Текст книги "Век"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

Он устало прикрыл ладонью глаза:

– Ты не можешь подождать еще несколько лет? Я найду какой-нибудь способ уговорить Люсиль...

– Нет, – тихо сказала Джулия, не могу. Я люблю тебя, но теперь я стала ненавидеть себя за то, что была твоей любовницей. Я собираюсь выйти замуж за Чезаре. Я хочу иметь собственную семью.

Виктор потерпел поражение и знал это. Он откинулся на стул и сидел мрачно уставившись на бокал с вином.

– Думаю, – сказала Джулия, – мне осталось лишь поблагодарить тебя за эти прекрасные шесть лет.

– Это я должен тебя благодарить.

– У тебя нет чувства обиды на меня?

Он взглянул на нее:

– Нет. Никакой обиды.

В нем не осталось вообще никаких чувств. Он был опустошен.

Неделю спустя из Рима пришла телеграмма, которая привела его в еще большее отчаяние. Телеграмму послала Сильвия. В ней говорилось, что Франко был сбит машиной на улице Дуе Мачелли и умер мгновенно.

Сейчас его переполняло горе. Его брат мертв, женщина, которую он любил, ушла от него, а жена превратилась во врага. Виктор заперся в спальне, сел на подоконник и уставился на Пятую авеню, охватываемый попеременно то яростью, то унылой апатией. Когда дочери попытались уговорить его выйти наружу, он наорал на них и велел убираться.

Лорна и Барбара слышали до этого, как он кричал на мать. Но никогда раньше он не повышал голоса на них.

На похоронах Франко присутствовали сотни людей. Многие пришли с тайным злорадством, но бедняков привела сюда настоящая скорбь. Для них он был тем, о ком Сильвия сказала: «Это был человек, который встал и сказал: «Посмотрите, как все прогнило». Сильвия знала его недостатки. Она знала о его любовницах. Знала, что он скомпрометировал свою газету «Либерта», чтобы расширить читательскую аудиторию; чтобы сделать социалистические идеи более доступными публике, он перемежал их историями о светских убийствах, вроде убийства графини Сант-Элиа. Она любила его со всеми его недостатками, вопреки им. Теперь его не стало. Во время траурной службы по обе стороны от нее сидели оба ее сына. Когда служба кончилась, Тони и Фаусто помогли ей сесть в лимузин. Все трое сидели молча, шофер повез их домой. Потом Сильвия сказала:

– Ваш отец был великим человеком. Никогда не забывайте об этом. И никогда не делайте того, что могло бы осквернить его память.

– Мой отец был убит, – с горечью в голосе сказал Фаусто.

– Мы не знаем этого...

– Мама, зато мы знаем! Это вовсе не несчастный случай. Мафия организовала убийство. Они убили его, потому что у него было достаточно мужества, чтобы открыто сказать, что Италия должна раздавить их. Какая мерзкая страна...

Мать крепко сжала его руку:

– Не говори так. Мой отец умер за Италию, то же сделал и твой отец, но по-другому. Забери свои слова обратно.

На лице Фаусто было написано отвращение. Лицо Сильвии было покрыто плотной черной вуалью, но глаза ее были сухи. Она заплачет, когда останется одна. Но на людях, во имя Франко, она не унизится до слез.

– Хорошо. Извини меня.

«Когда-нибудь, – подумал он, – когда-нибудь я отомщу за смерть отца».

В ту ночь Сильвия лежала одна в своей огромной кровати. Она глядела на балдахин над головой и вспоминала, как провела полжизни с человеком, которого боготворила. Она вспоминала, как неистово он любил ее, вспоминала его молодое тело, которое располнело с годами, его нежность, его храбрость.

Она вспоминала, и все ее тело ныло от одиночества.

– О, Франко, – прошептала она, – любовь моя...

Сильвия обхватила руками его подушку и зарыдала.

ЧАСТЬ IV

ЗДЕСЬ И ТАМ

1915—1917

ГЛАВА 22

Он представлял из себя почти комический стереотип заносчивого немецкого генерала, в островерхой каске, начищенных до блеска сапогах и с неизменным моноклем. Он расхаживал взад-вперед перед камином в крошечной французской гостинице и кричал на перепуганного молодого лейтенанта, съежившегося от страха. Генерал был так разгневан, что монокль то и дело выскакивал у него из глаза. В какой-то момент, когда он от ярости подпрыгнул, монокль упал на пол, и он раздавил его сапогом. Лейтенант все время украдкой встревоженно поглядывал на дверь кухни, откуда доносились отголоски еще одной битвы – на сей раз между хозяином гостиницы и его женой. Наконец шум в кухне достиг такого уровня, что генерал перестал кричать на лейтенанта и протопал к кухонной двери. Как только он открыл ее, в лицо ему влетел торт с кремом.

– Прекрасно! – вскричал Моррис Дэвид, двадцатисемилетний режиссер, он же сценарист, он же продюсер двухчасовой военной комедии «Побудка».

– Так, ребята, все свободны до завтра. Джо, помоги Чарли стереть торт с лица. Собираемся завтра в восемь часов утра и заканчиваем, хорошо?

Все это Моррис выпалил как из пулемета на своем английском с заметным акцентом идиша. Его съемочная группа из четырех человек начала устанавливать декорации для завтрашней сцены, а Моррис в течение нескольких минут препирался с молодым актером, играющим лейтенанта. Потом он спустился на первый этаж арендованного им аристократического дома на Восточной Четырнадцатой улице, где в бывшей кухне когда-то изысканного особняка будущий киномагнат устроил свой офис, в котором черт ногу мог сломать. На дворе был июнь 1915 года, в Европе уже год шла разрушительная война. Моррис решил, что военная комедия принесет большие деньги, и вложил все свои сбережения, а также прибыль от студии «Дэвид продакшн» в эту свою четвертую по счету картину. Высокий, худой, с вьющимися белокурыми волосами и довольно невзрачным лицом, которое тем не менее нравилось женщинам, бывший Мойше Давидофф проделал долгий путь, начавшийся когда-то в убогой квартире, снимаемой его семьей на Хестер-стрит. Прошло двадцать пять лет с тех пор, как он лежал, зажатый между двумя своими братьями, на кровати, дрожа от холода и мечтая о богатстве, в то время как в другом углу его усталые родители занимались любовью. Моррис продавал тряпье, апельсины, газеты, с каждым разом поднимаясь на дюйм выше, пока наконец, в двадцатилетнем возрасте, имея лишь зачатки образования, он не получил повышение – стал продавать чулки и затем обувь. Он стал снабжать обувью спортивные лиги. Его неуемная энергия и необыкновенное умение убедить несговорчивого клиента сделать покупку помогли ему стать коммивояжером в крупной обувной компании. В течение пяти лет он объездил Новую Англию, потом Средний Запад. Его ломаный английский язык забавлял янки и жителей Индианы, которые хотя и потешались над ним, но все же покупали его товар. Моррис стал знаменитостью в обувном деле и постепенно скопил кругленькую сумму в восемь тысяч долларов.

Его детская мечта стать богачом уже не казалась ему неосуществимой, но до этого было еще очень далеко. Ему показалось, что кино сократит путь к богатству. Сейчас его четвертый фильм был почти готов, и он уже планировал начать съемку пятого. Но здесь возникали проблемы.

Двадцать минут спустя, когда Нед Фарбер, его тридцатилетний оператор и помощник продюсера вошел в офис, Моррис вопил в телефонную трубку:

– Ты – гониф, шмук, чаззер[47]! Бог мой, да сам Дастин Фарнум получил только пять тысяч за «Женатого на индианке»! Почему ты думаешь, что этот актеришка, которого ты представляешь, стоит десяти тысяч? Десять? Не могу поверить своим глазам – десять? Я не заплатил бы ему десяти тысяч, даже если бы он ходил по воде, как Христос! Идите к черту со своими десятью тысячами! – Он швырнул телефонную трубку.

– Я понял тебя так, – сказал Нед, чей английский был несравнимо лучше, чем у Морриса, – что у нас нет звезды для «Нокаута»?

– Все агенты – гониф, – кипятился Моррис, – но этот!.. Пошел он к черту. Я достану себе звезду, о которой никто еще не слышал!

– Это будет не звезда, – возразил Нед, плюхаясь на ветхую софу, над которой поднялся клуб пыли. – Моррис, почему ты не уступишь? Вот уже три недели ты пытаешься заполучить знаменитость за пять тысяч, но из этого ничего не выйдет. Агенты знают, что мы делаем деньги, и хотят, чтобы их актёрам достался кусок пирога. Поэтому заплати десять тысяч.

– Как? Как я могу заплатить десять тысяч, когда вся смета на картину – тридцать пять тысяч? Ты можешь мне объяснить, откуда взять деньги, когда истрачен последний цент? Ты думаешь, что я – монетный двор США и могу печатать деньги?

– Ты когда-нибудь слышал о банках?

– Не говори мне о банках. Все банкиры – не евреи. Они нас, евреев, ненавидят. Какой банк ссудит мне деньги? Объясни мне, пожалуйста.

– Я говорил тебе – Виктор Декстер...

– Ты думаешь, я смог бы доверять итальяшкам? Гои[48] плохи, но итальяшки...

– Но он один из нас, Моррис! Он иммигрант. Ты можешь выслушать меня?

Моррис откинулся на спинку стула:

– Я слушаю.

– Я говорил тебе, что мой двоюродный брат – кассир в «Декстер-банке»...

– А зачем итальяшке нанимать еврея? Объясни, пожалуйста.

– Этому мистеру Декстеру нравятся все, кто бывает в его банке, – итальянцы, неевреи, евреи... Ему нужны деньги всех их...

– Он ведет себя как еврей.

– Но он нееврей. Как бы то ни было, мой двоюродный брат ухаживал за секретаршей мистера Декстера, мисс Касати, и она сказала ему, что Декстер любит театр и вкладывает деньги в постановку пьес.

– Я же не ставлю пьес. Я делаю фильмы.

– Пьесы, фильмы – все это шоу-бизнес! Думаю, Декстер выслушает тебя. Полагаю, тебе следует поехать и поговорить с ним. Если мы должны заплатить десять тысяч за знаменитость, заплати десять тысяч, а нужные тебе пять тысяч займи у банка.

– Мне не нравятся банки. Все банкиры – гониф.

– Моррис, для тебя весь мир – гониф!

– Тебе нечего больше сказать? – Моррис помолчал мгновение, потом пожал плечами. – Хорошо, я поговорю с ним. Спорим на кольцо, что он не пустит меня на порог своего офиса?

– Спорим.

– Так вы хотите написать книгу обо мне? – спросил Виктор, разглядывая привлекательную брюнетку в светло-зеленом платье, сидевшую напротив него за столом. – Почему вы хотите это сделать?

– Потому что вы – известная личность, могущественный банкир, а американцы питают интерес к своим деловым лидерам. Надеюсь, у вас нет предрассудков в отношении женщин-журналистов?

– Нет. Одна из моих дочерей хочет стать писательницей.

– Это, наверное, Барбара, – заметила Элен Фицсиммонс, – та, что учится в Вассаре.

– Вы неплохо сделали домашнее задание. Но я не уверен, хочу ли я, чтобы обо мне написали книгу. Она будет комплиментарной?

– А почему бы и нет?

– В последнее время о банкирах пишут очень много плохого.

– Очевидно, вы имеете в виду мистера Моргана. А вы не думаете, что он это заслужил? Что он сосредоточил в своих руках слишком большую экономическую власть?

– Как бывший конкурент мистера Моргана, я бы ответил – да. У него слишком много власти. С другой стороны, я восхищен им. Это была цельная натура.

– Вы одобряете федеральную резервную систему?

– Да, мисс Фицсиммонс, вижу, у вас много вопросов. К сожалению, я ограничен во времени, поэтому не знаю, как я могу быть полезен вам.

– Я понимаю, что не должна отрывать вас от бизнеса, мистер Декстер, но я надеюсь, что смогу взять у вас несколько интервью, предположим, во время уик-эндов?

Декстеру понравилась эта дерзкая молодая женщина, казавшаяся такой уверенной в себе, его привлекала также идея стать героем книги. Но он предпочел бы, чтобы мисс Фицсиммонс не была бы такой хорошенькой. Потому что если он пригласит ее в Сандс-пойнт, где он купил три года назад дом, Люсиль может заподозрить, что он сделал это не только из-за книги. Хотя, с другой стороны, там будут Люсиль и Лорна, а когда на следующей неделе закончатся занятия, то Дрю и Барбара тоже приедут туда, так что для подозрений не будет никаких оснований.

– Хорошо, – согласился он, – как вы посмотрите на то, чтобы приехать к нам в гости в Сандс-пойнт на два-три уик-энда? Вы не очень утомите меня разговорами?

Она улыбнулась:

– Я надеялась, что вы пригласите меня. Мне бы очень хотелось этого. Кроме того, если говорить честно, уехать из города на уик-энд – не такой уж тяжкий труд. Как насчет ближайшего уик-энда? Не хочу казаться назойливой, но чем раньше я начну писать книгу, тем быстрее я ее закончу, и поверьте мне, мистер Декстер, я знаю, как потрачу деньги за нее.

– Хорошо. Приезжайте на этот уик-энд. Если вы сядете в поезд, отходящий в субботу в девять двадцать утра от Пенсильванского вокзала, мой шофер встретит вас на станции. Привезите с собой одежду для прогулки на яхте. Погода сейчас хорошая, я покатаю вас под парусом.

– Все звучит так заманчиво. Но у меня есть время задать вам еще несколько вопросов?

– Конечно.

– Вы один из выдающихся американских граждан итальянского происхождения. Вы основали кафедру истории Италии в Гарварде в память о вашем умершем брате. Вы также основали на свои средства Фонд имени Франко Спада, выплачивающий стипендии студентам итальянского происхождения. Кроме того, вы председатель итало-американского общества. В прошлом месяце Италия объявила войну Австрии и Германии. Кому бы вы отдали свои симпатии, если Италия сделала бы по-другому, иными словами – осталась бы союзницей Германии?

– Естественно, мне бы это понравилось, но в данной ситуации, думаю, Италия уже сделала ошибку. Мне кажется, она должна была сделать все возможное, чтобы не ввязываться в войну, она мало что выиграет от нее, зато многое потеряет.

– Но так как Италия уже воюет, надеетесь ли вы, что Америка тоже вступит в войну?

– Абсолютно нет. Америка должна держаться в стороне, эта война не имеет к нам никакого отношения!

– Но вы же считаете, что Германии должно быть нанесено поражение?

– Конечно. Но не нами. Президент Вильсон может быть хорошим профессором в Принстоне, но если он ввяжется в эту войну, история проклянет его.

– В таком случае вы изоляционист?

– Я пацифист. Война приносит лишь смерть.

Она быстро сделала несколько пометок в маленькой записной книжке, потом положила ее в сумочку и встала.

– У меня осталось еще много вопросов на субботу, – сказала она.

– Надеюсь, мои ответы будут разумными. – Он поднялся, чтобы проводить ее до двери. – Как называются ваши предыдущие книги? Я хочу прочитать их.

– О, не надо! Они были ужасными! Два романа, потерпевшие полнейший провал. Мне будет стыдно, если я позволю вам прочитать их.

Виктор смутился:

– Но у вас есть издатель для этой книги? Мне показалось, вы упомянули «Харпер бразерс»?

– Да, но мои романы были опубликованы не там. Что же, большое спасибо, мистер Декстер. До встречи в субботу.

Она пожала ему руку и, ослепительно улыбнувшись, вышла из офиса. Виктор на момент задумался, потом вернулся к столу и нажал на кнопку внутренней связи:

– Мисс Касати, зайдите ко мне.

Когда секретарша вошла, он сказал ей:

– Соедините меня с президентом «Харпер бразерс».

– Хорошо, мистер Декстер. Да, кстати, мистер Моррис Дэвид хочет видеть вас.

Спустя десять минут Моррис уже был в кресле, которое было согрето недавно сидевшей в нем мисс Элен Фицсиммонс, и следил за Виктором подозрительно, будто боялся, что банкир может его укусить.

– Я хочу занять у вас пять тысяч долларов, – сказал он.

– Понятно. Для чего?

На мгновение Моррис смешался, потом вскочил с кресла.

– Мне не нужно было приходить сюда, – пробормотал он, – это пустая трата времени... Благодарю вас, мистер Декстер, рад был познакомиться с вами. До свидания.

Он был уже у двери, когда Виктор окликнул его:

– Подождите! Может, вы скажете мне...

– Это комедия в пяти частях! – воскликнул Моррис, повернув обратно. – Пять частей! Никто не снимал такой длинной комедии, и вы, конечно, скажете мне, что я месшуге! А мне это нужно?

– Что значит месшуге?

– Сумасшедший! А мне не нужно, чтобы вы меня так называли. Я совершенно в здравом уме! Я знаю, что этот фильм принесет миллионы, но вы не верите мне, я это вижу. Все банкиры одинаковы: нет воображения, нет чутцпах[49]. Единственное, что вы все умеете повторять, это – нет!

– Я не могу сказать ни нет, ни да, пока не узнаю хоть что-нибудь о вашем проекте. Если вы сможете убедить меня, что ваша картина принесет миллионный доход, я буду заинтересован. В конце концов, киноиндустрия – это пятая по размерам индустрия в Америке. Так почему бы мне не заинтересоваться? Может, вы присядете и мы побеседуем с вами?

Моррис пристально смотрел на него:

– Они сказали мне, что вы итальянец. Но вы разговариваете не как итальянец. И выглядите иначе.

– Тем не менее я итальянец.

– Ха! Хотел бы я говорить по-английски так, как вы! Ведь вы же не думаете, что мое настоящее имя Моррис Дэвид, так ведь? Вы думаете, что я еврей?

– Да, я не принял бы вас за ирландца, это точно.

Моррис засмеялся.

– Я изменил свое имя. – Он направился к креслу. – Мое настоящее имя – Мойше Давидофф, мои родители – выходцы из России. А вы сменили свое имя? Наверное, да. Декстер – не итальянское имя.

– Мое настоящее имя – Витторио Спада.

– Вот это звучит по-итальянски. Мы оба изменили свои имена, значит, у нас есть что-то общее, правда? Так, может быть, вы думаете, что я месшуге? Как по-итальянски будет «сумасшедший»?

– Паццо.

– Паццо? М-м-м, неплохо. Передает смысл так же, как месшуге. Ладно, вы не считайте меня паццо. – Он снова уселся в кресло. – Так что вы хотите узнать?

– Как называется эта комедия в пяти частях?

– «Нокаут». Я расскажу вам сюжет: вы будете смеяться до колик в животе. Так вот, героиня, Крошка Мэри, красивая шикса[50], вся в белокурых красивых локонах, работает на швейной фабрике, понимаете меня? И ее босс начинает приставать к ней, но она мейделе[51] и говорит ему: «Нет». Тогда ее босс – этот момзер, тейвель[52] и путц...

– Что-что? Что такое путц?

– Мужской орган.

– Ого!

– Одним словом, он обвиняет ее в том, что она обокрала компанию, что является гроссе лигент[53], и девица так боится попасть в тюрьму, что забирает все свои сбережения и покупает билет на поезд в Калифорнию. В поезде она встречает симпатичного парня, который говорит, что он боксер, но на самом деле он шмейклер...

– Переведите, пожалуйста.

– Это... – Моррис беспомощно замахал руками, – что-то вроде карточного шулера.

– Профессиональный жулик?

– Точно! Ну, как бы то ни было, он нравится Крошке Мэри, она доверяет ему, но он крадет у нее все оставшиеся деньги и слезает с поезда в Огайо. Ей тоже приходится сойти, потому что у нее ничего не осталось.

Он остановился, чтобы перевести дух, и снова принялся пересказывать сюжет, который был так напичкан недоразумениями, смешными падениями, жульническими трюками и вывертами, что Виктор оставил все попытки уловить хоть какой-нибудь смысл и просто слушал.

Наконец Моррис дошел до кульминационного пункта своего рассказа: Крошка Мэри вызывает этого жулика на поединок и делает тому нокаут!

– Вам не нравится? А потом оказывается, что они по-настоящему любят друг друга, и они женятся и живут долго и счастливо, экран гаснет, конец. Разве это не может принести деньги?

Виктор осторожно кашлянул:

– Что ж, в этом несомненно есть... размах...

– Вам не понравилось? Вы даже не смеялись.

– Мне трудно представить это на экране... Если я не ошибаюсь, вы – автор сценария?

– Я все – сценарист, режиссер, продюсер, торговец. Я никому не позволю испортить мою картину. Мои картины несут на себе отпечаток гения Морриса Дэвида!

– Гм-м-м.

– Если бы у меня была звезда на главную роль, я мог бы продать право на показ в одной только Новой Англии за двадцать тысяч долларов. А в Огайо, Пенсильвании, Индиане и Мичигане – за пять тысяч долларов в каждом из штатов. Я знаю тот район, я продавал там обувь.

– Фильмы – это не обувь.

– Это все одно и то же! Фильмы, обувь, корсеты... Нужно только знать, как продать, а я продавать умею. – Он помолчал. – Но вам я не смогу продать, так ведь?

– Мне бы хотелось иметь копию сметы, а также посмотреть один из ваших предыдущих фильмов...

– «Салат без приправы» идет сейчас в кинотеатре «Фэрфакс» на пересечении Пятой улицы и Третьей авеню.

Виктор сделал у себя пометку.

– Я бы хотел предложить изменить сюжет.

– Все всегда хотят изменить сюжет!

– Вместо того чтобы ссаживать Крошку Мэри и жулика с поезда в Огайо, отправьте их вместе в Калифорнию. Таким образом вы сможете снять свой фильм в Калифорнии. Я слышал, вся кинопромышленность переезжает туда, чтобы избежать фонда Эдисона.

Моррис застонал:

– Как будто я этого не хочу! Но для этого нужны большие деньги...

– Сколько?

– Не знаю, может, пять тысяч... Я хотел бы перевезти туда свою группу и все оборудование, там ведь все еще не налажено... Может быть, десять тысяч...

– Вы думаете, это стоит сделать?

– Конечно, если у меня будут деньги. К тому же климат там получше.

– Внесите эти расходы в смету и приходите ко мне завтра утром. А я пока посмотрю вашу картину.

– Она вам понравится! – воскликнул Моррис, вставая. – Вы будете так хохотать, что упадете со стула.

Во второй половине дня Виктор взял такси, чтобы поехать в «Фэрфакс», подозревая, что лимузин с шофером будет не самым разумным видом транспорта для поездки в Нижний Ист-энд.

Он надеялся, что фильм будет хорошим, потому что ему понравился Моррис Дэвид и заинтриговала идея приобщиться к киноиндустрии. Когда-то «Фэрфакс» был дешевым концертным залом, но в прошлом году владелец поднял его статус до кинотеатра, правда, цена билета оставалась прежней – пять центов.

«Салат без приправы» шел в паре с вестерном «Алая маска».

Трое ребят в грязных кепках разглядывали кадры из фильмов на афише, решая, стоит ли покупать билеты. Виктор подошел к ним.

– Хотите посмотреть фильм? – спросил он.

– Мы хотим пойти на вестерн, – ответил один из парней.

– Давайте договоримся. Я куплю для вас билеты, если вы посмотрите оба фильма, а потом скажете, что думаете о них.

Мальчишки просияли:

– Вот это да! Мы согласны!

Виктор купил им билеты, но он уже не нуждался в их мнении. Через десять минут после того как он начал смотреть «Салат без приправы», он уже хохотал.

Моррис Дэвид, может, и был сумасшедшим, но картины у него были забавные.

ГЛАВА 23

Большой белый дом, стоявший на скалах пролива Лонгайленд, был результатом попытки Виктора заполнить пустоту, образовавшуюся в его жизни после того, как он потерял Джулию Ломбардини. Ему нужно было что-то, что могло бы отвлечь от мыслей о своем горе, и этот дом с колоннами, с его восемнадцатью просторными, наполненными светом комнатами, с теннисным кортом и бассейном, с садом площадью в двенадцать акров и великолепным видом на скалы пролива в немалой степени помог ему в этом. Дом был также чем-то вроде взятки Люсиль. Многолетняя любовная связь заставляла Виктора чувствовать себя виноватым, и он понимал, что, каковы бы ни были его доводы, Люсиль оставалась права: в глазах общественности он был виноват. Он также остро осознавал, что это отразилось на детях, которым приходилось не только терпеть трения между родителями, но и переживать по поводу таинственной «другой женщины» в жизни отца, о которой они, безусловно, слышали. Виктор рассчитывал, что, купив загородный дом, он сможет восстановить мир в семье, и был прав. Дети были в восторге от этого дома, так же как и Люсиль. Дом был гораздо удобнее их коттеджа в округе Датчесс, к тому же пролив увеличивал его привлекательность. Более того, нью-йоркцы из светского общества открывали для себя Северное побережье, что было по душе Люсиль, которой всегда нравилось быть там, где кипит светская жизнь.

В следующую субботу во второй половине дня Лорна раскачивалась в гамаке около дома, потягивая чай со льдом. Внезапно она спросила у матери:

– Кто эта женщина на яхте с папой?

– Мисс Фицсиммонс, – ответила Люсиль. – Она пишет книгу о твоем отце.

– Правда? Как интересно!

– Да, действительно интересно.

Люсиль посмотрела на пролив, где в ста футах от берега яхта Виктора «Сан-Себастьяно», длиной в сорок футов, поворачивала на другой галс.

* * *

– Ваша дочь очень красива, – сказала Элен Фицсиммонс, откидываясь на белые полотняные подушки. Виктор сидел за штурвалом.

– Спасибо.

– Сколько ей лет?

– В августе будет двадцать.

– Следовательно, она Лев. А вы Дева, это означает, что вы умеете обращаться с деньгами.

– Банкиру это пригодится. А теперь, мисс Фицсиммонс, скажите, как ваше имя?

– Простите?

– Я звонил в «Харперс бразерс». Они никогда не слыхали о вас.

Она пристально посмотрела на него, потом рассмеялась. Виктор удивленно сказал:

– Не вижу в этом ничего смешного.

– А я вижу. О Господи, я попалась. Видите ли, меня никогда не печатали, а когда вас не печатают, невозможно найти издателя, который заинтересовался бы книгой, еще не написанной вами. Но я знала: если приду к вам, не имея издателя, вы просто не станете со мной разговаривать. Поэтому я солгала. Я решила, что назову «Харперс бразерс». Наверное, вы очень сердитесь на меня? – Она взъерошила волосы и улыбнулась.

– Кажется, из вас скорее выйдет романист, нежели биограф.

– Но я пробовала писать романы, и никогда они у меня не получались. Пожалуйста, мистер Декстер, я на самом деле напишу хорошую книгу о вас. Вы будете сотрудничать со мной?

– Ну, я думаю, что если даже и не буду сотрудничать, вы все равно ее напишете. Но считаю, что впредь вам лучше говорить правду при общении со мной. Кстати, меня зовут Виктор. А сейчас я меняю курс.

– Что это значит?

– Это значит – пригнитесь!

Она опустила голову, и гик просвистел над ней.

* * *

Погода стояла идиллическая, ужин был подан на переднюю террасу, выходящую на пролив. Стол, на котором стояли керосиновые лампы «Молния», был накрыт на четверых. Элен сидела напротив Лорны, а Виктор – напротив Люсиль. Когда подали десерт, Люсиль, выглядевшая прелестно в белом летнем платье, обратилась к Элен:

– Итак, что вы узнали к настоящему моменту от моего мужа?

– О, очень много. «Декстер-банк» имеет тридцать три филиала, две тысячи триста служащих, его активы составляют примерно один миллиард долларов, он занимает восемнадцатое место среди крупнейших банков Америки и вкладывает деньги во все, начиная от сталелитейных заводов и кончая компанией по производству пеленок. Виктор вложил деньги даже в кинокомпанию.

– Ах, эта магическая сила денег! – воскликнула Люсиль. – Деньги и власть! Это главное в жизни. Но я не представляю, зачем вам нужно приводить столько статистических данных в книге. Ведь людей прежде всего интересует то, как другие люди приобретают деньги и власть. Мой муж об этом вам рассказал?

– Еще нет.

– Вы должны спросить его. Или ты, Виктор, сам расскажешь? Например, о том, как ты надавил на меня, чтобы я продала тебе свою долю в банке?..

Наступившую тишину прерывали лишь стрекотанье сверчков да ленивый шум прибоя на скалах.

– Возможно, – продолжала Люсиль, улыбаясь, – слово «надавил» не совсем подходит, как ты думаешь? Может быть, «выманил» – более подходящее слово. Мисс Фицсиммонс, вы не должны поддаваться внешнему обаянию моего мужа. Он достаточно ловкий и очень хитрый человек. Но, с другой стороны, если бы он не был таким, как бы он приобрел столько денег и власти? Я ведь права?

Лорна удивленно взглянула на мать:

– Мама, как ты можешь говорить такие вещи в присутствии постороннего человека?

– Но, дорогая моя, мисс Фицсиммонс – не посторонняя, раз она пишет книгу о твоем отце. И мы ведь хотим, чтобы эта книга была правдивой, не так ли? Сомневаюсь, что твой отец расскажет правду. Или ты расскажешь, Виктор?

Виктор хладнокровно продолжал жевать:

– Мне нет необходимости говорить что-либо, так как ты все говоришь за меня.

Люсиль повернулась к Элен:

– Банкиры считаются столпами общества. Но это, конечно, миф. У нас в Америке много мифов, но меня, как жену банкира, особенно забавлял именно этот миф.

Лорна встала:

– Извините. Я иду спать.

Она вошла в дом. Люсиль проводила ее взглядом и снова обратилась к Элен:

– Лорна обожает своего отца и не любит, когда я говорю нелестные вещи о нем. Считается, что жена должна поддерживать мужа, – вот еще один прекрасный американский миф, но я считаю, что гораздо важнее говорить правду. Конечно... – она взглянула на Виктора, – если муж верен жене, она может поддерживать его. Ты не согласен со мной, дорогой?

Виктор положил ложку на стол:

– Так как ты, видимо, полна решимости поставить в неловкое положение и меня, и нашу гостью, позволь мне напомнить тебе, что в течение многих лет я старался быть хорошим мужем. Не идеальным, допускаю это, но хорошим. А ты была идеальной женой?

– Достаточно идеальной, – ответила та, поднимаясь из-за стола. – Что ж, вечер чудесный, и я подумала, не прогуляться ли мне по берегу. Кто-нибудь составит мне компанию?

– Нет, спасибо, – ответила Элен.

– А ты, Виктор? Мы могли бы погулять, держась за руки, в лунном свете, это было бы так романтично.

– У меня не очень романтическое настроение.

Люсиль засмеялась:

– С чего бы это? Ну что ж, пока!

Она сошла с террасы и направилась к проливу. Когда Люсиль уже не могла слышать ее, Элен сказала тихо:

– Она ненавидит вас, правда?

– Да, – ответил Виктор. – Но обычно она не показывает это так открыто.

Он положил салфетку на стол. А про себя подумал, не начала ли Люсиль новую кампанию в их долгой семейной войне.

Трое мальчиков в плавках тихо скользнули в воду с темного пирса. Проплыли под дверцами лодочного сарая и вынырнули рядом с моторной лодкой, обшитой полированным красным деревом.

– Черт побери, какая красавица! – прошептал шестнадцатилетний Гарри Стивенс.

– Ты уверен, что умеешь управлять ею? – спросил Билл Лэйтон.

– Она похожа на Тин Лиззи, только плавает, – бросил в ответ пятнадцатилетний Дрю Декстер. – Ладно, пошли.

Он вылез из воды и вскарабкался на корму моторки.

– Ребята, вы открываете двери сарая, – шепнул он, – а потом мы тихонечко выгребем на этой крошке из бухты.

– Если старик Честер застукает нас, придется заплатить ему уйму денег, – сказал Гарри.

– Пошел он! Кроме того, он не застукает нас. Шевелись с дверьми побыстрее.

– Ха! Мы делаем всю работу!

– Но кто-то же должен выруливать!

– Ну тебя к черту, Дрю. Ты всегда делаешь легкую работу.

– Это потому, что я среди вас самый умный.

– Кто бы говорил!

Гарри и Билл влезли на причал и открыли дверцы сарая. Потом толкнули моторку в направлении бухты, запрыгнув на корму. Лодка скользнула от причала. Вода в проливе Лонг-айленд, открывшемся после выхода из бухты, соблазнительно мерцала, залитая серебристым светом летнего месяца.

– Надо было нам выбрать безлунную ночь, – прошептал Гарри. – Если он выглянет из окна, мы пропали.

– Он спит, – сказал Дрю. – Господи, ты слишком нервничаешь. Давайте беритесь за весла, а потом я запущу мотор.

– Это значит, мы будем грести, а ты – возиться с мотором?

– Верно, – ухмыльнулся Дрю. Он был мужским вариантом своей матери, унаследовав ее привлекательность.

– Вот дерьмо!

Двое ребят вытащили весла из весельного рундука и начали грести, а Дрю забрался на сиденье рулевого. Он осмотрел панель управления.