Текст книги "Жертвы времени"

Автор книги: Евгения Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

– Ты жив, – сказал я, но в голосе моем дракон, должно быть, почувствовал тревогу.

– Да, – подтвердил он, – но пришла пора действовать, мне претит прятаться и убегать.

– Думаю, я знаю, что делать, – стараясь говорить твердо, сообщил я, глядя на камни, в которые превратился город. Он словно бы еще постарел. Казалось, Форт уже давно, может быть даже вечность, лежит посреди равнины в руинах. Неизвестно откуда взялись молодые вьюны, охватившие своими крепкими объятиями стоящие нетвердо стены. Они стиснули их в своих ладонях с неожиданной силой, перетирая в пыль. Между камней пробилась тонкая трава, ее яркие стрелки шевелились, касаясь мертвых развалин.

Я внезапно подумал о том, хотел ли по настоящему хозяин города жизни, раз он встретил смерть так покорно, без явного сопротивления? Может быть, сам город уже давно устал возвышаться своими величественными стенами над вересковой пустошью, устал глядеть с высоты своих башен на восход и закат, встречать день за днем приход утра и наступление ночи. Может быть, город устал от магов, вечно творящих свои собственные судьбы под защитой его стен; от людей, которые вечно снуют туда сюда. А может, он просто уже не мог противиться подступившему дыханию времени и сдался безропотно, но с горечью…

– Боюсь, ты не знаешь, что делать, – покачал головой зеленый. – Ты решил что-то сделать, но ошибся с выводами. Это решение лишь для тебя.

Я вздрогнул. Слова дракона заставили меня отвлечься от невеселых мыслей, и я резко повернулся.

– Что ты имеешь в виду? – настороженно спросил я.

– Только то, что сказал, – дракон покивал увенчанной рогами головой и отвернулся.

– Я найду выход там, – отчаянно сказал я, надеясь, что дракон согласится со мной. Он был стар, дракон леса, он был умен и умел бороться. Он говорил, что знает суть магии времени, умеет заставлять крупицы его перетекать.

– Найдешь? Изменения для себя. И я не знаю, что лучше на самом деле. Маги хотят слить воедино миры, верно? Это то, что сделать необходимо. Смирись. Правильные решения не всегда самые лучшие.

Я стоял, как громом пораженный.

– И это говоришь мне ты?!

– Ты можешь попробовать что-нибудь сделать, я не буду тебе мешать, но от этого ровным счетом ничего не изменится. Есть события, которые уже давно предопределены. Я вижу, должно быть, забавные вещи, но понимаю, что тебе это не по силам теперь – ты слишком долго ждал… Твой постулат, что время можно победить только временем… Я не думаю, что ты прав…

– Я не верю! – выкрикнул я, стараясь убедить не дракона – себя, стараясь разбудить обиду, горечь, разочарование, все что угодно, лишь бы с этим пришла ярость. Та самая, которая сворачивала горы, сталкивая в беспощадном бою обстоятельства и поступки.

Я резко повернулся и побежал по руинам, перепрыгивая с камня на камень, стремясь пробраться вглубь развалин туда, где у безжизненного старого сада лежал под завалами вход в библиотеку. Со злостью я срывал с камней цепкие вьюны, обжигая ладони о их покрытые тончайшими колючками стебли, рвал их, давая камням свободу дышать, свободу глядеть в небо. Пытаясь найти вход, я старался в тончайших деталях представить себе, как выглядел город до разрушения.

– Здесь, где-то здесь, – сами шептали мои губы, но руки натыкались лишь на изломанный камень. – Призрак! Пусти меня, или я разобью эти камни! Я умру, но разобью их! – закричал я, но прежде, чем эхо затихло, земля под моими ногами обрушилась в пустую темноту.

Падение было коротким, оттолкнувшись от падающего обломка, я подался вперед и, перекатившись, встал. Рука коснулась стены, я тряхнул головой, избавляясь от каменной пыли, и шагнул вперед.

Хозяин города стоял там. Я заметил его и остановился, но призрак легким движением тонкой высохшей кисти поманил меня за собой. Как и Рене раньше, он зажег для меня свет, хоть я в этом уже не нуждался. Мы шли по гулким коридором в бесконечную глубину Святилища. Мне показалось, я слышу голоса, и от них волосы шевелились у меня на затылке. Скрипели ржавым железом неоднократно залитые кровью пыточные механизмы, до меня донесся далекий отчаянный крик и громкий гогот палачей, глядящих на боль человеческую, как на забаву. Носа моего коснулся запах разложения, застоявшийся запах темницы, в которой не одно десятилетие провел человек. Запах испражнений, гниения, болезни и смерти. Я невольно убрал руку от стены, но ничего не изменилось и перед моими глазами встали серые пролеты лестниц, ведущие в каменную глубину. Факелы, вставленные в крепления над каждым пролетом, казались неживыми, пламя застыло, словно боясь пошевелиться от ужаса, что пропитал воздух. Стены за факелами были покрыты неровными разводами черной сажи, будто прикосновения чьих-то ужасных рук оставили эти обугленные отпечатки.

Где-то надо мной открылась дверь и я почувствовал едва уловимое шевеление затхлого воздуха, как мог почувствовать это человек, проведший в застенке долгое время. Качнули огненной головой в подтверждение догадки факелы, лизнули стены, оставляя на них свое обжигающее дыхание.

За мной пришли.

Я побежал по лестнице вниз, я не хотел встречаться с ними, зная, что ждет меня при встрече с палачами. Я бежал, перепрыгивая несколько ступеней разом, а слева и справа скользили ржавые решетки, перекрывающие выходы из длинных глухих коридоров. В их глубинах клубился мрак смерти, мрак погребенного человеческого разума, истосковавшегося по утренним, солнечным лучам. В них слабо плескалась боль разума, уничтожившего самого себя тщетными надеждами на спасение и глупыми мечтами.

Из всех коридоров тянуло гнилью и запустением, болью, страхом, ужасом перед чем-то неведомым, но властвовавшим здесь безоговорочно и всегда. Когда лестница кончилась, и я оказался перед полуоткрытой решетчатой дверью, тело мое само остановилось, а разум в животном приступе страха воззвал о помощи.

Я стоял, тяжело дыша, и слушал. Слушал крики пытаемых, скрежет воротов и стук падения капель, чужие шутки и смех, слушал усталую песню человеческой души и умирал вместе с теми, кто был тут навеки погребен. Я знал, что все это отголоски прошлого, но ощущал все так, будто это происходило со мной.

Я освободился от видений сам, но все еще слышал голоса, чувствовал запахи, глядя вдоль мерцающих слабым светом стен. Тогда новые видения коснулись моего сознания. Это прикосновение было мягким, Призрак не хотел причинить мне вреда. Он лишь молчаливо передавал свои истории, о которых мне нужно было знать.

Я увидел людей, собравшихся на улицах города, и их одежды показались мне старомодными, блеклыми, из грубо выделанной ткани. Толпа ревела.

Нескольких человек, облаченных в длинные беленые льняные плащи, чьи края стелились по земле и колыхались на мягком утреннем ветру, стояли в центре площади. Я увидел, как с почтением расступился народ, наклонив головы с трепетным страхом, открывая залитые алой, свежей кровью камни мостовой.

– Вот ваша жертва! – крикнул кто-то и толпа откатилась еще дальше, освобождая путь. Сильные руки нескольких мужчин подняли над собой обезглавленное женское тело. Расшитое золотыми нитками с вплетенными в узор камнями, платье, охватившее когда-то изящную фигуру, было вымазано кровью и эти красные пятна на белой и бирюзовой ткани казались нереальными.

Рослая седая женщина, которую нельзя было назвать старухой, подняла за волосы отсеченную голову и с отчаянным криком воздела ее к небу. В ней не было ничего человеческого и толпа, отвечая творившемуся безумию, взорвалась многоголосым воем.

– Смотри на восход, – глухо сказал один из жрецов, и его голос с легкостью перекрыл шум толпы. Мужчина был в возрасте, но ни одна лишняя морщина, ни один шрам не перечеркнул его лица. – Сила лети.

– Миры оплети, – подхватил его слова другой голос. Этот человек был высок и красив, его длинные черные волосы разметались по плечам. – Черту очерти.

– Сила лети, – снова сказал старший. – Стену крепи.

– Жестокость, варварство, – сказал кто-то из толпы, но его услышали.

– А ты готов сам отдать себя? – резко спросил старший и толпа расступилась, оставив стоять посреди мостовой хмурого старика с глазами, полными слез. Все сейчас смотрели на него, сторонясь, будто чумного. Но верно, он и был таким, в изодранной рубахе, со слипшимися от грязи волосами и покрытым сочащимися гноем язвами лицом.

– И ты уверен, – продолжал жрец, – что этого будет достаточно?

При этих словах руки, державшие мертвое женское тело, ослабли, опуская пустую оболочку на землю.

– Этого не будет достаточно, – сказал старик. – Я свое пожил, что во мне? Ничего! И потому, я уйду и стану первым, кто усомнился в вашей правоте. Я первый, кто подвергает сомнению вашу силу, я первый, кто упрекает вас за жестокость.

Я найду того, кто отдаст себя, я найду того, кто сделает это по своей воле, того, чьей силы будет достаточно! На веки!

– Ты глуп, старик! – крикнула женщина, державшая голову жертвы. – Ты сошел с ума, старость помутила твой разум! Ты поставил под сомнения саму нашу жизнь!

– Ваших жизней недостаточно, чтобы удержать время! – крикнул ей в ответ старик. – Так не будет продолжаться вечно!

– Время покажет, – тихо сказал молодой, облаченный в белые одежды.

– Миры умрут, – сказал ему старик и неожиданно ласково улыбнулся. – Если нам не найти того, кто пойдет на жертву сам.

– Знаешь, старик, всю свою жизнь я искал его и не нашел, – отозвался жрец. – Я видел таких, кто отдал бы себя без остатка, но я не мог взять их жертвы – она была бы бесплотной, почти такой же, как совершаемые нами убийства. Я видел и тех, чьих энергий могло бы хватить, но ничто не способно было убедить их в необходимости пойти на жертвы. Если ты и вправду найдешь такого человека, что ж, ты остановишь это варварство. Иди и пусть моя вера будет с тобой, ведь я тоже верю, что когда-то такой человек родится.

– Я буду первым, – не унимался старик, – и я могу потерпеть неудачу. Но те, кто пойдет по моим пятам… они найдут спасение. Найдут и ответ.

– Пусть будет так, – сказал жрец и пошел по направлению к самой высокой башне города, на которой плясали отсветы восходящего солнца. Остальные последовали за ним. Процессия поднялась на самый ее верх, выше бронзового колокола, который угрюмый мальчик с отметинами оспы на лице усердно тер мелким белым песком, макая тряпочку в воду, и остановились на ровной площадке. Теперь их было семеро.

– Убить его за воротами? – тихо спросил кто-то.

– Пусть идет, – старый жрец вздохнул. – Пусть рождает сомнения, пусть создает новое учение. Ищущие, да будет так.

Он взглянул вниз, на волнующуюся толпу, и крикнул:

– Старая!

Державшая голову жертвы старуха, отвечая его приказу, взвыла ужасным воем, полным странной чуждости миру, и бросила ее себе под ноги, начала топтать последнее пристанище духа, опустошая единственный оставшийся для нее сосуд. Но я все же успел заглянуть в остекленевшие глаза и уверился, что не стоит ни думать, ни говорить о то, что я увидел там. Не надобно этого знать никому.

Солнце поднялось над горами, облив их живой струящейся кровью. Жрецы воздели руки к небу и воззвали к нему.

Они ублажали время. И это было страшно…

…Я увидел всадника, стоящего на тропе. Его лошадь покорно ждала, когда же наконец ее хозяин вздумает тронуться дальше. Хмурое небо нависло над горами, скрыв их величественные вершины.

Всадник неподвижно сидел в красивом, раскрашенном краской седле, широкая сбруя тоже была разукрашена, на лбу у коня висел маленький серебряный колокольчик.

Облака плыли, казалось, у самых его ног – то туман поднимался из ущелий. Всадник внимательно следил за плывущими движениями мутной взвеси, задумавшись о чем-то, потом вздохнул, огладил коня по лоснящейся рыжей шее и сказал:

– Боги говорили со мной, Тор. Они сказали, что наш путь ведет к смерти, сказали, что не наше дело то, что мы собрались сделать. Сказали, что так должно быть, и мы не вправе ничего менять, хоть и можем. Еще один шаг, сказали они, и я буду наказан.

Что же делать мне, Тор? Я знаю, что Боги никогда не лгут, что они пообещали мне смерть, если я не поверну назад, но могу ли я сделать такое? Если Ищущая сказала мне правду, как я могу сейчас отступить?..

Незнакомая говорила мне, что я один могу это сделать, что много лет прошло, а никто не осмелился, не захотел… Но ведь и я не хочу, Тор. Кто же по своей воле будет умирать?

Всадник опустил руку и тронул нож, висящий на бедре, но доставать не стал – не пристало оружию выходить из ножен понапрасну.

– А незнакомая сказала, что этот нож – великий дар и единое спасение от прикосновений времени, – пробормотал он, откинувшись в седле. – Я владею им и он мне подчинен, но все же Боги говорят – нельзя.

Всадник помолчал, снова вглядываясь в обрывки тумана, но было ясно, что Боги более не ответят ему.

– Ты прости меня, Тор, что на смерть тебя беру с собой. Мы всю жизнь провели вместе, я подростком хаживал, когда отец мой подарил тебя. Помнишь, как играли мы с тобой, два глупца у реки Камышовки? Бегали, брызги поднимая, как носить меня на себе отказывался, а отец все ругал? Он упрекал, что работника – не рот лишний покупал, продавца все клял. А ведь другом ты мне был, и я думал, почему же отец не видит, не понимает?

Это ты спас меня от разбойников, что на дороге нож мне в спину вонзили. Если бы не ты, если бы позволил остановиться, позволил упасть… и не было бы меня вовсе. Но ведь ты не бросил, знал, куда везешь и зачем. И нож этот, – всадник снова тронул рукоять, его словно тянуло прикоснуться к оружию.

– Теперь он всегда со мной, был мне врагом, чуть не отнявшим жизнь, а стал другом. Вы простите меня, друзья, что беру вас с собою на смерть, только не могу я повернуть.

Конь тряхнул головой, словно бы соглашаясь с всадником, и от сбруи его понесся мелодичный и чистый звон колокольчика. Не успел этот звук затихнуть, украденный густым туманом, как вздохнуло небо, дивясь глупости человеческой, и обрушило на тропу каменный поток, укрывая под собой и коня и всадника и нож его. Гул затих, пыль осела почти мгновенно, и я увидел, что нет больше тропы, обвал сравнял ее со склоном. Я подошел к краю и далеко внизу под собой увидел глядящий слепо на мир пустой глаз пещеры.

Той, где течет по камням ручей, рожденной из крови.

Я поднял голову вверх и увидел смутный на фоне серых облаков, не имеющий четких очертаний силуэт…

Твоими руками, время…

…Море, ледяное, белое, словно мягкий и вязкий снег, билось кудрявой пеной о скалы у подножия городских стен, но скалы были глухи, их не тронули морские ласки. За сотни лет, пока стоял город, море и смогло то всего, что испещрить ровный скальный камень выбоинами, сделать его колким и корявым, поселить на его поверхности жесткие бурые пучки привычных ко всему, не обращающих внимания на вечный холод, водорослей.

Море было бессильно.

На уровне обрыва плыли в потоках воздуха чайки. Они пронзительно кричали, рождая в сердце щемящую тоску, перекладывали свой вес с крыла на крыло, ловя мощный ветер. Их было много, они сгрудились у края обрыва, точно живое облако, кружащееся без остановки, и словно ждали чего-то.

Сгустились сумерки и это что-то пришло.

Загудел, взывая об опасности, моля о помощи, бронзовый колокол. Я обернулся и увидел на самой высокой башне одинокие силуэты одетых в белые одежды людей. Услышал их крики, которые, казалось, перекрывали своей силой грохот волн и вопли чаек.

Они выкрикивали какие-то слова и слова гремели в воздухе подобно грому.

Пронесся у меня над головой, хлестнув хвостом, алый дракон, опалил своим дыханием чаек, которые, умолкнув, полетели обугленными телами вниз. Те же, что остались в живых, метнулись в разные стороны, как разбегаются уклейки от брошенного в прозрачный ручей камня.

И внезапно серая мгла накрыла нас.

Я увидел словно во сне, как поднялось море, вздыбилось, как вдруг стал рушиться утес, на котором стоял город, как стены осели, опускаясь вместе со скальной платформой.

Тени заметались вокруг – то ли люди, то ли призраки. Или кто-то в сумраке просто зажег огонь. Темнота всегда порождает тени, и чем полнее темнота, тем больше жизни обретают они.

Море замешкалось на мгновение, нависнув огромной волной над городом и мягко обняло его, отняв смертельным ледяным поцелуем последнее тепло. На мгновение я услышал голоса, взывающие о помощи, увидел белоснежное, мерцающее в водных глубинах серебряным светом, длинное, похожее на змею создание, которое скользя в водных толщах, втекло в городские ворота, исследуя новые, доселе недоступные, но теперь принадлежащие ему владения.

Я не боялся утонуть в несуществующей воде, но холод глубины касался, казалось, самого моего сердца. Не знаю, сколько властвовало над городом море. Может быть лишь те мгновения, покуда сливались два мира воедино, а, может быть, не одно тысячелетие. Вода вдруг отхлынула, словно кто-то тянул ее с другой стороны за хвост. Я ощутил движение и увидел вдруг город. Совсем другой. Не Форт. Огромный кафедрал в центре, аккуратные домики, улицы, цветы. Скачущих всадников и летящих по ветру воздушных змеев из реек и ткани над покатыми крышами. Флаги на шпилях и гербы на стеклах…

…Город падал, вздымая из глубины земли темные клубы дыма. Теперь я снова видел Форт. Вода откатывалась, словно время вдруг пошло назад, оставляя после себя разоренное запустение, водоросли и не успевшую спастись рыбу, присосавшиеся к стенам морские черные раковины и мелкий щебень, который притащила с собой волна…

Я с трудом подавил неприятный спазм, родившийся в центре живота, и прибавил шагу. Казалось, пока видения владели моим разумом, я оставался на месте а, может, сам коридор вытянулся, чтобы сохранить в глубинах своих книги и призрачные души; чтобы я мог идти вперед и не останавливаться.

Вот так. Древние жрецы умели сохранять крепость стены, но лишь до тех пор, пока седовласый старик не усомнился в их правоте. Он посеял в людских сердцах зерно сомнения, заставил их взбунтоваться, а жрецов отступить под натиском человеческой жажды жизни.

Это старик разрушил зыбкое равновесие между силами времен и человеческим бытием. Это он отказался ублажать самых главных и самых значимых для всего живого богов, и за это был наказан целый мир.

Жрецы умоляли великое Время, умащивая его подношениями, и Время милостиво смотрело на людей, опустошая их медленно и неторопливо, потому что этого требовало поддерживаемое жрецами равновесие, но, благодаря сомнениям незнающих, договор этот был нарушен, и Время ступило в наш мир.

И шаги его несли мгновенную смерть.

Тогда маги совместили два мира. Северный, я узнал его, он был тем, кто позволил старику уйти.

Вот оно: знакомая дверь впереди. Мерцание стен поблекло, впуская в коридор легкие отсветы пламени. Когда я вышел из-за поворота и заглянул в библиотеку, у меня перехватило дух.

Это было прекрасно. Здесь горели тысячи свечей. На каждом столе, на которых больше не было ни крупинки пыли, трепетал свой маленький огонек, отражаясь в лакированных столешницах миллионами звезд. Я как во сне подошел к краю внутреннего колодца и посмотрел вниз. Огни терялись далеко под ногами, казалось, они уходят в бесконечность. Созвездия в глубине земли. Маленькие миры, горящие мягким желтоватым светом, планеты, плывущие в огромной Вселенной. Я все смотрел, а там, далеко под моими ногами кружили в незнакомом танце обитатели библиотеки. И больше не было первобытного страха. Я знал, кто они такие и еще раз ужаснулся тому, что собирались сделать маги.

Мужчины, женщины, дети. Те, кто был молод и еще не привык жить настолько, чтобы при слиянии миров не потерять своего тела. Или просто слабые люди, которые не смогли сохранить свою целостность, ведь это так привлекательно – вечная жизнь, свободная от тела. Все они нашли прибежище в глубинах Форта. Может быть, город не выпускал их, не знаю, может быть только здесь они могли продолжать существовать.

Я медленно оттолкнулся от парапета и тяжело опустился в ближайшее кресло у стола. Тихий шепоток пронесся по ярусам, словно легкий ветер полетел по спирали, и одна за другой стали гаснуть свечи.

Я с замиранием сердца следил за тем, как тухнут ставшие внезапно одинокими огоньки, как исчезают их многочисленные отражения. Теперь я боялся лишь одного – что проснусь в другом мире, заточенным в оковы, в пропахшей смертью и человеческим разложением темнице, что снова услышу хохот палачей и их равнодушный взгляд будет наблюдать за тем, как корчится мое беззащитное тело под их знающими прикосновениями.

Я сложил руки на столе и опустил на них тяжелую голову.

Судорожно изогнувшись, пламя свечи истончилось и погасло, оставив после себя красный уголек фитиля, который быстро стал угасать. Запах свечного дыма ударил в ноздри. Я подул на фитилек, отгоняя густой белый дым, и уголек на фитиле внезапно потух. Я вздохнул и закрыл глаза, слушая, как присаживаются в кресла в ожидании чего-то обитатели библиотеки. Сон захватил мое сознание незаметно, выкрал его, утянув в свой темный омут, полный ответов, которые вряд ли когда-нибудь станут нашей собственностью…

На столе перед моим лицом неторопливо догорала свечка. Воск растекся по столешнице неровными нагромождениями, в центре в жидком воске плавали остатки фитиля. Руки мои лежали на раскрытой книге, рядом, отодвинутый в сторону, лежал еще один толстый томик в темном переплете.

Я с трудом распрямил затекшую спину. Сколько я спал?

Вокруг стояла гробовая тишина, и в какое-то мгновение мне стало казаться, что я похоронен здесь, заточен в пустотах под городом. Ни с чем не сравнимая обреченность пленника накатила на меня волной, но я прогнал это ужасное чувство невозможности что-либо изменить и поднялся. Зашипев, потухла свеча, окунув меня в чистую, ничем не разбавленную темноту, скрывавшую тени под полой своего огромного плаща.

Я повернулся спиной к колодцу библиотеки и пошел вперед безошибочно ступая по неровной тропке, проложенной через пыльные владения. Мое ночное зрение не покинуло меня, но я, оглядываясь, более не видел обитателей библиотеки, словно их никогда и не было.

И все, что я видел, было всего лишь сном.

Сердце неровно билось в груди. То оно вдруг начинало стучать, как сумасшедшее у меня в горле, то гулко и редко бухало, грозя разорвать грудную клетку.

Радость, которую я испытал, увидев догорающую свечу и книги было трудно описать словами. Значит, зря они не верили мне! Во всяком случае, у нас теперь есть время, если… маги мне поверят.

Но я не торопился, идя по плавно изгибающемуся тоннелю к выходу из библиотеки. Я не мог совладать со своим страхом, я боялся увидеть тоже, что оставил на поверхности, заходя сюда, и коридор медленно тек вперед, словно давая мне возможность приготовиться к тому, то меня ждало.

В конце концов, что-то изменилось, я не выдержал и бросился бежать, но уже через несколько шагов замер. Нечеловеческая усталость навалилась на меня, и я медленно сел у стены тоннеля, прислонившись к нему спиной. Там впереди я видел свет в неровном провале над головой, а это значило, что я ошибся. И пусть в библиотеке время течет по-другому, все же оно не способно течь назад.

Я сполз на пол, свернувшись маленьким калачикам. В горле что-то загорелось, слезы потекли по щекам, и я мгновенно заснул на пыльном полу, прислонившись спиной к шероховатой стене, словно и не спал вовсе в библиотеке.

Парадоксальная ситуация: я знаю, что это сон, но уверен, что не сплю.

Я бреду сквозь серый плотный туман. Он влажный и оседает на моих волосах мельчайшими капельками воды. В нем тяжело дышать, он сжимает легкие, хоть и не имеет никакого запаха.

Я не знаю, куда и зачем иду. Это похоже на бесцельную прогулку, но присутствует так же и понимание, что если я не определюсь, то могу шагать в этом сером тумане вечность.

Мимо меня, скрытые туманом, то и дело проскальзывают смазанные тени. Они стараются обходить меня стороной, словно боятся, но и не оставляют меня в покое, как будто хотят напомнить о своем присутствии.

Я пытаюсь понять, зачем сюда пришел, но единственное, что я принес с собой, это уверенность в необходимости быть здесь. Вокруг меня лишь молчаливый серый туман, напоенный влагой и полный нечеткого движения неизвестных мне существ.

Я иду дальше, стараясь, как и тени со мной, не встречаться с ними.

Внезапно туман расступается и я выхожу к стене. Как перещелкивает секундная стрелка в часах, в голове моей вдруг возникает понимание происходящего, а с пониманием приходит и страх. Я смотрю на мой мир через затуманенное чьим-то дыханием стекло и понимаю, что вернуться не могу. Стоит мне коснуться границы рукой, как побегут, зазмеятся по ее поверхности тонкие трещины. Мириады трещин.

Так было уже однажды.

Так стоял я здесь и тер ребром ладони стену между мирами, так однажды уже разрушил ее. Одно прикосновение, и тогда я вернусь в свой мир, но вернусь туда не один, а приведу с собой смертоносное время. Или останусь здесь, где за моей спиной уже стоят в ожидании фантомы, дышат мне в затылок своим леденящим дыханием, заставляя тело медленно стареть. Они не убьют меня сразу, они не смеют притронуться ко мне, но и их дыхания достаточно.

Как вернуться и не разрушить стену? Как заставить ее укрепиться?

Я смеюсь, поворачиваясь к подступающим фантомам, и они отшатываются от меня, как от больного чумой. Продолжая улыбаться подаренному Шивой знанию, такому простому, такому очевидному для меня, я прохожу сквозь стену, оставляя в ней то время, что вырвал у смерти, то время, которое не позволит фантомам когда-либо прикоснуться к границе между мирами.

Я очнулся ото сна на полу коридора для того, чтобы понять, что умираю. Я зажал рукой кровавую рану на груди, давно зажившую рану, которая снова открылась, и нашел в себе силы встать и пройти несколько шагов. Кровь стекала по пальцам, капала в пыль, превращаясь там в черные комочки. Я дошел до света и понял, что он проникал в тоннель вовсе не через провал в потолке, а через открытую дверь, плавно стекая по ступеням.

Я поднялся по ним, дивясь тому, какие они крутые, как тяжело по ним подниматься, и сел на верхней, подставив лицо живительному солнечному свету. Я вдруг необычайно остро почувствовал, как мне не хватало этого яростного после темноты подземелий, света, его тепла, которое греет саму душу.

Вокруг меня была жизнь. Я чувствовал запахи пищи и разогретого камня, слушал звуки, царившие вокруг; поднял голову и оставил частичку себя там, высоко, в нежной дневной голубизне небес. И никто не обратил внимания на человека, сидящего у стены на ступенях, уводящих в подземелья Форта. Лишь старая сука вышла из-за поворота, втянула протертым от возраста носом воздух и подошла ко мне, виляя хвостом. Я обнял ее за шею и закрыл глаза, борясь с дурнотой, которая захватила меня. Шум в ушах нарастал, а потом вдруг стих. Смерть подошла так же тихо и незаметно, как обычно подкрадываются сновидения…

– Что произошло?

Я не понимал, что слышу.

– Что произошло? – повторил голос.

– Не знаю, – ответил я и подумал, что отвечаю своим мыслям. Я не понимал, что могло вновь спасти меня от смерти. Я безумно устал от этого. Умереть можно лишь один раз, – так звучала известная даже мне мудрость. У меня же вошло в привычку умирать и воскресать вновь. Я не был рад счастливому спасению. Там, на ступенях библиотеки, я был готов умереть, но снова был жив и лежал на кровати в своей комнате в башне, которая должна была покоиться в руинах. В камине мерцали угли, за темными окнами, тихо шурша, шел дождь. Я провел рукой по груди, наткнувшись на повязку.

– Опять ты? – голос мой был хриплым и показался чужим.

– Я, – ответил Мастер, встав с кресла и присев на край кровати. – Так что же случилось? Как могло на твоем теле появиться столько шрамов, Демиан, за те несколько часов, которые ты провел в библиотеке? Откуда это? – он провел указательным пальцем по моему лицу.

От дракона, – хотел сказать я, но промолчал.

– Что за рубцующиеся раны на твоем бедре и руке, откуда шрамы от бича на спине? Почему укол Оружейника превратился в старый шрам?

Я все молчал.

– Объясни мне, Демиан, как ты избавился от нанесенной мною удара, кто помог тебе? Ты даже не представляешь, как изменился…

– От чего же? – подал я, наконец, голос, потому что нескончаемый поток вопросов начал меня утомлять. Мастер никогда не узнает о том, что произошло, он никогда не сможет сказать мне спасибо, хотя… за что? За то, что я чуть не погубил весь мир? Нет, ему не за что говорить мне спасибо. – Я все понимаю, но не беспокойся, то, чем ты меня связал, все еще живо. Мне бы воды.

Мастер встал, налил в чашку теплой воды из чайника, висящего над затухающими углями, и вернулся обратно, снова сев на кровать. Он неотрывно следил за тем, как я пью, потом снова спросил:

– Ты ведь знаешь ответы на все вопросы, которые я задал тебе, не так ли?

– В библиотеке время течет по-другому, – ответил я словами Рене. – Вот и все объяснение.

– Мне этого недостаточно.

Мастер встал и отошел к камину, грузно рухнув в кресло. Несвойственная ему тяжесть движений удивила меня.

– Твой конь мертв, Демиан, Дон погиб в Восточном Орге… там творятся страшные вещи. Мне надо знать правду о том, что на самом деле произошло.

Я потянул за тонкую нить ручья, который все так же связывал нас и прошептал магу в самое ухо.

Смотри сам…

Мастер вскочил, словно я его ударил, а до меня вдруг дошла вся тяжесть его слов.

Дон мертв.

Мой конь мертв.

Во мне больше нет силы, чтобы будить жизнь.

Мастер вскоре умрет.

В Восточном Орге фантомы.

Все это значит, что как бы я не пытался укрепить стену, ее сначала надо было починить. Все, что я сделал, было напрасно. Энтони не соврал: границу разрушило не мое прикосновение. Прошлое нельзя изменить, оно все равно потечет по намеченному ранее пути, пусть и через другое русло.

Я медленно встал и подошел к окну, провожаемый пристальным взглядом Мастера, распахнул створку и впустил в башню ночь, холодным потоком ударившую мне в грудь. Где-то над башнями пронеслась, протрубив, черная тень Мрака. Он звала меня, и я заставил себя проснуться.

Фантомы, фантомы, – шептал дракон. – Скорее. Они идут. Их много. Ничего не осталось, Демиан. Тебе ничего не изменить! Не ты причина! Нам надо возвращаться.

Куда?!

Я тяжело поднялся, заторможено отряхнул пыль с колен и поплелся к выходу из библиотеки.

К магам. Надо позволить им сделать то, что должно.

Я остановился, встав на обломок потолка, и поднял голову. Солнце здорово сдвинулось в сторону запада и более не заглядывало в пролом. Присев на корточки, я прыгнул вверх. От мощного толчка заныли колени, с шорохом осыпались мелкие камни, когда я приземлился около пролома.