Текст книги "Век"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

– Что теперь?

Дрю уселся на кровать и начал расшнуровывать ботинки.

– Ты хочешь сказать, что в колледже Смита вас ничему не учат?

– Этого в колледже не преподают, дурачок. Все, что нам известно в этой области, мы узнали из популярных романов, а в них ничего не описывается. Герой начинает покрывать поцелуями лицо героини, а потом они переходят к следующей главе.

Он засмеялся:

– Посмотрим, смогу ли я заполнить недостающие страницы. Знаешь, мы должны снять одежду.

Она начала расстегивать юбку.

– Это-то я сама поняла. Но ты ведь должен что-то надеть, чтобы у нас не было ребенка?

– Ты забегаешь вперед.

– Ох.

Когда оба разделись догола, он встал с кровати и подошел к ней. Милли рассматривала Дрю с плохо скрываемым любопытством. Лучи солнца, клонившегося к закату, пробивались сквозь жалюзи и наполняли комнату мягким сиянием.

– Так вот как это выглядит, – тихо заметила она, – довольно забавно.

– Согласен, но он умеет делать две вещи чертовски хорошо.

Она протянула руку и прикоснулась к его гладкой груди. Он обнял Милли и притянул к себе. Ей понравилось прикосновение его крепкого тела. Когда он начал целовать ее, тепло, исходившее от него, возбудило девушку.

– Дрю, – прошептала она.

– Что?

– Я знаю, считается особым шиком, когда люди делают это и ничего не чувствуют, но... ты чувствуешь что-нибудь ко мне?

– Нет.

Она отпрянула и посмотрела ему в лицо:

– Ничего не чувствуешь?

– Я просто хочу переспать с тобой. Но если тебе от этого будет лучше, пожалуйста, я могу сказать, что безумно люблю тебя и всякий раз, когда тебя вижу, поет хор ангелов.

Милли ощутила себя оскорбленной. Она села на кровать.

– Что ж, полагаю, я сама напросилась на это, – наконец выдавила она. – По крайней мере ты честен.

Он подошел к кровати:

– Послушай, Милли, ты красивая девушка, ты классно одеваешься, ты из очень хорошей семьи, у тебя есть все, что ты ни пожелаешь. Почему тебя так волнует, люблю ли я тебя или нет? – Любовь – это для подростков из средней школы в Буффало. А это – Манхэттен.

– У тебя все это звучит так холодно.

– Но ведь и мир холоден.

Она нахмурилась:

– В таком случае я не уверена, что мне хочется этим заниматься.

– Ну нет. Ты просишь меня тащиться сюда, в этот Сент-Льюк'с-плейс, приводишь меня в спальню... Ну нет, Милли. Я не поддаюсь на все эти динамистские штучки.

Он толкнул Милли на кровать.

– Дрю!

– Заткнись. Слишком много болтаешь.

Он стал страстно целовать ее, удерживая девичьи запястья на белой простыне. Какое-то время она сопротивлялась, потом затихла. Ее охватил страх.

– Дрю, та вещь!

– Какая вещь?

– Я не хочу забеременеть!

– О черт!

Он слез с кровати, подошел к своим брюкам и выудил что-то из бумажника. Пока он надевал презерватив, Милли смотрела на его спину. Она сердилась на себя за то, как обращалась с ним, и ненавидела Дрю за его холодность. Однако его молодое тело возбуждало ее. Милли желала его так, что готова была ползти к нему, и знала, что сейчас поползет.

Он вернулся к кровати.

– С первого раза ты не забеременеешь, – успокоил он ее.

Теперь она не оказывала ему сопротивления.

– Тебе будет немного больно, – шепнул он, целуя ее маленькие груди.

Когда Дрю вошел в нее, она застонала и напряглась, но он знал, как это делается. В нем была страсть, которую он хорошо контролировал, яростный голод, который возбуждал ее и в то же время слегка пугал. Постепенно блаженство начало наполнять ее.

После того, как все закончилось, он спросил:

– Это было не так уж плохо, правда?

Милли погладила его густые черные волосы, убедительно говорившие о полуитальянском происхождении Дрю.

– Мне очень понравилось, – она улыбнулась, – а ночью это бывает так же хорошо, как во второй половине дня?

– Сегодня же ночью ты это узнаешь. – Дрю поцеловал ее и встал с постели. – О Боже! – Он посмотрел на простыню. – Нам придется отправить ее в прачечную.

«Он действительно слишком хладнокровен», – подумала она.

Общее личное состояние двенадцати директоров «Декстер-банка» было оценено в более чем пятьсот миллионов долларов; президент банка Виктор Декстер среди них был самым бедным, хотя слово «бедный» в этом случае было весьма относительным понятием. По любым меркам, за исключением мерок, применявшихся к магнатам, он был человеком богатым. Но его ресурсы истощил развод с Люсиль. Его адвокаты едва не упали в обморок, когда он сообщил, что согласился выплачивать Люсиль по миллиону долларов в год. После пререканий Люсиль с адвокатами было достигнуто соглашение о выплате ей трех миллионов и об учреждении миллионных кредитных фондов для каждого из трех их детей. Деньги выплачивались в течение пяти лет, поэтому только в 1921 году у Виктора появились какие-то возможности для инвестирования. Он с лихвой компенсировал пять «неурожайных» лет, когда купил двадцать пять тысяч акций маленькой компании под названием «Аякс рэдио корпорейшн». Когда началась эра коммерческого радио, цена акций «Аякса» за три года подскочила с восьмидесяти четырех долларов до ста десяти. Виктор использовал свое право оптации[71] и купил еще двадцать пять тысяч акций, так что, когда он их в 1924 году продал, его прибыль исчислялась миллионами.

Это было самым удачным его инвестированием, но и другие вложения капитала были не менее успешными. В Викторе, однако, была природная крестьянская коммерческая осторожность, и он не одобрял спекулятивную лихорадку, охватившую всю страну. Он начал продавать все свои акции, за исключением пакетов акций самых крупных компаний, и вкладывать вырученные деньги в казначейские билеты и в недвижимость на Манхэттене. Таким образом, в то время как Виктор оставался «бедняком» в Совете директоров, его доход позволял ему жить хорошо и поддерживать многие благотворительные фонды, в которых он принимал участие.

«Жить хорошо» для Виктора означало иметь дом в Сандс-пойнт для уик-эндов и прекрасную квартиру на Пятой авеню, куда он переехал в 1921 году, устав наконец от отеля «Плаза». Это также означало иметь любовницу, ибо Виктор в свои пятьдесят семь лет сохранил живейший интерес к женщинам. Они приходили и уходили, давая ему физическое, но не эмоциональное удовлетворение. Он свыкся с мыслью о потере Люсиль, но образ ее всегда жил в нем. Ему отчаянно хотелось иметь жену, которую он мог бы любить. Многие его друзья по бизнесу старались найти для него пару: его постоянно приглашали на ужины, на которых соседкой по столу обязательно оказывалась какая-нибудь незанятая женщина.

Безусловно, он был лакомой добычей, и разведенные женщины и вдовы, сидевшие рядом с ним за столом, пытались увлечь его. Виктор охотно принимал их многочисленные приглашения на спектакли или в оперу, но при всем его одиночестве волшебная искра так и не вспыхнула ни разу. Он говорил сам себе, что ведет себя как старый осел. Ведь у него есть дети, трое внуков, разнообразные интересы, его жизнь наполнена и ему есть за что благодарить судьбу. Он должен успокоиться и вести безмятежную жизнь, как это положено пожилому человеку. Но безмятежность ускользала от него.

Все время он вспоминал Джулию Ломбардини.

Время, проведенное с Джулией, было светлой идиллией в его жизни. Однако Виктор был достаточно честен, чтобы признать, что его моральная двуличность отравила эту идиллию для них обоих. Он осознавал, что, вопреки мнению публики, не является образцом порядочности. Многие из обвинений Люсиль имели под собой почву. Вот почему он всегда с большой неохотой поучал своих детей, особенно Дрю. К несчастью, Дрю периодически нуждался в проповедях; вот и в это майское утро, когда сын появился в его офисе, досточтимый президент «Дек-стер-банка» приготовился к атаке.

– Доброе утро, отец.

– Доброе утро, Дрю.

Дрю сел на стул перед его столом, гадая, о чем будет разговор. У Виктора не было привычки вызывать сына в офис для пустых бесед.

– Дрю, – наконец начал Виктор, – мне не надо напоминать тебе, что отношения между отцами и сыновьями могут быть трудными. Об этой проблеме написано столько пьес и поставлено столько фильмов, что она стала казаться национальным бедствием, даже если это и не так. И проблема еще больше усугубилась из-за ваших современных взглядов, которые кажутся моему поколению шокирующими. С другой стороны, я понимаю, что ты считаешь меня старомодным старичком...

– Ни в коей мере, – прервал его Дрю. – Я всегда думал, что ты весьма темпераментный мужчина, особенно в отношениях с женщинами.

– Уверен, ты считаешь это комплиментом. А я полагаю, что это – наиболее уничтожающая характеристика, данная моему образу жизни, и в этом мы очень отличаемся друг от друга.

– Брось, отец. Нет ничего плохого в том, что тебе нравятся женщины. Вы с матерью не сошлись характерами, поэтому вполне естественно, что ты развлекаешься на стороне.

– Это, наверное, естественно, однако не очень-то достойно восхищения. В любом случае не буду притворяться, что я был идеальным отцом или мужем. Но моя жизнь уже не представляет особой важности, в отличие от твоей. Ты – будущее, Дрю. Я хочу, чтобы ты был хорошим, уважаемым человеком, чтобы ты был лучше, чем я. Намного лучше. Думаю, в этом есть элемент самооправдания: мне хотелось бы через тебя загладить некоторые свои слабости. Наверное, это эгоистично, но я хочу этого. Я горжусь тобой, Дрю, ужасно горжусь. Ты мог бы превратиться в богатого, испорченного маменькина сынка, но, думаю, этого не произошло. Насколько я могу заметить, тебе по душе твоя работа в банке?

– Я бы хотел иметь более ответственную работу.

– Это можно понять. Хорошо, что у тебя есть честолюбие. Я хочу, чтобы ты был честолюбивым. Но вчера, Дрю, я узнал кое-какие новости, которые меня чрезвычайно встревожили.

«О-хо-хо, – подумал он, – начинается!»

– На Уолл-стрит ты носишь гордое старинное имя, – продолжал Виктор, – это имя принял я, но ты унаследовал его через свою мать. Ты никогда не видел своего двоюродного деда – Огастеса, с которым я часто воевал, иногда именно в этой комнате. Но Огастес Декстер, при всех его недостатках, был изумительно честным человеком, который никогда бы не стал иметь дело в человеком, сомнительным хоть в малейшей степени. Я старался вести себя так же во время работы в банке. И ожидаю от тебя такого же поведения. – Он помолчал, пристально разглядывая сына. – Это правда, что ты вложил деньги в фонд Сержа Виттгенштайна?

Дрю почувствовал дискомфорт.

– Даже если это и так, неужели я не имею права вкладывать свои деньги туда, куда захочу?

– Нет, не в фонд такого человека, как Виттгенштайн.

– Благодаря ему я сделал состояние! Я утроил свои деньги!

– На игре на повышение цены акций «Америкэн хотел»? Боже милостивый, как бы я хотел, чтобы ты потерял все свои деньги! Неужели ты не понимаешь, что этот человек принадлежит к отбросам финансового мира? Что он самый обычный вор, вытягивающий сбережения у тысяч инвесторов?

– Брось, отец, он же не один такой! Весь рынок акций – это игра, в которой грабят дураков. Любой парень с головой знает это!

– О да, бешеные деньги! А что будет, когда эти дураки прозреют, а, Дрю? Ты когда-нибудь думал об этом? Так легко относиться с презрением к тем неизвестным людям в Огайо, кто покупает акции и облигации! Однако они не дураки, Дрю. К тому же они еще и костяк нации, и я не позволю своему сыну наживаться за их счет! Ты понял меня?

Дрю бросил на него гневный взгляд:

– Я не «наживался». Я получил законную прибыль и не вижу в этом ничего дурного. Играл я на собственные деньги, причем мог бы их проиграть, однако выиграл. Не понимаю, почему ты обрушиваешься на меня, когда вся система работает на то, чтобы я занимался этим! Ведь капитализм – это и есть игра!

– Игра – да, но не рэкет! Ты знаешь, что фонд «Америкэн хотел» был жульническим от начала до конца. Неужели ты не понимаешь, что ты и я не можем себе позволить быть связанными с людьми, подобными Виттгенштайну? – Виктор перевел дыхание. – Я хочу, чтобы в свое время ты стал во главе банка. И ты знаешь это. Но, Дрю, хотя ты и мой сын и я тебя очень люблю, но, если в дальнейшем ты будешь иметь какие-либо дела с Сержем Виттгенштайном, мне придется пересмотреть вопрос о твоем будущем. Я не люблю угрожать, но в этом случае, чувствую, у меня нет альтернативы. Тебя, вероятно, возмущают мои слова...

– Возмущают? – взорвался Дрю. – Ты прав, черт побери, они возмущают меня. – Он встал и оперся на стол. – Послушай, отец, времена изменились, но ты не изменился вместе с ними. Ты сражался за своих мелких итальянских инвесторов, и ты победил. Я же сражаюсь за самого себя. И если ты думаешь, что я хуже тебя, тогда ты просто не знаешь своего сына. Так что, отец, можешь забрать себе свой «Декстер-банк» и подавиться им. Я ухожу!

Он ринулся к двери. Виктор был ошеломлен случившимся.

– Дрю! – закричал он. Это был скорее крик боли, а не гнева.

– Что?

– Послушай меня, это безумие! У нас нет причин быть такими неразумными! Вернись, мы сядем и все обсудим.

– Отец, нам нечего обсуждать. Только один человек будет контролировать мою жизнь, и это будешь не ты. Этот человек – я.

Дрю вылетел из офиса.

«Да пошел он к черту! – подумал Виктор. – Пошел к черту! Он сыграл со мной ту же дьявольскую шутку, которую я когда-то сыграл с Огастесом... Но, Боже мой, я не могу потерять сына...»

Он нажал на кнопку внутренней связи и приказал секретарше:

– Соедините меня с Сержем Виттгенштайном.

– Твой отец пытался подкупить меня, – сказал Серж в тот же вечер Дрю, когда они играли в покер в задней комнате клуба «Хотча».

Дрю оторвался от только что сданных карт:

– Что ты имеешь в виду?

– Он позвонил мне сегодня утром. Наверное, сразу же после того небольшого драматического эпизода, о котором ты рассказывал. Он был сильно взволнован, я представлял мистера Декстера совсем не таким. Он спросил меня, сколько я хочу получить за то, чтобы оставить тебя в покое. Я был потрясен. Это выглядело очень эмоционально.

– Какое нахальство! Надеюсь, ты послал его к черту?

– Наоборот. Я сказал ему, что сделаю то, о чем он просит, бесплатно.

Дрю швырнул карты на стол.

– Что ты сделаешь?

– Дорогой, твой отец абсолютно прав. Ты не должен иметь никаких дел со мной, по крайней мере в биржевых операциях. Надеюсь, мы сможем остаться друзьями на уровне светского общения.

В отчаянии Дрю замотал головой:

– Черт побери, я не могу вырваться от него! Именно из-за этого разгорелся спор сегодня утром – он пытался контролировать меня! А теперь ты, от которого я меньше всего этого ожидал, соглашаешься с ним!

– Твой отец – очень влиятельный человек. У меня нет желания наживать себе врага в его лице.

– Так вот в чем дело! Ты защищаешь собственную шкуру...

– Частично да. Вряд ли ты можешь осуждать меня за это. Но он на самом деле прав. Ты должен остаться в банке и быть столпом общества.

Дрю оттолкнул стул от покерного стола и начал расхаживать по комнате.

– Мне надоело быть сыном мистера Виктора, мне надоел банк... Почему я должен провести всю жизнь в качестве образца морального совершенства? Ты думаешь, что он Санта-Клаус? Нет, черт возьми. Если выстроить всех его любовниц, получается шеренга длиной в милю...

– Это другое дело.

– Почему?

– Потому. Не будь дураком. Людям все равно, если банкиры спят с собаками. Но один лишь намек на жульничество в финансовых делах приводит их в ярость. Поэтому твой отец прав. Ты не должен участвовать в биржевых играх – это слишком заметно. Возвращайся в банк и будь паинькой. Если тебе хочется развлечений на стороне, что ж... У меня есть и другие интересы помимо биржи. Гораздо более прибыльные и незаметные. Если хочешь, я могу посвятить тебя в некоторые из них.

Дрю взглянул на него:

– Какие, например?

– Например, этот клуб. Я – его владелец.

– Ты?

– Да, я и мой компаньон, предпочитающий оставаться в тени. Вряд ли кто-нибудь распространяется о том, что владеет подпольными барами, однако прибыль они дают астрономическую. И людей здесь можно встретить очень интересных.

– Ты имеешь в виду бутлеггеров[72]?

Серж улыбнулся, попробовав перетасовать одной рукой дополнительную колоду карт.

– Конечно.

– Как зовут твоего компаньона?

– Он не сможет оставаться в тени, если я назову тебе его имя, не так ли? Сядь, Дрю. Позволь мне рассказать тебе об одной вещи, в которой мы заинтересованы. Может быть, ты тоже ею заинтересуешься и, возможно, сумеешь помочь нам.

Дрю уселся на стул.

– Сигарету?

– Нет, спасибо.

– Как ты знаешь, на хорошем шотландском виски можно сделать целое состояние. Не на той бурде, что продается повсюду, а на настоящем товаре. Существует одна английская судоходная компания, которая сейчас продается, – это «Грэхэм-Хоуэллс лайн», хорошая старая фирма, но ее владелец умер, и она выставлена на продажу. Компания владеет четырнадцатью грузовыми судами вполне приличного вида, которые можно использовать для любых целей. Но... так как есть и другие люди, заинтересованные в этом по той же причине, что и я, – цена довольно высокая: за все – за суда, экипажи, передачу прав на владение и так далее – они просят пятнадцать миллионов. К сожалению, такая сумма мне немного не по карману. И потому что я жаден и носом чую невероятную прибыль от этой сделки, мне не хочется привлекать лишних партнеров. Что мне действительно нужно – это кредит от банка, но, увы, – он развел наманикюренными руками и улыбнулся, – лишь немногие банкиры желают со мной разговаривать. Вот тут, возможно, ты можешь помочь мне... Сразу же хочу добавить, что чисто технически мы не собираемся делать ничего, что противоречило бы американским законам...

– Контрабанда спиртным?..

– Но мы не будем ввозить его в страну. Спиртное мы станем отгружать вне пределов трехмильной зоны, а уже бутлеггеры будут ввозить его. Мы – просто перевозчики, хотя я допускаю, что предприятие это довольно сомнительного характера.

– Иными словами, ты хочешь, чтобы я уговорил отца выдать тебе кредит?

– Ну, что-то вроде этого. Банк получит свою законную прибыль, мы – свою. Мы – это значит я и ты. Я хочу иметь семьдесят процентов, тебе достанется тридцать. И все законно.

– Ты не знаешь моего отца. Если он увидит твое имя...

– Дорогой Дрю, мое имя нигде не появится, так же как и твое. «Грэхэм-Хоуэллс лайн» будет куплена канадской фирмой, базирующейся в Квебеке. Я могу предоставить безупречные имена и рекомендации. Твой отец ничего не заподозрит.

Дрю задумался. Он совершенно ясно сознавал, что все это предприятие – мошенничество, что его успех зависит от того, как им удастся использовать уязвимое место отца – самого Дрю. Но у этого проекта был еще один не менее соблазнительный аспект: с его помощью Дрю сможет контролировать отца, а не наоборот. К тому же все это было законно – или достаточно законно, и, несомненно, выгодно для банка и для него лично.

– Я думаю, – наконец произнес он, – что соотношение должно быть шестьдесят к сорока.

Серж Виттгенштайн улыбнулся:

– Мой дорогой Дрю, мы с тобой очень похожи. Шестьдесят пять – тридцать пять.

Дрю протянул ему руку через карточный стол, и они обменялись рукопожатием.

ГЛАВА 31

Спустя десять дней Дрю представил отцу папку с бумагами о кредите, присовокупив к ней свою собственную рекомендацию, одобряющую его выдачу.

– Я проверил франко-канадскую инвестиционную группу, которая покупает «Грэхэм-Хоуэллс», – сказал Дрю. – Это первоклассная фирма в Квебеке. Как я говорил тебе, они собираются обратиться за кредитом в банк «Барклай», но, если мы перехватим их, я думаю, для нас это будет удачей. И для меня тоже.

– Согласен. Я просмотрю бумаги.

– Не хочу торопить тебя, отец. Но они хотели бы получить ответ к пятнице.

– Я дам его раньше.

– Спасибо.

После того как Дрю вышел, Виктор в течение нескольких минут изучал документы. Потом обратился к секретарше:

– Свяжите меня, пожалуйста, с Фрэнком Притчардом из «Притчард стимшип лайн». Потом я хотел бы поговорить с Эллсвортом Синглтоном из детективного агентства «Пинкертон».

– Да, мистер Виктор.

Если подозрения Виктора насчет этого дела были верны, то здесь угадывался знакомый ему почерк...

На следующий день за ленчем в Клубе банкиров Виктор задал Фрэнку Притчарду один вопрос:

– Зачем кому бы то ни было платить пятнадцать миллионов долларов за грузовые суда, которые, насколько я понял, уже превратились в ржавые посудины?

Председатель «Притчард стимшип лайн», который в прошлом получал через Виктора кредиты, неторопливо ел свой луковый суп-пюре.

– Вы имеете в виду «Грэхэм-Хоуэллс лайн»?

– Да.

– Тогда ответ простой. Я слышал, что бутлеггеры пытаются купить эту компанию, чтобы ввозить в страну шотландское виски. Очевидно, спрос на нее так велик, что хозяева взвинтили цену. Сама компания не стоит и половины этих денег.

Виктор вздохнул:

– Я боялся именно этого. А какие именно бутлеггеры замешаны в этом деле?

– Я не эксперт по вопросам преступности. Но, очевидно, это крупные акулы. Вы хотите сказать, что «Декстер-банк» рассматривает возможность финансирования бандитов?

– Ни за что на свете.

Ответ Виктора прозвучал так резко, что Фрэнк Притчард взглянул на него с удивлением.

Эллсворт Синглтон был добродушным мужчиной среднего роста, курившим одну сигарету за другой. Ему было сорок семь лет, он работал в детективном агентстве «Пинкертон» уже двадцать три года и считался одним из местных экспертов по преступному миру. Он пожал Виктору руку, сел, закурил «Кэмел» и спросил:

– Чем я могу помочь вам, мистер Декстер?

– Кто пытается купить компанию «Грэхэм-Хоуэллс»?

– По моим источникам, имеются три главных покупателя. Два – в Нью-Йорке, один – в Чикаго. В Чикаго это Аль Капоне, здесь – Оуни Мэдден и Винни Тацци.

Наступило продолжительное молчание.

– Когда Тацци вышел из тюрьмы? – наконец спросил Виктор.

– Сейчас посчитаем. Впервые он попал в тюрьму более двадцати лет назад за кражу драгоценностей. Я припоминаю, что он пытался ограбить ювелирный магазин рядом с «Уолдорфом»...

– «Жерар и сыновья», – прервал его Виктор. – Это было в 1903 году. Он и его сообщник Джанни Диффата получили двенадцать лет тюрьмы. Диффата погиб в тюремной драке через несколько лет. Тацци, насколько я знаю, отсидел полный срок.

Детектив уставился на него:

– Вы знаете о Тацци очень много.

– Больше, чем мне бы хотелось. Что случилось с ним потом?

– Его выпустили из Синг-Синг в 1915 году, и, как мне известно, какое-то время он вел себя примерно. Даже пытался завербоваться во время войны в армию, но помешало его тюремное прошлое. Думаю, именно тогда он постепенно вернулся к прежним занятиям и начал баловаться сутенерством, потом, когда вышел закон о запрете продажи спиртного, стал бутлеггером. Это помогло ему сделаться крупным уголовным авторитетом.

– Насколько крупным?

– Он работает с Датчем Шульцем и Оуни Мэдденом. Размах у него большой – почти пятьсот человек работают на него. Он стоит, наверное, пять или шесть миллионов.

– А откуда он руководит своими операциями?

– У него есть подпольный бар в Гринвич-вилидж. Он называется клуб «Хотча».

– И правительство не в состоянии поймать его?

– Пока не в состоянии. Он хитер и осторожен. Он проводит свои операции через посредников.

– Таких, как Серж Виттгенштайн?

– Да, он один из них.

– Тацци опасен?

– Он убийца.

Конечно, излишне было напоминать Виктору об этом. Он помнил Малыша Винни – теперь, очевидно, Большого Винни. Убийца с лицом ангела, только теперь ангел постарел. Человек, в чьей жизни и карьере, как в темном и кровавом зеркале, отразилась его собственная жизнь.

«Моя карьера вернее», – сказал ему Виктор много лет назад на той бруклинской аллее. И она действительно была вернее. Но Малыш Винни продолжал преследовать его. «Мы собираемся подарить тебе сувенир, – сказал тогда Винни, – так что всякий раз, когда ты начнешь забывать, что ты итальянец, ты посмотришь в зеркало и вспомнишь». Виктор помнил. Этим зеркалом был Винни Тацци.

– Вы хотите узнать что-нибудь еще о Тацци, мистер Декстер?

– Нет, остальное я теперь могу предположить сам. Однажды, много лет назад, он попытался выманить деньги у моего банка. Потом он использовал шантаж. Теперь пытается делать то же самое, только на этот раз его методы стали более изощренными. Чего-чего, а постоянства у этого человека не отнимешь.

– Вы сможете справиться с ним сами или вам потребуется наша помощь?

– Я справлюсь, – спокойно ответил Виктор.

Серж Виттгенштайн играл в покер в задней комнате клуба «Хотча», когда дверь открылась и вошел Винни Тацци.

– Мне надо поговорить с тобой. Наедине, – обратился он к Сержу.

– Игра закончена, друзья мои, – сказал тот.

Фишки были быстро обменены на деньги, и комната опустела. Когда они остались одни, Винни сел за стол.

– Декстер аннулировал кредит, – сообщил он.

Серж стал обрывать заусеницы на пальцах. Этот живой маленький гангстер в черном костюме был одним из немногих людей в этом мире, кто заставлял его нервничать.

– Его сын звонил мне сегодня во второй половине дня. Он был вне себя от ярости. Он знает о тебе, Винни.

– Как он узнал? Это ты сказал ему?

– Я? Конечно, нет, Винни! Зачем мне говорить ему?

– Тогда кто же сказал?

– Его отец. Он тебя вычислил – не знаю уж как. Он закатил Дрю скандал и запретил ему иметь со мной какие-либо дела. Так что вся сделка лопнула. Извини... Я думал, дело уже на мази...

– Ты жирный хрен. Ты наверняка выдал меня.

– Клянусь, я не делал этого! Клянусь!

Винни вытащил из кармана золотую зубочистку и медленно начал ковырять в зубах. Серж наблюдал за ним, на висках у него появились капли пота.

– Может быть, Виктор действительно все разузнал, – наконец сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к Сержу. – Этот подонок всегда был умным малым... – Он бросил зубочистку на стол. – Так как мы собираемся получить пятнадцать миллионов для покупки судоходной компании?

Серж пожал плечами:

– Занять их у частных инвесторов, так, как я и хотел сделать вначале. Это ведь была не моя идея попусту тратить время на Дрю Декстера.

– Это была хорошая идея, и она почти сработала. И если есть кто, кого я ненавижу, так это всякие жирные туши, болтающие, будто я сделал ошибку.

Серж раздулся от негодования.

– Я не намерен терпеть такие оскорбления от тебя! – воскликнул он, вставая из-за стола.

– Сядь! – буркнул Винни.

Серж сел. Винни погрозил ему пальцем:

– Не забывай, кто вытащил тебя из тюрьмы под залог два года назад, когда акции, о которых ты божился, что они упадут в цене, полезли вверх.

– Я расплатился с тобой! А кто предложил купить «Грэхэм-Хоуэллс»?

Винни опустил свой палец.

– Хорошо, мы ведь партнеры. Мы не должны ссориться. Но когда я захочу назвать тебя «жирной тушей», я так и сделаю.

– Это не очень вежливо...

– Тогда похудей. – Винни надолго задумался, а потом заговорил: – У нас есть всего неделя. Я слышал, Капоне уже почти достал пятнадцать миллионов. А мы сидим в дыре. Ладно, мы попробуем более простой метод.

Он встал.

– Что ты собираешься делать? – спросил Серж.

– А ты лучше в это дело не влезай, – ответил Винни и направился к двери.

– Винни, почему ты ненавидишь Виктора Декстера?

Маленький гангстер обернулся:

– Он задолжал мне.

– Что?

– Двенадцать долгих лет в Синг-Синг, – ответил Винни и вышел из комнаты.

ГЛАВА 32

Бывшая Люсиль Декстер была теперь и бывшая леди Пемброук. В 1923 году Люсиль застала лорда Арчи на месте преступления с горничной с верхнего этажа. Это произошло в одной из комнат для гостей и стало последним ударом по уже распадавшемуся браку. С лордом Арчи расплатились (это стоило Люсиль почти четырехсот тысяч долларов), и тот вернулся в туманный Альбион. Можно было бы предположить, что страсть Люсиль к европейской аристократии была удовлетворена, однако менее чем через год она встретила в Баден-Бадене, где проходила лечение, тридцатидевятилетнего французского графа Оноре де Бомон. Граф был самозваным экспертом по красоте и здоровью. Он питался лишь проросшей пшеницей, овсом и бананами и, как чумы, боялся сахара, соли и мяса, при этом выпивал бутылку белого вина в день для «разжижения крови». Этот худощавый элегантный француз очаровал Люсиль, которая по мере приближения к шестидесяти годам почти помешалась на диетах и здоровье. Бывшая ранее заядлой мясоедкой, она теперь перешла на диету Оноре и поклялась больше никогда не прикасаться к мясу, сахару и соли. Каждый день они с Оноре по нескольку часов занимались йогой, он порекомендовал ей крем для кожи, изготовленный одной бывшей куртизанкой в Париже, который гарантировал исчезновение морщин. По секрету он шепнул ей, что одним из компонентов этого крема является сперма. Люсиль передернуло, однако она была им очарована и могла попробовать все, что угодно. Крем действительно оказался эффективным, а диета и упражнения заставили ее почувствовать себя моложе, чем когда бы то ни было. В июне 1924 года они поженились в Париже. Свадебный прием обслуживал ресторан «Фошон», который должен был сохранить свой уровень «высокой кухни» и в то же время считаться с диетическими табу графа.

Граф и графиня жили поочередно в Париже и Нью-Йорке. Аскетический образ жизни Оноре не исключал проведения приемов, и, к ужасу Люсиль, ее новый муж устроил целый ряд пышных вечеров, которые обошлись в баснословную сумму. Как и в случае с лордом Арчи, старинная родословная была козырной картой Оноре, но его финансовые ресурсы были такими же тощими, как и его стан, поэтому по счетам платила Люсиль.

8 мая 1925 года у Оноре родилась идея устроить костюмированный бал в особняке на Пятой авеню. Темой для бала была выбрана «Ночь во время якобинского террора», и он должен был повторить бал, который один из предков Оноре давал в 1794 году в Фобур Сен-Жермен. На том балу, состоявшемся в самый разгар террора, аристократы, потерявшие на гильотине одного или более родственников, повязали на свои шеи красные ленточки, символизировавшие кровавый след от лезвия гильотины. Оноре предложил сделать то же самое, причем женщины на его балу должны были быть одеты в прозрачные, открывающие грудь платья того времени. Когда Люсиль выразила мужу робкий протест по поводу стоимости еще одного грандиозного приема, Оноре напомнил ей, сколько денег они сэкономили, не покупая мяса.

Желтая пресса назвала этот прием «Бал красных лент», и призрак Великой Гильотины, вызванный к жизни экстравагантной выходкой графа, поразил нездоровое воображение публики. Бал назвали «лучшим балом 1925 года», и приглашения на него стоили столько же, сколько неограненные изумруды.

В витринах магазинов игрушек появились игрушечные гильотины, и на короткий период времени у секретарш вошло в моду носить на работе красную ленточку на шее. Расходы на бал составили по неточным подсчетам свыше ста тысяч долларов, что побудило «Таймс» разразиться сварливой редакционной статьей о причудах богачей. Все это привело лишь к тому, что огромные толпы собрались на перекрестке Семьдесят третьей улицы и Пятой авеню в день бала, и потребовалось несколько десятков полисменов, чтобы не позволить людям заполнить все прилегающие улицы, что помешало бы движению лимузинов, подвозивших своих пассажиров в красных ленточках к парадной двери особняка.