Текст книги "Избранное"

Автор книги: Факир Байкурт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

Все так оно в точности и вышло.

– Химический анализ показывает, что задержанный товар – обычная хна, – сказал ему старший секретарь. – Произошла ошибка. Ты, конечно, можешь предъявить иск о возмещении ущерба. Но зачем, сам подумай, судиться с бедными чиновниками? Откуда им было знать, что это простая хна? Они же не специалисты. Ты уж не держи в сердце зла. Государство ошибается, оно же себя и поправляет, не так ли? Не держи в сердце зла. Прости их.

– Хорошо. Ради вас прощаю.

Один только Хашо и знал, скольких трудов, и не только трудов, это стоило. Но что поделаешь? Без труда не вытянешь и рыбку из пруда.

Весь товар быстрехонько вывезли со склада и тут же благополучно на двух мотоциклах переправили через границу. То, что не удалось сделать за двадцать пять тысяч, прекрасно получилось за сто пять. Как говорили в таких случаях наши предки, славные своими великими деяниями: «Не жалей, что денег потрачено много: дело вышло – и слава богу!»

О результатах исследования вскоре узнал весь Антеб: весь город, все махалле, Паарбаши, Шехрекюстю, Чамлык, Каваклык, кофейни, рынки, пограничные посты. Это известие будто молнией шарахнуло Абдюлхалима из Байрактепе. Как и товарища его, Мустафу. Целую неделю не могли они опомниться, боялись, как бы их не хватил удар. Но потом все-таки опомнились. И стали размышлять.

Сначала они советовались вдвоем. Потом пригласили третьего – сторожа Мухаммеда из Кефердиза. День и ночь шептались, не ели, не пили, все шептались.

– Слепцы мы, слепцы, мой эде. Видно, так и уродились слепцами.

– Не пора ли открыть глаза да посмотреть, что кругом делается?

– Но почему?

– Зачем спрашивать, мой эде? Верно говорят: «Сколько ни жмурься, брат, течет и течет Фырат». Такова жизнь. Не откроем глаза, все провороним. Сами не откроем, другие нам откроют. Только поздно будет.

– Правильно.

– Ох как правильно.

Они перемигнулись, покивали головами.

С тех пор они действовали без малейших колебаний. Поймают контрабандистов с товаром, «похожим на хну», сдерут с них двадцать пять – тридцать пять тысяч, а то и все пятьдесят. Да и других возможностей хватало. Даже на контрабандных пуговицах можно подзаработать. И пятьсот, и тысяча лир – тоже деньги. Зарываться они не зарывались, знали меру. Но и своего не упускали. Поймают контрабандиста с мешком на спине – выкладывай, голубчик, лир двести пятьдесят – триста. Но теперь они уже не вспоминали о том, что квашню, где свой хлеб замешиваешь, надо держать в чистоте, перестали заботиться о пополнении государственной казны. Дотуга набили себе мошны. Припасов в кладовых – ешь не хочу. Отгрохали себе доходные дома на двадцать две квартиры. И где? В самом Стамбуле. Сторож Мухаммед велел написать на своем доме: «Молния». Очень уж он любил все в таком роде. Мустафа выбрал другое название: «Море». А вот Абдюлхалим, сколько его ни отговаривали, приказал, чтобы на его доме написали: «Хна».

– Пусть народ видит, что я ненавижу продажность и взяточничество, – говорил он. – Если государство когда-нибудь захочет отобрать у всех незаконно нажитое имущество, я возвращу свое с радостью. Умные люди, конечно же, сразу поймут, откуда я взял деньги на постройку такого домины.

Это название – «Хна» – так и красуется на его доме.

Перевод А. Ибрагимова.

Из сборника «Калекале» (1976)

Старый Шемистан

Медовым сотом плыл месяц над темным Дербентским ущельем. Просачиваясь сквозь листву тополей, его теплое сияние лилось на луговую траву и цветы, на густые заросли мяты по обоим берегам реки. И ярко сверкали побеленные стены геджеконду.

По светлеющей ленте Мамакской дороги, переваливая через небольшой холм, стремительно мчались снопы лучей. У моста единый поток света делился на два больших рукава: один направлялся в сторону Мамака, другой – к Саимекадын. Едва мелькнет освещенный задний номерной знак – и очередной автомобиль, грузовик или автобус уже исчез вдали. Но поток света продолжает перехлестывать русло шоссе. Яркими, цветистыми искрами вспыхивали букашки. В ночи шла какая-то таинственная, непостижимая игра.

Сладостное перешептывание тополей заглушалось отдаленным шумом машин, а запах выхлопных газов грубо вторгался в половодье ночных ароматов.

Мертали выбрал себе место для геджеконду на Серпмелер, под домом своего земляка Халиса. Он уже ухлопал на материалы больше трех тысяч. Нельзя медлить ни дня. Деньги, если их сразу не истратить на дело, растают бесследно. Он и так уже безработный. Не хватало еще навсегда остаться бездомным. Пора обзавестись своим жилищем. Надоело ютиться вместе с женой, сыном и дочерью в одной из трех комнат чужого геджеконду. Старший сын служит в армии, скоро вернется. Где же ему и жить, как не вместе со своей семьей! Не в деревне же!

Правда, в деревне и строиться легче. Можно самому обжечь кирпичи. Привезти на арбе или грузовике битый камень. Угостишь хорошенько лесника – он тебе разрешит срубить несколько деревьев. Подкинешь деньжат старосте – черпай сколько хочешь воды из колодца. Намешай глины, позови двоих мастеров – и начинай строить. Вскоре и стены уже стоят, и крыша настлана. Оштукатурить можно и потом. Нет потолка – и ладно. Главное – дом уже стоит. Недаром сказывают люди: «Имей семерых братьев или семь тысяч в кармане. А если у тебя нет ни братьев, ни денег, семь лег провозишься, пока дом построишь».

В деревне – трудно, а в городе – еще труднее. Где взять помощников? Не на чужого же дядю надеяться! Тут вообще никому помогать не принято, даже и обижаться нельзя. Что спросишь с равнодушного? Хоть бы несколько добрых слов молвили – и на том спасибо. А на большее и не рассчитывай.

«Аллах, благослови Халиса! Помог мне подмазать кого надо. И деньги помог собрать. Без него у меня ни черта бы не вышло. Столько времени делился со мной жильем! И жену его благослови, Аллах! Вытерпела все неудобства. Моя бы не стала терпеть».

Он же, Халис, и присоветовал позвать на помощь земляков. Только где они? Вот уж и месяц взошел, а никого еще нет. Мастера ждать не будут. Для них время – деньги. Как только рассвело, повернулись и пошли. Плевать им, что дом еще не кончен. Какой закон в этом деле? «С захода солнца до восхода солнца!» Приготовь все, что понадобится, и засучивай рукава. Другие успевают – и ты должен успеть.

– Вставай, Мертали, – сказал Халис. – Вас четверо, нас двое да еще двое мастеров. Не дворец, не доходный дом строим – двухкомнатный геджеконду. Третью, четвертую комнаты потом сам достроишь, дело нехитрое, было бы за что зацепиться. Вставай!

Работать должны были все, включая и детей. Орудовать лопатами и кирками. Таскать воду в жестяных бидонах. Замешивать глину. Подавать камни для фундамента, доски. А уж кто совсем мал – пусть держит фонарь, светит.

Мухаррем-уста[108]108
  Уста – мастер.


[Закрыть] из Бейпазары проверил рукой глубину выемки под фундамент. Оказалось что-то около тридцати сантиметров, чуточку поменьше.

– Подтаскивайте камень, – распорядился он. – Дом у вас будет одноэтажный. Чуть подкопаем – и хватит.

Он прошелся киркой по дну выемки.

– Ну а теперь тащите камень и раствор. Бисмиллях! Бисмиллях!

Он мастер, ему и карты в руки. Мертали приходилось видеть, как строятся дома в деревне. Камни и раствор – больше ничего не надо. Но в городе все по-другому. И мастера здесь такие – ничего им не скажи!

«Ах, если б земляки подоспели! Хоть двое! – вздыхал Мертали. – И если б хоть один из них смыслил в этом деле».

Мастера – их двое: Мухаррем-уста и Исмаил из Гюдюля – работают как черти. Они в два счета возведут дом, побелят его – и поминай как звали.

Глядя на них, Мертали страшно тревожился, как бы не напортачили.

«Нет-нет, – успокаивал он себя, – все будет хорошо. Иншаллах, сработают и быстро, и добротно. Да и чего тянуть: мертвеца и то долго обмывать не положено».

Песка он не достал, цемента не купил. Все строительные материалы вздорожали так, что не подступишься. Вот почему раствор пришлось замешивать на глине.

Мухаррем-уста, проведя мастерком по камню, громко кричит:

– Раствор!

Дочка еще слабенькая. Жена не может нагнуться: поясница болит.

«Ах, земляки, почему вы до сих пор не пришли? – продолжал сокрушаться Мертали. – Ведь и я вам могу сгодиться. Мало ли случаев, когда моя помощь может понадобиться. А у меня какой-никакой дом будет. Живи в нем, радуйся. Уж не полиции ли вы испугались? Стыд и срам!»

– Раствор! Камень!

Мертали трудился изо всех сил. Подавал камень и раствор. Один из мастеров работал с наружной стороны, другой – с внутренней. Руки у них двигались безостановочно. Не люди, а машины. Исмаил из Гюдюля весь пропотел. Он что-то бормотал себе под нос. И все время покрикивал:

– Раствор!.. Камень!..

– Плохо ты подготовился, Мертали-эфенди, – проворчал Мухаррем-уста. – Нанял бы двоих подсобных рабочих, каждому по сотне. Есть такие, что и за восемьдесят согласятся. Не поспеваешь ты за нами. А теперь нам требуется немного гальки. Сейчас веревка и гвозди понадобятся.

– Беги, доченька, принеси гальки… И ты помоги, женушка.

Труднее всего было с водой. Они не успевали натаскать ее вдоволь.

– Воду надо носить издалека. А у жены поясница болит, не согнуться, – оправдывался Мертали.

– Ты в этом деле ничего не смыслишь, – наступал на него Мухаррем-уста. – Нужно было заранее позаботиться, достать шланг. Сунул его под кран – и ничего больше не надо, вода сама пойдет. Кто же таскает бидонами воду для стройки?

«Ах, земляки, подвели вы меня, – качал головой Мертали. – Хоть бы двое пришли. Пусть бы уж не работали – советами помогали. Откуда мне знать про шланг-то?»

«Но ведь колонка не вверху, а внизу, – недоумевала его жена Гюлистан. – Не потечет же вода в гору!»

В темноте замаячила какая-то тень, послышался кашель.

«Уж не полицейский ли это? – испугался Мертали. – Да нет, вроде бы не похоже. Так, вразвалку, полицейские не ходят. Верно, кто-нибудь из моих земляков. Заговорила все-таки совесть…»

Тень приблизилась. Знакомый голос спросил:

– Здесь строят геджеконду Мертали?

Это был дядюшка Шемистан. Приехал он издали, аж из махалле Фатих.

Мертали бросился ему навстречу, крепко сжал руку.

– До ущелья я доехал на маршрутном такси. А там уж пешком в гору. Ну-ка помоги мне. Устал до смерти. Не знаю, как работать буду.

На плече у него висел смотанный в круг резиновый шланг, под мышкой торчала кирка. Мертали забрал у него все это, поцеловал ему руку и поднес ее ко лбу.

– Добро пожаловать, дядюшка Шемистан! Уж так ты меня порадовал своим приходом! Да возблагодарит тебя Аллах! Да пошлет он тебе здоровья и счастья!

Старый Шемистан с трудом отдышался.

– Наклонись-ка ко мне, Мертали!

Высокий Мертали нагнулся. Шемистан взял его голову в обе руки, поцеловал сперва в правый глаз, затем в левый.

– Да воцарятся счастье и мир в твоем новом гнезде! – сказал он, стягивая с себя латаную безрукавку. – Я к твоим услугам. Приказывай. Работник я хоть не очень опытный, но старательный.

И Гюлистан поцеловала ему руку.

– Добро пожаловать, дядюшка Шемистан. Ты принес нам радость.

– Да воцарятся мир и счастье в твоем новом гнезде, Гюлистан.

Дядюшка обнялся с Халисом. Поздоровался с его женой Мюессер и с его дочерью. Наиле поцеловала ему руку. И Исфендийар поцеловал. Старик потрепал их по волосам, по спине и взялся за работу. Он углубил выемку киркой, вынутую глину побросал туда, где замешивали раствор. Разровнял землю. Халис размотал длинный шланг, надел один конец на кран. Вода тонкой струйкой полилась в большой котел, откуда ее уже легко было черпать бидонами.

– Спасибо тебе, дядюшка Шемистан! Вовремя ты пришел, – снова и снова повторял Мертали.

Только сам дядюшка и знал, сколько домов и геджеконду он помог построить в своем махалле.

С приходом старого Шемистана работа пошла живее. Зазвучали смех и шутки. Строителем он и правда был не очень опытным, но зато, как никто другой, умел поддерживать трудовой дух. Тут он был настоящим мастером.

– Да осенит тебя Аллах своей милостью, дядюшка Шемистан, – неустанно повторяла и жена Мертали. – Да избавит тебя Всемогущий от всех горестей и бед! Да уготовит тебе он рай. Да будешь ты там обитать вместе с пророками! – Это благопожелание она повторяла до самого утра. – Сыскался наконец помощник. Не только сам работает, но и всем нам силы прибавляет. Один за всех, можно сказать, да вознаградит тебя Аллах!

В тот самый момент, когда солнце показалось из-за вершины Гюндегмеза, Мухаррем-уста кончил настилать черепицу и спустился на землю. Он стоял, потирая руки. Тем временем Исмаил успел оштукатурить дом изнутри. И тоже потирал руки. Чуть отдохнув, он присел на корточки, умылся водой из-под шланга и вытерся насухо.

Гюлистан хотела было накормить всех супом, но жена Халиса уже ушла к себе – спать. Мертали вытащил из кушака деньги и дал обоим мастерам по двести лир.

– Да возблагодарит вас Аллах!

Мастера поднесли руки к козырькам своих кепок и тоже ушли.

– Хватит. Остальное доделаем сами, – сказал Халис.

К счастью, Мертели мог не бояться за свой новый дом. Он уже подмазал всех, кого следует. Тут же повесили занавески на окна, намалевали номер. Словом, сделали все, что посоветовал им старый дядюшка Шемистан. Принесли из дому Халиса горшки с геранями. Принесли Коран. Принесли ящик с курами.

– Главное – привязать ишака к крепкому колу, а уж что с ним будет – воля Аллахова, не так ли, мой дорогой Мертали?

Мертали подошел к Халису.

– Ты уж завари чайку, земляк, – попросил он.

Когда открылась бакалейная лавка, Мертали купил растительного масла, маслин, хлеба и халвы. Солнце только-только взошло, когда все уселись перекусить.

– К осени я принесу тебе рассаду цветов – это будет мой подарок на новоселье.

Старый Шемистан стал прощаться. Дети поцеловали ему руку. И Гюлистан поцеловала. Мертали крепко обнял старика. Он проводил его до самого шоссе. Они вместе ждали маршрутное такси. Ждали долго. Мертали не уходил: хотел подсадить старика вместе с его шлангом и киркой. Наконец со стороны Гюндегмеза подъехал минибус. Двое пассажиров сошли. Ожидающих было трое. Один сразу же сел.

– Я тоже поеду, Мертали. Доберусь до Улуса, а там пересяду.

– Счастливого тебе пути. Будь здоров. Спасибо тебе, дорогой.

Подошел нарядно одетый помощник шофера, взял Шемистана за руку.

– Садись, дядюшка! Не будем же мы тебя ждать двое суток!

Ох уж эти городские парни! Еще и трех недель не прошло, как приехал из деревни, а смотришь, уже стал развязным и наглым. Никакого тебе уважения к старости. Минибус загудел. «Прыгай!» – закричал помощник шофера, прыгнул сам, дернул старого Шемистана за шиворот. В эту секунду шофер резко рванул с места. Старик повалился ничком. Хорошо хоть не расшибся, только лоб немного оцарапал.

– Садишься – так садись, нет – так нет, – проворчал громко помощник шофера. – Еще попадешь под колеса, отвечать придется. Скажут, человека задавил. А какой ты человек?

Минибус уже скрылся за поворотом, когда старый Шемистан поднялся с песчаной обочины. Он посмотрел в лицо Мертали, но не сказал ни слова. И Мертали молчал.

«Домов понастроили, городов понастроили, а о доброте, человечности совсем забыли», – хотел было сказать Мертали, но придержал язык. Он терпеть не мог такого вот хамства. Но что поделаешь? Это ли подобает сказать старому Шемистану?

– Откуда тебе знать, человек я или нет, а если человек, то какой? – вдруг со злостью закричал Шемистан. – Вот осел! Ты хоть раз приходил ко мне в гости? Побыл у меня хоть полдня? Просил ли хоть раз о помощи? Откуда тебе знать, скотина! – Он раскричался так, будто хотел, чтобы его слышала вся столица, все города: пусть это будет им уроком человечности. – Сводник проклятый!

Мертали вдруг вспомнил, будто молния в уме блеснула, что в кармане брюк у него завалялись две двадцатки и одна десятка. Он принялся останавливать идущие мимо такси. Три, четыре. Пятое, слава Аллаху, остановилось.

– Отвези дядюшку в махалле Фатих, брат, – попросил Мертали шофера. – Вот тебе деньги. Доставь его прямо к дому.

Он протянул ладонь с деньгами, готовый, если надо, отдать их все.

– Не надо, племянничек. Я уж как-нибудь сам доберусь, – запротестовал старик.

Шофер взял двадцатку.

– Выговор у тебя точь-в-точь как в моих родных краях. Земляки мы, видно. Хватит и двадцати.

Они уложили шланг и кирку в багажник. Мертали помог Шемистану усесться на заднее сиденье. Почтительно поцеловал ему руку. Отступив на полшага назад и, как в прежние армейские дни, поднеся руку к козырьку, вытянулся по команде «смирно», от всей души желая счастья своему земляку.

Перевод А. Ибрагимова.

Кузлусайская мечеть

Рабочий день уже близился к концу, когда весь муниципалитет взбудоражила нежданная весть: с Мевлюдом-эфенди, одаджи начальника отдела по делам науки и техники, случился удар – отнялась правая сторона тела. Всего несколько минут назад он гордо восседал на своем стуле, и вот – на тебе! – лежит с закатившимися глазами и перекошенным ртом. Его недоброжелатели – а их тут было предостаточно – злорадствовали: так ему и надо, поделом! Злорадствовали не только простые курьеры и уборщики, но и секретари, чиновники, даже помощники начальников. Излишне говорить, что на всех физиономиях, однако, выражалось подобающее случаю соболезнование. Громкие ахи и вахи перемежались вполне деловыми предложениями: «Поднимите его», «Вызовите „скорую помощь“», «Позвоните домой», «Доложите уважаемому господину мэру!» Сутолока была как во время землетрясения. Но лишь простофили, не ведающие, что корни недуга, именуемого двуличием, уходят в самую глубь земли, вплоть до расплавленной магмы, не чувствовали злорадства, скрытого в этих ахах и вахах.

В свое время все завидовали внезапному возвышению Мевлюда-эфенди. Осуждение высказывалось сначала легкими намеками, потом открыто, во весь голос. Но что можно было поделать? Стрела вылетела из лука, ее не воротишь. Подстегивало Мевлюда-эфенди не столько его собственное честолюбие, сколько честолюбие его супруги. Продолжая оставаться одаджи начальника отдела по делам науки и техники, он в то же время возглавлял комитет по строительству мечети в Кузлусае. Пять лет тому назад он был одаджи начальника отдела здравоохранения. Уже в те времена он состоял членом комитета по строительству другой – не Кузлусайской – мечети. Должность одаджи при начальнике отдела по делам науки и техники куда влиятельнее, чем такая же должность при начальнике отдела здравоохранения. Еще большее расстояние между членом комитета и его председателем. Головокружительный взлет, не правда ли? Вполне понятно, что у Мевлюда-эфенди было столько завистников.

Жена Мевлюда-эфенди, толстомясая Фикрийе, дочь хаджи из Хатыбского буджака, постоянно накручивала своего мужа: «Нет, ты только подумай! Одаджи Мехмед из Карачёрена выбился уже в начальники отдела. А в этом году, после победы на выборах сторонников Чизмеджи, еще выше подымай: помощник самого уважаемого господина мэра. Вшивого Мемо величают теперь Мех-медом-беем! Вот с кого бери пример, дуралей!»

Конечно, не всякому живущему в махалле Бейгюлю суждено подняться до столь высокого поста. И не всякий совет, к сожалению, исполним. Но Мевлюд-эфенди не мог не прислушиваться к словам своей жены…

В то время как с Мевлюдом-эфенди произошел сей прискорбный случай, начальник отдела по делам науки и техники – Невзад-бей – был на совещании. С его появлением все разговоры в собравшейся у кабинета толпе сразу прекратились. А когда подошел и сам уважаемый господин мэр – Хайри-бейэфенди, муж младшей дочери Чизмеджи, доктор прав (эту степень он получил в Италии), – смолкли не только все перешептывания, но даже и шорохи. Господин мэр остановился рядом с Невзадом-беем и внимательно посмотрел на глаза Мевлюда-эфенди: жив ли, нет ли. Убедившись, что жив, он обратился к начальнику отдела:

– Не повезло бедняге: удар. Позвоните главному врачу больницы. Я знаю, у них там всегда полно, но пусть они найдут место для Мевлюда-эфенди. Скажите, это моя личная просьба. И домой позвоните. Постарайтесь успокоить Фикрийе-ханым.

Муниципалитет кормит множество людей: тут работают рядовые чиновники, их начальники, одаджи, секретари, уборщики, вахтеры. Нет ничего удивительного в том, что уважаемый господин мэр знает простого одаджи, но никто не задавался вопросом, откуда он может знать и его жену Фикрийе, живущую в Бейгюлю. Однако в этом, если поразмыслить, тоже нет ничего удивительного. Все они были рыбами, обитающими если и не в одном море, то, уж во всяком случае, в одном океане. Пути их часто пересекались. Здесь собрались самые ловкие, увертливые и быстроплавающие рыбы. Но одни сильнее, другие слабее. А закон природы гласит: «Сильные поедают слабых». Жертвой этого закона и стал Мевлюд-эфенди.

С пронзительным, как у пожарной машины, воем примчалась «скорая помощь». Тут же появился санитар с двумя носильщиками – все в белых передниках. Действовали они с такой поспешностью, будто больного предстояло отвезти на срочную операцию. Как выяснилось, им сообщили, что начальник отдела по делам науки и техники Невзад-бей упал в обморок. А тут хоть и удар, но с простым одаджи! Что поделаешь? И на военных маневрах случаются ошибки. Впрочем, с точки зрения общечеловеческой и даже сугубо медицинской все больные требуют одинакового внимания, независимо от своего служебного положения.

– Быстрее, быстрее! – подгоняли друг друга носильщики. Как только санитар проверил частоту пульса, они схватили Мевлюда-эфенди за плечи и ноги, положили на носилки, с возгласом «бисмиллях» подняли их за ручки и ринулись вниз по лестнице. Преодолевая дорожные заторы и пробки, «скорая помощь» понеслась в больницу. Первоначальное обследование произвел сам главный врач, с помощью нейрохирурга Кямиля-бея. Больному тотчас ввели сыворотку и оставили его в покое.

Тем временем толпа перед кабинетом начальника отдела быстро редела. Начальник тут же назначил новым одаджи Фетхи Гюля.

– Временно, – сказал он, – пока Мевлюд-эфенди не выздоровеет.

– Иншаллах, вылечится, господин начальник, – почтительно отозвался Фетхи Гюль. Но за всю свою долгую жизнь он еще ни разу не видел человека, который полностью оправился бы от паралича. Возможно, его подлечат уколами, таблетками, электрошоком, но уж одаджи ему больше никогда не работать – не только у начальника отдела по делам науки и техники, но и в любом другом месте.

– Укоротился фитиль жизни нашего товарища, – вздохнул Фетхи Гюль, – да пошлет ему Аллах хорошую пенсию! – И он привычно отбарабанил «Фатиху»[109]109
  «Фатиха» – первая сура Корана, заупокойная молитва.


[Закрыть].

Мевлюд-эфенди был человеком тихого, спокойного нрава – кто бы мог подумать, что с ним стрясется подобная беда? Родом он из пригородной деревушки Эвдиреше. После того как переехал в город, много лет не мог найти постоянную работу. Перебивался случайными заработками, таскал вещи, грузы. С большим трудом удалось ему устроиться в муниципалитет. Спасибо одаджи Кязыму-эфенди, уроженцу Хатыба, – он помог, через Народную партию. Сначала Мевлюд-эфенди орудовал метлой, таскал бачки с мусором, но не прошло и года, как он перешел на работу в отдел здравоохранения.

– Мой муж чиновником стал! – гордо заявляла Фикрийе-ханым. Она повязывала теперь голову розовым ситцевым платком. В те времена она была худой, как спица, и зарабатывала стиркой.

Сам же Мевлюд-эфенди натирал полы, топил печи, убирал туалет, доливал чернила в чернильницы. На пятый год его жена перестала заниматься стиркой. С тех пор как Мевлюд-эфенди поступил работать в отдел по делам науки и техники, она расхаживала по всему махалле с гордым видом генеральши. Сыновей своих отдала в лицей, дочерей – в институт. Завела знакомство с активистками Народной партии. Но после того, как побывала на пяти-шести собраниях, переметнулась в Партию справедливости; там она быстро выдвинулась, стала просто незаменимой в очень влиятельной женской организации. Одновременно она взялась и за своего мужа, просто плешь проела бедняге. Особенно разожгло ее пыл повышение Вшивого Мемо.

«Не понимаю тебя, – без конца вдалбливала она мужу. – Открой глаза, посмотри, что вокруг делается. Пошевели как следует мозгами, подумай, как в люди выбиться. Неужели ты уйдешь из этого мира таким же голым, как явился в него? Ну почему бы тебе не стать чиновником? Ты говоришь, диплом нужен? Да открой же, я тебе говорю, глаза хорошенько! Мало ли возможностей на службе – не упусти их! Долго ты будешь ушами хлопать?»

Еще будучи в отделе здравоохранения, Мевлюд-эфенди сильно изменился, стал похитрее да поизворотливей. Завелись у него кое-какие приработки. Ну можно ли, подумайте сами, прожить на жалованье одаджи? При нынешней-то инфляции? А ведь надо еще жену и детей кормить. Даже если отказаться от мяса и хлеба, есть только отруби, двухсот тридцати лир все равно не хватит на жизнь.

А возможностей и впрямь представлялось немало. На его глазах ловкачи товарищи совали бумаги парикмахеров, мясников, бакалейщиков, содержателей ресторанов и отелей в самый низ кипы. Сами по себе эти бумаги не всплывут – слишком тяжелы. Само собой ясно, повлиять на окончательное решение, придать несправедливому видимость справедливости не во власти одаджи: тут уж хозяйничают доктора, ветеринары, начальники отделов. Но вот ускорить продвижение бумаг они могут. В большом городе этому отделу работы всегда хватит. Сюда, слава Аллаху, приходится обращаться даже хозяйкам известного рода домов – ну а уж у этих-то деньги, сами понимаете, водятся!

Перейдя в отдел по делам науки и техники, Мевлюд-эфенди долго еще жалел о своем уходе из отдела здравоохранения, где он уже хорошо изучил все возможности. Сокрушался он, однако, как выяснилось, напрасно. В отделе по делам науки и техники приработки оказались еще большими; это он уразумел быстро. Множество запутанных дел: о выделении строительных участков, о строительстве, водоснабжении, разбивке садов и парков, и все с составлением планов, проектов и многочисленными к ним поправками. Разрешались они именно здесь, в кабинете начальника, а ведь не кто иной, как он, Мевлюд-эфенди, состоял при нем одаджи.

Особенно большие возможности Мевлюд-эфенди усмотрел в новом плане застройки города, тогда-то он и сделал самую крупную ставку в своей игре. Прежний мэр, предшественник зятя Чизмеджи, считал, что город необходимо развивать на восток. «На западе расположены земли Чизмеджи, Хельваджи, хаджи Мухиттингиля, – говорил он. – Чтобы скупить эти земли, никаких денег не хватит. У них и без того жирное брюхо, зачем же их еще откармливать? Не лучше ли развивать город на восток – пусть дорожают участки бедноты. На месте Эвдиреше мы разобьем сады и парки, построим новые махалле…»

Этот мэр был человеком справедливым. Говоря о необходимости защищать интересы бедноты, он ничем не выдавал своей неприязни к богачам. Когда составленный бурским архитектором план расширения города был послан в Анкару, в министерство строительства и банк, Мевлюд-эфенди и сделал свою ставку. Ведь Эвдиреше – его родная деревня, и, хотя большую часть своей земли он распродал, у него все еще оставалось дёнюмов тридцать. А там как раз и будут разбиты новые кварталы! Смахивая пыль с нового плана, вывешенного под стеклом в кабинете, Мевлюд-эфенди сосредоточенно обдумывал свой замысел. Мысленно он благословлял начальника – тот не поленился, все своему одаджи рассказал: и где школы будут, и где парки, и где новые мечети… «А ведь как раз рядом с этой мечетью, – осенило Мевлюда-эфенди, – у меня большой участок. Земля, правда, никудышная, ну и что? Два года назад я хотел даже ее продать. И покупатель нашелся: давал мне три тысячи за четырнадцать дёнюмов. Я попросил набросить еще хоть пятьсот, но он отказался. Так дело и не выгорело. Поле все еще мое. А теперь вон оно что получается…»

Он потолковал с заместителями начальников, секретарями и другими служащими. Было очевидно, что его замысел имеет все шансы на успех. На новую территорию предполагалось перевести автобусные станции, гаражи, промышленные предприятия, техническое училище, общественные учреждения, офицерские и сержантские дома и туристический центр. Не говоря никому о своих намерениях, он выложил шесть тысяч лир, прикупил еще восемь дёнюмов с составлением надлежащей купчей, сделал обмер всей своей земли. Хотел было раздобыть денег и купить еще, но слух о предстоящих переменах уже распространился по всему городу. Узнав, что в самом углу принадлежащего ему большого участка планируется возведение мечети, многие поздравляли его: «Сколько уже лет, джаным, ты гнешь горб на этой паршивой работе, и пыль вытираешь, и по поручениям бегаешь. Слава Аллаху, наконец-то и тебе улыбнулась удача!» Тогда вроде бы никто даже не завидовал. Говорили только: «Теперь цена твоего участка резко повысится. Ты заплатил шесть тысяч, проси шестьдесят. Купи себе приличную квартиру с отоплением. Хватит тебе ютиться в этом грязном Бейгюлю. И квартирной платы вносить не будешь, сам себе хозяин. Ты первый узнал, что там будет построена мечеть, поэтому справедливо, что ты поднаживешься на этом деле…»

Но замыслы Мевлюда-эфенди шли гораздо дальше. Он хотел повести дело на общественной основе, это сулило куда большие доходы. Пять лет назад его чуть ли не силком записали в члены комитета содействия при мечети Бейгюлю. Муртаза-бей, выбранный председателем комитета, стал с этого времени завсегдатаем модных городских клубов и дорогих ресторанов. Квитанции для пожертвователей печатали в огромном количестве. Деньги стекались отовсюду. Десять процентов отчисляли сборщикам, сорок пять процентов Муртазе-бею и сорок пять – комитету. Лучше всех известно это было Мевлюду-эфенди. После консультаций со своим старшим сыном, подстрекаемый честолюбивой женой, он объявил во всеуслышание: «Мы должны немедленно организовать комитет по строительству Кузлусайской мечети. Будем действовать по поговорке: „С миру по нитке, голому – рубаха“. Объединим все свои возможности, постараемся получить государственную дотацию и сразу же заложим основание. Прежде всего необходимо закрепить место для будущей мечети. Две тысячи квадратных метров, обозначенных на плане, я жертвую безвозмездно. И еще жертвую тысячу лир в фонд строительства. Деньги ведь в могилу с собой не унесешь, на то они и существуют, чтобы тратить их на дела богоугодные. Кто жертвует одну лиру и кто жертвует тысячу лир, равны перед Аллахом. Внесите же и вы свою лепту. Всякий содействующий строительству мечети будет вознесен в обитель великого пророка нашего. Я призываю всех верующих нашего города внести свою лепту…»

И пошло-завертелось! Вскоре весь муниципалитет узнал о замысле Мевлюда-эфенди. Начальник отдела строительства, начальник отдела по делам науки и техники, члены правления, даже сам уважаемый господин мэр поздравляли его: «Молодец, Мевлюд-эфенди! Браво, Мевлюд-эфенди!» Герой торжества, однако, продолжал с подобающим смирением сидеть у двери начальника. Он даже не позволял себе заложить ногу за ногу, как некоторые другие. Только позвонит звонок – он уже бежит сломя голову. Выполнит все поручения, какие ему дадут, – и только после этого занимается делами комитета по строительству мечети. На сахарном заводе, в больнице, в лицее работало немало сторожей и уборщиков из Эвдиреше, оттуда же были и многие тюремные надзиратели. Но они не могли отпроситься даже на полчаса и были лишены всякой деловой хватки. Мевлюд-эфенди возглавил инициативную группу, избранную комитетом по строительству. В нее вошло двадцать человек. Комитет же должен был собраться лишь через год. Устав был – с полагающейся скидкой – опубликован в журнале «Зеленое знамя». Все необходимые сведения переданы в органы безопасности. Отпечатали бланки, изготовили печати и штампы. В двух анкарских типографиях заказали пачки квитанций с корешками. Для этого Мевлюду-эфенди пришлось взять отпуск на один день. Он сделал все сам, своими руками. Но и другим уроженцам Эвдиреше хватало работы. Еще не заложили ни одного дома будущего махалле, не провели ни одной дороги, а уже началось сооружение мечети. С тех пор как стоит город, никто еще не видывал подобного рвения в богоугодных делах. Обычно строили хлебопекарни, а уж потом мечети. Но ведь это и есть материализм! С него-то и начинается разложение общества! А Мевлюд-эфенди все повернул на новый лад. Можно ли не помочь святому человеку? Самое малое – взять пачку квитанций и пойти собирать пожертвования. Чтобы в общем супе была ложка и твоей заслуги.