Текст книги "Избранное"

Автор книги: Факир Байкурт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц)

9. Американский доллар

В этой главе рассказ ведется от лица Эльвана-чавуша.

«Отчего бы мне не сходить в дом к этому мерзавцу Карами?» – сказал я себе после ужина. Сказал – и пошел. Любопытно мне было послушать своего сына-пустомелю, этого бахвала Карами, заезжего американа тоже занятно послушать. Об чем они там речи ведут?

Любопытство, может, и не одолело б меня, если б из нашего двора не была видна та самая веранда Карами, что выходит на речку. Хозяева зажгли большую керосиновую лампу и повесили ее под потолком, так что яркий свет заливал все вокруг – и накрытый стол, и танцующих дочерей Карами, и радиолу, на которой крутилась пластинка:

 
По дороге в Полатлы
Шли молодки, веселы…
 

Карами не взял на цепь своего дворового пса, и тот со злобой кинулся на меня, аж захлебнулся лаем.

– Цыц, проклятущий! – прикрикнул я на него. – Чего на своих лаешь? – И шепотом добавил: – Ишь, весь в хозяина.

На шум выглянул сын Карами Невзат.

– Дедушка Эльван пожаловал, – сообщил он старшим.

Карами в молодые годы довелось отсидеть срок в тюрьме, оттуда он вернулся ласковым да обходительным в речах. Вот и меня встретил по всем правилам:

– Кого мы видим! Радость какая! Проходи, Эльван-чавуш, гостем будешь. – Он поднял рюмку с вином и громко произнес: – Вот человек, которого я больше всех в деревне люблю. Позволь поцеловать твою руку, дорогой Эльван-чавуш.

Мой сын-дурень тоже поднялся со стаканом в руках, голова низко опущена. Староста Бага Хамза и Пашаджик подошли ко мне и с притворным почтением поцеловали мне руку. Как-никак я им в отцы гожусь.

Американ поначалу и не думал вставать, но, увидев, как все приветствуют меня, тоже приподнялся – решил, видно, что важный гость пожаловал. Он уже порядком набрался, его качало из стороны в сторону. Телом он был сухой – палка палкой, а глазища круглые да выпуклые, ни дать ни взять пучеглазая жаба в очках.

Они вроде бы недавно приступили к выпивке, всего-то бутылку и выдули, но уже сильно захмелели. Хороши, ничего не скажешь. Среди разной снеди на столе возвышалось блюдо с жареными куропатками. Сидели они на миндерах[49]49
  Миндер – тюфячок для сидения на полу.


[Закрыть], опираясь спинами о подушки.

– Присаживайся к нам, Эльван-чавуш, – предложил хозяин.

Виданное ли дело, чтоб отец с сыном вместе пьянствовал?

– Не беспокойтесь. Я тут, в сторонке, посижу. Я не ради выпивки пришел, просто хотел послушать ваши разговоры. Не обращайте на меня внимания.

Куда там! Разве их переспоришь?! Сейдо выбрался из-за стола и уступил мне свое место. Карами и Пашаджик меня силком усадили, а Сейдо, сказали они, пойдет в другую комнату, он уже свое выпил. Под конец все потеснились, и Сейдо тоже место отыскалось.

– Харпыр-бей подстрелил сегодня десять куропаток, – заливался Карами. – Пять отдал нам. Широкой души человек. А знаешь почему? Потому что он, можно сказать, из нашенских, из крестьян. Его отец у них там в Америке свиней выращивал. Но сам Харпыр-бей свинину не любит, никогда не ест. Ему куропатки больше по вкусу. Совсем как нам. Он долго учился и стал инженером по самолетам. Америка дает нашей армии самолеты. А он предлагает, чтобы Турция построила себе авиационный завод, но другие американцы с этим не согласны. И наши умники-разумники в правительстве тоже не согласны. «На что нам авиационный завод, – говорят они. – Построить его – дело трудное. Пускай лучше Америка снабжает нашу армию своими самолетами». Он все это рассказал моим дочерям, они с ним по-английски и по-американски говорили. Я все понял из их разговора. Короче говоря, мы пожарили пять его куропаток и остальных, что остались у него в машине, выпотрошили, чтоб не протухли. Правда, ничего бы с ними не сделалось всего за один день, но пускай он видит, что и мы не лыком шиты, понимаем, что к чему. Ну, за твое здоровье, самый старый аксакал нашей деревни! Выпьем!

Я подумал, что не будет большой беды от двух-трех глотков. Давненько я не пил. У нас в доме припрятано несколько бутылок, я их берегу для дорогих гостей. У богатых, ясное дело, вино да ракы рекой льются, и мяса у них горы. А нам, беднякам, хорошо, если раз в году доводится отведать. Карами и раньше в бедняках не числился, а в последние годы и вовсе в силу вошел. Удача так и валит к нему. Сын у него, пока в армии служил, научился машину водить, сам Карами тоже обучился этому делу. Вот и купил джип, трактор купил. Дочек старших послал учиться в городскую школу. Одну зовут Невин, другую – Несрин. Они тоже поцеловали мне руку. А потом сменили пластинку на радиоле. Оказывается, решили для гостя сюрприз устроить. Это была американская пластинка.

 
Мы на солнышке сидели,
Веселились, песни пели…
 

Мы в деревне уже знаем эти слова наизусть. С утра до вечера крутят дочери Карами эту пластинку, с души уже воротит. Но Харпыр-бей по-настоящему обрадовался:

– Сэнкю, большой сэнкю. Спасибо… Я имею жена Бетти, она очен любить эта песня.

Жена Карами принесла еще одно блюдо с куропатками. Мне положили на тарелку самые лучшие куски – ножку, грудку, но я отказался:

– Спасибо, сыт. Мы уже ели сегодня куропаток.

Однако слушать меня не стали, подвинули мясо в мою сторону. Я же в свой черед передвинул тарелку Харпыру-бею. Он уже расправился с двумя куропатками, но ломаться не стал, приступил к третьей порции. Пашаджик налил ему ракы, он единым духом опорожнил бокал.

– Гуд, вери гуд, – сказал он, облизывая губы.

И я хотел не хотел, а поддался общему настрою и сделал несколько глотков. Отлегло у меня малость от сердца, захотелось поболтать с диковинным гостем.

– Послушай, дорогой Харпыр-бей, растолкуй мне одну вещь. Никак я, старый, в толк не возьму, зачем вы, американы, к нам приезжаете? Ну, приезжали бы поодиночке – еще туда-сюда. Так нет же, целыми полчищами прибываете. Вам что, дела нет у себя в стране? Пока вы здесь, у нас, живете, кто же у вас землю пашет, зерно сеет?

– О, йес, в Америке много разных дел есть. Но мы имеем много, очен много машины. Земля пахать – машины, зерно сеять – машины, урожай собирать – машины. В Америке все работы делать машины. Человек работать мало, машины работать много.

– Здесь тоже вашу работу делают машины?

– Так, так, здесь мы тоже иметь много машин. Наша страна дает много разные машина для Турция. Турки – наши друзья. Мы делать прогресс для Турция, большой прогресс.

– А я гляжу, вы всё больше об охоте помышляете, не о прогрессе.

– О, йес, охота – вери гуд. Здесь есть много куропатка. Красивый, гуд страна!

– Мы за-ради тебя готовы всех наших куропаток перестрелять! – встрял в нашу беседу Пашаджик. – Раньше, бывало, мы из мяса куропаток готовили кавурму, теперь просто жарим. Хочешь, и для тебя кавурму приготовим? Возьмешь с собой в Анкару, всю зиму кушать будешь.

– Гуд! Вери гуд!

И Карами не утерпел, влез в разговор. Разве он даст себе труд удержать язык за зубами?

– Мы ради друзей жизнь отдать готовы! Ты, Харпыр-бей, – наипервейший наш друг, к тому же проживаешь в доме Теджира Али. Это ж надо – такая удача!

– Я очень полюбить куропатка Сейита. Красиво поет. Я влюбился…

– Да, славная птичка. Яшар, сынок Сейита, приучил ее к рукам. Второй такой не сыщете во всем нашем крае. Если отпустить ее в лесу, она на другой день сама возвращается домой и других куропаток с собой приводит. Вот такая удивительная птица!

При этих словах сердце мое екнуло. Таилось какое-то зло в таких разговорах. А какое – я пока и сам не знал.

– Я иметь желание покупать куропатка Сейита. Я иметь много денег. Хочу давать за куропатка много денег, много патроны, руджио. Вы будете продавать мне своя куропатка.

– Неправильно вопрос ставишь, Харпыр-бей. Разве Сейит не понимает, что у друзей денег не берут? Он тебе подарит куропатку – и весь сказ. При чем тут деньги? За так отдаст. Правда?

И Карами, и Пашаджик, и староста в один голос заладили: подарит Сейит куропатку, и все тут. А Харпыр-бей тем временем завел разговор с дочерьми Карами, стал им по-американски расписывать, что за прелесть наша куропатка. У меня от этих разговоров сердце в комок сжалось.

– Нет, Харпыр-бей, – решился я наконец заговорить, – ты эти мысли из головы выкинь. Знаем мы цену настоящей дружбе и для друга впрямь ничего не пожалеем, но куропатка – статья особая. Не можем мы ее подарить тебе. Мой внук Яшар вырастил ее, приручил, он любит ее все равно как родную. Если отнять ее у него, он рассудок с горя потеряет. Проси любую другую вещь – ничего не пожалеем. Хоть глаза мои попроси, с радостью отдам. Но только не куропатку.

– Я буду давать много деньги.

– Не об деньгах речь, – вмешался мой сын Сейит. – Не об деньгах…

– И впрямь, при чем тут деньги?! – затараторил Карами. – Без денег отдаст, просто так…

И Пашаджик туда же:

– Деньги, они такие – то есть, то нету. Деньги – пустое! То ли дело настоящая дружба.

– Был человек – нет человека, были деньги – нет денег. Не в деньгах счастье, а в друзьях. – Это староста Хамза голос подал.

– Ради друга мы жизни не пощадим!

– Есть ли что в этом мире дороже дружбы?

– Я имею желание давать пятьдесят доллар за куропатка.

– Что-о? – опешил Карами. – Это ж на наши деньги будет семьсот лир! Сумасшедшие деньги! За семьсот лир можно, пожалуй, молочного бычка купить. Валлахи-биллахи!

– Хватит! – крикнул я. – Пустой это разговор. С чего вы решили, будто продается наша куропатка? Мы здесь разве для торгов собрались? Не продается куропатка, и хватит языки чесать!

– Я давать сто доллар!

У Карами аж зубы щелкнули.

– Ну и ну! Полторы тыщи лир! Столько взрослый буйвол стоит. Я свой джип за тыщу купил, за две тыщи отремонтировал. Он мне всего в три тыщи обошелся. А тут какая-то куропатка пол-автомобиля стоит. Слыханное ли дело? В голове не укладывается. Ну, выпьем, друзья, еще по одной ради такого случая. Ваше здоровье! Живи сотню лет без горя, почтенный Харпыр-бей.

– Да, да, будем пить за дружба! – поднял свой бокал Харпыр-бей.

Дочки Карами по новой завели американскую пластинку.

– Сделай потише, доченька, – сказал Карами, – а то за музыкой слов не слыхать. Где Сейит? Куда подевался? Сейит, иди сюда! Слышал, наш гость согласен сотню долларов отвалить за твою куропатку? Что ты на это скажешь? Это по-нашему будет полторы тыщи лир. Жизнью клянусь, предложи мне кто пять долларов за моего охотничьего пса, не задумываясь отдал бы. Я бы его и даром отдал. А тут сто долларов!

– Не в деньгах дело, – промямлил мой сын Сейит. И вдруг окрепшим голосом докончил: – Мой Яшар души не чает в этой птице, а потому речи не может быть о продаже. Если Харпыру-бею понадобится моя душа – отдам, но куропатка не моя, а Яшарова.

– Болван! – вскрикнул Карами. – Зачем ему твоя паршивая душонка? Ему куропатка нужна, а не ты сам вместе со своей душой. Пойми наконец, об чем тебе толкуют, дурачина! Ку-ро-пат-ка! Долго будем мы тебя уламывать?

– А вы меня не уговаривайте! Я и без вас понимаю, что к чему. Мой сын любит эту куропатку как родную.

– Поймает мальчишка другую, приручит ее. Не сошелся же свет клином на одной этой пичуге.

– М-да, богаты наши края куропатками.

– Еще какими! На килограмм потянет каждая. И все крапчатые, голосистые. – И Карами тихонько завел песенку:

 
Отпустил я куропатку
На часок из тесной клетки.
Пусть приманит песней сладкой
Друга, что сидит на ветке.
 

Люблю, грешный, куропаток! Ох как люблю! Вот и Харпыру-бею пришлись они по душе. Тыщу пятьсот лир готов отвалить. Шутка ли! Нынче за две тыщи жену можно взять. Честно ли брать с него такие деньги? Попроси он мою куропатку, я бы ему просто подарил ее. Пускай завтра берет ее с собой на охоту и, если не передумает, пожалуйста, пускай в Анкару увозит. Быть мне презренным ослом, если возьму с него хотя бы один куруш! Пусть падет проклятие на весь мой род, если я возьму хотя бы один куруш.

Карами в такой раж вошел, что вытащил пистолет и давай палить в воздух. Одна гильза упала рядом со мной, я взял ее в руки. Теплая!

– Послушай меня, мистер Харпыр! Послушай, друг. У тебя есть автомобиль, у меня – джип. Оставим завтра твой автомобиль здесь, а сами на моем джипе махнем в горы. Возьмем с собой мою куропатку. Ей-богу, она не хуже Сейитовой. Там, около Айватлы и Хелледже, такие куропатки водятся – просто чудо! А пожелаешь, еще выше в горы поднимемся, где дубняк начинается. Приглянется тебе моя куропатка – отдам и глазом не моргну. Ты этим голодранцам сто долларов готов отдать, а они еще нос воротят. А видали они когда-нибудь такие деньги? В глаза не видывали, нюхом не нюхивали!

Тут уж я не стерпел:

– Ну и что с того, что нам не довелось за американский доллар подержаться? Иншаллах, и не доведется. Не о деньгах речь. У куропатки хозяин есть – мой внук Яшар. Он без этой куропатки жить не может. Вот о чем речь.

– И я о том же толкую, – вмешался в разговор Сейит. – Деньги в этом деле ни при чем.

– А раз ни при чем, так чего вы фордыбачитесь? Чего, спрашиваю?

Ох и зло меня взяло! Совсем озверел, гад, – готов моему Сейиту в глотку вцепиться, ни слушать нас, ни понимать не хочет.

– Если не понимаешь, Карами-эфенди-ага, повторю, – повысил голос Сейит. – Мой сын души не чает в этой куропатке. В другом случае я бы и думать не стал, подарил бы Харпыру-бею и о деньгах не заикнулся. Не из таковских мы, чтоб жмотиться для друзей. Да пусть он попросит у меня что угодно, не пожалею. Но куропатка не моя. Тут уж я ничего поделать не могу. Ребенка я ни в жисть не обижу.

– Ребенок – святое. Ради дитяти и гордый йигит спешивается, Харпыр-бей.

– Перед младенцем и падишах на колени опустится…

– Послушайте, Эльван-чавуш и Сейит, мы вас обидеть не хотим. Просто беседуем. Послушайтесь доброго совета: не упускайте из рук такие деньги. Ведь задарма, можно сказать, идут к вам.

Ну что за бестолочи! Мы им про одно, они – про другое.

– Сколько раз повторять: не о деньгах речь! – перешел на крик Сейит. – И чего ты, Карами, заладил: деньги, деньги, деньги?.. Будто в них все счастье. И вообще, с чего ты взял, что мы собираемся продавать куропатку?

Молодчина мой сын! Ишь как отбрил! Что ни говори, а моя кровь! Но Карами так просто не прошибешь.

– Ладно, не хочешь брать деньги, так возьми хотя бы ружье и патроны. Он же предлагает…

– Ничего нам от него не нужно! Ни куплей-продажей, ни обменом не занимаемся. А если так уж вас приперло, спросите ребенка, хочет ли он отдать свою куропатку. Согласится – мы с легким сердцем подарим нашему гостю куропатку. Будь Яшар взрослый, мы бы приказали ему. Но ведь ребенок же, ребенок! Мы с отцом так полагаем.

– Выходит, ни денег, ни ружья взять не хотите?

– Богом клянусь, не хотим.

– Тогда попросите что-нибудь другое.

– Ничего просить не будем. Да предложи он нам хоть новехонький самолет, и то не взяли бы. Мы не корысти ищем. Для настоящего друга последней рубашки не пожалеем.

– А чем он тебе не друг?! Устроит на работу у своих же, американцев, тебя устроит, жену твою устроит, Али устроит, может быть, и для Яшара дело подыщет. Чем не друг? Он ведь большой человек, инженер по самолетам. Он все может.

– Погоди, Карами, – вмешался я. – Ты так говоришь, будто вопрос уже решенный. Зачем попусту языком молоть? Давайте лучше к закускам вернемся. Еда остыла, ракы согрелась. Выпьем-ка по маленькой. Гость устал, мы устали. Постели ему постель, да и нам на боковую пора.

– Постель для него уже готовая. Я ему кровать с пружинами уступаю, что стоит в моей комнате. Я купил эту кровать в Анкаре, оттуда аж пер, и ничуть не жалею. Знаете, как эта кровать называется? «Райское ложе», вот как! Пускай спит на этой кровати, а укрывается одеялом, купленным у кочевников. Дочери обрызгают одеяло розовой водой, чтоб пахло приятно. В изголовье поставим хрустальный графин с водой – пускай пьет, если захочет. Ему приглянулся мой войлочный ковер, так я ему с утречка этот ковер в автомобиль суну. Это будет мой подарок ему. Не зря говорится: человек человеку цену знает, а меняла – только деньгам.

И Карами по-свойски хлопнул американа по колену.

– Скажи-ка, Харпыр-бей, этот войлочный ковер гуд?

– Гуд, очен гуд!

– Раз гуд, бери себе! Дарю! Деньги – ноу, ноу мани. Понимай?

Такой поступок Карами ошарашил моего сына (я видел это), больше того – задел за живое. Вот, мол, думает он, Карами американу ковер дарит, а я в такой малости, как куропатка, отказываю… Ох, чует мое старое сердце, добром все это не кончится. И ничего я поделать не могу. Сейит цельных два дня ждал этого прохвоста в Анкаре, притащил к нам в деревню, в горы возил, обихаживал. А сейчас Карами ему поперек пути становится, отбивает у него американа.

А ведь это еще с какой стороны посмотреть, который из подарков ценнее – ковер или Яшарова куропатка. Я своего сына насквозь вижу. Мне ли не понимать, как он сейчас крутит в голове и так и этак, чтоб дело уладить. Не будь меня здесь, он наверняка не устоял бы. Но и я не собираюсь пускать все на самотек. Уж мы с моим Яшарчиком придумаем что-нибудь, чтоб уберечь куропатку.

Американ чего-то там болтал без умолку, дочери Карами одну за другой накручивали пластинки, хозяйка подала нам кофе, Пашаджик затянул песню, а я все думал и думал, до сих пор думаю. Уйти бы из этого поганого дома, но как оставить Сейита наедине со всей этой сворой? Они его вмиг облапошат. «Терпи, Эльван-чавуш, терпи!» – скомандовал я самому себе. Пускай сначала американ уляжется спать, пускай гости разойдутся, вот тогда и мы с Сейдо уберемся восвояси. С моего сына-дурня глаз спускать не след…

Думаете, мне не жаль сына? Еще как жаль. Он ведь, бедняга, весь истерзался. То руки потирает, то пальцы ломать принимается. Для него встреча с американом – редкое везение, и если он упустит свой фарт, то, почитай, всем его мечтам конец. Он станет навроде того кукурузного стебля, чьи корешки червяк источил, – на глазах зачахнет. Я себе душу наизнанку вывернул, чтоб хоть чем-нибудь сыну пособить. Наконец надумал кое-что.

– Время позднее, любезные, – говорю я. – И гостю и хозяевам пора спать, тем более что завтра с утра пораньше вам на охоту отправляться. А вечерком милости просим к нам, к нашему столу. Нынче Харпыр-бей отведал вино богача, пускай завтра отведает бедняцкого хлебушка. Позовем Мухаррема из Авшара с его сазом, хорошие песни послушаем. Будет и у нас застолье, может, лучше, может, хуже, но не так, как здесь.

– Уж если за что берешься, так делать надо наилучшим образом, – обозлился вдруг Карами. – Разве под силу вам принять гостя как следует? Где вы его посадите, где уложите? У вас и веранды в доме нет. А уж мягкой кровати и подавно.

Этот надутый гусак Карами никак в толк не возьмет, что такое человеческое отношение. Только и знает, что кичится своим богатством. Бедняков и за людей не почитает.

– Нет, гад Карами! – Я схватил свою трость. – Не тебя спрашивают, так помалкивай. Пускай Харпыр-бей отвечает. Нет при моем доме веранды, зато есть чистый двор, там и накроем стол. Нет у меня и «райского ложа», зато есть чистые шерстяные матрасы. На них тоже сладко спится. Это и дураку ясно, что ты – богач, а мы – бедняки. Но тебе лучше язык за зубами придержать, когда не тебя спрашивают. Жду твоего ответа, Харпыр-бей.

– Не понимай ваши слова. Ничего не понимай…

– А-а! Когда не выгодно, так «не понимай»! Хитрец ты этакий! Ты есть завтра на охота ходить, вечером в моем доме гостить. Теперь понимай?

– Я есть завтра ехать в Анкара.

– Послезавтра поедешь в Анкару. У меня в доме хорошее вино, куропатки, хорошая шерстяная постель. Переночуешь в бедном доме, а утром в город вернешься.

– Спасибо, спасибо! Большой сэнкю. Я есть очен довольный. Я есть очен просить куропатка Сейит.

Будь ты неладен! Никак его с этой мысли не собьешь. В могилу, видать, решил вогнать меня, старого.

– Эта куропатка не Сейита. Хозяин – мальчик. Он ее очень любит. Сколько раз повторять?

– Я много денег иметь. Я буду давать сто пятьдесят доллар за такой хороший куропатка. Очен гуд куропатка. Сто пятьдесят доллар!

– Хозяин куропатки – мальчик, ребенок. Понимай? Не можем мы отдать тебе чужую птицу. Не проси…

– Эх, будь эта куропатка моя…

– И я бы отдал, будь она моя…

– И я…

Сейит места себе не находил. Измучился, бедняга, навроде того кабана, которому пуля в легкие угодила. Он себя вдвойне униженным чувствовал оттого, что весь этот балаган разыгрывался на глазах Карами и Пашаджика. Не зря говорится: плюнешь вверх – усы обслюнявишь, плюнешь вниз – в бороду угодишь. Но меня он побаивается.

– Неужто, Карами, ты не знаешь простого: есть вещи, которые можно просить, а есть такие, что и просить-то грех. И ты, Пашаджик, должен знать это, – сказал я.

– Разве куропатка из таких вещей, что и просить нельзя? Вот это новости! Такого мы не слыхивали.

– Эта куропатка особенная. Ребенок в нее всю душу вложил. Куда ни пойдет, всюду ее с собой берет. Он без нее и дня не может, и она без него – то же самое. Ее из клетки выпустили в лесу, так она через два дня вернулась, да не одна, а с дружком. Вы помните этот случай. У кого ж рука поднимется отнять ее у ребенка? Попросил бы американ у меня быка – валлахи, отдал бы. Но куропатка не моя. И деньги тут ни при чем. Пускай он даже и не набавляет цену – только время понапрасну тратит. Мы куропатками не торгуем, и мы не из таковских, кто дружбу с деньгами путает. Я все сказал. Пошли, Сейит, отсюда.

Сейит вылез из-за стола.

– Хорошо, Эльван-чавуш… Хорошо. Пускай будет по-твоему, – обронил Карами, тоже поднимаясь.

Поднялся и Пашаджик.

– Какая жалость, что эта куропатка не моя… Право, другому человеку свои мысли в голову не вложишь. Из-за какой-то птички-невелички такой срам приняли – гостю отказали в просьбе! Да мы теперь на всю округу прославимся как последние сквалыжники. И не только на округу – в Анкаре о нас слава пойдет. Уедет завтра Харпыр-бей в столицу, там его спросят: ты чего такой невеселый вернулся? – а он в ответ: в деревне Дёкюльджек попросил в подарок маленькую куропатку, а мне отказали. Какими глазами теперь Теджир Али людям в глаза смотреть будет? На весь квартал ославится.

– Ничего страшного не случилось! Куропатка принадлежит ребенку. По-моему, я говорю понятно.

– Все ясно, Эльван-чавуш, – сказал Карами. – Ты прав. Не обижайся на нас. До свидания. До свидания, Сейит.

Встал и Харпыр-бей, пожал нам с Сейитом руки. Жена Карами проводила нас до лестницы. Пашаджик пока остался.

Домой мы шли, насилу ноги волоча.

– Эх, сын, ну и в историю же мы влипли!..

– Если б куропатка не была Яшарова…

– Что говорить! Отдали бы, не раздумывая.

Дом нас встретил сонной тишиной. Все спали, кроме Яшара. Я тихонько подошел к нему. Клетку с куропаткой он поставил в изголовье, и правильно сделал.

Прежде чем лечь спать, я самолично проверил запоры на своих дверях. Недаром говорится: «Привяжешь осла к столбу покрепче, так бог его и постережет». Много умного нам предки завещали.