Текст книги "Век"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

Фаусто приоткрыл глаза:

– Сегодня четверг, верно?

– Сегодня двадцать третье марта, ты, кретин, и это двадцать пятая годовщина образования фашистской партии самим дуче. Я хочу, чтобы на митинге было как можно больше народа, и я клянусь, Спада, если ты не придешь, у тебя будут большие неприятности. Все мы были слишком снисходительны к тебе. На этот раз нам нужно дело! Будь там в девять, и обязательно в форме. Пропуск получишь в церкви.

– Я буду там, – пообещал Фаусто, бросая трубку. Он сел на кровати, почесывая грудь. Нанда, лежавшая рядом, спросила:

– Кто это был?

– Да этот недоносок Альбертелли. Мальчик на побегушках у шефа полиции. Можешь себе представить, выставляя Муссолини на посмешище, они намерены провести митинг по случаю годовщины основания фашизма! Идиоты. Им бы еще на кладбище собрать этот митинг.

– Ты пойдешь?

– У меня нет выбора.

Она положила свою руку на его, когда он начал подниматься с кровати.

– Поцелуй меня, – попросила она.

Он наклонился и поцеловал ее.

– Я люблю тебя, Фаусто.

– И я люблю тебя, дорогая.

Она провожала его взглядом, пока он шел к ванной.

Каждый раз, когда он уходил из дома, у нее возникало чувство подавленности. Она боялась, что больше никогда его не увидит.

Бреясь перед зеркалом, Фаусто испытывал то же необъяснимое предчувствие беды, что и его жена. Последние три месяца тянулись в зловещем бездействии. И хотя он вышел из партии, Альбертелли принуждал его достать форму, отряхнуть ее от нафталина и посещать фашистские митинги.

Несмотря на то, что Альбертелли и прочие фашистские шишки разговаривали с ним редко, то немногое, что они говорили, высказывалось все более раздраженным тоном. До сих пор они ничего не предприняли. Что же их удерживало? Быть может, их собственное замешательство или страх за свою судьбу, когда Рим неизбежно падет? Напряженность в городе становилась непереносимой. Люди были вынуждены бороться за пищу, а налеты союзной авиации крошили городские кварталы древней столицы. Папа объявил Рим «открытым городом», пытаясь предотвратить дальнейшие бомбардировки, но на него не обратили внимания, и он таким образом продемонстрировал только свое бессилие. И все же немцы не трогали Ватикан, хотя отношения между ними стали еще более напряженными. Фаусто уже несколько раз был на грани того, чтобы отправить Нанду с детьми ради их безопасности к Тони, но каждый раз его что-то останавливало. С тех пор как им перестали угрожать, они могли с тем же успехом оставаться и дома, где еще сохранялся прежний комфорт. Кроме того, если они переедут в Ватикан, а немцы изменят свои намерения и захватят церковную собственность, то тогда им будет угрожать реальная опасность. Поэтому он так ничего и не предпринял, тянул время и молился, как и многие римляне, чтобы эти проклятые американцы прорвали немецкую оборону на юге и положили конец этому болезненному, непереносимому и опасному застою.

Это была чертовски трудная зима, и Фаусто чувствовал себя уставшим, выжатым и выпотрошенным. Кончив бриться, он оглядел себя в зеркале и поморщился. Он выглядел старым. Он действительно стал старым. Он помнил времена, когда зеркало было его лучшим приятелем. Теперь все зеркала в доме стали его врагами. Они отражали замедленное приближение смерти.

В девять часов Фаусто, выбритый, искупавшийся и одетый в свою фашистскую форму, приехал на площадь Колонна. Взвод Фашистской республиканской национальной гвардии с оружием окружил храм Санта Мария делла Пьета, но не было никакой необходимости сдерживать людские толпы. Площадь была пуста, если не считать нескольких прохожих и лоточников с ручными тележками. Это был показатель как полного отрицания фашизма римлянами, так и патетической глупости этого митинга. Фаусто предъявил документы, получил пропуск и вошел в церковь.

Она была маленькой, и тем не менее стареющие фашисты едва заполнили ее. Он узнал Джузеппе Пиццирани, вице-секретаря партии; шефа Римской провинции Эдуардо Салерно и еще нескольких человек, которые действительно были с Муссолини двадцать пять лет тому назад, когда он и сто пятьдесят его сторонников собрались в послеобеденное время на площади Сеполеро в Милане и, до некоторой степени случайно, придумали фашизм. На церковном алтаре лежал большой лавровый венок, перевитый лентой с полосами официальных цветов римского флага с надписью: «Фашистская республиканская партия». Занимая свое место, Фаусто кивнул знакомым. Он увидел Альбертелли, сидящего рядом со своим боссом, квестором Рима Пьетро Карузо, сорокачетырехлетним неаполитанцем, похожим на обезьяну, который происходил из семьи, где отмечались психические отклонения. «Прекрасный шеф фашистской полиции», – подумал Фаусто, когда кивнул им. Карузо взглянул на него сердито, но Альбертелли ответил кивком головы. Затем началась служба.

После окончания службы, когда Фаусто покидал церковь, Альбертелли схватил его за руку.

– Ты пришел, – сказал он. – Хорошо.

– Я ни за что не мог пропустить это, – съязвил Фаусто. – Я буквально заливался слезами.

– Шутники в наше время в Риме долго не живут. Послушай, я приглашен на обед в «Эксельсиор» с полковником Каплером и генералом Мальцером. Генерал хочет, чтобы ты пообедал с нами.

Фаусто взглянул на него с подозрением:

– С чего бы это генерал Мальцер пожелал отобедать с мужем еврейки?

– Будь ты умнее, бросил бы ее много лет назад.

– Но так случилось, что я люблю ее.

– Это твоя ошибка, а не моя. Как бы то ни было, а генерал хочет, чтобы ты присутствовал на обеде, так что приходи. Не перечь «королю Рима». Обед будет в честь фюрера. Потом мы прогуляемся к министерству корпораций. Квестор собирается повести нас на церемонию присяги партии самому дуче. Это должно быть очень трогательно.

– Если это и затронет что-то, то только мое пищеварение.

Альбертелли пристально посмотрел на него:

– Ты глупый человек, Спада. Будь в «Эксельсиоре» в час.

Он оставил Фаусто и сбежал вниз по ступенькам храма.

С утра было прохладно, и над городом висела дымка, но, как только мартовское солнце взошло на безоблачном небосклоне, воздух прогрелся. К полудню, когда Росарио Бентивенья, которому на вид можно было дать двадцать один год, усаживал свою подружку Карлу Каппони за столик на тротуаре в траттории «Дрехер», он, бывший студент медицинского факультета Римского университета, заметил термометр на стене. Термометр уже показывал плюс двадцать шесть. Росарио, известный среди подпольщиков как «Паоло», сел между Карлой и физиком по имени Джулио Кортини. Четвертой за столом была жена Кортини. Траттория «Дрехер» – шумное место на площади Дей Сан-Апостоли – считалась относительно безопасным рестораном для Гапписти, а все четверо за столом были Гапписти. Росарио за два месяца до того участвовал в студенческой демонстрации против немцев и итальянских фашистов. В результате учебные заведения закрыли, и большинство студентов присоединились к подпольщикам.

Все четверо ели в напряженной тишине, полностью отдавая себе отчет, что это мог быть последний ленч в их жизни. После ленча они пошли в сторону дома сорок два на улице Марка Аурелио, где они, скрываясь от эсэсовцев, жили в маленькой комнате в подвальном помещении жилого здания, предназначенного для людей среднего достатка. Здесь Росарио переоделся в одежду уличного уборщика. Кортини, физик, проверил бомбу, которую он изготовил вместе с женой из двенадцати килограммов тротила, заложенных в обрезки стальной трубы. Очень осторожно они вынесли бомбу наружу, туда, где стояла украденная в городском хозяйстве тележка для мусора, и положили бомбу в нее. Взгляд Росарио на мгновение задержался на тележке, затем он повернулся и поцеловал Карлу.

– Удачи тебе, дорогой, – пожелала она.

Он обнял Кортини и его жену, которые тоже пожелали ему удачи. Затем Росарио проверил курительную трубку из корневища верескового дерева. Он хотел воспользоваться ею для того, чтобы быстро поджечь шнур запала, рассчитанный на пятьдесят секунд. После этого он осторожно скатил тележку с края тротуара на мостовую. Столбик термометра поднялся чуть-чуть выше, и когда он повез свой смертоносный груз в сторону улицы Раселла, около площади Барберини, жара отнюдь не была единственной причиной, из-за которой он потел.

Элегантный отель «Эксельсиор» на улице Венето был любимым и постоянным местом сборищ высокопоставленных немцев и итальянских фашистов. Они собирались там, чтобы выпить французского коньяку и поддержать друг друга заверениями, что они в конце концов все-таки смогут выиграть войну. В час дня Фаусто вошел в ресторанный зал, где его поклоном встретил главный официант Фернандо, хорошо знавший Фаусто.

– Как дела, Фернандо?

– Идут, синьор Спада. Идут. Вы обедаете один?

– Мне стыдно признаться, но мне приказали отобедать с генералом Мальцером.

Фернандо посмотрел через всю комнату на стол, за которым сидели два немца и Альбертелли.

– Я был вынужден дать ему лучший стол, – сказал Фернандо, понизив голос. – Но такую пьяную свинью, как он, и в отель-то нельзя было пускать.

Он провел Фаусто через зал, заполненный немцами. В конце зала, у старого черного рояля фирмы «Бехштайн», сидел почтенный седовласый пианист, исполнявший вальсы Штрауса под аккомпанемент виолончелиста, худого, как Паганини. Фернандо усадил Фаусто. Генерал Мальцер, известный немцам и римлянам как «король Рима», уже изрядно подвыпивший, расправлялся со второй бутылкой «Ла Таче». Немецкий комендант Рима, который любил держать орхидеи в своем офисе и носил берет лихо сдвинутым на ухо, пьяным жестом приветствовал Фаусто.

– Спада! – обратился он к нему на гортанном итальянском. – Рад, что ты смог присоединиться к нам. Ты знаком с полковником Каплером? – И он указал на человека с костлявым лицом слева от него. – Оберштурмбанфюрер СС Херберт Каплер, глава службы СД в Риме.

Тридцатисемилетний Каплер, родом из Штутгарта, любил Рим, итальянскую историю и этрусские вазы, которые он коллекционировал. Он был местным представителем гестапо.

– Да, конечно, – ответил Фаусто.

– Фернандо, принеси еще шампанского для остальных. И мое бургундское тоже исчезло со скоростью света. Лучше принеси еще одну откупоренную бутылку.

Фернандо поклонился и ушел. Мальцер взглянул на Фаусто.

– Ну, мой дорогой приятель, я давно тебя не видел. Альбертелли здесь рассказывает, что ты проводил много времени в доме терпимости. Вы, итальянцы! Мой Бог, все, о чем вы думаете, как бы отдаться. Нет ничего удивительного в том, что вы проиграли войну.

Фаусто понял, что Мальцеру не хотелось упоминать о своем визите в «Ла Розина» в декабре. Альбертелли откашлялся:

– Генерал, мы не проиграли...

– Не вешай лапшу на уши, – прервал его Мальцер, подавая знаки официанту наполнить его стакан. – Вы проиграли, и ты знаешь это. А если не знаешь, то ты дурак. Это сегодняшнее празднование – двадцать пятая годовщина – чего? Большая глупость. Знаешь, Спада, эти идиоты собирались устроить большое представление в театре Адриано, но я запретил. Зачем рекламировать труп? А это как раз и есть то, что представляет собой фашистская партия: она мертва, мертва, мертва. И труп начинает даже немного пованивать.

– Генерал, я должен протестовать...

– Альбертелли, заткнись. Вы, кретины, должны были потихоньку спустить все на тормозах, вместо того чтобы устраивать большой шум. Зачем становиться мишенью для Гапписти? Вы что, думаете, я не знаю, что происходит в городе? Все говорят, что сегодня что-то произойдет из-за этого громкого празднования фашистской годовщины. Ну, пусть только эти ублюдки попробуют. Они узнают, из чего мы, немцы, сделаны.

– А из чего вы сделаны, генерал? – вежливо спросил его Фаусто.

Мальцер в сотый раз поднял стакан вина.

– Из стали, – ответил он.

Он выпил, затем повернулся и уставился на пианиста.

– Это проклятое старье, – сказал он. – Он играет только вальсы Штрауса... он думает, нам, всем немцам, нравится это слушать. Эй, ты! – закричал он через весь большой зал. – Пианист!

Все смотрели на него в изумлении. Старый пианист стал мертвенно-бледным.

– Сыграй что-нибудь современное! – промычал Мальцер. – Твой Штраус очень хорош, мил, но он надоел мне! Сыграй... – Он на мгновение задумался. – Сыграй «Снова влюбиться». Ты знаешь ее?

Пианист поднялся на своей единственной тонкой ноге и поклонился:

– Да, генерал.

Он сел и подал знак виолончелисту. Они начали вымучивать песню Дитрих. Мальцер улыбался:

– Это лучше. Что мы закажем?

Он жестом подозвал Фернандо.

Росарио Бентивенья, переодетый мусорщиком, подходил к улице Раселла. Улицы Рима были полны людьми; даже война не смогла помешать древнему городу ожить под лучами раннего весеннего солнца. Понятно, что Росарио, толкающий перед собой сорок футов тротила, был возбужден, но его живот подвело еще сильнее, когда он увидел двух настоящих мусорщиков, приближавшихся к нему.

– Привет! – сказал один из них. Они подошли со стороны улицы XX сентября. – Что ты здесь делаешь? Это не твой район.

– Ничего... – ответил Росарио, лихорадочно соображая, как правдоподобнее объяснить свое присутствие. – Я... везу цемент.

Он готов был убить себя за невероятно неправдоподобное объяснение, которое слетело у него с языка.

Оба мусорщика тем не менее понимающе ухмыльнулись.

– О, ясно, – сказал один из них. – Черный рынок. Проходи.

Вздохнув с облегчением, Росарио продолжал свой путь к улице Раселла. За углом, на площади Барберини, в кинотеатре Барберини показывали шведскую картину под названием «Любовник в полумраке» о злоключениях молодого хирурга. В Ватикане похоронные службы готовились к проводам шофера Папы, который был убит бомбой союзников, когда вез на грузовике ватиканские тарелки для сбора пожертвований. Его смерть была разрекламирована Ватиканом в кампании, которая велась против бомбежек союзников. Где-то в другом месте люди читали о происшедшем этим утром извержении вулкана Везувий, который во второй раз за неделю изрыгал лаву толщиной в двенадцать метров на деревни над Неаполитанским заливом.

Росарио повернул со своей тележкой на улицу Раселла. На солнечной стороне улицы старинные здания раскалились до красно-коричневого цвета; на теневой стороне они были серыми. Росарио направился к дому номер сто пятьдесят шесть – дворцу Титтони, – третьему по счету зданию, если идти по улице сверху. Этот дом до прихода Муссолини к власти принадлежал министру иностранных дел Италии Томмазо Титтони. С определенной долей иронии Муссолини и сам какое-то время жил в пятикомнатной квартире этого дворца, готовясь к предстоящим событиям.

Росарио остановил свою тележку около края тротуара напротив дворца. И начал ждать. Он ожидал появления приблизительно ста пятидесяти человек третьей роты одиннадцатого батальона СС полицейского полка «Бозен». В течение последнего месяца этот полк частями переводили из Южного Тироля в Рим, для того чтобы бросить его против римлян, становившихся все более непокорными.

В два часа дня, когда немцы, по расчетам, будут проходить по улице Раселла, Росарио должен поджечь огнем своей трубки фитиль тротилового заряда в тележке для мусора. Пятьдесят секунд спустя, если все пройдет хорошо, немцы будут вознесены в Валгаллу.

– Теперь, Спада, – сказал генерал Мальцер, расправляясь со своим бифштексом, – я объясню причину, по которой мы пригласили тебя на обед. Нам в самом деле надо разобраться в этой смешной ситуации с твоим тестем. Французский бифштекс был великолепен, правда?

– Очень хороший, – честно ответил Фаусто. Это было лучшее из того, что он ел в последние несколько недель. – Что вы имеете в виду, говоря «разобраться в ситуации»?

– Ну, полно, Спада. Твой тесть прячется у Папы под подолом. Мы, конечно, знаем, что в Ватикане собралось много евреев, разве не так? Его святейшество ведет двойную игру, но Бог знает, что он не первый обманщик среди пап, не так ли? К счастью для него, мой командир, фельдмаршал Кессельринг – истинный католик из Баварии, – настоял, чтобы мы с уважением относились к нейтралитету Ватикана, если это можно так назвать. К счастью для нас, Папа – sehr deutschfreundlich. Как это по-итальянски? Германофил? Как вы знаете, нынешний Папа был папским нунцием в Германии в течение двадцати лет, свободно говорит по-немецки, и мы уверены, о нем нельзя сказать, что он нам не сочувствует. В любом случае он предпочитает нас коммунистам. Итак, ничья. Пий бранит американцев за то, что они бомбят Рим, который мы любим. Но он укрывает евреев, таких, как твой тесть, которых мы не любим. Следовательно, я решил, что сейчас самое время прийти к какому-нибудь компромиссу.

– Например?

– Твой брат, кардинал Спада, поместил синьора Монтекатини в Ватикан. Вероятно, кардинал Спада мог бы и попросить его оттуда.

– С чего бы моему тестю уходить оттуда? Он попал туда для того, чтобы избежать концентрационного лагеря. Извините меня, генерал, за упоминание о неприятных для вас вещах, но мы слышали о вашей дурной привычке убивать евреев.

Мальцер пьяно покачал головой.

– Только некоторых из них, – возразил он. – Не таких богатых евреев, как твой тесть. – Он перегнулся через стол и понизил голос. – Твой тесть взял с собой в Ватикан ювелирные украшения на какую сумму?

Фаусто потягивал шампанское.

– Какие украшения? – спросил он.

Мальцер пристально посмотрел на него.

– Не притворяйся, Спада. Ты отвез его в Ватикан. Ты хорошо знаешь, черт возьми, что он взял с собой ювелирных украшений на миллионы. И, друг мой, давай откроем все карты. Мы также знаем, что на днях ты организовал перевод своего собственного капитала из «Римского банка» в «Банк Ватикана». Очень удобно иметь брата-близнеца, который занимается финансовыми делами Ватикана, не так ли? Ты перевел... – он достал из кармана полоску бумаги и проверил цифры, – пятьдесят девять миллионов восемьсот тридцать семь тысяч четыреста двадцать две лиры семнадцатого декабря 1943 года. Это большая сумма, Спада. Где они сейчас, в Швейцарии?

– Возможно.

Мальцер рассмеялся.

– Ты прекрасно знаешь, черт возьми, где они находятся. Послушай, друг мой, я не упрекаю тебя. Во времена международных кризисов вроде этого богатые люди хоть с какими-нибудь мозгами используют любые возможности, чтобы защитить свои средства. Мы знали, что ты делал это в течение нескольких месяцев. Тем не менее из-за того, что когда-то ты в глазах римлян был их любимым фашистским героем, из-за того, что в прошлом твоя семья пользовалась известностью, а также из-за того, что ты был достаточно умен, чтобы залечь и не высовываться, мы не предпринимали никаких действий в отношении тебя. Однако сегодня – празднование годовщины фашизма, ну... а годовщины – это хорошие дни для сведения счетов. Который час, Каплер?

Глава римского гестапо посмотрел на часы:

– Четырнадцать тридцать.

– Значит, мы можем быть уверены, что охрана уже прибыла на место?

– О, конечно, генерал.

– Какая охрана? – спросил Фаусто, вдруг почувствовав недоброе.

– Понимаешь, мой друг, – начал объяснять Мальцер, пока Фернандо переливал новую бутылку вина в графин, – в маленький шахматной игре между нами пешками служат твоя жена и двое детей, они же – евреи. Поэтому мы их и взяли под домашний арест.

«О Боже, – подумал Фаусто. – О Боже... оставайся спокойным».

– Так вот почему вы пригласили меня отобедать здесь? Чтобы расставить сети?

– Ты очень хорошо понимаешь ситуацию. Я не вижу никакой причины, которая бы помешала нам обсудить все цивилизованно. Твоей семье, между прочим, ничего не угрожает, пока ты сотрудничаешь с нами. А я знаю, что ты собираешься сотрудничать с нами. – Он улыбнулся. – А-а, новая бутылка! Никакое вино не может сравниться с роскошным бургундским, которое заставляет человека забыть обо всех неприятностях в жизни. Вы можете пить свое бордо. А мне подавайте бургундское каждый день.

Фернандо налил немного вина в новый стакан. Мальцер понюхал его, попробовал и улыбнулся:

– Великолепное.

Фаусто, наблюдая за тем, как наполнялся стакан, поинтересовался:

– О каком сотрудничестве вы говорите, генерал?

– Это очень просто, мой друг. Ты – богатый человек, а для того, чтобы выигрывать войны, нужны деньги. Много денег. Ты не оказывал нам той помощи, на которую мы рассчитывали, но это можно легко исправить. Мы не нахалы. О нет, совсем нет. Мы хотим предложить тебе приемлемые условия.

– Сколько? – спросил Фаусто, и «quanto» получилось мягко.

– Мы хотим получить драгоценности твоего тестя. Все. Поскольку он – еврейская свинья, которому вообще повезло, что он остался в живых. Но с тебя мы хотим получить только пятьдесят процентов, скажем, тридцать миллионов лир. Если в течение двадцати четырех часов ты выполнишь наши условия, тогда тебе и твоей семье разрешено будет переехать в Ватикан.

– А мой тесть?

– Он может оставаться там, где он сейчас.

– А где гарантии того, что в момент передачи денег и драгоценностей вы нас не убьете? Давайте подойдем к вопросу практически, генерал. Вы не предлагаете компромисса. Вы предлагаете сыграть в немецкую рулетку. Это вариант игры, в которой за любым ходом таится опасность.

– Конечно, гарантии должны быть предоставлены...

– Немецкие гарантии, генерал, это все равно что немецкий кофе. Сомнительного качества.

Мальцер постучал пальцами по белой скатерти:

– Знаешь, Спада, было бы очень просто рассердиться на тебя. Никто не смеет разговаривать с немецкими генералами так, как ты разговариваешь со мной. Но мне не хочется сердиться на тебя, потому что я хочу достичь с тобой соглашения. Тебя бы удовлетворило, если бы обмен мы осуществили в Ватикане? Скажем, напротив собора Святого Петра? Тебя и твою семью отвезли бы туда и передали в руки официального представителя церкви, возможно, твоего брата. Затем ты передаешь драгоценности и деньги. До тех пор, пока мы будем находиться на территории Ватикана, возможность обмана исключена. Это тебя устроило бы?

Фаусто задумался. Да, это казалось безопасным. Они не осмелились бы применить оружие на территории Ватикана... Или посмели бы?

– Мне бы хотелось все обдумать, – сказал он.

– Да ведь думать-то не о чем, но у тебя есть двадцать четыре часа. Позвони мне в офис, когда ты будешь готов сказать «да». А пока – езжай домой. Я думаю, когда ты увидишь солдат возле своего дома, ты согласишься с нашим ходом мыслей.

Фаусто положил салфетку и встал:

– Ну что ж, это действительно был необычный обед, генерал. Благодарю вас.

– Пожалуйста.

– Все же это означает, что я не могу посетить собрание в министерстве корпораций.

– Нет, иди домой, – повторил Мальцер. – И помни: двадцать четыре часа.

Фаусто посмотрел на немцев, потом вышел из-за стола. Он был злым и испуганным. Выйдя из ресторана, он заторопился в вестибюль, чтобы позвонить домой из отеля.

– Слушаю? – Это был голос Энрико.

– Энрико, это папа. Что-нибудь... произошло?

Минута молчания.

– Вокруг нашего дома немецкие солдаты. Что происходит?

Значит, все было правдой. Они не блефовали, как сначала подумал он.

– Я в курсе дела, – сказал Фаусто. – Не тревожьтесь – они не собираются причинить вам вреда. С мамой все в порядке?

– Она напугана. Солдаты говорят, что мы не можем покидать дом. Только ты можешь приходить и уходить.

– Я знаю. Скажи мне, что все будет в порядке. Я собираюсь встретиться с дядей Тони и часа через два буду дома. И, Энрико, ничего не бойтесь, понятно?

– Понятно, папа.

Фаусто повесил трубку. «Не бойтесь», – подумал он. Он заторопился из отеля, сел в машину и направился в сторону Ватикана.

А всего в ста метрах от этого места Росарио Бентивенья все еще ждал у своей тележки с мусором возле дома номер сто пятьдесят шесть на улице Раселла. Часы показывали четырнадцать сорок. Немцы опаздывали на сорок минут. Росарио паниковал. Видимо, что-то произошло. Но если ему придется толкать нагруженную тротилом тележку опять тем же путем через весь Рим, наверняка его остановят, тележку обыщут...

Он посмотрел вниз по улице и прислушался к топанью немцев.

Ничего.

ГЛАВА 54

Фаусто понадобилось полчаса, чтобы доехать до Ватикана, из-за того, что десять минут ему пришлось прождать на перекрестке, пока не прошла рота немецких солдат, направляясь к улице Раселла. Когда же ему удалось добраться до Ватикана, он припарковал машину у ворот Святой Анны и быстро направился в офис брата. Секретарь Тони, отец Фрассети, сказал ему:

– Его преосвященство находится у святого отца, синьор Спада. Я не жду его ранее чем через полчаса.

– Тогда я подожду, – решил Фаусто и попросил: – Вас не затруднит соединить меня с моим тестем и попросить его подняться сюда? Это очень важно.

– Да, конечно. Я позвоню в его комнату. – Он набрал номер. – Не отвечает. Наверное, он на прогулке в садах. Если вам угодно, я могу послать кого-нибудь поискать его.

– Да, пожалуйста.

Пока отец Фрассети набирал другой номер, Фаусто сел и с горечью стал обдумывать свою судьбу. Он понимал, что у него нет альтернативы, кроме как принять их условия: Мальцер крепко держал его в руках. Потеря миллионов лир в драгоценностях и половины его состояния – все это ему, конечно, не нравилось. Но если это поможет его семье пережить войну в безопасности, возможно, это была бы и неплохая сделка.

Он проклинал себя за то, что не перевез Нанду и детей в Ватикан раньше.

Часы на стене тикали, минутная стрелка прыгнула вперед, и часы пробили четверть четвертого.

В пятнадцать тридцать Росарио Бентивенья услышал отдаленный топот шагающих немцев.

«Наконец-то! – подумал он, закуривая свою трубку. Вскоре он услышал их пение. Что это было? Песня Хорста Весселя? – Тупые крауты продолжают петь и топать прямо к моему заряду ТНТ...»

Он взглянул вдоль улицы Раселла туда, где она пересекалась с узкой улицей Боккаччо. На углу стоял другой подпольщик, который должен был подать сигнал поджечь запал.

Росарио дымил своей трубкой, чтобы поддержать в ней жизнь, когда уборщик из дворца Титтони вышел из здания на улицу.

– Псс! – прошипел Росарио. – Немцы идут! Мы им сейчас зададим! Убирайся к черту отсюда!

Перепуганный уборщик заторопился прочь.

Как раз в тот момент немцы завернули с улицы Трафоро на улицу Раселла. Они шли колонной по три, сто пятьдесят человек в полевой форме, и пели. Бум-бум-бум...

Когда голова немецкой колонны миновала магазин фототоваров в доме сто тридцать два, подпольщик на углу улицы Боккаччо пошел на другую сторону, приподняв кепку.

Сигнал. Росарио затянулся и приложил трубку к запальному шнуру. Шнур зашипел, как живой. Росарио положил свою кепку на верхушку мусорной повозки – сигнал о том, что все в порядке, – и перешел улицу под носом у приближающихся белобрысых немцев, похожих на огромную вибрирующую машину. Топающие сапоги несли их все ближе к мусорной повозке...

Ужасной силы взрыв потряс весь квартал и был слышен даже в центре Рима. Фаусто и отец Фрассети услышали его из Ватикана и подошли к окну, чтобы посмотреть наружу.

Двадцать четыре немецких солдата были моментально разорваны в клочки. Части их тел взлетели в воздух, и их все еще живая кровь поливала древние каменные стены. Осколки железной оболочки заряда превратились в смертоносную шрапнель, кромсавшую тела немцев. Мертвые и умирающие падали на землю. От взрыва из стен зданий стали выпадать крупные куски бетона. Через огромную дыру, пробитую в каменной стене, хлестала вода. Поток понесся вдоль улицы, обмывая ее и смешивая пыль с плотью и кровью. Одновременно ударная волна от взрыва пронеслась вдоль улицы с силой торнадо и опрокинула школьный автобус.

Генерал Мальцер, все еще находившийся в отеле «Эксельсиор» и пьяный в стельку, слышал взрыв, который раздался так близко и с такой силой, что в окнах задрожали стекла.

– Что это? – спросил он невнятно у Каплера. – Воздушный налет?

– Не думаю, – ответил Каплер, поднимаясь. – Пойду выясню.

Он заторопился в вестибюль. Сквозь стекла парадной двери он видел людей, бежавших по улице.

– Что случилось? – закричал он швейцару.

– Взрыв, господин! Внизу, возле площади Барберини. Наверное, газовая магистраль...

– Газовая магистраль, черт! – пробормотал Каплер. – Подать машину генерала Мальцера! – приказал он и побежал обратно в ресторан.

Подойдя к столику генерала, он доложил:

– Генерал, я думаю, партизаны совершили нападение на наших солдат. Бозенский полк должен был пройти по улице Раселла во второй половине дня, и, очевидно, как раз там и произошел взрыв...

Лицо Мальцера, уже красное от выпитого вина, стало пунцовым.

– Эти ублюдки! – закричал он, пытаясь встать со стула. – Если они ранят хоть одного немца, я взорву весь город! Подать мне машину...

– Она подана, мой генерал.

– Я все взорву! Папу, собор Святого Петра, Колизей... – Мальцер шел через столовую, покачиваясь как лунатик. – Тибр... Я перестреляю всех проклятых итальяшек в этом городе... Если они ранили моих людей, то они пожалеют! Клянусь Богом, они за это заплатят... Они заплатят!

Он бесновался всю дорогу от отеля до машины. Когда они с Каплером приехали на улицу Раселла, ужасающее кровавое зрелище привело его в полное неистовство.

– Месть! – завопил он, глядя на лужи крови. – Месть за наших бедных солдат!

К пяти часам Фаусто был на грани отчаяния. Тони по-прежнему совещался наедине с папой. Паоло нашли и приводили в офис отца Фрассети. Фаусто поведал ему, что произошло, и старик с грустью согласился отдать свои драгоценности.

– Я полностью разорен, – сказал он, опускаясь в кресло. – Разорен. Но какое это имеет значение? Моя дочь, мои внуки – их надо спасти...

Тони появился, когда часы показывали три минуты шестого.

– Случилось нечто ужасное, – сообщил он им. – Зайдите ко мне.

Фаусто и Паоло проследовали за ним в его большой кабинет.

– Партизаны напали на роту немецких солдат на улице Раселла, – продолжал он, подходя к своему письменному столу. – Вы слышали взрыв час назад или около того?

– Да...

– Это он и был. Я был у святого отца, когда ему докладывали. Мальцер, наверное, сошел с ума от ярости...

– Я с ним обедал, – перебил Фаусто. – Он напился.

– Ну, сейчас он совсем пьяный. Он угрожает взорвать целый квартал. Немцы везут взрывчатку грузовиками. Это ужасно, ужасно! Святой отец вне себя. Он говорит, что коммунисты готовы разрушить все. Карательные меры непременно последуют...

– Тони, – сказал Фаусто, – для нас уже все потеряно.

Кардинал сел и в напряженной тишине выслушал рассказ Фаусто. Когда тот кончил рассказывать, он спросил его:

– Что вы будете делать?

Фаусто беспомощно развел руками:

– А что мы можем сделать? Ничего, кроме того, чтобы выполнить их требования. Паоло готов отдать свои драгоценности, а я выплачу им тридцать миллионов лир. Это – колоссальный шантаж, но что поделаешь под дулом винтовки? Жизни Нанды и детей важнее всего.