Текст книги "Век"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

Жилище дона Джанмарии сияло чистотой, как и большинство домов в Сан-Себастьяно, потому что сицилийцы, вопреки своей репутации за границей, отличались чистоплотностью. Кроме того, соседка падре, старая донна Беллония, в чьи обязанности входила уборка церкви и дома священника, надеясь на особую милость Божью, с повышенным рвением наводила у падре порядок.

Франко посмотрел на выцветшую фотографию Папы Пия IX, висевшую на стене.

– Так это и есть Папа Римский? – спросил он по обыкновению тихо. Дону Джанмарии не нравился ни тихий голос Франко, ни его спокойная манера говорить. Это было не по-сицилийски, но ведь парень и не был сицилийцем, не так ли? Конечно, его отец родился здесь, на острове, но мать, ведьма, приехала сюда с проклятого Севера, по слухам, из какой-то тосканской деревни, хотя сама ведьма никогда не рассказывала о своем происхождении. Оно и понятно: как говорили падре, на Севере односельчане чуть не забили ее до смерти камнями за то, что она сглазила своего двоюродного брата. И вот теперь незаконный сын этой ведьмы смотрит на бывшего Папу! Конечно, дон Джанмария не так уж верил в сглаз и другие предрассудки, к тому же он считал глупостью убеждение, будто Франко Спада, сын ведьмы и шлюхи, приехавшей с Севера, не мог не унаследовать натуру порочной матери. Тем не менее священнику не понравилось, как Франко взглянул на портрет Пия IX.

– Это бывший Папа, – сказал падре раздраженно. – Нового святого отца зовут Лев XIII. Если бы ты ходил в церковь, то знал бы это. Что тебе нужно?

Франко повернулся к толстяку священнику с легкой улыбкой на чисто выбритом лице. «Ну и кожа, – подумал дон Джанмария, – ни у одного сицилийца нет такой! Это кожа матери-северянки, шлюхи...»

– Я хочу сделать церкви подарок.

Франко вытащил из кармана золотые часы и, подняв их за цепочку, держал, слегка раскачивая. На филигранной крышке часов заиграли отблески огня. Дон Джанмария подошел и протянул руку. Франко положил часы ему на ладонь. Осмотрев их, священник с подозрением взглянул на молодого человека.

– Откуда у тебя это? – спросил падре, понизив голос.

Франко промолчал, пожав плечами.

– Ты наверняка украл эти часы, – продолжал священник, – ведь они стоят не меньше тысячи лир. Церковь не принимает таких подарков.

– Тогда возьмите их себе.

Священник на секунду задумался, потом подошел к столу и положил часы в один из ящиков. Задвинув его, падре повернулся к Франко.

– Что тебе нужно? – снова спросил дон Джанмария, только на этот раз вопрос прозвучал намного дружелюбнее.

– Я хочу, чтобы вы присмотрели за моим братом, если со мной что-то случится.

– Витторио? Но ведь у него есть работа, не так ли? Разве он не прислуживает на вилле?

– Да, если это можно назвать работой. Но Витторио слишком юн, а нас с ним здесь так ненавидят...

– Это не так, сын мой, – ответил дон Джанмария елейным голосом.

– Дерьмо, – спокойно, без всяких эмоций произнес девятнадцатилетний садовник. – Нас ненавидят здесь потому, что эти кретины в Сан-Себастьяно считают ведьмой нашу мать-шлюху.

– Давай обратимся к фактам, Франко, – сказал священник, выдвигая из-за Библии графин со стаканом. – Лично я не верю в эти россказни, но, с другой стороны, доподлинно известно, что она приворожила твоего отца. Выпьешь стаканчик вина?

Франко позабавила перемена, происшедшая с доном Джанмарией после подношения. Продажность церкви на Сицилии ни для кого не была секретом: некоторые священники потеряли совесть до такой степени, что, не получив «подарка», отказывались от совершения таинств. Однако при всей трагичности этого обстоятельства беззастенчивое взяточничество дона Джанмарии выглядело комично.

– Нет, благодарю вас, падре. Вы правы, моя мать действительно околдовала отца своей красотой. Все дело в том, что после их смерти односельчане перенесли свою ненависть на меня с братом. С рождения я боролся против этой ненависти, однако теперь мне безразлична моя собственная судьба. Но Витторио... Если со мной что-нибудь случится, ему нужна будет помощь. А кто сможет помочь мальчику лучше нашего дорогого приходского священника?

Сарказм Франко не ускользнул от внимания дона Джанмарии. Священник наполнил стакан алькамо, закрыл графинчик, поднял стакан и отхлебнул из него.

– Конечно, я пригляжу за Витторио, сын мой. Но что может с тобой случиться? Ты молод и силен, – сказал падре и, поколебавшись, спросил: – Разве ты попал в беду?

– Нет, но скоро, может быть, попаду. – С этими словами молодой человек повернулся и направился к выходу.

Дон Джанмария стоял у огня, наблюдая, как молодой человек закрывает за собой дверь. «Странная птица этот Франко, – думал падре, – очень странная, но до чего же хороши часы». Он прикончил стаканчик, снова наполнил его и подошел к столу. Достав часы из ящика, дон Джанмария поднес их к глазам и залюбовался золотым корпусом.

– Хороши, – пробормотал он себе под нос.

«Интересно, что у Франко на уме?» Эта мысль не выходила у падре из головы.

Князь дель Аква был самым богатым сицилийцем. Он владел и Сан-Себастьяно, и лимонными, апельсиновыми и оливковыми рощами вокруг этого селения, обеспечивавшими работой большую часть обитателей Сан-Себастьяно. Князю принадлежали также дворец на площади Марина в Палермо, летняя вилла в соседней Багерии и еще один дворец в Риме. В пятидесятых годах, будучи представителем короля обеих Сицилий Бурбона в Париже, Джанкарло дель Аква играл на бирже и сделал состояние на акциях железнодорожных компаний. В 1860 году Гарибальди изгнал Бурбонов из Палермо и Неаполя, и Италия объединилась под властью пьемонтского монарха Виктора Эммануила II. Сначала князь, человек, недолюбливавший перемены, был против Risorgimento[4], но когда стало ясно, что новый порядок установился надолго, князь, быстро изменив позицию, выступил в его поддержку, и Виктор Эммануил, нуждавшийся в содействии со стороны сицилийской знати и особенно такого могущественного человека, как брат кардинала, князь дель Аква, удостоил Джанкарло нескольких важных дипломатических постов.

Два года назад, в 1878 году, первый король объединенной Италии скончался. По иронии судьбы, как считали некоторые, в том же году умер и злейший враг Виктора Эммануила – Папа Пий IX, добровольный узник Ватикана, оказавшийся в «плену» восемь лет назад, когда Рим вошел в состав итальянского государства. Всего за каких-то несколько лет подвластная Папе территория, занимавшая всю среднюю Италию, сократилась до ста четырех акров, составлявших площадь Ватикана. Даже Квиринальский дворец, папская резиденция, был отнят Савоями[5], когда столицу перенесли из Турина в Рим. В Квиринале поселились новый монарх – Умберто I, седоусые портреты которого впоследствии украсили миллионы жестянок с оливковым маслом, и красавица королева, фанатичная Маргерита.

Именно в Квиринальском дворце Джанкарло впервые встретил Сильвию Тосканелли. Первая княгиня дель Аква умерла в 1870 году. Она подарила князю двоих детей: молодого герцога Марсальского, прожигавшего жизнь в Париже, и дочь Фелицию, которая вышла замуж за графа Неаполитанского. В близких ко двору кругах поговаривали, что князь никогда не женится во второй раз. Не то чтобы он не мог оправиться после потери жены, просто он казался холодным и, что совсем не свойственно сицилийцам, почти равнодушным к противоположному полу человеком. Однако представленный Сильвии на балу в Квиринале князь опроверг этот слух, вызвав в обществе сенсацию. После смерти в 1859 году горячо любимого отца осиротевшая Сильвия влачила жалкое существование. Все, что досталось ей в наследство, ушло за долги. Для их уплаты пришлось продать дворец во Флоренции и виллу во Фьезоле. Лишившаяся родителей и крова, Сильвия вернулась в тесный мирок монастыря к матери Умбертине и другим монахиням. В 1871 году, когда девушке было почти девятнадцать лет, тетка по матери забрала ее из монастыря в Милан, где родственники принялись подыскивать юной красавице подходящего мужа. Такого человека, идеальную пару, по мнению родни, Сильвия встретила во время поездки в Рим.

Джанкарло влюбился в нее почти сразу, с первого взгляда, страстно ухаживал за ней около месяца, затем сделал предложение. Сильвия, не знавшая, что такое любовь, не питала к этому высокому, суховатому человеку, по возрасту годившемуся ей в отцы, никаких нежных чувств. Он даже не особенно ей нравился. Но он был умен, начитан, известен в свете и богат. Он мог проследить свое происхождение до эпохи Римской империи, вплоть до некоего Гая Публия Селевка, которому император Траян[6] пожаловал имение на Сицилии в награду за военные победы в Парфии. На фоне такой родословной, которая, кстати, отнюдь не была редкостью среди сицилийской знати, даже Тосканелли выглядели выскочками. Родственники Сильвии заставили ее принять предложение князя. Она чувствовала, что совершает ошибку, но, оказавшись в буквальном смысле без гроша, не могла противиться давлению со стороны семьи.

Свадьба состоялась в конце 1872 года. Проведя первую брачную ночь в слезах, Сильвия решила извлечь из своего несчастливого брака максимум пользы. Кроме того, должен же был кто-то тратить все эти деньги!

Сильвия считала испорченным день без утренней прогулки верхом, поэтому по возвращении на виллу дель Аква на следующее утро она, как обычно, спустилась в восемь часов, одетая в английскую амазонку и шелковую шляпу с вуалью. Пройдя в конюшню, находившуюся за домом, Сильвия с помощью слуг взобралась на лошадь, уселась в дамское седло, выехала галопом со двора и направилась по грязной дороге через апельсиновые рощи в западную часть деревни. Погода стояла отличная, ночной сирокко, разогнав облака, утих. Прохладный воздух бодрил, но солнце уже начало пригревать, и ничто не напоминало о далеких снегах Санкт-Петербурга.

Проскакав минут десять, княгиня увидела впереди на дороге какое-то тело и направила лошадь туда. Подъехав поближе, она разглядела лежавшего на ее пути садовника Франко.

Сильвии рассказывали, что отец братьев, Анджело Спада, один из арендаторов Джанкарло, безумно влюбился в проститутку из Палермо, которая, приворожив несчастного, выжимала из него немногие имевшиеся у него деньги, заставляя сходить с ума от ревности. Так продолжалось годами. Родив Анджело двух незаконных сыновей, она отказалась их воспитывать. «Что за чудная сицилийская история, полная неправдоподобно сильных, как на сцене, страстей, любви и ревности», – думала княгиня. Закончилась эта история тоже театрально: когда проститутка умерла, Анджело Спада, обезумев от горя, выстрелил себе в голову. Так завершилась его грешная, по местным понятиям, жизнь, и двое детей страстной парочки оказались в деревне в положении париев.

Джанкарло проникся к ним жалостью и взял работать на виллу, и очень кстати, как считала Сильвия, которая была в восторге от своего очаровательного слуги Витторио. Франко она видела меньше – не только потому, что он работал в парке, но и из-за того, что он был волнующе красив. Княгиня не любила своего мужа, но уважала его и хранила супружескую верность. Красота Франко искушала Сильвию, ее это пугало. Вот и теперь, глядя на распростертого навзничь молодого человека, очевидно, потерявшего сознание, Сильвия не могла не залюбоваться. Черты лица Франко, несколько более грубые, чем у его младшего брата, возможно, из-за разницы в возрасте, были все же божественно прекрасны. А тело... Сильвия видела его обнаженным по пояс за работой в парке и знала, как он мускулист, как гладка его кожа. «Такое тело могло принадлежать только богу, языческому богу», – думала Сильвия. Ей пришло в голову, что это вполне по-сицилийски, ведь остров просто кишел призраками греческих и римских богов, частенько посещавших развалины своих великолепных храмов в Сегесте и Агридженто. Разглядывая Франко, Сильвия почувствовала, что и внутри нее пробуждается что-то языческое.

– Франко, – позвала она.

Он застонал.

– Что случилось? – Она слезла с лошади и опустилась возле него на колени. Сняв перчатку, положила руку ему на лоб. – Тебя ранили бандиты?

Сильвия едва поверила своим глазам, увидев, что правая рука Франко, которую он подогнул так, словно упал на нее, выскользнула из-за его спины, держа пистолет. Дуло смотрело прямо в лицо Сильвии.

– Не двигайтесь, – предупредил молодой человек, про себя возблагодарив Бога, что догадался передать дону Джанмарии часы, ведь если план провалится, то десяти лет тюрьмы не миновать. Вскочив на ноги, Франко сказал почти извиняющимся тоном: – Я не хочу причинять вам вреда, госпожа, но пистолет заряжен, поэтому, пожалуйста, – он указал на лошадь, – садитесь в седло.

– Что ты затеял? – удивленно спросила она.

– Я вас похищаю, госпожа.

Брови Сильвии поползли вверх, потом она рассмеялась:

– Неужели? Это просто фантастика!

Теперь пришел его черед удивляться, но затем Франко разозлился:

– Что тут смешного?

– Неужели ты серьезно?

– Почему бы и нет?

– Не глупи, Франко. Убери пистолет, и мы обо всем забудем. Вряд ли следует напоминать тебе, что похищение считается преступлением даже здесь, на Сицилии. И суды здесь тоже есть.

Напоминать Франко об этом не было надобности. Он отлично знал, что за попытку похищения полагается десять лет... Он боялся, но не хотел этого показать.

– Садитесь в седло!

– Какой выкуп ты потребуешь?

– Я потребую столько, сколько понадобится мне и моему брату на дорогу до Америки. В Палермо сказали, что восьми тысяч лир хватит.

– Какая ничтожная сумма! Наверное, мне следует оскорбиться... А что вы с Витторио будете делать в Америке? Вы оба неграмотны, чем же вы собираетесь там заняться? Возможно, Америка кажется тебе раем, но, как я слышала, там не очень радушно встречают иммигрантов, особенно итальянцев. Знаешь, американцы называют нас «вопс»[7].

Лицо Франко приняло озадаченное выражение.

– «Вопс»? Что это значит?

– Боюсь, это не очень лестное прозвище. А теперь убери пистолет, чтобы не выстрелить случайно, и забудь о похищении.

– Почему? – спросил он воинственно.

– Во-первых, потому, что тебе страшно гораздо больше, чем мне.

– Неправда! – соврал он.

– А во-вторых, я запрещаю тебе похищать себя. Помоги мне сесть на лошадь – хочу закончить прогулку. Сопровождать меня не надо.

Она подошла к лошади, и Франко понял, что посрамлен. Духу у него хватило только на то, чтобы показать Сильвии пистолет, но ее царственное спокойствие, не говоря уже о насмешке, лишило молодого человека остатков смелости. Внезапно из похитителя он снова превратился в садовника Франко, невежественного крестьянина, парию, ублюдка, сына шлюхи и безумного от любви сборщика апельсинов.

Сильвия смотрела на него, ожидая, что он поможет ей сесть в седло. Он положил украденный в Палермо пистолет в карман, подошел к ней и подставил ладони так, чтобы княгиня могла на них ступить.

Взобравшись на лошадь, Сильвия взглянула на Франко, а он на нее. «Будь ты проклята, – думал он, – такая прекрасная и такая далекая». Ему пришло в голову, что еще можно попытаться забрать часы у дона Джанмарии, краденые, как и пистолет, и за обе эти вещи выручить сотен пятнадцать в закладной лавке.

– Мы сделаем вид, что ничего не случилось, – сказала Сильвия. – Это было глупо с твоей стороны. Разве ты глупец?

– Нет, – сказал он с вызовом. Он не считал себя глупцом.

– После обеда зайди ко мне в библиотеку, и мы это проверим.

Она хлестнула лошадь кнутом по крупу и галопом поскакала прочь. Франко Спада проследил взглядом, как всадница, поднимая тучу пыли, исчезла вдали. Он чувствовал себя полным дураком.

Куда делись его смелость и мужество? Почему он не завершил задуманное? Она всего лишь женщина! Он должен был ударить ее, но ей удалось его остановить одним взглядом, смешком!

Ненавидя себя, Франко пошел в сторону виллы дель Аква. «Интересно, зачем она хочет видеть меня после обеда?» – размышлял он. Он также думал о том, что из всех женщин, к которым он вожделел и которыми обладал, ни одна не была так желанна, как княгиня, но шансов добиться ее любви столько же, сколько уехать в Америку.

То есть никаких.

– Он пытался тебя похитить? – воскликнула Элис Декстер. Молодые женщины находились в библиотеке, высокие стены которой покрывали стеллажи с сотнями книг в кожаных переплетах. – Ты испугалась?

– Нет, – ответила стоявшая у окна княгиня не вполне искренне, потому что вначале она немного испугалась Франко. Хотя, как она почувствовала, молодой человек нервничал, в его взгляде читалась решимость, в глазах пламенела ярость. Ощутила ли Сильвия еще что-то, когда встретилась с этим прекрасным юношей? Не вызвал ли он в ее душе каких-то чувственных переживаний? Эти вопросы волновали княгиню, и она вновь и вновь мысленно возвращалась к ним.

– Но зачем Франко понадобилось тебя похищать? – продолжала Элис.

– Чтобы достать денег, конечно. Я его ни в чем не виню, ведь он нищий. К тому же у него, как и у всех здесь, нет надежды на будущее. По крайней мере Франко оказался на что-то способен, попытался как-то действовать.

Чувственные переживания... Почему Сильвия старалась, пусть и не слишком, но все же старалась во время прогулок по парку избегать встреч с садовником? Потому, что в отличие от сдержанных ласк Джанкарло красота Франко Спада возбуждала молодую женщину.

Сильвия обернулась к Элис.

– Мы не достаточно долго знаем друг друга, – сказала она. – По-моему, ты считаешь меня довольно легкомысленной женщиной, и, наверное, не без основания. Но есть одна вещь, к которой я отношусь очень серьезно, – это Италия. Я большая патриотка.

– Я тоже люблю свою страну, – отозвалась Элис.

– Но Америка очень молода, Италия же страна древняя, хотя с политической точки зрения мы самое молодое государство в Европе. Не думай, что мне не известно, какого мнения о нас иностранцы. Италию считают страной макарон и пиццы, оперы и вендетты, и по праву, ведь стереотипы всегда строятся на реальной основе. Европа смеется над нами, и мы действительно смешны, когда пытаемся стать великой державой, имея всего двадцать лет от роду. Но мой отец отдал жизнь за то, чтобы Италия стала такой, как он мечтал, и мне тоже следует что-нибудь сделать ради этого.

– Что же именно?

Сильвия обошла тяжелый резной стол князя и дернула за шнурок звонка. Элис начала понимать: за внешним спокойствием княгини скрывалась душевная борьба, стремление доказать самой себе правильность своего выбора. Сильвия вновь бросилась в атаку. Или это была попытка самозащиты?

– Уже многие годы сотни молодых сицилийцев покидают родину и уезжают в Америку, потому что знают: здесь им надеяться не на что. Почему бы и нет? На их месте я поступила бы так же. Нужно начать что-то делать для таких людей, как Франко, или в Италии не останется итальянцев, они все окажутся в Нью-Йорке.

– Ты все еще не сказала мне, что собираешься делать.

Княгиня подошла к одной из книжных полок и внимательно посмотрела на кожаные корешки стоявших в ряд толстых томов.

– Если у этого Франко есть голова на плечах, я научу его читать.

Подумав, Элис ответила:

– Вряд ли твое решение совершит революцию.

– Напротив, здесь оно вызовет настоящую революцию. – Она сняла с полки одну из книг и быстро ее пролистала. – Джанкарло наверняка рассердится, но ничего не поделаешь... О Господи, неужели здесь нет ничего подходящего? «История церкви в X столетии», – кому захочется учиться грамоте по такой книге?

Она поставила том на место и продолжила поиски. В это время открылась дверь и вошел дворецкий.

– Чезаре, – сказала Сильвия, – пришли сюда Франко.

Кивнув, Чезаре вышел.

– Неужели здесь нет школ? – спросила Элис.

– Есть несколько в Палермо, но здесь – ни одной. Церковь не уделяет народному образованию никакого внимания. Заметь, я добрая католичка, но к этой политике Ватикана не испытываю ничего, кроме презрения, даром что мой деверь кардинал. Больше девяноста пяти процентов населения страны неграмотно и, значит, не может голосовать. Это дает очевидные преимущества правительству, которое не желает перемен... Вот, кажется, подходящая книга: «Обрученные»[8]. Наверное, Франко будет интересно читать роман.

Дверь открылась, и Элис повернулась, чтобы взглянуть на неудавшегося похитителя. Пораженная его красотой, она задумалась, только ли возмущение социальной несправедливостью двигало княгиней.

– О, Франко, – сказала Сильвия, кладя роман на стол, – садись сюда.

Она указала на стул своего мужа. Франко смутился.

– Поторапливайся, я не могу тратить на тебя весь день.

Он прошел через комнату и сел за стол. Сильвия открыла книгу на заглавной странице. Вынув из ящика листок бумаги, положила его рядом с романом, взяла из искусно сделанного серебряного письменного прибора перо, обмакнула его в чернила и подала юноше.

– Так, перепиши эти три слова.

– Зачем?

– Хочу посмотреть, насколько ты сообразителен. Если сможешь быстро переписать, то, должно быть, и читать научишься быстро. Ты хочешь научиться читать?

Он кивнул.

– Хорошо, тогда начинай.

Какое-то мгновение садовник смотрел на страницу, потом сжал в руке перо и, едва осознавая, что в его жизни происходит нечто очень важное, вывел: «О-Б-Р-У-Ч-Е-Н-Н-Ы-Е».

Вопреки мнению Элис, тот факт, что княгиня начала учить Франко Спада грамоте, произвел настоящую революционную бурю в тесном мирке виллы дель Аква. Слух об этом распространился с необычайной быстротой и вызвал, с одной стороны, изумление поступком княгини, с другой – недоумение, почему она выбрала для этой цели такого неподходящего человека. Элис тоже испытывала смешанное чувство. В Париже она познакомилась со светской любительницей развлечений, в которой, несмотря на весь ее ум, не было и намека на то, что эта флорентийская красавица может всерьез увлечься политикой или проблемами итальянской бедноты. И вдруг, совершенно неожиданно, Сильвия посвятила себя столь значительному занятию, отнимающему к тому же много времени. Был ли это только каприз богатой женщины, новый способ борьбы против скуки, извечно сопутствующей привилегированным классам? Или же княгиня действительно сочувствовала своему неудавшемуся похитителю? Или Сильвию увлекло что-то другое? В конце концов, садовник был так красив... Элис не хотела думать об этом, потому что княгиня ей по-настоящему нравилась.

С другой стороны, Элис не могла не восхищаться подругой. Какими бы ни были мотивы Сильвии, она отдавала новой работе всю себя. Убедившись в способностях Франко, она на следующий же день превратила маленькую комнатку на первом этаже виллы в подобие школьного класса. Княгиня освободила Франко от обязанностей садовника и ежедневно, по два часа утром и после полудня, занималась с ним. По дому поползли слухи, но Сильвия либо их не слышала, либо не обращала на них внимания. На третий день после начала занятий она, светясь от радости, сообщила Элис за ужином, что Франко делает заметные успехи: выучив алфавит, он уже взялся за простые предложения. Сильвия добавила, что не просто удовлетворена, но и поражена способностями ученика.

– Да, я вижу, – сказала Элис, – но, не желая охладить твой энтузиазм, не могу не спросить: ты подумала о последствиях?

– Каких последствиях?

– Для Франко, к примеру. Ты взяла этого садовника в дом, посадила за парту, учишь читать – очень хорошо. Но что потом?

Сильвия пригубила шампанское и ответила:

– Потом он, как минимум, научится читать и будет знать намного больше, чем раньше. Это уже неплохо.

– Но захочет ли он вернуться к обязанностям садовника? Сомневаюсь. Из твоего рассказа можно заключить, что Франко в Сан-Себастьяно своего рода отверженный. Что ждет этого юношу, когда он окончит начальную школу дель Аква?

Княгиня улыбнулась:

– Ты подала мне неплохую мысль. Пожалуй, закажу вывеску и повешу ее на дверь классной комнаты.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Только потому, что не могу ответить. Я не знаю, что будет с Франко, но сейчас мне все равно. Уча его грамоте, я счастлива как никогда, ему же единственный раз в жизни представилась возможность учиться. Он тоже это понимает, он далеко не глуп. Кто знает, что будет дальше? По крайней мере я протянула Франко руку помощи. Если бы люди думали обо всех возможных последствиях своих поступков, вряд ли бы кто-то вообще решился действовать. Половину добрых дел в жизни начинаешь по внезапному озарению.

– Но какие последствия это будет иметь для тебя самой? – продолжала Элис настойчиво. – Возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, но...

Она замолчала, Сильвия посмотрела на нее.

– Пошли сплетни? – спросила она. – Ведь ты именно об этом хочешь мне сказать?

– Не знаю, но людям говорить не запретишь.

– Пусть их. Здесь не о чем говорить.

– Твой муж может думать иначе.

– Возможно.

По холодному тону Сильвии Элис поняла, что зашла слишком далеко. Но она не могла избавиться от ощущения, что ящик Пандоры уже распахнут.

На следующее утро Элис увидела выходившего из конюшни Витторио – не в ливрее, а в рваной рубашке и грязных штанах, с ведром в руках. Заметив американку, он замер.

– Доброе утро, – сказала Элис, опуская свой белый зонтик.

– Доброе утро, синьора.

Она остановилась под деревом, с улыбкой глядя на мальчика и думая о том, что из всех людей, имевших отношение к маленькой драме, которая разворачивалась на вилле, младший брат Франко выглядел самым озабоченным.

– Что ты делаешь, Витторио?

Мальчик взглянул на ведро и судорожно сглотнул:

– Э... Чищу конюшни, синьора.

Тут до Элис дошло, что находится в ведре.

– О, тогда иди опорожни ведро и возвращайся – мы с тобой немножко поболтаем.

Мальчик поспешно ушел за конюшню. Элис присела на кованую железную скамью под деревом и с восхищением оглядела парк, погруженный в тишину и покой фантастически прекрасного утра. Как отличался этот сицилийский пейзаж от того, к чему она привыкла в родном и любимом Нью-Йорке! Отец Элис – известный адвокат, потом судья. Детство Элис было вполне обычным для женщин ее времени и класса: французская гувернантка, с которой Элис изучила язык Вольтера, на всю жизнь полюбив все французское, потом занятия в привилегированной школе мисс Добсен на Восточной Тридцать пятой улице, летний отдых в лесах Кэтскилза, зимы в уютном семейном особняке на Медисон-сквер, широкий круг родственников и друзей. Что касается юности, то последующие поколения, вероятно, нашли бы жизнь Элис в ту пору слишком замкнутой, но сама она с удовольствием вспоминала свою юность: любящие родители, двое обожаемых старших братьев, слуги, куча денег, уверенность в будущем. Единственным минусом или, если хотите, иронией судьбы было то, что воспитанная для супружества и материнства, выданная замуж – удачно, хотя и не по страсти. – Элис оказалась бесплодной. Как туманно объяснили врачи, причина крылась в дисфункции фаллопиевых труб. Что это такое, Элис не знала, поскольку в женской анатомии разбиралась еще меньше, чем в мужской. Но известие, что у нее никогда не будет детей, стало самым страшным ударом в ее благополучном существовании. Сильная духом, Элис вынесла его, но жизнь потеряла для нее всякий смысл.

– Синьора?

Она повернулась к Витторио. Он уже отнес пустое ведро обратно в конюшню и теперь стоял в нескольких футах от Элис, как всегда, с неуверенным видом, словно побаивался иностранки.

– Итак, – с улыбкой произнесла Элис, оперевшись на ручку зонтика, сделанную из слоновой кости, – что ты думаешь об учебе своего брата?

– Я думаю, – начал было мальчик. «Он очень застенчив, – решила Элис, – но это не его вина». – Я думаю, это хорошо.

– Хорошо? Да, пожалуй. А ты сам, Витторио? Не хочешь ли и ты научиться писать и читать?

Он важно кивнул. «Господи, – подумала она, – он восхитителен!»

– Когда выучишься грамоте, – продолжала Элис, – кем ты хочешь стать?

– Американцем.

Сказанное просто, это слово вызвало в Элис сложное чувство. Как ей повезло родиться там, где она родилась, и как не повезло этому хорошенькому мальчику, появившемуся на свет на Сицилии.

Позднее она поняла, что именно тогда в ее сознании зародилась та мысль.

ГЛАВА 2

Вечером 17 февраля 1880 года российский император Александр II устроил прием в честь принца Болгарского. Приглашенные в ожидании обеда собрались в Малахитовом зале Зимнего дворца. Среди них был и итальянский посол князь Джанкарло дель Аква, которого выделяла из толпы не только незаурядная внешность и прекрасно сидевший фрак, но и орден Благовещенья с цепью на шею, пожалованный год назад королем Италии, после чего члены королевской семьи начали называть князя «кузен» (это считалось большой честью), а также бриллиантовая звезда Орлова, которой наградил Джанкарло царь.

Дель Аква разговаривал с одной из великих княгинь, когда гостей пригласили обедать. Толпа двинулась в парадную столовую через бесконечную анфиладу залов огромного дворца, выходившего окнами на покрытую льдом Неву.

Царь уже собирался войти, когда французский посол что-то спросил у него. Гости остановились, ожидая, пока царь и посол закончат свою краткую беседу вполголоса.

Вдруг страшный взрыв сорвал с петель двери столовой.

Гости с криками заметались в поисках укрытия, а из столовой повалил черный дым.

Когда он рассеялся, все увидели, что комната полностью разрушена. Кроме того, от взрыва погибло сорок финских гвардейцев и несколько лакеев, находившихся в помещении ниже этажом. Это плотник Халтурин[9], один из основателей московского союза рабочих, пронес в цокольный этаж дворца огромное количество взрывчатки, чтобы уничтожить императорскую семью, и только случайная фраза французского посланника помешала осуществлению его плана.

На следующее утро Джанкарло, решив, что пора немного отдохнуть от Санкт-Петербурга, сообщил жене и своему королю – в обратном порядке, конечно, – о намерении провести месяц на Сицилии для поправки здоровья. Его побудило к этому не только потрясение от соприкосновения со смертельной опасностью во время взрыва, но и тоска по очаровательной Сильвии, оказавшаяся сильнее, чем князь ожидал.

Кроме того, некоторые фразы в письмах жены начали вызывать у него беспокойство.

А князь дель Аква не любил, когда его что-то беспокоило.

Дон Паскуале Барраба, капо мафии Монреале, был одним из самых могущественных людей Сицилии. Монреале находился на холмах выше Палермо, поэтому дон Паскуале контролировал горные источники, имевшие большое значение для всех. Он мог бы в буквальном смысле перекрыть воду, поступавшую на фруктовые плантации ниже Монреале, если бы владельцы отказались платить ему годовую дань. Более того, дороги из внутренних районов острова в Палермо проходили через Монреале, и дон Паскуале мог бы распорядиться задержать там всю сельскохозяйственную продукцию, поступавшую в главный город острова, если бы граф Склафани, мэр Палермо, перестал отдавать ему определенную долю городских налогов. Конечно, граф Склафани и думать не смел о подобном шаге, ведь сотрудничество с мафией, чьи банды сицилийцы называли «cosche», стало неотъемлемой частью здешнего образа жизни. Плату «cosche» называли «pizzo», что на сицилийском диалекте означало «птичий клюв», а выражение «fari vagnari u pizzu» переводилось как «смочить клюв», то есть дать взятку. Взятка являлась своего рода смазкой, позволявшей механизму сицилийского общества работать без помех. Ее альтернативой было насилие – либо против личности, либо против общества. Веками сицилийцы прибегали к насилию как наиболее действенному средству восстановления справедливости. Кое-кто говорил, что это следствие завоевания Сицилии арабами, другие утверждали, что из-за потока иностранных завоевателей, много веков подряд один за другим нападавших на остров, Сицилия так и осталась без сколько-нибудь эффективной системы правопорядка. Третьи винили страшную сицилийскую нищету, которая толкала людей к бандитизму и в конечном счете к кровопролитию. Какова бы ни была причина, на Сицилии насилие не только стало нормой жизни, но и почиталось. Даже так называемые «уважаемые люди» поддерживали в окружающих почтение к себе с помощью террора и убийств.