Текст книги "Нуменал Анцельсы (СИ)"

Автор книги: Евгений Белоглазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 38 страниц)

«И все-таки, можно было остановить распад в начальной стадии?»

«Действия того гоминида исключили возможность продолжения параллелизма. Он переоценил свои возможности. Таким как вы вообще противопоказано находиться в узлах сочленения разномерных структур».

«А как же я? – спросил Шлейсер, все еще не до конца понимая отведенную ему в этом необычном диалоге роль. – Почему я жив, если вслед за ними переступил границу распада?»

«Как уже отмечалось, в отношении тебя принято беспрецедентное решение. После того как выяснилось, что ты потомок контактоида, тебя решено было сохранить как личность».

«А если бы я не был правоприемником?»

«Если бы ты отказался от приобщения к Нам, то последовал бы вслед за своими гоминидами».

«И это все что вы можете сказать?»

«А чего ты хотел? У каждого свой путь. И он определен изначально сложившимся набором обстоятельств. Между нами нет ничего общего. Какой смысл вести диалог, если у него нет будущего?»

«Выходит, мне уготована роль подопытного экземпляра? Или, если хотите, амплуа агента Вселеноида?»

«Ни то, ни другое. При желании мы сами можем освоить ценоз любой сложности и, если надо, оказать на него влияние. Условия нашего обитания универсальны. Энергетические возможности неограниченны. У Нас нет повода кого-то завоевывать, подчинять или уничтожать. Но за порядком в этом разделе инфинитума приходится следить. Кстати, при первом посещении Земли в оболочке вашей звезды был оставлен силовой компенсатор. Потом связь с ним оборвалась. Причина осталась невыясненной. Декинетикум просто исчез, не оставив следов».

Шлейсера вдруг осенило. Он постарался как можно более четко сформулировать мыслеформу, после чего транслировал ее миарту: «Не тот ли это тор из нестабильных элементов, который мы обнаружили при исследовании солнца?»

«Именно он, – последовал ответ. – Что с ним произошло?»

Шлейсер невольно сконфузился: «Он провалился в конвективную зону, как только мы попытались к нему приблизиться».

«Ваша тяга к вандализму, в том числе и неосознанному, свидетельствует сама за себя, – отозвался Голос после продолжительной паузы. – Теперь, может хотя бы у тебя хватит ума сделать соответствующие выводы?»

«Да. – Шлейсер почувствовал себя полным идиотом, и с тем, чтобы хоть как-то выправить положение, попытался перевести разговор на другое. – Скажите, есть ли у нас шансы хотя бы в будущем приблизиться к структурам, подобным нуменалу?»

«Абсолютно никаких. По крайней мере, в пределах той формы материализации, в которой вы сейчас пребываете. В мире развития нефункциональных связей все без исключения процессы подчинены закону вероятностей. Поэтому, оказавшись внутри полимериума, любой основанный на молекулярных связях объект будет деструктурирован и обращен в энергию».

Продолжая находиться под гнетом тягостных дум и невзирая на более чем ужасное состояние души и тела, Шлейсер все же передал: «Возможно ли продолжение нашего диалога в свете ваших знаний об эволюции разумной жизни?»

«Нет, – отрезал Голос и, как ему показалось, в нем прозвучали металлические нотки. – В этом нет необходимости. Со времени первого контакта вы ничуть не изменились. Разве что научились создавать еще более разрушительные технологии. При первом посещении Земли, контактоидам было предложено приобщиться к нашему Существу, контаминироваться в нем. Но они отказались. То же самое предлагается и тебе. В случае согласия, ты обретешь бессмертие. Время твоей жизни станет сопоставимым со временем существования атомных структур. Тебя могут ожидать невероятные открытия и бесконечное познание в области формирования и распределения основ сущего».

«Нет! – поспешил отказаться Шлейсер. – Как бы не сложилась моя доля, пусть это будет в мире понятных мне вещей и определений».

«Как знаешь, – безразлично ответил Голос. – Тебя к тому не принуждают. Но и доказательств диалога ты не получишь тоже…»

И все!.. Вселенная дрогнула, рассыпалась на мириады сполохов и куда-то понеслась с невообразимой скоростью. Сознание Шлейсера померкло, мысли спутались, а тело окончательно отказалось повиноваться…

Первые мгновения после возвращения в реальный мир осели в памяти черно-красной полосой, в которой не прорисовывались детали. Он открыл глаза, не понимая, где он… кто он… С одной стороны неба – выстланная чернотой космоса и тусклой бесконечностью даль нуменала-сингулятора, брызги субатомного конденсата и квантонный “ветер”. С другой – опятнанная звездным крапом высь, вливающиеся в универсум струи пространственно-временного сублимата и “спейс-миражи” на фоне притворяющегося пустотой вакуума.

Он попытался сориентироваться. Голова раскалывалась, в горле пересохло, в глазах двоилось, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Тело болело так, будто его пропустили через мельничные жернова, но руки и ноги повиновались, хотя несмотря на ослабление ксеноконтинуальной выкрутки, он продолжал биться, как в припадке падучей.

Поймал в рефлекторе свое отражение и глазам не поверил. На зеркальной поверхности обозначилось бледное, изможденное… но лицо… Его лицо, а не какое-то монстроподобное мурло.

После этого дал миарту команду определиться с координатами, но убедившись, что исинт плохо воспринимает невнятную речь, снова перешел на телепатическую связь.

Удивительное дело, но в силу неведомых причин, его слайдер оказался рядом с инфортационной фильерой. Объяснить такой казус миарт не смог, потому как с момента отделения от “Ясона” ничего не помнил.

Шлейсер кинулся к телеквантору – та же картина. Запись событий, следующих за разделением тандема, оказалась стертой.

«Вот так номер! – мысленно изумился он. – Выходит, кроме моей памяти, этот кошмар нигде не запечатлелся?»

От неоднозначных размышлений его отвлек голос Астьера, вызывающего на связь Сету. Спохватившись, Шлейсер отладил коммуникатор и послал встречный вызов.

– Шлейсер!.. – Астьер захлебнулся от захлестнувших его чувств. – Наконец-то! Ты где?

– Здесь я, – через силу выдавил командор. – У фильеры.

– Как ты туда попал? – изумился Астьер. – И где остальные?

– Возвращайтесь, – только и смог сказать он, чувствуя как горло перехватывает спазм.

Через три часа слайдер Астьера пришвартовался к аппарату Шлейсера. А еще через три часа к ним присоединилась Сета.

Весть о гибели “Ясона” потрясла кампиоров. Раз за разом они заставляли Шлейсера воспроизводить детали трагедии, дублировать переговоры и вновь воссоздавать наиболее драматические моменты. Пришлось изворачиваться. То, что на самом деле произошло, включая диалог с Вселеноидом, он даже не пытался объяснить. Свое же чудодейственное спасение объяснил случайностью, а отсутствие записи – происками метаценоза.

– Но почему?.. Почему Снарт пошел на этот безрассудный шаг?.. – повторял один и тот же вопрос почерневший от горя Астьер.

Шлейсер молчал или в отвлеченных тонах комментировал принятое универсалом решение. А что оставалось делать? Разве он мог без доказательств поведать о последних, наполненных безумной решимостью воплей съедаемого цитологическим распадом Снарта? Или передать выражающие безмерный ужас крики Аины?.. Гриты?.. Они ведь тоже видели свои, донельзя обезображенные копии. И с ними пытались наладить диалог. Но не смогли. Или не успели… Как это объяснить? И потом, как теперь не оказаться в рядах свихнувшихся от непомерных нагрузок экзотов? Можно ли поверить в то, что довелось ему на самом деле пережить?.. Сам бы он в такое не поверил… Даже наказание за провальный финал пугало его меньше, чем перспектива пополнить своей особой коллекцию кунсткамеры, стать учебным пособием для сосунков-практикантов.

Как выяснилось, в рамках системного времени он отсутствовал более двух суток, между тем как его хронометр оценил этот тайм-интервал лишь в два с половиной часа.

Все это время Астьер и Сета утюжили космос, оставляя где только можно навигационные падраны. Неизвестность настолько вымотала их, что держались они исключительно на тилерафосе. К счастью, они не знали о происходящем в их организмах переустройстве, иначе вызванные гибелью “Ясона” психические травмы были бы еще более тяжелыми…

Реакция Метрополии на события в энвиате Анцельсы была сдержанной. Но даже самая богатая фантазия не могла передать шок, вызванный известием о разыгравшейся здесь трагедии. После непродолжительного молчания из Центра поступило распоряжение: «Работы свернуть. Приступить к эвакуации».

Состояние кампиоров оставляло желать лучшего. Но, несмотря на приказ и уже сказывающиеся последствия клеточной интоксикации, они еще не меньше недели вели поиски следов “Ясона” в пределах доступного обследованию инфернатива. Казалось, осмотрен был каждый уголок вероломной метафазы, идентифицирована каждая, будь сколько выраженная аномалия. Но тщетно. Остатков аллоскафа обнаружено не было.

Впоследствии, несмотря на сверхтщательное расследование, поступок Снарта так и не нашел объяснения. Сбой программы артинатора списали на ревальвацию метрики пространства. Убытки отнесли на счет страхового фонда.

В итоге пришли к выводу: действия экипажа признать неправомерными, экипаж расформировать, флаг-кампиора отдать под суд.

На том и завершилась карьера одного из лучших разведчиков ГУРСа. Ушло ощущение исключительной значимости не только в своем самосознании, но и в глазах близких, друзей, бывших коллег. Наступило пресыщение жизнью…

4

На станции в очередной раз накалилась обстановка. Причиной тому стал конфликт между Шлейсером и Тибом, разгоревшийся казалось бы из-за пустяка. Надо отметить, в последнее время характер биолога окончательно испортился. Он и раньше не отличался любезностью: хамил, язвил по всякому поводу и без повода. Шлейсер старался не обращать внимания на его, да и остальных тоже выходки, подлаживался, уступал в чем только мог. Но всему есть предел. И он не выдержал.

После последнего погружения он решил заночевать на Главной станции. День выдался тяжелым. Вместо запланированных трех-четырех часов он пробыл под водой до темноты, порядком вымотался и сильно проголодался. В это время на Главной находились Тиб и Рон. Пользуясь тем, что место стоянки аквацикла находилось неподалеку, Шлейсер иногда заглядывал на законсервированную базу, где всегда можно было передохнуть и чем-нибудь разжиться.

Причалив к берегу, он закрепил аппарат и поднялся на вершину уступа, где размещался центральный модуль лаборатории.

К его удивлению, вход оказался заблокированным изнутри. Это показалось странным, потому как раньше такого не наблюдалось. От кого прятаться? От стегоцефалов?.. Но от этих тварей вреда не больше, чем от муравьев.

На стук долгое время никто не отзывался. Шлейсер был в растерянности и не знал что предпринять. Наконец, вмещающая дверной проем диафрагма раздвинулась. На пороге вырос разъяренный Тиб. Таким Шлейсер его еще не видел. Из-за спины биолога выглянул Рон. Его вид тоже не предвещал ничего хорошего.

– Какой черт тебя принес?! – вместо приветствия прорычал Тиб. При этом лицо его исказила гримаса, а глаза налились кровью.

Такого приема Шлейсер не ожидал. Да, отношения в коллективе складывались непросто, и он понимал это как никто другой. Бывали стычки, порой нешуточные. Но такого враждебного отношения к себе он еще не испытывал. И это, надо полагать, не было случайностью. Похоже, он оторвал их от какого-то важного занятия, в суть которого они не собирались его посвящать.

– И долго будем так стоять? – спросил Шлейсер, уже в полной мере осознавая, что Тиб не собирается освобождать проход.

– Проваливай! – раздраженно бросил биолог. – Нечего тебе здесь делать.

– Может, все-таки войдем, поговорим? – Шлейсер через силу улыбнулся, все еще надеясь уладить неожиданный инцидент дипломатическим путем. Обычно ему это удавалось.

– Убирайся! – взревел Тиб и, отступив на шаг, активировал входной замок.

Застоявшиеся от многолетнего бездействия лепестки диафрагмы с лязгом сомкнулись, осыпав кампиора обрывками стеблей мгновенно заполняющей любое незанятое пространство растительности.

«Какая наглость! – закипая в свою очередь яростью, подумал он. – Все! С этой минуты – никому никаких поблажек». Сгладившаяся было со временем неприязнь к коллегам по несчастью, вспыхнула с новой силой. В памяти всплыли неоднократные попытки разобраться в паутине связей колониантов, выявить истинные причины смерти Янза и Схорца, сорвать маски с лицемерных лиц, вызвать хотя бы у одного если и не симпатию, то хотя бы нейтральное (не на словах – на деле) отношение к себе. И что в ответ? Косые взгляды. Недомолвки. Язвительные ухмылки за его спиной… Нет! Унижать себя он не позволит. Никогда. И ни при каких условиях…

Так, накачивая себя злостью и перекраивая уже не отвечающий прежнему состоянию души уклад мыслей, он добрался до аквацикла, преодолел участок моря до места его стоянки, и лишь потом, всадив микролет в ночное, истекающее звездной капелью небо, окончательно выстроил программу действий.

Отныне что бы ни случилось, он будет вести себя исключительно как подобает кампиору. И если кто-то из этих мимикрирующих охлабуев еще раз попытается выставить его дураком, то останется одно: плюнуть на установки эстетствующих уродосоциологов, спроектировавших здесь жалкое подобие научно-преступного эдема и принять решительные меры, вплоть до разрыва отношений.

5

Тягостные думы, связанные с бесславным концом “Ясона” всегда приводили Шлейсера к мысли о преходящем, а значит вызывали разлад в душе и обострение хандры. Так случилось и в этот раз. Первым признаком надвигающегося кризиса было скверное настроение и как следствие отвратительное самочувствие. Внутренние, определенные генетикой тормоза вроде бы держали, но все что в последнее время попадалось на глаза, включая и лица соседей, вызывало раздражение. Лиловые тона растительности невольно ассоциировались с нуменалом; тест-анкетирование ультиматора – с всеведущим Меганоидом; архив информатеки – с патримониальной ^[144] темой. Тот факт, что он оказался десцендентом ^[145] проживающего еще в двадцатом веке и ставшего первым в истории Земли контактером Стефаном Циммером, сначала повергло Шлейсера в шок. Это уже здесь, на Каскадене, после того как в информатеке нашлось подтверждение известию великих аргонавтов, он пришел в себя. И теперь, когда ничего не оставалось, кроме как вспоминать события тех дней, он уже ничуть не сомневался в их достоверности. Но делиться мыслями по-прежнему ни с кем не желал. История Циммера, который даже книгу написал о том контакте, была во всех отношениях поучительна. Ему не поверили, а следов пришельцы не оставили. С ним, Шлейсером, случилось то же самое, если не вдаваться в детали. Так стоит ли колотиться, что-то доказывать не имея доказательств, тем самым рискуя загреметь после освобождения в палаты Амфитериата или того хуже?

Отношения с Тибом окончательно испортились. После возвращения с Главной биолог перестал его замечать: при встречах отворачивался, в разговор не вступал и вообще вел себя так, будто вместо Шлейсера перед ним было пустое место. Следуя его примеру, остальные тоже стали избегать общения с кампиором. Даже Фил, до этого часто донимавший его болтовней, и тот прикусил язык. Такое поведение должно было содержать подоплеку какой-то интриги. Шлейсер чувствовал неладное. Ему все чаще, причем без видимых причин, становилось не по себе. Какая-то скрытая, а главное необъяснимая угроза таилась в окружении, витала в воздухе. Как-то даже возникла мысль активизировать защиту КЗУ. Правда на этот шаг он не решился, представив какой шквал издевательств и насмешек вызовет, явившись на глаза делинквентов в полугерметичном скафандре.

День выдался не из лучших. С утра разболелась голова, но он из принципа не стал обращаться к Рону. Работа тоже не клеилась. С тех пор как был введен в действие нейтринный телескоп, он почти перестал выбираться за рамки периметра. Желание разобраться с “s-фактором” настолько захватило его, что в жертву были принесены даже излюбленные геологические изыскания. Верилось – разгадка где-то рядом. Стоит лишь правильно организовать поиск. В связи с этим южная часть неба была разбита на секторы, которые теперь методично и тщательно исследовались.

Где-то в районе полудня, устав от безрезультатного копания в космологическом хламе, он решил сменить обстановку. От долгого пребывания в неподвижности ныли мышцы, а застоявшаяся кровь требовала разгона. Перспектива принять массажную ванну энтузиазма не вызвала. Заниматься на тренажере тоже не хотелось. Поскольку иных вариантов не было, он решил прогуляться по окрестностям станции.

По пути из лаборатории никто не встретился. Снаружи тоже никого не было, хотя оба микролета стояли на приколе. «Наверное, спят, – равнодушно подумал он. – А может, опять о чем-то договариваются».

Узкая, скрывающаяся во мхах тропинка, привела его к реке, выше по течению которой находился недостроенный рудник. Миновав утес, откуда сорвался Схорц, Шлейсер вышел к устью ручья, зажатого с бортов обрывами. Он давно хотел обследовать эту местность, поэтому свернул с тропы и стал пробираться по осклизлым валунам в сторону возвышающихся вдали обнажений.

Солнца не было, но жара стояла адская. Горячий влажный ветер не приносил облегчения, пот лил в три ручья. Шлейсеру ничего не стоило сформировать из КЗУ такой комплект одежды, который мог бы компенсировать любые неудобства. Однако он не стал этого делать, исходя их рекомендаций ультиматора, предписывающего время от времени осуществлять мероприятия по адаптации к естественным условиям. Панама и шорты. Из обуви – ботинки. Вот и все, что на нем было.

Земля дрогнула. Подземный удар напомнил о неспокойном нраве владыки недр. Через минуту толчок повторился, уже сильнее…

«Наверное, будет извержение, – отметил он. – Надо бы наведаться к жерлу, взять пробы».

Неподалеку от ручьевого прижима путь перегородила полоса спускающейся к воде кустарниковой поросли. У границы, обозначенной сплетением корявых стволов, он остановился и стал настороженно прислушиваться. Неизвестно, какие твари там водятся. Потом вспомнил где находится и расслабился. Ерунда! Здесь еще нет ни крокодилов, ни тигров, ни акул. Настроение улучшилось. Даже голова перестала болеть. Он блаженно закинул руки за голову, потянулся и от избытка чувств рассмеялся. Идиллия!

Действительно, из ощетинившихся стигмариями ^[146] кустов не доносилось ни звука. Зато там, откуда он пришел, беспрерывно звучала разноголосая какофония, создаваемая обитателями речной долины.

Клацанье; звуки молотка, вбивающего гвозди; скрип дверей…

«Такх-х… такх-х!..» «Оф-ф-ф!..» «Клэк-к!.. клэк-к!..» «Мэр-р-кс… мэр-р-кс!..»

Шлейсер давно привык к этим звукам и в отличие от Фила даже получал удовольствие от наиболее впечатляющих рулад. В безвредности местной живности сомневаться не приходилось. Поэтому он не стал задерживаться и, в очередной раз поплескавшись в студеной воде, шагнул в раздавшиеся кусты.

Против всех ожиданий, выделения минералов оказались немногочисленными и малоинтересными. Обычный набор, сопровождающий породы габбро-перидотитовой формации: хромит, магнетит, ильменит. В составе водного галечника тоже ничего привлекательного не обнаружилось.

Он собрался было возвращаться, но тут заметил на излучине отвесный обрыв. Не испытывая особого желания и только лишь для того, чтобы окончательно убедиться в бесперспективности этой части массива, он решил осмотреть его.

Следы оруденения в отпрепарированном камне действительно отсутствовали. Он остановился у подножья обрыва и задумался, пытаясь мысленно представить, что и как здесь когда-то происходило.

В следующий момент случилось такое, от чего былые представления о сложившемся здесь порядке вещей перевернулись с ног на голову.

Наверху что-то сдвинулось, после чего послышался шум падающих камней. Он вздернул голову и… Реакция сработала мгновенно. Прыжок в сторону. Удар боком о край скального выступа. Пронзительная боль в левой руке…

Глаза фиксировали происходящее, но как-то отвлеченно, в отрыве от сознания. На место, где он только что стоял обрушилась не менее как полутонная глыба.

Еще секунда и раздался грохот нового обвала. Шлейсер бросил тело в сторону от скалы и покатился по камням, пересчитывая ребрами остроугольные грани.

И опять вовремя. Рядом, сметая все на пути, пронеслась лавина обломочной массы. В лицо сыпануло каменной крошкой, глаза запорошило, на зубах заскрипел песок. Что это? Оползень? Камнепад?..

Он приподнял голову и прислушался. Руки дрожали. Дыхание срывалось в хрип. Сверху еще продолжали падать камни, но уже в стороне, на безопасном расстоянии. Потом послышались новые звуки. Треск кустов?! Ему даже показалось, что на краю обрыва показался и тут же исчез смутный силуэт. Так ли? Он не был уверен, потому как вызванный обвалом пылевой столб еще не рассеялся.

Наконец, каменная твердь успокоилась. Наступила тишина.

Какое-то время Шлейсер лежал, раздавленный, разбитый. Потом, как бы собирая себя по частям, сел. На колено стекла струйка крови. Сначала он не понял. Потом дошло. Это же его кровь. При этой мысли сознание расфокусировалось, виски сдавило, а в уши ударил колокольный звон. Его ранило?.. Позвоночник не поврежден. Ноги целы. Рука!..

Он сделал над собой усилие и поднялся на ноги. С минуту стоял не двигаясь. Взгляд рассеянно скользнул по верхушкам вересковидных кустов, подступающих к самому краю обрыва, потом опустился до подножья и уперся в монолит, который чуть не превратил его в лепешку.

Ломота и боль в теле напомнили о неблагополучии. Он спохватился и осмотрел себя. Ребра целы, хотя болят – сил нет. На теле синяки и ссадины. Правая рука в порядке. А вот левая… Он вывернул локоть и увидел, что наружная часть предплечья содрана до мяса. Отсюда и кровь.

Не придумав ничего лучшего, нарвал пучок энаций? ^[147], расслабил мышцы и приложил листья к ране. Боль отступила, но ненадолго. Ничего! У него припрятано немного словацита. Главное, добраться до станции. Две-три примочки и никаких болячек. Пока же остается одно: трансформировать КЗУ в закрытый комбинезон, ввести ксирил в контакт с биополем и двигаться в обратный путь.

Он еще раз оглядел десятиметровый откос и снова перевел глаза на угловатый оковалок, который при падении как наждаком ободрал руку. При мысли о том, что вопрос жизни и смерти решила доля секунды, Шлейсера передернуло. Что же вызвало обвал? Подземный толчок? Но в тот момент подвижки не было. Это он точно помнил. Случайность?.. И потом этот шум наверху. Такое впечатление, будто медведь, которого здесь быть не может, продирался сквозь кусты. Стегоцефал?.. Нет, не то. Такому увальню на эту кручу не забраться. Неужели?..

Страшная мысль пронзила его до глубины души. Нет! Не может быть! Это какая-то чудовищная бессмыслица. Разум продолжал противиться осознанию поразительной догадки. Его хотят убить?! Как бы там ни было, но несмотря на расхождение во взглядах с депортантами, он уже привык думать о месте своего обитания, как о самом безопасном уголке вселенной. Теперь же оно неожиданно предстало перед ним огромным, таинственным, преисполненным угрозой материком – Нордлендом.

Постепенно в голове прояснилось, мысли успокоились. «А что? – попытался он взглянуть на случившееся с другой стороны. – От этих уродов, считающих себя подвижниками научного поиска, всего можно ожидать. Их побуждения иррациональны, коварство непредсказуемо. Им ни в чем нельзя доверять». В памяти всплыли обстоятельства смерти Янза и Схорца. Тот же почерк. Различия лишь в деталях. И ничего нельзя доказать. Если это спланированное покушение, то спрашивается: кто за этим стоит?.. Какие преследует цели?.. И вообще, что может стать здесь поводом для убийства?.. Как ни пытался Шлейсер вскопошить мозги, ничего путного на ум не приходило. И от этого сомнения только усиливались.

Обстановка на станции подозрений не вызвала. Состав был в сборе. Тиб, Арни и Фил возились у причальной мачты с микролетами. Его встретили гробовым молчанием. На вопрос – «где Рон?» – Фил махнул в сторону медкабинета. И все. Ни встречных вопросов, ни комментариев.

Рон тоже не проявил любопытства. Ограничился пространным ответом кампиора о неудачном падении со скалы, после чего обработал рану и ссадины, назначил снадобья и пояснил, как ими пользоваться.

Шлейсер закрылся в комнате. К ужину не вышел.

Бессонная ночь выскоблила мозги. Вообще-то он не считал себя алармистом* (*Алармист – лицо склонное к панике). Как-никак прошел хорошую закалку. Все выдержал. Все испытал. И вместе с тем случай с обвалом выбил его из колеи. Что делать? Как себя вести? В чем следует искать причину принявшей угрожающую форму враждебности?..

Если это действительно их рук дело, то кто именно пытался отправить его на тот свет? Рон?.. Нет. Такое дело эскулапу не по силам. С его физподготовкой только сверчков ловить. Фил?.. Тоже маловероятно. Этот рыхлый тюфяк с признаками талии на уровне сосков способен только разглагольствовать. Тиб?.. Уже теплее. Такой мордоворот, когда захочет, способен что угодно сотворить. Арни?.. Этот вообще конченый. Ему убить, что плюнуть. Да! Арни самый что ни на есть подходящий кандидат. И он, похоже, больше всех его ненавидит. Шлейсер вспомнил последнюю стычку, случившуюся примерно с месяц назад. Тогда, возвращаясь с рудника, он услышал доносящийся из зарослей мучительный рев стегоцефала. Раздвинул стебли и оцепенел. Глазам открылась дикая картина. На поляне лежал псевдоящер величиной с овцу и судорожно дергал конечностями. Вокруг него бегал сопящий от удовольствия Арни и что было силы колотил зверюгу палкой по бокам. Шлейсер, ничего не понимая, попытался его унять, но майор оттолкнул его, схватил лежавший на земле самодельный излучатель, с которым он никогда не расставался, и направил его в сторону бедного зоофита. Удар! Еще удар!.. И стегоцефал стал заживо покрываться золотистой румяной корочкой. В ответ на обвинение в садизме, Арни обозвал его последними словами. Потом, правда, сменил тон и пояснил, что придумал рецепт приготовления нового блюда. Для смягчения, мясо еще живой дичи отбивается, после чего превращается в сочный гриль, который останется лишь украсить специями и подать к столу. Панцирь создает эффект “горшка”, а внутренние соки после перемодификации белков должны придать мясу дополнительную нежность и аромат. Главное, правильно рассчитать силу тепловых ударов, чтобы не превратить заготовку в мешок обугленных костей. Шлейсер не оценил новаторство майора и крепко с ним повздорил.

Арни затаил злобу, но издеваться над стегоцефалами перестал. Да, только Арни способен на такую пакость. Больше некому. И сделать это он мог даже не из каких-то совместных, а своих личных побуждений. Обвал, несчастный случай, естественная смерть. Поди докажи, что было не так. Хитер, сволочь!. Значит, двух его предшественников тоже он убил?! Вот волчара! Такого мерзавца и впрямь по другому не назовешь. Выходит, это он здесь правит бал. Причем тайно, не выдавая себя. И его боятся. Недаром Фил и Рон с лица сошли, когда увидели рынду – свидетельство убийства Схорца. Наверное, тот сопротивлялся. В пылу борьбы кулон был сорван (обрывок шнура это подтверждает) и остался незамеченным убийцей.

То же касается и загадочной надписи. В ней содержится тайный смысл, иначе говоря, ключ к разгадке таинств разыгрывающейся здесь мистерии. И Янз, и Схорц знали что-то такое, чего им знать не полагалось. За что и поплатились. В этом нет сомнений. Но он– то тут причем? Он точно ничего не знает. И даже не догадывается об их дьявольских секретах. Значит, его хотят убрать из-за того, что он засомневался в естественности смерти тех, чье место занимает? Пожалуй, так. Другой причины нет…

Рассвет не принес облегчения. Наоборот, сумбур в голове усилился. Обрывки приправленных сомнениями мыслей так и не выстроились в сколь ясно выраженную последовательность. Окрас жизни перестроился в мрачные тона. Будущее представилось безрадостным и неопределенным.

Трудно сказать, что оказалось эффективней – препараты Рона или вытяжка из чудодейственного словацита. Как бы там ни было, но к утру боль в руке утихла, рана стала затягиваться. Разгорающаяся заря обещала погожий день. В отливающем изумрудной зеленью небе одна за другой гасли утренние звезды. Измученный тягостными думами, Шлейсер погрузился в состояние отрешенности. Усталость брала свое. Отметив напоследок, что полностью находится во власти обстоятельств, он предоставил событиям развиваться своим чередом и провалился в беспокойный, обильно сдобренный кошмарами сон.

6

В лучах полуденного солнца рельефно отпечатывались горы, ревностно оберегающие вековечную тайну сравнимой разве что с двуликим Янусом планеты. Два полушария – два разнородных, не сочетаемых, враждебных мира. Что из чего произрастает, и что во что обращается? В чем причина различий и что могло бы стать основой для сравнений? Ответов нет, поскольку невозможно даже умозрительно представить неразличимые накаты безинерционных волн на острова субквантовой развертки, спонтанно рождающиеся в разливах структурной гетерогенности.

Пробуждение больше походило на выход из обморока. Незатейливый, но по-своему уютный интерьер комнаты вдруг показался безвкусным и убогим. Утратившая былую безобидность явь представилась чистилищем, где по велению судьбы ему отведено отмаливать грехи.

Согнать зарядкой накопившуюся дурь в этот раз оказалось непросто. Наконец он справился с собой, после чего сформировал из КЗУ спортивный комплект одежды, обработал зарубцевавшуюся рану и вышел во двор.

Причальная мачта пустовала. Микролетов не было. Со стороны строений не доносилось ни звука.

Он почувствовал голод и стал искать Дзетла, чтобы тот приготовил обед. Обшарил станцию, но никого не нашел. Это показалось странным, так как еще не было случая, чтобы колонианты всем составом, да еще и с Дзетлом впридачу, куда-то выбирались.

Он зашел на кухню, покопался в поисках съестного и, удовлетворившись горстью концентрата, отправился в лабораторию, где просидел до вечера.

Работа с телескопом успокоила, помогла отделаться от навязчивых мыслей. Нейтриноскопирование южного неба приближалось к завершению. Остался участок в полярной области, с которым он рассчитывал развязаться в ближайшие дни. Пока ничего, претендующего на роль генератора “s-фактора” не наблюдалось. Тайна неподдающегося классификации Молоха ^[148] продолжала оставаться за семью печатями.

Завершив плановые наблюдения и отметив на карте координаты исследованной части неба, он переключился на другие диапазоны. В этот раз ничто не мешало отслеживать млечные россыпи, копаться в мешанине созвездий и надзирать за ордами перемигивающихся звездных стрекулярий ^[149]. Тишину в лаборатории нарушало лишь слабое дыхание космоса и сигналы от сопредельных звезд. Бездонный, бескрайний космос. Чередование сплошностей насыщенности и пустоты: галактические свитки, газопылевые фибры, магнитные и гравитационные заверти… Созерцая скопище слагающих вселенскую мультикомпозицию структур, он чутко реагировал на проявление космических импровизаций, вспоминал себя в былые годы и думал о тех, кто вместе с ним ходил в глубокий поиск.