Текст книги "Князь Олег"

Автор книги: Галина Петреченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

Но это объяснение не убедило Дира, и он снова недоверчиво спросил:

– Так просто?! Скрываете, наверное, что-то еще…

– Почему скрываем? – изумился грек. – Напротив, потому и ни семьи, ни дома не имеем, что то одному народу, то другому эти истины Божии доносим.

Дир вгляделся в глаза грека. Они были чистыми, ласковыми, спокойными.

– Странно, – протянул волох. – Либо я напугал тебя и ты мне не все сказал, либо… я не способен жить думами.

Он отпустил измученного разговором грека и зашагал в южный угол двора, где Аскольд, стоя на коленях перед изваянием Святовита, уже творил моление об умершем великом князе Новгорода. Дир замедлил шаг, вгляделся в лицо своего повелителя и понял, какое важное дело вершил сейчас их предводитель. Очень важно было сразу, как только весть о смерти великого князя достигла его бывших сподвижников, поведать своим богам, и прежде всего Святовиту, свою скорбь и свою покорность воле богов. Очень важно было сейчас говорить в молитве о Рюрике добрыми, теплыми словами, слить воедино доброту слов и помыслов о великом князе, благодаря которому в конце концов Аскольд и Дир стали такими сильными и важными правителями Киева. Важно было искренне и горячо попросить богов переселить душу Рюрика в гордую, красивую птицу, что своим полетом будет напоминать всем о незабвенном первом великом князе, русиче в словенской земле!

Дир вдруг поймал себя на мысли, что думает сейчас словами Бэрина, когда-то верховного жреца рарожского селения, а ныне, наверное, Новгорода. Ведь Рюрик везде неотступно возил с собой этого необычного человека, который всегда так ревностно старался оберегать здоровье их былого единого князя-русича и вот не сберег.

«Как же ты там теперь, Бэрин, один, без Рюрика?» – неожиданно подумал Дир и вспомнил, как этот хитрый друид наказал Аскольда за позорное поучение секирой рарожского князя. Дир вспомнил, как неожиданно заточение Аскольда закончилось не смертью, а почетным участием волохов в битве рарогов с германцами, где его предводитель особо отличился, тяжело ранив Лотария и обеспечив победу Рюрику. Дир вспомнил, как долго и упорно противостояли друг другу Рюрик и Аскольд, как хотели доказать друг другу каждый свою правоту… Да, у Рюрика было больше врагов, чем у Аскольда, поэтому, наверное, русич так рано и ушел в царство северной владыки Яги… А Аскольд? Этот неугомонный черноволосый волох, понимает ли он, сколько лет жизни отнял он у новгородского князя?!

Дир всмотрелся в отрешенное выражение лица Аскольда и понял, что не ошибся. Аскольд действительно оказался способен не только на добрые помыслы о варяге-русиче, о чем свидетельствовали его расслабленное лицо и обреченно опущенные плечи, но и на справедливость. Потный лоб и плотно сжатые губы говорили об огромном душевном напряжении киевского правителя, который, закрыв глаза, добросовестно отдавал сейчас часть своей души воле богов, чтобы те приняли его скорбящий зов совести…

Глава 2. Тризна

Бастарн стоял в той величественно-скорбной позе, в которой издавна стояли верховные языческие жрецы во время тризны, и незаметно руководил действом, вершившимся на большой почайновской поляне вокруг громадного костра, который, вспыхнув, возвестил Киеву о начале печального торжества. Костер освещал сборище дружинников, жителей Киева, священнослужителей, а в середине возвышался деревянный помост, на котором стоял верховный жрец дружины Аскольда в окружении друидов. Руки верховного жреца были ритуально вскинуты к небу, голова слегка запрокинута назад, губы беззвучно шептали молитву, а черные лоскутные одежды, его и друидов печально развевались в такт понурому покачиванию их тел.

Дружинники, плотно прижавшись друг к другу, крепко держа друг друга за плечи, сомкнувшись в несколько рядов вокруг костра, жалобно стеная, раскачивались в разные стороны. Все они сейчас думали о хорошем князе-русиче, что рано ушел из жизни здесь, на земле, и обрел другую жизнь там, на небесах. Всеми их думами руководил верховный жрец Бастарн, тихо произнося одну фразу за другой своему окружению, а те жалобно разносили ее по всей поляне скорбящих.

Но плотность кольца сомкнутых рук дружинников нужна была не только верховному жрецу. Монолитность и единство духа соплеменников нужны были еще и киевскому князю. И если первый находил в этой монолитности опору и вдохновение для творения новых молений богам, то второй проверял на ней свое влияние и ждал удобного момента, чтобы в эту благодатную почву бросить крепкое зерно своего нового призыва. Аскольд ревностно, но терпеливо ждал своего часа, а пока дело вели друиды Бастарна. Они с каждым словом прибавляли силы голосу, и толпа кручинившихся по безвременно умершему великому князю Новгорода подхватывала громкий вопль друидов и мощной волной обрушивала его на противоположный берег Почайны, откуда эхо переносило стон на берег Днепра и далее, в город. Кровь стыла в жилах у того, кто случайно оказывался невольным свидетелем такой кручины. Достигнув наивысшего предела, стенания вдруг прекращались и переходили в молитвенный плач под глухие удары ловких пальцев друидов по кожаным барабанам.

Бастарн действительно испытывал печаль. Весь текст молитвы, тщательно продуманной им накануне, был посвящен не столько смерти Рюрика, сколько Аскольду и его мятежной дружине.

– Яко коротка и сурова была жизнь великого князя Новгородского, русича Рюрика! – с горечью проговорил Бастарн, и толпа, плача, повторила вслед за друидами эту фразу. – Мало лет прожил Рюрик среди словен ильменских, а благих дел сотворил множество, и народ должен будет чтить память по нему незабвенную! – скорбным, но крепким голосом продолжил верховный жрец, и все вторили ему, но уже вразнобой.

Дружинники растерянно оглядывались на Аскольда, Дира, переводили взгляды на Бастарна, но тот, учуяв слабость голосов дружинников, четко продолжил:

– Великое дело начал Рюрик на земле словен! Он строил крепости и защищал землю словенскую от кочевых орд иноплеменников! Он установил ряд на земле словен и примирил вождей родственных племен! Он запретил родственные распри и остался верен тем богам, которые питали силу его духа с младых ногтей! Так воздадим честь тому, кто был добровольно приведен в землю ильменских словен для установления ряда и кто сумел пустить корни среди родственных нам племен не только с помощью семьи своей, но и с помощью верных гридней!

Толпа дружинников, склонив головы, повторила справедливый отклик верховного жреца о Рюрике, но Бастарн почувствовал, как Аскольд вздрогнул всем телом и метнул в его сторону взгляд, горящий злобой. Он оглянулся, их взгляды скрестились, но Бастарн не отступил.

– Да! Русич Рюрик был большим человеком! – упорно повторил верховный жрец. – Владея большой ратью, он не пускал воев на грабеж, но с честью старался оберегать землю словен и ее людей от лютых врагов, помня о завете своих богов!

Толпа дружинников, озираясь на Аскольда, молчала.

Бастарн продолжал:

– А кто осквернит веру в богов своих, того Святовит жестоко покарает и никогда не пошлет удач в делах!

Друиды охотно и громко повторили наказ верховного жреца, а дружинники негромко пробубнили сие предостережение.

– Бог Святовит всевидящ и всемогущ! – грозно напомнил Бастарн, глядя в глаза Аскольду. – Бог Святовит и его слуги свершили добро, забрав Рюрика к себе и к его любимой жене! Так пусть Рюрик обретет покой возле своей любимой жены Эфанды! Да будет тако! – заверил Бастари всех присутствующих, и на этот раз хор голосов был по-доброму мощным.

После этих слов хоровод с причитаниями совершил трехкратное хождение вокруг костра, и в ходе оного дозволялось всякому человеку любого звания и языка говорить свое пожелание покойному великому князю Новгорода и выражать свою боль по утрате именитого русича любым печальным действом; и только Аскольд «не деяху ни битвы, ни кожи кроения не творяху, ни лица драния на соби».

А тем временем на южном откосе поляны велось приготовление пищи, которую друиды умело расставляли на холщовых стелянках, и справлявщие тризну по Рюрику перешли ко второй половине церемонии…

– Ну, Исидор, поведай нам что-нибудь, – лениво попросил Аскольд, возлежа вместе со своими приближенными дружинниками на большом персидском ковре и любуясь игрой тихого пламени угасающего костра.

Тризна по Рюрику закончилась, все накручинились, насытились, теперь и душу можно побередить вольными разговорами. Исидор, давно ждавший княжеского повеления, взглянув, однако, на Бастарна, понял, что верховный жрец тоже настороже и не даст нынче Аскольду внимать ему. Но отступать было нельзя. И грек, запахнув поплотнее свой длиннополый черный плащ, повседневную одежду монаха, заговорил тем мягким, певучим голосом, который не слушать было невозможно.

– Трудное время настало. Зложелателей много вокруг. Искренняя любовь исчезла…

– Как это исчезла? – возмутился сразу Аскольд, представив себе свою пылкую мадьярку Экийю с маленьким черноглазым сыном на руках.

– Я говорю не о той любви мужчины к женщине, которая продолжает род человеческий, – спокойно возразил Исидор, радуясь, что хмель и сонливость развеялись у его вспыльчивых слушателей и он может спокойно творить со своими овнами любую беседу, пусть она даже и будет не по нраву верховному жрецу. Лишь бы слушатели открыли сейчас ему свои души, а он найдет, что в них вложить.

– Мы ходим посреди сетей и шествуем по забралам града, – продолжил Исидор все тем же чарующим голосом и обвел пытливым взором притихших слушателей. – Да, искренняя любовь между людьми исчезла, а на место ее заступила пагубная ненависть…

– Вы ее и разносите по свету вместе с вашей церковью! – гневно прервал грека Бастарн и, шумно выдохнув, зло спросил: – Для чего столько елея в голос свой льешь? Чтобы легче, было их уговорить и обмануть? – И он показал рукой на Аскольда и Дира.

– Бастарн! – обиженно прервал верховного жреца Дир. – У нас что, своей головы, что ли, нет? Ну что ты ему не даешь подурить нас немного? – шутовски спросил рыжеволосый волох, а когда стих смех, уже вдумчиво проговорил: – Я вот чего, Бастарн, не понимаю: как могли люди, верующие в Христа, такие храмы в честь него воздвигнуть?! Какие церкви в Царьграде стоят! Глазам больно от их красоты!

Бастарн засмеялся.

– Так это цари силой заставляли людей воздвигать храмы и церкви в честь того Бога. Все во имя силы зла! Вот после этого и шествуете посреди сетей по забралам града! – очень точно воспроизведя голос проповедника, ехидно передразнил Бастарн Исидора й в сердцах плюнул.

Все смотрели на грека и ждали ответного удара.

– Ты имеешь в виду грамоту кумранитов? – тихо спросил Исидор.

– Да, первых почитателей настоящего Христа, того Христа, который учил небесным законам намного раньше, чем говорит о нем ваша церковь, – с горечью пояснил Бастарн и увидел, как резко сменил позу Аскольд и как внимательно посмотрел киевский владыка на греческого проповедника.

– Я знаю, о чем ты говоришь, – продолжал Исидор, чувствуя на себе напряженные взгляды десятков пар глаз.

– Но ты все равно проповедуешь другую веру! – гневно возразил ему Бастарн, и было видно, что верховный жрец сегодня ни за что не отступится от христианского проповедника.

Аскольд улыбнулся. Дир ревниво следил за Бастарном. Старик от гнева тяжело дышал, и по нему было видно, что он давно не знает крепкого сна и держится лишь за счет многолетней друидовой выучки.

– Ну а чем же ты объяснишь, что пересказываешь нам нелепые истории из множества евангелий? И сколько вообще существует этих евангелий, ты хоть сам-то знаешь? – не унимался Бастарн.

– Да, знаю, четыре, – ответил Исидор.

– Да не четыре, а десять! – победоносно исправил ошибку Бастарн и снисходительно объяснил: – Ты забыл о самых первых евангелистах, которые до Марка, Матфея, Луки и Иоанна пытались передать основы учения того Учителя Праведности, которого вы и называете Христом.

– Я о них… не знал, – искренне сознался Исидор и понял, что это признание не вызовет смеха у присутствующих.

Дружинники Аскольда сочувственно смотрели на горестно опущенные плечи грека.

– Слушай, Бастарн, что ты от него хочешь? – воскликнул один из дружинников и хлопнул Исидора по плечу. – Грек, ты не робей! Наш Бастарн по годам своим должен много знать! А ты ж еще дитя по сравнению с ним! Чего ты голову повесил? А мы вообще живем, воюем, любим жен наших, детей… У вас, у христиан, не так, что ли? – балагурил весельчак.

– Помолчи, Софроний! – быстро приказал говоруну Аскольд и заметил, как вздрогнул при этом Исидор. – Бастарн, ты действительно много ведаешь о Христе, Учителе Праведности?.. Не знаю, как его правильно назвать, расскажи, что знаешь, а ты, Исидор, тоже слушай! Вместе постигать будем! Слушаем тебя, Бастарн! – повелительно распорядился Аскольд и поудобнее устроился на подушках.

Верховный жрец по достоинству оценил жест владыки Киева и, глядя на растерянное лицо христианского проповедника, сухо заговорил:

– Давным-давно, когда дед мой общался с правоверными иудеями, он посетил однажды пещеры близ Мертвого моря. Это было в местности, которую называют Кумран. Ты ведаешь об этой земле? – спросил жрец грека и, когда тот миролюбиво кивнул в ответ, сурово продолжил: – В одной из пещер Кумрана были найдены необычные свитки папируса. Они были писаны финикийскими письменами, а тот, кто читал их вслух, и читал несколько раз, тот становился здоровее, крепче и даже, говорят, умнее.

Дружинники недоверчиво переглянулись.

– Это для жрецов не тайна, – хмуро пояснил Бастарн. – Спросите любого правоверного иудея, который любит читать Тору, почему он ее читает? И иудей чистосердечно вам признается, что, читая Тору, он делается здоровее, добрее и умнее!

– Так давайте лучше сразу и сменим веру языческую на иудейскую, – бодро предложил Софроний, – и мгновенно станем все богатырями! – весело завершил он.

– Софроний, ты опять за свое! – беззлобно остановил своего сотника Аскольд и посоветовал: – Не чеши язык свой о зубы попусту!

Сотник улыбнулся, слегка поклонился Аскольду, а Бастарн ответил неугомонному воину:

– Многие правители рассуждали, как ты, Софроний! И многие охотно склоняли свои головы в пользу иудейской веры… Но только поначалу!

– А почему так? – в один голос спросили Аскольд и Софроний верховного жреца.

– Может, Исидор скажет почему? – немного подумав, предложил Бастарн и пытливо посмотрел на уставшее лицо христианского проповедника.

Тот угрюмо кивнул жрецу и вяло ответил:

– Дело в том, что иудеи сами не раз нарушали все основные заветы своего Бога и были за это не раз наказаны, поэтому правители других стран сразу спрашивали правоверных иудеев: «Чему же вы хотите научить наш народ, ежели сами своего Бога не исповедуете как должно?» Этого вопроса иудеи не любят и рьяно отстаивают веру в своего Бога, – уныло пояснил Исидор, не глядя на Бастарна.

– Так же, как ты отстаиваешь веру в Христа! – жестко проговорил верховный жрец.

– Да! – звонко подтвердил Исидор и зло посмотрел Бастарну в глаза. – У меня в душе образ того Христа, который учит спасению моей души.

– Смолоду ты постигал лжеучение! – резко ответил ему Бастарн. – И ни разу не усомнился в нем!

– Но, – прервал жреца Аскольд, – Бастарн, откуда он мог знать, что это – лжепророчество? Он искренне верил! Как верим мы в своего Святовита, в Перуна, в Сварога, в Радогоста. Разве за это надо порицать священнослужителя христианской церкви?

– Хорошо, – сухо согласился Бастарн. – Я задам ему последний вопрос, а вы решайте сами, как вам дальше быть: слушать его или изгнать меня.

– Я решу это без ответа Исидора на твой вопрос, – повелительно заявил Аскольд и быстро потребовал от жреца: – Спрашивай.

– Сколько заветов оставил твой Христос в назидание людям? – спросил Бастарн грека.

Тот улыбнулся и легко ответил:

– Десять!

– Свыше шестисот! – торжественно объявил Бастарн, повергнув всех в изумление.

– Почему так много? – удивился Дир, и все ему вторили.

– Христос явился к людям тогда, когда человечество погрязло в грехах и своими мыслями и действиями грозило не только разрушить землю, но и затронуть этой грязью голубое небо и золотое солнце, – странным вдруг голосом проговорил Бастарн, и все беспокойно смотрели на него.

– Да, я тоже верю, что Христос был! – спокойно заявил жрец и с иронией посмотрел на Исидора. – Но это был не тот Христос, которым вы сейчас торгуете.

– Как ты смеешь, Бастарн?! – вскричал Исидор и встал с ковра.

– Смею! – зло ответил ему верховный жрец и подождал грозного окрика Аскольда, но его, как ни странно, почему-то не последовало, и Бастарн продолжил: – Вспомни, что сделал твой Христос, когда вошел в Иерусалимский храм? То была Священная суббота…

– Он выгнал из храма торговцев, меновщиков и продавцов голубей, исцелил в храме слепых и хромых и тем самым вызвал ненависть иудейских первосвященников, ибо в Святую субботу он творил чудеса! – угрюмой скороговоркой объяснил грек киевскому князю, повернувшись вполоборота к верховному жрецу.

– И только поэтому его невзлюбили первосвященники? – не понял Аскольд.

– Не только поэтому, – возразил Бастарн. – В Иерусалимском храме Христос позволил себе напомнить иудейским первосвященникам, какими возможностями обладает человек как творение Бога!

– Ты сказал… «возможностями»? – как будто очнувшись, растерянно переспросил Аскольд. – Что ты имеешь в виду, Бастарн? – хриплым голосом проговорил он, и жрец понял, что об этом надо говорить с князем с глазу на глаз.

Дир слегка покачнулся, отодвинулся чуть-чуть от Аскольда и, взглянув исподтишка на Софрония, вдруг жестко спросил у Бастарна:

– А что означает этот жест, верховный жрец? – И он очертил в воздухе развернутыми ладонями треугольник.

Бастарн, немного подумав, ответил:

– Это сложный образ множества дум, которые нельзя высказывать вслух при свидетелях.

Дир вскочил.

– Я так и знал, Аскольд! Эти двое посланы, чтобы следить за тобой! – закричал он, указывая на Софрония и Исидора, но те даже не шевельнулись.

Аскольд засмеялся, откинулся на подушки и ласково проговорил:

– Ну, Дир, успокойся!

Но мгновение спустя князь уже не улыбался, а внимательно разглядывал по очереди то Софрония, то Исидора.

Софроний улыбнулся Аскольду той своей широкой добродушной улыбкой, которая, казалось, могла бы и сейчас все превратить в шутку и даже высмеять Дира. Но это можно было бы сделать с кем угодно, но только не с Аскольдом. Высмеять Дира за его преданность и подозрительность, которые киевский владыка терпит только от рыжеволосого волоха да от Бастарна?! Они никогда ему не врали. Он перевел взгляд на христианского проповедника и сотника и хмуро подумал:

«Эти двое – временщики. Один ловко управляется с секирой и мечом, но носит на груди, под рубахой, крест и потому является не тысячником, а только сотником. Молод, красив, голубоглаз, словоохотлив… Да, он чаще других сотников старается быть возле меня… но я и сам… когда-то вел себя точно так же, ибо старался угодить своему правителю и сделать себе звонкое, славное имя. Потуги Софрония понятны. И его связь с Исидором, конечно, основана на их единой вере в Христа! Ведь мною это не возбранялось! Но… Дир учуял в их связи что-то опасное, а чутье Дира – это дар Перуна! Дир в таких делах еще ни разу не ошибался, он словно длиннорыл, рыба, что видит хвостом, за версту беду чует. Ну, Дир, поклон тебе низкий, если ты и в этот раз учуял, как тогда в море, перед Царьградом… С Исидором давно все понятно. После моего грабежа в Царьграде, ясное дело, ни Фотий, ни Михаил не успокоятся и будут бдить меня денно и нощно… Похоже, что Дир прав в своем предчувствии, но…»

– Дир, что тебе не по нутру в Софронии? – глухо спросил Аскольд, глядя на Дира исподлобья.

– Они были одни вчера, когда ты творил молитву о Рюрике перед Святовитом, а я тайком наблюдал за ними, – угрюмо начал Дир и почувствовал, как покраснел. На мгновение он стал противен себе, язык присох к гортани, но, взглянув на поникшую вдруг голову Софрония, Дир понял, что был прав. Эти двое действительно не зря отираются возле Аскольда. А своим жестом, в котором столько тайн заложено, совсем лишили его покоя.

– Ну и что? – не понял Аскольд.

– Они были одни, им никто не мешал, а изъяснялись они с помощью этого жеста! – со злым упорством объяснил Дир суть своей подозрительности Аскольду и увидел наморщенный лоб своего повелителя.

Да, новость не понравилась киевскому князю. Он отстранился от Исидора, осторожно поднялся и глухо приказал своей охране:

– Взять их и каждого в отдельную клеть замкнуть!

Охранники молча повиновались.

– Князь, может, сначала выслушаешь меня? – робко предложил Исидор, окруженный телохранителями Аскольда.

– Завтра, после окончания тризны, – резко ответил ему Аскольд и грубо потребовал от охранников: – Чтоб я не видел их здесь больше! Уведите немедля!

Охранники выполнили приказ князя и увели пленников в княжий терем, а Аскольд еще долго ходил по поляне вокруг потухшего костра, временами обращаясь с каким-нибудь вопросом к верховному жрецу, потом подходил к Диру и, похлопывая волоха по плечу, бормотал: «Так-так, все выясним, все свершим, как Святовиту угодно!» И лишь когда забрезжил рассвет и посветлело небо, он не стал ждать появления солнца, а грустно приказал Бастарну, чтоб друиды пробарабанили отбой минувшего дня тризны…