Текст книги "Блеск и будни"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Подготовьте бумаги о предоставлении вольной всем моим рабам. – Лиза стояла перед камином в гостиной особняка на плантации «Эльвира». – Я освобождаю всех зависящих от меня людей. Они получат достойную оплату, если захотят остаться здесь и работать на меня. Но на плантации «Эльвира» с рабством будет покончено.

Оба Девре, Билли и Клемми, удивились. Дело происходило два дня спустя после похорон Джека Кавана. Лиза прелестно выглядела в черном траурном одеянии. Клемми, которая тоже носила траур по своему кузену, поднялась, подошла к Лизе и обняла ее.

– Какой замечательный поступок, – сказала она, улыбаясь.

– Я хорошо все обдумала, – продолжала Лиза, – и пришла к заключению, что смогу наладить на этой плантации работу, используя свободный труд. Может быть, и некоторые другие рабовладельцы поймут, что существует альтернатива рабству.

– Но я должен напомнить вам, Лиза, – вмешался Билли, адвокат Джека, – что речь идет о разбазаривании больших капиталов, возможно, о полумиллионе долларов! Огромной суммы денег!

– Деньги не имеют значения, – заявила Лиза, которая удивилась, когда Билли зачитал ей завещание Джека после похорон. Там было написано, что он оставил ей в наследство более трех миллионов долларов, оглушительную сумму для того времени. – И я отказываюсь относиться к людям как к финансовому капиталу.

– О, Лиза, просто не могу высказать, как я счастлива слышать это от вас! – воскликнула Клемми. – Это такой благородный поступок.

– Ну, в какой-то степени выподали мне пример тем, что освободили своих собственных рабов.

– Да, но их у меня было всего несколько человек, а вы освобождаете более трехсот.

– И именно это обстоятельство создает проблему, – заметил Билли, который тоже поднялся со своего стула и подошел к высокому, из трех рам окну, чтобы посмотреть на моросящий дождь.

– Что за проблема? – спросила Лиза.

– То, что вы освобождаете сразу очень многих, – ответил Билли, повернувшись к ней. – Этого испугаются другие рабовладельцы. Послушайте, Лиза, у вас есть право иметь свои собственные политические убеждения, так же как и у нас. Но Джек был одним из виднейших рабовладельцев Юга, а теперь таким рабовладельцем стали вы. Если вы сразу освободите столько рабов, то другие рабовладельцы просто помрут от страха.

– Почему же?

– Вы начнете создавать рынок свободного труда, а это значит, что вы начнете раскачивать лодку, возможно, порождать новые идеи не только в головах рабовладельцев, но и самих рабов. Если вольную своим рабам начнут давать другие, то тогда упадет стоимость других рабов. Может быть, лично вас не сильно затронет потеря денег от освобождения рабов, но другие рабовладельцы ощутят это очень болезненно, и они вас возненавидят.

– Они уже меня возненавидели после того, что я сказала во время бала. Пусть эти узколобые идиоты ненавидят меня еще сильнее. Мне было бы стыдно, если бы я им понравилась.

– Но ваша репутация как дамы…

– Ха! Как будто у меня она хорошая. Не думайте, что я не знаю, что тут говорят обо мне: что я была наложницей Наполеона и Бог знает что еще. Глупые кошки.

– Они говорят не только это.

Молчание.

– Что вы имеете в виду?

Билли взглянул на жену.

– Скажи ей, Клемми.

Клемми Деври отрицательно покачала головой.

Лиза напряглась.

– В чем же дело? Скажи мне, Клемми.

– Не хочу повторять такую грязь.

– Сладкая моя, она же должна знать правду, – воскликнул Билли. – Ей это необходимо знать. Лиза, говорят, что вы и Мозес были…

– Билли Девре, заткнись! – воскликнула его жена.

– Пусть скажет, – возразила Лиза. – Что говорят? Что Мозес был моим любовником?

– Лиза, только самые испорченные головы могут поверить этому, – вмешалась Клемми, взяв ее за руку. – Видите ли, мистер Дункан и два его отпетых сынка рассказывают всем, что когда они застрелили Мозеса, то вы подбежали к нему… и взяли его за руку.

– Да, это правда, – подтвердила Лиза. – И я не стыжусь этого. Но моим любовником он не был. Если что-то и было, то лишь желание подружиться. Впрочем, думаю, что с моей стороны было глупо пытаться делать даже это.

– То, что я хочу довести до вашего сведения, Лиза, – продолжал Билли, – так это то, что вы нажили себе могущественных врагов. Сенатор Уитни – один из самых влиятельных людей в Вашингтоне, а вы одернули его вместе с Элли Мэй на рождественском балу. И, поверьте мне, Элли Мэй распространяет теперь ядовитые сплетни о вас по всему графству Глочестер. А теперь, радость моя, если вы освободите сразу всех рабов, одному Господу известно, что они могут выкинуть в отместку вам.

– Но почему же? – воскликнула Лиза.

– Разве вам непонятно? Здесь же круговая порука: либо всё, либо ничего. И вы окажетесь предателем благородного дела.

– Рабство – благородное дело?

– Да!

– Но что они мне могут сделать? Освобождать рабов законом не запрещается.

– Но закон запрещает белым женщинам спать с неграми.

Она уставилась на него.

– А я с ним и не спала, – негромко ответила она.

– Я это знаю, радость моя. Но наши присяжные могут заявить, что вы это делали, особенно если все влиятельные рабовладельцы начнут на них давить, а без этого, уверяю вас, не обойдется. Положение может приобрести очень мерзкий оборот. Как ваш адвокат и друг советую вам не высовываться. Может быть, можно освободить пару рабов в качестве рождественского подарка. А потом еще пару на будущий год. Но если вы сразу отпустите на волю триста рабов, у вас будут большие неприятности! Очень большиенеприятности!

Нахмурившись, Лиза обдумала сказанное и пришла к выводу, что Билли, возможно, прав.

– Думаю, – произнесла она после некоторого молчания, – что не существует законов, которые препятствовали бы улучшению жизни рабов? Запрещали бы относиться к ним по-человечески?

– Ну, конечно, таких законов нет. Но на практике многие рабовладельцы поступают именно так.

– Хорошо. Я последую вашему совету. Боюсь, что вы правы. Но сообщите этому отвратительному мистеру Дункану, что с сегодняшнего дня он уволен. Пусть он и оба его сына убираются с этой плантации до рассвета, или я прикажу их выбросить отсюда. Подготовьте также бумаги о предоставлении вольной Чарльзу, тете Лиде и Дулси. Я даю им вольную хотя бы ради Рождества. Надеюсь, что вы проведете Рождество вместе со мной?

– О, с большой радостью, дорогая! И не будем вспоминать о постигшей вас утрате, – отозвалась Клемми.

Лиза опустила глаза при упоминании ее усопшего мужа. Увы, она не могла заставить себя горевать об этой потере.

– Тебе нравится это платье? – Леттис Белладон стояла перед зеркалом во весь рост в номере «люкс» отеля «Уиллард» в Вашингтоне. На ней было великолепное шелковое бальное платье. Декольте, отороченное вышивкой, открывало значительную часть ее пышной груди.

– Очень мило, моя дорогая, но нам надо торопиться. Не хотелось бы опаздывать на прием к сенатору Уитни. У него соберутся все, возможно, приедет сам президент.

Леттис взяла со стула шаль и набросила ее себе на плечи.

– Уверена, что прием пойдет блистательно, – заметила она, – если вообще в этом мерзком городе можно что-либо назвать блистательным.

– Мы должны быть снисходительными, дорогая. Нельзя же сравнивать Вашингтон с Лондоном или Парижем.

Направляясь к двери, Леттис рассмеялась.

– Это точно, нельзя. Здесь просто большая деревня с претензиями, если хочешь знать мое мнение. И я нигде не видела так ужасно одетых женщин, как жен местной знати в Вашингтоне.

– Не надо забывать, что Америка – один из самых быстро растущих рынков для нашего предприятия «Текстиль Белладона». И, конечно, мы не должны обидеть хозяйку, миссис Уитни. Ее брат выращивает один из самых лучших сортов хлопка в штате Миссисипи и продает его мне по очень выгодной цене.

– Ее брат также приставал ко мне с сальными предложениями, – сказала Леттис с видом опороченной добродетели, хотя в тот момент ее позабавило приглашение подвыпившего плантатора поехать к нему в имение, чтобы немного «порезвиться».

– Ну, сегодня мы об этом вспоминать не будем, – заметил Горас, отворяя дверь.

Горас и Леттис Белладоны приехали в Америку для осмотра ведущих магазинов одежды на Восточном побережье страны, а также для посещения крупнейших хлопковых плантаций. Они вышли из гостиницы и сели в экипаж.

– Езжайте к дому сенатора Уитни на улице… – назвал кучеру адрес Горас. Когда экипаж тронулся, Леттис обратила внимание на толпы черных бродяг возле гостиницы.

– Как ты думаешь, они рабы? – спросила она мужа.

– Вполне может быть, – ответил Горас, приглаживая свои пышные бакенбарды. – Насколько я разбираюсь в здешней ситуации, южане контролируют Сенат и Верховный суд, и, конечно, президент тоже демократ и относится пристрастно к рабовладельцам. Практически весь этот город принадлежит южанам.

За два дня пребывания в молодой Американской республике у Леттис создалось весьма нелестное представление об этой стране. Она осмотрела Капитолий. Зал Сената и круглый, красный с золотом зал Палаты представителей были уже отделаны, а большой мраморный флигель, который возводился уже семь лет, был почти готов. Леттис подумала, что все это производит довольно хорошее впечатление, хотя ощущение величия несколько снижалось за счет того, что территория Капитолия была замусорена кусками мрамора, валяющимися колоннами, досками, железными плитами и камнями, а также домиками для рабочих. Они проехали мимо департаментов почты и патентов, которые расположились по диагонали между Седьмой и Восьмой улицами. Она посмотрела на огромное здание казначейства на Пятнадцатой улице, строительство которого еще не закончилось. Ее позабавило небольшое кирпичное строение государственного департамента, которое выглядело так же скромно, как и департаменты армии и военно-морского флота, разместившиеся в старомодных постройках к востоку от Дома правительства. И она решила, что Белый дом проигрывал в роскоши, если его сравнивать, например, с Букингемским дворцом. Она слышала о том, что приемы в Белом доме при таком скаредном бюджете были так скромны, что даже не ставились цветы на обеденные столы. Люди без всякой радости принимали приглашения посетить Белый дом. Президент, уроженец Пенсильвании, вдовец, и его племянница, молодая мисс Хариет Лейн, выступали в качестве хозяев правительственного особняка. Хотя в народе мисс Хариет Лейн любили (новая песня «Послушай пересмешника» была посвящена ей), вашингтонское общество считало, что она жеманница и зануда. «Что за столица! – думала Леттис. – Что за страна!»

Их экипаж въехал на подъездную площадку претенциозного особняка с колоннами, который сенатор построил три года назад. Горас и Леттис вышли из экипажа. Ярко освещенный дом уже заполнили гости. Когда Леттис поднималась на крыльцо, она услышала звуки оркестра, наигрывавшего веселые мелодии «Дикси».

Белладоны находились в Вашингтоне всего два дня, но уже знали о напряженности в отношениях между политиками – северянами и южанами, сторонниками рабства. Эта напряженность распространилась также и на социальную жизнь. Росло число людей, которые приглашали либо только северян, либо только южан, в зависимости от своих убеждений. Однако несмотря на свои явные симпатии к рабовладельцам, сенатор Уитни и его родившаяся в штате Миссисипи жена все еще общались и с теми, и с другими, во всяком случае на социальных мероприятиях.

В центральном зале Белладонов встретил исполненный достоинства черный дворецкий, и они присоединились к другим гостям, которые двигались цепочкой, чтобы поздороваться с хозяевами. Леттис подумала, что Элли Мэй Уитни, конечно, была некрасива со своим большим носом и лошадиными зубами, но умелая горничная подкрасила ее внешность, и она выглядела вполне представительно в своем огромном платье из сатина в бледно-розовую полоску на зеленом фоне. «Довольно привлекательное платье, – думала Леттис. – Правда, Элли Мэй слишком обнажила свои костлявые плечи и плоскую грудь…» Но ее муж был олицетворением сенаторского достоинства со своими серебристыми волосами до плеч, в безупречно сшитом фраке. Леттис подумала, что он один из наиболее представительных американцев, которых ей пришлось до сих пор видеть. Наблюдая, как он ведет разговор и здоровается с гостями, она заметила, что он обладает профессиональным даром политика – умеет дать почувствовать своему собеседнику или собеседнице, что из всех людей на свете в данный момент его интересует только этот человек. Очарование так и распирало этого патриция, когда он, пожимая руки, улыбался и обращался своим музыкальным голосом с виргинским акцентом к богатым гостям – людям с большими связями, которые медленно проходили мимо него и его жены.

– Судья Кемпбелл из Верховного суда и миссис Кемпбелл! – громко выкрикнул молодой черный лакей, по всей видимости, получая огромное удовольствие от исполнения своих обязанностей. Он протянул серебряный поднос, на который гости клали приглашения (правда, прочесть фамилии он не мог, и гости должны были шептать ему на ухо свои имена). – Сенатор и миссис Слиделл из Луизианы! Мистер и миссис Белладон из Манчестера, Англия!

Когда Элли Мэй Уитни с улыбкой на тонких губах повернулась к Леттис, то замерла от удивления.

– Миссис Белладон! – воскликнула она с сильным южным акцентом. – Мой брат написал мне, какая вы хорошенькая, и он не ошибся. Но вы должны извинить меня, дорогая леди. Признаюсь, что я сначала приняла вас за кого-то другого. Да, да, вы так похожи на нее… Нет ли у вас родственников в Виргинии?

Леттис выглядела смущенной.

– Нет…

Элли Мэй повернулась к своему мужу:

– Пинеас, посмотри. Ну, разве миссис Белладон не вылитая копия Лизы Кавана?

Глаза Леттис расширились.

– Лиза? – повторила она. – Вы знаете женщину с таким именем, которая похожа на меня?

– Да, конечно. Пресловутая миссис Джек Кавана с плантации «Эльвира» в графстве Глочестер. Потрясающее сходство… С вами все в порядке?

Леттис смертельно побледнела и оперлась на руку своего мужа.

– У меня была сестра, которую звали Лиза. В прошлом году она пропала… никто не знает, куда она подевалась. Она убила моего отца.

Глаза у Элли Мэй полезли на лоб.

– Убила? – прошептала она.

Горас что-то шепнул жене на ухо, но Леттис выпрямилась и потрясла головой.

– Мой муж советует не говорить об этом, но это, конечно, не является секретом.

– Мы должны поговорить об этом, – быстро сказала Элли Мэй. – Подождите, пока не закончится представление гостей, и тогда мы встретимся в кофейной комнате. Гости пусть развлекаются сами, а эта новость слишком важна, чтобы откладывать разговор о ней. Убийство! Кто бы мог подумать?

Через двадцать минут Элли Мэй, сенатор, Горас и Леттис уединились в небольшой кофейной комнатке, изолированной от большой столовой. Элли Мэй закрыла двойные двери, потом повернулась к Белладонам, шелестя своей огромной юбкой.

– Расскажите мне все, – сказала она. В горящих зеленых глазах отразилась страсть к сплетням.

– Леттис, я не уверен, что ты поступаешь правильно, – нервно заметил Горас. – Не следует ворошить грязное белье твоей семьи…

– Моей семьи?! – огрызнулась Леттис. – Теперь это и твоя семья. И если Лиза скрывается в Америке, то тем более ее надо привлечь к суду. В конце концов, никакого нет сомнения в том, что именно она убила папу.

– Как?! – спросил сенатор Уитни.

– Она направлялась к мужчине, с которым завела шашни…

– Скандально, – прошептала Элли Мэй, которая сидела на плюшевом диване и ловила каждое слово.

– Ах, у Лизы всегда была кошачья мораль!

– Значит, слухи о ее связи с императором Франции подтверждаются.

– Императором Франции? – Леттис почувствовала замешательство.

– Пожалуйста, давайте не будем разбрасываться, – предложил сенатор Уитни. – Как же она убила своего отца?

– Ну, ночь была бурная. Она остановилась в коттедже арендатора, некоего Стрингера Макдафа. Как он рассказывает, он предложил ей переночевать в его доме. Но вскоре в коттедж заявился отец. Его предупредила местная повивальная бабка, сказав ему, что Лиза забеременела… Он сразу догадался, кто отец ребенка…

– Кто? – прервала ее Элли Мэй.

– Точно никто не знает, но я уверена, что это сделал уличный ловелас Адам Торн, который стал теперь графом Понтефрактом.

–  Графом?

У Элли Мэй голова пошла кругом. Как и большинство состоятельных американцев, она питала страсть к английским титулам.

– Отец догадался, что Лиза отправилась в Понтефракт Холл, и погнался за ней. Увидев свет в окнах коттеджа, он зашел туда, чтобы спросить Стрингера Макдафа, не видел ли он Лизы. А она как раз оказалась там. Лиза бросила в отца керосиновую лампу, и он сгорел насмерть. А сама она исчезла. До сегодняшнего дня мы ничего о ней не слышали. Вы говорите, что теперь она миссис Джек Кавана? Кто он?

– Джек был одним из самых богатых плантаторов Юга США. С вашей сестрой он познакомился в Париже. Но его убил раб, который… – Элли Мэй пождала губы и взглянула на мужа.

Пинеас понизил голос:

– Говорят, хотя это не было доказано, что этот раб был любовником вашей сестры.

Леттис ахнула.

– Лиза… и раб.

– Да, скандал на всю Виргинию, – подтвердил сенатор. – К счастью, этого раба застрелили. Но ваша сестра выкупила его сына у рабовладельца в Кентукки, дала ему вольную и отправила его учиться в частную школу возле Бостона. Кроме этого, она строит новые дома для своих рабов и небольшую лечебницу для них. Она портит рабов, и другие рабовладельцы, включая и меня, по горло сыты ее чудачествами. Конечно, до сегодняшнего дня мы ничего не могли поделать с ней, разве что привлечь ее за связь с черным рабом. Но мы не хотели этого делать, боясь скомпрометировать весь слабый пол в глазах наших детей. Но если она разыскивается в Англии по обвинению в убийстве…

– Да, разыскивается, – твердо отчеканила Леттис. – Я никогда особенно не любила Лизу, но после всего, что она натворила, я совершенно не расстроюсь, если ее посадят в тюрьму. И мне наплевать, если это звучит не по-родственному! Но можно ли ее сдать властям Англии, чтобы там учинили над ней суд? Теперь она, наверное, американская гражданка, верно?

– Да, но мне кажется, что у нас с Великобританией имеется договор, по которому убийцы подпадают под выдачу, – объяснил сенатор. – Но если даже и нет такого документа, то в Вашингтоне можно все устроить. Здесь случайно оказался английский министр. Сейчас же пойду и переговорю с ним, с вашего разрешения.

Слегка поклонившись, сенатор вышел из комнаты. Он тем более хотел отделаться от Лизы, так как узнал о ее денежных переводах на Север в пользу аболиционистов.

Когда Лиза узнала, что стала одной из самых богатых вдов Америки, она обрадовалась. Она не была жадным человеком, хотя и страстно любила делать покупки, как всякая другая нормальная женщина. Но теперь она поняла также, что огромное влияние денег можно использовать на благо или во зло. Лиза решила резко изменить жизнь примерно трехсот рабов, имена, возраст, вес и цены на которых были записаны в журнале, как будто речь шла о скоте. Первое, что она сделала, доставив большое удовольствие хозяину обувного магазина в Ричмонде, – это заказала шесть сотен мужской и женской обуви различных размеров и раздала ее рабам. Рабы были поражены. Многие из них не знали даже, как надо завязывать шнурки. Потом она поручила Билли Девре съездить в Кентукки и выкупить сына Мозеса, как она и обещала. Семилетний Гавриил был здоровым, смышленым мальчиком. Билли заплатил за него восемьсот долларов, дал ему вольную, отвез его в Бостон, где определил в школу, которую открыли аболиционисты, чтобы обучать детей рабов, тайно убежавших с Юга по железной дороге или каким-нибудь другим способом. Затем она приступила к строительству. Теперь, когда Броувард провозил ее в открытом экипаже через квартал рабов, она с удовольствием поздравляла себя с тем, что ей удалось сделать до сих пор, хотя других дел был непочатый край. Десять кирпичных коттеджей уже сдали, заканчивалось строительство еще шести. Эти коттеджи были построены по образцам домиков для домашней прислуги на плантации «Эльвира». Они были чистыми, теплыми и комфортабельными. Более того, были построены отхожие места, и Лиза убеждала рабов содержать свои помещения в порядке. Несчастные люди, все время жившие в грязи, и не думали об этом, но Лиза проявила в этом деле настойчивость и стала добиваться успеха. Новый квартал, возникший в полумиле от старого, выглядел довольно опрятно.

У Лизы, конечно, не было иллюзий относительно огромности задачи, которую она поставила перед собой. Пытаться поднять жизненный уровень рабов от почти животного существования до такого состояния, чтобы они умственно и морально подготовились к возможному освобождению, – задача не из легких. Уволив мистера Дункана, она устранила физические ужасы рабства – порки и запугивания. Надсмотрщиком она сделала одного из рабов, интеллигентного вида молодого человека по имени Роско, который оказался природным вожаком – рабы его слушались. Но хотя и удалось устранить ужас, привычки двух столетий принудительной службы все же сохранялись. Она обнаружила, что большинство ее рабов не имели никаких целей. Им надо было говорить, что делать, подчас повторять по многу раз. Ее раздражало, что такая действительность точно совпадала со снисходительными стереотипами белых южан о том, что негры как дети, и она вынуждена была признать, что большинство ее людей сразу не смогут стать независимыми, не сумеют самостоятельно распорядиться своей жизнью.

Но одна вещь ей все-таки удалась, утешала она себя, когда карета покатила обратно по направлению к дому. Она теперь может без всякого опасения, безоружная ездить в негритянский квартал. И рабы начинали верить ей, хотя некоторые все еще ворчали. Если учесть степень их запуганности прошлой осенью, когда она впервые появилась здесь в качестве жены Джека, то надо было признать, что достигнуто немало.

Стоял теплый апрельский день, в воздухе пахло весной, когда она подъезжала к дому, который полюбила. Теперь, когда здесь не было больше ни Джека, ни мистера Дункана, природная красота этого места просто зачаровывала ее, хотя она должна была признать, что чувствовала себя все более одиноко. Единственными белыми, кто соглашался разговаривать с ней, были доктор Локвуд, ее личный врач, и Деври. Она заметила, что в последнее время даже их приезды стали более редкими. Хотя Клемми всегда находила отговорку, чтобы не приезжать на ужин, но Лиза задавалась вопросом: не оказывают ли другие белые все более сильное давление на них, такой нажим, который было не под силу выдержать даже Клемми. Лиза знала, что ее возненавидели за то, как она поступает со своими рабами. И хотя у нее и не было желания что-либо менять в своем поведении, брошенная всеми, она чувствовала себя довольно одиноко. По ночам ее молодое тело жаждало ласки, ее мысли снова и снова возвращались к Адаму. Господи! Как она тосковала по нему! Но Адам находился за тридевять земель, так что любовь к нему походила на любовь к призраку. Когда она клала руки на свой огромный живот, она знала, что, по крайней мере, к ней скоро присоединится его сын. Доктор Локвуд из Йорктауна говорил, что у нее со дня на день могут начаться схватки. Пусть Адам и женился на ком-то другом – она давно уже простила ему это, учитывая сложившиеся обстоятельства, но их кровь слилась воедино, и это было для нее главным.

– Броувар, кто это к нам приехал? – просила она, когда они подъехали к дому. У западного портика стояла черная закрытая коляска. Возле нее – двое мужчин в темных костюмах и черных шляпах.

– Не знаю, хозяйка.

Он натянул вожжи, карета остановилась.

– Миссис Кавана? – спросил мужчина с густой черной бородой.

– Да.

– Я – Марк Чаннон, судебный исполнитель, мадам. Вот мой значок. А это – мистер Эдгар Даунинг, юридический атташе британской миссии в Вашингтоне. Я взял на себя смелость, мадам, и велел вашим людям собрать в сумку кое-какие вещи. Вы поедете с нами в Вашингтон.

Лиза окаменела, уставившись на него.

– Зачем?

– Вас выдают Англии, миссис Кавана, – пояснил Эдгар Даунинг, – чтобы предать суду за убийство вашего отца, преподобного Хью Десмонда.