Текст книги "Избранное"

Автор книги: Факир Байкурт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

27. В гостях у студентов

В этой главе рассказ продолжает Тургут. Он еще совсем молод, только-только начал отращивать усы. Он студент…

Мы живем в таком доме, что нам, право, незачем ходить в кино или театр. Не выходя на улицу, мы можем посмотреть спектакль в любом жанре – хоть комедию, хоть драму. Хочешь – смотри фильм отечественного производства, хочешь – совместную турецко-американскую мелодраму. Такое впечатление, будто каждый из нас, жильцов этого дома, одновременно и участник спектакля, и зритель.

В общем так, позвольте представиться. Я уроженец Сёке. Отец у меня доктор, мама окончила американский женский колледж. Она нигде не работает, обычно сидит дома и читает книжки. Обожает литературу. Поедет, бывало, за покупками в Измир и целый день ходит по книжным магазинам, пачками книги покупает. Потом всю долгую зиму читает. Иногда она кое-что делает по дому, но немного. Домашним хозяйством занимается Хатидже. Кроме меня, у родителей еще двое детей.

Мой отец – совершенно особенный доктор. Он почти ни с кого из своих пациентов не берет плату. Когда я об этом рассказываю, мне никто не верит – откуда, мол, в Турции взялся такой доктор?

Доход нашему семейству дает в основном не отцовская практика, а хлопковые поля. Моим родителям досталось в наследство от их родителей более двух тысяч дёнюмов земли в районе Мендереса. Часть этих земель не используется – нуждается в ирригации, но большая часть земли плодородная. Земледелие в тех краях поливное – хлопчатник орошают водой из реки Мендерес.

В Измире у меня живет тетя, мы довольно часто бываем у нее в гостях. Муж тети, мой дядюшка, такой хохмач, что может любого до слез рассмешить. Когда мы собираемся все вместе и он начинает что-нибудь рассказывать, то мы просто по полу катаемся от смеха. Мой отец тоже не уступает ему. Но то, что происходит в этом доме, доложу я вам, уморительней любого дядюшкиного рассказа. Послушаешь тут народ, так со смеху лопнуть можно. Да, наша здесь жизнь мало чем напоминает тоскливую жизнь зубрил и книжников. Время летит незаметно.

Нас пятеро друзей-товарищей. Мы внесли квартирную плату за все лето вперед и разъехались по домам, только один остался в городе. Он по сравнению с нами беден и поэтому вынужден летом подрабатывать. Но и кроме работы есть дела, которые вынудили его остаться. Этот парень сошелся с женой коммерсанта Нежата-бея из нашего же дома. И вы только представьте себе – Нежат-бей догадывается об этом! Правда, он и сам не прочь поволочиться за юбкой. У него, видите ли, жизненный принцип – полная и абсолютная свобода секса. Они с женой рассуждают так: почему мы обязаны до конца жизни хранить верность друг другу? Почему бы не получить удовольствие с кем-нибудь другим? Поскольку половое удовлетворение необходимо для сохранения душевного и нервного равновесия, то разве привязанность к одному и тому же партнеру не осложняет проблему? Незачем чересчур щепетильничать в вопросах о разводах. Не обязательно же любой связи придавать законный характер. Каждый должен в первую очередь блюсти свои собственные интересы, но, разумеется, не в ущерб своей «дражайшей половине». Когда муж и жена понимают это, то каждый находит возможность получить свою толику удовольствия. В таком случае совсем не обязательно разводиться.

Такие вот примерно взгляды у Нежата-бея и его уважаемой супруги. Что до меня, так я еще не составил на этот счет своего мнения. Опыта, в общем-то, маловато. Ведь я «приобщился» только здесь. Да и по природе своей я не из тех, кто склонен к увлечениям. Перед отъездом на каникулы я несколько раз был близок с Семой-ханым из двадцатой квартиры – она мне давно нравится. Она одинокая, и наверняка еще до меня немало мужчин побывало в ее пылких объятиях. Мне нравится, что она такая чистенькая. Я даже соскучился по ней, пока не видел.

Честно говоря, я довольно много думаю об интимной стороне взаимоотношений между мужчиной и женщиной. На сегодняшний день мне ясно одно: любовь и деньги не совместимы. Женщина, которая ждет платы за любовь, мне претит. И та, которая сама готова заплатить, тоже неприятна мне. Я только удивляюсь тому, как часто люди прямо или опосредованно примешивают к своим отношениям деньги. Наш товарищ, к примеру, не получает денег от своей возлюбленной, но и бескорыстным его не назовешь. Рубашки, белье, свитеры, обувь, носки – все это дарит ему наша любезная Незахат. Иногда и отрезы на костюмы. Он говорит, что стал отращивать усы только потому, что ей нравятся усатые. Да, я, кажется, забыл сказать, что зовут его Мурат Топрак. Они с Гюрюном из одной деревни.

А того, который еще не приехал, зовут Экрем. Он из самой Тосйи. У него есть невеста, с которой они обручены. По словам Экрема, у его родителей в Тосйе большие рисовые плантации. Его детство прошло на берегу реки Деврез, и он любит повторять, что это было самое счастливое время в его жизни. Невеста Экрема тоже учится в Стамбуле, в женском Высшем технологическом училище. Из них там готовят будущих преподавателей высших учебных заведений. И сам Экрем учится в педагогическом институте на математическом факультете. «После окончания нас направят в какой-нибудь большой город, где есть и лицей и институт, – мечтает Экрем. – Мы оба будем работать, а жить на два оклада совсем неплохо, хотя оклад не главное. К тому же, надеюсь, родители будут подбрасывать нам кое-что из своих доходов от продажи риса. Однако лучше всего ни в чем не зависеть от отца».

Однажды мы втроем с его невестой ходили в кино. Миленькая она девушка, настоящий персик…

Один из тех, с кем я сегодня вернулся, родом из Манисы, его зовут Наджи, а другой – Халиль из Сомы. Отец Халиля выращивает виноград. Халиль совсем не бабник, учится на юридическом. А Наджи – будущий архитектор. Сам я учусь на факультете политических наук. Все мы из одного, Средневосточного университета. В конце каникул мы списались и договорились вернуться в Стамбул одним и тем же экспрессом.

Когда мы выходили из такси, то столкнулись с Эльваном-чавушем и Харпером. Мы тогда еще не знали, что старик – односельчанин нашего привратника Али. Нам понравилась настойчивость, с которой старик требовал, чтобы Харпер вернул куропатку. Он грозился, что не уйдет до утра. И еще нам понравилась его своеобразная деревенская культура, у него наверняка большой жизненный опыт.

Мы решили пригласить к себе старика с мальчиком и накормить.

– Но ведь у нас почти ничего нет из съестного, – сказал Халиль.

– Не беда, пожарим яичницу с сыром и помидорами, напьемся чаю.

– Им, наверное, кроме хлеба, и закусить-то нечем. Похоже, у них и денег совсем нет, – добавил я.

Али купил для нас чай, сахар, яйца. Халиль и Наджи спустились вниз за стариком и мальчиком, а я принялся за готовку.

Оказывается, Эльвана-чавуша и его внука били в полиции, пытали током. Они целую неделю провалялись в гостинице, но до сих пор не могут шагу ступить без боли. Что ж это такое делается на белом свете! Выходит, по чьему-то ложному доносу могут безжалостно избить человека! Неужели человечество теряет гуманность? И отчего это стоит одним заполучить хоть какую-то власть над другими, как они начинают бесчинствовать и угнетать? Мне временами кажется, что все наше старшее поколение без исключения страдает комплексом неполноценности и поэтому стремится компенсировать собственную невежественность проявлением силы и власти. Судите сами, много ли пятидесятилетних читают книги? Ни в одной из квартир нашего дома нет приличной библиотеки. Даже профессор и тот не написал ни одной книги. А член кассационного суда слыхом не слыхивал о таком произведении, как «Преступление и наказание». И вот эти самые «старики» избивают молодежь, гноят ее в тюрьмах. И не какую-нибудь молодежь, а именно просвещенную, образованную и культурную.

Среди товарищей мы слывем «умеренными». Да, мы из зажиточных семей и гордимся этим. Поэтому и не пожелали жить наравне со всеми в студенческом общежитии. Но ведь даже нас те самые «старики», о которых я говорил, считают чуть ли не леваками. Когда мы поднимаемся или спускаемся по лестнице с книгами под мышкой, соседи смотрят на нас, как бык на красное полотнище. Представьте себе только, вот такие профессора призваны давать нам знания в университете! А как подумаешь, что этакий вот прокурор отвечает за соблюдение законности, или доктор – лечит, или полицейский комиссар и следователь – расследуют преступление, так ведь жутко становится. Пропащее твое дело, если попадешься им в руки. Но это еще не все. Такие люди становятся премьерами, президентами, сенаторами, депутатами парламента. Вся власть, все полномочия – в их руках, они правят страной. Многие ли из них прочитывают хотя бы пяток книг в год?

Когда гости пришли, яичница была уже готова. Они не переставая стонали. Ближе к ночи у них, наверно, обострились боли, они просто не могли ступить на пятки…

– Пускай сначала разуются и сделают ванночку с подсоленной водой, – предложил Наджи.

– А не лучше ли сперва накормить их, пока яичница не остыла, – возразил я.

Мы усадили гостей, поставили перед каждым тарелку с едой, принесли воду и все прочее. За столом нам пришло в голову, что следовало б позвонить в гостиницу и предупредить, что они в эту ночь заночуют у нас. Как только мы поели, я приготовил теплую воду с солью, принес пластмассовый таз. Старик с внуком сняли свою резиновую обувь, носки. Какая бедность! Какое долготерпение у наших крестьян! С какой кротостью переносят они все тяготы нищеты! Разве кто-нибудь из нас мог бы круглый год ходить в такой вот резиновой обуви? А в Анатолии и Фракии почти все население сельских местностей носит именно такую обувь. Из-за этого там чуть ли не все поголовно страдают ревматизмом.

Пока старик с мальчиком парили ноги, я позвонил в двадцатую квартиру. Сема-ханым долго не открывала дверь, наконец появилась на пороге. У нее прямо на голое тело был накинут легкий халат. Может, у нее кто-то был? Ничего удивительного – слишком долго я отсутствовал.

– Ах, Тургут-бей! Каким ветром?

– Простите за беспокойство, мне необходимо позвонить по телефону. Вы не позволите? – спросил я как можно суше – это на тот случай, если она в квартире не одна. – У нас, видите ли, гости, и мне нужно позвонить по их делу.

– Пожалуйста, прошу вас.

– Нет ли у вас телефонного справочника?

– Вот он.

Пока я искал нужный номер телефона, Сема-ханым взяла сигарету, закурила и расположилась на диване. При этом она закинула ногу за ногу, а свободной рукой поглаживала себя по плечу, шее. Кожа у нее белая, нежная. Этой женщине с виду нет еще сорока. Я листал телефонный справочник, а сам торопливо перебирал в памяти советы отца относительно женщин. Отец у меня – человек широких взглядов. Мы с ним очень дружны. Большинство моих приятелей, особенно горожане, сыновья чиновников-бюрократов, постоянно жалуются на сложность своих отношений с отцами. У нас же с отцом полное взаимопонимание.

Наконец я отыскал нужный мне номер.

– Алло, могу я поговорить с Мехмедом-эфенди?

– Я вас слушаю.

Я сказал ему, что сегодня Эльван-чавуш и его внук Яшар заночуют у нас, что они очень слабы и что при необходимости он может сдать их номер на эту ночь кому-нибудь другому. Мехмед-эфенди попытался что-то возразить, но я не стал его слушать и положил трубку.

У двери Сема-ханым взяла меня за руку.

– Почему ты за все лето ни разу не приехал хотя бы на пару дней? Мне было с тобой приятно, а ты, нехороший мальчик, только раздразнил меня и сразу же пропал бесследно, – горячо зашептала она.

Я заглянул ей в глаза – не притворяется ли? Не говорит ли в ней только похотливое желание? Хочет ли она не только получить удовольствие, но и дарить его? Однако, признаюсь, ее слова тешили мое самолюбие. Она пылко сжимала мою руку.

– Я приду к тебе.

– Когда?

– Когда ты захочешь.

– Тогда прямо сейчас.

– Ты готова?

Вместо ответа она притянула меня к себе, мы обнялись. Она была совсем без макияжа, и мне было приятно целовать ее. Она легонько прикусила мое ухо, и я совсем было сдался, однако нашел в себе силы отстраниться.

– Я не могу сейчас, у нас гости. Давай немного попозже, после одиннадцати. Это не слишком поздно для тебя?

Она бросила взгляд на часы и разочарованно произнесла:

– Но ведь сейчас нет еще десяти!

Открывая дверь, я подумал, что Сема-ханым вполне соответствовала требованиям, предъявляемым к женщинам моим отцом. Возраст в данном случае не играл решающей роли. Главное, учил меня отец, – взаимное влечение.

На лестничной площадке я с удивлением обнаружил перед нашей дверью управляющего домом Хасана-бея. Он только что нажал на кнопку звонка и ждал, пока ему откроют. Интересно, зачем он пожаловал? Увидев меня, он любезно раскланялся.

– О, Тургут-бей! А я как раз к вам.

Хасан-бей занимает квартиру на втором этаже, и мне казалось всегда, что он не из кичливых и заносчивых.

– Чем обязан, Хасан-бей? Рад видеть вас.

Этот человек работает ассистентом на одной из кафедр сельскохозяйственного факультета, на отделении зоотехники. Он получил образование в Швеции, оттуда привез вместе с дипломом автомобиль «вольво». Машину он сразу же продал и на эти деньги приобрел себе квартиру в нашем доме, частично расплатившись наличными, а частично – в кредит. Обязанности управляющего он исполняет с удовольствием, следит за порядком в квартирах так рьяно, как будто дом принадлежит ему. Он добился, чтобы все мусорные контейнеры были покрашены масляной краской и закрыты плотно пригнанными крышками. Весной этого года привел в порядок прилегающий к дому сад.

Наджи открыл дверь.

– Хасан-бей! Проходите, пожалуйста.

Мы предложили управляющему кресло, он сел. Эльван-чавуш и Яшар сидели против него на тахте. Оба держали ноги в соленой воде.

– Как поживаете, Хасан-бей?

– Спасибо, хорошо. – Он понизил голос: – Если б только некоторые жильцы не дергали меня по каждому поводу! Я имею в виду Сабахаттина-бея из двенадцатой квартиры. Он узнал, что вы пригласили к себе этого старика с внуком, вызвал меня и потребовал, чтоб я пошел к вам и настоял на том, чтобы вы выпроводили их. Как только я не отнекивался, как не убеждал, что это ваша квартира и вы вправе приглашать к себе любого, кого вздумаете! Он меня и слушать не желал. «В нашем доме не должно быть места для бездомных собак!» – говорил он. И еще много чего говорил, я и повторить не решаюсь… Давайте перейдем в другую комнату.

Мы так и сделали, а Наджи остался с гостями.

– Ей-богу, места себе не нахожу! – признался Хасан-бей. – Я не делю людей на «наших» и «ваших». Это противоречит моим принципам – не зря же я учился в Стокгольме. Да, я ветеринар по образованию, моя, так сказать, сфера – животные, но в первую очередь, полагаю, нужно дорожить людьми. Поэтому я отказал Сабахаттину-бею. «Не пойду», – сказал я. «Пойдешь и скажешь!» – требовал он. «Нет!» – «Да! Они анархисты!» – «Нет, Сабахаттин-бей, они не анархисты. Вы ошибаетесь, полковник». – «И ты еще смеешь перечить мне! Ты что, нарываешься на скандал? Здесь живут благонадежные семейства, и я не позволю анархистам свить гнездо в нашем доме!» Вы знаете, этот господин служит в Главном управлении безопасности. Надеюсь, вы меня понимаете и не осудите. Поверьте, я сгораю со стыда, что вынужден все это передать вам.

– Это все? – холодно спросил Халиль. – Чего же вам угодно от нас?

В прошлом году Халиля двое суток продержали под следствием, он проходил по какому-то уголовному делу.

– Вы должны выпроводить этих людей и никогда больше не пускать их к себе.

– Это приказ или просьба? А если приказ, то разве мы солдаты и обязаны беспрекословно подчиняться?

– Да, все мы солдаты своего отечества. Каждый турок от семи до семидесяти лет – солдат.

– Что будет, если мы не подчинимся требованию Сабахаттина-бея?

– Не представляю себе. Наверно, он позвонит в полицию, он знает, как воздействовать на них. И вам придется иметь дело с полицейскими. Формально вы, конечно, никаких законов не нарушили, но он ведь полковник безопасности, найдет способ, как вам попортить кровь.

– Мы не сторонники анархизма или терроризма. Из-за этого не стали жить в общежитии. Старика с внуком мы просто пожалели и поэтому пригласили к себе. Эту ночь они проведут в нашей квартире. Пожалуйста, передайте его превосходительству полковнику Сабахаттину-бею, чтобы он не совал свой нос в наши личные дела. И пусть не путает свои служебные обязанности со своим положением здесь. Муж моей тети – бригадный генерал в генштабе. Если я ему пожалуюсь, то полковнику быстро вправят мозги. Так и передайте ему. Мы разве нарушаем общественный покой – шумим, топаем ногами, учиняем беспорядок? И как ему только не стыдно! Передайте ему все, что я сказал, и пусть он больше не вмешивается.

– Вы правы, эфенди! – пробормотал Хасан-бей.

Мы так и не поняли, он действительно был солидарен с нами или просто пытался таким образом успокоить нас. На пороге он снова попросил прощения и откланялся.

Спустя полчаса, к великому нашему изумлению, вдруг является полицейский в форме. Я аж рассвирепел. Что это за фокусы! Мы только приехали, еще не успели отдохнуть с дороги, а тут на тебе – полицейские! Но ничего не поделаешь, он лицо официальное, пришлось впустить в квартиру.

– Вы по какому вопросу?

– Вас вызывают в отделение.

– Зачем нас вызывают? Мы в чем-то провинились?

– Не могу знать. Велено доставить одного из вас в отделение.

Мы с Наджи переглянулись. Видимо, хотят взять нас на испуг.

Иначе пришли бы и арестовали всех сразу, а не стали б только одного вызывать в участок, тем более не называя точно имени.

Эльван-чавуш крикнул со своего места:

– Теперь вы убедились, как опасно со мной связываться! Куда б я ни пошел, всюду следом за мной появляются полицейские. Я для них все равно что бомба. Вот и вам теперь из-за меня грозит опасность. Ах, как мне жаль, как мне жаль!

Я взял инициативу в свои руки.

– Ты, Наджи, останешься дома, а мы с Халилем пойдем вместе. Один из нас подождет на улице, пока другой разберется с комиссаром.

Всю дорогу до полицейского участка мы молчали.

В отделении полиции было шумно. Казалось, будто вся полиция столицы поднята по тревоге, такая там царила напряженная обстановка. Некоторое время пришлось ждать, пока меня примет комиссар. Потом тот самый полицейский, что привел нас сюда, махнул рукой: входите, мол. Я вошел.

– Ты с какого факультета? – сразу же начал комиссар.

– С факультета политических наук.

– Чем занимается отец?

– Он доктор в Сёке.

– Значит, ты из состоятельной семьи?

– Да.

– Ты приверженец анархизма?

– Нет, я против.

– Откуда же в вашей квартире взялись подозрительные личности?

– Это самые обыкновенные люди. Сабахаттин-бей ввел вас в заблуждение. Он чересчур подозрителен. Мы пригласили к себе гостей и никакого преступления не совершили. Эти люди нуждались в помощи. Мы хотели залечить их раны.

– С кем они дрались?

– Их избили в полицейском участке.

– Что?! Что значат твои слова?

– Их приняли за анархистов… и в полиции…

– Кто они такие?

– Крестьяне. Один – совсем старый, другой – почти ребенок.

– Да как вы смели приютить у себя людей, которые показались подозрительными самому Сабахаттину-бею? Немедленно освободите от них квартиру. А на вас мы заведем дело.

Комиссар повернулся в сторону сидящего за машинкой полицейского:

– Пиши его имя и имена его товарищей, а также домашний адрес, место учебы и откуда они родом… Запросим в архиве, не привлекались ли они раньше. Пускай побудут пока под особым наблюдением.

После того как секретарь напечатал под мою диктовку все сведения, я обратился к комиссару:

– Мне кажется, произошло какое-то недоразумение, господин комиссар. Ведь мы с друзьями не стали жить в студенческом общежитии и сняли отдельную квартиру именно потому, что не желаем иметь ничего общего с анархистами или террористами. Старика с мальчиком пригласили к себе исключительно из гуманных соображений. Разве мы не имеем на это права? Мы, слава богу, живем не в России, где, говорят, нет свободы. И потом, разве мы не вправе сами решать, кого приглашать, а кого не приглашать? Почему полковник Сабахаттин вмешивается не в свои дела? Как угодно, уважаемый господин комиссар, но своих гостей мы не выгоним на улицу!

– Повтори, что ты сказал!

– Мы не выгоним своих гостей.

– Тогда я велю посадить тебя в камеру предварительного заключения.

Он нажал на кнопку, и в комнате тотчас появился тот самый полицейский, что привел нас сюда.

– Ну-ка, препроводи этого нахала в камеру да запри как следует. Пускай посидит, подумает. Образумится – тогда продолжим разговор.

Я и глазом не успел моргнуть, полицейский вытолкал меня из кабинета и силой потащил по коридору. Тут я, к счастью, увидел Халиля.

– Господин полицейский, позвольте мне сказать пару слов товарищу, – попросил я. Он не возражал.

– Халиль, – торопливо бросил я, – передай привет ребятам, скажи, что меня арестовали. Они меня тут оставляют до тех пор, пока я не образумлюсь. И еще загляни к Семе-ханым и извинись за меня – я не смогу зайти к ней, как обещал. А завтра принесите мне немного еды. Буду ждать…

– Хватит, хватит! – прервал полицейский. – Ишь разболтался!

Он отпихнул меня от Халиля и погнал по коридору. Наконец мы остановились перед одной из камер, дверь открылась, и я оказался в мрачной, загаженной комнате. Кроме меня, там уже сидели шесть человек. Не то что присесть, даже стоять негде. Кое-как пристроился у двери. Стою, думаю, что делать, как быть? А как только меня осенило, я затарабанил в дверь.

– Эй, откройте! Передайте господину комиссару, что я уже образумился.

Заключенные встретили мои слова дружным смехом. По виду они казались рабочими. Наверно, устроили забастовку, эти пролетарии просто жить не могут без забастовок, а забастовка – вещь противозаконная. Похоже, их всех здесь били, но не очень сильно. Я слышал, как удаляются по коридору шаги полицейского. Минут через десять он вернулся и выпустил меня.

– Уважаемый господин комиссар, – сказал я как можно учтивей, чтобы польстить этому типу, – я подумал и понял, что вы абсолютно правы. Да, мы допустили ошибку, но не умышленно, а по незнанию. Отпустите меня, пожалуйста, и позвольте нам выгнать нежелательных гостей на рассвете. Обещаю от собственного лица и от лица своих товарищей, что мы никогда больше не пригласим их к себе. Согласитесь, однако, что выгнать их прямо сейчас, среди ночи, как-то неловко.

– Минуточку, – ответил комиссар, – сейчас посоветуюсь с шефом.

Он набрал номер телефона и произнес в трубку:

– Господин полковник, этот парень обещает выгнать их, но не сейчас, а рано утром. Говорит, ему неудобно выгонять людей среди ночи… Да, обещает больше никогда с ними дела не иметь… Да, мы тут оказали на него давление. Говорит, будто эти двое совершенно безвредные… Хорошо, господин полковник, хорошо… Слушаюсь…

Он опустил трубку.

– Ладно, пускай до утра останутся у вас, но больше не смейте брать их к себе. Понятно? А теперь можешь идти.

И я припустился со всех ног. Халиль еще даже не успел заглянуть к Семе-ханым, я его остановил как раз в тот момент, когда он собирался позвонить в ее дверь.

– Спасибо, Халиль, я сам, – сказал я. – Иди домой, я сейчас приду.

Только он удалился, я нажал на звонок. Сема-ханым тотчас открыла. Я предупредил ее, что задержусь еще немного, и бросился в свою квартиру. Я рассказал поджидавшим меня друзьям обо всем, что случилось, и мы сообща решили, что завтра же непременно доложим обо всем тетиному мужу, генералу из генштаба. Поступок полковника Сабахаттина нельзя оставлять безнаказанным.

Дедушке с внуком мы постелили постель, потом я принял душ и поднялся выше этажом – в двадцатую квартиру.