Текст книги "Нуменал Анцельсы (СИ)"

Автор книги: Евгений Белоглазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

Но если и так, то должны же от них остаться какие-то отпечатки? А их тоже нет. Ни одно космотомическое устройство до сих пор не обнаружило ни признаков каких-либо актов божественного творения, ни пространственных или позапространственных “экслибрисов”, ни следов жизнедеятельности высших существ, ни самих таких существ или их остатков.

Не нашла подтверждения и концепция суперформатного мыслеполя, будто бы пропитывающего континуум в виде некой метаструктуры, нейронная ткань которой складывается из “космостелл-мегаатомов”, внемасштабных струн и субвакуумных сверхпроводящих инфорт-мембран.

Словом, сигналы послужили Снарту как бы соломинкой, за которую он ухватился в надежде хоть как-то оправдать угробленное на витатестирование время. Излучение исходило из глубины скрывающегося за дипластумом звездного скопления, значащегося в кадастре под названием асторг NGC-4215M и отделенного от галактического керна изрядным шматом пустого пространства. В этом направлении всегда что-то происходило. Космогонисты, занимающиеся изучением эволюции звезд, на чем свет честили таинства, творящиеся в местах скученности масс, в том числе и не диагностируемой материи. О таких паранормалах почти ничего не знали, почему и не отваживались посылать туда пилотируемые корабли. Автоматы же не возвращались. Связь с ними обрывалась сразу после материализации посыла в приемных фильерах TR-каналов. Исходя из этого, разглядеть что-либо, кроме общего распределения масс не удавалось. Гравитационные помехи и неизвестно чем вызванное расщепление волновых потоков настолько искажали картину, что выделить какие-то детали или хотя бы ориентировочно классифицировать находящиеся там объекты, было невозможно. Обходились лишь тем, что удавалось получить из противоречивых расшифровок телескопических экспозиций, а также из того, что могли домыслить исинты. Задача была не из простых, да пожалуй и вовсе неразрешимая. Вообще-то такими вещами занимался спецотдел криптосерча при ТИВЖе. Прослушивание космоса велось везде, где только предполагалось существование планетных систем. Для каждой из включенных в поисковую сеть звезды частотный спектр распределялся более чем на два миллиарда каналов. Чтобы обрабатывать такой объем информации требовались усилия стационарного гипер-компа, чего в распоряжении Снарта конечно же не было. Даже для обработки одних лишь обнаруженных им сигналов артинатору потребовалось бы не меньше месяца непрерывной работы. Наверное, Снарт просто увлекся, что с ним не раз бывало, и перестал адекватно оценивать обстановку. Даже раз за разом выдаваемая исинтом абракадабра из невразумительных символов, иероглифов и знаков не смущала его, а только заставляла с еще большим упорством закапываться в сонм бесчисленных, но скорей всего ничего не значащих связей.

Как только Шлейсер понял что к чему, он сразу вмешался и предотвратил попытку универсала узурпировать вычислительный потенциал “Ясона”. По его распоряжению все разработки, не касающиеся главных тем были законсервированы, а информацию о NGC-4215M, его координаты и обобщения Снарта относительно космотопологического эогенеза инфортировали на Землю. Пусть там и разбираются…

Согласно положениям ГУРСа продолжительность прелиминарных, то есть рекогносцировочных экспедиций, как правило, не превышала двух лет системного времени. Обычно они завершались в срок. Сокращение или продление программ допускалось лишь в исключительных случаях. Срыв задания, независимо от причины, рассматривался как событие чрезвычайное. Провинившихся могли уволить, разжаловать или сослать в какую-нибудь “тмутаракань”. При этом ответственность за провалы неизменно возлагалась на самих аллонавтов. Но как можно требовать ответа на то, чего в большинстве случаев никто ранее не знал и даже не представлял? Отсутствие чего-либо нельзя доказать. Доказываются только положительные утверждения. А значит, доказать можно только присутствие разряда каких-то явлений или факторов, способствующих проявлению негативных последствий от этих явлений, но никак не гарантию предохранения от вызванного ими отрицательного воздействия.

Казалось бы, все это понимали. Но традиционно сложившиеся в косморазведке нормы отношений не позволяли выносить такого рода вопросы на уровень дискуссионного обсуждения. Поэтому и карали по всей строгости, невзирая на личности, должности и уровень социальной значимости.

Шлейсеру с его рисковыми партнерами в этом отношении везло как никому. Более того, после казалось бы провальных экспедиций к Солнцу и пелленариуму Фоггса, они не только не получили взысканий, но по данным TG-рейтинга упрочили на несколько позиций свой статус. Несмотря на ряд грубых ошибок, руководство ГУРСа и подведомственной ему службы ЭкспоКосма согласилось с выводами экспертов. Главное, не пострадал “Ясон”. Кроме того, по мнению экспертов экипаж всякий раз блестяще выходил из нестандартных ситуаций (к счастью, в Центре не все знали) и провел ряд уникальных наблюдений редчайших космофизических явлений.

Да и здесь на Геонисе тоже вроде бы все складывалось удачно. Только вот найти бы признаки жизни! Или на худой конец запустить биохимический реактор, очистить атмосферу. А потом уже пусть другие думают, разрабатывают программы, налаживают технологии…

Прошло всего три месяца, а кампиоры уже чувствовали себя вконец измотанными. Ни один из вариантов матричного моделирования не мог воссоздать сдвиг в ту или иную сторону от существующего здесь веками преджизненного равновесия. Как ни пыталась Грита путем электромагнитной и гравитационной инициации запустить механизм самосборки простейших биоэлементов, никакой совместной адсорбции необходимых атомов на фрагментах минералов, в газовых и паровых смесях, в растворах и метакоацерватах, никакого оживления синтезированных и казалось бы полностью подготовленных к началу биодвижения органокомплексов не происходило. Давно созревшая “яйцеклетка” почему-то не желала “оплодотворяться”, а может и не имела на то возможности.

Как ни пыталась Грита создать путем подбора взаимоисключающих признаков автосистему, способную обеспечить собственную жизнедеятельность, как ни старался Снарт разобраться в мешанине латентных гармоний, тональностей, тембров и модуляций – дело не шло дальше элементарного фотолиза, иначе говоря ионизации, окисления и распада органомолекул под действием света.

Ничем завершилась и очередная попытка свалить в одну кучу набор аминокислот и ферментов с целью полимеризовать из этой смеси хотя бы простейшие белки. Не помогли ни биоумножители, ни активаторы диссимметрии.

Понимая, что любое витакинетическое начало, прежде всего должно быть каким-то образом выявлено, а затем и классифицировано, никто толком не представлял, а что собственно и на какой основе надо искать и классифицировать. Поэтому, как и раньше, наблюдались и диагностировались лишь зеркальные, а не киральные структуры. А то, что происходило за рамкой оценки сознания, оставалось только предполагать. Возможно, формирующиеся на первом этапе квазибиоценоза соединения, тут же разрушались хаотическим движением молекул или, будучи вовлеченными в еще более сложные образования, оказывались не в состоянии компенсировать рост энтропии…

Вот и в этот раз исходный стром спрессовался в полутвердое вещество типа битума. Теория “запуска жизни” при всей ее внешней привлекательности, но фактически базирующаяся на иезуитски выверенной многозначительности схоластических постулатов, получила очередную пробоину, наглядно продемонстрировав пустоту и нелепость, пусть даже и диаметрально отличающихся от норм неопозитивистского эмпиризма формулировок. Во всех случаях, в какие бы космические дали не забирались аллонавты и каким бы образом не складывался там формат вселенского эндоценоза, посланцев террастиан продолжал преследовать один и тот же неуловимый чувствами, недоступный сознанию паралогизм. И здесь, на будь трижды проклятом Геонисе, антиэнтропийный принцип витагенеза тоже ни в какую не хотел проявляться. Суть предисходного базиса продолжала оставаться неясной.

– Ну, кто?.. Кто объяснит мне, откуда берется жизнь, – пробормотала Грита, вытряхивая на каменистый грунт содержимое последней партии кювет. – Что я скажу в ТИВЖе? Как объясню кураторам свою неспособность подобрать хотя бы пару пространственно совместимых структур?..

У Гриты имелись основания так думать. Название темы диссертации, а она с блеском защитила ее восемь лет назад, с трудом укладывалось в половину страницы печатного текста и в предельно упрощенном варианте выглядело так: «К вопросу о происхождении жизни: воссоединение в единую систему синтезированных из высокомолекулярных органических соединений белков и нуклеиновых кислот». Вторая диссертация – докторская – работа над которой близилась к завершению, уже в большей мере соответствовала избранной ею специализации. Тема в вольном изложении звучала так: «От естественного синтеза углеродсодержащих соединений в космосе до естественного оживления первичных эогенных гетероструктур в постаккреционный период формирования планет». Оставалось всего ничего – подтвердить теоретические разработки практикой. С этой целью Шлейсеру и передали право на исследование Геониса, а Грите (главным образом благодаря ее родственным связям с Маккреем), Совет предоставил полную свободу действий, фактически выдал карт-бланш на все виды виталогических изысканий, независимо от их масштаба, направленности и содержания. Высокое доверие подразумевало и столь же высокую меру ответственности. Отрицательный результат не только мог отразиться на ее личной карьере, но и грозил поставить под сомнение способность команды “Ясона” решать такого уровня задачи.

Шлейсер, здраво оценивая состояние дел, не мешал Грите. Он с головой ушел в свою часть работы и кроме общего руководства программой старался никого не обременять излишним вниманием. В довершение своих исследований ему удалось найти ковровое, чуть ли не в четверть планеты месторождение золота и серебра, главной особенностью которого было то, что металлы в рудах распределялись исключительно в виде тонкодисперсных агрегатов и в большинстве случаев, несмотря на сверхвысокие концентрации, невооруженным глазом не определялись. Такая особенность руд в известной мере снижала их качество, но запасы проявлений оказались настолько велики, что специализирующиеся в этой отрасли компании немедленно ими заинтересовались.

Разделяя мысли Гриты, кампиоры все же не отказывали себе в удовольствии развлечься, и порой ставили довольно рискованные опыты, основываясь прежде всего на том, что ввиду отсутствия на Геонисе жизни, здесь уже не было необходимости соблюдать предписанную инструктивами осторожность.

Астьер, например, в попытке сотворить из неживого живое рассеял выявленную Сетой крупную германиевую аномалию.

Не остался в стороне и Снарт. После того как материалы по расшифровке космических сигналов были переданы в ГУРС, он, не желая отставать по масштабности деяний от Астьера, нашел озеро, питающееся термальными источниками, и попытался сварить в нем первородный “бульон”. Конечно же, его затея с треском провалилась. После обработки воды и придонных осадков смесью из якобы стимулирующих преджизненные процессы составов и ускоряющих эти процессы каталтзаторов, большая часть резервуара вместо того, чтобы обратиться в ожидаемые биосовместимые углеродные соединения, переродилась в агрессивную гелеподобную массу. После этого только и осталось, как убраться оттуда подальше. Само же озеро теперь если и можно было сравнить с каким из производных жизнедеятельности, то разве что с особо загаженным шламоотстойником эпохи “черного техногена”.

Шлейсер тоже предпринимал аналогичные попытки, но действовал более осторожно. Он исследовал атмосферные аномалии, а также продукты наземного и подводного вулканизма, в особенности пепловые извержения, гейзеры, фумаролы ^[109], сольфатары ^[110], мофеты ^[111], лахары ^[112], “курильщики” ^[113] и другие, сопутствующие вулкано-плутонизму образования, с которыми могло быть связано возникновение и развитие биокосных структур. Обычно свои действия он согласовывал с Гритой, скрупулезно подбирал активирующие природный метаболизм реагенты и старался ни в чем не допускать излишеств.

Но больше всего инициативы исходило от Аины. Пытаясь оправдаться в глазах коллег за опрометчивое заявление, касающееся оживления здесь земных организмов, она не находила себе места, и какие только приемы не использовала для приведения в действие механизма витахимической машинерии.

Если где-то формировался грозовой или штормовой заряд, Аина мчалась к месту разгула стихии. Конечно, Геонис – это не Сципион из небулы Бычья Голова, где прямо на глазах “прорастали” чудовищной силы тлеющие разряды, завершающиеся совершенно фантастических масштабов пробоями. Но кое-что интересное она обнаружила. Прежде всего – это вырывающиеся из недр шаровые молнии черного цвета с пробегающими по поверхности огненными сполохами. Они образовывались в глубинных пластах, где накапливались электрические заряды колоссальной мощности. Черный же цвет их объяснялся налипанием на поверхность “шаров” частиц грунта.

Разговор, состоявшийся с Гритой перед отбытием Аины на орбиту, где в тот раз несла вахту Сета, оставил в душе Аины неприятный осадок.

– В последнее время ты отбилась от рук, – не скрывая недовольства, сказала тогда Грита. – Плановые наблюдения не ведутся. Носишься как угорелая. Скачешь по верхушкам. А результата нет.

– Я верю в правомерность эволюционных законов, – попыталась объясниться Аина.

– У нас другая задача, – глаза Гриты отразили накопившуюся за время бесплодных поисков усталость. – Наша работа должна отражать реальность. Здесь нет жизни, и никогда ее не было.

– Но я всего лишь хочу разобраться в эволюции бесклеточных систем, – возразила Аина.

– Здесь нет механизма, который мог бы обеспечить катализ жизнеструктурных форм, – жестко отреагировала Грита.

– Но он должен быть.

– Как видишь, его нет.

Эта фраза особенно не понравилась Аине. Она поняла: Грита сдалась. Факт разброда мнений стал очевидным. А потому будущее экипажа представилось ей ужасным. Рушилась вера в оправданность миссии, в конце которой на скрижалях истории должны были быть запечатлены их имена. К этой мысли настолько привыкли, что любое упоминание о возможной неудаче следовало расценивать или как внутренний надлом кого-то из них – фартовых кампиоров, баловней судьбы. Или…

После того как слайдер стартовал, время для Аины прекратило бег, но ненадолго. Когда миарт объявил готовность к стыковке с аллоскафом, она уже спрессовала уклад мыслей до необходимой для принятия решения кондиции.

Сета, как всегда, была приветлива. “Ясон” сиял чистотой. Шелест гравистатов привычно напоминал о надежности космоплана. После многодневной скученности в замкнутом пространстве, декоратив аллоскафа казался чуть ли не сказочным убранством. Мягкий свет в каютах и переходах, озонированный воздух, изысканное меню – это и не только это предвещало недельное блаженство в окружении тлеющего среди неисчислимых молекул космоса уюта…

Иной раз воспоминания так одолевали Шлейсера, что вызывали у него раздвоение сознания. В такие минуты он как бы перевоплощался в одного из своих кампиоров, думал не своим умом, смотрел не своими глазами, и все пытался понять их мысли, впоследствии ставшие причиной драматических событий…

…Аина не считала себя сведущей в нюансах молекулярной биологии, но ясно понимала: жизнь – это прежде всего обменный процесс между ее носителем и окружающей средой, кружево витахимических реакций.

Пытаясь еще раз переформатировать свои мысли и обособиться от известных представлений, она еще раз поставила перед собой ряд набивших оскомину вопросов. Что такое исходная система, эволюция которой могла бы привести к возникновению жизни? Какие процессы в коре, атмо– и гидросфере должны отвечать за самозарождение элементов живой материи?

На свой страх и риск Аина поставила задачу в этом разобраться. Но не так, как выстроила бы ход своих рассуждений Грита, а по-своему, с учетом личного опыта и сложившегося представления о природе вещей.

Ее позиция не отличалась последовательностью и стройностью. Да и кто мог ее осудить, если даже корифеи экзобиологии “плавали” в созданном ими же виртуальном преджизненном поле. Тем не менее, отдельные моменты она представляла себе с достаточной определенностью.

Как же выстраивался ход ее мыслей?

Шлейсер мог только догадываться об этом. Но главная суть ее умозаключений просматривалась, на его взгляд, достаточно ясно.

«Здесь все подготовлено к началу жизни», – раз за разом повторяла она про себя слова Гриты. А если Грита уверена, значит так и есть. Нужен лишь толчок. И если у Снарта с Астьером что-то не получается, то это лишь по причине свойственной им нерадивости, расслабленности, верхоглядства и неправильного подхода.

Аина уже представляла, что надо делать. Когда-то она имела отношение к особо секретным разработкам в системе Тибертиса. Казалось бы, ничего особенного. Обычная звезда низкой светимости с выводком планет-отщепенцев. Исследования сводились к изучению так называемого “эффекта исчезающей массы”. Так вот, у этого Тибертиса была обнаружена очень странная и нигде более не встречающаяся особенность. Время от времени, с периодом около двадцати лет, его масса увеличивалась, а затем уменьшалась примерно на десять процентов. При этом если накопление массы происходило постепенно, то сброс ее осуществлялся за считанные минуты. Непосвященным оставалось только представить, что творилось в это время в его окрестностях. Планеты трясло так, будто это не планеты, а капустные головы на мчащейся по ухабам подводе. Орбиты рвались как нитки, после чего “отщепенцы” всякий раз выстраивались по-другому. Метеоритные стаи метались по невообразимым траекториям, а межпланетный конденсат, сталкиваясь и расшибаясь, закручивался в смерчи-магнитоформы, которые под воздействием звездного ветра вспыхивали радужными цветами, как огни сказочного фейерверка.

По логике вещей, сброс массы должен был сопровождаться взрывными процессами, если и не внутри звезды, то по крайней мере на ее поверхности.

К удивлению, этого не происходило. Более того, невысокая светимость Тибертиса в этот период еще больше падала. Если расход массы еще можно было списать на переход вещества в излучение, то откуда это вещество впоследствии появлялось снова? Теоретики драли друг другу холки, но прийти к единому мнению не могли.

После того как стало ясно, что тема “гравитационных качелей” представляет стратегический интерес, Совет снарядил в эту область пространства экспедицию. Аине в ней тоже определили место. Кстати, это был один из редких случаев, когда миссию продлили на целый год.

Первый сюрприз ожидал аллонавтов сразу же после деконтаминации. Тибертис готовился к очередному “облегчению”. Межпланетный вакуум “парил”. Пустота извергала потоки безмассовых частиц, отчего казалось, что окружающее звезду пространство буквально кишит белесоватыми искорками-сполохами. Что это было? Ненулевые флуктуации вакуума? Особые формы квантонов? Эффект приливных сил звезды? Или что-то другое?..

Второй подарок преподнес уже сам Тибертис. В результате оттока гравитации, а это случилось вскоре после того, как исинт рассчитал для аллоскафа безопасную орбиту, верхний слой звездной плазмы был буквально содран центробежными силами и выброшен в периферическую область солярной вязи. Фактически произошел взрыв типа сброса оболочки “новой”. Но, удивительное дело! Продукты взрыва, вместо того чтобы рассеяться, еще на подступах к внешней границе системы были поглощены “квантонным полем” – тем самым, с проявлением которого разведчики столкнулись с первых же минут. Случилось так, что колоссальнейшую энергию взрыва деактивировала практически неосязаемая “ткань” из какого-то, особой сложности энергоемкого материала. Впоследствии, когда звезда пришла в норму, аллонавты попробовали воздействовать на это, окутывающее Тибертис “поле” энергетическими уколами. Эффект оказался более чем странным. В одних случаях разряды беспрепятственно уходили в межзвездную даль, в других же “квантонное одеяло” гасило их, причем по принципу обратной экспоненты: чем мощнее был разряд, тем быстрей он нейтрализовался. Особое впечатление произвел случай, когда лазерный импульс, вобравший в заряд предел мощности аллоскафа – а значит, по плотности энергии имитирующий взрыв галактического ядра – завяз на подступах к орбите ближней планеты…

На исследование этого феномена ушло около двух лет. В конце концов выяснилось: среди продуктов подобного рода вакуумных извержений были такие, ничтожнейшая примесь которых коренным образом меняла свойства содержащейся в пространстве материи.

В случае с Тибертисом такие латентно-интерактивные “добавки” придали эфиру свойства поглотителя энергии. В других случаях, возможно, наблюдались бы другие эффекты. Какие?.. Ответа на этот вопрос не было. Не знали космогонисты и то, как звезда после эмиссии снова набирала массу. Наиболее изощренные умы, для которых образование “песка” из вакуума представляется как нечто само собой разумеющееся, предположили, что в континуальном полиформате возможен такой сдвиг мегаобстоятельств, при котором происходит рождение вещества, причем в неограниченном количестве, из обертонов мюонного или микролептонного поля.

На этом, пожалуй, и можно было бы завершить экскурс в прошлое Аины. Но вышло так, что материалы той экспедиции послужили дополнительным толчком в развитии одного из специфических разделов физхимии. Исследование микродобавок чего угодно к чему угодно, включая как меру, так и состояние будь то вещества, воздействия или зависимости, проводилось не один десяток лет. Как ей было известно, Гексумвират уже располагал веществами, одной или нескольких молекул которых было достаточно, чтобы развить цепь. И что характерно, чем больше материи могло быть вовлечено в такого рода реакции, тем интенсивней шел бы процесс. Состав таких “смесей”, если удавалось подобрать соразмерные пропорции составляющих, хранился в глубочайшей тайне. Почему?.. Теоретически этим методом можно было вызвать преобразования материи в неограниченных масштабах, а значит и распространить их на космологические расстояния. В принципе, даже существующий мир мог коренным образом реорганизоваться, пережить деатомизацию, превратиться в другой мир или просто исчезнуть. К счастью, вероятность того, что универсум возможно уничтожить таким способом была исчезающе мала, а мегауровневые разработки в этом направлении вряд ли когда дорастут до экспериментального фазиса… Но сумей вдруг экстремисты проникнуть в святая святых Гексумвирата – многое во внеземелье могло бы выглядеть иначе…

Мысль о том, чтобы отыскать на Геонисе что-нибудь такое… латентно-интерактивное… появилась у Аины сразу же после первых опытов с штамм-культурами. Впоследствии она неоднократно пыталась поговорить на эту тему с биологом, но Грита отмахивалась, ссылаясь на неудачи Астьера и Снарта, пытавшихся доказать то же самое путем постановки крупномасштабных экспериментов.

– Если нет успеха в малом, – говорила Грита, – зачем браться за большое, не зная что собственно надо активировать, а от чего избавляться?

С ее мнением трудно было не согласиться. Но Аина все-таки думала по-другому. Тогда на Тибертисе они если чего и достигли, то лишь благодаря статистическому методу обработки информации. Подтверждением тому служил хотя бы такой наглядный пример: чтобы поймать одно нейтрино, надо пропустить через сцинтиллятор поток из миллиардов частиц. Так и здесь. Если Геонис генерирует какие-то витакинетические процессы и они в принципе могут быть зарегистрированы, то остальное – дело техники. Надо либо поднять порог чувствительности приборов (правда, сделать это в автономных условиях не представлялось возможным), либо каким-то образом повысить эобионтный статус. Что для этого надо? Мощный катализатор. Или затравка, как это было на Тибертисе. А чтобы увеличить вероятность поимки таящихся на планете протовитов, работу надо проводить по максимуму. Статистика еще никогда ее не подводила. И если Геонис превратить в лабораторный титратор, то что-нибудь да получится. А там видно будет…

Далее ее мысли скорей всего выстроились в следующей последовательности (по крайней мере, Шлейсер подумал бы именно так). Что должен представлять собой хранитель и переносчик эобионтного поля? Если не выходит с углеродом, надо попробовать на эту роль азот – главную после углерода составляющую органической жизни. Чего-чего, а этого добра в атмосфере хватает. Его много в свободном виде. Есть аммиак, и даже следы синильной кислоты. По ее замыслу именно аммиак должен был сыграть роль “индикатора” на протобионты, пусть даже больше напоминающих не живые организмы, а некую предживую химическую субстанцию. В случае развития реакционного процесса могут образоваться аминокислоты. Из цепочек соединений, содержащих аминокислоты, построены белки органических систем. Остается добавить в этот “суп” немного фосфора. И вот – готовы нуклеотиды. А уже с их участием, чтобы ожить, местным протобионтам ничего больше не останется, кроме как соединиться в нуклеиновую кислоту: если и не ДНК, то по крайней мере в РНК, считающуюся прародительницей всего живого. Такую гетероструктуру вне всяких сомнений засекут витадетекторы, осцилляторы и рефусы “Ясона”, а биоумножители усилят эффект зародившегося абиогенеза.

Значительная часть работы в намеченном Аиной плане уже была проделана Гритой. Для образования простейших квазиживых органокомплексов нужны были по крайней мере четыре типа “кирпичиков” – нуклеотидов. Аденин для их синтеза возникал сам собой. Для этого достаточно было пропустить электрический разряд через смесь природных газов и водяных паров. Так же легко образовывался и гуанин. Но вот уралцит и цитозин, выбранные в качестве остальных кандидатов на роль недостающих нуклеокомпонент, не желали самовоспроизводиться естественным путем, а при выработке их методом матричного моделирования отказывались связываться в активные формы. Возможно, когда-нибудь здесь это и произойдет. Но не ждать же такого события еще миллиард лет!

На первом этапе Аина решила расщепить атмосферную взвесь и посмотреть, способны ли взятые по отдельности водород, углерод из метана и углекислоты, а также кислород из той же углекислоты и паров воды, выстроить в числе других соединений аминокислотную, а если повезет, и нуклеотидную последовательность.

В качестве затравки для развития антикосной цепи она замыслила использовать гариенит: вещество-ионизатор, обладающее способностью не только ионизировать атомы, но и разделять на составные части молекулы и радикалы. Гариенит считался стратегическим материалом. Ни один корабль не отправлялся в рейс без комплектования этим веществом. С помощью гариенита выставлялись метки на трассах, орбитах, в устьях TR-каналов, а также в атмосферах, на грунте и в жидких средах посещаемых аллонавтами объектов. В облаках паров и соединений индикативных элементов, связанных дисперсным гариенитом, содержалась немалая доля предназначенной для космонавигаторов информации. К примеру, пары натрия при облучении лазером флюоресцировали красным цветом, хром источал изумрудную зелень, а кобальт имитировал пронзительную синь земного неба. В не менее красочных тонах проявлялись никель, молибден, железо. Их было много – выразителей зашифрованных сигналов. И каждый из них или подобранная соответствующим образом смесь передавали только им присущий оттенок свечения или же их сочетание. После разложения на спектры такой цветовой информатив обрабатывался по спецпрограмме, после чего стелланавтам не составляло труда расшифровать послание или предостережение предшественников при последующей ориентации в полете, маневрировании или посадке.

Для того чтобы не вносить искажений в выстраиваемую Гритой биометрическую карту, Аина решила провести свои опыты на обратной стороне планеты.

На распыление гариенита в тропосфере ушло не менее суток. Для этой цели Аина использовала слайдер, который всегда был в распоряжении отбывающего вахту аллонавта. Работа проводилась в автоматическом режиме. Артинатор “Ясона” и миарт слайдера с задачей справились. После того как оставшиеся контейнеры с гариенитом были выведены на последнюю из трех диагональных орбит, она облегченно вздохнула. Ее расчет строился на том, что гариенит равномерно распределится как в экваториальных, так и средне-полярных широтах. Размеры сотворенных методом трассирования гариенитовых облаков определялись примерно в тысячу квадратных километров каждое. С учетом никогда не прекращающихся здесь ветров, уже через пару суток следовало ожидать значительного увеличения площади ионизации. Что же касается результатов, то, несмотря на сжигающее ее нетерпение, ожидать их можно было только к началу следующего дежурства, то есть не раньше чем через месяц.

Пока исинты занимались координатной привязкой экспериментальной сети, Аина настроила бортовую аппаратуру на аддитивный режим “унипринаж-тестирования”, вывела на блуждающую орбиту коммуникативный зонд, и только тогда взялась за текущую работу. До конца вахты оставалось двое суток, а надо было еще снять с телескопа информацию по состоянию Аксоли и дипластума, обработать метеосводки, очистить ловушки частиц, обновить емкости ПФ-тенденсаторов и восстановить их симбиотическую связь с артинатором, проверить состояние фильеры перед отправкой отчета в Метрополию и, наконец, ознакомиться с последними материалами по Геонису.

Аина уже готовилась к отбытию с орбиты, но тут на внеочередную связь вышел Шлейсер. Именно ему в тот раз предстояло очередное дежурство. Командор попросил ее задержаться, сославшись на то, что он совместно с Сетой и Снартом наметил обследование крупного дизъюнктива, который может оказаться интересным в отношении продуктов мантийного происхождения и освободится не раньше чем через неделю.

Она не возражала. Да что там… Кто бы отказался провести несколько дополнительных дней в стерильной обстановке “Ясона”. Будущее представилось чистым и ясным. Вера в успех содеянного окрыляла, тем более что от артинатора стали поступать сообщения о появлении первых признаков изменений в атмосфере…

Следующие трое суток пролетели в больших и малых заботах. Работа спорилась. Все складывалось как нельзя лучше. Гариенит оправдывал надежды. Процесс диссоциативного распада атмосферных соединений набирал силу. Последствий она не боялась. А что могло случиться? Рано или поздно деление прекратится. И даже если из ее затеи ничего не получится, потревоженная экосистема вскоре реинтегрируется, вернется в исходное состояние. На том все и закончится.