном жилье хорошо дышится, но плохо думается! Здесь питаюсь я силами неба и благодатной земли, – терпеливо разъяснял жрец, чуя, что князь сомневается в истинности его ответа. – Ежели хочешь испытать все это на себе, то, когда иссякнет твоя мощь и ты почувствуешь недомогание, приди ко мне на день-два, и ты восстановишь свои силы».

Олег промолчал тогда.

Когда же настало время навестить Бастарна, то, подойдя к его жилищу, князь увидел, что верховный жрец что-то делает возле огромных каменных глыб, стоящих в три круга на большой поляне перед его жильем.

– Бастарн, это что, твое прорекалище[35]35
  Прорекалище – место для гаданий.


[Закрыть]?! – удивленно окликнул его князь и внимательно оглядел ритуальную одежду верховного жреца с изображением огромного солнца.

– Это три круга небесного бытия, князь Олег. И хочу тебе сказать, что ты, видно, не потерял чутье на мой зов, князь! – проговорил Бастарн и, впустив Олега в свое каменное жилище, проводил его к широкой скамье, покрытой шерстяным ковром, изготовленным волохами, среди которых жрец так долго жил когда-то.

– А здесь и впрямь голова светлеет, но душа у меня болит, Бастарн, – откровенно признался Олег и виновато посмотрел в глаза верховному жрецу.

Бастарн понимающе кивнул.

– Должен подсобить тебе, князь, чую, только вот не ведаю, возьмешь ли в душу мой совет, – раздумчиво проговорил он. – Раскрою все свои скрыни[36]36
  Скрыня – потайной ящичек.


[Закрыть] и сокристии[37]37
  Сокристия – потайная келья в храме.


[Закрыть], ибо вижу, что две главные заботушки остались у наших гостей: заставить и тебя, как Аскольда, принять христианство и изменить облик правления словенскими и русичскими подданными твоими.

– Вот сижу на твоем коннике[38]38
  Конник – широкая скамья, предназначенная не только дня беседы, но и для сна.


[Закрыть] как на углях и думаю, как быть – выгнать византийцев вон и сказать им: «Хватит учить меня уму-разуму, коим сами не дюже богаты» – или все-таки кое-что перенять у них, ведь их законы идут не только от Рима, Афин, святого Иерусалима с Вавилоном, – горько проговорил Олег.

– А вспомни, как раньше жили русичи, – спокойно сказал Бастарн.

– Сколько себя помню, мы всегда жили общинами, родовыми да соседскими, а крепили войско и растили охотников, скотоводов, рыболовов, земледельцев. Признаюсь, до сих пор со слезами на глазах вспоминаю наши рарожские праздники урожая, когда выпекали пирог размерами с нашего верховного жреца, общую печь, вокруг которой колдовали женщины целыми днями, чтоб накормить нас на вечерних пиршествах… А Какие медовухи творили наши жрецы!..

– Остановись, князь! Все это надо творить и здесь! И не ломать дух общин ни при каких обстоятельствах! Людская община живет в соседстве с лесом и реками, рыбой и живностью, небом и солнцем – всем, что соприкасается с ней. Даже земля под ногами не охает, если по ней шагают дружные ноги общинников, – горячо проговорил Бастарн и убежденно посоветовал: – Ты византийцев слушай, но спроси их, почему их армия-то ослабла? Да потому, что разрушили общие корни! В одиночку каменистые земли не обработать! И никакие хитрые законы в вице их знаменитой эпиболы[39]39
  Эпибола – дополнительный налог с крестьян на близлежащие, пустующие земли, брошенные разоренными соседями. По-другому эпибола называется «прикидка».


[Закрыть] не спасли государственную казну, а только еще больше разорили; тех крестьян, чьи земли оказались по соседству с брошенными угодьями. Кнут – он и есть кнут! И чем он длиннее, тем слабее государство и тем беднее в нем люди. Ежели ты пойдешь византийским путем, то прежде всего должен будешь иметь хотя бы те же торговые центры и дороги, за счет которых Византия богатела около пятисот лет. А их нет ни у тебя, ни у Византии. Огромные плодородные земли и труд общинников сейчас кормят тебя и всю твою многочисленную рать. И ты об этом не должен забывать ни на минуту! И все твои городища, острожки, крепостные поселения тоже сохраняют общинный уклад, иначе их давно бы пожгли! Не считаться с этим великий грех. Помни, князь Олег, община – это завет неба для всех правителей! А за нее в ответе перед богами вы, правители народов! – назидательно добавил Бастарн и глубоко вздохнул.

– Я все понял, Бастарн, и глубокий тебе поклон за нравоучение, – как можно мягче проговорил Олег и с тяжестью в душе добавил: – Но какие законы нужны, чтобы улучшить жизнь всех и каждого, чтобы счастливы были все?

– Во-первых, установи для всех племен бремя посильных налогов; дань бери только для покупки оружия; все остальное тебе и твоему войску даст здесь природа.

– Я так и делаю! Больше одного шляга с рала нигде не беру! Знали бы об этом правители других народов, умерли бы со смеху! – сердито ответил Олег.

– Именно поэтому боги тебя и хранят, прекрасный Олег! А других правителей повергают в большие войны за корыстолюбие! А кроме того, искреннее, доброе слово услышат все, и боги пошлют тебе благодать! Способствуй усилению состязательного духа среди людей, но не ради корысти, а ради веселья и здорового быта!

Олег грустно посмотрел на жреца и разочарованно спросил:

– И это все?

– Любовь к своей земле удержит детей наших, как и их дедов. Не повторяй ошибок других народов! Крепи общину! А завистников-византийцев гони прочь!

– Тяжелый совет! – грустно заметил Олег.

– Тяжелый для нерешительных людей…

– Но теперь в Византии много наших воев!

– Рано об этом думать! – резко прервал князя верховный жрец.

– Всякое может случиться! – возразил Олег.

– Будешь решать, когда придет тому пора, ума тебе не занимать, – жестко проговорил Бастарн, зная, что суровый тон быстрее, нежели ласковый, заставляет работать ум.

– А скажи, Бастарн, на нас уже печать Аскольдом поставлена и мы навеки являемся Шестидесятым архиепископством в списке византийских епархий? – нерешительно проговорил Олег.

Бастарн пытливо посмотрел на него.

– Ты думаешь, я забыл Рюрика и его смятение души?! Я не буду силой заставлять людей изменять своим богам и ломать их веру. Но и расширять Шестидесятое византийское архиепископство за счет своих единоверцев тоже не собираюсь! – горячо заверил он верховного жреца. И тот поверил в его правдивость.

– Что же делать с христианскими проповедниками, мой мудрый верховный жрец? – спросил Олег, зная, что решить этот вопрос мирно невозможно.

– Светлые братья говорят, что для человека важно все: и вера, и безверие, – тихо ответил Бастарн и жестко добавил: – Но что касается христианских проповедников, то именно они помогли уничтожить ашрам Белых братьев в Ирландии четыреста лет назад. Вот почему я так бдителен, когда они где-нибудь появляются, да еще и требуют установления той главенствующей власти своих сановников, какой они наделены в своих странах.

– Но в Византии храмы не имеют права даже на землевладение! – возразил Олег. – Они довольствуются только временным землепользованием!

– Знаю! Всему виной эдикт Льва Третьего[40]40
  Лев III, византийский император (717–741 г. н. э.). Эдиктом 726 г. объявил почитание икон, креста, мощей и т. п. идолопоклонством.


[Закрыть] о запрете на почитание икон, который привел к сплошному ограблению храмов не только в Византии, но и во всех христолюбивых странах, – хмуро проговорил Бастарн. – Склонность Льва Третьего к иудейству ясно видна. Он мечтал обратить христиан в иудейство, но, когда понял, что этого ему не– осуществить, позволил своим чиновникам всласть насытиться богатствами христианских храмов.

– О-о! – только и воскликнул изумленный Олег.

– Да! А теперь суди сам, к чему может привести религия, имей она храмы такой же красоты, как христианская, иудейская или мусульманская. Мечеть Омара в Иерусалиме сейчас заставляет восторгаться всех, кто хоть раз видел ее! – грустно заметил Бастарн.

– Ты хочешь сказать, что нельзя изумлять богов богатыми строениями? – не понял Олег.

– Человек всегда стремится состязаться в уме и силе с богами, – проговорил Бастарн.

– А боги не хотят нам позволять этого?

– Все думы человеку посылают боги! Они видят всю нашу жизнь и помогают или разрушают ее. – Бастарн с грустью посмотрел на князя.

– И Христос? – нерешительно вдруг спросил Олег.

– А ты в чью силу веришь? – спокойно спросил верховный жрец.

– Только в силу Перуна и Велеса! Сила воина зависит от сытной пищи! А если воин силен, то и его страна будет надежно защищена!

– Значит, только силу духа и Силу тела ты хочешь защищать? А сила любви для чего дана человеку? – глубокомысленно промолвил Бастарн.

– Сила любви дана богами, чтобы человек плодил детей. – Олег рассмеялся. – И чтобы познать, что такое рай! И не только в таком благодатном жилище, как твоя каменная нора!

– А вот это верно! Жизнь в любви – это и есть рай для человека! У тебя хорошая голова, князь Олег-Олаф! И с такою головою ты должен дать своим подданным благоденствие! Люби свой народ, князь Олег-Олаф, и боги отблагодарят тебя! – торжественно провозгласил верховный жрец.

– Да будет тако! – заверил Олег верховного жреца и с поклоном покинул его…

Это случилось вроде бы неожиданно: оба княжича достигли пятнадцатилетнего возраста и должны были быть посвящены в мужчины.

Волновалась Экийя: сын стал взрослым!

Волновалась Рюриковна, старшая сестра Ингваря, выполнявшая обязанности матери по отношению к брату-сироте и старавшаяся, насколько могла, привить ему интерес к воинским делам. Она очень смутно представляла себе, какие испытания ждут юношей во время посвящения, и без конца напоминала Ингварю о решающем дне. И Ингварь боялся этого дня, ибо все, что он слышал от взрослых воинов, пугало его и будоражило воображение.

Во-первых, все юноши должны были уметь добывать огонь и поддерживать его в очаге, которому воины не только поклонялись, но и на котором должны были уметь приготовить пищу.

Во-вторых, они должны были уметь протащить ладью сначала по суше, затем спустить ее на воду и суметь протащить ее над невысокими порогами, для чего на киевском причале стояли деревянные учебные пороги.

В-третьих, юноши должны были также уметь владеть всеми видами оружия, кроме меча, к которому допускали только испытанных и зрелых воинов.

В-четвертых, следовало научиться хорошо ездить верхом.

В-пятых, каждый юноша должен был иметь трех знатных родичей с обеих сторон и знать о тех подвигах, благодаря которым они прославились и получили свои звучные имена.

И если Ингварю этот этап подготовки к дню посвящения доставлял радость, то для Аскольдовича это был самый мучительный этап, ибо он все время напоминал ему об отце и его трагической гибели от руки отчима.

Экийя нервничала, когда Аскольдович теребил ее вопросами, и старалась сделать все, чтобы сын больше интересовался дедами и прадедами, которым были ведомы всякие военные хитрости, благодаря чему и заслужили они свои громкие имена. Она воодушевленно рассказывала сыну о прадеде Арпаде Старшем, о деде Арпаде Младшем, заслужившем себе право носить имя отца благодаря сноровке в верховой езде.

– Он мог, держась одними ногами за круп лошади, на скаку срубить саклю, затем схватить ягненка, посадить его на свое седло и при этом выдержать сражение на косой сабле! – говорила Экийя, пытаясь заразить своими рассказами сына и поднять в нем воинственный дух.

Но Аскольдович, глядя на нее черными проницательными глазами, не улыбался и не загорался, а морщил лоб и устало спрашивал:

– Непонятно мне, как же дед Арпад попал впросак в битве с волохами? И как же ты, мать, в Киев попала?

Экийя глубоко вздыхала:

– Это твой отец во всем виноват. Он был моложе, сильней и хитрей деда Арпада. Он захватил… нет, он обошел войско мадьяр с тыла, захватил обоз с нами, женщинами и детьми, и со спины напал на твоего деда.

Но Аскольдович и в это не поверил.

– Старый мадьяр-конюший говорил мне, что оборонная цепь ваших кибиток была крепка и что никто не смог бы ее пробить, ежели бы., среди женщин не нашлось предательницы, – хмуро проговорил юноша, стараясь цепким взглядом своих черных глаз не отпускать лица матери.

Экийя снова глубоко вздохнула.

– Я не знаю, сынок, что там тебе наплел этот старик конюший. Я только знаю, что мы сидели в кибитке отца, укрытые чадрою до маковки, и дрожали от страха… Затем вдруг резкий толчок в кибитку; кто упал, кто заплакал…

– Это была ты, мать, – громко прервал Аскольдович лживый рассказ матери и с презрением посмотрел ей в глаза. – Что тебя толкнуло на это? – спросил он таким тоном, будто знал все-все о ней и имел полное право судить ее поступки.

Экийя встала.

– Это клевета! – сурово проговорила она и с угрозой сказала: – Ежели ты в свою душу пустил этот ядовитый сказ конюха…

– Не старайся, мать! Ты видела моего отца намного раньше и мгновенно сделала выбор. Почему ты свое родное племя положила к ногам Аскольда?

– Но он стал твоим отцом, сынок! Он дал тебе жизнь! – упавшим голосом проговорила Экийя, не зная, как дальше вести себя с ним.

– Я не об этом! Я о твоей способности предавать! Сначала родное племя, затем любовь моего отца, а потом и меня?! – голос Аскольдовича сорвался.

Экийя метнулась к двери и закрыла ее на засов.

– Сынок! Сынок! – горько воскликнула Экийя. Она то обнимала сына, пытаясь пригладить его ершистый затылок, то отодвигалась от него и смотрела зорко, будто пытаясь проникнуть в его неокрепшую душу.

– У тебя завтра тяжелый день, сынок, а ты заражен духом мести. Твой отец был великим человеком, он покорил много народов и стран. Он хотел испытать себя и в христианстве, отойти от язычества, но переоценил свои силы, сынок, а это очень опасно. Боги распорядились так, что твой отец пал от руки Олафа. – с горечью сказала Экийя и заплакала. – Я думала, что люблю твоего отца. Он был первым моим мужчиной… Может быть, завтра договорим, сынок?

– Я хочу все узнать сегодня, мать! Может быть, завтра я упаду с коня и сломаю себе шею. Говори все сейчас! Я должен понять тебя! – Тон, которым Аскольдович говорил с матерью, был резким и жестким, но Экийя поняла, что врать ему не только бесполезно, но и опасно. Она сжала кулаки и так же жестко, как и он, проговорила;

– Да, я предала своего отца Арпада, ибо он был больше зверем, чем человеком! Видят боги, я не хотела этого говорить! Он так бил мою мать, так часто бросал ее ради своих пьяных оргий и дешевых наложниц, что я решила при первой же возможности отомстить ему. А кто еще мог защитить мою мать? Она умерла в сорок лет, когда тебе была лет шесть. Она знала, что я пошла расцеплять кибитки… Тогда она решила, что лучше ничего и придумать нельзя, ибо мы обе считали, что наша смерть – это наше спасение. A-а, все позади… Аскольд был хорошим мужем и отцом. Он очень любил тебя! Но пришел Новгородец-русич, которому боги позволили сделать так, чтобы твой отец ступил на роковую тропу. Так говорит верховный жрец! А завтра, сынок, ты победишь Рюриковича во всех состязаниях!

– Что было дальше, мать? – сурово спросил Аскольдович, и по спине Экийи пробежал холодок: «Неужели и про Айлана ему кто-то сказал? Чтоб отсох язык у того, кто пошел на это!»

– А дальше нас не убил Новгородец-русич, и я… я хотела бы его ненавидеть, но он не разрушил город, а начал строить его сам, своими руками, он так старался искупить свою вину передо мной…

– Неправда, мать! Ты сама его всюду искала…

– Сынок! Я люблю его, как никого и никогда не любила, – так искренне и так яростно сказала Экийя, что Аскольдович широко раскрыл глаза, и язвительные слова замерли у него на устах.

– Если бы ты, сынок, был таким, как он, я была бы самой счастливой матерью! – плача, проговорила Экийя.

Аскольдович молчал.

– Всю жизнь, сынок, одним днем не измерить и не понять, хотя бывают и знаменательные дни. Такой день, как завтрашний, должен будет показать тебе, чего стоишь ты как воин и как мужчина! Завтра ты познаешь не только состязательную доблесть воина, но и женщину, и я очень прошу тебя, будь милосерден с ней!

Я хочу, чтобы завтра, сынок, ты стал настоящим мужчиной, – тихо проговорила Экийя и примирительно попросила: – Сдюжишь с Рюриковичем?

Аскольдович пожал плечами. Он и жалел мать, и старался понять ее, но то отчуждение, которое возникло в его душе из-за ее предательства, никак не отодвигалось вглубь.

– Пойми, сынок, твоя жизнь была для меня и остается…

– Не надо, мать! На первом месте у тебя всегда была и есть только твоя жизнь! Я многое могу понять, мать, но не простить! – улыбнувшись кривой улыбкой, проговорил Аскольдович и закончил: – Утомительно искать истину в явном! Я ухожу для завтрашней победы!

– Не сомневаюсь в этом, мой дорогой сынок! – как можно ласковее проговорила Экийя и осторожно открыла сыну дверь. – Торь свою тропу к богам сам и будь в этом деле самым удачливым человеком! – сказала она ему на прощание, осторожно подойдя, поцеловала в щеку и проследила, с каким выражением лица он кивнул ей.

Он мысленно повторил ее последнюю фразу и, запрокинув голову вверх, переступил порог, так и не ответив на ее прощальный поцелуй.

А на следующий день утром на большой поляне, примыкающей к прорекалищу Бастарна, собрались все мужчины Киева посмотреть на необыкновенное зрелище: шутка ли сказать – два юных княжича должны выдержать нынче шесть видов мужских состязаний и в конце получить достойные своих успехов новые имена.

Состязания начались с добычи огня. На двух пеньках были разложены одинаковые кучки сухих деревянных палочек, которые благодаря усиленному трению должны будут превратиться в огнивца и выделить божью искру, от которой надо зажечь костер.

Олег в окружении своих «Лучеперых» друзей восседал на возвышенном месте поляны, откуда все хорошо просматривалось.

Движения Аскольдовича были продуманные, но наполненные той резкой четкостью, за которой угадывалась не только врожденная сноровка, но и какое-то легкомысленное отношение к священному ритуалу, от которого, как казалось поначалу Аскольдовичу, дальнейшая его жизнь нисколько не зависит. Он сын бывшего князя Киева! И все! И он таковым останется! Зачем эти настороженные взгляды вокруг? Что может измениться в его жизни от их восторженных улыбок или, наоборот, от их злобного недоумения? Да ничто! Ну и что же, что первая палочка надломилась? А две другие не хотят нагреваться! Ну и что? А у Рюриковича как? Почти высечена искра? И уже вспыхивала не раз? Он скоро подожжет костер?.. Ну и пусть!..

Но руки Аскольдовича стали двигаться быстрее, глаза неотрывно следили за верчением палочек, а усердие возникло само собой. Нет, к черту этого маменькино-сестринского сынка-братца! Я должен его опередить и доказать всем, что нежные пальчики отпрыска рарожского князя ничто по сравнению с ловкими пальцами сына Аскольда!

Искра вылетела раз, другой, затем одна из палочек загорелась, и Аскольдович проворно поджег от нее свой костер, над которым быстро установил из прочных жердин треугольную основу, чтобы закрепить на ней котелок. И вроде жердины были крепкие, но, когда в котелке стала закипать вода и по поляне стал разноситься аромат вареной рыбы, одна из жердин надломилась, и котелок опрокинулся в огонь, оставив своего хозяина без еды.

«Нынче что, день злых духов?» – криво усмехнувшись, подумал было Аскольдович и посмотрел на Рюриковича, которой, обжигаясь, хлебал из котла свое варево и даже не морщился.

Увидев растерянный взгляд соперника, Рюрикович предложил ему свой котелок и вынул вторую деревянную ложку из кармана сустуги. Аскольдович заметил всеобщее внимание на поляне к нему и сделал вид, что не хочет есть.

Зрители улыбнулись его выдержке, но, зная, каким тяжелым будет второе испытание, стали потихоньку переговариваться меж собой.

Аскольдович учуял, что его осуждают, и мгновенно передумал. Он подбежал к Рюриковичу, схватил его вторую ложку и принялся уплетать уху соперника.

На поляне раздался хохот.

Княжичи быстро разделались с едой и перешли ко второму испытанию, для чего была заранее изготовлена маленькая ладейка.

Юноши быстро соорудили волок, смазали его жиром, протащили ладейку до берега Почайны, спустили на воду, влезли в нее и, поочередно управляя веслами, поставили парус. Налетев на пороги, ловко спрыгнули в воду, подхватили ладейку, подняли ее на вытянутых руках и перетащили ее через все три «порога». Они все старались делать слаженно и дружно, ибо иначе не справились бы с нелегким заданием. Чтобы не разрушить в них возникшее братство, Олег приказал сражаться княжичам не друг с другом, а с молодыми дружинниками.

Стрельба из лука показала, что княжичи довольно ловки и востроглазы, ибо оба подстрелили по одной «белке».

Секиру держать в руках княжичи умели знатно, но вот ранить им никого не удалось, ибо воины оказались опытнее их и не дали себя в обиду.

Что касается верховой езды, то Аскольдович показал свою лихость и прыть более охотливо, нежели это сделал Рюрикович. Ингварь не скрывал свой робости в этом испытании. Аскольдович ликовал.

Но вот воинская часть испытаний закончилась, и началась та, которая должна была потребовать не только мужества от соперников, но и великодушия великого князя и его окружения.

В центр поляны вышел Рюрикович и приготовился поведать о подвигах своих знаменитых предков.

– Подожди, княжич! – неожиданно остановил его Олег.

Все затихли и недоуменно посмотрели на великого князя.

– Здесь все русичи! Да и славяне знают всю твою родословную, Ингварь. Мы вчера провели военный совет и решили вот что, – быстро и важно проговорил в напряженной тишине Олег. – Порой нас выручает находчивость, сообразительность и умение ладить с людьми! Вот поэтому вы, оба княжича, сейчас поочередно будете отвечать на вопросы самых мудрых людей нашего племени, и посмотрим, кто из вас лучше ответит!

Княжичи призадумались, слегка нахмурили свои лбы, затем согласно кивнули.

«Ну, вот и ладно! Слава Святовиту, лишнего повода для ненужных ссор не будет!» – с радостью подумал Олег.

– Можно, я начну? – спросил Рогвольд.

Все с удовольствием разрешили старейшему дружиннику великого князя позабавить их мудроречием.

– На что похожа жизнь человека? – хитро спросил седовласый богатырь.

– На яблоко! – гордо ответил Аскольдович.

– На любой плод! – подтвердил Рюрикович и объяснил: – Все плоды, созрев, падают с ветки, так и человек рождается и в свое время умирает!

– Что же такое человек?

– Раб старости, – ответил Аскольдович.

– Мимо проходящий путник, гость в своем доме, – добавил Рюрикович.

– Не все! – подначил их Бастарн.

– Слуга богов! – раздраженно заметил Аскольдович.

– Соперник богов! – победоносно завершил Рюрикович.

Бастарн, удовлетворившись ответами обоих княжичей, отпустил их. ибо шестое испытание считалось особым, и к нему княжичи должны были приступить отдохнувшими и бодрыми.

Познать женщину – таково было шестое испытание юношей.

Каждого из них в отдельном шатре ждала красивая, но не юная наложница, которая должна была посвятить их в суть близости по всем правилам богини любви, храм которой стоял в тенистой роще на правом берегу Прчайны.

Аскольдович вошел в шатер, и первое, что он увидел, – это огромный ковер, на котором в широких металлических вазах были фрукты и изящный кувшин с двумя невысокими, но узкими кубками. В глубине шатра сидела красивая женщина, одетая в странную одежду, едва прикрывающую ее тело, и ласково смотрела на него.

– Ты сегодня был очень ловким, княжич, – мягким голосом проговорила она и протянула к нему руки.

Аскольдович молчал, завороженно глядя на ее округлые плечи, полуобнаженную грудь и протянутые к нему руки.

– Ты нынче был так смел и отважен, великолепный юноша, – продолжила мягким голосом красавица и встала ему навстречу.

Аскольдович затрепетал.

– Не надо робеть, княжич. Иди ко мне, давай посидим рядышком, и ты мне расскажешь все, что захочешь! Я буду слушать тебя и ласкать! – предложила наложница и, не прилагая особых усилий, усадила Аскольдовича рядом с собой.

– Я слышала, ты нынче был самым храбрым во всех учебных сражениях, – совсем тихо, почти на ухо проговорила жрица любви и, едва коснувшись губами щеки княжича, нежно поцеловала его.

Аскольдович крепко обнял жрицу любви и неумело поцеловал ее в обнаженное плечо.

– Не торопись, княжич! – тихо засмеялась женщина и подала ему чашу с фруктами. – У нас с тобой впереди целая ночь!..