Текст книги "Сочинения в двенадцати томах. Том 2"
Автор книги: Евгений Тарле
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 57 страниц)
РАЗГРОМ ДОМОВ ФАБРИКАНТОВ РЕВЕЛЬОНА И АНРИО
Под словами «l’émeute (или l’insurrection) de Réveillon» в истории революции понимаются бурные беспорядки, происшедшие в Париже за неделю до открытия Генеральных штатов (27 и 28 апреля 1789 г.) и окончившиеся разгромом домов двух богатых промышленников: Ревельона и Анрио (Henriot). Едва ли не всеми историками революции этот эпизод считается одним из самых темных и загадочных явлений этой эпохи, и в общих историях революции (также и у Жореса) отмечается лишь неясность причин этой вспышки, и ей посвящается самый общий и беглый рассказ. Некоторое исключение представляет в этом отношении Тэн, который говорит о «деле Ревельона» на четырех с половиной страницах второго тома своего труда [1]1
Taine Н. Les origines de la France contemporaine, t. II, стр. 36–41.
[Закрыть]. Он ссылается на два документа национальных архивов, на мемуары Безанваля, принимавшего участие в усмирении беспорядков, и еще на двух-трех современников события, причем, изложив в общих чертах внешнюю сторону происшествия, считает возможным прийти к совершенно определенному заключению, что беспорядки созданы были тремя элементами: 1) голодными, 2) бандитами и 3) патриотами; голодными, – потому что бунтовщики ограбили булочника на улице Бретань и хлеб отдали собравшимся женщинам, потом арестованным на углу улицы Сентонж; бандитами, – потому что так рассказывали шпионы герцога Шатле, командовавшего французскими гвардейцами; и, наконец, патриотами, – потому что вечером, после возмущения, босоногие нищие просили милостыню со словами: «сжальтесь над бедным tiers-état» [2]2
Taine. Цит. соч.
[Закрыть]. Вот и все. Тэн, рассказав о происшествии, стремится привести все изложение к наперед поставленному тезису, чтобы потом естественно перейти к описанию следующих событий, авторами коих должны явиться те же «голодные, бандиты и патриоты» [3]3
Вот последние строчки этой маленькой главы, посвященной делу Ревельона:… affamés, bandits et patriotes, ils sont un corps et désormais la misère, le crime, l’esprit public s’assemblent pour fournir une insurrection toujours prêle aux agitateurs qui voudront la lancer, стр. 41.
[Закрыть].
Но еще в гораздо большей степени сочинением на заданную себе самому тему является и небольшая статья Бодона (Beaudon), специально посвященная «делу Ревельона» [4]4
См. журнал Révolution française, 1885, t. IX, стр. 307–312.
[Закрыть]. Разница лишь та, что у Тэна тезис был антиреволюционный, а у Бодона, совершенно обратно, задача заключалась в том, чтобы обвинить двор в искусственном провоцировании беспорядков. У Тэна нет доказательств для его тезиса, взятого во всей полноте, но он, хоть, излагая события, ссылается на некоторые материалы, и вообще за ним остается та бесспорная заслуга, что он первый обратил внимание на все это дело, а у Бодона ни одной ссылки на всех шести страницах его статьи мы не встречаем, и просто он декретирует свои предвзятые положения. Сознавая, очевидно, некоторую непрочность подобного метода, он кончает статью свою такой сентенцией: «Когда деспотическое и испорченное правительство усматривает в народе возбуждение, которое может стать страшным, то оно организует возмущение, чтобы доставить себе случай отразить страсти террором. Такова причина, таковы последствия дела Ревельона, которое навсегда осталось темным, потому что виновники этого преступного акта вовсе не оставили следов своих гнусных интриг, которые выясняются только сцеплением фактов». Ни малейшей цены все эти голословные фразы не имеют.
С Бодоном не согласен Тютэ (Tuetey), автор многотомного указателя, без которого шагу нельзя ступить никому из занимающихся изучением рукописей, хранящихся в Национальном архиве и относящихся к революционному периоду [5]5
Répertoire général des sources manuscrites de l’histoire de Paris pendant la Révolution française, t. I. Par Alexandre Tuetey. Paris, 1890, in 4°.
[Закрыть]. В предисловии к первому тому своего указателя он говорит о деле Ревельона на основании документов Национального архива, и, отвергая, конечно, за полной необоснованностью рассуждения Бодона, Тютэ мягче относится к «делению» Тэна, но в конце концов отвергает и его, или, точнее говоря, из «голодных, бандитов и патриотов» оставляет лишь третьих: «все эти рабочие и поденщики в лохмотьях, которые бросились на приступ к домам Ревельона и Анрио и с неописуемой яростью разбили и опустошили все, не были ворами, не были вульгарными злодеями, привлеченными добычей, но смотрели на себя как на народных мстителей, восставших против долгого гнета, вооружившихся и сражающихся за дело третьего сословия» [6]6
Tuetey A. Répertoire, t. I, стр. XLV.
[Закрыть].
С этим мнением, после ознакомления с относящимися к делу документами, как рукописными, так и изданными, мы также согласиться не можем. Если уже оставлять одну из указанных Тэном категорий, то нужно оставить «голодных» и никого более. Мало того, даже и тот пересказ некоторых из этих документов, который дан у Тютэ, тоже вовсе не оправдывает упомянутого заключения. Обратимся к подлинным документам и посмотрим, что они говорят нам об этом событии. Только некоторая часть этих материалов напечатана в сборнике документов, изданном Шассеном [7]7
Les élections et les cahiers de Paris en 1789. Documents recueillis, mis en ordre et annotés par Ch. L. Chassin, t. III. Paris, 1889 (Collection de documents relatifs à l’histoire de Paris pendant la Révolution française, publiée sous le patronage du Conseil Municipal).
[Закрыть] в 1889 г., – другие до сих пор не изданы и хранятся в Национальном архиве.
С внешней стороны дело рисуется так. Подходило время открытия Генеральных штатов, и в Париже происходили избирательные собрания. В собрании выборщиков от третьего сословия принимал участие также владелец большой бумажной и обойной мануфактуры Ревельон. В двадцатых числах апреля утром среди рабочих Сент-Антуанского предместья, где находилось заведение Ревельона, распространился слух следующего содержания: Ревельон на собрании выборщиков, когда зашла речь о положении рабочих, будто бы сказал, что рабочие могут существовать, получая 15 су заработной платы в день. Сам Ревельон в мемуаре, который он издал через несколько дней после происшествия [8]8
Exposé justificatif pour le sieur Réveillon, entrepreneur de la manufacture royale de papiers peints, Fauxbourg Saint-Antoine, 1789. В Национальной библиотеке хранятся 3 экземпляра этого Exposé. Мы ссылаемся на тот, который значится под Lb.39 1618-А.
[Закрыть], с негодованием отвергал наличность каких бы то ни было оснований для подобного слуха. Рабочие на его мануфактуре получали большинство 30, 35 и 40 су в день, некоторые – 50, а минимальная плата начинающим была 25 су. Лица, даже не верившие этому слуху, вроде маркиза Силлери, депутата от дворянства реймского бальяжа, объясняли все дело недоразумением: Ревельон будто бы сказал, что его рабочие теперь, получая 40 су в день, хуже живут, нежели тогда, когда получали в былые времена 15 су, а эти слова были извращены [9]9
Нац. арх. К. К. 647, f. 4: Вот весь пассаж, относящийся к этому событию, из письма Силлери к Савиньи: Il y a eu hier une emeute considérable dans le fauxbourg St. Antoine. Mr. Reveillon, marchand et fabricant de papier peint à la tête d’une manufacture considérable, citoyen estimable qui pendant les calamités de l’hiver, a fait vivre un grand nombre des citoyens, en parlant dans l’assemblée de Paris des malheurs publics, a dit qu’il était obligé de donner 40 sols par jour à ses ouvriers et qu’ils vivraient moins bien qu’avec 15 sols, qu’il donnait autrefois. On a altéré son propos et débité, qu’il avait dit qu’il ne falloit donner que quinze sols par jour à chaque ouvrier. Cette nouvelle a soulevé tout le faubourg St. Antoine. On a pillé et brûlé sa maison; toutes les troupes ont marché avec du canon. Il y avait hier au soir à huit heures environ trente hommes de tués ou de blessés. Le peuple crie; vive le roi, vive Mr. Necker, vive le tiers, f…. de la noblesse et du clergé. Voilà ou nous en sommes. Malheureuse France, qu’il faudra de temps pour vous calmer. – Письмо помечено 29 апреля.
[Закрыть]. Тютэ почему-то склонен считать это показание Силлери наиболее согласным с истиной [10]10
Tuetey A. Répertoire, t. I, стр. XXII.
[Закрыть]. Но, во-первых, Силлери не присутствовал на заседании выборщиков, где будто бы были произнесены эти слова, и, следовательно, сам был принужден только довольствоваться слухами (что он, действительно, и делает, регистрируя в другом, оставшемся после него документе [11]11
Нац. арх. К. К. 641, f. 17. Journal de l’Assemblée des Etats-Généraux 30 avril: On assure que l’on a découvert les auteurs de la révolte du faubourg St. Antoine et que les propos tenus contre M. Reveillon sont une vengeance d’un particulier. Cette nouvelle n’est pas assez acreditée pour transcrire dans le journal ce que l’on débité ce sujet.
[Закрыть] слух, совершенно неосновательный, разнесшийся 30 апреля, будто открыли виновников разгрома). Сам Ревельон, до сведения которого дошли подобные попытки объяснить все дело извращением его слов, протестовал, подчеркивая, что вообще не произносил ничего подобного [12]12
Нац. библ. Lb.39 1618, стр. 5, примечание.
[Закрыть]. Но слух быстро распространился в Сент-Антуанском предместье. 27 апреля начались сборища в Сент-Антуанском предместье, и дом Ревельона первый подвергся нападению. Одновременно и еще в сильнейшей степени была поведена атака и против дома Анрио, владельца селитроварни в том же предместье, относительно которого были пущены еще более определенные слухи, нежели относительно Ревельона. Вот что доносил начальник парижской полиции де Кронь Людовику XVI вечером этого первого дня беспорядков [13]13
Нац. арх. G. 220–221, 27 avril.
[Закрыть]. «Спокойствие, которое царило в Сент-Антуанском предместье, нарушено было внезапно: 500–600 рабочих собрались около 3 часов у входа в это предместье; они повесили чучело, изображавшее Ревельона, и прошли по разным кварталам Парижа с этим чучелом и с чучелом Анрио». Число их быстро увеличивалось; было решено принять меры, вследствие чего начальник полиции тотчас же уведомил командира полка «французских гвардейцев» герцога дю Шатле и временно командовавшего полком «швейцарских гвардейцев» барона Безанваля [14]14
Собственно, Безанваль командовал войсками, расположенными в областях Soissonais, Berri, Bourbonnais, Orléanais, Touraine, Maine и Isle de France, кроме Парижа, a полки, стоявшие в Париже, находились под начальством: один (gardes-françaises) – герцога дю Шатле, а другой (gardes-suisses) – графа д’Аффри, но вследствие несчастного случая д’Аффри как раз в эти дни сдал командование своим полком Безанвалю. См. Mémoires du baron de Besenval. Paris, 1846, стр. 353.
[Закрыть]. Они тотчас устроили совещание и выработали план действий, после чего к дому Ревельона был послан отряд для охраны. Этого отряда оказалось достаточно, чтобы предупредить разгром 27 апреля, и сам Ревельон, который писал под свежим впечатлением постигшего его несчастья, видел всюду происки тайных врагов и ни единым словом не обвиняет власти в попустительстве или бездействии: «… они (бунтовщики – Е. Т.) являются, чтобы разграбить и сжечь мой дом, они громогласно о том возвещают. Присутствие охраны их устрашает…» [15]15
Нац. арх. С. 220–221, цитированное письмо от 28 апреля. Ср. Tuetey A. Répertoire, t. I, стр. XXVII.
[Закрыть]. День окончился благополучно, и ночью (с 27 на 28 апреля) начальник полиции де Кронь доносил королю: «Спешу уведомить Ваше Величество, что последние отряды французских гвардейцев и конной стражи рассеяли сборища, никто не погиб. Я должен воздать хвалу благоразумию, с которым вели себя войска». В доме Ревельона оставили охрану в 50 человек, чтобы предохранить его от всякого нового посягательства, оставили также два отряда в 100 человек [16]16
Exposé… etc. Нац. библ. Lb.39 1618-А, стр. 21.
[Закрыть] в предместье; в других кварталах войска были собраны в казармах.
На другой день бунт вспыхнул с удесятеренной силой: толпа бросилась к дому Анрио, где охраны не было, и к дому Ревельона, где охрана была отброшена, и разгромила оба дома. Вещи были изломаны и выброшены из окон, на улице был разложен костер, где эти обломки и были сожжены; все, что только возможно, было разбито и истреблено. Огромная толпа запрудила все прилегающие к месту действия улицы. Кронь поспешил дать приказ задержать [17]17
Нац. арх С. 220–221. A Paris, le 28 avril 1780, une heure de matin. – Безанваль дает цифру охраны в 30 человек и ничего не говорит об отряде, оставленном в предместье Сент-Антуана. Шассен в Les Elections et les cahiers (t. III, стр. 56) приводит цифру Безанваля. О рукописном письме де Кроня к королю он не знает ничего. Между тем, мемуары Безанваля написаны были спустя год после события (и он даже путает хронологию, относя все дело к началу мая), а де Кронь писал спустя несколько часов.
[Закрыть] 500 рабочих соседней стекольной мануфактуры, но все равно толпа росла неудержимо, заставляя и этих рабочих и вообще встречных присоединяться. Дю Шатле и Безанваль послали туда несколько отрядов, находившихся в полной боевой готовности. Как были вооружены бунтовщики? Легенды, распространявшиеся после усмирения, гласили, между прочим, что толпа действовала против войск также огнестрельным оружием. Комиссары, производившие допрос арестованных, сами не знали не только кто стрелял в войска, но даже были ли выстрелы вообще [18]18
Нац. арх. Y. 13582, 6 may. Interrogatoire du n-e D’Aubusson, conduit à la Charité paur y être pansé des blessures qu’il a reçues au fb. St. Antoine le 28 avril: ’interrogé, s’il a vu que l’on tirât de cours de fusil ou pistolet sur les troupes qui cherchoient à dissiper les séditieux, – a repondu que non.
[Закрыть]. Де Кронь, писавший королю в самый день событии [19]19
Нац. арх. C. 220–221. Письмо де Кроня к королю помечено: 28 avril, six heures et demie.
[Закрыть], говорит, что народ, взобравшись на крыши, осыпает войска градом черепиц, камней, всякого рода обломков, но ни слова не говорит о выстрелах со стороны бунтующих. Со своей стороны, Безанваль прямо говорит [20]20
Mémoires du baron de Besenval. Paris, 1846, стр. 354: Nous sûmes que malgré le feu des troupes, les brigands n’en étaient que plus acharnés, quoique la partie ne fût assurément pas égale, car contre les fusils ces malheureux n’avaient que de bâtons, et pour toute ressource, celle de monter sur les toits, d’où ils faisaient pleuvoir des pierres et des tuiles sur les soldats…
[Закрыть], что против ружей у толпы были только палки, камни и черепицы.
Репрессия была произведена очень жестокая, и решительно ни одно из сведений, передаваемых нам документами, не дает оснований думать, что репрессивные меры были хоть сколько-нибудь замедляемы со стороны властей. Начальник полиции, чуть не по часам извещавший короля о ходе дел, еще утром 28 апреля, когда ему донесли, что вновь собираются группы, предложил герцогу Шатле усилить отряды, оставленные на ночь в предместье, а сам поспешил в парламент (в верховном ведении коего находилась полиция в Париже), и там состоялось постановление против сборищ, которое немедленно должно было быть оглашено. Затем сейчас же были посланы войска в усиленном количестве в полной боевой готовности и даже с двумя пушками. Войска произвели несколько залпов из ружей в толпу, после чего бунтующие рассеялись, преследуемые солдатами. Попытки оказать войскам сопротивление были, но, конечно, при слишком неравных условиях борьбы не могли иметь никакого значения. Безанваль, со слов докладывавшего ему офицера, приписывал особенное значение тому обстоятельству, что солдатам уже велено было приготовиться к стрельбе из пушек, и эти приготовления способствовали успокоению толпы [21]21
Besenval. Mémoires, стр. 355.
[Закрыть]. Но из пушек стрелять на самом деле не пришлось, и все легенды о том, что пушечные выстрелы «смели» толпу с улицы, не имеют в источниках никакого основания. Залпы же из ружей производились щедро, ибо толпа, даже безоружная и расстреливаемая в упор, подалась не сразу [22]22
Нац. арх. С. 220–221, 28 avril. Письмо де Кроня к королю:… quoiqu’on ait fait feu à plusieurs reprises et qu’il y ait des personnes tuées et d’autres blessées, on n’a pu encore s’en rendre maitre.
[Закрыть], а солдатам были отданы самые решительные приказы.
Сейчас же начались аресты. Судя по допросам захваченных, арестовывали кого попало, и сам начальник полиции вечером 28 апреля еще не знал не только кого именно арестовали, но и сколько вообще арестовано [23]23
Нац. арх. C. 220–221. Письмо помечено: 28 avril, dix heures du soir: Il y a plusieurs personnes d’arretés, mais je n’en suis pas encore le nombre.
[Закрыть]. И сейчас же решено было дать примерный урок бунтовщикам; избиения, произведенного на месте, показалось по-видимому, недостаточно, – требовалась непременно торжественная и публичная казнь по суду.
Затруднение состояло в том, что этот бунт так стихийно и быстро возник и развился, что при всем желании невозможно было немедленно после усмирения найти вожаков. Арестовано было сразу несколько десятков человек, судя по записям в бумагах суда Шатле (Châtelet) [24]24
Нац. арх. Y. 18795. Châtelet. Prévôté de l’Isle de France, juillet 1780 – janvier 1791, f. 444 и сл.
[Закрыть], но, хватая наугад, в тюрьму привели много лиц, которые понятия не имели о том, о чем их спрашивали. Между тем уже в самый день возмущения Людовик XVI подписал приказ о передаче всего дела на суд прево Иль-де-Франса для суждения виновных без права апелляции. Этот приказ на следующий же день был зарегистрирован парламентом [25]25
Нац. арх. Х.ib 8990. Parlement civil. Du mercredy vingt neuf avril 1789 du matin, la grande chambre assemblée… Monsieur le premier président a dit, que le procureur général du Roi venait d’apporter une déclaration du roi portant attribution au prévôt de l’Isle de France de la connaissance et jugement en dernier ressort des délits commis dans la ville de Paris le jour d’hier.
[Закрыть]. В самый день регистрации (29 апреля) королевский прокурор суда (так называемого Шатле) представил на суд прево двух арестованных, наскоро выбранных из числа прочих и выбранных затем, чтобы быть немедленно повешенными.
Первый подсудимый Пура (Pourat), поденщик, был арестован без шапки, и при обыске на нем оказались три рубахи, причем метки на двух обличали, что они взяты в доме Ревельона и Анрио. Допрос, произведенный комиссаром Гранденом, был короток; Пура показал, что он был пьян, что он не помнит, каким образом на нем очутились три рубахи, что обыкновенно он носит две, что он купил эти рубахи на рынке, что в разграблении Ревельона он не принимал участия и т. д. [26]26
Нац. арх. Y. 13319, пачка Grandin, avril 1789, 29 avril 1789. Interrogatoire des nommés Parcelle, Pourat, La Marche et Le Blanc.
[Закрыть] Другой подсудимый был Жильбер, кровельщик, у которого в кармане был найден обломок зеркала. Он показал [27]27
Chassin Ch. h. Les élections et les cahiers, t. III, стр. 85–86.
[Закрыть], что не входил в дом Ревельона, не принимал участия в разгроме, никого сам не возбуждал к бунту и его никто не возбуждал, ни от кого не получал денег, чтобы участвовать в разгроме, а кусок зеркала подобрал на улице (куда, как сказано, действительно, громившие выбрасывали из дома обломки мебели и утвари). Ни единого показания против Пура и Жильбера выставлено со стороны прокурора не было, но их губили «вещественные доказательства», ибо относительно других и этого не было. Оба были представлены на суд прево 29 апреля и приговорены к смертной казни через повешение. Весьма характерен самый приговор, произнесенный прево (Папильоном) [28]28
Нац. арх. Y. 10530. Cedule, Jean Claude Gilbert… a dit qu’il n’a point été dans la maison du Sr Réveillon, n’y commis aucun dégât, n’était point d’intelligence pour exciter la sédition, n’y a été excité par personne, n’a point reçu d’argent pour cela… etc.
[Закрыть]: «… названные Жан-Клод Жильбер и Антуан Пура объявлены должным образом настигнутыми и уличенными в том, что они принимали участие в сборище, возмущении и восстании, которые имели место вчера в улице Сент-Антуанского предместья и в других прилегающих улицах», причем в войска с крыш и из окон бросались камни, черепицы и прочее (приговор, однако, не гласит, что именно обвиняемые бросали в войска эти предметы); далее они уличены в том, что «вместе со многими другими проникли в дом частного лица, где произвели самые значительные повреждения и опустошения, и, кроме того, они сильно подозреваются в том, что украли различные вещи в названном доме, в погребе коего они были арестованы, – все это так, как указано в процессе; в возмездие они приговариваются быть повешенными и задушенными, пока не последует смерть» и т. д.
Едва только этот приговор был произнесен, как начальник полиции де Кронь принял все меры для немедленного приведения его в исполнение. У Сент-Антуанских ворот недалеко от места беспорядков, того же 29 апреля сейчас же после суда и меньше, нежели через 24 часа после усмирения, Пура и Жильбер были повешены при огромном стечении народа. Виселицы были окружены весьма значительным количеством войск, и, как доносил де Кронь Людовику XVI, это обстоятельство обусловило полную тишину и спокойствие во время совершения, казни [29]29
Нац. арх. С. 220–221. Письмо от 30 апреля 1789 г.
[Закрыть]. Один современник, оставивший описание казни [30]30
Chassin Ch. L. Les élections et les cahiers, t. III стр. 86–87 (Hardy).
[Закрыть], говорит, что, по слухам, в этот день было убито несколько человек за нападение на лошадей стражи, но никаких подтверждений этого слуха, противоречащего письму де Кроня, мы не нашли. Но и де Кронь прибавлял в своем письме, что военные посты не сняты с подозрительных пунктов и что хотя «некоторые слова» явно указывают на еще продолжающееся брожение в умах, но «народ сдерживается». Эксцессы прекратились, но «брожение в умах» (fermentation dans les esprits), о котором говорит де Кронь в своем последнем письме к Людовику XVI, еще как будто несколько дней держалось. Но улица была совершенно спокойна; всеобщее внимание слишком было поглощено предстоявшим 5 мая открытием Генеральных штатов, и беспорядки 22–28 апреля могли надолго его отвлечь. Де Кронь в одном из своих донесений королю (писанном в момент беспорядков, 28 апреля) поместил характернейшую фразу [31]31
Нац. арх. С. 220–221: Quoique la Sédition paraisse toujours dirigée contre le Sr Reveillon on demande vivement la diminution du prix du pain.
[Закрыть]: «… хотя восстание, по-видимому, все еще направлено против Ревельона, но требуют с живостью уменьшения цены на хлеб».
Если историк, изучающий событие 27–28 апреля, не забудет эту фразу, то он не особенно огорчится малой содержательностью протоколов допроса арестованных; не особенно огорчится потому, что не будет предъявлять к этим протоколам таких, требований, которых они удовлетворить не могут.
К этим протоколам мы теперь и переходим. Отметим прежде всего, что комиссары, производившие предварительное следствие, отнеслись к своему делу, судя по протоколам допросов, весьма усердно. Это доказывается обилием вопросов и обстоятельностью записей, но из ничего не может ничего выйти, невзирая на все желание.
Усердие комиссаров весьма понятно: высшие власти чрезвычайно энергично требовали раскрытия «истинных виновников» события 27–28 апреля с первых же дней, можно сказать с первых же часов, протекших после беспорядков. Королевский прокурор де Фландр де Бренвиль, несомненно отвечая Неккеру на какое-то утерянное для нас письмо, доносил [32]32
Chassin Ch. L. Les élections et les cahiers, t. III, стр. 88.
[Закрыть] ему 3 мая, что уже выслушал довольно большое число свидетелей и обещал тщательно обследовать все факты; он просил вместе с тем Неккера удостовериться, что расследование этого дела будет вестись «с величайшим усердием». Но он признавал, что мало сведений пока получается из этих допросов. В другом донесении прямо указывается, что следствие продолжается, но что «не судебными средствами» возможно в подобных случаях добиться результатов [33]33
Нац. арх. В. 111–115, стр. 432: Je vais, Monsieur, faire continuer l’instruction contre les autres prisonniers afin de voir s’il ne sera pas possible de tirer d’eux quelques lumières sur les causes de ce fatal événement. Mais les moyens judiciaires ne sont pas ceux, dont on puisse avoir le plus de fruit pour de pareilles découvertes.
[Закрыть].
И Неккер, и министр двора, и хранитель печати (министр юстиции) следили за ходом дела внимательно, но даже и намека на открытие «истинных виновников» (fauteurs et auteurs) беспорядков не являлось.
В Национальном архиве сохранились в хронологическом порядке рукописные дела, производившиеся у комиссаров, и благодаря указателю Тютэ нетрудно среди огромной груды этих бумаг отыскать то, что нужно, в данном случае протоколы допросов арестованных по делу 27–28 апреля. Большинство допросов состоялось уже в последние дни апреля и в первые дни мая, и, несмотря на все усилия допрашивателей, ответа на главный вопрос не было получено.
Допросы эти, в общем, крайне однообразны. Вот самый важный из арестованных «преступников» (не считая уже повешенных 29 апреля двух лиц) – писец Мари [34]34
Нац. арх. Y. 15101 (отметим, что y Tuetey в Répertoire général des sources manusctrites, t. I, стр. 6 допущена ошибка: он отмечает протокол допроса Y. 15099, тогда как нужно 15101), 2 мая 1789.
[Закрыть]. Он был замечен в толпе, которая вырвала сабли у двух унтер-офицеров, и, кроме того, он кричал, грозя обезоружить и еще военных. Сержант Форстер показал, что группа людей, вооруженных палками и саблями, напала на него и его товарища, и подсудимый Мари спросил их: «S’ils étaient du Tiers-Etat?» [35]35
Нац. арх. Y. 15101. Показание Forster’a, sergeant au Reg. de Dillon Infanterie Brigade Irlandaise.
[Закрыть], a после утвердительного ответа Мари и другие все-таки стали вырывать у них сабли, говоря, что им нужно защищаться от войск. Вечером того же дня Мари с товарищами еще раз встретился с этими двумя обезоруженными, произошла стычка, и бунтовщики убежали. Арестован же Мари был лишь 2 мая. Мари показал, что толпа его окружила и заставила кричать: «Vive le roy et le tiers-état!» Затем солдаты отдали свои сабли (когда некоторые из бунтовщиков потребовали), и он, Мари, посоветовал солдатам уйти. Фразу же с угрозой обезоружить и других военных произнес, как другие. В грабеже дома Ревельона и Анрио он не участвовал, и никто его там, впрочем, и не видел. Конечно, шаблонное (как увидим) в этом процессе оправдание, что толпа заставила делать то-то и то-то, может и не быть принято, но и доказательств в пользу того, что он был вожаком, ни малейших не было. Тем не менее 18 мая тем же превотальным судом Мари был приговорен к смертной казни, а 22 мая в полдень повешен публично там же, где 29 апреля были казнены Пура и Жильбер, – у Сент-Антуанских ворот, в центре рабочего квартала.
Вот другая, тоже признанная наиболее важной, «преступница», торговка мясом Мари-Жанна Бертен. Ее обвиняли в том, что она «возбуждала в самых сильных выражениях» толпу к грабежу и опустошению мануфактуры Ревельона; что она раздавала бунтовщикам палки и поленья; что она кричала: «allons, vive le tiers-état», заставляла других присоединяться к толпе, указала вход в мануфактуру и после грабежа раздавала свертки раскрашенной бумаги; таковы все ее преступления, обозначенные в приговоре превотального суда [36]36
Chassin Ch. L. Les Elections et les cahiers, t. III, стр. 92.
[Закрыть]. На допросе она не признавала себя виновной [37]37
Нац. арх. Y. 13454, 10 mai 1789. Procès-verbal contre la femme Bertin, qui a participé aux émeutes, sédition et ravages du fauxbourg St. Antoine (пачка Commissaires Quillette, janvier – décembre 1789).
[Закрыть] и заявила, что считает Ревельона «честным человеком и отцом бедняков». Суд приговорил и ее к смертной казни через повешение. Ввиду беременности она не была, впрочем, повешена, а затем участь ее была смягчена, и после почти двухлетнего заключения она была выпущена на свободу.
Другие обвиняемые пострадали даже и без таких оснований и доказательств. Ткач Фарсель, арестованный в пьяном виде и заподозренный, что он напился вина из разграбленного погреба Ревельона, на допросе показал [38]38
Нац. арх. Y. 13319, пачка Grandin, avril 1789. Interrogatoire des nommés Farcelle, Pourat, La Marche et Le Blanc.
[Закрыть], что «любопытство видеть происходящее увлекло его; что он видел, как бросали из окна вещи Ревельона и жгли, но не принимал во всем этом участия». Он был приговорен к пожизненной каторжной работе на галерах; перед отправлением на каторгу Фарсель был еще заклеймен публично раскаленным железом и должен был простоять час у позорного столба. К такому же точно наказанию были приговорены и еще четыре подсудимых. Один из них, Ламарш (красильщик), тоже был уличен только в том, что находился в нетрезвом виде. Улик других не было никаких, и комиссар принужден был выдумывать вопросы: «спрошенный, почему его одежда покрыта грязью, ответил, что это потому, что он упал, будучи пьян» [39]39
Нац. арх. Y. 13319, пачка Grandin, 29 avril 1789.
[Закрыть]. Нетрезвое состояние как главная улика погубило и остальных подсудимых этой категории; Леблан (шорник) оправдывался тем, что толпа «насильно» повела его в погреб, где все пили [40]40
Нац. арх. Y. 13319, см. также Нац. арх. Y 10530. Cedule commencés le 7 septembre 1786 et finie le 7 septembre 1790. Du lundi 18 may 1789.
[Закрыть]; толпа же принудила его взять камни в карманы, но сам он в солдат их не бросал, и т. д.
Кроме нетрезвого состояния (приводившегося в связь с разграблением погреба Ревельона), своего рода уликой, за неимением ничего лучшего, были сочтены раны, и те из раненых, которые не могли уйти с места бойни и попали в больницу, были тоже допрошены. Их ответы еще менее содержательны, да и власти абсолютно ничего не могут противопоставить их отрицанию: Кюни, столяр, был в толпе, ранен, ничего больше не помнит, подстрекателей не знает, действовал как все, «пример его увлек» [41]41
Нац. арх. Y. 15101. Допрос раненых.
[Закрыть]; Прево, торговец вином, был пьян, но к счастью для себя арестован не в ограде мануфактуры; найдены при нем подсвечники, но он заявляет, что они принадлежат ему, а у властей, по-видимому, нет возможности это опровергнуть; на месте беспорядков очутился, чтобы посмотреть, из любопытства… Почти всех допрашиваемых спрашивали, не знают ли они зачинщиков, не слыхали ли они имена подстрекателей, не давал ли им кто-нибудь советов, и всегда, без исключения, на эти вопросы получался отрицательный ответ. Некоторых (например, юного мраморщика Жилля) [42]42
Нац. арх. Y. 15101, 29 avril 1789. Тот же вопрос предлагался Fouque’y, Degonce’y, Bonclou, Cheloux. Нац. арх. Y. 11033; тот же вопрос был предложен и Chalmeton. Y. 14437.
[Закрыть] чуть ли не только об этом и спрашивали; Маршана, сапожника Этьена, гравера Прюдома, судовщика Пулена – всех этих людей, относительно которых ни малейшей улики не было, спрашивали о подстрекателях. Видно было, что комиссарам дана была определенная инструкция узнать главарей, – и невольно вспоминается цитированная выше фраза, что судебными средствами плодотворных результатов не добудешь. Намек ли это на пытку, уже отмененную по закону? Предположение невозможное, потому что письмо писалось Неккеру, но ясно одно: высшие власти действительно желали узнать «подстрекателей». Это явствует не только из цитированной выше переписки, не только из протоколов допросов, которые в этом смысле интереснее по тому, что спрашивалось, нежели по тому, что отвечалось; это явствует из характерных мелочей, содержащихся в документах, из того, что не только Неккер, но и министр двора получали донесения от королевского прокурора суда Шатле о том, как подвигается следствие, из беспокойного напоминания начальника полиции де Кроня следователю Гюйону, отправлявшемуся допрашивать раненых, чтобы их ни в каком случае не выпускали [43]43
Нац. арх. Y. 13585, 6 may 1789. Де Кронь предусматривает, что если заведующий госпиталем изъявит желание, то он, де Кронь, может и бумагу об этом написать.
[Закрыть], из просьбы сейчас же после допроса заехать к нему сообщить о результатах и т. д.
Повторяем: если все эти документы, являющиеся первоисточниками для изучения дела, что-нибудь вполне ясно и непререкаемо устанавливают, то именно полнейшую непричастность правительственных лиц к возбуждению мятежа 27–28 апреля. Начиная с суровой репрессии бунта, продолжая казнями подвернувшихся под руку людей, тщательными расспросами арестованных о зачинщиках и подстрекателях, осуждением на пожизненную каторгу людей, против которых не существовало никаких сколько-нибудь серьезных улик, власти все время обнаруживали весьма много жестокости и презрения к человеческой жизни, но ни малейшего стремления потушить дело, покрыть виновных, замести следы и т. д.
Особенно ярко это сказалось в сознательной тенденции возможно демонстративнее наказать виновных (или, точнее, обвиненных) и этим запугать беспокойное рабочее предместье. Как уже было сказано, казнь Пура и Жильбера 29 апреля, на другой день после восстания, так же как и казнь Мари, произведены были не только публично, но на самом месте беспорядков – у входа в Сент-Антуанское предместье. Прибавим, что наказание пятерых лиц, приговоренных к пожизненной каторге, произошло там же (одновременно с казнью Мари) и сопровождалось особой торжественностью – все они должны были принести так называемую amende honorable: еще до прибытия к Сент-Антуанским воротам, обвиненные – босые, с непокрытыми головами, в одних рубахах – были доставлены к церкви Нотр-Дам; здесь они, стоя на коленях, с зажженными факелами в руках, должны были каяться в своих прегрешениях, а затем их в позорной колеснице доставили к Сент-Антуанским воротам, где они были публично заклеймены раскаленным железом и прикованы за шею железными ошейниками к позорным столбам. Лишь после того, как они постояли около часа в таком положении, они были отвезены в тюрьму.
Вся подспудная сторона дела, насколько она открыта перед нами в тех официальных документах, которые были неизвестны современникам, все внешние факты, у всех перед глазами происходившие, – все это, повторяем, не дает ни малейших оснований усомниться в том, что мятеж 27–28 апреля явился и для Людовика XVI, и для Неккера, и для де Кроня, и для Безанваля, и для герцога Шатле, и для министра двора полной и неприятной неожиданностью, которая очень их встревожила и дольше их интересовала, нежели можно было бы думать, принимая во внимание другие события: ведь через неделю после разграбления Ревельона открылись Генеральные штаты и начался длительный конфликт между депутатами трех сословий. Но теперь нам нужно для полноты впечатления коснуться вопроса, как сами потерпевшие – Ревельон и Анрио – смотрели на постигшее их несчастье. Кого они обвиняли?
