Текст книги "Избранное"

Автор книги: Факир Байкурт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

20. В американском госпитале

Опять рассказывает Яшар.

– Нет у меня никакой уверенности в том, что Назмийе-ханым поговорит с Атиллой-беем, – сказал дед, когда мы вышли на улицу. Он надолго поник головой, задумался о чем-то, наконец произнес – Давай-ка сами пойдем к этому господину.

Мы подошли к полицейскому и спросили, где находится американский госпиталь. Он удивленно взглянул на нас:

– Зачем вам американский госпиталь?

– Там работает Атилла-бей, наш земляк. У нас к нему дело.

Оказалось, госпиталь расположен совсем неподалеку. Полицейский подробно объяснил, как добраться туда, и мы легко нашли дорогу. Вскоре мы очутились перед огромным угловым зданием. На этой улице все дома огромные, один больше другого. Госпиталь был обсажен акациями, перед главным входом стояло множество машин. В дверях нас задержали:

– Стой! Кто такие? Чего вам здесь надо?

Наверно, нас приняли за попрошаек. Дед уверенно объяснил, что нам надобно повидать Атиллу-бея.

– Здесь работают два Атиллы-бея. Который вам нужен?

– Атилла Сунай. Направила нас сюда Назмийе-ханым. У нас к нему важное дело.

Охранники при входе были турками, и большинство врачей, которых мы увидели внизу, тоже были турками. Но временами по лестнице торопливо пробегали медсестры-американки в белых халатах.

– Атилла-бей знает вас?

– Нет. И мы его тоже не знаем. Но вали, его заместитель и супруга нашего премьера Назмийе-ханым знают Атиллу-бея.

– Ладно. Здесь имеется специальная комната для свиданий, идите туда. Атилла-бей, как только освободится от приема больных, спустится к вам. Мы известим его. Но он еще не скоро может освободиться.

– Ничего, подождем. Только б он не уехал сразу домой.

В комнате, где нам пришлось ждать Атиллу-бея, на стенах висели разные картинки, в том числе и голые женщины. На некоторых изображались гнойники и нарывы, на одной лицо девушки с высунутым языком, еще была картинка, где изображался ребенок с опухшей селезенкой. А еще на одной был нарисован какой-то плод вроде персика, изъеденный червями. За окнами слышался уличный шум. Мимо госпиталя проносились такси, минибусы, грузовики. Здесь было прохладно, как в горной пещере.

Долго нам пришлось ждать, пока наконец на пороге комнаты появился человек в очках.

– Я доктор Атилла. Кто ждет меня?

– Мы, – отозвался дед. – Присаживайся, Атилла-бей, у нас к тебе долгий разговор. Мы пришли с просьбой.

– О чем же вы хотите просить меня?

– О куропатке. У этого мальчика, моего внука, отняли куропатку.

– Простите, но какое отношение имею я к вашей куропатке?

– Сейчас объясню. Дело в том…

– Постойте, кто вас направил ко мне?

– Не задавай вопросов, на которые мы не можем ответить. Тот, кто направил нас к тебе, просил не называть своего имени. Мы побывали и у Назмийе-ханым, просили ее поговорить с тобой о нашем деле, но, честно говоря, нет у нас уверенности, что она поговорит. Вот почему пришли сами.

Трудно было разобраться, сердится ли Атилла-бей, нет ли. Он покачал головой, сел на стул рядом с нами и сложил руки на коленях.

– Итак, я слушаю. Рассказывайте.

И вновь пришлось деду рассказывать обо всем, что с нами приключилось, не упуская ни одной подробности. Он даже назвал номер дома и квартиры, где живет Харпыр-бей, сказал, что супругу американца зовут Бетти. А закончил рассказ такими словами:

– Говорят, будто в нашей стране блюдут законность. Так ли на самом деле? Есть у нас каймакамы и вали, которые обязаны блюсти законы. Но ведь получается, что все это – пустые слова. Куда только мы ни обращались с нашим делом, нигде поддержку найти не можем. Не можем вернуть себе то, что нам принадлежит по праву. Случается, несколько бедных крестьян распашут и засеют землю, принадлежащую какому-нибудь бею. Уж такой трам-тарарам поднимается! Тут-то все и припоминают о законах, о священном праве на собственность. А когда у тринадцатилетнего ребенка отнимают куропатку, никто и глазом не моргнет. Просим тебя, разберись.

Атилла-бей с тяжелым вздохом отвернулся и надолго притих. Я видел, как за стеклами очков часто-часто дергаются его веки.

– Мой отец – президент, и люди думают, будто я тоже наделен властью. Но ведь это не так! Я работаю обыкновенным врачом. И моя жена врач. Мы собственным трудом зарабатываем себе на жизнь. Зачем же люди обременяют меня различными просьбами? У меня нет времени заниматься всеми этими делами. У одних земельные споры, у других – имущественные, у третьих – дела частных фирм, фабрик, заводов… Мне пишут, донимают телефонными звонками. Сильна в народе привычка считать, что члены семей политических деятелей причастны к управлению государством. Моей матери тоже докучают разными просьбами. Однако ваше дело несколько иного рода. Ни вали, ни каймакам не могут его решить. Куропатку американцу отдал отец этого мальчика, так? Давайте рассмотрим вопрос не с законной точки зрения, а просто с человеческой. Я учился в Америке, хорошо знаю американцев. Чудной народ, скажу я вам. Стоит им выехать за границу, как сразу начинают вести себя совсем не так, как дома. Становятся самоуверенными, развязными, нахальными. Есть в этом отчасти и наша вина – сами же и потворствуем им. Вот твой сын, старик, самолично взял и отвез Харперу куропатку. По твоим словам, куропатка совершенно замечательная. Так мог ли американец устоять от соблазна и не принять ее в подарок? Любой на его месте повел бы себя точно так же… У американцев в руках доллары – самая стабильная в мире валюта. Так вот, случается, некоторые девушки с готовностью отдаются им за доллары, а потом начинаются разговоры: где, мол, законность, где справедливость? Виноваты ли в таких делах американцы? На мой взгляд, не виноваты. Вот и твой сын собственными руками отдал куропатку. Виноват ли Харпер-бей?

– Две недели продержал он ее у себя. Пусть теперь возвращает. Ведь просили же его, умоляли. Так нет, укатил в своей машине и увез птицу.

– Куропатка, говоришь, замечательная? Честно говоря, я сам, наверно, не захотел бы такой подарок возвращать. И мой отец – большой ценитель куропаток. Доведись ему увидеть такую редкостную куропатку, и он, может, захотел бы ее купить. У каждого из нас свои слабости, свои пристрастия. Так люди устроены… Вам следовало беречь свое сокровище. А сейчас поздно сокрушаться. После драки кулаками не машут… – Атилла-бей достал из кармана какой-то листок и начал писать. – Однако я сделаю себе заметку на память, – сказал он. – Значит, так: авиационный инженер Харпер из Туслога, жену зовут Бетти, проживает: Йешильсеки, квартира номер десять, привратника в его доме зовут Али. Пока достаточно. Будет возможность – займусь этим делом. А сейчас, с вашего разрешения…

Он встал, потирая руки, и вышел. Тотчас появились служители и выпроводили нас на улицу.

Стоя перед госпиталем, мы в растерянности озирались по сторонам: куда идти, что делать? Не оставалось нам ничего иного, как возвращаться в постоялый дом. Поживем – увидим. Аллах милостив, подскажет нам дальнейший путь.

И снова предоставили мы наше дело на волю Аллаха.

21. Поиски в деревне

А дальше рассказывает Сейит.

Значит, так: анкету я заполнил, вернулся в деревню и стал ждать ответа. Одно из двух, думал я: либо Харпыр-бей письмецо мне отпишет, либо сам заявится на охоту, заодно и ко мне наведается. Пренепременно заглянет, хоть на десять минуточек. Разве что испугается, что наши опять на него нападут. Ну и сраму я натерпелся! Стыдно ему в глаза взглянуть. Впрочем, он человек разумный, понимает, что к чему, одно слово – инженер. Неужели не поймет, что каждый только за самого себя в ответе?..

А в Сулакче я и впрямь видел наших. Вот уже несколько дней прошло, а они все не возвращаются. Забыли дорогу домой, что ли?

Честно говоря, я не слишком переживаю. В конце концов поймут отец с Яшаром, на чьей стороне правда. Получу вот работу, тогда посмотрим, кто из нас по-настоящему благородный, а кто – бессердечный. Я ведь не о себе одном хлопочу, не за себя одного болею душой. Никому из нас нет больше смысла оставаться здесь, в деревне, и гнить заживо. Не я один в город тянусь. Народ туда валом валит. Есть в этом, значит, какой-то резон. Выгода? А кто не гонится за выгодой? И почему именно я должен оставаться здесь? Чем плохо жить в Анкаре и работать у американцев? Не беда, что не удалось в Германию уехать. Бог даст, и здесь своего добьюсь. Тогда они убедятся, кто прав. Эх, только б с полицейской проверкой прошло все гладко. Карами говорит, это самое обычное дело. Одного спросят, другого, запишут с их слов, подошьют записи в личное дело, а там, глядишь, и милости просим на работу. Не я один такой, всех, оказывается, проверяют. А как только начну жалованье помесячно получать, вот тут-то отец и увидит, каков у него сын. Пожалеет еще, что из-за какой-то негодящей куропатки всю душу мне выел. Кто еще, как не я, обогреет его последние денечки? Что ж я, злыдень какой? Сердце мне говорит, что я прав, что на верном пути стою. А когда сердце что-то говорит, это и есть совесть. Моя совесть чиста перед отцом и перед сыном.

Да, совесть меня не мучит, и потому я спокойно сплю по ночам, а когда надобно по дому что-нибудь сделать, я делаю. Ну, а когда дел никаких нет, спокойно гуляю по берегу реки. Терпения мне не занимать. Жду весточки от американского охотника.

В Похренке живет мой давний приятель по армейской службе, Джемаль. Есть у него сынок Али, тезка моего старшего. Так вот, решил Джемаль обженить своего Али, пока в армию не призвали. Получил я от него приглашение на свадьбу. Нельзя не уважить. Из всей нашей деревни меня одного пригласили. Как-никак мы с Джемалем давние дружки-приятели, на службе сроднились, прямо как братья. Кой-как наскреб несколько курушей и отправился в Похренк. До Сулакчи доехал в джипе Карами, оттуда уже рукой подать, моторка ходит. Пока ждал лодку, повстречал на берегу знакомцев из деревни Агайли. Они туда же путь держали. Ну, вместе и поехали.

А в Похренке нас встретили с музыкой. Пришлось подать давулджи целую лиру. Поздравил я Джемаля, поцеловал сынка его Али в глаза.

Когда парень женится, считай, конец его волюшке пришел. Не потому ли перевелись у нас в деревнях такие смельчаки и герои, как Кёроглу? В дом Сулеймана, старшего брата Джемаля, пришел курд Осман. Мы там как раз сидели с еще несколькими мужчинами, вели беседу. Один из гостей по имени Халло рассказывал остальным, как десять лет тому назад у него чиновники министерства все деньги вытащили. В это время с улицы донеслись какие-то крики.

– Пойду взгляну, – говорит курд Осман, – что там случилось?

Мы тоже вышли. Оказалось, прямиком в нашу сторону бежит кабан. Адило – за ним следом.

– Эх, мне бы коня да ружье! – вскричал курд Осман.

Но до Османова дома неблизко – вниз по склону. Тогда привели коня Халло, кто-то протянул свое ружье, патроны. Курд Осман вскочил в седло и погнал коня. Они с кабаном шли в лоб друг дружке. Осман чуть заметно потянул узду, и конь взял немного вбок. Я уже слышал, какой отличный охотник курд Осман, и вот довелось увидеть его в деле собственными глазами. Женщины, девушки забрались кто куда мог повыше, чтоб лучше видно было, – кто на веранду, кто на крышу. Ребятня вскарабкалась на холмы да пригорки. Кабан, значит, идет аж от дубняка, от Эскикале. Выходит опять же, все кабаны в округе берутся из нашей деревни и ее окрестностей. Но если сейчас я скажу об этом, подумают, будто я хвастаюсь.

Курд Осман заставил кабана свернуть к речному берегу, а сам понесся следом. Сначала он вроде как не спешил, только позже прибавил ходу. Вот это охотник! Знает свое дело! На полном скаку всадил он одну за другой несколько пуль в зверя. Интересно, сколько ему придется еще стрелять, пока уложит кабана? Тут Осман развернул коня и, описав петлю по склону, вышел навстречу зверю со стороны дубняка. Взяв еще немного вбок, опять выстрелил. Кабан пробежал шагов десять и замертво свалился на песок. Музыканты со всех ног кинулись к тому месту. Адило тоже побежал, он на ходу достал свой пистолет и давай палить в воздух. Джемаль подбежал к курду Осману, помог ему спешиться, поздравил с удачной охотой. Народ обступил Османа со всех сторон, все поздравляют его, хлопают в ладоши.

– Ну и здоровенный вепрь! Мяса в нем, что в восьми баранах. Ну, Джемаль, в самый раз хватит гостей накормить! – смеясь, сказал курд Осман, и все, подхватив его шутку, весело засмеялись.

А тут и угощенье подоспело. Кто-то исподволь, этак с подходцем, поинтересовался у хозяев, подадут ли к столу напитки покрепче? Сам не пойму отчего, но на душе у меня было неспокойно. Курд Осман включил и меня в число гостей, желающих выпить покрепче. Принесли богма и вино, подали кебаб из молодого барашка. Мы приступили к трапезе. Курд Осман не знал меня по имени, но почему-то решил, что меня зовут Хайдар, так он меня и называл. Мне не захотелось поправить его. Хайдар так Хайдар. Какая разница? Он рассказывал, как три месяца тому назад он пристрелил кабана в Шами, около мельни Халима. Тушу он не стал забирать, оставил где была. Чобаны подобрали ее и отнесли американцам. Те дали чобанам деньги за кабана. – Говорят, будто сейдимлинцы едят кабанятину, – обронил Осман. Никто его не поддержал. – Эти паршивцы никогда не выбрасывают отстрелянных кабанов, – продолжал он. – Что ж они делают с ними, как не съедают?

Слышали мы уже такие разговорчики! Только не больно верится. Однако курд Осман не унимался. Ну и трепач! Ему б только языком молоть, никому слова не даст вставить.

– Вот что я вам скажу, братья: пить нужно умеючи. Сначала надо съесть мяса, потом выпить ракы, а потом – закусить чем полегче. Кто безо всякого смысла принимает спиртное, тому быстро в голову ударяет, и он начинает почем свет ругаться на товарищей-сотрапезников. Такой, глядишь, и дорогу домой не сыщет… Вот ты, дорогой Хайдар, – обратился он ко мне, – навроде как из деревни Дёкюльджек, так? Скажи, есть там у вас такой Сейит? Тут на днях приезжали господа из службы безопасности. Интересовались этим вашим Сейитом. Специально меня вызывали, выспрашивали. Говорили, будто он собирается устроиться на работу к американцам. «Я с ним близко не знаком, – ответил я, – но могу поручиться, что он хороший человек. Отца его знаю, он из благородной семьи». Ко мне частенько по таким вопросам обращаются. Наш староста всегда ко мне направляет. Только имей в виду, Хайдар, этот разговор должен остаться промеж нас. Смотри, не проболтайся Сейиту, он ничего знать не должен. Думаю, они еще кой-кого поспрошают.

У меня внутри так все и оборвалось. Вон оно, оказывается, как серьезно дело поставлено, даже у курда Османа справки наводят! Вай-вай!

Я вернулся из Похренка со свадьбы, а отца с Яшаром все нет и нет. Миновало еще два дня. Американский самолет низко пролетел над тугаями.

– Они с самолета польют заросли бензином и подпалят, – сказал Карами. – Сгорят дикие маслины, тамариск. Все здесь в пепел обратится.

Так оно и вышло на самом деле. Вскоре нагрянули охотники на джипах, пикапах, других машинах. В основном американцы, но попадались среди них и турки. Они развели костры, подпалили тугаи. Пламя взметнулось аж под небеса. Бог ты мой, что началось! Тамариск и дикие маслины пылают как спички. А охотники выстроились рядком и приготовили ружья. Некоторые из наших деревенских присоединились к ним, кто с ружьем, кто с топориком. Первыми взлетели дрофы, следом выскочили зайцы, а там и кабаны. Было их не меньше дюжины, неслись они, не разбирая дороги. Змеи, скорпионы, прочие мелкие твари в отчаянье кидались в реку или зарывались в песок. Некоторые неслись прямиком на охотников, некоторые свернули в сторону деревни. Пальба ни на миг не прекращалась. Такое только в аду привидеться может. На некоторых зверях пылала шкура, но они из последних сил пытались бежать. Птицы, хлопая крыльями, пробовали взлететь, но не всем удавалось. Прямо у меня на глазах кабаниха с двумя поросятами заживо сгорели в огне. Запах горелого мяса напитал воздух. Похоже на праздник курбан[67]67
  Курбан – праздник жертвоприношения у мусульман.


[Закрыть]. Странное у меня было ощущение. Горько мне сделалось…

Однажды, когда я служил в армии, мне довелось видеть лесной пожар. Помнится, и тогда сделалось у меня на душе горько, и тогда мне было жалко зверье. Но такого, как сейчас, не было. Такого я отродясь не видывал. И, может, не увижу никогда. Те звери, что чудом избежали огня, попадали под пули охотников. А тамариск и дикие маслины все полыхали и полыхали. Много ль надо, чтоб под корень спалить тонкие деревца да кустарник? Очень скоро наши тугаи превратились в пепелище. Уцелевшие кабаны бежали в сторону холма Бедиль. Они, наверно, искали спасения в дубовых лесочках, деревенских садах и огородах. В наших тугаях прежде полно было всякой живности – и кабанов, и лисиц. Ничего теперь не осталось. Если не трогать это место, то лет этак через тридцать опять поднимутся деревца. Но будет ли здесь водиться дичь – еще вопрос. Раньше со всей округи к нам приезжали на охоту, а теперь самим придется куда-то на охоту ездить.

И всего-то трое или четверо негодяев так испоганили землю! И какую прекрасную землю!

Пашаджик и Карами пригнали свои тракторы. Кое-где еще дымились костерки, но они все равно начали дележ земли и пахоту.

– Все это наша земля, – заявили они. – Наша и Мемишче со старостой…

Деревенским оставили только узкий клин на берегу.

– Можете запахать свои участки, – сказали они.

– Почему так делите? – спросили их.

– Потому, – ответили, – что это мы пошли к американцам и по нашей просьбе они направили сюда самолет, полили все бензином и подожгли. Иначе было не справиться с тугаями. А решили мы так, поскольку большая часть этих земель – наша. Догадались бы вы первыми – большая часть земель была бы ваша.

Члену сельской управы Камберу и еще нескольким досталось по небольшому участочку, они и этому были рады. Мне тоже предложили клинышек. Пошел, посмотрел – хуже не бывает. Но мне, в общем-то, плевать. Если отец останется в деревне, пускай сам поднимает эту землю, пускай хоть лук посеет. А мне она ни к чему. Однако ж задело меня за живое, что даже сторожу Омеру досталось больше земли, чем мне. «Хотя на что мне земля в Дёкюльджеке? Будет желающий купить ее – с удовольствием уступлю», – подумал я и успокоился.

В общем-то, я не из таковских, что любую обиду проглотить готовы. Но тут особый случай. У нас ведь какой народ? Им что с неба ни свалится – тому и рады. Бухнется на них заместо дождя хомут, они и его на шею напялят. А начнешь ерепениться, никто не поддержит. Вот потому я и смолчал.

Несколько дней спустя заявились к нам тосйалынцы.

– Сдайте нам эту землю в аренду, – сказали они, – мы тут рис начнем выращивать.

Следом за ними хасандеделинцы нагрянули:

– Отдайте нам, мы тут бахчи разведем.

Земли тут хватит и тем и другим, и на рис, и на бахчевые. Значит, деревенские наши богатеи-пролазы заранее все обсчитали. Когда просили американцев спалить тугаи, они уже наперед знали, что придут к ним из Тосйи и Хасандеде. Вон они какую игру затеяли! Кто больше земли себе оттяпает, тот и больше наживется, кто меньше – тому и доход меньше, а кому земля вовсе не достанется – тот фигу с маслом получит. Большинство крестьян довольны были, что им хоть немного землицы выделили. По сей день в деревнях ни о каких законах да правах и слыхом не слыхивали. Это студентишки в городах мастаки права качать. У нас такое Не пройдет!

Вот заговорил о студентах и вспомнился мне один из них – некий Вахдет из Сулакчи. Он в Анкаре учится, в Академии изящных искусств. Приехал он как-то к себе в Сулакчу вместе с четырьмя приятелями. Взяли они в свою компанию Зию из Чайырлы и пошли в кофейню. И начались у них там всякие разговоры, земля, мол, принадлежит тем, кто ее обрабатывает, кто кормится ею. Случилось так, что в ту же самую кофейню зашли и наши Пашаджик с Мемишче. Карами в тот раз с ними не было.

– До чего ж у нас народ слепой! – начали задираться студенты. – Собственными руками, можно сказать, отдали огромную площадь из-под тугаев трем-четырем богачам. Будут теперь там хасандеделинцы бахчевые выращивать, а тосйалынцы – рис. А самим что осталось? Пожелают, допустим, американцы эти земли сами обрабатывать, и им уступят? И все молчком да тишком?..

Пашаджик молчал, молчал, потом не стерпел:

– Послушайте-ка, ребятки, убирались бы вы отсюда подобру-поздорову, пока головы целы! Есть у меня трактор, я и запахал, сколько мог. Я и есть один из тех богатеев, о которых вы толкуете. У кого тоже трактор имеется, пускай хоть больше моего запашет. Трактор – машина хорошая, его можно взять да купить, были б только денежки. А вам незачем нашу землю считать. Пришли сюда и попусту языками мелете. Дождетесь, что я жандармам на вас пожалуюсь, заарестуют вас. Тогда посмотрим, скоро ль из тюрьмы выйдете. Вы студенты, вот и занимайтесь уроками, учитесь. А учителя ваши пускай занятия ведут как следует, а не забивают вам головы всякими глупостями. Не совали б вы нос не в свои дела!

Народ слушает, но помалкивает. Поогрызались малость студенты да и ушли ни с чем, только бросили напоследок:

– Мы из Анкары приехали, чтоб ваши права отстоять. А вы нас не поддерживаете. Ничего не поделаешь, придется уйти. Сколько ж времени потребуется, чтоб вы от спячки очнулись?

В последние дни я начал замечать, что односельчане у меня за спиной о чем-то шушукаются. Только подойду – умолкают. Может быть, это все результаты проверки, которую мне устроили работники безопасности? Интересно, глубоко ль они копают? Неужели и сплетнями не погнушаются? Время идет, а ответа все нет. Будет ли конец этой проверке?!

И отец с сыном не возвращаются. Вот опять вечер наступил, еще один день отошел, а их не видать, не слыхать. Эх, позабыли они дорогу в дом родной!..