Текст книги "Блеск и будни"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Лиза всем сердцем сочувствовала ему. Она знала, как сильно он любит своих сыновей.

– Неужели у тебя совсем нет склонности к политической деятельности? – спросила она.

Он заколебался с ответом.

– Фактически меня влечет к этому занятию. Мне бы хотелось делать что-либо полезное. Одному Господу известно, как невероятно мне везло, так что я обязан послужить людям, которые менее удачливы, чем я. – Его лицо стало жестким. – Но я не отдам тебя!

Она подошла к кровати и прижала к себе его голову.

– Ты долженотказаться от меня, – прошептала она. – Не имеет значения, твой ли сын Генри или нет. Знаю, что ты любишь его как сына, важно подумать о его будущем. Тебе надо вернуться домой, Адам.

– Мой дом здесь.

– Неправда. Ты не просто Адам Торн. Ты маркиз Понтефракт, национальный герой и отец будущего маркиза…

– Кто бы им ни стал.

– Твой дом в Понтефракт Холле и Понтефракт Хаузе. Неужели ты не понимаешь, что мое сердце разрывается, когда я говорю это, дорогой мой? Неужели ты не сознаешь, что у меня в жизни ничего не было дороже тебя? Но наступает время, когда мы должны признать, что существуют вещи поважнее нас. Мы должны смириться с тем фактом, что у нас с тобой нет будущего. Ты должен отказаться от меня во имя будущего своих сыновей.

Он смотрел на нее. По его щекам текли слезы.

– Но что станет с тобой и Амандой? – спросил он.

– Я устрою так, что ты изредка будешь видеть Аманду. Что же касается меня, мой сладкий Адам, даже одно прощание с тобой может меня убить. Поэтому я не стану делать этого дважды.

– Ты хочешь сказать, что мы больше никогда друг друга не увидим? Мы были неразрывны с детских лет!

– Будет лучше, если мы сделаем так. Иначе мы опять окажемся в таком же положении, в котором находимся сейчас: в состоянии двоеженства, которое погубит нас.

– Нет! – вскричал Адам. – Я разведусь с Сибил…

– Ты знаешь, что развод исключается. Даже если его можно было бы устроить, а это практически невозможно, ты погубишь будущее своих детей. Они не переживут скандала.

Он закрыл глаза. Долго молчал. Потом опять посмотрел на нее.

– Когда? – прошептал он.

– Мы ничего не скажем Аманде и миссис Паркер. Сделаем вид, что все идет, как прежде. Ты пробудешь здесь неделю, как обычно. А потом, моя сладкая любовь, ты от меня уедешь навсегда.

Некоторое время он пристально смотрел на нее. Потом взял ее руки и поднес к своим губам.

– В эту неделю мы вместим целую вечность счастья, – прошептал он. – Вечность. Клянусь тебе в этом.

* * *

Открытый экипаж остановился у парадного подъезда особняка на плантации «Феарвью». Из него вылез Пинеас, а кучер достал его саквояж из багажного отделения. Сенатор поднялся на парадную веранду дома, где его встретила и поцеловала Элли Мэй.

– Добро пожаловать домой, дорогой, – приветствовала она его. – Наверное, на улицах Ричмонда веселятся и танцуют?

– Ну, я бы не сказал. Конечно, в связи с большой победой настроение восторженное. Но если хочешь знать мое мнение, мы не воспользовались плодами этой победы.

Элли Мэй, удивленно глядя на мужа, пошла вслед за ним. В большом зале с портретов, висевших на стенах, на них смотрели представители пяти поколений рабовладельцев Уитни, излучая счастливое спокойствие роскошной жизни, протекавшей здесь до этой войны.

– Как не воспользовались? – спросила Элли Мэй. – Почему так?

– Репутация Линкольна равна нулю, а репутация этого старого пустозвона генерала Скотта – нулю с минусом десять. Газеты северян подняли вой по поводу поражения федеральных войск у Булл Рана – они даже утверждают, что генерал Макдауэлл напился во время сражения. Как бы там ни было, его прогнали. Линкольн назначил нового генерала, молодого человека по фамилии Макклеллан. Но дело-то в том, что, когда янки обратились в бегство, мы должны были бы двинуться в Вашингтон и вздернуть на уличном столбе Эйба Линкольна. Но мы этого не сделали. Мы вообще ничегоне сделали, проклятье! Боюсь, что это может стоить нам всего исхода войны.

– Папа! – воскликнула Шарлотта, которая торопливо сбегала по изящной винтовой лестнице. – Нет ли каких новостей о Клейтоне?

– Он пришел в сознание, – ответил Пинеас. – Я получил донесение с плантации «Эльвира». Доктора заверяют, что он поправится. Конечно, он останется калекой, но он выжил.

– Могу ли я проведать его? – спросила она, бросаясь к отцу и обнимая его. – Ох, как я тоскую по нему!

– Ну, надо дать ему некоторое время, чтобы окрепнуть. Он перенес страшнейшие муки. Но, возможно, через неделю ты сможешь к нему съездить. Встреча с тобой подбодрит его.

– Какие замечательные вести! У меня просто не хватает сил на ожидание!

– А теперь займись своими делами. Мне надо поговорить с твоей матерью. Элли Мэй, пройдем в мой кабинет. – Он прошел через зал и вошел в дверь под винтовой лестницей. – В Ричмонде царит полная неразбериха, – начал он, когда Элли Мэй вошла вслед за ним и притворила дверь. – Джефф Дэвис хороший человек, но боюсь, что дело ему не по плечу. В нем нет достаточной гибкости.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Он проникается убеждением, что время играет на нас, что нам надо лишь не пускать янки в Виргинию и ждать. Впрочем, он понимает, что мы должны добиться признания со стороны Англии и Франции и, как ты знаешь, мы направили сенаторов Мейсона и Слиделла на британском почтовом пароходе в Англию, чтобы добиться признания.

– С ними что-нибудь случилось?

– Да. Командующий федеральным военно-морским флотом остановил английский почтовый пароход «Трент» и снял с борта Слиделла и Мейсона, которые в настоящее время содержатся в тюрьме Бостона. Слава Богу, миссис Слиделл удалось спрятать отправленные нами документы в подкладке своей юбки, но ее муж все еще остается в тюрьме. Английский представитель лорд Лайнс возмущен. Так же, как и Джефф Дэвис. И он уполномочил меня отправиться туда вместо них. В следующую субботу я отплываю на английском корабле из Нового Орлеана…

– Но блокада? Как тебе удастся проникнуть через нее?

– Так же, как это делают все другие – как-нибудь незаметно проскользнем. Во всяком случае, имея в Англии связи, в частности Гораса Белладона, думаю, что мне удастся выполнить эту задачу. Разумеется, если я попаду в Англию. Английские производители текстиля крайне нуждаются в нашем хлопке, и у нас имеются основания верить, что лорд Пальмерстон и большая часть господствующего класса симпатизируют нам. Поэтому молись за меня, Элли Мэй. Твои молитвы помогут мне.

Она выразила удивление:

– Но разве я не еду с тобой?

– Конечно, нет. Это слишком опасно.

– Ах, дорогой мой, – вздохнула она. – А я-то так надеялась сделать некоторые покупки в Лондоне.

Ее муж фыркнул.

– Покупки? Разрази меня гром, мадам, но сейчас же идет война! Будет сколько угодно времени на покупки, когда мы победим… – Он покачал головой.

– Что? О чем ты задумался, Пинеас? – На ее лице отразился испуг.

– Ну, тревожиться не стоит…

– Но я хочу услышать даже о самом неприятном.

– Если мы не победим, Элли Мэй, то не сможем позволитьсебе делать покупки в течение долгого, очень долгого времени.

Звали его Роско, он работал надсмотрщиком на плантации «Эльвира», ростом был шесть футов два дюйма, обладал бычьей силой и с ума сходил по Дулси. И когда черный гигант обрабатывал ее в постели в домике за основным зданием, в котором теперь развернули госпиталь Конфедерации, его мысли были далеки от войны, от заброшенных табачных плантаций, где он кое-как работал с семью мужчинами, оставшимися на усадьбе «Эльвира». Не думал он и о довольно сомнительной репутации Дулси. Он сосредоточился на одном: когда кончит. Когда это случилось, он взвизгнул.

– Роско, тихо, – шепнула Дулси. – Ты хочешь, чтобы услышала тетушка Лида? Если она тебя тут застанет… Она здорово отхлещет нас.

– Дулси, ягодка, почему бы тебе не пойти за меня? Тогда нам не надо будет прятаться.

– Пока что я не хочу выходить ни за кого, – ответила она, вставая с развороченной кровати и подходя к тазу, чтобы обтереться губкой. Опять стояла знойная ночь в это нескончаемо жаркое лето. – Может быть, когда закончится война, мы сможем поговорить о свадьбе. Может быть, когда станем свободными.

– Ха, свободными. Непохоже, чтобы кто-нибудь в здешних местах освободился. Я бы не стал полагаться на то, что придут янки и заявят: «Эй, Роско, ты свободен. Эй, Дулси, ты свободна».

Он растянулся на кровати и посмотрел в окно над своей головой, на полную луну. Над его вспотевшей грудью жужжали насекомые.

– Ага. Ну, я-то была свободна,пока сенатор Уитни не возвратил меня сюда насильно.

– Да, свободной и дорогой. Я слышал, чем ты занималась в Йорктауне, в доме терпимости мисс Роуз, слышал я и о том, сколько ты брала за услуги.

– Не шуми, Роско, а то я начну брать плату и с тебя. Да и вообще, я слишком хороша для тебя. Возможно, и надобрать с тебя.

Он ухмыльнулся.

– Тебе нравится это занятие, ты сама знаешь об этом.

– Имеются и другие не хуже тебя. Например, капитан Карр.

– Он-то? Белый парень, который остался без ноги?

– Угу. Впрочем, он не потерял свои рога. Когда я захожу в его комнату, то он смотрит так, как будто может боднуть. А когда я его мою губкой в ванной… – Она захихикала.

– Что же смешного?

– У него член стоит, как палка. И он этого так стыдится. Он краснеет, как мак, начинает давиться и отдуваться, так что кажется, что вот-вот лопнет. И хочу сказать тебе Роско: я скоро позволю ему удовлетворить свое желание. И это будет моя месть.

– Месть за что?

– Ты знаешь, что его тесть – один из самых мерзких рабовладельцев Юга. Я слышала разговоры о том, что он сек своих рабов до полусмерти. И был юноша Такер, говорят, он посадил его в бочку с забитыми в нее гвоздями, так что их острия торчали внутри, и столкнул эту бочку с холма. Ну, пора уже этому могучему Уитни насыпать немного за шиворот. Пора уже, чтобы мы, цветные, начали сопротивляться.

Роско сел.

– Что же ты собираешься сделать? – спросил он.

– Ты скоро узнаешь об этом.

Лизе не верилось, что в утро, когда она окончательно теряла свою любовь, может выдаться такая прелестная погода. Ожидали шторм или, по меньшей мере, моросящий дождичек, а выдался великолепный день: на небе ни облачка, в солнечных лучах сверкало море, на голубовато-зеленом шелке воды переливались блики.

– Папа, тебе обязательнонадо уезжать? – спросила Аманда, обнимая его.

– Да, дорогая, надо ехать.

– Но ты приедешь в следующем месяце и не забудешь привезти мне что-нибудь еще?

– Да, не забуду.

Он стоял перед фасадом коттеджа. Лиза застыла на пороге, провожая его взглядом. Ангус взбирался на козлы кареты, готовясь отвезти его на железнодорожную станцию в Эр. Все выглядело так привычно, так буднично, как у других. И все же Лиза не могла не думать о своем: «Я его больше никогда не увижу. Обожаемого мною человека. Никогда. Неужели такое возможно?»

– Знаешь, чего я особенно хочу? – спросила Аманда.

– Чего же?

– Котенка. Ты мне привезешь котенка, папа? Если можно, беленького. Правда, мне очень хочется беленького котенка.

– Значит, ты получишь его, дорогая моя. А теперь поцелуй меня и иди к миссис Паркер.

Адам подхватил дочку, прижал к себе. Она обвила его шею руками.

– О, папочка, ты самый хороший во всем свете! – воскликнула она. – Как бы я хотела, чтобы ты никогда от нас не уезжал.

– Да, и мне этого хотелось бы, дорогая.

Он поцеловал ее.

– Почему ты плачешь? – спросила Аманда.

Он заставил себя улыбнуться.

– Мне просто что-то попало в глаз. Ну, а теперь бегом домой. Мне надо… поговорить с мамой.

– Ладно. До свидания, папа.

Он опять поставил ее на дорожку из кирпича, обсаженную розовыми и белыми цветами, и она помчалась в дом, задела платье матери и скрылась в комнатах. Лиза прикрыла дверь, затем подошла к Адаму. Он взял ее за руки.

– Как мы будем прощаться? – шепнул он.

– Не знаю.

– Будешь писать мне?

– Да, конечно, на адрес мистера Лоуери в Лондоне.

– Куда ты поедешь?

– Не знаю. Возможно, проведать сестру, попытаюсь помириться с ней. Но пока что ни на что определенное не решилась. Должна… Ну, привыкнуть…

Она пыталась сдержать слезы, но у нее это не получилось. Вдруг она оказалась в его объятиях.

– О, Адам! – зарыдала она. – Мы правильно поступаем,не так ли?

– Ты знаешь, что я думаю об этом. Ты знаешь, что отсылаешь меня от единственного, что мне дорого в этом мире: от себя.

– Это неправда. Нельзя забывать о детях…

– Ах, знаю. Дети. Моя так называемая политическая карьера. Мое положение в обществе. Маркиз Понтефракт. Все – помпезность и показуха. Но главное-то в том, что я люблю тебя, и что мне все это без тебя? Чего стоит жизнь без любви?

– Пожалуйста, дорогой мой, не говори об этом. От этих слов на душе становится еще тяжелее.

– Ты помнишь аббатство Ньюфилд? Помнишь детей на торфяниках?

– Когда ты сказал, что будешь моим рыцарем. Ты им и был, любимый. Самый верный из всех рыцарей.

– Если ты когда-либо окажешься в беде…

– Знаю.

– А теперь поцелуй меня.

Она прижалась губами к его губам. Их поцелуй длился почти минуту.

– Ты в душе у меня, – прошептала она. – А теперь поезжай, любимый.

Он поднял обе ее руки к губам.

– Не думаю, что на этом все кончается, – сказал он. – Если не здесь, то на том свете мы встретимся опять.

Он поцеловал ее руки, пожал их, повернулся и пошел к карете.

Ангус хлестнул лошадей, Адам в последний раз выглянул в оконце кареты и скрылся.

Лиза медленно, как деревянная, вернулась в коттедж, не зная, осталось ли у нее хоть что-то в жизни. Взявшись за ручку двери, она произнесла:

– О Господи, чем я виновата?

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

У дверей особняка на плантации «Эльвира» Шарлотту Уитни Карр встретил Чарльз, бывший дворецкий Лизы, которого в буквальном смысле согнул возраст.

– Я приехала проведать капитана Карра, – сказала она.

– Да, мэм.

– Я его жена.

– Да, мэм, знаю. Мы ждали вас. Вы – дочь генерала Уитни.

– У вас прекрасная память. Прошло много лет, с тех пор как я приезжала сюда.

– Я не забываю родственников генерала Уитни никогда, мадам. Заходите. Капитан наверху, в спальне миссис Лизы.

Лиза Кавана! Она часто слышала, как ее родители разносили в клочья ее репутацию. Она запомнила пресловутую миссис Кавана по рождественскому балу, казавшемуся теперь далеким прошлым. Но, войдя в прекрасный особняк на плантации «Эльвира», она не узнала его, так сильно изменились его помещения. Теперь парадный зал, гостиная и столовая были заставлены койками, все они были заняты ранеными. Десятки солдат потягивались, спали, курили, стонали, разговаривали. День был жаркий, окна стояли открытыми, но все равно помещение пропахло табаком, потом и лекарствами. Шарлотта сморщила свой носик, проходя мимо кроватей к лестнице. Она привлекла к себе внимание, шум несколько поутих, когда солдаты заметили ее присутствие.

– У вас здесь родственник, мадам? – спросил один из солдат, половину лица которого скрывали бинты.

Шарлотта приостановилась на первой ступеньке.

– Да, мой муж, капитан Карр. Его ранило у Булл Рана. Я пришла навестить его в первый раз.

– Ваш муж отличный воин, мадам.

– Спасибо. Вы все прекрасные воины, – добавила она, улыбаясь. – Все вами ужасно гордятся.

– Эта война к Рождеству закончится, – выкрикнул подросток, потерявший руку у Манассаса.

– К Рождеству, черта с два, раньше – к празднику Всех Святых! – взвизгнул другой. Раздался общий смех.

– Мы все молимся за вас, – сказала Шарлотта и заторопилась по лестнице вслед за Чарльзом. На ней было белое платье со шляпкой в тон, в руках она несла белый зонтик, а также кожаную сумку. Ей хотелось выглядеть как можно более привлекательно при встрече с Клейтоном, но она сильно волновалась. В своих письмах он проявил такой упадок духа в связи с потерей ноги – что было естественно – и она хотела сделать все возможное, чтобы подбодрить его. Но в то же время она нервничала и не знала, как прореагирует, когда увидит его после ранения. К своему замешательству она обнаружила, что получила гораздо большее удовольствие от физической близости с мужчиной, чем предполагала. Мысль о культе вместо ноги вызывала у нее некоторую тошноту, но она решила не показывать этого.

– Дулси, это жена капитана Карра, – сказал Чарльз, поднявшись по лестнице. Дулси стояла на верхней ступеньке и смотрела на Шарлотту. – Проводи ее в его комнату. Я становлюсь слишком старым, чтобы подниматься на эту лестницу.

– Спасибо, – поблагодарила Шарлотта, потом поднялась на второй этаж, где ее ждала Дулси. «Какая прелестная девушка!» – подумала она.

– Ваш муж находится в конце этого зала, – Дулси повела Шарлотту налево. – Я одна из его медсестер. Меня зовут Дулси.

– Надеюсь, вы хорошо заботитесь о нем, Дулси.

– Я исключительнохорошо забочусь о капитане Карре. Уделяю ему особое внимание.

Шарлотта подумала, что ее тон прозвучал довольно странно.

– Капитана Карра поместили в лучшей комнате этого дома, – продолжала Дулси. – Без посторонних. Это потому, что ваш отец такой важный.

– Мучается ли сейчас мой муж от боли?

– Теперь уже не так сильно. Более того, в последнее время он становится, можно сказать, даже игривым. – Она многозначительно улыбнулась Шарлотте, открывая дверь в спальню. – Вот и ваша жена, пришла проведать великого героя.

Шарлотта прошла мимо нее в комнату. Клейтон сидел на кровати в нижней рубашке, укрывшись простыней до пояса. Он выглядел напряженным.

– Когда мы услышали, что вы собираетесь приехать, мы выкупали его и побрили. Разве он не выглядит молодцом? – сказала Дулси с порога.

Раздосадованная Шарлотта обернулась и попросила:

– Пожалуйста, оставьте нас одних.

– Да, конечно.

Улыбнувшись Клейтону, Дулси притворила дверь. Шарлотта торопливо подошла к кровати мужа.

– Ах, мой ненаглядный Клейтон, – произнесла она, взяв его за руку, – как я молилась, чтобы наступил этот момент!

Она наклонилась и поцеловала его.

– Шарлотта, я…

За дверью комнаты раздался смех. Смеялась Дулси. Шарлотта, нахмурившись, повернулась к двери. – Несносная девушка, – сказала она. – У вас, должно быть, имеются белые сестры?

– Да, есть мисс Уилсон и близнецы Пруитт на этом этаже. Но Дулси убирается и готовит еду.

Жена опять повернулась к нему.

– Она действительно моеттебя?

Клейтон покраснел.

– Ну… да.

– Как странно. Мне стоит поговорить об этом с начальством. Но не будем обсуждать ее. Ах, мой дорогой, храбрый муженек. Не могу высказать тебе, как я горжусь тобой! Мы всегордимся тобой! О, чуть не забыла. Я привезла тебе подарки. Посмотри. – Она поставила кожаную сумку на стол и стала доставать из нее различные предметы. – Мама прислала тебе варенье из айвы, которое тебе так нравится. А я привезла две книжки… Знаю, что тебе, наверное, надоело здесь.

За дверью опять раздался смех. Шарлотта, положив книги и поставив варенье на стол, направилась к двери и распахнула ее. Там стояла Дулси, проказливо улыбаясь.

– Вы подслушиваете! – сердито воскликнула Шарлотта.

– О, нет, мисс. Этого я никогда не делаю.

– Уходите! Приказываю вам!

– Да, мисс, простите. – Она помахала из-за Шарлотты Клейтону. – Пока, Клейтон, – потом, улыбнувшись Шарлотте, она пошла по коридору.

Шарлотта закрыла дверь и повернулась к мужу.

– Эти черные становятся ужасно наглыми, если хочешь знать. Полагаю, они надеются, что когда-нибудь их освободят янки, но лучше не вбивать им это себе в голову.

– Миссис Кавана уже освободила Дулси. Твой отец заставил ее вернуться сюда на работу, поэтому, думаю, у нее законное недовольство.

– Возможно. Но думаю, ты должен поговорить с ней, чтобы она не обращалась к тебе так фамильярно – Клейтон. Слуги должны знать свое место. Так, на чем мы остановились? Ах, да, на подарках. – Она возвратилась к столу. – После установления блокады становится трудно достать некоторые вещи, поэтому я связала тебе шарф. Конечно, он не понадобится тебе еще несколько месяцев, но хочу, чтобы ты знал, что я ежеминутно думаю о тебе. Вот он, примерь.

Она вытащила красный шарф и обвила им его шею.

– Какой красивый, – сказал он, – спасибо. Но в нем немного жарко.

– Конечно, пока что сними его.

Он возвратил ей шарф. Она положила его обратно в сумку, потом посмотрела на Клейтона. Наступила напряженная, неловкая тишина. Потом он тихо спросил:

– Хочешь ли ты взглянуть на то, что осталось от твоего мужа?

Она прикусила губу. Наступил момент, которого она больше всего страшилась.

– Только если ты сам хочешь, чтобы я посмотрела.

Клейтон закрыл глаза, взялся за простыню и, приподняв, отвел ее в сторону. Шарлотта взглянула и ухватилась за спинку койки.

– Симпатично, не правда ли? – спросил он, открывая глаза, чтобы взглянуть на нее.

– Это повязка чести, – хрипло произнесла она. – Конечно, хотелось бы, чтобы этого не произошло, но… ах, дорогой Клейтон, ты должен гордиться этим. Все будут знать до конца твоей жизни, что ты принес большую жертву ради славного дела.

– Любопытно знать, – заметил он, – насколько славным является в действительности это дело.

Шарлотта напряглась, вспомнив о письмах, которые он писал ей из Принстона.

– Неужели у тебя опять возникли сомнения? – воскликнула она. – После всего, что ты пережил, после того, как проявил храбрость, конечно, твоя вера в то, за что мы сражаемся, не могла поколебаться!

– Особой веры у меня никогда не было, и ты знаешь это.

– Но, Клейтон, в этом доме много людей, которые отдали так много…

– Многие из них пошли на эту войну потому, что искали хорошей потасовки и горели желанием попалить с близкого расстояния в янки. Большинство людей не задумываются над тем, за что они воюют, они просто воюют.

– Не верю своим ушам, – поперхнулась она.

– Ну, поверь, Шарлотта. Ты и практически все другие южане отказываются признать, что черные люди тоже разумные существа, совершенно такие же, как мы с тобой. И дьявольски аморально одному человеку владеть другим. Все очень просто. Из-за этого, собственно, и идет война, а наше дело неправое. Я потерял ногу, борясь за несправедливое, аморальное дело, поэтому не трещи здесь о «славном деле», или о нашем южном «образе жизни», или о «нашей правопреемственности», или о чем-то там ином. Эта война из-за рабства, и мы неправы. Точка.

Шарлотта хлопнула в ладошки, прижала их друг к другу, зажмурилась, подняла лицо к потолку, зашевелила губами.

– Что такое ты делаешь? – спросил Клейтон.

– Я молюсь Всемогущему Господу, чтобы он вернул твоему сердцу истину и благоразумие.

– Ну, ты зря тратишь свое время и испытываешь терпение Господа. Если Господь и займет чью-то сторону в этой дурацкой войне, то надо считаться с фактами: вероятно, он станет на сторону янки.

Ее глаза засверкали, когда она открыла их.

– Я приехала сюда, чтобы выразить свои чувства любви и гордости за своего мужа, которого ясчитаю героем, – произнесла она сурово. – Хотя какой-то безумный, извращенный дьявол временно лишил тебя здравого ума и нормальной речи, я буду продолжать думать о тебе и уважать тебя за то, каким ты был. И я бы добавила, Клейтон, Боже тебя упаси говорить об этом… предательстве еще с кем-либо, особенно с моим отцом.

– Я отдал свою левую ногу за Конфедерацию и поэтому могу говорить все, что мне угодно! А теперь тебе лучше уйти. Я не намерен скандалить с собственной женой.

Она закрыла рот руками и ударилась в слезы.

– О, как ужасно! – всхлипнула она. – Мой собственный муж говорит, как… как проклятый янки!

Схватив сумку, она подбежала к двери и выскочила из комнаты. Клейтон вздохнул. Засунув руку в ящик тумбочки, он вытащил небольшую металлическую фляжку. Отвернув пробку, приложил ее ко рту и сделал большой глоток. Откинулся на подушки, позволяя виски пропитать весь его организм.

Потом он сделал еще один большой глоток.

Дулси медленно гладила его ягодицы, массируя кожу.

– Мисс Пруитт сказала, чтобы я больше не мыла вас, – шептала она, прикасаясь обнаженными грудями к спине Клейтона.

– Поэтому, думаю, нам только и остается, что заниматься сексом.

Была полночь. Окна открыты, но ветерка почти не чувствовалось. И Дулси, и Клейтон были голые и скользкие от пота. Он лежал на кровати лицом вниз, а она полулежала на нем.

– Тебе нравится заниматься сексом с Дулси?

– Да, – шепотом ответил он. Хотя он был сильно расстроен сегодняшней ссорой с Шарлоттой, он все равно чувствовал вину за то, что предает ее. Но Дулси пробудила в его искалеченном теле такую сексуальность, которую не смогла пробудить в нем Шарлотта, даже когда он был цел и невредим.

– Доктор Мейнворинг сказал, что у тебя хорошо получается с костылями, – продолжала она. – Довольно скоро ты сможешь вернуться домой к мисс Шарлотте. Будешь ли ты скучать о Дулси?

Он резко вздохнул. В нем опять поднималось желание.

– Да, – прошептал он.

– Мисс Шарлотта не такая легкомысленная, как Дулси, правда?

– Не такая.

– И держу пари, что не такая же хорошая в кровати, ха?

– Верно.

– Конечно, я узнала массу приемов у мисс Роуз. Тебе нравится, как это делает Дулси, да?

– Да.

– Повернись, дорогуша. Я опять доставлю тебе удовольствие. Ты позабудешь о своих болячках.

Она откинулась, а он повернулся на спину. Он находился в состоянии сильнейшего возбуждения. Он знал ее грязные и низкие приемчики, и ему было просто неловко за себя, до чего они ему нравились.

Она наклонилась над ним и стала лизать его культю с большим сладострастием. От этого он чувствовал себя не таким калекой, как будто она восприняла ампутацию без всякой брезгливости.

Потом ее язычок медленно двинулся направо.

– Посмотри на счастливую семью, которая опять собралась вся вместе! – обратилась Дулси к Роско. Они стояли на улице возле особняка на плантации «Эльвира» и смотрели, как Зах и доктор Мейнворинг помогают Клейтону допрыгать на своих костылях к открытой коляске. В коляске сидели и тоже наблюдали за происходящим Шарлотта и ее мать, обе под зонтиками от солнца. Во второй коляске сидел Брандон Карр. Из открытых окон госпиталя высунулись солдаты Конфедерации. – Посмотри-ка на жену Клейтона, какая высокомерная, – продолжала Дулси. – Подождем, что она скажет, когда узнает о моем небольшом подарочке ее мужу.

– О чем ты говоришь, Дулси?

– Если у нее когда-нибудь и родится ребенок от Клейтона, то он будет с двумя головами.

– С двумя головами? Да ты спятила!

– Об этом мне рассказала мисс Роуз. Белые люди, у них есть болезнь, которую они называют сифилис, когда у них все внутри гниет, сводит их с ума и потом убивает их. Мисс Роуз сказала мне, что от такой болезни страдают только белые, что она неизлечима и передается через половой акт. И она сказала, что все ее девушки заражены этой болезнью. Поэтому, думаю, я передала эту болезнь большому герою войны конфедератов, капитану Клейтону Карру. Этои есть месть Дулси. Погляди-ка, он смотрит на меня, как влюбленный щенок, а его жене все это очень не нравится.

Дулси причмокнула. Коляска тронулась, Клейтон оглядывался на Дулси, но Шарлотта опустила свой зонтик, чтобы он не мог ее увидеть.

Роско схватил Дулси за запястье.

– Ты хочешь сказать, что у тебя сифилис? – прошептал он.

– Угу.

– Но это значит, что я схватил его от тебя!

– Это неважно. Нам это не опасно.

– Ах ты глупая черномазая…

– Не называй меня так!

– Ни черта ты не понимаешь. Мисс Роуз так сказала тебе, чтобы ты не боялась. Но если ты подхватила эту болезнь, то она перешла ко мне, к масса Клейтону тоже.Поэтому мы все трое свихнемся и у нас будут двухголовые дети.

– Роско, ты ни шиша не знаешь. Мы в порядке.А теперь отпусти мою руку.

Отпустив ее руку, Роско врезал ей такую сильную затрещину, что она свалилась на куст роз.

Теперь настала очередь Дулси вытаращить глаза.

– Моя дорогая Сибил, – говорил в это время мистер Дизраэли, находившийся в бальном зале Понтефракт Хауза. – Вас можно поздравить. Бал получился таким же блестящим, как и те, что я описываю в своих романах. Если вы не проявите сдержанность, то можете стать ведущей дамой Лондона.

– В ваших устах это звучит как что-то страшное, Диззи, – отозвалась Сибил, которая просто сияла в шелковом платье, изготовленном Люсьеном Делормом. В ее каштановых волосах сверкала тиара Понтефрактов, целая россыпь бриллиантов и изумрудов, принадлежавших когда-то бабушке Адама. А на ее стройной шее красовалось великолепное новое ожерелье тоже из бриллиантов и изумрудов, которое было специально изготовлено для нее у Аспри. За это ожерелье агент Адама – мистер Лоуери – выслал чек на пятнадцать тысяч фунтов стерлингов.

– Жестокость судьбы заключается только в том, что вы никогда не сможете поверить тому, что вам будут говорить впредь, – заметил Диззи, вставляя монокль в левый глаз. Он стоял рядом с Сибил, разглядывая позолоченный бальный зал, заполненный вальсирующими парами. Это был один из первых балов зимнего сезона 1861–1862 года.

– Я действительноне верю тому, что говорят мне другие, за исключением вас, дражайший Диззи, – улыбнулась Сибил, касаясь его рукава. Она оказалась под магическим воздействием лидера консервативной партии. Она находила его обворожительным, остроумным, удивительно ловко выбиравшим путь через джунгли, которыми являлись лондонское общество и английская политика, тесно связанные друг с другом. Хотя преуспевающий средний класс расталкивал локтями других в своем стремлении вверх, Англия в политическом плане по-прежнему управлялась пятьюдесятью семьями, которые переженились чуть ли не до кровосмешения. В те дни низких налогов не было особого смысла скрывать свои богатства, и суматоха балов и званых обедов в период лондонского зимнего сезона представляла собой часть игры, также как и бесконечные приемы в сельских имениях в летний период и остальную часть года. Сибил была твердо настроена на то, чтобы занять лидирующее место в обеих категориях.

Единственную проблему создавал Адам. Он соглашался на ее все разраставшийся календарь социальных мероприятий, ни словом не заикался о расходах на балы и обеды, сопровождал ее на многочисленные приемы, всегда оставаясь на публике образцовым мужем. К ее удивлению, он с удовольствием окунулся в политику, прислушиваясь к многочисленным советам и маневрам Диззи, вроде бы получая удовольствие от нюансов политики. Он начал делать довольно таинственные вылазки в различные районы Лондона, иногда со странной маскировкой. Когда она спрашивала его, чем он занимается, он просто отвечал «политикой», совершенно сбивая ее с толку.

Проблема по-прежнему заключалась в Лизе. Пока он мог наведывать ее раз в месяц, его отношения с женой были теплыми, даже любящими. Но теперь, когда Лиза ушла из его жизни, в их семейном укладе опять появилась прежняя напряженность. И Сибил знала почему: Адам ставил ей в вину потерю Лизы. Но Сибил твердо решила не менять курса. Она любила мужа и отделалась от Лизы. Если она проявит настойчивость, говорила она сама себе, то в конечном итоге отвоюет Адама.