Текст книги "Блеск и будни"

Автор книги: Фред Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

– Дорогая моя Сибил, – обратилась к ней Сидония, леди Рокферн, оглядываясь по сторонам в гостиной дома Понтефрактов в Лондоне. – Ты здесь прекрасно поработала. Мой несчастный покойный папочка годами здесь не показывался, а когда я сама была тут в последний раз, то мое сердце просто разрывалось при виде всего этого запустения. Но ты все прекрасно обновила! Проявила такой замечательный вкус. Уверена, что Адаму это очень понравится.

– Но ему может не понравиться сумма расходов, – возразила Сибил, – но я подумала, что ему хотелось бы все это сделать. А теперь, когда он возвращается домой, обретя такую известность, просто необходимо, чтобы мы могли гордиться своим лондонским домом.

Сидония улыбнулась и похлопала Сибил по руке.

– Как хорошо все получилось, – заметила она. – И как я рада, что вы с Адамом поженились. И как хорошо, что он не женился… – она понизила голос и нахмурилась, – на другой.

– Должна признаться вам, тетя Сидония, что мне было больно все эти последние недели читать известия о суде над миссис Кавана. Думаю, что весь Лондон посмеивается надо мной. Только подумать, мой любимый муж является отцом ребенка этой жестокой женщины! Мне становится страшно неловко из-за этого.

– Да будет тебе, Сибил. Понимаю, конечно, что твои чувства затронуты, но мы, женщины, должны хладнокровно воспринимать подобные факты. Грустно, но никуда не денешься, – мужчинам может сойти с рук такое поведение, которое женщину выкинуло бы навсегда из приличного общества. – Сибил подумала об Эдгаре и испытала укол вины и мрачных предчувствий. – Но к нашему общему счастью, миссис Кавана завтра с рассветом перестанет существовать.

– Да, как христианке мне жаль ее. И я помолюсь за упокой ее души. Но я бы покривила душой, если бы не призналась, что испытываю облегчение, что закон… как бы мне правильно выразиться… устраняет для меня серьезную семейную проблему.

– Это верно, – Сидония взглянула на свои висевшие на груди часики. – Нам надо выезжать. Корабль Адама пришвартуется через два часа. Нам нельзя опаздывать. Такая честь, будет присутствовать сам супруг царствующей королевы! Выдающийся день для нашего рода – редкостный. – Она опять понизила голос. – Хочу дать тебе небольшой совет, дорогая. Полагаю, что Адам не знает о судьбе миссис Кавана. Может быть, будет лучше, если мы не станем заводить о ней разговора хотя бы до завтра. Мы знаем порывистый характер Адама. И если быть до конца честной, то надо признать, что хотя эта несчастная женщина вполне заслуживает кары, говорить о виселице не очень-то приятно. Это может омрачить радость торжественного для Адама дня.

Сибил нахмурилась.

– Не согласна с вами, тетя Сидония. Я думала об этом и считаю, что так поступать нельзя. Я знаю глубину привязанности Адама к этой женщине – поверьте мне, это тяжкое бремя я несу уже больше года. И если я не скажу ему об этом, то думаю, что он поставит мне это в вину. Пусть он, если захочет, попрощается с миссис Кавана. В конце концов, восторжествовала я, было бы справедливо с моей стороны проявить великодушие.

– Ты права. Ах, дорогая Сибил, какой же у тебя благородный характер. Поехали, хватит болтать. Опоздать именно сегодня было бы непозволительной глупостью.

Лондон, куда возвращался Адам осенью 1857 года, являлся столицей мира, какой тысячу лет назад был Рим. Несмотря на викторианское ханжество относительно секса, которое олицетворяла сама королева, рассматривая секс как «теневую сторону» замужества и умудрившись при этом произвести на свет Божий девятерых детей, численность населения Англии утроилась за предшествующее столетие, а Лондон насчитывал уже почти пять миллионов душ, что делало его крупнейшей столицей всех времен. Он стал крупнейшим портом мира, и хотя трущобы вроде Уаппинга приводили в ужас иностранцев своей наготой, своими голодающими бездомными, погрязшими в пороках и грязи, в сейфах банков Англии хранились золотые слитки умопомрачительной стоимостью в одиннадцать миллиардов фунтов. Самая крупная в мире Британская империя расширялась весьма стремительно, ее колонии множились так быстро, что даже лорд Пальмерстон – премьер-министр – вынужден был «искать по карте эти чертовы территории». И хотя рядовой англичанин мало что получал от этой империи – и шел на значительные лишения, если служил в армии или военно-морском флоте с их жесткой дисциплиной, допотопным медицинским обслуживанием и риском погибнуть в боях – все равно империя щекотала нервы англичан, наполняла их сердца шовинистической гордостью, и они охотно отправляли своих сыновей погибать за империю.

Отчеты о мятеже в Индии достигли Англии. Особенно подробно было рассказано о зверских убийствах женщин и детей в Каунпуре. В пересказанном виде эти отчеты обрастали дополнительными подробностями о массовых изнасилованиях английских женщин индусами, что так потрясло королеву. Все это распалило общественное воображение. Никогда еще Англия не была такой кровожадной. И в лице Адама, порывистого молодого аристократа, которому удалось прикончить «злодея», как стали называть с тех пор Нана Саиба, англичане обрели национального героя.

Когда корабль пришвартовался в индийском доке, в бурный осенний день, Адам с удивлением увидел на набережной огромную толпу народа. Громко крича, люди размахивали национальными флагами, а духовой оркестр играл марш «Правь, Британия!». На огромном полотнище, натянутом на одном из складских помещений, было написано: «Добро пожаловать домой и да благословит вас Господь, лорд Понтефракт!» У причала стояло несколько королевских карет. Рядом с одной из карет, на дверцах которой были выбиты королевские гербы, стоял высокий мужчина в черном подбитом мехом пальто и в высоком цилиндре. Адам узнал в нем принца Альберта, тридцативосьмилетнего немца, мужа королевы. Принц был окружен высокими должностными лицами, включая группу генералов в сверкающих красных мундирах. Адам увидел также и свою тетку, Сидонию, а рядом с ней и с принцем – Сибил, которая прекрасно выглядела в шубе из рыси и шляпке.

– Посмотрите-ка, кто там собрался? Похоже этот чертов принц, муж королевы! – воскликнул Бентли Брент, подходя к Адаму у борта корабля. Бентли приехал на родину в специальный отпуск, чтобы получить из рук самой королевы орден Крест Виктории. Адам не был удостоен такой чести, поскольку не служил в армии.

– Да, я узнал его. Как к нему надо обращаться, если меня представят ему?

– «Сэр», а к королеве «мадам». А кто эта красавица, которая стоит рядом с принцем?

– Моя жена.

– Ну, вас можно поздравить.

Духовой оркестр исполнял марш «Солдаты королевы», когда спускали трап. Капитан Норкросс, старший офицер корабля, сопровождал Адама и Бентли по трапу к причалу, где их приветствовал принц Альберт.

– Мы так гордимся вами, – сказал принц, супруг королевы, с сильным немецким акцентом. – Прекрасная служба! Великолепная!

Адам и Бентли поклонились, потом поздоровались с принцем за руку. Затем Адам заторопился к Сибил, обнял ее и поцеловал.

– Мой дорогой Адам, – приветствовала она его, – как я горжусь тобой!

Она произнесла это от всего сердца, и если бы не мысли об Эдгаре, то для нее это был бы самый счастливый день в ее жизни.

– Запомним Каунпур! – вопила толпа. – Запомним Каунпур!

Часом позже их карета въехала на площадь Понтефракта, на прекрасную площадь, которую построил дед Адама тридцать лет назад, когда застраивали западную сторону Лондона в основном семьи Гросвенор, Кадоган и Томаса Кубитт. Наступил уже вечер, и осветитель в высокой шляпе зажигал газовые фонари, при свете которых можно было увидеть первые снежинки. Сквер в центре площади был небольшой, как и большинство лондонских скверов, но он придавал особое очарование площади и служил местом для прогулок нянь с детьми. «Мойребенок гуляет здесь», – подумал Адам, когда карета подкатила к парадному подъезду особняка кремового цвета, который доминировал на одной стороне площади. Четырехэтажный, с фронтальным карнизом, с классическим бордюром вокруг всего дома на высоте первого этажа, дом Понтефрактов отличался достоинством и стилем. Адам провел здесь всего одну ночь, перед тем как отплыть в Индию год назад, поэтому вторично увидеть этот величественный наследственный дом было для него почти равносильно первому впечатлению. Выйдя из кареты, Адам повел Сибил через решетчатые железные ворота и по дорожке к портику с колоннами.

– Дом был в ужасном состоянии, – сказала Сибил. – Я наняла рабочих. Они тут провозились почти год, боюсь, что пришлось потратить массу денег.

– Я помню, в каком он был запустении. И рад, что ты занялась этим, что особенно важно теперь, когда у нас Генри.

– Надеюсь, тебе понравится, – продолжала Сибил с улыбкой. Но мысленно она обращалась к Господу. Светлые волосы! Эдгар…

Дверь отворил мистер Ридли, лысеющий дворецкий, которого наняла Сибил.

– Это мистер Ридли, – представила она его, входя в помещение. – Я наняла слуг…

– Добро пожаловать домой, милорд, – приветствовал его дворецкий.

– Спасибо, мистер Ридли.

Слуга помог им снять шубы. Затем Сибил повела его на второй этаж, в детскую.

– Миссис Лиидс, это мой муж лорд Понтефракт, – представила она мужа няне. – Миссис Лиидс, наша няня. А вот и сын.

Адам подошел к детской кроватке, которая была обтянута голубой тканью. Он посмотрел на толстенького ребенка, который спал.

– Можно? – спросил он, показывая на ребенка.

– Конечно.

Адам осторожно взял ребенка из кроватки и поднес его к своему плечу.

– Уаа! Уаа!

– Я разбудил его, – улыбнулся Адам. – Прости, Генри. Привет, юный друг. Я – твой папа. Ты рад видеть меня?

– Уаа! Уваа!

Поцеловав ребенка, Адам опять положил его в кроватку.

– Замечательный ребенок, – сказал он, вновь подходя к Сибил. – И он – вылитая копия тебя.

– Сейчас об этом говорить еще рано, – дипломатично отозвалась Сибил, молясь, чтобы Генри Алгернон Мармадьюк де Вер, будущий маркиз Понтефракт, не вырос похожим на Эдгара Масгрейва.

Когда они возвратились в зал, Сибил положила свою руку на руку мужа.

– Адам, у меня для тебя неприятные новости, – произнесла она, – которые я не стала бы передавать тебе, если бы… Ну, времени остается мало. Это о твоем друге, Лизе Десмонд.

Глаза Адама расширились, когда он узнал приговор.

Записка, направленная специальным курьером из Букингемского дворца по адресу 10, Даунинг-стрит.

Лорду Пальмерстону от Ее Величества Королевы

20 ноября 1857 года

Сегодня вечером произошло чрезвычайное событие. Когда Королева ужинала вместе со своей семьей, ей доложили, что во дворец прибыл лорд Понтефракт и умоляет об аудиенции, заявляя, что это вопрос жизни и смерти. При сложившихся обстоятельствах ему вряд ли можно было отказать, и Королева решила принять его в Арочном зале, куда вскоре и провели лорда Понтефракта. Он был в состоянии чрезвычайного возбуждения и после коротких любезностей стал умолять Королеву отложить казнь миссис Кавана. Он просил Королеву дать ему возможность доказать ее невиновность, утверждая, что он уверен, что что-то произошло не так во время судебного процесса, что он знает душу этой женщины и что готов поклясться, что она не способна на такое ужасное преступление, как убийство. Ах, Королева никогда еще не видела такого пыла! Его горячность просто сразила ее! Лорд Понтефракт, имея неотразимую внешность, растрогал Королеву почти до слез, убеждая в невиновности миссис Кавана. Конечно, надо предоставить шанс, о котором просит этот мужественный человек, которому Англия так многим обязана, потому что если есть даже тень сомнения относительно вины миссис Кавана, то честь английского закона требует устранения такого сомнения до того, как будет приведена в исполнение высшая мера наказания. Поэтому Королева указала министру внутренних дел перенести срок казни миссис Кавана на5 декабря, что дает лорду Понтефракту две недели на то, чтобы попытаться спасти ее. Ах, если бы лорд Пальмерстон мог бы видеть и слышать мольбы этого молодого человека, уверена, что в его сердце пробудились бы те же чувства, что и в сердце Королевы. Возможно, это тот редкий случай, когда Закон ошибся и миссис Кавана является все-таки невиновной!

В. Р. (Виктория Регина)

– Лиза, к вам пришел посетитель, – объявила матрона в черном платье. – Он назвал себя Адамом Торном.

Лиза, которая сидела на дощатой кровати в камере женского отделения тюрьмы в Пентовилле, прошептала:

– Адам!

– Одет как настоящий франт. Пошли. У вас всего двадцать минут.

Лиза поднялась. Кирпичные стены камеры размером семь футов в ширину и тринадцать футов в длину были побелены известкой. Одно окно, которое состояло из четырнадцати мелких стеклышек, давало слабое освещение. Туалет заменяла железная параша в углу. Лиза, одетая в простое темно-серое платье, подошла к стальной двери и последовала за матроной в коридор. Адам! Когда управляющий тюрьмой, которого отыскали в районе северного Лондона Ислингтон, сообщил ей утром, что королева Виктория отложила день ее казни, у нее появился первый проблеск надежды с момента гибельного судебного процесса в Олд Бейли. И вот Адам! Ей захотелось закричать от радости.

Когда ее привели в комнату для свиданий, Адам с трудом узнал ее. Она показалась ему такой хрупкой! Она подошла к решетке, которая разделяла комнату, и взялась за железные прутья. В ее глазах стояли слезы.

– Лиза, – прошептал он, кладя спои руки тоже на решетку напротив ее рук. – Дорогая моя Лиза! Твой верный рыцарь вернулся, чтобы спасти тебя.

Она вспомнила торфяники, развалины аббатства Ньюфилд, как они лежали с Адамом на цветущей траве. Каким далеким, давно прошедшим казалось ей теперь это.

– Ах, Адам, я думала, что никогда больше не увижу тебя…

– Не плачь, радость моя. Все устроится. Я уже побывал у Минны с Амандой. У них тоже все хорошо. Ну, времени у нас немного, поэтому слушай меня внимательно. Вчера вечером я видел королеву. Она пожаловала тебе отсрочку казни…

– Значит, это сделал ты?

– Да. У меня всего две недели, чтобы разобраться во всем. Сегодня утром я был у твоего адвоката, сэра Эдмунда Картера, и прочитал протоколы свидетельских показаний. Сэр Эдмунд сообщил мне, что именно показания Стрингера Макдафа перетянули чашу весов в глазах присяжных заседателей, что твой адвокат не смог заставить его изменить своих показаний во время перекрестного допроса, и, конечно, он не мог использовать тебя в качестве свидетеля. Что ты думаешь о показаниях Макдафа?

Она вытерла глаза.

– Он солгал. Ворвавшись в комнату, отец стал бить меня кнутом, кричал на меня… Он отбросил меня через всю комнату, и я пришла в ужас, что он погубит нашего ребенка. Вот тогда-то я и бросила в него керосиновую лампу, но Макдаф не сказал этого, когда давал свидетельские показания.

– Он сказал, что твой отец вошел в комнату, ты бросила в него лампу, от чего он и загорелся.

– Знаю. Но он солгал! Он ничего не сказал о том, что мой отец набросился на меня, и поскольку он был единственным свидетелем, так как я не имею права давать показания, никак нельзя было оспорить его версию. Понятно, что присяжные осудили меня!

– Как ты думаешь, кто мог подстроить это?

– Сэр Эдмунд считает, что на Макдафа кто-то оказал давление, чтобы он изменил свои показания, или даже дал ему взятку. Для небольшого арендатора фермы, он был очень хорошо подготовлен к судебному процессу.

– Кто, ты думаешь, мог заплатить ему?

– Я думала об этом все это время. На мой взгляд, существует только один человек, способный на это. Он – американец, сенатор из Виргинии. Видишь ли, когда я жила в Америке, то переводила тысячи долларов аболиционистам на Севере. Сенатор Уитни, который является лидером сторонников рабства в Сенате, узнал об этом. Если меня признают виновной в убийстве, то это дискредитирует аболиционистов. Я почти убеждена, что это сделал сенатор Уитни.

«Рабы! – подумал Адам. – Черные в Индии, рабы в Америке…», индийская кровь в его собственных жилах, что оставалось все еще его постыдной тайной… Он получил удовольствие от того, что стал героем для англичан, но он видел, как разносят индусов из жерла пушек, слышал кровожадные призывы англичан к мести, его противоречивые чувства об английском господстве опять охватили его. Как любопытно, что Лиза тоже была втянута в аналогичную борьбу, но в Америке, на расстоянии полсвета от Индии. И уж во всяком случае, американское рабство было более мерзким явлением, чем то, что творили британцы в Индии.

– Я завтра же еду в Йоркшир и повидаю Макдафа, – объявил он о своем решении. – Я выжму из него правду. В любом случае я вытащу тебя отсюда. Знаю, что ты прошла через адские испытания, но скоро все это закончится, и мы опять будем вместе.

– Но твоя жена…

– Не беспокойся о Сибил.

– Любишь ли ты ее? – в вопросе прозвучала полная безнадежность.

Адам не был уверен в своихчувствах к жене, хотя он полагал, что она поступила чертовски порядочно при сложившихся обстоятельствах и рассказала ему о несчастье Лизы. И, конечно, был Генри. Но в данный момент Лиза нуждалась в его полной и безграничной поддержке.

– Я люблю тебя, – ответил он. – Кроме тебя у меня никогда не существовало никого другого, и никогда не будет.

Впервые за многие недели она улыбнулась.

– Мой настоящий верный рыцарь, – прошептала она.

– Время истекло! – рявкнула матрона.

– Ты собрался в Йоркшир? – воскликнула Сибил часом позже. Адам только что возвратился в Понтефракт Хауз. – Но почему?

– Есть основания предполагать, что основной свидетель против Лизы выступил со лжесвидетельством. Я собираюсь добиться от него правды.

Он начал подниматься по большой лестнице через две ступеньки. Сибил смотрела ему вслед, в ней закипал гнев. Она же в конце концов не для того рассказала ему о Лизе, чтобы он спасал ей жизнь! Его первый день возвращения из Индии, и он отсутствовал почти все время. Было совершенно очевидно, что Лиза его интересовала гораздо больше, чем она. Она надела самое эффектное платье, – черный бархатный наряд с большим вырезом, – а он даже и не взглянул на него, ворвался в дом и опрометью бросился вверх по лестнице.

Она подождала, пока мистер Ридли уйдет на половину слуг, потом стала подниматься по лестнице, где по стенам висели родовые портреты и шедевры живописи, которые де Веры собрали в течение минувшего столетия. Сибил не относилась к числу корыстных женщин, но получала удовольствие при мысли о богатстве, пришедшем к ней с замужеством, и сделала все, чтобы превратить Понтефракт Хауз в великолепную резиденцию. Но Адам не обратил на это внимания. Единственное, что он сказал ей утром, это что ему понравились слесарно-водопроводные работы внутри здания. Ванные! Она хотела любви, а получала комплименты за улучшенные патентованные туалеты фирмы Томаса Тиркилла и за души, являвшие новым изобретением девятнадцатого столетия.

Поднявшись на лестницу, она вошла в зал. В высших классах общества было обычным явлением, когда у мужа с женой отдельные спальни. Она надеялась, что он придет к ней в предыдущую ночь, но когда он возвратился из Букингемского дворца, то сказал ей, что у него разболелась голова, и, пройдя в свою спальню, закрылся в ней. И это после годового отсутствия!

Подойдя к его спальне, она вошла туда не постучавшись. Адам был уже в халате и направлялся в душ.

– Как ты можешь так относиться ко мне? – спокойно спросила Сибил, притворяя дверь. – Как ты можешь унижать меня еще больше, путаясь опять с этой ужасной женщиной?

– Я не «путаюсь с ней». Я стараюсь спасти жизнь невиновной женщины.

– Откуда тебе известно, что она невиновна? Ее осудили английские присяжные заседатели. К тому же, ты мог бы уделить и мне некоторое внимание. Ты отсутствовал целый год, и в первый же день после возвращения домой я практически тебя не видела. И вчера ночью я очень хотела, чтобы ты пришел в мою спальню, но ты умчался в Букингемский дворец и возвратился домой с головной болью! Адам, думаю, что я заслуживаю другого отношения.

– Прости, Сибил, очень сожалею. Просто новости о Лизе очень сильно меня потрясли…

– Эта женщина! – Сибил сжала свои кулачки. – Мне казалось, я уже все выслушала, что можно было о ней услышать. А теперь она опять появилась в моей жизни, и опять разрушает мою семейную жизнь.

– Ничто не разрушается.

– Адам, давай постараемся не притворяться! Неужели ты думаешь, что я не знаю, чего ты хочешь? Ты хочешь сохранить ее, чтобы опять сожительствовать с ней. Пойми, это уязвляет гордость твоей жены, матери твоего ребенка! Это нечестно! Я действительно любила тебя, но ты все так осложняешь!

– Сибил, прости, если считаешь, что я несправедлив. И я понимаю, что ты испытывала неловкость, потому что моя связь с Лизой стала известной в обществе. Но пойми, я должен сделать все возможное, чтобы спасти Лизу…

– О, я ненавижу ее имя! – выкрикнула она. – Эта порочная женщина, эта сучка… известно ли тебе, что ее сестра сказала о ней для прессы?

– Единственное, что я знаю, это то, что миссис Белладон выдала ее английскому представителю в Вашингтоне. А это низкий поступок по отношению к своей плоти и крови.

– У нее были на то веские основания. В конце концов, она действительно убила своего отца.

– Это ложь! – закричал Адам. – И я докажу, что это ложь!

– Известно ли тебе, что сказала ее сестра? Что она содержала в любовниках одного из черномазых рабов! И за эту женщину ты собираешься бороться?

Выражение бешенства промелькнуло на его лице.

– Никогда больше не произноси это слово в моем присутствии, – глухо сказал он.

– Какое слово? – выдохнула она.

– Черномазый. Я ненавижу это слово.

– Не понимаю тебя, – огрызнулась она. – Но я скажу тебе одно, Адам Торн: ты разрушаешь нашу семью и превращаешь меня, женщину, которая любит тебя, в женщину, которая будет тебя ненавидеть! – Она подошла к двери и взялась за ручку. – Сегодня я закрою на ключ дверь в свою спальню.

Она вышла в зал, хлопнув за собой дверью. Оставшись один, Адам упал на кровать и закрыл лицо руками. Он знал, что вел себя как скотина, но он знал, что беспокойство за Лизу вконец истрепало его нервы. Что если ему не удастся поколебать версию Стрингера Макдафа? У него меньше двух недель, и с каждой проходящей минутой виселица над головой Лизы вырисовывалась все отчетливее.