Текст книги "Блеск и будни"
Автор книги: Фред Стюарт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)
– Клейтон?! Пьян?! Я никогда в жизни не видел его даже подвыпившим.
– Ну, теперь он к этому пристрастился, генерал. Да-са. Этот парень здорово увлекся бутылкой.
«Наконец-то дома, – думал Пинеас, идя по дорожке к дому. – Дома ли?» Ему казалось, что он уже начал терять свой дом, привычный образ жизни, здоровье, соседей, былой свой мир… Все может превратиться в пыль и прах из-за этих треклятых аболиционистов… из-за этого проклятого Линкольна… Невзрачное лицо президента всплыло в его памяти. Он допускал мысль о том, что может приставить пистолет к его голове и спустить курок… Пинеас, может быть, и не был особым гуманистом, но, вне всякого сомнения, умел ненавидеть.
Завывал холодный ветер, когда он поднялся на террасу и потом вошел в дом. В помещениях стояла полная тишина. Уитни поставил свой саквояж на пол в прихожей и на одном из столов начал нащупывать керосиновую лампу. Он зажег ее большой кухонной спичкой. Прыгающий огонек лампы осветил портреты предков.
– Черт бы меня побрал, – заорал он во все горло, – я дома! Почему, проклятье, нет никакого комитета по встрече? Я приехал домой! Генерал Пинеас Тюрлоу Уитни возвратился домой из поездки во Францию и Англию и тамошние сукины сыны решили нас не поддерживать! Я дома! «О, я хотел бы оказаться в стране хлопка… – стал напевать он, как полоумный, слова из популярной песни южан. – Где ты, где ты, страна Дикси!»
– Пинеас! – Элли Мэй стояла у перил лестницы на втором этаже и смотрела на мужа. – Мой дорогой, ты уже дома?!
– «…Хочу оказаться – в Дикси, ура, ура! В стране Дикси я готов жить и умереть за Дикси…»
– Пинеас, почему ты поешь? Что это значит? Шарлотта… Клейтон… Он рехнулся!
Элли Мэй, на голове которой был белый ночной чепец и фланелевый халат поверх ночной рубашки, стала торопливо спускаться по лестнице.
– «…Далеко на юге в Дикси…»
– Пинеас, дорогой мой…
Она подбежала к нему. Он зарыдал, когда она бросилась ему в объятия.
– Элли Мэй, мы потерпим поражение, – тихо произнес он прерывающимся голосом. – Мы проиграем. Я сделал все возможное, чтобы убедить людей в Европе, но им все безразлично… Мы проиграем.
Она не отрываясь смотрела на своего рыдающего мужа. Когда-то элегантный сенатор выглядел теперь жалким и потрепанным.
Кроме того, он неожиданно сильно постарел.
На следующий день Пинеас, пополнив свои силы таким необходимым десятичасовым сном, уже восстановил свою железную волю. Приняв ванну и побрившись, он сказал себе, что надежда сохраняется, хотя и становится все более призрачной. И, будучи последователем Шопенгауэра, он верил в победоносную силу собственной воли. Он проклинал себя за эмоциональный срыв прошлой ночью. Закончив одеваться, он возвратился в спальню, где Элли Мэй, все еще лежа в кровати, читала.
– Элли Мэй, хочу извиниться за свое поведение минувшей ночью. – Он подошел к кровати и присел рядом с ней. – Я устал и расстроился… ну, и показал себя настоящим ослом.
– Разве все так плохо? – спросила она, откладывая в сторону старый роман, который она перечитывала уже в третий раз. Новые книги совсем исчезли из-за блокады.
– Между нами говоря, скверно. Провал в Европе – удар для меня. Между прочим, мне надо будет поехать в Ричмонд сегодня или завтра, чтобы доложить обо всем Джеффу Дэвису. Но тем не менее нам надо не падать духом, и мой вчерашний срыв непростителен. Вот. Элтон сказал мне, что дом Карров сожгли, а Брандона застрелили.
– Да, это верно. Я сама хотела рассказать тебе об этом, но мне следовало бы знать, что этот старый негр не может хранить тайны. Случилось это прошлым летом, когда янки вторглись в Виргинию, до того как дорогой генерал Ли вышвырнул их оттуда. Они рассыпали повсюду группы налетчиков, чтобы причинять как можно больше вреда – грязные свиньи! Когда Брандон выскочил из задней двери с ружьем, они пристрелили его и подожгли дом. Благодаря какому-то чуду Шарлотта в ту ночь вместе с Клейтоном находились здесь, а то их убили бы тоже. А потом, понятно, поскольку им некуда было деваться, они остались здесь. О, все это ужасно! Становится все труднее доставать продукты…
– Элтон сказал, что Шарлотта на сносях?
– Она может родить в любой день, бедняжка. В какое ужасное время она родит ребенка!
– Клейтон часто выпивает?
– Я не осуждаю его. Потерять ногу такому активному молодому человеку – страшный удар. Отца убили, дом сожгли, Зах отправился на войну, и мы можем потерять его. О, Пинеас, какие пришли мрачные времена! Когда я думаю, как замечательно мы когда-то жили, я…
Она поднесла к глазам кружевной платочек. Муж крепко обнял ее.
– Да, – подтвердил он. – Времена настали скверные, но мы как-нибудь переживем их. Я не могу бранить тебя за то, что ты отчаиваешься, я сам вчера показал себя не в лучшем свете. Но мы должны мужаться, Элли Мэй. Быть твердыми как железо. И не должны показывать слугам, что мы теряем уверенность или решимость.
– Слугам? – фыркнула она. – Каким слугам? Они все разошлись, за исключением Элтона, Корделии и некоторых других.
– Разошлись? – Пинеас отпустил ее руку и встал. – Что ты имеешь в виду?
– Дорогой Пинеас, тебя тут не было больше года, ты и не представляешь, какие невероятные события произошли здесь. Этот ужасный человек Авраам Линкольн освободил рабов в сентябре прошлого года.
– Да, я слышал об этом. Но ведь это же не имеет силы здесь.
– Кто же будет контролировать положение? Мы наняли трех надсмотрщиков, последний из них месяц назад ушел в армию. Не осталось здоровых белых людей, чтобы их можно было нанять. Самое скверное то, что, поскольку они считают себя свободными, они просто убегают, – она щелкнула пальцами, – не проявляя ни малейшей лояльности или преданности несмотря на все, что мы сделали для них. А немногих оставшихся призвали для работы в армию. Поля в запустении и, конечно, нам пришлось закрыть табачную фабрику из-за отсутствия табака. Ах, все… – Она беспомощно пожала плечами и опять заплакала. – Ах, все пошло вверх дном.
– Понятно, – протянул Пинеас. – Обстановка более мрачная, чем я предполагал. Надеюсь, я смогу позавтракать?
Кивнув, она высморкалась.
– Осталось немного бекона. У Элтона несутся куры, поэтому есть и яйца. Но кофе – о, что это за кофе! Все равно, что пить грязную жижу. Не знаю, из чего его делают! – Она опять вытерла глаза, потом взглянула на своего мужа. – Не хочу выглядеть легкомысленной, но все же спрошу, удалось ли тебе купить мне что-нибудь в Лондоне или Париже? Было бы очень кстати, если бы ты привез кое-что из одежды. Мой гардероб становится очень поношенным. В этой одежде мне стыдно показываться на глаза приличным людям.
– Элли Мэй, мне неприятно говорить это тебе, но денег в Париже у меня хватило только на единственную вещь – на обратную дорогу. Я основательно поиздержался.
– Что?! – воскликнула она. – Ах, просто не верится, что все это действительно происходит. Похоже на какое-то ужасное наваждение. Ты, Пинеас Тюрлоу Уитни, и без гроша? Просто невероятно!
Она истерически зарыдала. Ее муж, аристократическое лицо которого было мрачным, повернулся и вышел из комнаты. Тихо прикрыв дверь, он прошел по балкону второго этажа к лестнице и начал спускаться вниз.
Слегка приоткрылась дверь другой спальни, и из-за нее показалось черное лицо. Это была Сара, прачка, которая теперь вместе с кухаркой Корделией составляла всю женскую часть прислуги, оставшейся на плантации «Феарвью». Сара меняла простыни на кровати Шарлотты. Она посмотрела на Пинеаса, который спускался вниз по лестнице, и вспомнила искромсанный труп своего сына, Такера, который она увидела, когда Макнелли, надсмотрщик, вытащил его из бочки с гвоздями. Гвозди проткнули тело Такера в сотне мест, выкололи ему глаза.
Сара смотрела на своего бывшего хозяина ненавидящими глазами человека, готового убить.
«Мне ужасно везет», – размышлял Пинеас, спускаясь по лестнице. Ферма «Карра» находилась от его особняка всего в четверти мили. Налетчики-янки могли с такой же легкостью сжечь особняк на плантации «Феарвью», но его дом, хотя и не в таком отличном состоянии, как до войны, – он провел пальцем по покрывшимся пылью деревянным перилам, – но сохранился. Он все еще представлял собой величественный символ аристократического образа жизни, который он обожал. «Если когда-нибудь янки переступит через порог, – думал он, – я своими руками…»
– Я слышал, как вы приехали прошлой ночью.
От неожиданности Пинеас вздрогнул, голос отвлек его от размышлений о возможных убийствах. Он уже спустился на последнюю ступеньку, когда увидел Клейтона, который ковылял на костылях из столовой. Но это был уже не лихой молодой офицер, которого он запомнил во время сражения у Булл Рана. Теперь он больше выглядел как отверженный. Его свитер домашней вязки был покрыт пятнами, брюки – одна брючина была приколота к поясу – грязные, сам он много дней не брился. Глаза подозрительно покраснели.
– Что ты говоришь? – переспросил тесть.
– Я слышал, когда вы вошли в дом. Слышал, как пели «Дикси». Вы были пьяны?
– Меня обижают эти слова, сэр. И я подозреваю, что пьянствуешь ты сам.
– Дни и ночи напролет, – ухмыльнулся Клейтон. – Когда сюда заявятся янки, мне достаточно будет дыхнуть на них, чтобы они сдохли. Все уже кончено, верно? Мы терпим поражение в войне.
– Пока что рано говорить об этом. И ты мог бы поздравить меня с возвращением.
Клейтон подавленно хихикнул.
– О, да. Я забыл. Добро пожаловать домой, сэр. Добро пожаловать на прекрасную плантацию «Феарвью». Вы слышали новости о моем отце?
– Да, мне очень жаль, Клейтон.
– О, нам всем очень жаль. Думаю, что и Джеффу Дэвису жаль, и генералу Ли. «За доблесть и мужество в битве у Булл Рана» – говорилось в письме. Его подписал сам Джефф Дэвис. Разве не впечатляюще? И знаете, как я поступил с медалью? Нет, вы, конечно, не можете знать этого. Вы находились в Европе. Я бросил ее в толчок. А знаете, что сделал с письмом Джеффа Дэвиса? Подтерся им.
Пинеас напрягся.
– Подтер себе ЗАДНИЦУ! – закричал Клейтон. – Наклал я на письмо Джеффа Дэвиса! Я готов наложить на всю проклятую Конфедерацию – вы слышите меня, СЭР? Вы слышите меня, генерал?Конфедерация – это ГОВНО!
– Если ты не возьмешь обратно эти мерзкие слова, – рассердился Пинеас, – то, видит Господь, я выгоню тебя из своего дома.
– Я не откажусь ни от единого слова. Я потерял ногу – во имя чего? Чтобы вы продолжали хлестать и убивать черномазых? Именно ради этогоя лишился ноги? Именно из-за этого погиб мой отец? За это что ли воюет теперь мой брат? Считаю Заха дураком, что он ввязался в эту бойню. Я говорю – к такой-то матери Конфедерацию! К такой-то матери Славное Дело! К такой-то матери все остальное!
Он навзрыд заплакал. Пинеас подошел к нему и влепил ему сильную пощечину. Клейтон не устоял и упал на пол, костыли отлетели в сторону.
– Видит Бог, сэр, выматывайтесь из моего дома! Сейчас же!
Клейтон одновременно и смеялся и плакал.
– Пошла ваша Конфедерация к такой-то матери! В гробу я ее видел!
Тесть злобно пнул его ногой в живот. Клейтон взвыл от боли, а Пинеас перешагнул через него и вошел в столовую.
Сара наблюдала за происходившим со второго этажа и улыбалась.
– «О, хотел бы я оказаться в стране хлопка», – запел Клейтон и пополз по полу, пытаясь подобрать свои костыли. – Былые времена невозможно забыть…
Он схватил один костыль.
– Так, так, – проговорил он вслух, – одноногий должен найти себе новое жилище. Интересно, куда же мне податься?
Когда он подцепил второй костыль, в памяти всплыли сцены плотских удовольствий, и он вдруг понял, куда он уедет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Пальцы двенадцатилетнего мальчика с поразительной быстротой бегали по клавишам, когда он с потрясающей виртуозностью исполнял «Революционный» этюд Шопена. Лиза сидела в скромной гостиной частной школы в Глочестере и с трудом верила своим глазам и ушам. Гавриил Кавана (Лиза дала ему фамилию Джека, поскольку не знала полного имени Мозеса; в списке рабов он значился – «сын Мозеса») рос красивым мальчиком с более светлой кожей, чем у отца. Но Лизу особенно поразил его музыкальный талант, когда она приехала на поезде в Бостон, а потом в экипаже добралась до рыбацкой деревушки в Глочестере. Миссис О'Гилви, надзирательница частной школы, отмечала в своих ежегодных отчетах, что она поощряла занятия этого мальчика музыкой по классу пианино. Но такое мастерство! Под бурными, темпераментными пассажами левой руки возникала мелодия, страстная и патетически величавая. Потом бравурный водопад звуков и заключительные волнующие звуки, рождающие образы Зевса, который мечет на мир громы и молнии. И тишина.
Мальчик посмотрел на Лизу, вставая из-за пианино. Он сгорал от любопытства, желая побольше узнать об этой прекрасной женщине, которую он впервые в жизни увидел полчаса назад.
– Гавриил, не знаю, что и сказать тебе, – заметила она, тоже поднимаясь. – Я и не представляла себе, что ты такой талантливый. Ты сыграл великолепно.
– Его учит польский джентльмен, который живет в Марблхед, – пояснила О'Гилви, седовласая дама. – Мистер Карасовский утверждает, что Гавриил – самый талантливый мальчик из всех детей, которых он учил. Он обладает также феноменальной памятью. Ему достаточно один раз на что-нибудь взглянуть, и он все запомнил.
– Я могу также импровизировать, – гордо заявил мальчик. – Послушайте.
Он опять сел за пианино и начал снова исполнять «Революционный» этюд, только на этот раз мелодия, рождавшаяся из-под правой руки, напоминала «Янки Дудль».
Лиза рассмеялась и зааплодировала.
– Великолепно! – воскликнула она.
– Он славный мальчик, – продолжала миссис О'Гилви, – но немного заносчив. Он один из самых способных учеников по всем предметам, за исключением истории. Эта дисциплина ему не очень нравится.
– Я хочу забрать его с собой в гостиницу на обед, – сообщила Лиза.
Миссис О'Гилви понизила голос.
– Вам придется обедать с ним в номере, – заметила она. – В ресторан его не пустят.
Лиза нахмурилась.
* * *
– Почему вы платите за мое обучение? – спросил Гавриил час спустя. Он сидел напротив Лизы за небольшим круглым столом, который внесли два официанта в ее номер на втором этаже. Оба официанта с подозрением посмотрели на опрятно одетого негритянского мальчика.
– Я обещала твоему отцу, что позабочусь о тебе, – ответила Лиза.
Гавриил с удовольствием ел лобстера.
– Откуда вы знали моего папу?
– Он работал… на плантации в Виргинии.
– Вы хотите сказать, он был рабом?
– Ну, да.
– Каким он был?
– Ты не запомнил его?
– Мало помню. Мне было четыре года, когда меня с матерью продали.
– Ну, твой отец был очень сильный человек и очень гордый. Хороший человек. И я знаю, что он сильно любил тебя, очень сильно. Когда он собрался бежать, он сказал мне, что постарается разыскать тебя и переправить на свободный Север. Л потом…
– Миссис О'Гилви сказала мне, что его убили.
– Да, к несчастью.
– Как это произошло?
– Ну, мой муж ударил меня. И твой отец… застрелил моего мужа. И тогда надсмотрщик застрелил твоего отца.
Гавриил положил на тарелку вилку и уставился на нее.
– Почему мой папа застрелил вашего мужа?
Лиза некоторое время вертела в руках вилку.
– Это довольно трудно объяснить, – наконец ответила она. – Думаю… ну, я очень нравилась твоему отцу.
– Он полюбилвас?
Снова наступила пауза.
– Возможно. Я в этом не уверена.
– Вы думаете, что черный мужчина может полюбить белую женщину?
Опять пауза.
– Полагаю, что да. Почему бы и нет. Полюбил же Отелло Дездемону.
– Но это было в Венеции. Такое невозможно в Америке.
Он опять занялся своим лобстером.
– Я вам многим обязан, миссис Кавана, – продолжал он. – Вы даете мне образование. Не знаю, пригодится ли оно мне в этой стране.
– Обстановка меняется, Гавриил. Мистер Линкольн освободил рабов, и…
– Простите меня, мадам. Видели ли вы, как посмотрели на меня сегодня официанты? Пока я не смогу есть вместе с другими в ресторане, я не смогу считать себя подлинно свободным. Я не обманываю себя. Но миссис О'Гилви и другие научили меня не расстраиваться из-за этого. Я просто хочу быть реалистом, а если на вещи смотреть реалистически, то я всегда останусь черным человеком в стране белых. Но мне потрясающе повезло. – Он умело сломал клешню лобстера. – У меня есть вы и музыка. Вам нравятся лобстеры?
– О, да!
– Почему же вы не едите своего?
– Меня больше интересует разговор с тобой. Думал ли ты о том, чтобы избрать для себя музыкальную карьеру?
– Да, мадам. Это моя мечта. Мой учитель музыки, мистер Карасовский, знаком с Францем Листом и сказал, что напишет ему рекомендательное письмо, если я когда-либо смогу поехать в Европу. Франц Лист – величайший пианист на всем свете, по словам мистера Карасовского, и, если он поможет мне, то я сделаю себе прекрасную карьеру в Европе. Несмотря на то что я черный.
Он смотрел на нее умными глазами. Лиза улыбнулась.
– У меня создается впечатление, что ты хотел бы поехать в Европу, – сказала она.
Он прикинулся немного глуповатым.
– Думаю, что я высказался недостаточно завуалированно, – сказал он. – Но ах, миссис Кавана! Если бы мне удалось попасть туда и поучиться у маэстро Листа. Вы бы стали очень гордиться мной!
– Я уже горжусьтобой, – отозвалась Лиза. – А теперь расскажи мне немного о мистере Карасовском. Сколько ему лет?
– Только что исполнилось тридцать четыре года. Он своего рода вундеркинд, учился с Шопеном в Париже. Но примерно четырнадцать лет назад приехал в Америку из-за какой-то революции в Европе. Он очень приятный.
– Где он живет?
– В коттедже в Марблхеде. Это на берегу океана, с прекрасным видом из окон. И Анна прекрасно готовит…
– Кто такая Анна?
– Его жена. Она француженка. Они постоянно между собой говорят по-французски.
– Понятно. Думаю, что завтра утром я съезжу к мистеру Карасовскому.
На следующее утро Лиза высадилась из кареты в Марблхеде. Дул северо-восточный ветер, распахивая полы ее пальто, когда она шла по дорожке к веселенькому маленькому коттеджу, который, как и бьющие волны прибоя, напомнил ей счастливые годы с Адамом. Но это счастье закончилось… Она постучала в дверь. Вскоре дверь открыла симпатичная молодая женщина в переднике.
– Да?
– Меня зовут миссис Кавана. Я бы хотела поговорить с мистером Карасовским о Гаврииле.
Лицо женщины просветлело.
– О, да… заходите, пожалуйста, – пригласила она с французским акцентом. – Тадеуш – это мой муж – дает сейчас урок, но он скоро закончится. – Притворив дверь, она понизила голос. – Он сейчас занимается с одним из своих самых плохих учеников и будет рад предлогу закончить занятие.
Действительно, Лиза услышала, как кто-то выстукивал сонату Моцарта в соседней комнате. Анна провела ее в гостиную с низким потолком, потом пошла за мужем. Когда тот появился в дверях, Лиза увидела высокого, немного сутулого мужчину с приятной внешностью, каштановыми волосами и в очках в золотой оправе. На нем была несколько поношенная одежда, а рукава пиджака на локтях вытерлись. Он вошел в гостиную и поцеловал руку Лизы.
– Вы знаменитая и довольно таинственная женщина, миссис Кавана, – произнес он с сильным акцентом и указал Лизе на кресло. – Миссис О'Гилви сообщила мне, что вы навещали моего лучшего ученика. Я с нетерпением жду, что вы скажете о нем.
– Думаю, что он просто изумителен, – садясь, ответила Лиза, – но я мало понимаю в музыке. Гораздо важнее, что вы сами думаете о нем.
Тадеуш ответил без колебаний.
– Я вам откровенно выскажу свое мнение. Я учился с Шопеном. Слышал, как он играет – играет он божественно. Я слушал игру Листа, слышал, как исполняет вещи Мендельсон. У Гавриила нет такой техники, как у этих гигантов, что вполне понятно, нет у него и эмоциональной зрелости, глубины экспресси. Но я бы поклялся, мадам, что природный талант Гавриила не уступает их талантам. Я слышал, как Гавриил превращает вариации в настоящий вихрь красоты.
– Вариации, – повторила Лиза, вспомнив о старинных русских колыбельных мелодиях, которые позже вдохновляли Римского-Корсакова и Цезаря Кюи.
– Вариации. Мальчик гениален. Но, конечно… – Он пожал плечами. – Что нам делать с ним? Большего я ему не могу дать. Его талант превосходит мой. Какие могут быть возможности у черного мальчика?
– Может быть, его отправить в Европу, чтобы он поучился у маэстро Листа?
– О! Это было бы великолепно. Но для Европы нужны деньги.
– Мистер Карасовский, я не мотовка и не хочу бросать свои деньги на ветер. Но я уже немало вложила в обучение Гавриила. Считаете ли вы благоразумным вложение денег в дальнейшее обучение Гавриила, если я его направлю в Европу к Листу?
– Конечно, такие вещи гарантировать невозможно, но клянусь вам, мадам, игра стоит свеч.
– Существуют и другие проблемы. Гавриил никогда никуда не ездил, не знает иностранных языков… Мистер Карасовский, если бы я оплатила ваши с женой расходы и компенсировала бы вам потраченное время, согласились бы вы представить Гавриила Листу?
Высокий польский еврей удивился.
– Конечно, согласился бы с восторгом! Мы с женой уже несколько лет не бывали в Европе. Но разрешите спросить, почему вы хотите пойти на такие дополнительные затраты, хотя и так уже очень много израсходовали на Гавриила?
Лиза встала.
– Существует много причин для этого, не последнее место среди которых занимает обещание, которое я дала его отцу. Кроме этого, мне любопытно узнать, честно говоря, как далеко продвинется Гавриил с должной поддержкой. И, может быть, будет полезно во время этой войны из-за рабства показать, как мальчик с черной кожей может ошеломить мир.
В глазах Тадеуша отразилось волнение, когда он взял руку Лизы.
– Ошеломить мир! – задумчиво повторил он. – Да, вот чего может добиться Гавриил: ошеломить мир!
Это была дивная сцена. Аманда выглядела как куколка в пальтишке, подбитом лисьим мехом и в меховой шапочке, подвязанной под подбородком. Она каталась на коньках вместе с Алексом Синклером на небольшом замерзшем пруду. Снежные шапки пригибали ветви сосен и елей, которые там и сям росли в прекрасной долине Гарлема. Лиза наблюдала за ними с саней, стоявших возле пруда, укрыв ноги меховым одеялом. Алекс пригласил их на экскурсию в конце недели с остановкой в гостинице в ста милях к северу от города, откупил целый железнодорожный вагон для этой поездки, сделал широкий жест, что было характерно для него, как узнала Лиза. Молодой гений розничной торговли, как его называли в статье в журнале «Харперс уикли», без всякого смущения полюбил Аманду, которая ответила ему полной взаимностью. Это привело Лизу в восторг, потому что она знала, что дочка ужасно тоскует по Адаму. Лиза объяснила Аманде, что папа остался в Англии по политическим соображениям, она также просила ее не упоминать о папе при Алексе. Лизе не нравился такой обман, но она должна была пойти на это, потому что не хотела упустить возможность заполучить Алекса. Лиза тоже скучала по Адаму, но Алекс начинал заполнять образовавшуюся пустоту. И хотя она его не любила, он ей очень нравился. Пока что Алекс вел себя как истинный джентльмен. Но Лиза заметила, что этот уик-энд в сельской местности, где поселились главным образом голландцы, в гостинице, которая странным образом оказалась совершенно пустой, если не считать их троих и миссис Паркер, был особенно хорошо спланирован. Фамильярное обращение Алекса с управляющим гостиницы и сотрудниками заставило ее заподозрить, что он не в первый раз отправляется, на уик-энд на север. Она подумала также, что он ездил сюда не один. Лиза сделала для себя вывод, что он не чуждается прелестей женского пола.
– Алекс! – пропищала Аманда, когда ее спутник не устоял на ногах, подпрыгнул и свалился на лед. Когда он сел с кислой физиономией, Аманда расхохоталась.
– О, вы здорово катаетесь, – сказала она. – Мамочка, правда Алекс смешной? – В этот момент Аманда тоже упала на живот. И они оба счастливо рассмеялись.
«Он будет ей хорошим отцом, – думала Лиза, – а ведь у нее не было отца, который бы постоянно находился при ней».
* * *
Мистер Карпентер, веселый, крепкий управляющий гостиницы, сам обслуживал за столом всех четверых, подал им индюшку со всем необходимым гарниром. После десерта миссис Паркер поднялась из-за стола, чтобы отвести Аманду на второй этаж спать.
– Спокойной ночи, Алекс, – сказала Аманда, обнимая и целуя его. Потом подошла и поцеловала маму.
– Спокойной ночи, мама. Знаешь что? Алекс почти такой же замечательный, как папа.
Лиза кисло улыбнулась, когда няня повела Аманду наверх, и они остались вдвоем с Алексом. Кофе они пили возле большой каменной печи, а мистер Карпентер в это время убирал со стола. На улице все еще шел снег, но в уютной гостиной постоялого двора восемнадцатого столетия было тепло.
– Нравится? – спросил Алекс. Он стоял перед горевшими дровами, а Лиза сидела на скамье колониального типа с подушками.
– Очень, – она улыбнулась. – Замечательная мысль поехать сюда, Алекс. И я ценю твое доброе отношение к Аманде. Боюсь, что ты ее просто покорил.
– Ну, она-то меня точно покорила. Очаровательная девочка.
Он в нерешительности замолчал, ожидая, когда Карпентер удалился из комнаты. Когда они остались одни, он взглянул на Лизу.
– Вы сказали мне, что Джека Кавана застрелили пять лет назад. Как же она могла запомнить «папу»?
– Джек не был отцом Аманды, – ответила она.
– Кто же им был тогда?
Она слегка улыбнулась.
– Я вдруг почувствовала себя почти голой. Но вам, пожалуй, стоит узнать обо всем моем бурном прошлом. Отец Аманды – Адам Торн, маркиз Понтефракт.
Алекс присвистнул.
– Так вот почемуон так старался спасти ее…
– Совершенно верно. Конечно, мы старались не разглашать свои прошлые отношения.
Он странно смотрел на нее. «Так, эта новость доконалаего», – подумала она. Лиза подошла к нему и притронулась к его рукаву.
– Дорогой Алекс, – обратилась она. – Я не знаю, о чем вы думаете. Последние недели с вами были просто великолепны, но завтра мы вернемся в город и можем опять пойти каждый своей дорогой. С моей стороны упреков не будет. – Начали бить часы на полочке камина. – Уже поздно. Я, пожалуй, пойду в свою комнату. Спокойной ночи.
Она повернулась, чтобы уйти, но он взял ее за руку и привлек к себе. Обняв, он поцеловал ее в губы со страстью, удивившей ее.
– Лиза, Лиза, – прошептал он. – Я с ума схожу… – Для меня неважно… – Он начал целовать ее подбородок, нос, щеки, глаза. – Мне абсолютно безразлично, кто был отцом Аманды. Мне нужны вы…
Он опять поцеловал ее в губы. Она почувствовала, как его руки сладострастно сжимают ее спину.
Она мягко отстранила его.
– А теперь пора и вам рассказать мне кое-что о себе, – предложила она. – Почему у меня создалось впечатление, что вы бывали в этой гостинице и раньше?
Он пригладил рукой волосы.
– Я бывал здесь. Не отрицаю этого.
– И у меня странная уверенность, что вы приезжали сюда не один.
– Этого я тоже не отрицаю. Надеюсь, вы не начнете читать мне проповедь?
– Мне не пристало читать проповеди, видит Бог. Но хочу сказать одно: я далеко не девственница, но если вы думаете, что я пойду наверх вместе с вами…
– Лиза, те девушки были совсем другими. Дешевые артистки, проститутки… На вас же я хочу жениться.Хочу, чтобы вы стали моей женой.
Молчание.
– А ваша мама? – Некоторое время он казался озадаченным.
– Может быть, это прозвучит бессердечно, но мне безразлично, что подумает мама. У нее своя жизнь, а у меня своя. Соглашайтесь, Лиза. Или вы хотите, чтобы я встал перед вами на колени и сделал бы предложение в такой позе?
Она пристально смотрела на него, в голове у нее помутилось.
– Ладно, видит Бог, я готоввстать на колени! – Он опустился на одно колено и приложил руку к сердцу. – Прекрасная Лиза, вы просто свели меня с ума, вызвали у меня дикую страсть и желание обладать вами. Поскольку я не могу жить без вас и поскольку мы не эталоны добродетели… что-нибудь не так?
Она отвернулась, закрыв лицо руками.
– Лиза, вы плачете, почему?
Он встал, взяв ее за руки.
– Ах, Алекс, вы такой хороший, добрый, замечательный… Вы мне очень сильнонравитесь. Но я должна быть с вами честной. Я вас не люблю. Если вы верите в проклятия, то это проклятие моей жизни. Я всю жизнь любила только одного человека и думаю, не разлюблю его до смерти.
– Адама Торна? – тихо спросил он.
Она кивнула и вытерла слезы.
– Проклятье! – воскликнула она. – Зачем мне надо быть такой честной? Вы будете прекрасным мужем для меня и замечательным отцом для Аманды. Почему мне просто не согласиться и не промолчать? Но Алекс, дорогой Алекс, я не могу вас обманывать. Вы слишком хороши для меня. А у меня где-то в глубине души всегда будет оставаться человек, которого я всеми силами старалась забыть и не смогла. Человек, который… ну, можно сказать, что у нас с ним родственные души, хотя это объяснение всего не исчерпывает. Вот вам и вся правда о скандально известной миссис Кавана. Я глубоко польщена вашим предложением жениться на мне, но поищите женщину более достойную, чем я.
Он сжал ее руки.
– Мне никого не надо, кроме вас! – возразил он. – Я все равно хочу, чтобы вы стали моей женой. Когда-нибудь с помощью Господа я заставлю вас забыть Адама Торна.
Он вновь поцеловал ее, и опять с такой страстью, на которую, она думала, он не способен.
– Скажите «да», Лиза. Скажите «да».
Сила, теплота его тела начали возбуждать ее.
– Даже зная…
– Даже все зная. Мне наплевать на все это. Скажите да, иначе, видит Господь, я продержу вас здесь всю ночь!
Она зажмурилась… Адам… торфяники… ее верный рыцарь… Но ее верный рыцарь женился на Сибил, которую, как это ни странно, ей самой пришлось оберегать… Ей нужен муж… Адам, любовь моя… Она раскрыла глаза.
– Да!
От удивления он даже заморгал.
– Бог мой, ну, наконец!
