Текст книги "Избранное"

Автор книги: Факир Байкурт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

22. О том, как мы угодили в полицейский участок

Рассказывает Яшар.

«Ищи-ищи, и всенепременно отыщешь – либо желанное, либо горе нежданное», – частенько говаривал дед.

Вот и мы: искали Харпыра, а наткнулись на Теджира. Поначалу он обрадовался, завидев нас. Однако дед оборвал его на полуслове:

– Ты нам сперва скажи, Теджир, на чьей ты стороне? Мы приехали за куропаткой. Жизни, клянусь, не пожалею, но раздобуду ее. Не допущу я, чтоб мой неразумный Сейит поступал, как его левой ноге заблагорассудится. Мы уже много дней как уехали из деревни. Живем пока у Ахмеда-эфенди, целую вечность живем у него, надоело! Ты нам наперед скажи: чью сторону держишь, Теджир? Как бы не вышло так, что сначала пригласишь нас к себе, а потом предашь. В таком разе нам от тебя ничего не надо. А вот ежели вникнешь в наше дело, поможешь да присоветуешь добром, тогда заранее благодарны тебе. Тогда мы примем твое приглашение, угостимся чаем в твоем доме. Видишь, я с тобой не хитрю, не навожу тень на ясный день. Будь и ты любезен отвечать мне напрямик. Так как же?

– Я-то думал, отец, вы ко мне в гости пожаловали, а вы с первых же слов на ссору нарываетесь. Я здесь живу, свой хлеб отрабатываю. На моем попечении двадцать с лишним квартир, в том числе и Харпыра-бея. Сейит пришел ко мне, просил помочь ему работу отыскать. Я, чем мог, помог земляку, повел его к знакомым людям. Сейит сам отдал Харпыру-бею куропатку. Я что, по-вашему, должен был отговорить его? Вы мне дороги-любы, но, врать не стану, работа мне дороже. Я своим куском хлеба дорожу. Говорю, руку на сердце положа: пришли с добром – милости просим. А задумали силой ворваться в квартиру Харпыра-бея, то знайте, я вас через порог не пущу, гуляйте себе на улице. Ты хотел услышать прямой ответ на свой вопрос, Эльван-чавуш, я тебе прямо и отвечаю.

– Нам, видно, лучше на улице остаться, – заключил дед. – Подождем возле дома. Приедет же этот негодяй домой обедать. А не приедет, до вечера подождем. Вот тут-то мы его и ухватим! Ничего, не улизнет! Мы и супружницу его, Бетти-ханым, знаем. Ежли она выйдет из дому, мы и ее ухватим. «Ну-ка, возверни нам куропатку! – скажем. – Живыми отсюда не уйдем, но куропатку получим!» Все! Ни к вали, ни к каймакаму, ни к Назмийе-ханым, ни к Атилле-бею больше не пойдем. Кто сам за себя постоять не может, того и добрый дядька не отстоит.

В ближней лавочке купили мы полбуханки хлеба, поделили поровну и стали есть. Сухой кусок горло дерет, но ничего не поделаешь, хоть всухомятку, а кушать нужно. Хозяин постоялого дома берет плату за день вперед. В автобусах мы не разъезжаем, все больше на своих на двоих топаем, однако деньги тают как снег. Одёжа наша совсем обносилась. Стали мы с виду такие, что некоторые прохожие милостыню протягивают.

– Мы не нищие, – обычно говорит дед и в знак благодарности прикладывает руку к груди.

Вот и полдень, а Харпыра все нет и нет. Бетти-ханым тоже не появляется. Не будь здесь Теджира, мы бы вошли в дом и позвонили в квартиру десять. Время идет и идет, мы крутимся возле дома. Уж и полуденное время давно миновало…

Вдруг смотрим – из-за угла показались двое полицейских. Чуть поодаль на улице остановился джип, весь из себя такой зеленый-зеленый, прямо как ящерица. И новенький. Сразу видать – только что из Америки прислали. Честно говоря, я не уверен, что все джипы – американские, но почему-то всегда так думается.

Заложив руки за спину, полицейские медленно приближались к нам, потом остановились, а сами глаз не спускали с меня и дедушки. Мы тоже на них посматривали, но ни слова не говорили. Время от времени полицейские поднимали глаза и смотрели в окошко на втором этаже. Тут мы с дедом приметили, что из того окна, из-за занавески, тоже выглядывает кто-то, усатый такой, мордастый. Нам интереса до этого не было, этот человек явно не Харпыр-бей, да и окно не его – дед говорил, что квартира десять не на втором, а на третьем этаже.

Вдруг, мы и глазом моргнуть не успели, полицейские подскочили к нам. Один взял деда под руку, другой – меня за плечи, и потащили нас к своему джипу.

– Эй, что вы делаете? – возмутился дед. – Отпустите!

Как бы не так! Молчком запихнули нас в автомобиль, сами вскочили и поехали. За рулем сидел третий, тоже в полицейской форме. Джип понесся по каким-то улочкам, переулкам и наконец остановился перед двухэтажным домом. Нас ввели внутрь. Там полным-полно полицейских и другого народа. То и дело распахиваются двери, и кто-то входит или выходит. Телефоны звонят беспрерывно. Я услышал, как кто-то говорил в телефонную трубку:

– Нам сообщили, что в одном доме на Ашагы-Айранджи прячутся студенты-анархисты. А какие новости в других полицейских участках? Так… Да, в Технологическом начались беспорядки… Левые с правыми воюют. На естественном факультете то же самое…

Сюда, видно, со всех сторон – и по телефонам, и по рациям – стекаются всякие малоприятные сообщения. Я прислушивался к разговорам.

– Что?.. Из одного только Демирфырка сообщают, что у них все спокойно и никаких происшествий нет? – говорил один. – Черт знает что случилось в этом городе! Да и по всей нашей прекрасной стране.

– Ни с того ни с сего ничего не случается, – возражал ему другой. – Значит, исподволь зрело недовольство. Может быть, и не один год. Мы просто не замечали.

Один из тех двоих, что задержали нас, остался нас сторожить, а другой вошел в дверь с табличкой «Комиссар». Мы ждали под дверью. Зачем нас сюда привели? Чего хотят от нас? В чем мы провинились? Неужто они каким-то путем проведали о наших намерениях? Что теперь будет?

Полицейский, что сторожил нас, закурил сигаретку. Усы у него в рыжину, глаза зеленые, а сам здоровенный, много выше среднего роста. Я пригляделся: он, пожалуй, вовсе и не старый. Ишь с какой жадностью тянет свою сигаретку! И щеки у него при этом западают. На левой руке он носит желтое колечко. Вид у полицейского довольно усталый. Курит, а сам глаз не спускает с нас. Что-то долго не выходит его товарищ от комиссара.

Мимо нас провели задержанного – совсем еще молодой парень, лет под двадцать. Потом еще одного. Этот весь в собственной крови замарался – и шея, и уши, одёжа лохмотьями висит. Их обоих втолкнули в одну дверь. А мы все ждем и ждем. Дед молча так, с прищуром наблюдает за всем происходящим. Он ведь и сам, было дело, полицейским работал. Я тоже смотрю и диву даюсь. Но слова проронить мы не смеем.

За окнами полицейского участка сгустились сумерки. Включили электричество. В соседних домах тоже вспыхнули лампочки. Здесь, в участке, ужас до чего накурено и пылища столбом стоит. Тот, что нас с дедом сторожит, топчется с ноги на ногу – устал, видно. У нас ведь тоже ноги не казенные. Дед присел на корточки, спиной привалился к стене, и я точно так же. Эх, ни от чего так не устаешь, как от пустого ожидания. Наконец появился второй полицейский.

– В центральной все забито, мест нет, – сказал он. – Придется этих здесь оставить. Утром допрос. А там разберемся, сделаем, что положено.

Нас схватили и повели по коридору. У того, что впереди, болтался в руке ключ. Довели нас до самого конца коридора. Там была уборная, умывальня. Мне очень хотелось по маленькому, и я повернул было туда, но полицейский дернул меня за руку:

– Нельзя!

– Мне тоже нужно, – сказал дед. – Дайте справить нужду, потом уж запирайте.

Полицейские перекинулись взглядами.

– Бог с ними. Пусть сходят, – сказал рыжеусый.

Они нас и в уборной одних не оставили, глаз не спускали. Дед, пока мочился, спросил, повернув голову:

– Послушайте, любезные, за что вы нас привели сюда? Или это священная тайна, а? Узнаем, за что, – хоть уснуть сможем спокойно. А то так и отпустят нас завтра, не сказав, в чем подозревают.

– Ха-ха, а вы, я погляжу, уверены, что вас завтра отпустят?! – засмеялся один из них. – А задержали вас потому, что тот самый тип, что живет в квартире номер семь дома, перед которым вы шастали взад-вперед, позвонил Халдуну-бею и пожаловался. Они с Халдуном-беем еще однокашниками были. Ох, и шумиха началась! Всю службу безопасности на ноги подняли. Думали, вы собираетесь бомбу подбросить.

– Так взяли бы да обыскали нас.

– Успеется. Сейчас и обыщем.

– А мы уже перепрятали бомбу.

– Ничего. Пару раз электрическим током тряханем, вмиг расколетесь.

– Как же его зовут, этого, из седьмой квартиры?

– Торговец Нежат-бей. Жена у него… прости господи.

– Со своей женой пусть сам разбирается. Мы-то при чем?

– А при том, что он никому не доверяет, тем более сейчас, когда в городе беспорядки творятся. Взбаламутились студентишки, работяги, деревенщина всякая. А такие, как Нежат-бей, готовы в штаны наложить при одной мысли о революции.

– Хватит! – остановил своего товарища второй полицейский.

Вывели нас из уборной и подвели к двери рядом.

– Руки вверх! – скомандовал один из полицейских.

Мы подчинились. Они вдвоем ощупали нас с головы до ног – и под мышками, и по поясу, и карманы вывернули. Вставив ключ в замок и открыв дверь, они втолкнули нас внутрь.

– Спокойной ночи, дедуля! Приятного сна, молодой человек!

Да что это – неужели они потешаются над нами?

В камере стоял желтоватый полумрак, в котором мы с трудом различали друг друга. Вскоре глаза пообвыкли, и мы разглядели, что, кроме нас, тут еще двое. Они пристроились на низкой скамье, которая стояла вдоль одной из стен. Больше ничего в узкой и длинной камере не было. В дальней стене почти под потолком – крохотное оконце, забранное решеткой. Пол цементный, стены побелены известкой. Захочешь присесть – и негде: на узкой скамейке с трудом помещаются двое. При нашем появлении один из заключенных поднялся, внимательно осмотрел дедушку, скользнул по мне взглядом и махнул рукой:

– Садись, пожалуйста, дед.

С виду ему было лет восемнадцать-девятнадцать, второй выглядел постарше. Меж собой они не разговаривали и даже не смотрели друг на друга, будто незнакомые.

Дедушка сел на скамью, я приладился у него под боком. Ужасно хотелось пить, и на душе у меня было пакостно, как никогда. Я с трудом сглатывал горькую слюну.

С тех пор как мы вошли, старший ни разу не шевельнулся, не проронил ни звука. Его, наверно, здорово поколотили – все тело и лицо в кровоподтеках и ссадинах. С трудом сунув руку в карман и пошарив там, он достал сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Дым он втягивал в себя точь-в-точь как тот полицейский. Первый парень, что уступил дедушке место, опустился на пол рядом со мной. Я чувствовал, что деду очень хочется поговорить с нашими соседями по камере, но он не решался. Избитый все так же жадно тянул сигарету, даже не заметил, что она погасла. Несладко, видно, ох как несладко, сидеть в тюрьме!

– Да отступятся от вас беды, сынки, – произнес наконец дедушка.

Они ничего не ответили. После довольно долгого молчания младший из парней отозвался:

– И наши беды, и ваши…

Дедушка, похоже, не так сильно, как я, удивлялся всему, что мы здесь видели и слышали.

– И отчего столько горестей обрушилось на наши головы? – вздохнул он.

– Во всем виноват американский империализм.

– Что ж это за штука такая – пирализм, сынок? Какое к нему касательство имеют американы?

– А такое, что они по всему свету лапы свои протянули. Заграбастали себе полмира, в том числе и нашу страну. Кровопийцы проклятые!

Дед этак с прищуром глянул на парнишку:

– Растолкуй-ка мне, старому, как это им удалось?

У меня тот же самый вопрос вертелся на кончике языка – как это им удалось? Я навострил уши.

– Между нашими странами заключено двухстороннее соглашение. Еще во времена Инёню заключили, а в правление Джелаля Баяра закрепили. И по сей день продолжается.

– И Гюрсель-паша[68]68
  Гюрсель Джемаль (1895–1966) – президент Турции в 1961–1966 гг.


[Закрыть] поддерживал?

– Конечно! По этому соглашению выходит, что Америка нам должна оказывать помощь в виде денежных кредитов. А на деле получается, что дают они нам, положим, тридцать миллионов, а забирают сорок. Какую только помощь они нам ни оказывают – и техническую, и военную, и в области образования, и всякую другую, тем самым ставят нас в зависимое положение, намертво привязывают к себе. Дело до того дошло, что наша страна существовать без их поддержки не может. Всякими уловками заманили нас в НАТО, тем самым втянув в немыслимые военные расходы. На наших северных границах понастроили сотни баз, да и по всей стране – тоже. Под одним только Стамбулом их шесть, под Трабзоном – четыре, в Эрзруме – две, в Самсуне – четыре, в Хатайе – три, в Конье – шесть, в Манисе – четыре, в Адане – шесть, в Коджаели – одна, в Карамюрселе – две, в Афьоне – одна, под Анкарой – двадцать девять, под Измиром – аж тридцать две! Случись мировая война, знаешь, какая страна первым делом попадет под удар? Турция!

Этот парень так и сыпал словами, будто школьник, выучивший урок на «отлично» и отвечавший теперь без запинки. Здорово шпарил! Нам с дедом очень понравилось.

– Нам, туркам, спрашивается, это надо? И ведь, главное, не всякому ясно, к чему это может привести. Под видом специалистов в нашу страну наехали тысячи американцев. И до всего им есть дело, всюду свой нос суют. Где только они не засели – и в министерствах, и в управлениях. Главная их задача – мешать нашей экономике развиваться. Им выгодно, чтобы мы остались слаборазвитой аграрной страной. Они и нашим политическим деятелям мозги запудривают, вынуждают делать заявления, какие им, американцам, выгодны. Каждого такого деятеля они сначала – у себя в стране обучают, воспитывают в своих интересах. А потом с помощью денег и других средств обеспечивают им победу, на выборах. Ну а потом, когда у власти оказываются их ставленники, преспокойно выдаивают нашу страну, запутывают в долгах. Знаешь ли ты, дед, что нынче у каждого новорожденного турка уже имеется долг в три тысячи пятьсот лир?! Вот к чему привело господство американского империализма.

Второй заключенный, выплюнув окурок, бросил презрительный взгляд на молодого.

– Еще молоко на губах не обсохло, а туда же! Хорошо же ты вызубрил свой урок! Да, роль американского империализма немалая! Но тебя послушать, так получается, что наша собственная компрадорская буржуазия тут ни при чем. Давай-ка рассмотрим вопрос с классовой точки зрения. Мустафа Кемаль тоже относился ко всему, как ты. Заигрывал со всякими святошами. В результате, сам знаешь, прогорел. Важна прежде всего классовая основа.

Ох, и сцепились тут наши соседи! Мне даже показалось, что промеж них вот-вот потасовка начнется. Они без конца повторяли друг другу одни и те же слова, так что мне даже запомнилось многое. Слава богу, хоть не подрались. Что до меня, так я окончательно обессилел – голод и усталость доконали меня. Сам не заметил, как меня сморил сон. Уткнулся я головой деду в колени да и задремал. Проснувшись, никак не мог сообразить, где нахожусь и который час. Проспал я, наверно, не так уж и долго. Соседи по камере угомонились. Дед потихоньку разговаривал со старшим из них. Я прислушался. Оказывается, этот парень – студент юридического факультета. Через два года Мог бы стать прокурором. Но он этого не хочет – ни стать прокурором, ни служить буржуазии. Его цель в жизни – служить народу. Что такое буржуазия? Вот как он объяснил это деду:

– Попросту говоря, богачи. Хозяева. Владельцы рудников, заводов и фабрик, торговых центров, универмагов, крупные чиновники, помещики, шейхи, директора учреждений. Все они и есть буржуазия. А те, у кого нет собственного капитала, – рабочие, крестьяне, ремесленники, мелкие чиновники – все это класс трудящихся.

Дед горестно вздохнул:

– Да, я трудящий человек. Всю свою жизнь, слава богу, кормился своими трудами, не чужими. Пока что ни единый съеденный кусок не достался мне задарма. Все сполна отработал. Аллах свидетель, я правду говорю.

Потом дедушка поинтересовался, знакомы ли промеж себя наши соседи.

– Нет, – ответил тот, что постарше. – Я знаю о нем только, что он учится на факультете общественных наук. После окончания станет каймакамом. Он, видите, совсем еще не оперившийся птенец. Все, что говорит, в общем правильно, однако многого недопонимает. По правде сказать, все мы не без изъяна, многому нам еще предстоит научиться. И притом учиться не только по книгам, но и на практике, занимаясь живым делом. Только так можно обрести опыт. Хоть бы и набивая себе шишки да ссадины…

– Скажи-ка, сынок, тут сильно бьют?

– Тут не очень. Вот в центральной – там действительно бьют. Я уже второй раз попадаюсь им в лапы. У них там специальные камеры для пыток. А в обычных полицейских участках только слегка поколачивают.

– Здесь так много полицейских. Откуда только деньги находятся, чтоб им платить?

– Буржуазия боится за себя. Чтоб уберечься, богачи никаких денег не пожалеют. Однако не думай, что они из собственного кармана расплачиваются. Все эти деньги у нас же и берут – налоги всякие, доход от наземных и подземных богатств.

– Неужели всему этому учат в институтах, прокурор-бей?

– Не называй меня прокурором. Вот кончу учиться, может, и стану. Ах, дедушка, если б таким вещам в институтах обучали, Турция давно освободилась бы. Есть книги, которых нам в университете и не показывают. Вот по ним-то и учатся настоящие патриоты. А на занятиях нам преподают римское право, законодательство Швейцарии, уголовное право Италии. Нас учат древней истории чужих государств, а нужные знания скрывают.

– Откуда ж ты родом?

– Родился в Стамбуле, а прописан в Бурсе, учусь в Анкаре. Отец мой – чиновник.

– За что тебя посадили?

– За пропаганду. Мы ради революции стараемся. Но есть среди нас продажные шкуры, стукачи. Они продают нас.

– Кто такие – стукачи?

– Людишки такие. Приходят куда следует и доносят обо всем, о чем мы промеж себя говорим.

– А этот, второй, тоже из-за стукачей сюда угодил?

– Он листовки расклеивал, кричал на улице: «Свободу Турции!» А может, распространял прокламации на Кызылае. Точно не знаю. Мы тут познакомились. Если это можно назвать знакомством…

– А нас с внуком за что взяли?

– Кто знает? Есть, наверно, причина.

– Полицейский говорил, будто на нас донес какой-то торговец Нежат-бей, приятель Халдуна-бея. Кто такой – не знаю.

Будущий прокурор удивленно глянул на деда.

– Неужто сам Нежат Сойтырак?

– Не знаю. Одно только могу сказать: этот самый торговец Нежат проживает на втором этаже в доме по улице Йешильсеки. Он увидел нас из окна и позвонил Халдуну-бею.

– Самому Халдуну-бею?! Эге, старик, не так-то просто будет вам выбраться отсюда. Придется вам позабыть родную деревню.

– Мы уж и так позабыли…

– Тот, кто велел арестовать вас, – большой человек. Влиятельного врага вы себе нажили. Тут не до шуток.

– Наш наипервейший враг – американский охотник Харпыр.

И не припомню в который раз начал дед рассказывать нашу историю. Как всегда, повел рассказ издалека, с того самого дня, как я принес в дом птенца куропатки. Слушая его, будущий прокурор не переставал смеяться. Он так хохотал, что разбудил задремавшего было будущего каймакама. Тот оторопело смотрел на нас, а будущий прокурор, подтолкнув его в бок, насилу выдавил сквозь смех:

– Вставай, вставай! Ты только послушай этого человека! Оказывается, он тоже угодил сюда из-за американского империализма!

– Э-э-э! – махнул рукой будущий каймакам. – Куда ни сунься, всюду эта Америка. Ты сам не из-за нее ли здесь оказался? Кому служат стукачи? Кто засылает в любую деревню своих агентов? Кто обирает нашу страну, скупая за бесценок подземные и наземные богатства? Кто лапу наложил на наши ископаемые, на нашу нефть? Кто, я тебя спрашиваю?!

Снова промеж них разгорелся спор. Они никак не унимались. Дедушка, притомившись, уснул сидя и проспал часа два. А мне никак не удавалось уснуть; трудное это дело – спать, привалясь спиной к холодной стене. Среди ночи будущий каймакам подошел к двери и начал изо всех сил тарабанить по ней. Послышался недовольный голос полицейского:

– Чего расшумелся, придурок?

– Это я-то придурок?! – вспылил студент, однако сдержался и скандалить не стал. – Господин охранник, будьте любезны, откройте дверь, мне в туалет надо.

– Не имею права открывать. Разве не знаешь, что это запрещено?

– Очень уж хочется по маленькому, господин охранник. Откройте, пожалуйста.

– По маленькому! – передразнил его полицейский. – Какие мы нежные, прямо целомудренная девица! Других слов не знаешь, что ли?

– Ну будьте добры, откройте дверь. Сил нет больше терпеть.

Было слышно, как охранник вставил ключ в замочную скважину, повернул, и дверь распахнулась. Молодой человек вышел, и дверь снова захлопнулась. Вскоре он вернулся.

– Может, еще кому надо? – спросил полицейский.

– Мне тоже, – отозвался будущий прокурор.

Вскоре и он вернулся.

– А вам не надо? – спросил полицейский деда.

– Хочешь? – повернулся ко мне дед.

– Нет, – замотал я головой.

– Нам не надо. Утром отольем, как привыкли, – ответил дед.

– Ну и грязища там, – обронил один из студентов.

– Бог даст, вскоре вернетесь к занятиям, – сказал дед, когда охранник ушел.

– Конечно, вернемся, – отозвался будущий прокурор. – Нас тут продержат не дольше чем до завтрашнего полудня. Потом переведут в центральную. Там дней пять или шесть бить и пытать будут. Только после этого устроят суд. А ведь по закону они не имеют права держать нас больше двадцати четырех часов. Однако им плевать на закон. Я ведь уже второй раз попадаюсь, так что все доподлинно знаю. Конечно, если ты из влиятельного семейства, если тебе найдут известного адвоката, если поднимется шумиха в газетах, тогда, конечно, через двадцать четыре часа предстанешь перед судом. А в прошлый раз меня мурыжили семь суток. Суд признал невиновным, и освободили.

– Слава Аллаху! Выходит, есть все-таки великодушные судейские.

– Судейские есть, а вот законов нет! На чьей стороне наши законы, ну-ка, скажи!

Дедушка хитро глянул на студента.

– Откуда мне знать? В школах-университетах я не обученный.

– На стороне сильных!

– То есть на стороне буржуазии, – уточнил будущий каймакам.

Мы спали, притулившись друг к другу. Что за бесконечная ночь!

Ноги у меня онемели, под утро я сильно озяб.