Текст книги "Фернок 2 (СИ)"
Автор книги: Евгений Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
Появившийся во дворе фатуммен (четвертый по счету, не считая Блейка) тоже слишком поздно заметил Гилберта, показавшего себя с самых героических сторон: мальчик ударил стрелка по ноге железной палкой и после отбросил ее. Не просто так. “Дядя” встал с болью, пробежавшей по всему телу, и, поймав на себе взгляд нагнувшегося киллера, этой же палкой добил.
Затем повернулся к “призраку” и истошно закричал, хватаясь за раны, которые все больше давали о себе знать:
– Это все? Все, что ты можешь? – наступала драматическая кульминация стычки, – Ты не Дэвид Блейк. Дэвид никогда бы так не поступил…
Гилберта в это время схватили другие фатуммены, ошарашенные из-за раскиданных тел своих “братьев по духу”.
Клон подошел к медленно истекающему (три дырки в теле – не так уж и мало), произнеся:
– Я сейчас достаю немецкий военный кинжал, забираю твою жизнь, а мальчик – не наша цель, он может спокойно идти. Ему ничего не сделают…
“Вот я и отмучился”
Хоть Фернок так до конца и не поверил, голос клона был
чисто блейковский, а он очень, очень хорошо его помнил.
– Давай! Заканчивай уже – Фернок уже смирился со своей гадской участью, – И не надо рассказывать за что. Там все моментально забудется…
Фатуммен издевательски улыбнулся своей жертве:
– Ничего личного – и с противным консервным звуком погрузил лезвие в печень жертвы по самую рукоять, – Ничего…
Фернок, как и любой умирающий, почуял онемение.
Крики мальчика более не приближались, постепенно стихали и стихали, до тех пор, пока совсем не стали бесслышными.
Правда ли, что за секунды до смерти перед человеком проносится вся его жизнь?
Возможно. Перед Ферноком, например, пронеслась: знаменательные события, дни рождения, праздники, самые лучшие и самые ужасные. Он увидел все самое запоминающееся из того, что пережил, и всего за какой-то бесприметный, неощутимый, миг, но запечатленный вечностью, как, впрочем, и миллиарды других таких мгновений.
После сегодняшнего инцидента этот переулок можно спокойно переименовать в “уголок пяти трупов”. Четыре жмурика, принадлежащих выкидышам таинственной секты, и один, который принадлежит экс-комиссару полиции. Фернок остыл от обильного кровотока быстрее, чем его обидчики.
“Призрак”, исполнивший миссию, очередную, очередную кровавую, оттащил остывшего к стене кафетерия и присел рядом с ним.
Лео-Дэвид долго, так долго смотрел на мертвого, что со временем стал невольно сравнивать себя с ним. В голове то и дело крутилась навязчивая мысль:
“Воины должны смело идти вперед, отогнав бессмысленную тоску о безвозвратном”
Но она не смогла отгородить его от чувства бесчестия, время от времени посещающего тех, чьи личности предрасположены к самостоятельному формулированию нравственных обязанностей, к реализации нравственного самоконтроля – к совести.
Итог: Дэвид не смирился с тем, что совершил, пусть даже и для всеобщего всецелостного блага, и по мужским щекам прокатились невидимые ему слезы. О смерти Тигра, преданного сподвижника и друга, убийца не печалился так сильно, как о пожизненной “отставке” Эсмонда Фернока. И он все помнил, все…
Все, что когда-либо произошло с Дэвидом, упокой душу усопшего, видел Лео, черпая образы из чужого пройденного, проектировал свое будущее…
– Что стряслось? – спросил Блейк задумавшегося Фернока.
– Ублюдки достали оружие, но мы вовремя успели и, в общем... нам пришлось...
Но коп не поверил в это, потому что в стволах, что лежали на трупах, он узнал запасные пистолеты Роше и Вэйлонда, которые, кажется, те коллекционировали.
Дэвид немного молча постоял, но потом не выдержал и накричал на шефа.
– Что ты врешь, сволочь! Это ваши стволы!
О разногласиях офицера с шефом Лео тоже отчетливо помнил, мысленно описывая обстановку окружения и прочие
подробности. Во время акта умерщвления жертвы он даже на какой-то жалкий момент представил, что мстит за того, под кого переделали его внешность.
Через четыре часа полиция (да, сильно припозднилась), которую вызвали жильцы близлежащих домов, услышав выстрелы, осматривала место кровавой заварухи. На первый взгляд – непримечательные бандитские разборки. Именно так решило большинство.
Обязательные эксперты-криминалисты все внимательно осмотрели и сфотографировали эксперты: тела, предметы убийств и не засохшие пятна крови на асфальте.
– Да уж, кому-то сегодня определенно не свезло… – сказал один из ошивающихся на месте преступления копов, – Черт возьми, поганый город кишит всякой вторичной отморозью! Я уже и сам начинаю побаиваться поздних прогулок. Мало ли прирежут из-за бабла...
Личность Фернока установили почти сразу.
– Мать твою, глянь-ка на его рожу! Это же отставной комиссар, в прошлом положивший двух праведных копов, отмотавший срок в дурке и избежавший жареного стула, не иначе!
– Ага, точненько… – легавые были уверены, о данном событии напишут либеральные СМИ и сильно распиарят.
– Вот дерьмо…
– Ага, прикинь, и такое случается!
Квартира Миллеров.
Сочувствие Гилберту, пережившему страшное событие, нанесшее ему неизгладимый психологический шок, отдавалось болью в груди. Бескрайне любящая свое чадо, мать забирала себе столько его страданий, сколько могла взять.
Прообнимав сынулю до утра, Кайлен дождалась
врача-педиатра, прописавшего уникальное детское, успокоительное средство.
– Спи! Когда проснешься, будет легче. Обещаю… – миссис Миллер поцеловала Гилба в лоб и, закрыв шторы, осторожным шагом покинула комнату.
Ребенок уснул, отнюдь, не сразу, проплакав около двух часов из-за болезненной пожизненной разлуки с Эсмондом.
Зачастую американцы еще задолго до смерти задумываются над тем, где будет расположена их могила. Эсмонд – не исключение, он знал, где хочет лечь. Рядом с Джил и (клоном) Мэлори.
Организацию похорон берут на себя специалисты похоронных домов. Шестеро мужчин несут гроб, и священнослужитель над открытой могилой читает надгробную молитву, являющуюся частью заупокойной службы, иногда, если при жизни покойный был грешен, он произносит нагорную исповедь, как и в случае с Эсмондом:
– Однажды Христос предупредил, не судите, да не судимы будете!
Во время предания тела земле, гроб сначала ставят возле могилы, рядом встают родные и друзья.
Затем ближайший родственник бросает в могилу цветок, после этого каждый участник церемонии бросает цветы на крышку гроба. Как правило, надгробие ставится не где-нибудь, а у изголовья.
Провожая Эсмонда в последний поход, участники мало говорили вслух. Многие предпочли воздержаться, но их мысли остались при них.
“Об этом человеке можно сказать много плохого, да, но и много хорошего – думал Вилмар Бёрджесс, слегка опоздавший на похороны, – Однако за время нашего общения я не увидел в нем ничего такого, чего никогда не видел в других. Все такое же, простое, может, и немного преувеличенное”
В психиатрических клиниках послушных пациентов нередко подпускают к телевизору. Но иногда снисходительность персонала обходится боком.
Вестер Бейкер, проходящий принудительное лечение, услышал в новом выпуске новостной передачи Mrakan Times препечальное известие о кончине его лучшего друга – Эсмонда Фернока. Это немедленно сказалось на самочувствии больного, на поведении…
Решив покончить с жизнью, бывший полицейский детектив посмотрел на неврастенично дергающуюся секундную стрелку настенных часов, встал на диван и открыл форточку.
Медбратья перепугались и некоторые другие пациенты, более-менее соображающие, бросились его оттаскивать.
– Дайте умереть! Ну, дайте мне умереть! – закричал Бейкер, – Дайте! Они обидели Фернока! Они обидели его! Сволочи!
Через час он уже лежал, вновь наколотый, и повторял:
– Они убили Фернока, не просто обидели. Они все же это сделали…
Кладбище.
Кайлен, последовав примеру Вилмара, тоже высказалась сугубо про себя:
“Сейчас мое отношение к тому или иному человеку напрямую зависит от отношения сына, так как после смерти мужа мы связаны с ним невидимой пуповиной – женщина стояла и вытирала слезы, ей не было стыдно, не в такой день, – А по Гилберту видно, что он практически, если не полностью, заменил ему папу. Что бы там Эсмонд не сделал в прошлом, каких бы грехов не наворотил, я не могу, не могу и не имею права думать о нем плохо”
Следующим высказался юный товарищ покойного Ридли Пауэрс. Но высказался вслух…
– Он был настоящим другом. А совершать плохое, ошибаться, думаю, может каждый. У меня все, простите, если слишком кратко. Я вообще немногословен…
После нетривиальных пламенных речей гроб начали опускать в предварительно вырытую могилу.
Прощай, Эсмонд, прощай…
“Он был непростым человеком с тяжелой жизнью. Он совершил много поступков, которыми нельзя гордиться. Единицы его любили, но десятки желали ему смерти. Он, как и все, мог испытывать страх, ненависть и даже боль… Но всегда шел напролом, не сдаваясь. У него всегда была своя правда, которая многим не нравилась. Есть и те, кто так и не смог с ним согласиться”
Глава двадцать четвертая. “Вендетта”
Чистое – это сердце, в котором есть и . Любовь к добру, ненависть – к злу. Иначе это больное сердце.
Мухаммад Окар
“Еще недавно мой разум, моя душа функционировали лучше. Возможность осязать мир работала без всяких задержек. Я понимала все гораздо быстрее и могла принимать решение независимо от сложности ситуации.
Сейчас все это, чем может похвастаться любой житель Земли, что вместе называется счастьем, запропалось. Но все плохое,тревога, зовущая в дальние края, томление, суета, наоборот, осталось со мной”
Монахи, видя мучения Мэлори, эту странную неспособность принимать информацию, способствовали частичному восстановлению ее рассудка. Конечно, втайне от Виктора, заставляющего дочь ежедневно принимать заглушающие память растворы. О своевольных проделках местных служителей могли узнать в любое время, но регулярно посещающие опасения не останавливали их, так как удачно оказанная помощь хорошему человеку оправдает все возможные риски.
В среду, ранним утром, когда еще не проснулась природа, Мэлори услышала стук. Большую часть времени она проводила там же, где и спала – в крохотной келье, предпочитая шуму и сутолоке уют и трескотню камина. Ее никто не смел беспокоить. Бывало, стучались, но крайне редко, не чаще, чем два раза в день.
Единственным человеком, рушащим тенденцию, был Дэвид Блейк, который и сейчас зашел, предварительно не предупредив.
Сумев выдавить:
– Привет… – он грустно осмотрел захламленную дамскими вещичками келью.
– Что с лицом? – спросила Мэлори, – Выглядишь изможденно…
Гость не пытался скрывать:
– Верно. Я уничтожен… внутри. А как ты хотела? Не каждому, знаешь ли, приходилось узнавать подобное о себе…
– Цель… – девушка наглядно давала понять, что не больно жаждет общения, – Назови цель прихода.
“Предвижу наступление трудных перемен в наших взаимоотношениях, которые сначала внесут непоправимые недопонимания, а затем оставят сухой остаток и станут ехидничать”
Лео-Дэвид без разрешения присел на кровать. Грусть сошла, но появилось что-то похожее, вероятно, ее более могущественная форма, отражающая обреченность человека, которого обездарили, лишили ценного, у которого отняли все, что только можно, ничего не дав взамен, кроме страданий, никак не прокомпенсировав ущерб...
– Сейчас ты не в духе, понимаю… – фатуммен подводил к сути очень кропотливо, чтобы медлительный процесс вступления не отнял у него много моральной энергии, – Я тоже очень зол. На всех и на вселенную. Но злейшему себя не перезлить…
Девушка вспомнила предыдущую беседу с Лео…
Принимая сие в расчет, он затронул тему ДТП, в котором скончалась Джиллиан.
– Авария… Такое забывается разве что под действием сильных психотропных веществ, которыми ты, видимо, вынуждена злоупотреблять. Так вот, знай, это тоже подстроил Дум!
Отныне никакие вещества не имели над ней власти. Их неволили, да, ее и Лео, но, разум подчинялся лишь хозяевам, и больше никому…
– Это – правда?
– А? – друг встал с кровати, – Что? – и начал взмахивать руками, – Сгубил ли меня чертов орден? Знаешь, мне наскучило, догадайся с полраза…
Но Мэлори быстро его “оборвала”:
– Не притворяйся, что не понял. Я про моих родителей и Джил. Ты говорил, их больше нет…
Лео-Дэвид намеренно собрал слюну во рту, но не намеренно проглотил её, почувствовав резкую слабость, сильное беспокойство, треволнение…
– Аа… – он аж сомкнул брови, – Нет, знаешь ли, это я так, пошутил…
Забывшись из-за резко выраженного и внезапно наступившего чувства гнева, Хейли яростно подскочила к доносчику и чуть не оцарапала длинными ногтями:
– Не смей ерничать! – но надолго удержать злость не получилось. Слезы навернулись на глаза, – Не смей… – закрыв лицо руками, девушка громко зарыдала.
– Теперь, когда ты почувствовала, что сказанное мной нельзя отнести к вымыслу…
“Как же трудно, мерзко и неприятно оповещать людей о чьей-либо смерти”
Прошло пять минут.
Умиротворенная, утихомиренная, какой Мэл всегда становилось после “слезопада”, подправила слегка пострадавшую тушь на ресницах.
Дождавшись неполного успокоения подруги, лжеБлейк приготовился сообщить еще одну претрагичную вестюшку – нанести болезненный удар, второй по счету.
– Ты должна еще кое-что узнать. Предупреждаю заранее, будет очень трудно это принять, а еще труднее свыкнуться, но иначе никак…
– Но не думай сдаваться, опускать руки, ты сможешь справиться с горем. Я ведь смог…
Утерев сырость возле глаз, Хейли прилегла. И спросила уже, отвернувшись к стенке:
– Ну? Что?
Лео посчитал, что будет правильным, если девушка все узнает из письма. В конвертик был вложен как фотоснимок могилы Эсмонда Фернока, так и фотоснимок ее могилы…
– Вот… – он оставил бумажку на маленьком столе, – Как наберешься смелости, так и распечатаешь – а сам повернулся к двери, решил выйти, – Моя компания только навредит. С отчаянием лучше бороться в одиночку…
Стоя в коридоре, имеющем восточно-средневековые черты, смотря в высокий потолок, на котором свисали гигантские люстры, сделанные будто из настоящего золота, украшенные красными кристаллами, бывший полицейский офицер находился в суровом ожидании.
Первое десятиминутье властвовала тишь. Ни одного звука, ни одного намека на звук, словно жизнь в монастыре подверглась какому-то заклинанию и временно замерла.
Но благодатное спокойствие, долго простоявшее без всяких
колебаний, нарушил громкий женский плач. Плач навзрыд. Лео-Дэвид горестно вздохнул, посильнее укутав спящую в нем жалость.
“Поскорее бы прекратился весь этот кошмар, выходящий за рамки. Ложь, предательства, убийства… Боюсь, что долго не смогу так”
Выслушивая рыдание, готовя себя к худшему, он пробыл в одной позе больше часа, чем удивил себя – думал, еще чуть-чуть и сойдет с ума от отчаяния.
К вечеру Мэлори вышла из кельи. Лео ждал ее снаружи, у дверей Храма Судьбы. Ничего не произнося, она пронзила друга скорбным взором, потребовавшим от него лучших объяснений.
Фатуммен, не шибко красноречивый, был готов постараться:
– Я не в курсе, кем тебе приходился убитый, клянусь! В смысле друг или некто больше… – его жевало такое же напускное безрадостье, да не слабее, чем девушку, – Но одно, кажется, знаю точно, он перешел дорогу твоему отцу, и в конечном итоге его убрали. Эсмонд узнал что-то такое, что, по всей видимости, не должен знать никто из простых смертных. Предполагаю, добытые им сведения имели прямое отношение к нашей деятельности в городах...
Через минуту.
– Я и сам в шоке. У тебя всех отобрали, а никого ведь не вернешь…
Мэлори не могла больше плакать. На это тоже требовались силы, которые вконец иссякли:
– И непонятно, зачем…
Блейк предложил:
– Ну, хочешь, подойди и спроси – но предупредил, – Вот только вряд ли получишь ответ. Тот, кто убил этих людей, очевидно, не обладает ни честью, ни состраданием, а это сделал твой отец. И как же ты поступишь? Помни, я приму любое твое решение. Хочешь остаться? Пожалуйста. Но имей в виду, ситуация обернулась почти катастрофой и под угрозой находятся уже не только наши жизни.
Девушка прикинула, что у друга созрел план:
– Ты это обдумывал?
Он признался:
– Уже много раз – а затем решил рассказать ей про опасность, – Кровавые долги. Контракт Рока. Слышала?
Дочь террориста отрицательно покачала головой.
– Никогда…
– Это – задокументированные клятвы нескольких человек оказать твоему отцу какую-то очень грязную услугу. Если пообещавшим не удается его удовлетворить, если что-то у них вдруг идет не так, как было задумано изначально, если что-то не получается, то фатуммены наведываются к ним в гости и убивают сначала всех близких, а потом и их.
Потрясение заставило Мэлори закрыть ладонью рот:
– Боже…
Увидев справедливую реакцию напарницы, Блейк посчитал, что сейчас самое время поделиться своим замыслом:
– Слушай внимательно, я брошу твоему отцу вызов на смертельный поединок. Согласно кодексу он не сможет мне отказать. Но один, боюсь, не простою и минуты против него. Свидетелем выступит Вахид, наш друг. Перс будет болеть за меня…
Хейли кивнула, освободив рот:
– И что я буду должна?
Блейк:
– Если сильно подфартит, то мой противник повернется к тебе спиной. Нужно будет действовать без раздумий. Скорее всего, во время схватки я лишусь оружия. Ты наберешься сил, быстро поднимешь меч, подойдешь к Думу сзади и нанесешь решающий удар…
Мэлори обхватила плечи руками, словно ветер стал холоднее:
– Ты принуждаешь меня совершить убийство…
– Ради себя, ради нас и других… – Лео не смел отрицать, – Да, Принуждаю…
Позже он рассказал, как все произойдет:
– Любой хитрый план продуман до мелочей и заложен на уровне инстинктов. Благо, помимо Вахида есть и другие добровольцы, вызвавшиеся нас поддержать. Эти ребята, обойдемся без имен, придумали вескую мотивацию для первых шагов по пути разжигания конфликта.
Мэлори на минутку представила, что устранение – реальный выход:
– И когда твой блистательный план вступит в силу?
– Следуя из уверений заговорщиков, это произойдет очень скоро. Ближе к закату…
Наступил вечер. Виктора побеспокоили его ученики,
мужчины арабской национальности...
– Мастер, у нас появились претензии! Не потрудитесь ли кое-что разъяснить?
– Мастер, мастер Дум! – провинившийся издал истошный вопль и судорожно прижал руки к проткнутой груди, – Я не…
Виктор сказал на прощанье:
– Прости меня, Джавад, что все так вышло! Но любое оправдание – бесчестная попытка не заметить грех, удел слабаков и проигравших. Мы должны анализировать свои неудачи, а не убегать от них… – двумя пальцами смахнул с лезвия маслянистую пленку крови и повернулся к другим ученикам, – Пусть его пример послужит примером для всех остальных! Помните, от справедливости никто не убежит!
За узким оконцем звучала эльбрусская метель, которая словно оживила исполинские почерневшие от ветра скалы. А ведь раньше, еще недавно, местные жители уверялись, мол, их покой ничто не нарушит. Каждая гора по отдельности представляла собой маленькое государство, хранящее великую память обо всем громких событиях, произошедших на этом краешке Земли.
У зашедших, действительно, поднакопились “вопросы”.
– Вы убили Джавада… это правда? – крикнул фатуммен, – Близкого друга моего брата, духовного брата моего брата! И после такого поступка смеете смотреть нам в глаза?
Дум отнесся к их негативному настрою несерьезно, считая, что совсем скоро они уймутся и забудут все обиды. Впрочем, другого ждать было глупо…
– Псс… – Дум неприлично усмехнулся, – Мы – семья, не забывайте. Но когда я терплю одну неудачу за другой, то кому-то лучше умереть, чтобы восстановить боевой дух остальных, иначе эффективность существенно спадет, как и исчезнет влиятельность этой славной семьи!
– Но братоубийством мы ничего не добьемся! – возразил мусульманин, друг Джавада, имя Айрат, – Вы сами говорили, что мы все здесь братья!
– Так, я не понимаю… – улыбка вдруг сошла с лица лидера, вместо нее появилось что-то наподобие легко читающегося разочарования, – Вас ни с того ни с сего перестали устраивать мои методы. Может, кто-то из вас, положивший глаз на мою должность благонравного главы группировки, спешит занять трон?
Айрат, наиболее решительный и инициативный из троицы, поступил до безрассудства смело – фактически пошел на осознанное самоубийство.
– Я бросаю вызов – и быстро забыл про уважительную форму обращения, – Тебе бросаю! Ты, скорее всего, выйдешь победителем, но зато будешь знать отношение коллектива к предательствам, непозволительным для братского единства!
Виктор озвучил одну старую фразу, которую часто повторял. Но с таким надменным выражением…
– Генрих Фатум – бессмертный колдун, мудрейший из мудрейших, он соединил наши души воедино, придал нашим жизням больше смысла, и мы обязаны, ой, точнее, вы обязаны служить ему верой и правдой! – сделал шаг вперед.
– Конечно, я принимаю вызов. Буду рад в очередной раз испытать собственные навыки на практике…
И, вроде, они договорились, все решилось, поединок был только что назначен, как вдруг явился Дэвид и изменил событий ход:
– Нет, ты будешь драться со мной! – Ворон, как и Айрат,
куда-то дел свой страх, куда-то спрятал, – Я больше не позволю тебе убивать. Если вспомнить предыдущий год, становится ясно, нас осталось совсем немного. А пожизненная отставка нынешнего лидера – шанс реабилитироваться, хоть и небольшой.
– Минутку! – Дум выставил ладонь вперед, – Немедленно определитесь, кто из вас сильнее жаждет смерти – и обратился к новопоявившемуся, – Блейк, ты, вроде, не так глуп. Но позволь убедиться, хорошо ли ты подумал, прежде чем врываться сюда и заступаться за араба?
Ответ поступил немедленно и четко:
– Да! – преисполненный ослепляющей храбростью, способной оказаться виновницей как победы, так и достойного ухода, Лео забеспокоился об оружии, – Я требую, чтобы мне позволили самостоятельно выбрать клинок.
Считайте это последним желанием умирающего…
– Ну, раз так, то… – предвидя скорую погибель отрекшегося, Дум с фиктивным почтением согласился исполнить его волю, – Честно признаться, не хочу отказывать, да и в общем-то, принимая во внимание строки из кодекса Повелителей, не имею права.
Блейк нарочно торопил события:
– Могу идти?
Лидер обратился к арабу:
– Айрат, ты сегодня погасил во мне Керкида. Но сделай хотя бы одно полезное дело, проведи брата Дэвида в оружейную и проследи за тем, чтобы наша птичка не набила свои штаны сюрикэнами…
Перед поединком.
Лео обнажил торс, растер грудь мазью для профилактики и прочел несколько молитв. Место смертельной “дуэли” – вершина соседней горы. Именно там решится судьба фатуммена.
Вахид согласился сыграть роль беспристрастного судьи, но всеми фибрами своей души болел за Блейка. И за какие-то две минуты до начала предупредил:
– Помни, Доктор Фатум не славится милосердием. Второго шанса не представится. Но если вдруг все обойдется, ты выловишь момент, выявишь в тактике противника слабое место, то бей, не задумываясь. Сильно. Это все, что я могу
посоветовать…
Ведя себя чисто по-воински, сдерживая в узде сомнения и нервы, Лео показывал истинное немногоречивое мужество, на которое способны ооочень немногие.
Вдруг пред ним возник силуэт – человек, стоявший на краю горы. Он смотрел вниз. Смотрел и рассуждал вслух, как философ-эссеист:
– Мифология или библия, боги зачастую изображаются уставшими старцами, глубоко разочарованными в своих созданиях! – смотрел вниз и, кроме ущелья, видел что-то еще, по крайней мере, так казалось со стороны, – Как же я их понимаю. Мне самому люди порядком наскучили…
– Когда я совершил свое первое убийство, мне было всего шестнадцать. С той поры прошло многолетье, но отношение к людям, как к поверхностно мыслящим существам, слабым и принимающим решения исключительно в соответствии с их нынешним положением, не поменялось. Мои убеждения только подтвердились…
Виктора по праву можно считать самым неоднозначным “персонажем” за всю историю мира – он загадочен, мудр, со своим видением вещей. Занимателен тот факт, что его действия, часто приводящие к очень печальным последствиям, во многом исходят из благих побуждений.
Или последствия только кажутся печальными из-за непросвещенности? Этот “персонаж” больше, чем другие в понимает, что такое жизнь и смерть. Он забрал так много жизней и так много пережил, что отчетливости его понимания хватит на сотню других мудрецов.
Навряд ли его можно назвать сумасшедшим или легкомысленно относящимся к жизни. Скорее, имеющим индивидуальный взгляд на все.
Те, кто когда-либо видел отношение Рока к родным, к близким, в один голос кричали, что он их не любит, что лишь пользуется ими. Возможно, данное мнение сложилось по той простой причине, что мальчик, проведший юность в пустыне, в поисках пищи и крова, не пытается выглядеть мягким. Однако Дум определенно чувствует подобие вины за то, что не уделял должного внимания тем, кто в нем нуждался. Из его отношений с дочерью можно сделать вывод, что он всеми силами пытается наверстать упущенное, но делает это чересчур своеобразно, по жестокому. И, оставаясь нетолерантным в соображениях, пытается следовать самоустановленному кодексу.
– Затем я убил еще несколько сотен человек, и знаешь что? Мир стал чуть-чуть чище…
Дэвид, давно прогнавший все свои страхи, избавившийся от потаенных фобий, посмел возразить:
– Не волнуйся, больше не убьешь…
Дум прокомментировал его заявление:
– Каков наглец, бросивший вызов тому, кто снизошел с Олимпа и наделил его жалкую жизнь смыслом… – Мэлори, все еще притворяясь верной любящей дочерью, подошла к отцу и сняла с него красную накидку.
Фатуммен опроверг заявление лидера:
– Нет, ты отнял ее у меня.
Тот не стал спорить:
– Что ж… – наклонил голову вниз, подготавливаясь к первой атаке, – Видимо, придется отнять снова!
Вахид крикнул:
– Начали!
Как и ожидалось, Блейк только попытался сделать что-то, похожее на взмах, как был лишен клинка: мастер ударил ногой по руке, в итоге отпустившей оружие. Затем ударил еще раз, в живот, и незадачливый ученик оказался на спине.
– Что-то ты какой-то несобранный… – у Дума появилась веская причина для злостного высмеивания неподготовленного поединщика, – В чем дело? Пропускал тренировки? Неправильно питался? Или в тебе взыграла жалость?
Набрав в руку горсть снега, хорошенько натерев лицо, Лео поднялся.
Вторая атака, какой бы подготовленной она не казалась исполнителю, закончилась тем же – верховный представитель Повелителей Смерти не позволил даже дотронуться до себя.
– Прошу прощения, можно уточнить, это… все? – оскорбленный Ворон ничего не ответил, – Тогда с твоего позволения я закончу…
Виктор поднял свой меч, чтобы проткнуть проигравшего. Он встал перед ним, как статуя.
– Не нужно меня благодарить за эту услугу. Когда-нибудь…
В тот же миг: Лео с рысиной ловкостью выхватил спрятанный в ботинке нож и, пока самоуверенный противник медленно опускал клинок, засадил в его ступню и в лежачем положении двинул ногой в пах.
Оскалившись, Фатум, явно не ожидавший такого “поворота”, вспомнил тринадцать способов подавления боли.
– Неплохо-неплохо – он не поскупился на оценку, – Браво, кое-чему Шамбала тебя научила…
Однако господин Синал получил справедливый выговор:
– Я, кажется, просил проследить, чтобы Блейк не прикарманил дополнительное оружие. После его смерти наступит твоя. Сразу же!
Перс виновато покосился на своего повелителя:
– Простите…
– Тебя извинит собственная кровь! – крикнул Фатум, – Ибо это единственное, что способно отмыть предательство!
“Надо собраться – Блейк, вооруженный лишь маленьким кинжалом, ринулся в правый край арены, – Нельзя убегать, – дождавшись, когда враг поднимет меч, он выполнил несколько обманных движений – Победить можно только, нападая – и, подбежав, воткнул ему в плечо буковую стрелу с историчным наконечником. Баллок (мужской кинжал) тем не менее остался при нем.
Дум со злостью вытащил снаряд и, разбрасываясь слюнями, выпустил в адрес иранца несколько националистических оскорбительных проклятий. А буквально через мгновение
из-за своей непредусмотрительности и последующей потери цели получил стрелой в спину. Этот удар отнял больше трети
сил, без которых, понимал глава группировки, могло наступить полное фиаско – бесславная гибель от руки
безликого клона.
Почувствовав себя победителем, Дэвид крикнул:
– Сдавайся!
Дума рассмешила такая, по его нескромному мнению, необоснованная самоуверенность ученика:
– Нет уж, друг, я не могу позволить, чтобы какой-то безыдейный мститель убил меня и впоследствии угробил империю, построенную на костях неверных!
Он не должен был этого допустить, и, собрав всю энергию в кулак, чтобы окрепнуть, нанес ответный удар – незаметно, неглубоко вонзил меч в проксимальную часть нижней конечности фатуммена, называемой “бедром”. Затем поразил незащищенное голое туловище.
Сильно раненый, но не умирающий, все еще помнящий план, боец специально откатился влево, чтобы выжидающая дочка смогла приблизиться к отцу и нанести атаку с тыла.
Несколько часов назад.
– Если сильно подфартит, то мой противник повернется к тебе спиной. Нужно будет действовать без раздумий. Скорее всего, во время схватки я лишусь оружия. Ты наберешься сил, быстро поднимешь меч, подойдешь к Думу сзади и нанесешь решающий удар…
Злодей небрежно перевернул ногой на спину скрючившегося и державшегося за окровавленный бок парня, сказав:
– Пора заканчивать! Ты вот-вот отправишься к своим прадедам!
– Ты принуждаешь меня совершить убийство…
– Ради себя, ради нас и других…
Мэлори с трудом подняла тяжеленный меч обеими руками и, замерев на миг, стала медленно двигаться в их сторону. Она шла, копя ненависть, в чем ей помогали воспоминания из недавнего прошлого…
Седьмое апреля две тысячи двадцать пятого.
Когда же крошка Джиллиан покинула кухню, вернувшись в детскую, Фернок попросил Хейли об одном. О том, о чем боялся просить:
– Ты должна пообещать, что если вдруг со мной
что-нибудь произойдет, мало ли там враги доберутся до меня, или случайное дорожно-транспортное происшествие, как это бывает, или еще что-нибудь, ты позаботишься о ней. Не бросишь…
Мэлори сказала нехотя, но явно стараясь сгладить сомнения:
– Ты за кого меня держишь? Я, может, и слишком требовательная, и придирчивая к обстановке, но не бесчувственная.
На что Эсмонд ответил:
– Спасибо!
Вспомнив про обещание, данное Эсмонду, которое с недавних пор стало чем-то святым, Мэлори Хейли мысленно оскорбила Виктора:
“Мразь”
Считая себя в каком-то роде ответственной за происходящее, теперь она, действительно, что-то чувствовала к Джил. И это “что-то” чувствуют многие мамы, когда у них навсегда забирают детей.
Затем вспомнилась и змеиная ложь ублюдка-отца…
– Грязный коп, с которым ты жила, пытался тебя приручить. С ним бы ты точно не стала счастливой! Он, нагло игнорируя твои интересы, вынуждал любить какую-то девчонку, которая даже не являлась твоей родной дочерью, от одного вида которой тебя тошнило! Вы два года потратили на безыдейный быт, пытаясь найти в этой бездне, отнимающей и время, и молодость, что-то утешающее, что даже вам самим не нравилось!
