Текст книги "Нуменал Анцельсы (СИ)"

Автор книги: Евгений Белоглазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)

В подготовительных полетах участвовали все, кроме Гриты. Культуры продолжали интенсивно эволюционировать. Грита забыла про сон. Исходная Gafedia muscus разделилась на ряд самостоятельных подвидов с девяти-семнадцатигональной симметрией. Более того, поскольку подавляющая часть пронизывающих метакосм частиц с ненулевой массой оказалась лишенной спиральности, то нарушился не только “лево-правый” баланс в нарождающихся биомолекулах, но и сам принцип формирования витакинетического информагена. А это в свою очередь активизировало “теневую” часть генома биоструктур. Культуры, причем аномальных размеров, мутировали так, что Грита не успевала регистрировать вырабатывающиеся неогенные признаки. И хотя об обоснованном прогнозе не могло быть речи, артинатор предупредил о возможности самозарождения какой-нибудь особо мерзостной патологии, подразумевая, что из ста триллионов содержащихся в телах кампиоров клеток, только десятая доля характеризует их как вид.

В результате многократных проб Шлейсер остановился на схеме, согласно которой он, Астьер и Сета, как самые опытные пилоты, составят из слайдеров вереницу, один конец которой соединится с фильерой, а другой – с погружающимся в ному “Ясоном”. Астьеру отводилась роль связующего с внешним миром звена. Сета категорически настояла на том, чтобы, занять место посередине и держать связь со Шлейсером. Сам же командор должен был “держать” на прицеле “Ясон” и корректировать его продвижение в сторону нуменала. Снарт, Аина и Грита оставались на корабле. На них возлагалась основная работа по регистрации всего, что производит метаподобное чудовище. С мыслью о том, что глубина проникновения в нутро ксеноида составит не больше половины расстояния от Земли до Солнца, со временем смирились и стали принимать эту установку как должное, потому как по прогнозу тенденсаторов осуществить даже такое погружение будет не просто.

Пробную попытку произвели, соблюдая максимум осторожности. Материальность террастиан хоть и воспринималась средой как нечто чужеродное, но пока не отторгалась ею и не деструктурировалась.

Ни спектральный анализ, ни локация, ни другие дистанционные методы в утратившем детерминистскую предсказуемость пространстве не работали. Полагаться приходилось только на самые общие способы определения различий. Образно говоря, действия космиадоров уподоблялись поведению слепоглухонемого, общение которого с миром осуществляется исключительно с помощью пуансонов.

Тем не менее, разведка дала определенные результаты. Прежде всего выяснилось, что даже на незначительной “глубине” содержащаяся в вакууме энергия на несколько порядков превышает энергию классической космосреды. При этом в полной мере нарушались положения постулатов Клаузиуса. Обшивка слайдеров, забирая теплоту из абсолютно холодного космоса, стала нагреваться, причем так, что теплоотражатели едва справлялись с нагрузкой. Что касается “ветра”, то в его составе преобладали частицы с парадоксальными свойствами, во многом напоминающие гипотетические випс-нейтралино и аксионы. Первые – массивные не взаимодействующие с веществом, излучением и даже между собой порождения нуменальных недр. Вторые – очень легкие, тоже слабо связанные с барионами частицы. По всему выходило, что из нуменала прет “темнота”, включая и тяжелый свет, причем к периферии системы, по мере снижения метатропности пространства, экзотическое вещество трансформировалось в излучение с характерным для стандартного континуума спектром и далее ни в чем себя не проявляло. По степени неоднородности этого “парадокс-продукта”, а диагностировать его удавалось только косвенными методами, в номе выделялись разнознаковые аномальные области. Через одну такую неоднородность, отличающуюся относительно пониженной динамикой, Шлейсер и решил проложить маршрут.

Как следовало ожидать, при попытке рассчитать параметры квазинормального состояния материи, артинатор выдал очередную порцию аналитической бессмыслицы. По его мнению, порождаемая ксеноидом метафаза изначально должна была пребывать в состоянии “ложного” вакуума (некой субстабильной форме, где нет ни волн, ни частиц, ни полей, ни флуктуаций), после чего в результате фазового перехода она трансформировалась в “аквантовый бульон” с набором присущих ему метачастиц – инстантонов и только потом через фазу субвакуумной эмердженты ^[134] выплескивалась в нуменальный квазиконтинуум в виде частично свернутого многомериума и потока “странных” частиц. Казалось бы, полная ерунда. Тем не менее, с выводами исинта приходилось считаться, поскольку из глубин ксеноида, очевидно через ряд развертывающихся из вакуума измерений, действительно исходили структурно-динамические волны, причем волны эти были не механического, электромагнитного или гравитационного происхождения, поскольку диагностировать их удавалось только по вариациям все тех же надугольных пространственно-стереометрических искажений. И что самое поразительное: поверхности нуменала невозможно было достигнуть. Чем больше гипотетический исследователь стремился бы к ней приблизиться, тем с большей скоростью она удалялась бы от него. Этот эффект частично проявлялся и на периферии системы. На погружение “Ясона” уходило в три раза больше времени, чем на его возврат к фильере, хоть и маневрировал он с одной и той же скоростью.

– Идеальное место для дислокации потусторонних сил, – то ли в шутку, то ли всерьез предположил Астьер.

Его слова подтвердил артинатор. Он математически доказал факт развития из короны одномерных, ненаблюдаемых из-за огромной энергетической плотности объектов. Исходя из этого, оставалось только согласиться, что нуменал являет собой следствие объективированного проявления гравитационных волн, в экстремумах которых он периодически теряет и набирает массу.

– В этом инклюзив-ксеноиде, даже при условии алогизма того, что с ним происходит, действительно есть все для организации аванпоста инородцев, – не без иронии прокомментировала слова пилота Сета.

– Не смейтесь над тем, чего не знаете, – с абсолютно серьезным видом заявил Снарт. – Насколько я помню, экзот Хартан именно так обозвал метакосмическую сущность, с которой столкнулся в антицентре галактики. Судите сами: здесь развита неуязвимая защита от всякого рода космического хлама; налицо меняющаяся скорость интроэволюции и сопряженное с ней состояние внутриксеноидного таймфера; явно выражена полиразвертка инфинитуальной полифазии и дискретив пространственно-временного абиса^[135]. Где еще такое встретишь?.. Если они есть, эти иноизмерцы… если прав был Хартан, а по расчетам аналитиков инверсионный след якобы вступивших с ним в контакт пришельцев ведет именно сюда, то они должны, просто обязаны каким-то образом зафиксировать себя в этом метаконтинуальном субфильтре. И нам остается одно – установить с ними связь.

Шлейсер, абсолютно не разделяя мыслей Снарта, а также, не понимая целей и назначения чуждого его психофазису Вселеноида, послал универсала с его выводами подальше, запретил думать на эту тему и напоследок посоветовал Аине хорошенько “проветрить” ему мозги.

В ответ Снарт обиделся и, обвинив командора в том, что тот крайне примитивно оценивает открывающиеся возможности, до конца вахты ни с кем не разговаривал.

Тем временем артинатор, руководствуясь присущей ему механистически-формальной логикой, преподнес еще один умопомрачительный перл: нуменал, вроде бы как сингулируя в синусоидальный альконт, когда-то с помощью “петли времени” сам себя “надул” из вещества с отрицательной массой.

Этот, особо выдающийся математический идиотизм, окончательно убедил Шлейсера в том, что мудрствование от каких бы там ни было исинт-систем, к добру не приведет, а лишь больше напустит “тумана” в головы кампиоров, и без того забитые ультрапарадоксальным сором.

В отличие от некоторых теоретиков, либо не желающих мыслить по существу, либо мыслящих беспредметно и в абсолюте, он ограничивал полет своей фантазии не более как галактическим масштабом, прекрасно понимая, что метагалактика – это прежде всего набор неких полуабстрактных символов и определений, смысла которых толком никто не понимает. Космос – везде. Куда ни глянь. Пространству нет предела. Тем не менее, в сознании террастиан еще продолжал превалировать средневековый анахронизм: Земля и ее колонии – центр Мира и никак не меньше того. В этом квазиконцептуальном принципе осмысления действительности, содержалось одно из главнейших противоречий теории бытия. Разве можно что-то противопоставить неопределенности, если ее производным являются дериваты все той же неопределенности? Примеров тому не счесть. Мнимые числа, которых в природе просто не существует. Есть и числа, при делении которых результат бесконечно приближается к конечному значению, но никогда не достигнет его. Многие функции асимптотически стремятся к нулю или к той же бесконечности. Диссимметрия и киральность – категории, отделяющие мертвое от живого, но все еще не поддающиеся осознанию. Да мало ли что еще!..

Непроизвольно Шлейсер дал указание артинатору разделить 10 на 3. Решение пришло сразу. На мониторе обозначилось число величиной в полтора гугола ^[136]. И самое удивительное – оно было завершенным.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил пораженный Шлейсер.

– В состоянии материального инфинитоза цифры обретают иной смысл, – в ровном голосе артинатора, как и прежде, эмоций не проявлялось и сам он продолжал оставаться безликим, но Шлейсеру вдруг показалось, что кто-то невидимый ухватил его за нос и вот-вот начнет возить лицом по столу.

– И ты в один миг решил такую задачу? – Он никак не мог прийти в себя.

– Какой миг, командор?! – ответил артинатор. – С того момента как ты задал вопрос, прошла целая вечность.

Голова не выдерживала. Шлейсер понял – надо сменить обстановку.

«Самое время заглянуть в лабораторию», – подумал он, вспомнив, что Грита уже второй сбор не появляется ни в центре управления, ни в кают-компании.

К его удивлению, вход в хозяйство биолога оказался заблокированным.

– Что за чертовщина?! – Шлейсер уставился в микроствор лучевой сети замка, до этого безошибочно определявшего структуру сетчатки глаз инфорнавтов. Ввел в дубликатор системы регистрации код своего информагена. Безрезультатно. Отметился пальцами на дактилоскопе… поскреб ногтем по экрану видеофейса. То же самое. Потоптался. В висках забушевала кровь… Не придумав ничего лучшего, саданул что есть силы в середину дверного разъема. Прислушался… Уловив изнутри осторожное движение, облегченно вздохнул.

Дверь приоткрылась. Грита толкнула его внутрь и тут же активировала входной интросайд.

– Ты чего?.. – Шлейсер вытаращил и без того округленные глаза.

– Молчи! – Она прижала палец к губам.

В лаборатории никого не было. Голоса ее он не узнал.

– Ты ничего не заметил? – Грита пронзила его настороженным взглядом.

– Нет. Только…

– Что?..

– Артинатор забарахлил. Несет какую-то ахинею.

– Ты уверен?

– Еще бы! – Шлейсер перевел дыхание. – Пока ты возишься со своими бациллами – он успел такого нагородить!..

– Есть сомнения? – Грита усадила его в кресло, после чего, не отрывая глаз от фиксатора входного замка, устроилась напротив.

– Да, – ответил Шлейсер. – Он становится неадекватным.

– Не спеши. – Глаза биолога потускнели. Плечи поникли. Так бывает, если из ярмарочного эйр-завлекая вдруг выпустили часть воздуха. – Артинатор правильно мыслит, – добавила она. – И с его выводами надо считаться.

– Интересно! – вслух, но больше, про себя удивился Шлейсер. – И это говоришь ты?!

– Сейчас поймешь, – стараясь сдерживать чувства и продолжая следить за его недоверчивым взглядом, ответила Грита, после чего оживила на призмоскопе спиралоблоки молекулярной ген-развертки членов экипажа.

– Ты вообще-то как… нормален? – продолжила она, наблюдая как Шлейсер исследует на обтиматоре скопище разнородных и разномастных шариков, колечек, “псевдохиппикусов” и пролегающих между ними ниточек биологических связей.

– Стараюсь быть таким. – Он обратил на нее невидящий взор, пытаясь избавиться не столько от “каши” во рту, как от сумятицы в голове.

– Смотри, – сказала она и активировала программу коррекции клеточной дипло-гаплоидности. Хрупкие геноконструкции пришли в движение, после чего перестроились уже в иной последовательности.

– Что это значит? – Шлейсер пока еще ничего не понимал.

– С нами стали происходить непонятные вещи.

– Еще бы, – пробормотал он, пытаясь интуитивно отгородиться от мысли о пробравшемся на борт и набирающем силу трансцедентозе.

– Дело выглядит сложней, чем я предполагала.

Потерянность Гриты постепенно стала передаваться и флаг-кампиору

– Постарайся меня выслушать, – продолжила она. – А выводы делай сам.

– Один вопрос. – Шлейсер нахмурился. – Ты с кем-нибудь об этом говорила?

– Что ты? – вскинулась Грита. – Есть вещи, которые я даже для себя боюсь сформулировать.

– Рассказывай, – буркнул командор, все больше мрачнея.

– Вариации структурно-пространственного режима отразились не только на поведении микрокультур, – стала объяснять Грита. – Мы тоже оказались вовлечены в перестройку. Каждый по-своему. Насколько ты помнишь, я работаю с генотопсиями экипажа еще с момента выявления энтелехии у гибридом. Так вот. В наших ген-аппаратах выявлен ряд радикальных переустройств. У всех по-разному. Например, твой организм меньше всего подвергся спринт-цитолизу и перерождению клеток. У Сеты и Астьера – средние показатели. А вот я, Снарт и Аина… – она запнулась, но потом собравшись с силами продолжила, – … в общем, мы на грани геронтологического ^[137] разрушения.

– Ерунда, – попытался приободрить ее Шлейсер, хотя от такого известия внутренне содрогнулся. – Объясни в чем суть, а дальше разберемся.

– Смысл происходящего мне и самой до конца не ясен, – от поддержки Шлейсера Грита несколько приободрилась, хотя в целом ее вид оставлял желать лучшего. – Твой энцест в той части излучения мозга, которое через геном сохраняет в неизменности отпечатки пальцев и структуру сетчатки, изменился. Поэтому артинатор перестал тебя узнавать. Но в этом, пожалуй, и все твои проблемы. Хуже дела у Сеты и Астьера. В нитях карт их ДНК изменилось количество и даже переформатировался порядок чередования некоторых нуклеотидов. В результате “ожила” часть интронов из числа тех самых незадействованных, ничего не кодирующих и считающихся балластом элементов генома, о которых мы не раз говорили, и как следствие, инверсировался уклад последовательностей содержащейся в генах информации. Но это не все. У них изменилась не только структура кодируемых белков, но и число страниц генетического текста в сторону увеличения. А это может означать только одно: изменилась энергетика клеток. По моим наблюдениям, эта сложнейшая цепочка из окислительных процессов и ферментативных превращений тоже перестроилась в сторону усложнения.

– Ты хочешь сказать, они стали более продвинутыми? – все больше наливаясь недоверием, хмыкнул Шлейсер.

– Не обязательно, – поспешила дополнить свои выводы Грита. – Такая трансформация не всегда ведет к усовершенствованию биома. Сложнее – не значит лучше. Симптом прогресса может быть подавлен негативными последствиями такой активизации. Сейчас увидишь…

И тут он понял.

Первый, недельной давности прилив сенс-экстрима пришел, когда при пробуждении, в перекос привычному осмыслению стандарт-структурного формата, еще с малолетства взадвинутого в сознание самой природой, он не сразу идентифицировал себя в реальном времени. Вскоре ощущение “размазанности” по шкале последовательности событий повторилось. Потом еще… Делиться чувствами он не стал. Мало ли что. Инфортация, при всей ее отвратительной сущности, часто сопровождалась осложнениями, проявляющимися в самой неожиданной форме.

Заключение Гриты в какой-то мере прояснило обстановку.

«Это метатропное козлище мало того, что донельзя изнахратило архитектуру космоса, так еще и до нас добралось», – закипая злостью подумал он, но вслух ничего не сказал.

– … Есть еще вещи, которые не могут не настораживать, – продолжала тем временем Грита. – Наряду с гибридомами стала мутировать и наша внутренняя микрофлора. Последние анализы биопроб это подтвердили. Нельзя исключать общего токсикоза.

– Этого еще не хватало, – выдавил вконец озадаченный Шлейсер. – Похоже, коллекция экзотов и впрямь готова пополниться свежими экземплярами.

– До этого еще надо дожить. А главное, суметь отсюда выбраться.

Грита старалась не выдавать эмоций, но это ей плохо удавалось.

– Не отвлекайся. Рассказывай, что с остальными.

Проклиная в душе не только нуменал, но и все что с ним связано, Шлейсер приготовился к самому худшему.

Какое-то время Грита молчала. Подавленный вид экзобиолога красноречивее любых слов выдавал ее внутреннее состояние. Тем не менее, она собралась с мыслями и продолжила:

– У меня и у Аины выявлена комплексная прогерия ^[138], и я не исключаю, что в любой момент она может перейти в обвальную форму.

– Как? И ты ничего не можешь сделать? Ведь проблему старения решил еще Маккрей!

– На Суггесте была другая обстановка. – Глаза Гриты еще больше потускнели. – Там прогерия развивалась вследствие цикличного укорачивания линейной структуры ДНК, что вело к ускоренному накоплению мутаций и ошибок.

– Верно. – Шлейсер попытался вспомнить то, чему учили в академии. – Старение – это прежде всего утрата клетками способности делиться. И происходит это в результате рассеяния содержащейся в геноме информации. Но ты же сама говоришь – здесь все наоборот. Энергетика наших клеток обновилась, а значит обновились и гены. Как с этим увязать старение?

Грита обреченно вздохнула.

– В данном случае причиной является не перепроизводство клетками мутаций или накапливающихся от цикла к циклу витагенных ошибок, а вызванное той же активизацией избыточное окисление клеточных липидов. Сопутствующий этому процессу негативный фактор сводит на нет эффект приращения качества. Клетки стали засоряться избыточными продуктами окисления: радикалами и органическими перекисями. Вымести этот “мусор” антиоксидантами не удается. Попытки коррекции геномов органопластикой тоже ничего не дают. Подавленные продуктами собственной жизнедеятельности клетки наших организмов перестали делиться. Они живут, потребляют энергию, продолжают синтезировать РНК, белки, гликоген и липиды. Они дышат. Но не делятся.

– Последствия этой формы обратимы? – спросил Шлейсер, придирчиво изучая лицо и фигуру биолога. Пока, кроме дополнительных складок на шее и пигментных пятен на руках, изменений в ее облике не наблюдалось.

– Надежда есть. Только действовать надо быстро. И не в этих условиях.

Последняя фраза показалась ему лишней. И без того понятно – программу надо сворачивать. И как можно скорей. Вот только…

– Что с остальными? – спохватился он, уже в полной мере представляя, чем могут завершиться подобные метаморфозы.

– Хуже всех дела у Снарта. – Голос Гриты прозвучал глухо, как из подземелья. – У него открылся клеточный апоптоз. К чему это ведет – объяснять не надо. – Она подкрепила выразительным жестом свою мысль и умолкла.

– Может, он просто облучился, когда работал с ловушками? – Шлейсер попытался подступиться к проблеме с другой стороны. – Случайно. Ты же знаешь: в этом пекле, если вдруг что с защитой – враз сгоришь.

– Нет, – Грита отрицательно качнула головой. – Кассеты менялись автоматически. За пределы контура он не выходил. Да и симптомы не те.

– Да-а, – протянул Шлейсер, будучи не в силах по-другому выразить чувства. Не иначе как судьба отвернулась от них. А ведь так хорошо начиналось. Даже несмотря на более чем прохладный прием. И что теперь делать?..

– Как это могло произойти? – спросил он, обретая способность связно формулировать мысли.

– Причина та же. Потеря коррекции ошибок при дублировании клеток. И как следствие – искажение структуры матрицы информационного поля.

– Почему я узнаю об этом только сейчас? – он почувствовал, как внутри закипает волна раздражения, но усилием воли погасил ее.

– Симптомы появились неожиданно. – Грита выдержала тяжелый взгляд командора. – Предварительные выводы подтвердились только утренними пробами. Пока изменения проявлены в латентной форме. Поэтому никто ни о чем не догадывается. Но, надо полагать, патогенез будет прогрессировать. И тогда…

– Сколько времени у нас в запасе? – прервал ее Шлейсер, уже окончательно смирившись с неизбежностью досрочного финала.

– Думаю, пару суток выдержим… если надо…

– Надо! – твердо сказал он. – И это не моя прихоть. Мы должны совершить хотя бы одно погружение. У меня все готово. Понимаешь?

– Понимаю, – чуть слышно проговорила Грита. – На твоем месте я поступила бы так же.

– Держись. – Шлейсер сжал ее руку и попытался приободрить взглядом, хотя в его помертвевшей душе уже испарилась последняя капля надежды на благополучный исход. – Без моих указаний – никому ни слова, – добавил он. – Артинатора перекодируй и дай ему соответствующие инструкции.

– А если он объявит “зет”?

– Значит, так тому и быть, – ответил Шлейсер, понимая, что в критической ситуации, нравится это кому или нет, исинт возьмет управление программой на себя…

Как и следовало ожидать, известие о начале наступления на метафазу вызвало в команде всеобщее одобрение. Поскольку, с учетом полученной от Гриты информации, расположение участников в цепи оказалось наиболее оптимальным, Шлейсер не стал менять первоначальный план. Предварительно он переговорил с каждым. И принял окончательное решение только после того, как убедился в отсутствии у кампиоров внешне выраженных физических и психических отклонений.

Правда, странности с замками кают и переходов не остались незамеченными. Но Шлейсер и Грита после перевода охранной системы на ручное управление объяснили это вынужденным перепрограммированием артинатора, голосовая и телепатическая связь с которым сохранилась в неизменности…

Как только слайдеры Шлейсера, Сеты и Астьера заняли исходную позицию, Снарт, как заправский пилот, вы`резал изящным маневром траекторию полета “Ясона” так, что все они оказались у него на хвосте. Стремительно набирая скорость и оставляя за собой вспученную микрофлуктуациями пустоту, импровизированная кавалькада устремилась в направлении фиолетового ока.

Шлейсер хорошо запомнил особенности того перехода. Сперва истаяла стелящаяся позади звездная накипь. Исчезли оттенки синего, потом серого. Наступила чернота с единственным ориентиром по курсу – нуменалом. Горизонт событий сузился до размеров системы: “Ясон” – слайдеры. Везде, куда ни глянь, предполагалась слаженная неразбериха квазиматериальных сущностей и силовых полей.

Убедившись, что все идет по плану, он включил бортовой анализатор на определение характеристик ближнего космоплана, после чего настроил тенденсатор на все виды поправок, исходя из поглощения расстоянием генерируемой метафазой информации.

Первое время на призмоэкране разливалась все та же однородная мгла, в глубине которой ничего нельзя было разобрать. Потом, когда миарт определился с частотным режимом сканирования и фильтрации сигналов, глаза стали различать в ”черном тумане” игру полутеней, отражающих развитие ранее скрытых эндопроцессов.

Слева по курсу на фоне черноты угадывались по-особому упорядоченные, уходящие корнями в недра вакуума веерные структуры, вероятней всего зародившиеся в местах фокусировки гравитационных линз либо же являющиеся продуктом спонтанных извержений в узлах экстравертивной инвариантности.

Декор справа тоже не отличался разнообразием и складывался из фрагментов растекающихся течений неизвестной природы. Здесь в области пересечения циркулирующих потоков отмечалось тяготение сгустков энергии тоже непонятного происхождения. Миарт зарегистрировал их как энергены. А ряд слабо выраженных космоглифов Шлейсер склонен был расценивать как реликты исторжения вакуумной “лавы” или каких-то других разновидностей квантовых производных.

В шлейфах слайдеров и аллоскафа приборы отметили истечение из флуктуирующей среды каких-то субатомных частиц без явно выраженной структуры и свойств.

Сам же нуменал – единственно видимый материальный объект – вроде как одновременно давал красное и синее смещение.

Так, вглядываясь в сформировавшийся по особому принципу космоуклад, отражающий наиболее радикальное из известных переустройство материи и определивший здесь непостижимый феномен метатропного распорядка, он исподволь настраивал себя на осознание категорий нечеловеческих масштабов.

Яркий луч трижды прочертил оберег безграничного массива “черного тумана” – каждый раз другого цвета. Это Астьер лазером извещал о готовности занять место первого связующего с фильерой звена, после чего, отделившись от группы, запустил свой слайдер в противоускорительную спираль.

Тандем, сократившись на одну единицу и не снижая скорости, двинул дальше.

С погружением в ному контраст между окружающим и стандартным космосом становился все более разительным. Наблюдающийся кинематоз уже не имел ничего общего с тем, что доводилось видеть раньше. Фоновое излучение было разогрето до такой степени, что даже испускаемые нуменалом фотоны не то что ионизировали, а уже разрывали рождающиеся в метатропном лоно атомы. Собственно атомных структур как таковых здесь не было. Все что возникало в более-менее целостном виде, тут же под градом ультрарелятивистских частиц превращалось в осколки ядер. Ни один материальный объект не способен был выдержать такой бомбардировки. И если бы не защита, аппаратура в считанные мгновения была бы дезинтегрирована в аттоструктурную пыль.

Но, как выяснилось, главные чудеса ожидали их впереди.

Приборы все чаще стали отмечать структуры, которые уже и частицами нельзя было назвать. Скорее это были составные части частиц. Протонно-нейтронный субстрат рождался и трансформировался прямо на глазах. Фактически, это была уже кварковая материя, “гравитонный газ”, субстанция крайне хаотичная и неупорядоченная, но активированная до такой степени, что в ее составе излучение уже было неотличимо от вещества.

Снова радужной побежалостью отметился луч. Сета отделилась и, расписавшись следом в “чернотуманной” занавеси, легла в дрейф.

Еще раньше Шлейсер отметил, как стереометр зарегистрировал усиление искажений по осям, но занятый наблюдением превращений первооснов сущего, не придал тому значения. По мере углубления в ному, он все больше проникался чувством сопричастности к таинству зарождения мироздания, и как бы на запущенной вспять машине времени все ближе подбирался к моменту зарождения величайшего из начал.

По курсу наметилась невидимая, распознаваемая лишь тенденсатором граница какой-то неоднородности. Опасаясь атаки метаформов из запределья, Шлейсер приказал Снарту снизить скорость “Ясона”.

Явной угрозы вроде бы не было, но мало ли что может случиться. Например, адронный удар – эффект сопутствующий некоторым видам энергораспределения – способен деструктурировать все проявления материальности в огромных масштабах. Бомбардировка позитронием девизуазирует материальные объекты, обращает их в некое подобие призраков. Встреча со стаей экзотонов тоже не сулит ничего хорошего. Эти сверхрекулятивные частицы – “убийцы” протонов – обладают колоссальнейшей энергией и не имеют в микромире аналогов. Самыми безобидными в таком амальгамате считались мезоатомы. Но и контакт с ними чреват как минимум термоядерным разрядом.

Восторгу Снарта не было предела. Оказавшись в глубине кишащего микропротоквазисом вакуунариума, он болтал без умолку, тем самым отвлекая командора от контроля за ситуацией.

Плевок метатропной дряни застал Шлейсера врасплох. Но защита выдержала. Экран амортизировал удар, благо что слайдер, даже находясь вдали от “Ясона”, продолжал находиться под его прикрытием. Вместе с тем, расход энергии оказался потрясающим. Что это было?.. Выброс космоута? Ошметок астрония?.. Нет. С продуктами такой выпечки аллоскаф справлялся без проблем. Еще несколько мгновений… и от энергомассы емкостью тысячу мегатонн памяти не осталось. Но откуда в условиях господства энергоценоза взяться фрагменту цельного вещества?.. Все что когда-то здесь находилось или попало сюда извне, давно рассыпалось или, претерпев утилизацию, обрело статус частиц и квантов.

– Привет из соседнего измерения, – так прокомментировал Снарт визит дивовидного гостя.

И правда, эта гиперфлуктуация состояла не из камня, льда, металла или звездных выделений. По определению исинта она являла собой сгусток антитерия – вещества, пребывающего в доатомной форме, прежде не наблюдаемого и возможно отражающего состояние материи в предначальной стадии формирования Мира.

Информация относительно этого обстоятельства была скупа и отрывочна. Тем не менее Снарт выдвинул предположение, что поступающий из недр нуменала антитерий, после обработки ультраэнергичным спамом, распадается на составные части, которые затем реинтегрируются и далее соединяются в метаобразные комплексы, определяющие наблюдаемый колорит местного энергофона.

Миарт активировал функцию пространственной неоднородности, после чего вновь переключился в режим отслеживания градиента событий.

При виде того, что открылось глазам, Шлейсер обомлел. Континуальная развертка, которая до этого воспринималась как система из координирующихся связей, приняла вид то ли седла, то ли катеноида, и продолжала меняться. При этом, возглавлявший вереницу “Ясон”, представился обособившимся от сопроцессии к действительности микроколлапсаром.

Что-то случилось и со временем. Скорость истекающего от нуменала света упала в десять раз. Это произошло настолько быстро, что он не успел проследить за переходами.

«Заторможенный, набирающий массу свет, – сообразил Шлейсер. – И чем ближе к нуменалу, тем меньше скорость распространения информации. Знакомая ситуация. Здесь тоже, как и в астеносфере многих звезд, производимые недрами сигналы достигают периферии номы только через тысячи, а то и миллионы лет. А значит, то что видится, отражает лишь отголоски прошлого и не более…»

Его размышления прервал миарт. Он в очередной раз скалькировал структурный метауклад, после чего воспроизвел сложившуюся на текущий момент обстановку. Граница ранее обнаруженной неоднородности придвинулась вплотную. Аналитические выкладки свидетельствовали о еще более сложном распределении динамических компонент эфира. Уже здесь, а не как представлялось ранее, континуальный квадр переходил в квинтр, а может и в сам полимериум.

Еще миг, и кавалькада оказалась внутри массива набора неопределенностей. На экране отобразились хронотени, в отражениях которых проявились фрагменты ранних, изолированных, но возможно контактирующих и даже взаимопроникающих циклов развития нуменального естества.