Текст книги "Век"
Автор книги: Фред Стюарт
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)
– Сделано в Мичигане, – заметил он, разглядев имя изготовителя на спидометре.
– Ну и что?
– Подумал, что вам это будет интересно. Я слышал, что старик Честер выложил за нее тысячу баксов. Видно, она этого стоит.
– Сколько нам еще грести?
Дрю оглянулся на берег, где на вершине утеса под соснами стоял дом Фрэнка Честера, построенный в псевдотюдорианском стиле. Они отошли от пирса примерно футов на тридцать.
– Еще пять минут.
– Черт побери!
Через пять минут Дрю повернул рукоятку, и мощный мотор ожил и заревел.
– Все в порядке! – завопил он, затем перевел вперед ручку коробки скоростей и полностью включил газ.
Изящный нос лодки поднялся над водой, и она понеслась, оставляя за собой пенистый след, сверкающий в лунном свете.
– Десять узлов... двенадцать... – считал Дрю, наблюдая за стрелкой спидометра, ползущей вверх. – Четырнадцать узлов! Почти тридцать миль в час!
Фрэнк Честер, пятидесятилетний совладелец одной из самых престижных юридических фирм на Манхэттене, обычно спал чутко и проснулся от шума мотора. Он вылез из постели, подбежал к окну и вовремя увидел, как его новая моторная лодка вылетает из бухты в пролив Лонг-айленд.
Фрэнк Честер отправился звонить в береговую охрану.
– Не могу поверить, что ты сделал это! – грохотал Виктор на следующее утро в комнате для завтраков, выходящей окнами на пролив. – Не могу поверить, что мой сын украл моторку...
– Мы не крали ее, – прервал его Дрю, выглядевший слегка побитым, после того как провел три часа в местной тюрьме. – Мы просто заняли ее! Мы собирались вернуть ее, но он вызвал береговую охрану...
– Расскажи это Фрэнку Честеру! Он угрожает подать в суд, а это, между прочим, уголовное преступление!
– Фрэнк Честер не сделает ничего подобного, – сказала Люсиль. – Его жена уже много лет мечтает попасть в мой список гостей...
– Заткнись, Люсиль! Дрю должен научиться уважать закон.
– Но ты обращаешься с ним так, будто он обычный преступник. Это была лишь мальчишеская выходка...
– Если бы сын Фрэнка Честера «занял» у тебя «роллс-ройс» на несколько часов, сомневаюсь, что ты назвала бы это простой выходкой!
– Сын Фрэнка Честера слишком толст и ленив, чтобы занять хотя бы чашку сахара, не говоря уж об автомобиле. Я не говорю, что ты должен наградить Дрю за его поступок, но ты не должен угрожать ему тюремным заключением.
– У меня в камере был таракан! – вдруг заявил Дрю. – Огромный такой! Ну, это был видок!
Люсиль поморщилась:
– Дрю, только не за столом. Хорошо, Виктор, что ты собираешься делать помимо того, что орешь на него? Отправить его в трюме корабля в Австралию? Заточить в замок Иф?
– Люсиль, я не могу поверить в то, что ты можешь быть такой легкомысленной, в то время как твой сын совершил преступление, которое будет ему стоить пяти лет исправительной колонии.
– Это не преступление! – закричала она, глаза ее гневно горели. – И прекрати употреблять это слово! Мой сын не может совершить никакого преступления!
– Ого! Понятно, потому что в его венах течет твоя голубая кровь; значит, уголовный кодекс к нему не может быть применен. Бог мой, зарони эту мысль в его голову, и он пойдет и ограбит банк. Дрю, ты отличный юноша, я горжусь твоими спортивными достижениями и отметками – ты очень хорошо учишься в Андовере. Но ты самоуверен. Поэтому летом, вместо того чтобы болтаться со своими приятелями, тебе придется найти себе работу.
– Брось, папа...
– И не просто какую-нибудь работу, а такую, которая собьет с тебя спесь.
– Но ведь только летом я могу немного развлечься.
– Вот это-то и плохо.
Виктор поднялся из-за стола и пошел через дом в свой офис. Когда он вышел из комнаты, Дрю кинулся к матери:
– Мама, не позволяй ему делать это! Это нечестно! Я не хочу никакой грязной работы...
Люсиль пила кофе маленькими глотками. Инстинктивное желание насолить Виктору и защитить любимого сына боролось в ней со здравым смыслом, который подсказывал ей, что в данном случае Виктор прав. На сей раз здравый смысл перевесил.
– Мне очень жаль, Дрю, но я должна считаться с твоим отцом.
– А, черт!
– Дрю!
– Извини, мама!
Когда Виктор вернулся, он обратился к Дрю:
– Завтра в семь утра ты начнешь работать.
Дрю вытаращил глаза:
– И что я буду делать?
– Будешь трудиться в дорожной бригаде в Сандс-пойнт за двадцать семь центов в час.
На лице у Дрю появилась гримаса отвращения.
Все дети Виктора и Люсиль, естественно, обладали привлекательной внешностью, так как у них были красивые родители, но средний ребенок – Барбара – была просто обворожительной. Она унаследовала от Виктора черные волосы, огромные карие глаза и продолговатое лицо; у нее была прекрасная кожа, высокая и, возможно, несколько худощавая фигура. Ее одноклассники в Вассаре признавали, что Барбара красавица, однако, когда заходил разговор о ее личности, оценки были различные. «Капризная», «застенчивая», «чувствительная» – такие определения употреблялись часто, но люди, настроенные менее дружественно, называли ее «отчужденной» и «надменной». Последнее было несправедливо, так как Барбара интересовалась социальным положением окружающих не более, чем ее одноклассники. Но она была погружена в себя, предавалась романтическим мечтаниям, и ее живое воображение иногда находило выход в виде коротких рассказов. Барбара обычно рвала свои литературные опусы, после того как прочитывала их, убежденная, что там нет ничего хорошего. Но она мечтала о том, что когда-нибудь напишет роман. Безусловно, мир книг был более реальным, нежели тот уютный мир, в котором она существовала. Девочка поглощала одну книгу за другой и пропадала в книжных магазинах.
На другой день после проделки брата с моторной лодкой Барбара зашла в книжную лавку мисс Симпсон, крошечное подобие знаменитого магазина Брентано. Она взяла с полки бестселлер нынешнего лета – «Шум» Бута Таркингтона – и стала перелистывать его.
– Мне нравится Бут Таркингтон, – обратилась она к владелице лавки. – Он и Джин Страттон Портер – мои любимые прозаики.
– Да, это очень хорошая книга, – согласилась мисс Симпсон, – я на прошлой неделе прочла ее. По-моему, у мистера Таркингтона есть великолепная мысль.
– Какая?
– Что эта страна становится слишком высокомерной. Большие города, большой бизнес, большие здания... Вся страна может рухнуть от избыточного веса.
– Тогда я покупаю эту книгу. И заставлю отца прочитать ее. Он считает, что «большое» всегда лучше.
– Ну, он бизнесмен, а они все думают так. Но я-то помню эту страну, когда была ребенком, в то время в ней было гораздо приятнее жить... Слушаю вас, сэр, чем могу помочь вам?
Высокий молодой человек в автомобильном шлеме и очках вошел в лавку.
– Помогите, пожалуйста! Я заблудился. Мне нужен дом Виктора Декстера.
Мисс Симпсон слегка подняла брови, услышав его сильный акцент.
– Эта юная леди может помочь вам. Она дочь мистера Декстера.
Моррис Дэвид повернулся к Барбаре, и его глазам понравилось то, что он увидел.
– Разве банкир может иметь такую прекрасную дочь? Это кажется невероятным. Мое имя Моррис Дэвид. Я и ваш папа имеем совместное дело. Это касается кино...
Брови мисс Симпсон поднялись еще выше. Что касается Барбары, то она никогда раньше не слышала такого произношения.
– Да, мой отец говорил о вас, – сказала она. – Если вы подождете минутку, я покажу вам дорогу к нашему дому. Мисс Симпсон, я беру эту книгу.
– Я запишу ее на ваш счет, дорогая. Вам завернуть ее?
– Нет, спасибо.
– У меня на улице машина, – сказал Моррис. – Это модель «Т». Вы слышали историю о человеке, который назвал мой «форд» именем жены?
– Почему?
– Потому что когда он купил машину, то не смог управлять ею. Вы не смеетесь. Я понимаю, это глупая шутка. Пошли, вы покажете дорогу, а я поведу машину.
Он придержал дверь, чтобы Барбара вышла. На улице около тротуара стояла запыленная машина марки «Форд-Т».
– Купил его в прошлом году, – объявил Моррис, открывая дверцу автомобиля для Барбары, – он только дважды ломался. Неплохо. Но мне придется его продать.
– Почему?
– Уезжаю на следующей неделе в Калифорнию.
Он захлопнул дверцу, подошел к капоту и стал крутить заводную ручку. После четырех энергичных поворотов мотор ожил, пару раз стрельнул, но потом ровно и довольно заурчал. Моррис запрыгнул на водительское сиденье, и они тронулись.
– Куда ехать? – спросил он.
– Сначала налево, потом прямо. Вы едете в Калифорнию снимать кино?
– Правильно, за это спасибо вашему папе. Он вложил свои пятнадцать тысяч долларов в мою компанию, а я просил только пять! Ему так понравилась моя последняя картина... Может, вы видели ее? «Салат без приправы»?
– Нет, я не очень часто хожу в кино.
– Как это возможно? Вы не любите кино?
– Я предпочитаю книги.
– Книги? – фыркнул Моррис. – Книги – это для шмуков.
– Простите, не поняла.
– Шмуки. Это слово идиш, означающее... – он попытался подыскать английское слово, направляя машину за угол, – ... ну, шмуки. Дураки, только это не совсем обычное значение. Английский – паршивый язык. Может, я еду слишком быстро? Все говорят, что я езжу, как Барни Олдфилд.
– Нет, нет! – солгала Барбара.
Она придерживала одной рукой шляпу, а другой держалась за дверцу. Машина с ревом мчалась по дороге.
– Может быть, я подниму верх? А то пыль попадет вам в глаза?
– Нет, мне на самом деле хорошо.
– Ну ладно. У вас есть молодой человек?
– Нет. Я не интересуюсь молодыми людьми.
– Почему?
– О, я не знаю.
– Просто вы еще не встретили того, кто вам нужен. Когда встретите, влюбитесь до беспамятства. Я знаю ваш тип.
– Я не уверена, что я «тип», мистер Дэвид.
– Каждый человек – это тип. По крайней мере каждая женщина. Вы учитесь в школе?
– Да, в Вассаре.
– Что такое Вассар?
На ее лице промелькнуло удивление:
– Это женский колледж.
– Мне кажется, колледжи не нужны женщинам. Они начнут думать, что они такие же, как мужчины, и тогда весь мир превратится черт знает во что.
– Думаю, что это одна из самых возмутительных вещей, которые я когда-либо слышала! – вспыхнула Барбара. – Женщины на самом деле такие же, как и мужчины, и даже лучше их!
– Тогда почему же миром правят мужчины?
– Ну и посмотрите, во что они превратили мир. Ужасная война в Европе, в которой погибли уже тысячи людей, и почему? Потому что кайзер – мужчина, тупоголовый забияка. Если бы миром правили женщины, в нем не было бы войн.
Моррис усмехнулся:
– У вас есть характер. Это приятно.
Она слегка покраснела:
– Извините меня. Я не хотела кричать.
– Кричите на здоровье! Это полезно, это выводит из организма яды, как гной из прыща. Понимаете, что я хочу сказать?
– Боюсь, что да. О, вот подъездная дорога к дому.
Она указала на импозантные кирпичные оштукатуренные ворота, их столбы были увенчаны каменными вазами, в которых буйно цвела герань. Моррис въехал в ворота и направил автомобиль к дому.
– Ваш папа назвал это деревенским домом. Для меня он выглядит как дворец. Я люблю богатых людей. Когда-нибудь я тоже стану богатым и у меня будет такой же дворец, и все мне будут завидовать. А что в этом особенного?
Она прикусила губу:
– Нет, ничего.
– Вы смеетесь надо мной? Почему? Потому что я плохо говорю?
– О нет. Просто... ну, вы такой резкий.
– Потому что я говорю правду? Какой смысл быть богатым, если этим нельзя пользоваться? Послушайте, я был бедняком и могу сказать вам, что хорошего в этом мало. Посмотрите на океан! Какой он красивый!
– Это пролив Лонг-айленд.
– А, так это море.
Моррис остановил машину перед домом, спрыгнул на землю и поспешил открыть для нее дверцу.
– Вы приехали к отцу по делу? – спросила она, выйдя из автомобиля.
– Да, он должен подписать некоторые бумаги.
– Что ж, было очень приятно познакомиться с вами, мистер Дэвид.
– Вы уходите? Вы что, не живете здесь?
Барбара засмеялась:
– Нет, живу. Я иду сейчас во двор рядом с домом. Там есть гамак, а я хочу почитать новую книгу. Вы можете смеяться над книгами, мистер Дэвид, но ведь по ним ставятся фильмы, значит, все они не могут быть плохими, не правда ли?
– Фильмы лучше.
– Почитайте какие-нибудь книги, может быть, вы измените свое мнение... До свидания!
Она протянула руку. Он пожал ее. Барбара пошла за угол дома. Моррис поглядел вслед, потом бросился за ней.
– Эй! – завопил он.
Барбара остановилась и обернулась. Моррис подбежал к ней и снял свои очки.
– В чем дело?
– Э-э-э... – Мысли метались у него в голове. Он взглянул на книгу в ее руках. – Если вы решите, что из этой книги получится хороший фильм, дайте мне знать. Договорились?
– Хорошо.
– Видите ли, я сам пишу сценарии, но, возможно, в том, что вы говорите, есть смысл. Наверное, я должен читать книги, только на меня они нагоняют тоску. Так, может, вы будете читать их для меня? Вы можете читать их и для вашего отца. Он ведь мой партнер. – Он улыбнулся. – Вам нравится моя идея?
Она пристально на него посмотрела:
– Да, я думаю, она мне нравится.
ГЛАВА 24
Элен Фицсиммонс сидела в чайной комнате отеля «Таумс-сквер», пила какао и разглядывала людей, многих из которых она знала, потому что так или иначе они были связаны с театром. Эту двадцатишестилетнюю дочь полисмена из Йонкерса[54] притягивал к себе Бродвей, хотя до сих пор он отразил все ее попытки сделать сценическую карьеру. Элен жила в театральном общежитии на Сорок третьей Западной улице в одной комнате с другой такой же честолюбивой молодой актрисой. Она брала уроки у миссис Колфакс Чини, стареющей английской трагической актрисы, которая проповедовала мягкие интонации и «класс, всегда класс», стараясь превратить своих учениц, как правило принадлежавших к средним слоям, в театральных герцогинь. Во всем этом было что-то нелепое, но Элен нравилось то волнение, первозданная мощная энергия, которую излучал театр, исторгая из своего чрева ежегодно десятки пьес, ревю, мюзиклов, оперетт и спектаклей. Она была убеждена, что в один прекрасный день счастье улыбнется ей. «Возможно, уже улыбнулось», – подумала она, допивая свое какао.
Элен заметила эту женщину, когда та вошла в чайную комнату, и подумала, что она понравилась бы миссис Колфакс Чини. Высокая, тонкая как тростинка, в элегантном костюме, который удачно дополнялся шляпкой без полей, она, казалось, своими движениями говорила: «Класс, высокий класс». Увидев Элен, женщина подошла к ее столику и села напротив.
– Извините, что опоздала, – сказала Люсиль Декстер, снимая перчатки. – Есть какой-нибудь прогресс?
– Боюсь, что нет.
Люсиль изумилась:
– Но ведь прошел уже месяц. И ничего не случилось?
– Ничего! Ваш муж – идеальный джентльмен.
– Но вы поощряли его?
– Ну, я пыталась быть тактичной. Однако, думаю, он знает, что нравится мне. Он действительно мне нравится. Ваш муж – очень пристойный человек, миссис Декстер. Мне кажется, вы должны взглянуть на все это предприятие по-другому.
– Буду вам признательна, если вы будете делать то, за что вам платят, – отрезала Люсиль. – Чай, пожалуйста. С лимоном, – добавила она, обращаясь к подошедшему официанту. Когда тот удалился, она продолжила менее враждебным тоном: – Я понимаю, что Виктор может быть неотразим. Я и сама любила его, прежде чем произошли определенные события. Но, как я сказала в прошлом месяце в Сандс-пойнте, за этой приятной внешностью кроется очень умный и чрезвычайно эгоцентричный человек. С меня достаточно. Я должна была развестись с ним много лет назад, когда у него была любовница, но я тогда не была готова к разводу. Сейчас я готова. К несчастью для меня, Виктор, насколько мне известно, верен мне, а как вы знаете, в Нью-Йорке единственное основание для развода – это супружеская неверность.
– Я сказала вам, что не буду спать с ним.
– Я и не жду от вас этого, да в этом и нет необходимости. Просто сообщите мне, когда он сделает неизбежный шаг, а он его сделает, поверьте мне. Самая большая слабость Виктора – это женщины. Он снимет номер в отеле и попросит вас прийти туда. Когда он сделает это, позвоните мне, у меня уже наготове детектив и фотограф. Он все еще верит в то, что вы пишете книгу о нем?
– Да.
Люсиль хихикнула:
– Что ж, вы хорошая актриса, моя дорогая. Смотрите, я принесла вам кое-что. – Она вытащила из сумочки конверт и протянула его через стол. – Здесь пятьсот долларов. Когда у нас будут необходимые фотографии, вы получите оставшуюся часть денег.
Элен сунула конверт в сумочку.
– Я спросила одного своего друга об этом. Конечно, я не упоминала имен, но он сказал, что в полиции это называется «заманить в ловушку».
– Не беспокойтесь о полиции или ловушке. Дело никогда не дойдет до суда. Мы обговорим развод частным порядком, и никто не будет ущемлен. А вот и мой чай! Нет ничего лучшего, чем чашка горячего чая в жаркий день. Вы знаете, что арабы пьют горячий чай, чтобы охладиться? Интересно, правда? Это как-то связано с температурой тела...
Элен подумала, что у Люсиль температура тела не поднимется даже в Долине смерти.
Виктор уселся в кровати и закурил сигару.
– Так, Люсиль добавила ко всем моим порокам еще и эгоцентризм, – сказал он, медленно вращая сигару на огне спички. – Должен сказать, что если слуги всегда невысокого мнения о своем хозяине, то для некоторых жен их мужья становятся настоящими злодеями. Люсиль, должно быть, видит во мне эдакое маккиавеллиевское чудовище.
– Она такая холодная, – заметила Элен, потягиваясь. – Нет, действительно она неприятная женщина. Что ты в ней нашел?
– Когда-то она была очаровательной девушкой. Но время изменило ее. Оно меняет всех нас. Вероятно, оно изменило меня даже больше, чем я могу признать. Может быть, представление Люсиль обо мне верно, не знаю. Может, я действительно эгоцентричен.
– О нет, – возразила Элен, поглаживая его плечо. – Ты очень милый, славный, очень... неэгоистичный человек. Просто в ее голове сложился искаженный образ, ведь она ревнует тебя, потому что ты добился успеха, а она нет.
– Она добилась успеха. У нее есть все, чего она хотела от жизни: положение в обществе, прекрасный дом, лесть полоумных лизоблюдов, которые увиваются за ней...
– Возможно, ей этого недостаточно. У тебя есть власть – реальная власть, а это очень привлекает женщин. Может, она хочет уничтожить тебя, потому что знает, что никогда не получит такой власти, какой обладаешь ты.
– Возможно. Но думаю, что скорее всего она просто хочет вытянуть из меня каждый мой цент. Уверен, ее адвокат сказал ей, что если она сможет достать компрометирующие меня фотографии, я буду у нее на мушке. Она постарается их достать. Поэтому я должен быть тебе благодарен за то, что ты сообщаешь мне, что происходит.
– Мне не нравилось это с самого начала. – Элен села рядом с ним. – Но нужны были деньги, поэтому... – Она пожала плечами. – Я не горжусь собой, но мне понравилось, как в конечном счете все обернулось.
Она улыбнулась. Виктор обнял ее и поцеловал в щеку.
– Мне тоже. Вероятно, я единственный мужчина в Америке, чья жена платит его любовнице.
– Да. И разве это не прекрасно? – засмеялась Элен.
– Но мы должны прекратить этот фарс. Сначала я откладывал развод, потом Люсиль... Нужно было подумать о детях, но теперь они выросли и смогут воспринять все нормально, по крайней мере я на это надеюсь. Пришло время нам с Люсиль подвести черту. Я лишь надеюсь, что мы обойдемся «малой кровью»: видишь ли, дело в том, что она истратила все свои деньги, поэтому...
Дверь распахнулась, и вспышка фотоаппарата ослепила их.
– Прекрасно, мистер Декстер! Еще один снимок – улыбнитесь!
Вторая вспышка. Виктор выскочил из постели и бросился к двери, но двое мужчин уже бежали по коридору отеля к пожарной лестнице.
– Лучше надень штаны! – заорал один из них через плечо. Он слышал их издевательский хохот, пока те бежали вниз по лестнице.
Виктор вернулся в номер и закрыл дверь. Выглядел он ужасно. Элен плакала.
– Как это случилось? – спросила она сквозь слезы.
– Наверное, они следили за нами. Боже милостивый...
Он начал быстро одеваться.
– Ты подумал, что ты такой умный, так ведь? – спросила Люсиль с ноткой торжества в голосе. Их разговор происходил час спустя после сцены в отеле. Люсиль сидела в небольшом будуаре рядом со спальней на втором этаже дома на Пятой авеню.
– Ты и эта потаскушка актриса! Как будто я не догадалась об этом вчера, когда она сказала мне, что ничего не происходит и что ты – «идеальный джентльмен». Как будто ты что-то знаешь о том, что это такое – джентльменское поведение!
Он поглубже уселся в кресло:
– Хорошо, Люсиль. Ты получила то, что хотела. Только избавь меня от своего злорадства.
– Почему я должна избавлять тебя от чего-либо? А ты когда-нибудь щадил меня? Ты уничтожал меня годами со своей секретаршей. Ты украл мою долю в банке.
– Черт побери, я никогда ничего не крал у тебя! И вообще никогда ни у кого не крал...
– Заткнись! Теперь буду говорить я.
Виктор промолчал. Люсиль поднялась с шезлонга и закрыла дверь.
– Я знала, что рано или поздно ты будешь спать с ней, – произнесла она, прислонившись спиной к двери, – но только вчера вечером я поняла, какую игру ведет эта маленькая шлюха, когда берет деньги у меня и в то же время спит с тобой. Или, вернее сказать, вы оба вели эту небольшую игру. О, это так похоже на тебя, Виктор. Наверное, вы от души повеселились за мой счет! Но на этот раз вы промахнулись. Я вас перехитрила. Я сказала детективу, чтобы он не ждал звонка мисс Фицсиммонс, а начал следить за ней. И – пожалуйста! Мы раскрыли вашу грязную игру, я подчеркиваю: грязную! Сейчас, в силу очевидных причин, я не хочу использовать эти фотографии. Но я сделаю это, если ты, Виктор, не отдашь мне все, что я захочу. Это понятно?
Он кивнул. Люсиль снова уселась в шезлонг, вытянула ноги в шлепанцах и аккуратно расправила складки бледно-лилового пеньюара.
– Я хочу, – наконец начала она, – миллион долларов в год.
Он бросил на жену изумленный взгляд.
– И не говори мне, что ты не в состоянии заплатить столько. Преимущество этого отвратительного нового подоходного налога – единственное преимущество! – состоит в том, что он мешает мужьям утаивать то, что они имеют, от своих жен. За последние годы ты ужасно разбогател, Виктор, прими мои поздравления. – Она достала листок бумаги из кармашка пеньюара и глянула на него. – Ты состоишь в Совете директоров девяти крупных корпораций, в каждой из которых у тебя есть крупный пакет акций. Ты скупал недвижимость в Манхэттене и округе Вестчестер в течение ряда лет... – Она посмотрела на него. – Когда ты являешься президентом крупного банка, так легко найти источники финансирования! А вся внутренняя информация, которая доступна тебе на Уолл-стрит!
– Я все делал открыто и честно.
– Не сомневаюсь в этом. Ты честен по-своему, по крайней мере в бизнесе. Но дело в том, что ты очень богат. Мой адвокат оценивает твое состояние где-то между двадцатью и двадцатью пятью миллионами долларов. Поэтому ты можешь позволить себе платить мне по миллиону в год. Я могла бы попытаться вернуть свою долю в банке, но решила не делать этого. Ты часто говорил, что работаешь не покладая рук, а я умею только тратить деньги. И ты был прав. Так что продолжай работать, чтобы делать деньги. А я по-прежнему буду продолжать их тратить, потому что я так хорошо делаю это. Что скажешь?
Он ответил не сразу:
– Как мы решим с детьми?
– Мы можем договориться, чтобы они смогли проводить определенное время с каждым из нас. В этом вопросе я буду великодушна.
– Понятно. – Он встал, засунул руки в карманы. – Хорошо. Я соглашаюсь на твои условия.
– Я так и думала, что ты согласишься. Тебе тяжело?
Он задумался.
– Нет, – наконец ответил он. – Я думаю, что сейчас, после двадцати трех лет совместной жизни, все, что я чувствую, – это оцепенение. И, пожалуй, легкую грусть...
Он направился к двери.
– Виктор!
Он обернулся:
– Что?
– Ты меня ненавидишь?
– Конечно нет. Ты приводила меня в ярость, но я не мог ненавидеть тебя. Сейчас, когда все кончено, я чувствую к тебе жалость.
Она съежилась:
– Жалость? Но почему?
– Потому что, мне кажется, я знаю, что с тобой произойдет.
Он вышел из этой комнаты навсегда и закрыл за собой дверь. Люсиль глядела на дверь не отрываясь, пораженная тем, что ей внезапно захотелось, чтобы он вернулся.
Пока Виктор спускался по изящной винтовой лестнице с железными перилами, он подумал о детях: Лорна, вероятно, свыкнется с их разводом, она уже достаточно взрослая и уравновешенная девочка; Дрю, хоть и был самым младшим среди детей, тоже, наверное, привыкнет – он неуправляемый и немного хвастливый, но по натуре жесткий мальчик. Развод может на время выбить его из колеи, но он быстро приспособится к новой ситуации. Виктор очень гордился сыном, несмотря на то что проделка с моторной лодкой привела его в бешенство. Больше всего он надеялся на то, что когда-нибудь Дрю станет его преемником в банке, хотя у него хватало мудрости не давить на сына. Время само заставит Дрю повзрослеть.
Его беспокоила только Барбара. Самая застенчивая из всех его детей, казавшаяся такой счастливой в своем книжном мире, – как она среагирует на их развод? Он решил сообщить ей об этом немедленно и в самой мягкой форме.
Виктор нашел Барбару внизу в библиотеке. Когда он вошел в комнату, обшитую деревом, та подняла голову от письма, которое читала, и воскликнула:
– Я получила письмо от Морриса Дэвида! Он пишет так же смешно, как говорит, а какая у него орфография!
– Это не первое его письмо? – спросил Виктор, присаживаясь рядом с ней на софе.
– О нет, мы очень часто пишем друг другу. Он такой интересный... Ты ведь знаешь, я никогда особенно не интересовалась кинематографом, но он заставил меня увлечься им. Должно быть, это очень интересно – наблюдать за тем, как создается фильм.
– Ты хотела бы посмотреть на это?
– О да!
– Я бы тоже не возражал против этого. Я уже подумывал о том, чтобы отправиться в Калифорнию в следующем месяце. Хочешь поехать со мной?
Радость ее была неподдельной.
– Очень хочу!
– Тогда договорились.
– О, папочка, это чудесно! Я всегда хотела посмотреть Калифорнию. Знаешь, мне кажется, она где-то на другом конце земли, но на самом деле она не так уж далеко, правда? И ехать в поезде тоже очень интересно...
– Барбара! – прервал он ее. – Мне нужно серьезно поговорить с тобой.
Его тон встревожил девочку.
– Ты... не заболел, или еще что-нибудь?..
– Слава Богу, нет. Но я скажу тебе о том, что может отразиться на всех вас. Ты знаешь, что я очень люблю тебя и не хотел бы никогда причинить тебе боль. Но боюсь, то, что я скажу, может сделать тебе больно. – Он замолчал, потом взял ее за руку. – Мы с твоей мамой разводимся.
Она помрачнела, но это была ее единственная реакция.
– Ты знаешь, – продолжал он, – что мы ссорились все эти годы. Я ничего не скажу о твоей матери, потому что хочу, чтобы ты всегда любила ее. Но я хочу, чтобы ты любила меня тоже. Признаюсь, я во многом виноват.
– Ты имеешь в виду мисс Ломбардини? – спокойно спросила Барбара.
– Ну, конечно, и это тоже. Видишь ли, брак – странный институт, хотя человечество, похоже, не смогло придумать лучшего метода воспитания детей. Но брак не может быть успешным без доверия. Я потерял доверие твоей матери, в свою защиту могу добавить, что и она тоже утратила мое доверие. В любом случае то, что было когда-то прекрасным, стало безобразным, и сейчас, я думаю, самое лучшее для нас – расстаться. Простишь ли ты меня за то, что я был таким плохим отцом?
Она наклонилась и обняла его:
– Ты замечательный отец. И тебя не за что прощать, по крайней мере мне не за что тебя прощать. Что бы ты ни сделал, я всегда буду обожать тебя.
– Спасибо, – вымолвил он, потрясенный внезапно тем, что прошлое для него потеряно. – Ты не могла сказать мне более приятной вещи.
– Но это правда. Ну вот, ты начал плакать!..
Она достала из кармана его пиджака носовой платок и вытерла ему глаза.
– Мы, итальянцы, всегда плачем, если теряем что-либо или кого-либо, – сказал он, стараясь обратить все в шутку, и с грустью взглянул на дочь. – Когда-то я так любил ее. Не думаю, что смогу полюбить кого-нибудь так же, как я любил твою мать.
– О, папочка, – прошептала Барбара, – мне так жаль...
И она снова обняла его. Оба долго сидели рядышком на софе, наблюдая, как садится над Пятой авеню солнце.
ГЛАВА 25
Для капитана графа Эрнста фон Риттера из Вюртембергского горного батальона это зрелище было незабываемым: итальянский лейтенант сидел на земле, сотрясаясь от рыданий, окруженный своими солдатами, которые, побросав оружие, махали руками и кричали: «Eviva Germania! Eviva Germania![55]» Этот молодой немецкий офицер, пребывающий в состоянии эйфории от блестящей победы, одержанной немцами и австрийцами в этот октябрьский день 1917 года, не мог не почувствовать прилива жалости к своему поверженному итальянскому противнику. Итальянцы были разбиты наголову. Солдаты, похожие на этих, складывали свое оружие, обнимали своих врагов, иногда убивали своих офицеров, когда те пытались удержать их от сдачи в плен. Почти два года итальянские и австро-германские войска намертво стояли на участке фронта длиной в тридцать миль, простиравшемся на север и юг вдоль реки Изонцо в отдаленном приальпийском районе северо-восточной Италии. Произошло уже одиннадцать сражений; итальянцы то захватывали несколько миль в одном месте, то теряли их в другом. Шла борьба за территорию – совершенно бессмысленная для обеих сторон. А тем временем людские потери были громадными, если не сказать – ужасающими. Например, во время одного только десятого сражения, начавшегося в мае, итальянцы потеряли сто пятьдесят семь тысяч человек против семидесяти пяти тысяч с австрийской стороны. Это была не война, это была бойня. В одиннадцатом по счету сражении, произошедшем в прошлом месяце, итальянцы оттеснили противника примерно на пять миль вглубь, и вновь с обеих сторон были большие потери. Но эта, двенадцатая битва на реке Изонцо, которая впоследствии станет известна как «битва за Капоретто» – так называлась деревушка на берегу этой реки, – обернулась для итальянцев сокрушительным поражением.
Капитан фон Риттер, посланный вместе с немецким подкреплением на поддержку австрийцев после одиннадцатого сражения, узнал, что итальянцы, не желавшие сдаваться, бежали на восток к реке Пьяве. Если это сообщение было правдивым, оно означало, что австро-германские войска могут захватить Венецию.
Люди Риттера быстро окружили промокших от дождя итальянцев, а сам капитан прошлепал по раскисшей глине к итальянскому лейтенанту. В долине рокотала австро-германская артиллерия, эхо залпов разносилось по долине и затихало между холмами. В ответ изредка слышался треск итальянских пулеметов. Фон Риттер посмотрел на вражеского офицера в запачканной грязью •форме. Он заговорил на превосходном итальянском языке, который выучил еще ребенком, когда вместе с родителями провел зиму на Капри.
