Текст книги "Век"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

– Значит, ты сознаешься в махинациях с акциями?

– Да, но я заплачу тебе по пятьдесят долларов за каждую акцию из контрольного пакета. Ты не только не потеряешь ни пенни, но даже заработаешь.

Люсиль посмотрела на него с презрением:

– Значит, ты пустился на все эти ухищрения только ради того, чтобы заставить меня продать акции?

– А как еще я мог этого добиться?

Она уперлась руками в свои стройные бока и пристально посмотрела на мужа.

– Знаешь, что я сделаю? – сказала она наконец. – Созову Совет директоров и расскажу им то, о чем ты сейчас мне поведал. Я назову твои действия исключительно безответственными и опасными и буду настаивать на твоей отставке с поста президента. Как тебе это понравится?

Виктор поднял с пола газету.

– Отлично, – ответил он, – на твоем месте я поступил бы так же.

– Неужели тебя это не волнует?

– Нисколько. Я сам подумывал об отставке. Почему бы не открыть свой собственный банк? Множество «грязных итальяшек», как ты изящно выразилась, будут моими клиентами. Кстати, в любом случае я собирался остановить все это завтра утром, поскольку положение становится слишком сложным, ведь занервничали наши старые клиенты. Если изъятие денег будет продолжаться, дело может обернуться очень плохо. Но теперь ты можешь, свалив все на меня, восстановить доверие публики. По крайней мере, есть такая возможность. Хотя, кто знает...

Он углубился в газету. Люсиль нахмурилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Видишь ли, дела банка идут очень хорошо, и, возможно, Совет директоров решит, что ты поступила неразумно, и даже чертовски эгоистично, когда отказалась продать мне контрольный пакет.

– Мне плевать на мнение Совета директоров.

Виктор пожал плечами:

– Тогда, может быть, мне не удастся остановить изъятие денег завтра утром. Возможно, я не смогу убедить итальянцев оставить деньги в банке. И если изъятие вкладов продолжится...

– Итак, ты все-таки хочешь уничтожить банк?

– Я этого не говорил. Я просто считаю, что случиться может всякое.

– Разве ты не понимаешь, как опасна твоя затея? Не могу поверить, что ты готов рисковать капиталом семьи, которая подобрала тебя на улице!

– Это я рискую капиталом семьи? – воскликнул он, привставая. – А ты? Как думаешь, сколько времени ты сможешь тратить такую уйму денег, не продавая акции? Да, ты чертовски права, говоря, что я действую безответственно, но ты загнала меня в угол. Я должен забрать у тебя акции не только потому, что хочу это сделать, хотя я, безусловно, хочу этого, но и потому, что иначе ты рано или поздно продашь их на сторону. Это ты поступаешь безответственно, Люсиль! Ты превратилась в глупую, тщеславную выскочку. Я не могу помешать тебе лишить семью контроля над банком. Вот зачем я позвал сюда «грязных итальяшек». Я вовсе не собираюсь уничтожать наш банк – ничего подобного! Я могу превратить этот банк в исполина финансового мира или, по крайней мере, попробую это сделать, но не тогда, когда ты распоряжаешься основным капиталом!

Она упала на стул и заплакала.

– Как ты можешь говорить такие ужасные вещи? – всхлипывая, проговорила она. – Если бы ты любил меня, то не поступил бы так.

– Если бы ты любила меня, то не пыталась бы держать меня «под каблуком». И перестань плакать, на меня это тоже не подействует.

Они посмотрели друг на друга.

– Наверное, наш брак изжил себя, правда? Мы только и делаем, что ссоримся... Разве мы больше не любим друг друга?

– Не знаю.

Люсиль помолчала, затем поднялась.

– Наверное, ты прав, – проговорила она, – и я действительно попыталась, как ты говоришь, держать тебя «под каблуком» при помощи акций. Возможно, я почувствовала, что ты меня больше не любишь, по крайней мере так, как любил раньше, и подумала, что смогу таким образом спасти наш брак. Вероятно, я действительно глупа и тщеславна...

Она бросила на него печальный взгляд:

– Я сказала, что ты высосал из нашей семьи все соки, но это неправда. Ты столько сделал для нас, для меня...

Люсиль нервно стиснула руки. Он наблюдал за ней, пытаясь прочесть ее мысли. Наконец она отрывисто бросила:

– Я продам тебе акции по пятьдесят за штуку, – и вышла из комнаты.

Виктор понял, что выиграл банк, но, возможно, разбил свою семейную жизнь.

ГЛАВА 19

В один из осенних дней 1910 года сенатор Франко Спада поднялся со своего места в итальянском сенате и произнес речь.

– Уважаемые коллеги! Как вам известно, я сицилиец. Вы также знаете, что в молодости я стал жертвой одной сицилийской организации, чьи корни уходят в глубину веков, – мафии. Она отняла у меня двенадцать лет жизни, и я никогда не смогу этого забыть. Как журналист и сенатор, я боролся за многие социальные реформы, некоторые из которых, к моей радости, нашли отражение в законодательстве. Сегодня же я хочу начать крестовый поход – я намеренно употребил это слово – против одного из самых страшных зол, от которого страдает наша нация. – Он сделал драматическую паузу. – Сенаторы, я говорю о мафии.

Вечером Франко вернулся из сената в палаццо дель Аква и прошел прямо в Зеленую гостиную, где его ждала княгиня Сильвия.

– Свершилось, – сказал он, целуя ее. – Это была одна из лучших речей в моей жизни.

Она нежно погладила его по щеке. После восемнадцати лет совместной жизни Сильвию все еще волновало прикосновение возлюбленного, и ей казалось, что ради этого стоило переносить и ссоры, и отчужденное отношение части общества, и неприятности с Ватиканом. Каждодневная жизнь Сильвии и Франко во многих отношениях не отличалась от жизни других немолодых супругов, однако эта пара (не в последнюю очередь потому, вероятно, что не была обвенчана) сохранила свежесть чувств, свойственную юным любовникам.

– Ты думаешь, теперь сенат что-нибудь предпримет? – спросила Сильвия, когда Франко налил себе виски и уселся на любимый стул. С возрастом сенатор прибавил в весе двадцать фунтов и поседел, но все еще оставался видным мужчиной.

– Скорее всего нет. Уверен, треть из сенаторов связана с мафией, а остальным это безразлично. Разве Италия может стать уважаемым государством, если южные районы терроризирует шайка бандитов? Американский посол несколько месяцев убеждал меня выступить, чтобы заставить правительство действовать. В Нью-Йорке мафиози больше, чем в Палермо, американцы мафию терпеть не могут, за это их трудно винить. Как бы там ни было, я сделал все, что в моих силах. Посмотрим, что будет дальше.

– По-твоему, сенаторы боятся. Тогда что же говорить обо мне? Я тоже боюсь.

– Не надо. У мафии не хватит духу причинить мне вред.

– Откуда такая уверенность? – Сильвия подошла к нему и взяла за руку. Ей было уже почти шестьдесят, но она оставалась необычайно привлекательной женщиной. – Я хочу, чтобы ты нанял телохранителя.

– Это нелепо, Сильвия, в Италии по меньшей мере пять тысяч человек желают моей смерти. Что изменится, если к этому списку добавится мафия?

– Разница в том, что мафия умеет убивать.

– У меня есть пистолет – эта штука лучше любого телохранителя. Не волнуйся, дорогая. Франко с улыбкой усадил ее к себе на колени. – Впрочем, ты становишься такой соблазнительной, когда волнуешься!

– Франко, не шути.

– И не думал. Почему это после стольких лет совместной жизни мне так хочется погладить твою ножку, когда я сажаю тебя на колени?

Он погладил ее по ноге. Сильвия оттолкнула его руку.

– Ты сумасшедший! – сказала она. – Где твое сенаторское достоинство?

– Разве любовь – не достойное занятие?

Он принялся целовать ее в шею. Обняв возлюбленного. Сильвия крепко к нему прижалась.

– Франко, обещай быть осторожным. Обещай. Ведь ты знаешь, что в тебе вся моя жизнь.

– Я обещаю. И не надо беспокоиться.

Увидев, что в гостиную вошел семнадцатилетний сын Тони и с удивлением воззрился на родителей, Сильвия быстро вскочила на ноги.

– О... извини, мама.

Поправив прическу, Сильвия вернулась на свое место. Тони, высокий, очень худой юноша с красивым серьезным лицом, одетый в свитер и темно-серые свободные брюки, подошел к матери и поцеловал ее в щеку. Потом сказал, обращаясь к отцу:

– Слышал о твоей речи, отец. По-моему, это здорово.

На лице Франко появилось довольное выражение.

– Спасибо, Тони. Как дела в школе?

– Все хорошо, – юноша замялся. – Я получил записку от кардинала дель Аквы, он приглашает меня завтра обедать.

– Старое пугало! – фыркнул сенатор. – Когда он перестанет тебе надоедать?

– Он вовсе не надоедает мне, отец. Наоборот, мне с ним очень интересно.

Франко наклонился вперед и, выставив в сторону сына палец, начал:

– Слушай внимательно, Тони. Всем известно, чего добивается его преосвященство. Он хочет, чтобы ты посвятил жизнь церкви. Если у тебя есть желание стать священником – дело твое. Но не строй иллюзий относительно кардинала: его преосвященство обхаживает тебя только потому, что Ватикан спит и видит, как бы поймать на удочку одного из моих сыновей! Сын атеиста, врага Ватикана и социалиста Франко Спады становится священником? Какая пропагандистская победа! О ней церковники могут только мечтать. Имей это в виду, когда будешь разговаривать с кардиналом. В Ватикане дураков не держат.

Тони ничего не ответил, но в разговор вмешалась Сильвия:

– Франко, Тони неглупый мальчик. Если он решил стать священником, то сделает это с открытыми глазами. Не так ли, милый?

Она улыбнулась сыну. В ответ тот неопределенно кивнул:

– Надеюсь, мама.

– Как, ты надеешься?– воскликнул Франко. – А тебе следует быть абсолютно уверенным! Знаешь, Сильвия, мне все это не нравится. Его преосвященство уговорит Тони...

– Нет! – перебил его сын. – Если я решу посвятить себя церкви, то только из любви к ней. Никто не в силах уговорить человека так поступить.

Франко вздохнул:

– Хорошо, но будь осторожен, помни, что я сказал. И думай.Его преосвященство – известный краснобай, не дай ему себя заговорить, ведь речь идет о твоей жизни.

И сенатор встал, чтобы наполнить свой стакан.

Государственному секретарю Папы Пия X, кардиналу Альчиде дель Аква было уже за семьдесят, он страдал от артрита, но остроты ума не потерял. Сидя напротив Тони в своих покоях в папском дворце, он потягивал вино и с улыбкой смотрел на юношу.

– Твой отец – удивительный человек, Тони, – говорил кардинал тихим голосом. – Речь против мафии, которую он произнес вчера, принесет много беспокойства, но Франко нравится причинять беспокойство. Ты говорил ему, что собираешься сегодня пообедать со мной?

– Да, ваше преосвященство.

– Это его огорчило? Ты можешь сказать откровенно.

– Да, он немного расстроился.

Служившая за обедом монахиня снова наполнила стакан Альчиде дель Аквы и вышла. Маленький обеденный стол казался еще меньше из-за огромных размеров покоев кардинала. На обедавших пристально смотрели со своих порфировых пьедесталов бюсты покойных пап и святая Тереза, чьи страсти изображала огромная картина, занимавшая почти всю стену.

– Тони, – сказал его преосвященство, – ты как-то упомянул, что одной из причин твоего обращения к церкви стали, скажем так, необычные отношения родителей. Они открыто живут вместе, ты и твой брат-близнец – незаконнорожденные. Нет ничего удивительного, что эти обстоятельства вызвали у тебя желание принадлежать чему-то достойному и воистину чистому – церкви. Я знаю твою мать много лет – с тех пор, как она вышла замуж за моего брата. Я не верю, что при таком образе жизни Сильвия счастлива.

– Извините, ваше преосвященство, но вы ошибаетесь. Мама очень любит отца.

– О, я это понимаю. Иначе она не смогла бы прожить с ним так долго. Я восхищаюсь твоим отцом, Тони, но, надеюсь, ты согласишься, что у него не самый легкий для близких характер. Прежде всего, ему совершенно чужды условности, и он этим упивается. Более того, он сделал себе на этом карьеру – если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да, понимаю.

– Не могу удержаться от мысли, что твоя мать была бы счастливее, если бы вступила в законный брак с твоим отцом. Потому что, хотя все свидетельствует об обратном, думаю, в душе Сильвия придает условностям большое значение.

– Но отец не верит в узы брака...

– Это всего лишь одна из его тщеславных причуд, которая служит рекламой его газетам. Но она не доказывает, что его нельзя уговорить обвенчаться с твоей матерью, особенно если действовать по принципу quid pro quo[42].

– Как это?

– Очень просто, Тони. Ты и я немало беседовали на религиозные темы. Мы обсудили Ватикан, и я обещал всемерно тебе помогать, если ты посвятишь себя церкви. У тебя будет, так сказать, сильная поддержка при дворе, что дает известные преимущества. Теперь перейдем к практической стороне дела. Твой отец много лет без устали нападал на церковь. Это, естественно, не могло не обеспокоить святого отца.

В наши дни церковь подвергается всяческому давлению, и нам нужна поддержка таких выдающихся граждан, как твой отец, а не плохие отношения с ними. Папа будет доволен, если сможет вернуть твоего отца в лоно церкви, по крайней мере через таинство брака. Конечно, он будет также чрезвычайно доволен, если ты соединишься с матерью-церковью в качестве священника. Но независимо от того, произойдет это или нет, если твоего отца удастся склонить к церковному браку с твоей матерью, Папа будет рад издать постановление, делающее тебя и твоего брата законными детьми.

Тони изумился:

– Так вы это называете услугой за услугу?

– Да. И надеюсь, это заинтересует тебя.

– Несомненно заинтересует.

– Настало время залечить раны прошлого, Тони. Ты обсудишь мое предложение с родителями?

– Конечно.

– Хорошо. Ну что ж, сегодня мы кое-чего добились. Вижу, тебе не нравится этот суп. Я понимаю тебя. Еда в Ватикане не рассчитана на то, чтобы вводить в грех чревоугодия.

Он звонком вызвал монахиню.

Полицейский фотограф щелкнул затвором, вспышка озарила обнаженный труп мгновенным сиянием. Франко заморгал от сильного света, потом повернулся к капитану, стоявшему рядом.

– Могу я закурить?

– Конечно, сенатор.

Они стояли в дверях номера третьесортной гостиницы, в котором были заметны следы борьбы: кровать в беспорядке, лампа опрокинута, вытертый ковер, на котором распростерлось голое тело, пропитан кровью. У молодой женщины было перерезано горло.

– Вам известно, кто она? – спросил Франко, закуривая сигарету.

– Пока нет, – ответил капитан по имени Мартино.

Полицейский хирург, обследовавший тело, поднялся и подошел к двери, протирая на ходу очки носовым платком.

– Любопытно. У нее было половое сношение, но я не уверен, случилось это до того, как она была убита, или после.

– После? – удивился Франко. – Вы шутите?

– Вовсе нет, сенатор. Естественно, я не могу сказать точно, пока мы не проведем необходимые лабораторные исследования, но на теле, особенно в области половых органов, видны синяки, которые появились лишь после смерти. После того, как прекращается кровообращение, любое давление на тело вызывает синяки, которые выглядят по-другому и легко различимы опытным глазом. Я бы не исключил вероятности того, что убийца совершил половой акт с трупом, хотя это и похоже на рассказы о вурдалаках.

– Бог мой! – воскликнул Франко, рассматривая молодую женщину. – Кому захочется заниматься любовью с трупом?

– Ну, по крайней мере она не предъявит претензий к его технике.

– В ваших словах есть смысл. Хотя это – мерзость. Что ж, дружище, не знаю, как благодарить вас за то, что позвонили мне. Это одно из лучших убийств, в которые вы меня посвятили. Не думайте, что в своей статье я не превознесу вас до небес. Конечно, если вы поймаете убийцу, – Франко сунул две сложенные банкноты по тысяче лир в руку Мартино, – вы удостоитесь еще больших похвал. Особенно если сообщите мне первому его имя. Спокойной ночи, синьоры.

Он пожал капитану руку, потом сбежал вниз по тускло освещенной лестнице гостиницы, вышел на улицу и стал ловить такси.

– Улица Дуе Мачелли, – сказал он, усаживаясь на заднее сиденье «фиата».

Такси с урчаньем двинулось по мосту через Тибр по направлению к Испанской лестнице. Франко закурил, обдумывая начало своей будущей статьи. В свое время он быстро сообразил, что одни лишь обличения в социалистическом духе не могут обеспечить большой тираж для его «Либерта», хотя они и составляют суть газеты. Он понял также, что рабочий класс, как и остальная часть общества, любит смаковать сплетни, скандалы и преступления. За все эти годы Франко установил обширные контакты с сотрудниками римской полиции, большинство из которых сообщали ему первому о совершенных преступлениях. И не только потому, что он им нравился и щедро платил за информацию, но и потому, что, как и они, был социалистом. Кроме того, у него была способность умело подать преступление. Конечно, он не мог соперничать с лордом Байроном, но ему было плевать на это: такая работа его захватывала, и он любил ее.

В этом конкретном убийстве были сплетены насилие и секс после смерти, тут попахивало и светским скандалом. Ибо Франко, в отличие от полицейских, узнал убитую женщину. К тому времени, когда такси остановилось у дома на улице Дуе Мачелли, Франко был в таком великолепном настроении, что дал таксисту сто лир на чай.

Он вошел в подъезд, использовав собственный ключ, взбежал вверх по темной лестнице семнадцатого века, достал второй ключ и открыл дверь. Он оказался в комнате, залитой мягким светом и заставленной таким количеством вещей, что она больше походила на мебельный склад или антикварный магазин. Стены были сплошь увешаны картинами, гравюрами и театральными афишами; в простенке между зашторенными окнами висела коллекция вееров. Пол устилали восточные ковры, заставленные пуфиками. На диване с алой обивкой среди множества подушек лежала красивая девушка в кимоно. Ей было чуть больше двадцати. Сибилла Монтенова, не самая известная актриса, читала какой-то захватывающий роман Уиды[43]. Увидев Франко, она отложила книгу в сторону и протянула к нему руки:

– Франко, дорогой!

– Мне позвонили из полиции – первоклассное убийство! Просто первоклассное! Налей мне шампанского, а я пока напишу заголовок.

Франко сел за стол, достал бумагу и начал писать, тем временем Сибилла открыла охлажденное шампанское.

– Кого убили? – спросила она, наливая шампанское в бокал в форме тюльпана.

– Именно это и хочет знать полиция. А Франко уже знает! Франко видел эту девицу на приемах. Он даже встречал ее в королевском дворце!

– Во дворце? – изумилась Сибилла, вручая ему бокал. У нее были волосы цвета меда.

– Верно. Это графиня Сант-Элиа. Одна из фрейлин королевы. О, это может стать скандалом десятилетия! Женщину, принадлежащую к королевской свите, находят голой, с перерезанным горлом, в какой-то грязной гостинице. Как, почему ее убили? И самое главное – кто? Кто убил прекрасную графиню Сант-Элиа, жену богатого банкира? Тут есть все элементы первоклассного полицейского романа: секс, светское общество, возможно, политика, насилие – восторг! Поцелуй меня...

Сибилла томно потянулась в его объятиях, забрала у него бокал с шампанским. Франко приоткрыл кимоно и уткнулся лицом в теплую ложбинку на ее груди.

– Ах, Сибилла, – вздохнул он, поцеловав девушку и глядя на нее с улыбкой, – ты самая аппетитная шлюха в Риме.

– Тебе лучше знать, ведь ты перепробовал их всех.

– А что бы ты сказала, если бы я сообщил тебе, что собираюсь остепениться?

– Что ты имеешь в виду?

– Я собираюсь жениться.

– На княгине?

Франко встал с дивана.

– Да, после восемнадцати лет совместной жизни. – Он снова закурил. – Она единственная женщина, которую я когда-либо любил. Меня беспокоит только, сумеет ли наша любовь пережить брак.

– Тогда зачем жениться? Она давит на тебя?

– Нет. Она никогда не давила на меня и не собирается делать этого. Дело в наших сыновьях. И в церкви. Если я и Сильвия заключим церковный брак, Папа признает наших близнецов законными детьми. Все это плохо отражалось на мальчиках, особенно на Тони.

Франко подошел к окну и выглянул на улицу: у двери дома напротив стоял мужчина.

– Люди будут потрясены, если ты женишься.

Он засмеялся и повернулся к ней:

– Думаю, ты права. Мне очень не хочется разочаровывать моих читателей, но для Франко Спада настала пора начать семейную жизнь. Однако Сильвия – замечательная женщина. Мне повезло, что она была со мной все эти годы.

Сибилла надула губы:

– Думаю, это просто невежливо – говорить о ней в моем присутствии.

– Почему? Ты прелестная любовница, Сибилла, но в мире нет женщины равной Сильвии.

Он снова выглянул в окно. Человек, стоявший на той стороне улицы, исчез. Франко сунул руку в карман и прикоснулся пальцами к небольшому револьверу.

– Думаю, что сегодня вечером за мной следили, – сказал он час спустя, входя в гостиную Сильвии. Та подняла голову от вязания.

– Кто?

Франко поцеловал ее.

– Не знаю. Возможно, мафия. Хочу, чтобы ты знала, что я осторожен и слежу за всем. – Он сел рядом с ней. – Мне, наверное, следует попросить капитана Мартино, чтобы полиция охраняла меня.

Сильвия отложила вязание:

– А почему бы нам не уехать куда-нибудь на время? Давай поедем в Лондон. Это будет наш медовый месяц.

– А тебе не кажется, что мы немного староваты для медового месяца?

– Ничуть. И потом, Франко, нет смысла подвергать себя ненужному риску.

– Сильвия, если за мной охотится мафия, бесполезно отсюда убегать. – Франко помрачнел. – Не знаю, может быть, этот орешек оказался мне не по зубам. Бог свидетель, правительство бездействует. Я мог бы и не утруждать себя произнесением той чертовой речи. Возможно, глупо было с моей стороны выступать против мафии. Скорее всего, она часть нашего национального наследия, вроде спагетти.

Они помолчали. Потом Сильвия сказала:

– Знаешь, почему я так люблю тебя? Я не имею в виду физическую сторону любви, хотя ты все еще самый привлекательный толстяк из всех, кто попадался мне в жизни... Но я любила тебя все эти годы потому, что ты всегда говорил правду. Ты всегда был костью в горле у правительства, у богачей, у этой самодовольной публики... Ты один из немногих людей в Италии, кто смог встать и сказать: «Смотрите, как все прогнило!» Для этого нужно мужество, дорогой, и я обожаю тебя за это великолепное мужество. Поэтому не думай, что ты напрасно потратил время, произнося ту речь. С другой стороны... попроси капитана Мартино о защите. Мой герой нужен мне живым, а не мертвым.

Он взглянул на нее:

– Иногда я задумываюсь, не было ли пустой тратой времени все, что я делал. Кажется, здесь ничего не изменилось.

– Нет, ты не прав. Постепенно перемены происходят. И немалая заслуга в этом принадлежит тебе, мой замечательный Франко.

Он обнял ее и поцеловал.

– Что бы я делал без тебя? – шепнул он ей на ухо. – Я обожаю тебя, Сильвия.

Они замерли, прижавшись друг к другу. Потом она поцеловала его в щеку.

– Пора ужинать. – Сильвия встала. – Я подумала, что мы могли бы сообщить мальчикам хорошую новость. О том, что наконец-то мы с тобой собираемся стать респектабельными людьми, – добавила она с улыбкой.

– Вот скука-то, правда?

– Вовсе нет. Занятия любовью законным образом могут иметь свою прелесть.

Оба рассмеялись. Затем, держась за руки, как молодые любовники, они вышли из комнаты.

Фаусто Спада лежал на кровати в комнате на втором этаже палаццо дель Аква и лениво почесывался. Вместе с ним в этой комнате жил его брат-близнец Тони. Фаусто был, как всегда, в скверном настроении. Если бы его мать не объявила за ужином, что они с отцом собираются пожениться, он был бы уже в самом известном римском борделе «Ла Розина».

– Что ты думаешь об этом? – спросил он Тони, сидевшего за столом у противоположной стены и читавшего учебник по химии.

Они оба уже пять лет учились в частной академии в Риме. Тони был блестящим учеником, Фаусто – весьма посредственным.

– Что я думаю о чем? – спросил Тони.

– О том, что мы станем законными детьми, идиот! Как ты можешь в такое время сидеть уткнувшись в этот дурацкий учебник по химии? Ведь это самое важное событие в нашей жизни!

– У меня завтра экзамен.

Фаусто соскочил с кровати, подбежал к Тони, выхватил у него книгу и зашвырнул ее под кровать.

– Черт побери, Фаусто!

Тони попытался встать, но Фаусто толкнул его назад на стул, а сам сел на стол.

– Какой же ты жалкий зубрила! Единственное, что в тебе интересно, это то, что ты незаконнорожденный, а теперь у тебя отнимут это!

– Извини, что я не такой неотразимый, как ты.

– А, не мели чепуху. Давай лучше поговорим. Тони, ты действительно собираешься стать священником?

– Я подумываю об этом.

Фаусто засмеялся:

– Я скажу святому отцу обо всех твоих дурных привычках, например, о том, как ты ковыряешь в носу в постели.

Тони бросил на него свирепый взгляд:

– Это гораздо лучше того, что ты делаешь в постели!

– Я делал это раньше. Сейчас, когда я хожу в «Ла Розина», я перестал это делать. – Фаусто понизил тон и заговорил с хитрецой в голосе: – Если ты станешь священником, то никогда не сможешь жить с женщиной. Или ты собираешься нарушить обет?

– Если я приму обет, то не нарушу его.

Фаусто фыркнул:

– Какие возвышенные речи! Что ж, может быть, ты и не нарушишь обет, так как в жилах у тебя, убежден, течет какао.

– В моих жилах течет такая же кровь, как у тебя. Разница в том, что я уважаю свое тело.

– О, как это восхитительно! Как мило! Он уважает свое тело! Этот храм Господний! А скажи-ка мне, святой отец, зачем Господь поместил эту штучку у тебя между ног? Чтобы она сморщилась у тебя под сутаной? Чушь собачья! Она там, чтобы ею пользоваться, а ты боишься этого. Господи, почему мне достался такой брат?

Тони побагровел:

– Фаусто, прекрати задирать меня! Ты испытываешь мое терпение!

– Но я люблю тебя, мой маленький братец, – проворковал Фаусто, наклонившись и взяв лицо Тони в свои ладони. – И я не хочу, чтобы ты сделал большую ошибку в жизни. Грустно, что ты даже не будешь знать, чего ты лишишься, потому что никогда не пользовался этой штучкой как следует, а только писал из нее. – Он отпустил Тони, слез со стола и стал кружить по комнате, обращаясь к потолку: – О, Боже, я заклинаю тебя, дай моему брату переспать хоть с одной женщиной, прежде чем ты заберешь его в свою церковь! Хотя бы с одной! Даже у Иисуса была женщина...

– Нет, у него не было, – завопил Тони, – и ты употребляешь имя Господа всуе!

Фаусто резко повернулся к нему:

– Я? Всуе? Да ни за что на свете! Послушай, Тони, я говорю серьезно. Поедем со мной сегодня вечером в «Ла Розина». Сделай это хоть раз. Это твой долг перед самим собой, и я клянусь, что, если ты это сделаешь, я никогда больше не буду подшучивать над тобой. Клянусь! Поедешь со мной?

Брат молча смотрел на него, но Фаусто знал, что тот колеблется. Боится, но готов поддаться искушению. Фаусто подошел к столу и положил руку на плечо Тони, сжав его легонько.

– Поедем, Тони, – прошептал он, – девушки полюбят тебя, и это естественно. Ведь ты почти так же красив, как я, у тебя красивое стройное тело...

Тони сбросил руку брата с плеча.

– Оставь меня, Фаусто. Пожалуйста.

Фаусто погладил брата по густым каштановым волосам.

– Пошли, Тони, – шепнул он ему на ухо, – ты обязан это сделать. Пошли.

Тони крепко зажмурил глаза и сидел так с минуту, борясь с желанием, бушевавшим в нем. Когда он открыл глаза, в них стояли слезы.

– Хорошо. Я пойду с тобой, просто чтобы ты замолчал.

Фаусто обнял его, потом завальсировал по комнате.

– Ура-а-а! Тони потеряет сегодня девственность! Он потеряет сегодня свое сокровище!

Они переехали на велосипедах на другой берег Тибра и оказались в Трастевере – самой старой части Рима. Здесь, в районе, который когда-то был частью первого в мире еврейского гетто, основанного в 1555 году Папой Пием IV, на двух верхних этажах двух внешне весьма пристойных зданий расположился бордель «Ла Розина».

– Сейчас ты увидишь его изнутри, – сказал Фаусто, когда они поставили велосипеды. – Это не просто бордель. Розина сделала из него настоящий театр!

Тони, мрачный и взволнованный, молча шел за братом по старой лестнице. Они подошли к двери без каких-либо табличек на ней. Фаусто позвонил, вышибала внимательно оглядел его и впустил внутрь. Братья быстро прошли по коридору и, раздвинув занавес, расшитый бисером, вошли в неожиданно большой овальный двухэтажный зал со стеклянным потолком в виде купола. По залу прохаживались клиенты и проститутки. Он был освещен торшерами в виде негров в натуральную величину и заставлен таким количеством пальм, что напоминал пальмовую рощу. Прямо под куполом стояла круглая, с бахромой кушетка, на которой развалились три девицы, чью одежду составляли лишь трусики, корсеты и чулки. Одна из девиц склонилась над другой в томном полуобъятии, а третья курила и болтала с седоусым мужчиной лет семидесяти. Где-то в стороне невидимый пианист неумело бренчал регтайм.

Тони посмотрел наверх. На уровне второго этажа находилась галерея с многочисленными нумерованными дверьми, за которыми скрывались, как он предполагал, скандально известные salles privées[44] (все знали, что Розина обозначала этим эвфемизмом свои «рабочие комнаты» и, возможно, в какой-то мере облагораживала их, давая им французское название). Еще две девицы стояли, облокотившись на ограду галереи, сделанную из сварного железа, и лениво разглядывали пары, прогуливавшиеся внизу. Их груди почти вываливались наружу из корсетов. Потолок над ними был разрисован удивительно непристойными фресками, которые могли бы достойно соперничать с худшими образцами фресок Помпеи, – голые сатиры в лесу преследовали пышных обнаженных нимф, громадные фаллосы красноречиво говорили об их намерениях. И хотя фрески эти приковывали взгляд, Тони не мог оторваться от другого зрелища. С потолка свисали четыре трапеции, на каждой из которых раскачивалась абсолютно голая девица.

– Я говорил тебе, что ты увидишь здесь настоящий спектакль? – ухмыльнулся Фаусто, поглядывая на своего застенчивого брата. – Розина – не просто хозяйка борделя, она еще и импресарио. Ну, что скажешь?

Тони уставился на девиц, медленно раскачивающихся над его головой.

– Все это немного странно...

– Конечно. В этом-то и весь смак.

– И более чем отвратительно.

– Тогда сама жизнь отвратительна, так как это и есть жизнь, что бы ни говорили священники.

Тони отвел взгляд от трапеций.

– Ты поступил правильно, приведя меня сюда, – тихо произнес он.

Фаусто хлопнул его по спине:

– Конечно, правильно! Я должен был сделать это гораздо раньше... Посмотри, – он показал на пьяного мужчину во фраке, который пошатываясь вышел из одного из salles privées, – сенатор Бонкампаньи! Заведение посещает добрая половина нашего чертового сената...

– А отец? Он ходит сюда?

– Возможно, хотя я никогда здесь его не видел. Пойдем, я представлю тебя Розине... Она тебе понравится. Она такая величественная... Ты бы принял ее за герцогиню.