Текст книги "Блеск и будни"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Шел снег, когда Гавриил вылез из нанятого экипажа и стал осматривать руины особняка на плантации «Эльвира». У него были смутные воспоминания о том, как он выглядел до войны. Он полагал, что здесь стоял прекрасный дом, но мысленно он всегда представлял его себе отвратительным. Теперь остались только стены, почерневшие от копоти. Крыша провалилась, дырами зияли глазницы окон, тисовый кустарник не подстрижен. Настоящая могила по ушедшему образу жизни.

Он обратил внимание на черного мальчика, который уставился на него из-за дерева.

– Эй там, – крикнул он. – Не поможешь мне?

Мальчик вышел из-за дерева и боязливо подошел к нему.

– Как тебя зовут? – спросил Гавриил.

– Буфорд.

– Ты живешь здесь, Буфорд?

Мальчик махнул рукой в сторону, где, как помнил Гавриил, располагался квартал рабов. Он до сих пор помнил вонь мочи…

– Чем занимается твой отец? – спросил Гавриил.

– Работает испольщиком на мистера Буна.

– Кто такой мистер Бун?

– Хозяин плантации «Эльвира».

– Понятно. Сколько же здесь имеется испольщиков?

– Примерно двадцать. Вы политик?

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Потому что вы одеты так необычно.

Гавриил засмеялся.

– Жаль разочаровывать тебя, но я просто пианист. Вот, возьми. – Он вынул из кармана пятидолларовую золотую монету и бросил ее Буфорду. Мальчик с изумлением смотрел на монету.

– Спасибо! – зажав монету в кулачке, он поманил за собой Гавриила. – Пойдемте. Тетя Лида в своем домике.

– А жив ли Чарльз?

– Нет… Умер два года назад.

По снегу они обошли разрушенный дом. Гавриил вспомнил небольшие кирпичные домики, где проживала старшая домашняя прислуга. Показал на второй домик слева.

– Вот здесь я жил в детстве.

– Вы жили здесь?На плантации «Эльвира»?

– Вот именно. Мой отец был кучером.

Они подошли к первому домику. Буфорд постучал в дверь, потом толкнул и отворил ее.

– Тетя Лида, – позвал он. – К вам пришли. Он говорит, что его отец был здесь кучером.

Гавриил вслед за Буфордом вошел в помещение и закрыл дверь. У печки сидела очень старая женщина в полосатом платье, набросив на плечи шаль. Она с любопытством посмотрела на вошедшего. С чувством священного трепета Гавриил понял, что он смотрит на историю своей семьи.

– Меня зовут Гавриил Кавана, – представился он. – Моего отца звали Мозес. Кучер, которого убили. Вы помните Мозеса?

– Да, конечно, – ответила тетя Лида. – Ты, наверное, тот мальчик, которого выкупила мисс Лиза и отправила учиться в школу на Север.

– Совершенно правильно.

– Слышала, что у тебя хорошо все вышло, что ты играешь музыку в других странах.

Гавриил улыбнулся.

– Я играл для королей, – похвастался он. – Играл даже для папы римского.

– Вот это да. Очень хорошо, молодой человек, просто прекрасно. Думаю, ты увидел такое, что большинство цветных никогда не видели. Зачем же ты тогда возвратился на плантацию «Эльвира»?

Гавриил пододвинул к ней стул и сел на него, а Буфорд наблюдал за происходящим, стоя у двери.

– Мисс Лиза сказала мне, что в моих жилах течет белая кровь, – заметил он. – Кто это мог быть?

– Капитан, – ответила без колебаний Лиза. – Отцом твоего отца был капитан. Он всегда крутился в квартале негров.

– Что за капитан?

– Капитан Кавана, отец массы Джека. Потому-то масса Джек так и ненавидел Мозеса. Он был его брат, так же как Дулси приходилась ему сестрой. Теперь они все покойники. Наконец-то, во всем уравнялись.

– Мистер Джек? – прошептал Гавриил, смутно припоминая мужчину, которого он ненавидел и которого боялся в детстве. – Значит, я родственник миссис Кавана?

– Похоже на то. Ты ей родня со стороны мужа.

– Будь я проклят. Тогда, во всяком случае, фамилия моя действительно Кавана. Тетя Лида, были ли музыкальные способности у капитана?

– Никаких. Медведь на ухо наступил.

– Тогда откуда же у меня взялся этот талант?

– От твоей бабушки Иды. От рабыни, матери Мозеса. У нее был великолепный голос. Она, бывало, пела в церкви, и все горько плакали, когда она ушла из хора. Я как сейчас помню, как она пела церковные псалмы. Вот откуда ты получил свой талант. А внешность ты перенял у своего отца. Он был самым красивым черным человеком, которого я видела в жизни.

– Ида, – повторил Гавриил. – Спасибо тебе, Ида, где бы ты ни находилась.

– Она на кладбище рабов со всеми остальными. Чувствую, что совсем скоро и я отправлюсь туда.

– Где оно находится?

– Рядом с нашей церковью. Если хочешь, я могу тебя проводить туда. И может быть, хотя ты играл для королей и для папы римского, может быть, ты что-нибудь сыграешь и для нас. В церкви есть хорошее пианино. Мы сами купили его в складчину.

– Для меня это будет большой честью.

– Буфорд!

– Да, тетя Лида.

– Беги и скажи всем, чтобы через час приходили в церковь. Скажи им, что для нас будет играть мистер Гавриил Кавана, который выступал перед королями и перед папой римским. Предупреди преподобного Пила, пусть он зажжет свечи. А теперь беги, паренек.

– Хорошо, тетя Лида. – Он распахнул дверь и помчался на заснеженную улицу.

– Гавриил, помоги мне подняться. Гавриил встал и помог старушке.

– Не знаю, как и благодарить вас за то, что вы мне рассказали про Иду, – произнес он. – Я рад, что свой талант получил… от своего народа.

Она похлопала его по руке.

– Мы все тобой гордимся, Гавриил, – похвалила она его. – Очень гордимся. А теперь сыграй получше для нас, для цветных. Сыграй так же хорошо, как ты играл для папы римского.

– Постараюсь изо всех сил.

Он поддерживал ее, когда они выходили на улицу, огибали дом, направляясь к его экипажу.

* * *

Начало смеркаться, когда они приехали в небольшую церковь в лесу. Гавриил помог тете Лиде выйти из экипажа, и они прошли на кладбище возле церкви.

– Вон там лежит мой Чарльз, – сказала тетя Лида, показывая на простой камень, который возвышался на полдюйма над уровнем снега. – Привет, Чарльз. А вон там бедная Дулси. Привет, Дулси. А там лежит твой папа Мозес. Привет, Мозес.

Гавриил остановился возле могилы. Хотя ему показалось странным, что старая женщина разговаривала с умершими, он не мог сдержаться и не сказать:

– Привет, отец.

– А вон там Ида.

Он подошел еще к одному камню.

– Привет, Ида, – произнес он. – Спасибо тебе.

Он не смог сдержать слез.

К шести часам вечера небольшая церковь с деревянными скамьями заполнилась бывшими рабами, их женами и детьми. Преподобный Пил, церковный священник, рослый мужчина с седыми волосами, стоял за кафедрой проповедника и смотрел на своих прихожан. Церковь освещалась свечами.

– Сегодня у нас особый случай. – Преподобный улыбнулся. – Один человек из нашей среды прославился на весь мир, приехал навестить нас в родных краях.

«Родные края, – подумал Гавриил. – Разве я могу их считать такими! Или все же могу?»

Он сидел в первом ряду рядом с тетей Лидой.

– Отец Гавриила Кавана был здесь кучером до войны. Вы все знаете о том, как его убили и как мисс Лиза, да благословит ее Господь, дала его сыну образование. Аминь!

– Аминь! – хором отозвались прихожане.

– А теперь брат наш Гавриил сыграет для нас на нашем замечательном пианино. Брат Гавриил, жаль, что у нас не было времени настроить его.

Гавриил встал и поднялся на помост. Разбитое от долгого использования пианино выкатили в центр помоста. Он подошел к инструменту, потом обернулся, чтобы посмотреть на лица присутствующих. Как это ни странно, но впервые за всю свою жизнь он почувствовал сценический страх.

– Я сыграю для вас… – он в нерешительности остановился, – …восьмую прелюдию фа-диез минор Фредерика Шопена.

Он сел на заскрипевшую скамейку. В церкви было холодно. Он подул на свои пальцы, опробовал клавиши пианино. Инструмент был изготовлен малоизвестной компанией в Филадельфии. В Европе Гавриил привык играть на лучших инструментах, но все равно решил про себя, что заставит это пианино зазвучать так, как оно никогда не звучало.

Он страстно начал исполнять прелюдию. Великолепная музыка, настоящий вихрь мелодичных звуков заполнил небольшую церковь. Гавриил исполнял эту вещь в головокружительном темпе. Исполнял безукоризненно, превосходно. Ему удавалось получать летящие ввысь звуки, как на рояле «Стейнвей».

Когда он закончил играть, прихожане продолжали сидеть молча. Смущенный, он посмотрел на лица слушателей. Только тут преподобный Пил начал аплодировать, и бывшие рабы, следуя его примеру, тоже захлопали. Гавриил встал и поклонился, но он понял, что сыгранное не очень им понравилось. Когда аплодисменты умолкли, преподобный Пил улыбнулся ему.

– Благодарю вас, брат Гавриил, – сказал он. – Это было замечательно. Но, может быть, теперь вы сыграете для нас что-нибудь из нашей музыки?

Он понял. Шопен для них ничего не значил. Шопен представлял музыку белых.

– Что же вы хотели бы услышать? – спросил он, чувствуя неловкость.

– Может быть, вы сыграете что-нибудь из церковной музыки, брат Гавриил?

– Я… я ее не знаю.

Среди прихожан раздался приглушенный шум голосов, как будто они удивились, что черный человек не знает церковных псалмов.

– Вы не знаете церковного песнопения? – спросил преподобный Пил. – Ах, брат Гавриил, мы сумеем вас тоже порадовать. Ведь церковное песнопение – это самая благозвучная музыка по эту сторону небес. Аминь!

– Аминь! – раздался общий возглас прихожан.

– Мы научим вас церковному псалму. Тогда вы сможете сыграть его для нас. Как вы смотрите на это?

Гавриил улыбнулся.

– Это будет очень мило, – отозвался он.

Преподобный Пил повернулся на кафедре, обратившись к прихожанам.

– Давайте споем для него «О, Ханаан, милая земля обетованная, я отправляюсь на землю Ханаан…»

Двери церквушки с шумом распахнулись. Внутрь вошли восемь мужчин в белых балахонах с капюшонами. В руках они держали ружья. Прихожане прервали пение, раздались вопли.

Преподобный Пил жестами призвал всех к тишине.

– Это храм Божий, – крикнул он. – Как вы смеете врываться сюда?

– Заткнись, черномазый! – рявкнул один из них. Это был Зах. – Мы никого не тронем, – продолжал он, идя по проходу с двумя другими вошедшими. – Нам нужен только этот необыкновенный черномазый.

Гавриил сообразил, что они имели в виду его.

– Это богохульство, – крикнул преподобный. – Богохульство! Это храм Божий!

Зах подбежал к нему и дулом ружья ударил в лицо – старик упал навзничь, свалив скамейку для хористов.

– Я же сказал, заткнись! – взвизгнул Зах.

Два других куклуксклановца схватили Гавриила и потащили его по проходу к выходу.

– Помогите! – закричал он. – Помогите кто-нибудь! Господи милостивый, помоги мне!

Один из бывших рабов, возмущенный тем, как обошлись с преподобным Пилом, вскочил со своей скамьи и бросился на помощь Гавриилу. Это был Броувард, который еще подростком заменил Мозеса в качестве кучера Джека Кавана. Теперь он стал испольщиком, отцом двоих детей, мускулистым негром. Он подбежал сзади к высокому куклуксклановцу и сорвал с его головы капюшон. Все присутствующие в церкви замерли, увидев лицо человека.

– Генерал Уитни! – воскликнул преподобный Пил, который к этому времени опять вскарабкался на кафедру, его лоб был окровавлен. – Не поверил бы, что вы способны на это. Вы – в прошлом сенатор, бывший посол – наденете на голову белый колпак и оскверните храм Божий! Позор вам, сэр! Когда вы предстанете перед очами Господа, сэр, что вы ответите Творцу, когда Он спросит вас об этом низком преступлении?

Пинеас посмотрел холодно на проповедника.

– Я скажу ему, – ответил он звонким голосом, – что я горжусь содеянным.

Он медленно опять надвинул капюшон на голову. Два куклуксклановца подтащили Гавриила к дверям церкви. Броувард было опять бросился за ними, но Зах выстрелил в воздух. Прихожане громко кричали, когда куклуксклановцы выбегали из церкви, с грохотом захлопнув за собой двери.

– Позор всем нам, – причитал преподобный Пил с кафедры. – Мы позволили им сделать это.

– Он прав! – выкрикнул Броувард. – Если мы не научимся давать сдачи, то навсегда останемся рабами. – Правительство говорит, мы свободные люди, а я говорю, мы никогда не будем свободными, пока клановцы будут врываться в наши дома и церкви и выволакивать нас на улицу, чтобы убивать. Они собираются убить Гавриила Кавана, но мы должны помешать им. Мы можем стать такими же, как он, если будем драться. Не позволим клановцам убить Кавана!

Раздались шумные возгласы одобрения.

– Братья! – закричал преподобный Пил, размахивая руками, призывая к тишине. – Мы не должны применять насилие. Нам надо остановить их, но остановить молитвами.

– Преподобный, – заорал Броувард. – Мы можем молиться, пока не отупеем, но это не помешает им убить Гавриила Кавана! Я скажу, если они применяют насилие, значит мы тоже применим насилие! Пошли, ребята! И захватите свои ружья! Пора постоять за себя!

Гавриил лежал на спине на дне крытой повозки. Ему связали руки за спиной, заткнув рот кляпом. Повозка прыгала холодной ночью по заснеженным колдобинам. Восемь куклуксклановцев в капюшонах сидели по обеим сторонам Гавриила на скамейках и смотрели на него. Картина была ужасающей. Но вот двое клановцев сдернули свои колпаки.

Зах и Пинеас улыбались.

– Мы слышали, что ты играл для папы римского, – заметил Пинеас. – Тебе повезло, потому что тебе понадобятся его молитвы.

Куклуксклановцы захохотали.

– Посмотрите-ка, он трясется, – сказал Зах. – Думаете, он испугался? Ну, нет, просто продрог. Ты замерз, правда, черномазый? Но это ничего. Скоро тебе станет очень жарко.

Новые взрывы хохота куклуксклановцев. Зах вытащил из-под своего балахона нож, слез со скамейки, наклонился над Гавриилом, встав одним коленом ему на грудь. Поднес кончик лезвия к горлу Гавриила.

– Мы воевали из-за тебя, черномазый, – сказал он. – Ты знаешь, что я потерял в этой войне? Я потерял отца, дом и брата. Ты знаешь, сколько родственников потеряли люди, сидящие в этой повозке? Не меньше сорока пяти. Сорок пять покойников, черномазый. Они теперь на небе, потому что воевали из-за вас, черномазых. Когда-то мы были богатыми, теперь обеднели. И у вас, черномазых, хватает нахальства сорить у нас на глазах деньгами, швырять их нам в лицо, пробиваться на политические посты… Ты играл для папы римского? Ну, а мы можем поиграть вот с этим!

Он повернулся и занес нож над половым органом Гавриила. Гавриил с кляпом во рту, задыхаясь от ужаса, попытался перевернуться на бок. Пинеас наклонился и успокаивающе положил руку на плечо Заха.

– Не надо, – остановил он его. – Мы придумаем что-нибудь получше.

Зах неохотно слез с Гавриила и опять сел на скамейку. Гавриил подвывал от страха. Повозка катилась по заснеженной земле к дьявольской цели. Через двадцать минут она остановилась. Куклуксклановцы начали вылезать из нее. Зах, который все еще не надевал своего капюшона, схватил Гавриила за одну руку, а другой, с поднятым капюшоном, – за другую. Рывком они поставили его на ноги и подтащили к задней части повозки. На снегу стояли четыре клановца с ружьями наизготовку. Зах подтолкнул Гавриила в спину, тот спрыгнул на землю.

Они находились на опушке соснового леса, снежные хлопья, покрывшие ветви деревьев, придавали этому месту жуткую красоту. Когда он увидел, что они соорудили в центре опушки, по его спине поползли мурашки.

Они построили большую деревянную решетку над кучей поленьев, высотой почти в шесть футов. Вокруг костра установили дюжину горящих деревянных крестов, которые освещали всю сцену.

– Догадайся, что сегодня на ужин? – спросил Зах, с улыбкой ткнув Гавриила пальцем в грудь. – Ты, —сам же и ответил он. – Сегодня мы зажарим здесь черномазого.

Куклуксклановцы захохотали. Гавриил попытался убежать. Но Зах выкинул ногу, подставив ему подножку. Гавриил упал лицом в снег.

– Ну, кто у нас командует? – крикнул Зах. – Кто у нас за шеф-повара?

– Как бывший посол, – отозвался Пинеас, подходя к своему приемному сыну, – как человек, побывавший в лучших ресторанах Европы и Вашингтона, полагаю, что мои притязания на эту роль вполне заслуживают поддержки.

– Верно! Правильно! – одобрительно закричали куклуксклановцы.

– Тогда, сэр шеф-повар, приготовьте главное блюдо.

– С удовольствием, сын, – игриво выкрикнул Пинеас. – Но мне надо помочь.

Двое мужчин стали на колени возле Гавриила и начали его разувать. Гавриил отчаянно брыкался.

– Попридержите его колени, – скомандовал Зах.

Один из куклуксклановцев придавил колени Гавриила, встав на них коленями. Пинеас и Зах стащили с него ботинки, потом носки.

– Так, теперь брюки, – скомандовал Зах.

Третий куклуксклановец слез с коленей Гавриила. Тот опять начал брыкаться, дергаясь на земле как обезумевшее от ужаса животное. С некоторыми затруднениями Зах и Пинеас все-таки стащили с него и штаны. Потом рывком поставили его на ноги. Ножом Зах разрезал надвое сначала его пиджак, потом рубашку. Стащил с него обрезки. Гавриил остался в одном нижнем белье, дрожа от холода.

– Принесите вертел, – велел Зах.

Куклуксклановцы подняли деревянную слегу с двух деревянных рогатин, на которых она лежала, и поднесли к Заху.

– Стяните с него подштанники, потом привяжите его к вертелу, – распорядился Пинеас жестко.

Зах и другой клановец спустили подштанники Гавриила и сдернули их. Теперь он стоял совсем голый, дрожа от холода и обливаясь потом от ужаса.

Вертел лежал на снегу. Зах схватил Гавриила со спины, а другой клановец за колени. Они приподняли его.

– Засовывайте вертел между его связанных рук, потом привязывайте к его коленям.

Приказание тут же выполнили.

– Прекрасно. Кладите этого черномазого на решетку.

Взялись за оба конца вертела и приподняли его. Гавриил под тяжестью своего веса перевернулся и повис на слеге лицом вниз. Страшная процессия понесла его к куче поленьев, и слегу опять положили на вкопанные в землю рогатины.

Пинеас и Зах взобрались на кучу поленьев и оказались на уровне головы Гавриила.

– Пусть мы проиграли войну, – заявил Пинеас куклуксклановцам. Потом он повернулся к Гавриилу, в его глазах аристократа отразились ненависть и презрение. – Но в конце концов мы победим. Когда пыль осядет, все увидят, что наши братья северяне так же ненавидят вас, черномазых, как и мы. Ты слышишь меня, черномазый? Ты напялил на себя одежду белых и поехал колесить по Европе. Но теперь ты дома. У себя в Америке. Где же теперь твоя одежда? Ее нет. Поможет ли она тебе? Нисколько. Потому что ты с нами, своими господами. И боишься драться…

Из чащи леса прозвучал выстрел. Пинеас Тюрлоу Уитни, на лице которого отразилось изумление, схватился за грудь, потом упал вперед, скатился по куче поленьев на заснеженную землю. Прогремели другие выстрелы. Куклуксклановцы завопили, заметались, панически кинулись к своим ружьям. Зах соскочил с кучи поленьев, схватил с земли приготовленный факел, зажег его от одного из горящих крестов. Пропитанная маслом ветошь тут же вспыхнула ярким пламенем. Он подбежал к поленьям и стал разжигать костер, когда раздался новый залп выстрелов. Пуля попала Заху в спину. Он вскрикнул, шагнул вперед и свалился на принесенный им же факел, которым намеревался поджечь костер и поджарить на нем Гавриила. Теперь он упал бездыханным рядом со своим приемным отцом Пинеасом. Матерчатый балахон Заха загорелся, его тут же охватил столб пламени. Загорелась одежда и лежавшего рядом с ним Пинеаса. Гавриил, все еще висящий на вертеле, с ужасом смотрел, как языки пламени, охватившие его незадачливых палачей, лижут нижние поленья подготовленной для костра кучи дров.

Замертво попадали в снег пятеро других куклуксклановцев. Последний оставшийся в живых, вопя от ужаса, вскочил на повозку и, огрев лошадей, помчался в ночь.

Из лесу выбежали Броувард и двенадцать других прихожан.

– Тушите огонь! – громко крикнул он, бросая ружье и подбегая к горящим трупам. Он стал кидать на них снег.

– Помогайте мне! – завопил он. – И снимите Гавриила!

Через несколько минут огонь загасили, трупы бывшего сенатора и его приемного сына – героя Конфедерации продолжали дымить. Гавриила отвязали, накинули на него одеяло, прикрыв его наготу.

– Спасибо, – пробормотал тот, находясь в шоке. – Благодарю всех вас.

– Эти куклуксклановцы обкакались от страха, – ликовал Броувард.

– Да, но они вернутся, – заметил другой прихожанин. – Нам стоит некоторое время не высовываться. Из-за этого у всех будут большие неприятности.

– Ничего, – успокаивающе произнес Броувард. – Мы теперь знаем, как надо драться. А как быть вам, брат Гавриил? Вам лучше поскорее убраться отсюда в Нью-Йорк.

– Да, я сразу же уеду, – ответил Гавриил со слезами на глазах. – Но теперь я понял, какое у меня было прошлое. И знаете что? Несмотря на всю мерзость случившегося, в этом есть и свой смысл. Потому что мы, пережившие все это в Америке, не из тех, у кого кишка тонка.

– Аминь, – дружно откликнулись остальные.

– Просто не верится, – заметила Лиза два дня спустя в разговоре с Отто Шенбергом. Она смывала свой грим в артистической комнате театре «Эмпайр», где проходили репетиции пьесы «Она уступает, чтобы победить». – Да, действительно, не могу поверить в это, – продолжала она. – Пинеас Уитни оказался сумасшедшим! Пытаться заживо зажарить Гавриила – чудовищно! Слава Господу, что Уитни погиб. Он больше многих других заслуживал смерти.

– А Гавриил уже в Нью-Йорке? – спросил банкир.

– Да. Он обедал у меня недавно. Гавриил чуть ли не со слезами рассказывал обо всем этом. Он все же рад, что съездил в Виргинию. По крайней мере, теперь он узнал о своем происхождении.

– Что же он будет теперь делать?

– Говорит, что уедет обратно в Европу, потому что здесь он может выступать только в негритянских кварталах. Ах, Отто, разве это не преступление, что такой талантливый человек, как Гавриил, не может снять для своего концерта даже пивной бар, потому что он черный! Можно было думать, что после стольких страданий во время войны обстановка начнет понемногу меняться. Но Лиля рассказывает мне, что в Нью-Йорке распространены такие же предрассудки, как и на Юге.

Отто немного поразмыслил, не сводя своих глаз с Лизы. Потом поднялся.

– Музыкальная академия просила меня сделать пожертвование на благоустройство концертного зала. И как вы знаете, я уже пожертвовал значительную сумму филармонии Нью-Йорка. Возможно, мне удастся организовать первое выступление Гавриила в Нью-Йорке.

Лиза отложила в сторону салфетки и повернулась к нему. Она вся просияла.

– Отто! – воскликнула она. – Если вы устроите это, то сделаете меня самой счастливой женщиной на свете. Вы знаете, что Гавриил для меня почти как сын. Если ему удастся сыграть в Нью-Йорке!.. – Вскочив, она подбежала к нему и, обняв его за шею, расцеловала. – О, милый человек! Устроите ли вы это?

Отто слегка покраснел.

– Вы оставили следы помады на мне…

– Сейчас сотру. – Она бросилась к своему туалетному столику. – Во сколько это обойдется?

– Они намекают на шестизначную цифру.

– И это стоит того – до последнего цента. Пожалуйста, скажите, что вы это устроите.

Она торопливо стерла краску с его щеки. На суровом лице банкира неожиданно появилась улыбка.

– Завтра утром я переговорю с комитетом, – пообещал он.

Лиза опять поцеловала его, еще больше испачкав его лицо гримом.

* * *

Через неделю у парадных дверей музыкальной академии на Четырнадцатой улице собралась толпа. Собравшиеся там, все белые граждане, держали в руках плакаты с коряво написанными словами. «Не позволим выступать черномазым!», «Театры только для белых!», «Негритянские концерты, ДА! Черных пианистов НЕ НАДО» – скандировали они и ходили по овальному кругу перед парадным входом в освещенной газовыми фонарями концертный зал, перед дверьми которого висели огромные афиши, извещавшие:

Великий американский виртуоз

ГАВРИИЛ КАВАНА

Выступит 3 марта 1868 года

8.30 вечера

с гастролирующим дирижером Нью-йоркской филармонии

Гансом фон Бюлоу

В ПРОГРАММЕ:

Первый концерт… Листа

Пятый концерт… Бетховена

Стоимость билета: 2 доллара

Когда Лиза и Отто подъехали на экипаже, она ахнула, увидев толпу.

– Это превосходит все мои опасения, – воскликнула она.

– Нас предупреждали.

Толпа начала освистывать вышедшую из кареты Лизу. Она вместе с Отто торопливо юркнула в концертный зал, где контролер провел их по проходу на их места.

Далеко не все кресла в зале оказались занятыми. Но когда ослабили яркость осветительных огней, она с облегчением увидела, что пришло не менее ста любителей музыки, среди них музыкальные критики трех центральных газет.

На сцену вышли оркестранты и расселись по своим местам за большим черным роялем «Стейнвей».

Гавриил стоял за кулисами в ожидании своего выхода, вытирая с лица пот. Гастролирующий дирижер Ганс фон Бюлоу, зять Листа, – его перетянул на свою сторону Вагнер, – который пытался забыть все дрязги во время своего американского турне, похлопал его по плечу.

– Не волнуйтесь, – подбодрил его немецкий маэстро. – Ваш сегодняшний концерт войдет в историю.

– Может быть, – пробормотал Гавриил.

Фон Бюлоу вышел на сцену и поклонился вежливо зааплодировавшей публике. Потом он встал на возвышение.

Гавриил глубоко вдохнул и тоже вышел на сцену. Его встретила абсолютная тишина, когда он подошел к роялю и поклонился. Он сел, расправив фалды своего фрака. Посмотрел на фон Бюлоу и кивнул. Маэстро поднял дирижерскую палочку. Драматические звуки увертюры к концерту заполнили зал.

Гавриил смотрел на клавиатуру, думая о своем убитом отце, о погибших до него поколениях рабов, незаметных личностей в мучительной истории, чьих имен он никогда не узнает. Он думал о Пинеасе Тюрлоу Уитни и о Захе. Вдруг его охватила злость.

Когда закончились такты увертюры, сыгранной оркестром, зазвучали мощные аккорды Гавриила на рояле, полились захватывающие пассажи нарастающих октав.

Лиза, сидевшая в третьем ряду, сжала руку Отто.

Когда концерт подошел к волнующему завершению, опять воцарилась тишина. Весь вспотевший Гавриил поднялся. Он знал, что сыграл великолепно. Посмотрел на зал.

Лиза вскочила со своего места.

– Браво! – крикнула она и начала хлопать. К ней присоединился Отто.

И вдруг прорвалось. Захлопали и другие присутствующие. Раздалось несколько свистков, но они утонули в возгласах «Браво!» Гавриил не совсем уверенно поклонился. Но он мог уже не сомневаться в успехе. Это выступление стало его триумфом.

Этот вечер стал историческим для Гавриила Кавана.