Текст книги "Блеск и будни"
Автор книги: Фред Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Черная коляска Пинеаса подкатила к парадному подъезду на плантации «Эльвира». Стоял холодный, снежный день начала декабря, в окнах госпиталя тут же появились лица солдат Конфедерации, которые умирали тут от скуки и которым было интересно посмотреть, что происходит на улице. Старый Элтон слез с козел и открыл дверцу, чтобы поддержать костыли Клейтона и помочь ему выйти из коляски. Спустившись на землю, Клейтон оперся на костыли и заковылял по территории одной из самых лучших когда-то плантаций Виргинии, которая во время войны стала приходить в упадок. На холодном воздухе изо рта Клейтона валил пар, когда он звонил в колокольчик. Дверь открыла мисс Прюитт, одна из его бывших медсестер.
– Капитан Карр! – улыбнулась она. – Очень приятно увидеть вас. Сразу видно, что вы окрепли. Очень рада этому.
– Спасибо, мисс Прюитт. Мне надо увидеть доктора Мейнворинга. Он на месте?
– Да, он только что закончил утренний обход и отправился к себе в кабинет.
Медсестра провела Клейтона мимо запасных лежаков в заднюю часть здания, где раньше находился кабинет Джека Кавана, а теперь тут расположился заведующий госпиталем. Постучавшись, Клейтон вошел в комнату. Доктор Мейнворинг, приземистый мужчина в очках с позолоченной оправой, поднялся и пожал ему руку.
– Рад видеть вас, Клейтон. Как ваши дела?
– Ну, не сказал бы, что очень хорошо. Мы в «Феарвью» оказались очень близко от поля сражения, все несколько нервничаем. Генерал Уитни находится при генерале Ли в районе Фредериксбурга, у нас не хватает рабочих рук, поэтому он распорядился забрать у вас Дулси.
Доктор с мягкими манерами выказал удивление.
– Дулси? Но она нам самим нужна здесь. У нас тоже не хватает рабочих рук!
– Доктор, речь идет о моей жене. У нее три дня назад родился мертвый младенец, и она никак не может поправиться. Генерал Уитни очень за нее переживает. Он предоставил в ваше распоряжение здание на плантации «Эльвира», обеспечил штатом работников, теперь он просит от вас любезности.
– В таком случае, сказать мне нечего. Думаю, что Дулси находится на кухне с тетей Лидой.
– Спасибо.
Клейтон заковылял из кабинета на кухню, где Дулси вытирала со своей бабушкой тарелки.
– Как вы поживаете, тетя Лида? – спросил он, входя на кухню.
– Капитан Карр, – воскликнула старая женщина, подозрительно взглянув на него. Тетя Лида знала о связи Клейтона со своей внучкой. – Приятно видеть, как вы выздоравливаете, но надеюсь, что вы не собираетесь сюда вернуться, чтобы опять крутить амуры с Дулси. Плохо уже само по себе, что в этом доме развернули госпиталь, но, я, конечно, не хотела бы, чтобы этот дом стал местом для свиданий. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Да, понимаю. Нет, я не собираюсь переезжать сюда, чтобы крутить с Дулси. Дулси, я хотел бы поговорить с тобой наедине.
Дулси отложила в сторону кухонное полотенце и последовала за Клейтоном в соседнюю кладовку дворецкого. Клейтон вытащил из кармана своего поношенного пальто деньги и сунул их ей в руки.
– Вот пятьдесят долларов, – шепнул он.
Дулси уставилась на деньги.
– Где ты достал их? – спросила она.
– У тестя. У него куча денег под замком на плантации «Феарвью» – не знаю, где он их берет, но я нашел ключ и взял часть денег для тебя.
– Почему?
– Я должен тебе за то, что ты меня поддержала.
– Но это же не стоит пятидесяти долларов.
– Ну, я подумал, что ты, может быть, купишь что-нибудь нарядное себе. Во всяком случае, они твои. А теперь, иди собирай вещи. Я отвезу тебя на плантацию «Феарвью».
– Может быть, я не хочу туда ехать.
Клейтон взял ее руку и поднес к своим губам.
– Дулси, пожалуйста, – прошептал он. – Я скучаю по тебе. Мой тесть уехал, он не сможет тронуть тебя. Пожалуйста, поедем.
Ее глаза прищурились.
– Ты странный человек, Клейтон. Но твоей жене не понравится, если она увидит меня поблизости.
– Моя жена заболела. Не думаю, что она поправится. Доктор Купер не понимает, что с ней. Пожалуйста, поедем, Дулси. Я достану тебе еще денег.
– Я больше не работаю шлюхой.
– Я не имел в виду это…
– Становись на колено – я сказала на колено – и проси меня.
Клейтон поморщился от боли.
– Тебе придется помочь мне.
Она улыбнулась.
– Тебе не придется делать это. Я просто хотела знать, согласишься ли ты.
– Дулси, я сделаю для тебя все, что угодно.
– Клейтон, ты что, влюбился в меня?
– А что если и влюбился?
– Ты навлекаешь на себя большие неприятности.
– Мне все равно. Моя жизнь без тебя настоящий ад, а с тобой она… – Он облизал губы. – Просто рай.
– Ха. Красиво. Клейтон, ты не только симпатичный, но и поэт. Иди и жди меня в коляске. Я соберу свои вещи.
Улыбнувшись ему самой страстной улыбкой, она направилась на кухню.
Они приехали на плантацию «Феарвью» как раз перед заходом солнца.
– Вот, значит, где ты живешь, – протянула Дулси, вылезая из коляски и оглядываясь вокруг.
– Да, – отозвался Клейтон, которому помогал один Элтон. – Тебе здесь нравится?
– Неплохо. Но не так чисто и красиво, как на плантации «Эльвира».
– Жаль, что разочаровываю тебя. Элтон, проводи Дулси на кухню. Скажи Саре, что она будет жить в соседней с мисс Шарлоттой комнате, с тем чтобы всегда быть под рукой.
– Да-са, масса Клейтон. – Старик направился к задней двери дома.
– Под рукой для мисс Шарлотты? – шепнула Дулси с озорной ухмылкой. – Или же для тебя?
Она засмеялась и поспешила за Элтоном.
– Зах! – воскликнул Клейтон, увидев младшего брата, который только что вышел из дома на веранду. На нем было довольно грязное солдатское обмундирование. – Когда ты приехал?
– Сегодня утром. Получил увольнение на три дня. – Он сбежал со ступенек навстречу ковылявшему на костылях Клейтону.
– Ты выглядишь молодцом, Зах! – воскликнул он, пожимая ему руку.
– Устал, как собака! Последнюю неделю мы ничем другим не занимались, только копали траншеи. Янки захватили Фредериксбург. Но больше не стали ничего делать, лишь сидели и таращили на нас глаза. Мы думаем, что этот Бернсайд трусливый или дурашливый, не знаем, что именно. – Он взглянул на дом, потом понизил голос. – Клейтон, скажи, твой тесть не прислал сюда на прошлой неделе сундук?
– Прислал. Мы поставили его в подвальное помещение. Он набит наличными деньгами – там, наверное, сотни тысяч долларов. Где он достал их?
– Генерал Уитни выдает лицензии на всю торговлю с армией. Торгаши наживают огромные суммы, продавая нам все, начиная от бэкона и кончая канцелярскими принадлежностями, заламывают несусветные цены. В лагере говорят, что твой тесть берет с торгашей взятки.
– Это меня не удивляет. Пинеас – хитрый старый ублюдок. Ну, вот тебе и «Славное дело». Какая страшная трата сил и средств во всей этой глупой войне. Пойдем в дом, Зах. Пора обедать, я умираю с голоду.
Опершись на свои костыли, он заковылял к дому.
Зах задержал его, взяв за руку.
– Клейтон, – спросил он, – ты серьезносказал это?
– Что сказал?
– Что война – это пустая трата сил и средств.
– Ты понял это дьявольски правильно. Я сказал это вполне серьезно.
– Но мы же воюем за родную землю!
– Может быть, наша родная земля не стоит того, чтобы за нее драться. Пошли. Я проголодался.
Он запрыгал по ступенькам на веранду, но Зах за ним не пошел. Он стоял и смотрел на старшего брата, как будто не мог поверить тому, что тот сказал.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Сибил лежала в кровати и читала роман, когда в дверь спальни постучали.
– Да? – откликнулась она. Они вместе с Адамом и двумя сыновьями приехали в расположенный к северу от Лондона Понтефракт Холл на рождественские праздники. Дверь отворилась и в спальню вошел довольно грязный незнакомец. Сибил вся напряглась.
– Кто вы такой? Немедленно убирайтесь!
Испугавшись, она протянула руку к бечевке звонка к своей горничной, когда услышала знакомый голос:
– Ты что же, не узнаешь своего собственного мужа?
– Адам? – неуверенно спросила она.
Он снял с головы рабочую кепку и подошел к ее кровати, широко улыбаясь.
– Прости, если я напугал тебя, – сказал он. – Но я решил проверить на тебе свое новое переодевание. Нравится оно тебе?
Она уставилась на него. Он нарядился нищим, надел длинное черное пальто, грязное и поношенное.
– Нравится мне? – переспросила она. – Это должно мне нравиться?
– Ну, может быть, и не нравится. Меня-то интересует, как я выгляжу в этой одежде?
Она неуверенно пожала плечами.
– Побирушка? – предположила она. – Или рабочий?
– Браво. Я хотел выглядеть, как безработный рабочий. – Она слегка сморщила свой носик, он засмеялся. – Ах, да. От меня попахивает, верно? От этой одежды. Я купил ее на барахолке в Йорке несколько дней назад. Но блох в этой одежде нет – во всяком случае, я так думаю – но осмелюсь предположить, что предыдущий владелец этой одежды мылся не часто. Понимаешь? Такое переодевание придает больше достоверности.
– Но скажи мне, зачем ты вообще вырядился под безработного?
– Отличный вопрос. И если ты подождешь, пока я переоденусь, то я все расскажу тебе об этом.
Через пятнадцать минут он возвратился в банном халате.
– Я быстренько принял душ, – сообщил он, подходя к кровати. – Надеюсь, что теперь от меня пахнет лучше. – Он сел на кровать рядом с ней. – В Англии положение меняется, – начал он свой рассказ. – Рабочий класс начинает осознавать свои силы. Он хочет получить право голоса, и Диззи хочет предоставить рабочим такое право или, во всяком случае, расширить право участия отдельных групп населения в голосовании, насколько это возможно. Но рядовой англичанин представления не имеет о том, что же представляет собой рабочий класс… каковы, например, условия работы на ситцевой фабрике. Большинство хозяев прессы держат сторону фабрикантов и не печатают правду, а радикальную прессу никто не читает, за исключением самих радикалов. Но я намерен изменить все это.
– Каким же образом?
– Я поеду в Манчестер, переодевшись в безработного по имени Адам Филдинг. Постараюсь устроиться на фабрику «Белладон Текстайлз». Если у меня получится, то поработаю там несколько недель и на себе самом проверю реальное положение.Затем я возвращусь в Лондон и изложу свои наблюдения в палате лордов. Если меня не обманывает предчувствие, то обстановка на фабриках Белладона достаточно красноречива, и мне удастся пробудить благородных лордов от из спячки и, может быть, достаточно расшевелить палату общин, чтобы она приняла какое-нибудь зубастое законодательство. Диззи считает, что это прекрасная идея, и если дело выгорит, то это может помочь нам победить на следующих выборах.
Сибил смотрела на него с нескрываемым восхищением.
– Адам, это блестяще, – похвалила она. – Но не опасно ли это? Я слышала, что эти фабриканты содержат сексотов среди рабочих. Что если тебя разоблачат?
Адам пожал плечами.
– Там не будет более опасно, чем в Индии.
– Пожалуй, нет. – Сибил помолчала. – Почему-то мне кажется, что ты не случайно избрал для проверки именно фабрику Гораса Белладона?
– Конечно не случайно. Я знаю, что именно Белладон нанял братьев Брокс похитить Аманду. Они не выдали его, но я это чувствую нутром. Пришло время расквитаться с ним.
Сибил покачала головой.
– Какой же у меня эксцентричный муж, – произнесла она. – Измазать себе грязью лицо, облачиться в одежду, от которой воняет за версту, и отправиться на поиски работы на ужасной текстильной фабрике. Но я восторгаюсь тобой. Рассказал ли ты об этом нашим мальчикам?
– Нет. Они, наверное, и без этого нищенского отрепья думают, что я рехнулся. Я расскажу им, когда возвращусь.
– Когда ты отправляешься туда?
– Завтра утром. Мне сначала надо заехать в Лондон, у меня там кое-какие дела. Но уже через день я поеду в Манчестер.
– Значит сегодня вечером мы вместе в последний раз перед твоей поездкой?
– Да. – Он помолчал в нерешительности. – Я подумал, что, может быть, ты захочешь, чтобы я провел эту ночь… здесь.
Ее лицо радостно осветилось.
– О, да, – прошептала она, кладя книгу на столик возле кровати. Он ее обнял и расцеловал. Через какое-то время она оттолкнула его. – Нет, – нахмурилась она. – Пожалуй, тебе лучше пойти в свою спальню.
– Что-нибудь не так?
– Мне известно об Эмилии Макнер, – объяснила она. – Я не собираюсь устраивать из-за этого сцену, но пока ты встречаешься с ней, тебе не следует оставаться у меня.
– О чем ты говоришь?
– Ах, Адам, не прикидывайся невинным. Мне все известно о твоем небольшом приключении в «Кларидже». Ты, наверное, забыл, что племянник экономки работает там носильщиком. Тебе бы следовало с большей осторожностью выбирать места для свиданий.
– Сибил, клянусь, что у меня нет никакой «любовной связи» с Эмилией Макнер. Да, я с ней там встретился, но это ничего не имело общего со скандальным свиданием. На прошлой неделе она прислала мне анонимную записку, в которой говорилось, чтобы я приехал в «Кларидж» на следующий день, что я что-то узнаю, что меня может заинтересовать. Я поехал туда. И, конечно, это оказалась Эмилия – я говорю «конечно», хотя в это время я и представления не имел об этом. Если назвать вещи своими именами, она хотела, чтобы я соблазнил ее. Вся эта история просто смехотворна. Я сильно рассердился на нее и велел ей отправляться домой, что она, в конце концов, и сделала. Но могу поклясться тебе, что между нами ничего не было. Эмилия мне нравится, но я совершенно не собираюсь превращать ее в свою любовницу… или кого бы то ни было, если уж на то пошло. Дело в том, что я люблю свою жену.
Она смотрела на него со слезами на глазах.
– Если бы я только могла поверить в это… – прошептала она. – Я была бы самой счастливой женщиной в Англии.
– Это правда.
– Ах, мой дорогой… – Она подвинулась на кровати и отбросила одеяло. – Иди ко мне, – позвала она. – И я не выпущу тебя из своей кровати – никогда!
– Этот черный мальчик – настоящее чудо природы, —сказал самый известный во всем мире пианист. Гавриил Кавана только что закончил бравурное исполнение сонаты «Данте» Франца Листа. Он играл на пианино фирмы «Эрард» в салоне муз гостиницы «Ламберт» в Париже. Лист сидел возле пианино со своей давней любовницей, польской принцессой Каролиной Сейн-Виттенштейнской, с женщиной в теле, одетой в пышные юбки, с шалью на плечах, которая курила длинную сигару. Листу исполнился пятьдесят один год, он быстро терял привлекательность своей романтической внешности, которая вместе с потрясающим мастерством игры на фортепьяно четверть столетия назад превратили его в кумира Европы. Он давал концерты по всему континенту, вызывая сенсацию.
– Маэстро сказал по-французски, что ты чудо природы, – перевел Тадеуш Карасовский Гавриилу. Когда они приехали в Париж, то Тадеуш воспользовался своими польскими связями, чтобы установить контакт с княгиней Каролиной, которая устроила сольное выступление в шикарной гостинице «Ламберт» на острове Сите на реке Сене. Здание было построено Жан-Батистом Ламбертом, секретарем Людовика XIII, и в восемнадцатом веке временно служило пристанищем для Вольтера. Но теперь оно перешло во владение княгини Чарторыйской, жене безмерно богатого польского князя Чарторыйского, который нашел убежище в Париже после польского восстания в 1831 году. Отель «Ламберт» превратился в центр для выходцев из Польши в Париже. Поэтому естественно, что княжна Каролина выбрала именно эту гостиницу. Но величавость обстановки этого дома, так же как и знаменитость Листа, навеяли на Гавриила просто благоговейный ужас. Хотя у него были стальные нервы и он отличался тем, что совершенно был лишен страха перед сценой, все же присутствие великого маэстро, который покорил все общество, из-за которого соперничали женщины, которого награждали короли и правительства как военного героя, оказалось слишком большим испытанием даже для Гавриила. Он не отрываясь смотрел на рожденного в Венгрии гения (который оказался в Париже в десятилетнем возрасте и разучился говорить по-венгерски) и думал: «Я хочу такого же от жизни – известности и славы».
Лист поднялся с кресла и подошел к Гавриилу, взял руки юноши и стал их внимательно рассматривать.
– Необыкновенные руки, – пробормотал он про себя. Потом отпустил руки и посмотрел в лицо пареньку.
– Когда я был моложе тебя, – произнес он на своем ломаном английском, – я играл для великого Бетховена. Он поцеловал меня на счастье. А теперь я целую тебя на счастье. – Он наклонился и поцеловал юношу в лоб. – Господь наградил тебя большим талантом, – продолжал он. – Ты вундеркинд,какими были и я, и Моцарт. Никто не знает, почему это случается. Просто такое бывает. В жизни ничего нет более важного, чем искусство. Ты должен относиться к музыке, как священник к богослужению в храме. Учить тебя мне нечему, но я могу помочь тебе начать карьеру. Я напишу записку моему другу, месье Плеелу. Он устроит твой концерт в своем зале. Покори Париж, и весь мир окажется у твоих ног. – Он погладил черные и густые, как у ягненка, волосы Гавриила и улыбнулся. – И запомни: самые худшие аудитории в Италии. Люди там разговаривают во время концертов.
– Маэстро, – Гавриил заикался от волнения, – а вы сыграете для меня?
– Ах, нет, – ответил Лист. – Мне не хочется уступать в игре юноше.
Потом, повернувшись к Тадеушу, сказал ему что-то.
– Что сказал маэстро? – спросил Гавриил, когда, выйдя из гостиницы «Ламберт», они пошли по улице Сент-Луи.
– Он сказал, что предрекает тебе изумительную карьеру, – ответил Тадеуш.
– Но он сказал еще что-то о цвете моей кожи?
– Он сказал: «несмотря на его цвет кожи, а, возможно, благодаря ему».
– Иначе говоря, я могу оказаться выродком?
– Не думаю, что маэстро имел в виду именно это.
– Мне наплевать, если люди подумают, что я какой-то уродец природы. Я все равно стану знаменитым.
Тадеуш остановил извозчика. По мостовой проходила красивая девушка. Она с интересом посмотрела на Гавриила. Он заметил это и посмотрел ей вслед.
Гавриилу было неважно, почему она посмотрела на него. Главное – она посмотрела.
– От твоего брата пришло письмо, – сообщила Элли Мэй, протягивая конверт Клейтону. – Зах – такой замечательный молодой человек, – продолжала она, угрюмо взглянув на Клейтона. – Такой смелый и преданный нашему делу. – Она сделала особое ударение на последних словах. Клейтон был не дурак и понял подковырку, но не клюнул и не огрызнулся. Холодная зима, недостаток питания, таинственная болезнь Шарлотты – все это действовало на нервы жителям особняка на плантации «Феарвью», делало их раздражительными. Когда Элли Мэй вышла из комнаты, Клейтон проковылял к камину, где было потеплее, и прочитал:
12 декабря 1862 года. Мэри Хайтс, Фредериксбург, Виргиния.
Дорогой Клейтон,
Канцелярские товары стали такими дорогими, что мне обошлось в копеечку написать тебе (торгаш содрал с меня по одному доллару за каждый лист бумаги), но поскольку ты у меня единственный родственник, решил, что денег жалеть не стоит. Торгаши здесь правят бал. У этих мошенников можно купить практически что угодно, но они дерут сумасшедшие деньги, пока товар пользуется спросом, и, наверное, все станут миллионерами. Надеюсь, что ты помнишь, что я говорил тебе относительно слухов о генерале Уитни. Но жизнь здесь идет своим чередом, пока все ждут предполагаемого большого сражения. Янки пытались навести понтонные мосты через реку Раппаханнок, но наши снайперы, многие из которых засели в подвальных помещениях разрушенных артиллерийскими обстрелами зданий Фредериксбурга, не дают совершенно инженерам янки работать. Наконец вчера утром генерал Бернсайд, командующий войсками янки, видно, устав от ожидания мостов, бросил на нас волну пехоты в лодках. Наш командир, генерал Лонгстрит, отвел своих людей от города на окружающие высоты, и поэтому Фредериксбург – вернее, что осталось от него – оказался теперь в руках федератов. Пушки янки свели большую часть этого когда-то красивого города к кучам мусора. А сегодня они разграбили город, вытаскивали из домов мебель, мародерствовали, пьянствовали. Они превращали пианино в поилки для своих лошадей, многие пьяные невежи плясали на улицах в одежде и шляпах, которые они украли. Какое это должно быть жалкое зрелище! Но это показывает, что захватчики с Севера, наводнившие нашу любимую родную землю, не кто иные, как настоящие вандалы, такие же порочные и дикие, как и те, которые когда-то навалились на Римскую империю.
Здесь было чертовски холодно, но, к счастью, мы устроились в небольшом домике на прошлой неделе. Нас тут всего шесть человек в этом «ласточкином гнезде» – так мы назвали свое укрытие – это, конечно, не дворец, но нам тут тепло и во всех отношениях удобно. Это построенная нами конура равняется примерно двенадцати квадратным футам, сделана она из расщепленных кольев и палок, обмазанных глиной. Вместо крыши натянута парусина, и у нас лучшая печурка во всей роте, в качестве пола положены кирпичи, остальное из палок и глины. Все строят для себя такие землянки, но мы думаем, что наша лучше всех. Из посуды у нас одна небольшая кастрюля с ручкой, горшок для тушения мяса, противень для хлеба, сковородка и чайник. Готовим мы по очереди, пока Том Мур из Джорджии сам не согласился стать нашим поваром. Стараемся не зарастать грязью, но все равно, наверное, от нас воняет, как от козлов, потому что мыло очень дорогое.
С сожалением сообщаю тебе, что моральный дух здесь ужасно пал. Округа кишит нимфами легкого поведения из непристойных заведений Ричмонда, которые предлагают свои распутные услуги. Им грех жаловаться на плохой бизнес, у них уйма клиентов. Но должен с гордостью сообщить тебе, дорогой брат, что сам я не поддался соблазну. И это не результат добродетели с моей стороны, это просто здравый смысл. Проститутки сильно заражены, и в нашем лагере невозможно скрыть устрашающее число схвативших гонорею и сифилис. Курение и пьянство стали весьма распространенным явлением. И когда думаешь о том, что все южане воспитывались в христианских традициях, читали Библию, то нельзя не поразиться тому, как легко вся эта благая работа пошла насмарку. Здесь господствует Дьявол и ему прислуживают сифилис и триппер.
В отношении виски я не проявил такой же добродетельности. Клички, которыми мы нарекаем спиртное, покажут тебе его крепость и вкус: «лопни-голова», «раскололся череп», «вырви-глаз», «спотыкач» и многие другие. Я бы много дал за стакан хорошего старого «Бурбона», что когда-то пил отец. Тут можно найти и другие способы бороться со скукой, помимо пьянства и бабничества. Самый невинный – игра в снежки. Еще одного парня в нашем «ласточкином гнезде» зовут Гэри Лейдлоу. Он играет на банджо. Много раз, выпив виски, мы напевали под его аккомпанемент «Анни Лаури», «Девушка, которую я оставил дома», «Сегодня все тихо на реке Потомак», «Бонни, голубой флаг», «Мой Мэриленд» и, конечно, почти всегда «Дикси».
Но думаю, что самым большим злом здесь являются азартные игры, ты не можешь представить себе, какой они приняли размах! Недалеко отсюда появилось настоящее логово картежников под названием «пол-акра Дьявола», где через руки проходит половина выплаты всей армии конфедератов. Покер, очко, в петушка – можешь назвать любую азартную картежную игру, здесь в нее играют. Как человек, который ценит дело, за которое он воюет, я просто не могу сдержать слез, когда вижу, как цвет нашей молодежи южан предается таким порокам и беспутству.
Это подводит меня к довольно болезненному соображению. Мне трудно передать тебе, как я расстроился, когда, находясь в увольнительной на плантации «Феарвью», услышал от тебя слова сомнения в нашем большом деле, что рабство не стоит того, чтобы за него сражаться. Ах, Клейтон, если ты прав, то тогда этот страшный конфликт – ужасная ошибка, и реки уже пролитой с обеих сторон крови – не что иное, как трагическая потеря. Я бы не постеснялся сказать, что установление рабства на этих берегах было ошибкой, что было жестоко привозить сюда африканцев против их воли. Но справедливо это или нет – рабство стало основой образа жизни южан. Какая же может быть альтернатива такому порядку? Лишь разрушения и хаос. Именно поэтому я воюю и рискую своей жизнью. Меня сильно огорчило, что ты, мой дорогой брат, стал разделять точку зрения врагов. Молюсь, чтобы это письмо вернуло тебе благоразумие.
Преданный тебе брат Зах.
Закончив читать письмо, Клейтон грустно покачал головой. Потом смял листки в комок и бросил его в пламя.
– У Шарлотты развилось воспаление в районе таза, – поставил диагноз седобородый доктор Хилтон Купер вечером того же дня, выйдя из ее спальни и закрыв дверь.
– Серьезно ли это? – спросил Клейтон.
– Если это то, что я думаю, то очень серьезно. – Старый доктор взял Клейтона за локоть и отвел его на несколько шагов от двери в спальню Шарлотты. – Разрешите мне говорить прямо, Клейтон?
– Да, конечно.
– Изменяли ли вы своей жене?
Клейтон покраснел.
– Да, – наконец, прошептал он.
– С какой женщиной?
Клейтон пристально смотрел на доктора, который принимал при родах и его самого, и Заха.
– Говорите же, приятель, сейчас не время галантно вести себя! Ответ имеет важное значение для здоровья Шарлотты! Кто была эта женщина?
– Медсестра.
Глаза Купера расширились.
– Эта черненькая? Как ее зовут – Дулси?
– Да, Дулси.
– Припоминайте, Клейтон. Было ли на ваших интимных местах раздражение?
– Ну… да, кажется, было. У меня как-то странно чесался член. Но через несколько недель это прошло.
– Когда это было?
– Примерно десять месяцев назад.
– Подойдите сюда, Клейтон. Вот к этой лампе. Покажите свои кисти.
Клейтон подошел к полукруглому столу, на котором стояла керосиновая лампа. Купер взял его руки, повернул вверх ладони и поднял рукава.
– Когда у вас появилась эта сыпь? – спросил он, показывая на красные точки на кистях Клейтона. Клейтон вперился в них взглядом…
– До этого я их и не замечал. Что это такое, док?
Старик вздохнул.
– Мне бы не хотелось говорить вам об этом, Клейтон. Вы и так здорово пострадали от этой войны – потеряли ногу. Но вы схватили сифилис, и болезнь довольно запущена. Сыпь указывает на то, что она вступила во вторую стадию. Воспаление на вашем половом члене было проявлением первой стадии.
– Сифилис, – повторил это слово Клейтон.
– Да, и боюсь, что вы передали его Шарлотте. Это и вызывает воспаление в ее матке. Этим же, вероятно, объясняется и то, почему у нее оказался мертворожденный ребенок. Надо держаться, сын, но вполне может случиться так, что у Шарлотты не будет детей. Господь показывает свою безграничную мудрость разными путями. Сифилис поражает функции системы воспроизводства, и это, между прочим, хорошо, потому что ребенок может оказаться зараженным.
– Но… можно ли вылечиться?
Доктор грустно покачал головой.
– Мне это неизвестно, – ответил он. – Но мы отрезаны от Европы блокадой. Может быть, там что-то открыли, о чем я не знаю.
– Что же… произойдет?
Доктор успокаивающе потрепал его по руке.
– Мы сможем поговорить об этом в другой раз, – заметил он. – Не стоит еще больше расстраивать вас сейчас.
– Нет. Я хочу услышать правду. Скажите мне, что произойдет?
Доктор Купер посмотрел на него грустными голубыми глазами.
– Пока что ничего. Может быть, ничего не произойдет много лет. Но в вашу кровь попали спиральные бактерии, они ужасны. Когда-нибудь они проникнут в ваш мозг.
– В мой мозг?
– Да.
– Вы хотите сказать, я сойду с ума?
– Да, и потом… – Он пожал плечами.
– О Господи…
По лицу Клейтона потекли слезы. И хотя в коридоре со сквозняком было довольно прохладно, у него на лбу выступили капельки пота.
Дальше по коридору из спальни Шарлотты открылась дверь и оттуда вышла Дулси. Клейтон взглянул на нее, потом на доктора.
– Вы думаете, я получил это от нее? – прошептал он. – Она работала на мадам в доме терпимости в Йорктауне.
– Если это так, то вполне вероятно. Болезнь распространяется через половые сношения.
Доктор вынул из кармана свои золотые часы и посмотрел время.
– Клейтон, мне пора. Миссис Торнтон на сносях. Сожалею, сынок. Очень жаль.
– Да… спасибо. До свиданья, док.
Внимание Клейтона обратилось теперь на прекрасную рабыню, в которую он влюбился. Доктор Купер взял свою черную сумку и направился к лестнице, а Дулси подошла к своему одноногому любовнику.
– Иди в свою комнату, – шепнул он ей.
Дулси послушалась, войдя в спальню, расположенную рядом со спальней Шарлотты. Клейтон подождал, пока доктор Купер спустился с лестницы. Потом он заковылял в комнату к Дулси и притворил дверь одним из своих костылей.
– Что-нибудь случилось? – спросила Дулси.
– Случилось страшное, – прошептал он. – Ты когда-нибудь слышала о болезни, которая называется сифилис?
– Да, конечно.
– Я схватил ее. Не хочу пугать тебя, Дулси, но думаю, что я получил ее от тебя.
Дулси нахмурилась, потом подошла к одному из окон и выглянула на улицу. Опять стояла холодная, снежная ночь. Она увидела, как внизу в свою двуколку садится доктор Купер.
– Ну? – спросил Клейтон – Почему же ты молчишь? Ты знаешь, к чему ведет эта болезнь? Я сойду с ума и умру! И доктор думает, что я заразил ею свою жену, поэтому она тоже умрет! И у нас не будет детей… – Заплакав, он подошел к кровати Дулси и бросился на нее, закрыл лицо руками. Костыли с грохотом свалились на пол.
Мгновение Дулси смотрела на него с состраданием. Потом подошла к кровати и, сев рядом с ним, обняла его.
– О, Клейтон, я поступила ужасно, – прошептала она, слезы навернулись на ее глаза. – Ужасно. Господи, сможешь ли ты простить Дулси?
– О чем это ты говоришь? – просопел он, взглянув на нее.
– Понимаешь, раньше я ненавидела тебя, – продолжала она. – Ненавидела тебя, потому что ты белый и родня генерала Уитни, который лишил меня свободы и отправил обратно на плантацию «Эльвира» медсестрой. Но потом, когда ты влюбился в меня… Хочу сказать, что ты был такой ласковый, добрый и нежный с Дулси… Ну, я подумала, что, может быть, тоже полюбила тебя.
Он уставился на нее красными, заплаканными глазами.
– Правда? – прошептал он. – Странное ты выбрала время, чтобы сказать мне об этом.
– Знаю. И я бы не стала говорить тебе об этом, если бы… О Господи…
– Что еще? О чем ты?
Она прикусила губу, в глазах застыл ужас.
– О, Клейтон, я нарочно заразила тебя сифилисом! Думала, что сифилис вредит только белым. И я надеялась, что ты подцепишь его и заразишь свою жену. И, о Господи, самое страшное случилось: на что я надеялась, то и получилось.
– Ты сука, – прошипел он. – Черная сука.
Обеими руками он схватил ее за горло и придавил к кровати.
– Клейтон! – задыхалась она. – Ты меня задушишь…
– Сука! – рычал он, наваливаясь на нее. – Проклятая СУКА!
– Клейтон!
В дверях, которые соединяли между собой две спальни, стояла Шарлотта.
Клейтон взглянул на нее и отпустил Дулси, которая стонала. Тяжело дыша, он наклонился за своими костылями, потом поднялся.
