Текст книги "Князь Олег"

Автор книги: Галина Петреченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

– Ни красоты, ни молодости – ничего не жаль для тебя, любовь моя! Что бы ни сказал хакан, я только твоя!

Потрясенный до глубины души, Олег смотрел на нее немигающим взором и не верил своим ушам.

– Пусть не мучается и не терзается твоя душа, прекрасный язычник, великий киевский князь Олег-Олаф!

Если даже ты и не сможешь взять меня в жены, я выращу свою дочь и заставлю ее гордиться отцом! – с печальной торжественностью проговорила Аранда, стараясь улыбнуться ему сквозь слезы. – Во всей Хазарии не найдется витязя прекраснее тебя! – с отчаянной искренностью заметила она и хотела было уже повернуться и уйти, как почувствовала сильную боль в локтевых суставах.

Олег так сильно схватил ее за локти, будто забыл, что перед ним та, которая может сделать счастливыми последние годы его жизни.

– Почему ты решила, что у тебя будет дочь? – хриплым от досады голосом спросил он. – Ведь это знают только боги!

Аранда застонала:

– Мне больно! Ты сломаешь мне руки!

Олег опомнился и разжал пальцы:

– Прости!

– Я знаю, ты не рад этой вести, ведь у тебя уже есть три дочери…

– Откуда тебе это известно? – спросил Олег упавшим голосом.

– Бог показывает тебе твою многоликость через твое потомство, но со слабой стороны, со стороны женщины! Значит, ты просто извлекаешь временную пользу из общения с нами, но не проникаешь глубже в душу, – назидательно проговорила Аранда и обняла его за плечи.

Олег недоуменно покачал головой и вдруг почувствовал необыкновенный прилив любви к этой странной девушке и ее ребенку, жизнь которого он зачал в порыве трезвой страсти к телу его матери. Ни о чем не хотелось думать! Никого больше не хотелось видеть! На всем белом свете были только он и она и их неродившееся дитя!..

Как-то утром Олег увидел огромные стволы деревьев, приготовленные для закладки стены, и решил, что той глины, которая имеется под рукой и необходима для засыпки стволов, явно мало. Он позвал Мути с его дружиной силачей и отправился вместе с ними посмотреть на донской пласт глины, давно раскопанный ратниками и истощавшийся, так как ее использовали не только русичи строители оборонительных сооружений, но и хазарские гончары.

Олег взглянул на срез пласта глины.

– К лесу подступаем, – заметил он и в раздумье покачал головой. – Может, предупредить хакана, чтобы…

– Кто здесь хозяин, великий князь Олег? – прервал Олега силач Глен и недоуменно посмотрел на своего предводителя.

– Ты прав, – вздохнул Олег. – Надо сначала срубить лес, – решил он и приказал дружинникам, наваливающим глину на телеги, прекратить раскапывать пласт в опасном месте.

В это время он заметил, что к глиняному раскопу идут гурьбой хазары с тачками. Вид их говорил сам за себя: грязные халаты, усталые лица, согнутые спины, медленная, тяжелая походка. Но эти хазары не были еще стариками!.. Рядом с тачками они вели детей, дети отличались от взрослых: это были чистые, ухоженные дети, которые ступали по земле твердой, веселой поступью.

Поравнявшись с Олегом, хазары остановились и поклонились своим завоевателям.

– Вы за глиной? – спросил их Олег.

Они еще раз поклонились.

– Но пласт выбран, мы подступаем к лесу, и сейчас брать глину опасно. Может произойти обвал.

Хазары выпрямились. Удивленно посмотрели сначала на именитого русича, потом так же удивленно посмотрели в глубину пласта, где, как им казалось, никогда не должна была кончиться глина, поняли наконец, что русич-завоеватель не шутит, что действительно брать глину в раскопе опасно, и стали громко выражать свое горе.

Олегу стало жаль хазар. Он немного подумал, затем спустился вместе с Мути в раскоп и, поставив подпоры под нависший пласт земли, разрешил хазарам набрать глины.

Хазары оживились, заулыбались, сбросили с себя верхние ветхие халаты и в чистой одежде с чистыми детьми осторожно и с благоговением начали руками накладывать глину в небольшие тачки.

Глен, наблюдая за работой хазарских гончаров, в раздумье говорил Олегу:

– Глина для них не просто строительный материал. Глина для них часть души бесконечно большой и доброй природы. Если к ней прикоснуться грязными руками и с бранными словами на устах, то у гончара не получится работа. Вот почему они берут глину только чистыми руками и в чистой одежде, обязательно зовут своих детей, ибо считают, что чище детской души ничего нет.

Олег кивал, слушая объяснения Глена, и наблюдал за хазарами, лица которых светились счастьем и молодостью.

– Их вера в своего Йогве говорит, что руки надо отдавать делу, а душу, окрыленную радостным трудом, – Богу! Никогда нельзя грустить, когда трудишься! Ибо печаль отразится на изделии труда и Бог увидит, как недовольны жизнью чада его. Нельзя гневить Бога! Трудом надо славить Бога! – проговорил Глен и помог первому хазарину вытащить тачку из раскопа.

– И все хазары так думают? – спросил Олег, помогая второму хазарскому гончару справиться с тяжелым грузом.

– Да, – ответил Глен. – Вот спроси об этом кара-хазарина[46]46
  Кара-хазарин – черный хазарин; хазарин, происшедший от смешения народов, вышедших из Индостана, и занимающийся каким-нибудь ремеслам.


[Закрыть], и он объяснит тебе, почему он до сих пор улыбается и будет улыбаться до тех пор, пока не преобразует всю глину в свои изделия!

Олег посмотрел на хазар, преодолевших крутой подъем с тачками, нагруженными глиной, увидел на всех лицах просветленные улыбки и громко спросил:

– А если мне надо лес ваш срубить, я тоже должен улыбаться, ибо и это работа, угодная вашему Богу?

Хазары, улыбаясь, закивали ему в ответ.

– А если я вырублю леса больше, чем мне надо для работы? – спросил он, зорко вглядываясь в лица хазар.

Хазары перестали улыбаться.

– Сначала одно дерево красиво одень в ленты, бусы, парчу, потом спой возле него хвалебные песни небу, чтобы Бог не отнял у нас лес навсегда, а уж потом вырубай деревья, пока рука рубить не устанет, – с доброй улыбкой объяснил старший гончар Олегу и покачал головой: —Не смущай небеса лживыми речами, именитый русич! Ты не уничтожишь наш лес, ибо ты созидатель, а не разрушитель!

Олег внимательно посмотрел в зеленоватые глаза хазарского гончара и тихо пробормотал:

– Благодарю тебя за добрые слова.

– А лучше бы ты, знатный русич, глиняные заторы творил, нежели лес наш редкий рубил, – с грустной улыбкой посоветовал гончар и тихо спросил Олега: – Ты по мокрой глине сможешь пройти?

– Нет, – растерянно ответил Олег.

– Вот и враг не пройдет.

– Но… по вашим степным воротам надо столько глины да воды на вышках ставить, что… не знаю, какие вышки эту тягу выдержат, – возразил Олег.

– А ты не на вышках, а на дорогах… на дорогах надо глиняные заторы сооружать; вот это дело! – серьезным тоном посоветовал гончар.

– Скажи, кара-хазарин, твой род давно на этой земле проживает? – спросил Олег гончара, задержав его возле себя.

– Могу перекатиться по этой земле при тебе, именитый русич, прямо в белом халате! – гордо ответил хазарский гончар.

– Да, наши тоже подтверждают принадлежность к своей земле перекатыванием, – удивился Олег. – Каким же образом столько одинаковых обычаев живет в столь отдаленных краях? – скорее самого себя растерянно спросил Олег.

– Я думаю, завоеватель-русич, самые древние корни наших народов – одни, – просто ответил гончар и с горечью добавил: – Только одни ветви этих корней породили белых правителей, а другие ветви – черных тружеников. Но я не горюю, ибо унывать – великий грех! Небо может добавить горя или уныния тому, кто любит наводить печаль вокруг. Счастья тебе, великий князь русичей! Благодарим тебя за помощь! – с поклоном проговорил гончар и примкнул к хазарам, ожидающим его в стороне.

Олег пропустил гончаров и задумчиво смотрел им вслед до тех пор, пока они не скрылись за поворотом…

…Первым услышал недовольные речи Ленк. Он давно замечал, как его засидевшиеся без дела лазутчики хмуро посматривали в сторону шатра великого князя и возмущенно спрашивали своего молодого командира:

– Мы прибыли к хазарам только для этого?

На что Ленк спокойно отвечал:

– У каждого из нас такая жизнь, какую нам отмерили боги! У Олега – тем более! Не забывайте, что он сын нашего вождя Верцина! Ему по праву выпадает счастье владеть красивыми женщинами!

Лазутчики затихли, смирив на время возмущение и вспомнив заветы друидов, что осуждать поведение старших людей – первый грех. Но как не почесать язык, когда князь который день валяется в шатре в объятиях иудейки, а о дружине, томящейся на строительстве оборонительных сооружений, не вспоминает?! Устал быть предводителем, так пусть отдаст поводки другому, более молодому, тем более есть кому!

– Да полно, Любар, ты что разошелся? Разве можно отдать нас княжичу Ингварю? – возмутился Харальд и, присев на корточки возле друга, слегка боднул его своей рыжеволосой головой.

– Да, ты прав! Как вспомню его и Аскольдовича в том овраге под Орелью, так душа начинает болеть за наше дело у словен! Вождь русичей еще не стар, конечно, но… у него нет сына! – с горечью проворчал Любар, виновато поглядев на своего бойкого друга, и вдруг спросил: – Может, иудейка сумеет родить ему сына с помощью своего Бога? Иудеи хвастаются, что их Бог – единственный, кто может удовлетворять все желания своего подданного народа.

– Может быть! – пожал плечами Харальд и вдруг пророчески проговорил: – Я считаю так: чего Бог не дает, того и просить не надо – только хуже может быть.

– А я думу имею другую, – тихо проговорил Любар. – Дух Рюрика оберегает власть для своего потомка, ибо Рюрик проложил дорогу к словенам, стало быть, его род и должен здесь править! – медленно изрек молодой, но опытный уже лазутчик и пробормотал: – Так что зря старается наш великий княже…

– Любар! – укоризненно воскликнул Ленк, рассматривая в стороне от своих лазутчиков стволы деревьев, предназначенные для вала, но слышавший невольно их разговор. – Тебе завидно, что красавица иудейка выбрала не тебя?

– Да! – горячо отозвался Любар. – Я тоже хочу красавицу иудейку заключить в свои объятия и поваляться с ней денька три-четыре! А что? Нельзя?

– Почему нельзя, Любар? Можно! – весело объявил Олег, выходя из шатра; молодцеватый вид князя немного смутил лазутчиков, но робость не к лицу храбрым разведчикам, и они задорно рассмеялись своей удали.

– Люблю открытых смельчаков! Но только свою Аранду никому в забаву не отдам! – все тем же веселым тоном продолжал Олег, здороваясь с крепышами-лазутчиками, и обратился к Ленку: – Завтра хазары празднуют день весенних саженцев, закладывают несколько садов, а вечером будет гулянье и веселье. Хакан обещал много молодых юниц привести на это веселье, а то, я чую, моих здоровяков никакая рыбья пища не вразумит! Подавай им красавиц, да и все тут!

– Да уж, да уж! – захохотал Любар. – Мы же не подвергали себя кошерному обрезанию, потому и очень горячи, когда речь заходит о лукавых юницах!

– Ну, а в жены возьмете тех, что к сердцу присохнут? – снова весело спросил Олег.

– А они не побрезгуют такими мужьями после Моисеева нравоучения? – спросил Любар, а Харальд и Ленк удивленно посмотрели сначала на него, а затем на распахнутые завесы княжеского шатра, где стояла, слушая их разговор, Аранда.

– Думаю, что почтут за честь взять вас к себе в мужья! – с насмешливой важностью проговорила Аранда и звонко рассмеялась.

– А что здесь смешного? – шутливо возмутился Любар.

– Ваша неуверенность в себе! Надо всегда знать себе цену, а для этого почаще заглядывать в гладь водоема! – вдруг строго проговорила Аранда и круто повернулась в сторону Олега. – Бери пример со своего великого князя, ратник! На него всю жизнь женщины будут смотреть с обожанием и желанием! И возраст здесь ни при чем!

Любар сник. «Не важно, кого родит эта иудейка нашему князю, важно то, что она превзойдет наше племя тем, что не войдет в него ни на каких условиях!» – мрачно подумал вдруг, осененный провидением, воин и с глубоким сожалением посмотрел на Олега.

Олег стоял, крепко обнимая свою любимую красавицу, гордясь ее умом и красотой, но уже чувствовал, как холодный туман предстоящего расставания заволакивал его душу. «Ну нельзя, не дают нам боги жить так, как хочется!.. Что ж! И за то, что дали почувствовать хоть немного счастья, низкий поклон всем богам на небе и на земле!» – обреченно подумал Олег и ласково поцеловал Аранду в висок.

Звенели бубны и цимбалы, гусли и кантели, свиристели свирели, гудели рожки и заразительно наигрывали ритмичную мелодию, зовущую в пляс вокруг жаркого костра. Веселились все хазары, не стремясь выделиться ни перед друг другом, ни перед гостями-русичами.

Всем было весело, ибо с утра хазары под молитвы раввинов и муллы, под песнопения настоятеля христианского храма, предводимые хазарским жрецом, освятили землю, что была свободной в юго-восточном клину провинции Саркел, и заложили там огромный фруктовый сад, благодаря всех почитаемых богов за благодеяние и страдную погоду. Пройдет время, и Саркел утонет в цветущей зелени садов и не только накормит душистыми фруктами всех тружеников и сирот, но и пошлет в дар русичам не одну торбу с сочными, сладкими плодами. Пусть в святую субботу, на празднике райской кущи, отведают русичи прекрасные плоды из саркельского сада!..

Хакан сидел возле Олега на дорогом персидском ковре и степенно лакомился сушеными и вялеными фруктами, наблюдая за князем русичей, который в последнее время стал вызывать некоторое раздражение у иудейского первосвященника. «Что-то этот язычник стал молчаливым в последние дни! Неужели Аранда ему не по нраву? Или дружина чем-то прозанозила князя? Ну, не хочет принять иудейскую веру, так и не надо! Что толку от насильственного неофита?[47]47
  Неофит – новообращенный в иудейскую веру.


[Закрыть] Важна мирная тишина на границах да успешная торговля с русичами и словенами! Ну, поменьше будем получать шкурок вевериц[48]48
  Веверицы – белки.


[Закрыть] со словен, ну и пусть! Лишь бы мир продлить, пока дружиной и оружием не подкрепились; а я чую, не скоро подкрепимся, имея такого безвольного Царя!..»

– Может быть, великий киевский князь Олег скажет, что навевает на него тоску-печаль на нашем празднике весенних саженцев? – не вытерпев долгого молчания, спросил хакан и предложил Олегу отведать вяленой дыни.

Олег равнодушно съел небольшой кусочек сушеной дыни и поблагодарил хакана.

– Ты упорно не хочешь принять нашу веру? – вдруг в упор спросил хакан Олега и с сожалением проговорил: – Очень жаль, киевский князь, ибо ты, как никто другой, достоин нашей веры, так как призван созидать на этой земле!

Олег внимательно посмотрел на хакана, на его массивную яхонтовую брошь, скрепляющую широкие и пышные концы тюрбана на голове, на его роскошный темно-синий шелковый халат, схваченный на талии ярко-желтым кушаком, на его неожиданно сильные, но холеные руки, спокойно лежащие на коленях, и властное, но строгое в своей арийской невозмутимости лицо.

– Я долго думал, мудрейший хакан, над твоим предложением вступить в вашу веру и стать последователем учения Моисея, но не могу этого сделать, и вот по какой причине… – проговорил Олег.

– Я слушаю тебя, князь, – настороженно откликнулся хакан и с жадным интересом стал внимать гордому язычнику.

– Ведь вы, истинные иудеи, считаете свою Тору непереводимой книгой! – медленно начал Олег.

– Да! – важно подтвердил хакан. – Мы даже враждебно относимся к тому греческому переводу ее, который был сделан иудейскими учеными при Птолемее Втором Филадельфе свыше тысячи лет назад![49]49
  Этот перевод известен под названием «Септуагинты, или Переводы семидесяти толковников», о чем говорится в Талмуде (см.: Трактат Мегилла, 9а и др.).


[Закрыть]

– Я знаю! Мне об этом поведал ваш царь.

Хакан удивленно передернул плечами:

– Я и не думал, что наш царь изучает древнюю историю иудейства, – холодно заметил он. – Ну, да ладно! Мы ведь даже блюдем трехдневный пост в связи с греческим переводом Торы.

– Я думаю, она потеряла от этого свое благозвучие? – предположил Олег и проницательно поглядел на сосредоточенное лицо хакана.

– Да! – охотно подтвердил хакан.

– Стало быть, Пятикнижие Моисеево надо изучать только на древнееврейском языке, чтобы была польза телу и душе от ее постоянного чтения? Так? – медленно выговаривая каждое слово, веско спросил Олег.

– Та-ак, – упавшим голосом подтвердил хакан, поняв, куда клонит язычник.

– Ну, а ваш язык, который я имел честь слышать здесь целый год, язык богатый, надо изучать долго и терпеливо, а для этого, мудрейший хакан, у меня нет времени. Моя дружина и так начинает роптать, что слишком долго воздвигаем вал на Дону, и хоть кормите вы их на славу, мехов и денег дали каждому воину достаточно, но все стосковались по дому, по женам и детям, и ваши красавицы девицы вряд ли задержат их еще, – откровенно выговорил Олег и перевел дух.

– А ты? Ты сам? Тоже стосковался по своему дому? – глухо спросил хакан, заметив, что Аранда нетерпеливо ожидает конца их разговора.

– Душа у меня почему-то болит по дому, – сознался Олег, – но боюсь, что сердцем я прирос к Аранде, – проговорил он и грустным взором окинул сиротливо стоящую у айвы девушку.

– Ты возьмешь ее с собой? – хладнокровно спросил хакан.

– Если она на это решится, – сумрачно ответил Олег. – Но… об этом рано говорить! Пока не достроим вал, я никуда отсюда не уйду! – с веселой решимостью заявил он и встал. – Прости, хакан, что покидаю тебя!

– Благих тебе успехов, великий киевский князь! – добродушно проговорил вслед ему хакан и с досадой заметил: – А тебе и впрямь некогда учиться нашему языку!

Но Олег уже не слышал его; он стремительно шел к Аранде, гонимый одним желанием: поскорее обнять ту, дороже которой для него сейчас не было никого на всем свете. Но, подходя к айве, укрывшей ее своими причудливо раскидистыми ветвями, он вдруг почувствовал резкий толчок в грудь и остановился как вкопанный: перед ним стояла Экийя.

Олег онемел. Широко раскрытыми глазами смотрел он на ее распущенные кудрявые черные волосы, овеваемые ласковым теплым ветром, на ее изумленные, приподнятые соколиные брови и горящие гневом черные глаза. С немым укором смотрела она на Олега, протягивая к нему руки и маня его к себе.

– Экийя! – прошептал наконец ошеломленный Олег и с виноватой робостью тоже протянул к ней руки.

Экийя отступила на шаг, все так же молча изучая его лицо и его робкие шаги навстречу к ней. Олег сделал еще шаг вперед, затем еще. Но она, качнув головой, вдруг сделала решительный широкий шаг назад и… исчезла.

Олег окаменел. Пустыми глазами он смотрел в то место, где только что в платье с монистами и грибатками, украшенными мелким зеленым бисером, стояла Экийя и манила его к себе ласковыми руками, а теперь там только легкий завиток знойного ветра играет с сухой веткой айвы и закручивает пыль в невысокий вихрь.

– Что это? Куда она делась? – недоуменно шептал Олег, вопросительно оглядывая свои руки, все еще протянутые навстречу Экийе. – Что со мной?!

От айвы отошла Аранда, с любопытством наблюдавшая за поведением Олега, и испуганно окликнула его.

Олег резко повернулся на ее голос, внимательна посмотрел ей в глаза и тихо, в замешательстве, спросил:

– Ты здесь была одна, Аранда?

– Да, – недоуменно подтвердила она. – Что-нибудь случилось? – Она с тревогой посмотрела на взмокшее лицо Олега.

– Я только что видел здесь… Экийю, – глухо проговорил Олег, виновато посмотрев Аранде в глаза.

– Что? Что это может означать, мой повелитель? – ласково и в то же время тревожно спросила Аранда, но в следующее мгновение, все поняв, обреченно проговорила: – Я чувствовала, что мое счастье скоротечно. Ты – чужой!

– Успокойся, Аранда! Это было видение, и все! – испуганно оправдывался Олег, но сам без конца посматривал на то место, где за айвой все кружил и кружил невысокий вихревой поток. «Святовит и Радогост меня хотят о чем-то предупредить», – мрачно догадался он и рассеянно пробормотал: – Я должен немедленно вернуться в Киев!

Аранда ахнула, закрыла рот рукой и попыталась заглушить рыдания.

– Значит, наши законы ты считаешь несовершенными, великий киевский князь Олег-Олаф? – с легкой насмешкой спросил хакан, стоя на Саркельской пристани и наблюдая за погрузкой даров на ладьи русичей. Суета причала, заполненного хазарами, не мешала быстрому, откровенному разговору двух повелителей.

– Я понимаю, князь, твое желание торговать с разными странами, но открытость и бесхитростность славянских вождей не помощники тебе в этом деле, – убежденно сказал хакан.

– Да, – согласился Олег. – Русичи до сих пор считают постыдным отдавать за деньги то, что можно обменять на равноценный продукт. Деньги они считают ничтожной платой.

– Это оттого, что у славян в земле нет золота, а серебра слишком много, поэтому каждая семья имеет серебряный котелок и гривны в огромном количестве и не почитает их за ценности, – пояснил хакан. – Но именно потому, что у славян слишком богата природа, они и являются плохими купцами, хотя ремеслом владеют отменно!

– Да, славянские общинники очень дружны, добры к своим сородичам и соседям, но…

– Но? – почти возмущенно воскликнул хакан н, не дав Олегу договорить, продолжил неожиданно его мысль: —Ты повидал немало народов, киевский князь Олег-Олаф, и заметил, наверное, что в жизни любого народа, в их нравах и традициях всегда можно найти свои зловонные «но», хотя это вовсе не значит, что их нельзя переварить!

Олег смотрел на хакана во все глаза, а тот возбужденно продолжал:

– У нас в Хазарии уже свыше ста пятидесяти лет, с тех пор как Була[50]50
  Хазарский владетель Була в 740 г. н. э. принял иудейскую веру, а в 858 г. н. э. в Хазарском каганате была принята христианская вера, мусульманская же вера была принята частью населения в 868 г., или в 254 г. по мусульманскому летосчислению.


[Закрыть] принял иудейскую веру, в мире и согласии живут мусульмане, христиане, язычники и иудеи! Правители старались не насаждать «жестоковыйные»[51]51
  Жестоковыйный – означает дословно: «с твердым затылком», т. е. упрямый; так назывались законы, упорно охраняющие только один вид традиций.


[Закрыть] традиции, то есть традиции царя Ирода, по отношению к другим религиям и добились относительного покоя в стране. Постарайся и ты в своей Киевской Руси…

– Как ты назвал ту страну, где я охраняю мир? – быстро спросил Олег, зорко вглядевшись в лицо хакана.

– По древнему обычаю, имя города, в котором живет и управляет предводитель охранного войска страны, превращается в название страны! – объяснил хакан.

Олег засмеялся.

– Ну, а так как основная часть твоего охранного войска состоит из русичей, то вот тебе и название той страны, в которой ты охраняешь мир! Киевская Русь! Гордись, именитый русич! Ты создал огромную страну! – с важной медлительностью заявил хакан и с самым серьезным выражением лица поклонился Олегу.

Олег, сраженный словами хакана, нерешительно остановился, мысленно повторил все доводы хакана для убеждения собственной совести, но сразу принять решение о новом названии все же не смог.

– Ну что, великий киевский князь Олег, да будет тако? – напористо спросил хакан. – Так будет зваться отныне твоя страна Киевской Русью?

– Звучит неплохо, но надо обсудить на Совете вождей. Думаю, они не захотят так откровенно признать власть русичей, слишком строптивы, – задумчиво объяснил Олег, но мысль о новом названии крепко запала ему в душу, чего, однако, он никак не хотел показывать хакану.

Хакан понял сложность положения киевского князя и, хитро улыбаясь, громко предложил:

– Ну, что ты решишь там сказать своим боярам и вождям славянских племен, я не знаю, но я знаю, что прикажу говорить всем моим купцам, раввинам и габаям, где бы они ни были, о киевском князе Олеге, правителе Киевской Руси! – завершил хакан, собрав возле себя русичей и хазар. – Да будет тако?

И в ответ грянуло дружное, троекратное:

– Да будет тако!

Но Олега эта дружная поддержка людей на Саркельской пристани мало убедила. Он грустно улыбнулся хакану и тихо спросил:

– А где Аранда?

Хакан повернулся к одному из проходящих мимо хазар и что-то сказал ему на арамейском языке. Тот кивнул и быстро скрылся в толпе.

– Я думал, ты не вспомнишь о ней, – тяжело вздохнул хакан. – А ты, оказывается, помнишь обо всем… Ее сейчас приведут.

– Она не хочет ехать со мной? – поняв все, глухо спросил Олег.

– Она скажет тебе все сама, – хмуро проговорил хакан и добавил: – Знай, мы никогда и ни к чему не принуждаем своих женщин! Чего хочет женщина, того хочет Бог! Она идет! Я не буду вам мешать, – пробормотал он и отступил в сторону, пытаясь сохранить невозмутимый вид.

Олег глянул вверх, на подмостки причала, и увидел Аранду, спешащую к его ладье. Как больно сжалось сердце, как не вовремя подвернулась нога, как захватило дыхание в груди и потемнело в глазах от резкого движения и одной мысли: «Неужели я вижу ее в последний раз? Да, в последний!..»

Аранда, затянутая в легкое сиреневое платье-халат, источающая аромат таинственных трав и благовоний, припала к груди Олега и обняла его жадно, каждым пальцем и каждой клеточкой кожи прощаясь с его телом, с его доспехами витязя и князя.

Они стояли, обнявшись, до тех пор, пока оба не почувствовали, что долее прощание продлить нельзя. И никто не должен произносить в этот момент какие бы то ни было слова…