Текст книги "Нуменал Анцельсы (СИ)"

Автор книги: Евгений Белоглазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

– Что произошло? – обратился он к Грите после того как слайдер набрал ускорение.

– Ничего не понимаю, – проговорила она бесцветным голосом. – Пока тебя не было, я переговорила с Шлейсером. Они попали в какую-то жуткую аномалию. Он не стал распространяться и сказал, что все объяснит позже.

– Аина?

– С ней я тоже связалась. Похоже, она на грани истерики. Этот “Зет” доконал ее.

– Меня тоже. Угробить столько времени и сил!..

– Думаешь, мне легче? – через силу выдавила Грита. – Если верить ориентировкам, на поверхности сейчас такое творится!..

Проникнувшись ее состоянием, Астьер не стал дальше спрашивать. Какой смысл? Как ни крути, а исход предрешен. После таких ориентировок возврата не бывает. К тому же вот-вот само все выяснится.

В этот раз стерилизация в дезокамере “Ясона” заняла втрое больше времени чем обычно. Скафандры, а в особенности у группы Шлейсера, оказались заражены чрезвычайно ядовитыми веществами. Артинатор даже настоял на смене КЗУМов.

Пока изнемогающие от усталости кампиоры отмывались и приводили себя в порядок, исинт продолжал обрабатывать передаваемую регистраторами информацию. С выводами Грита не спешила. Слишком необычным выглядело то, с чем довелось столкнуться.

Аина держалась, но вид у нее был – хуже некуда. Пока никто не догадывался о ее самовольных опытах с гариенитом. Как теперь это объяснить? И какая последует реакция?..

Как только экипаж собрался в командном отсеке, из-за горизонта показался краешек солнца. Теперь с высоты стационарной орбиты диск Геониса отчетливо просматривался во все стороны, включая и отделенную терминатором ночную половину. Первое, что бросалось в глаза – поверхность планеты покрывал плотный облачный чехол грязно-серого цвета. Раньше такого не было.

Первым решили выслушать Снарта.

– Цианиды, – как-то неуверенно и спотыкаясь на каждом слове начал универсал. – Понимаете… Мы попали… попали под цианидовый заряд…

Аина побелела. Она ожидала всего, только не этого. До сих пор не верилось, что ее, как она полагала, безобидные действия могли привести к таким страшным последствиям. Иррациональность происходящего выражалась для нее еще и в том, что основные события развивались на обратной, невидимой с орбиты стороне планеты, там где был рассеян гариенит.

– Какие именно соединения ты определил? – по виду Гриты было видно, что она ничуть не удивлена.

– Цианистый калий. Был и натрий, но не в таком количестве.

– Понятно, – проговорила Грита таким тоном, будто ожидала услышать еще что-то.

– Что тебе понятно? – стараясь не выдавать эмоций, спросил Шлейсер.

– С калием понятно. Кругом граниты. В них, как известно, много калия. Оттуда он поступает в атмосферу. И тут вдруг обвал сплошной ионизации.

– Ну и что?

– А то, что почему-то все разом перевернулось с ног на голову. И вместо безобидных в малых дозах аммиака, аммония или аминогрупп азот стал связываться с углеродом, образуя газ – дициан. Это я и в своих пробах отметила. А дальше пошло-поехало. Дициан с помощью освобожденного из паров воды водорода превращается в синильную кислоту, а та в свою очередь, при наличии калия или натрия, трансформируется в цианид.

– Но для образования таких продуктов нужны особые условия, – возразила Сета. – Например, высокая температура, специфическая среда.

– Верно. Не было бы так, в мире не зародилось бы ни одной бактерии, потому как “заготовки ” для такого рода ядов имеются во всех атмосферах. И ты верно отметила: реакции, вызывающие их образование, действительно энергетически запрещены или сильно ослаблены. Сама не пойму, как такое могло случиться…

При этих словах Аина вздрогнула.

– Чего ты дергаешься? – подозрительно покосился в ее сторону Шлейсер. – Сказать что-то хочешь?

– Нет, – сдавленным голосом ответила она. – Пока мне нечего добавить.

Снарт попытался ухватиться за тему с другой стороны.

– Хорошо, – сказал он, вглядываясь в хмурые, серые от недосыпания лица кампиоров. – Пусть это будут цианиды и все что с ними связано. Но зачем объявлять “зет”? Мы что, не могли переждать этот катаклизм на орбите? Насколько мне известно, вся эта мутотень со временем растворяется, разлагается и рассеивается. Массы Геониса с избытком хватит, чтобы нейтрализовать любое количество таких ядов.

– И правда, – поддержала его Сета. – Если о разведении здесь активных витаструктур уже речь не идет, то остаются недра. Здесь же запасов – не меряно!

– Сейчас все узнаем. – С этими словами Грита вывела на дисплей систематизатора поступивший от артинатора флеш с последними расчетами.

Как всегда, в пестрой мозаике переведенных в стереоскопический формат органомолекул, могла разобраться только она одна. Лицо ее, четко обозначенное в свете приборной подсветки, будто закаменело. Из выпуклого, от потолка до пола окна давила громада обезличенного облачным покровом Геониса. С обратной стороны тревожно сигналила красным Аксоль. Все замерли в ожидании приговора.

– Если подтвердятся мои подозрения, от этой планеты будут шарахаться как от чумы, – не отрывая взгляда от замысловатого нагромождения полиэлементных комбинаций, проговорила Грита, и неясно было, какие чувства вкладывала она в эту жутковатую формулировку.

Ей никто не ответил. Время, казалось, остановило ход. Пауза затягивалась. А это если о чем и свидетельствовало, то лишь о неопределенности ситуации и проблемах, которые еще предстояло решать.

– Да говори же, не тяни! – не выдержал Шлейсер и, замирая от безысходности, представил, какой резонанс в ГУРСе вызовет сообщение о провале с такой помпезностью организованной экспедиции.

– Плохи дела, – отозвалась наконец Грита. – Такого оборота даже я не ожидала.

– Неужели может быть что-то хуже того, что уже есть? – нашла в себе силы удивиться Сета.

– Представь себе. И в сравнении с тем, что я вижу, цианиды могут показаться безвредной микстурой.

– Вот как? – У Снарта отвалилась челюсть. – О чем ты?

– Если верить анализам, то кроме цианидов на планете идет массовое высаживание TXDD-IV.

– Что?.. – одновременно вскинулись Шлейсер и Сета.

Пока шло обсуждение, Астьер молчал и лишь водил глазами из стороны в сторону, пытаясь сконцентрировать внимание на стендах с постоянно обновляющейся информацией. Пожалуй, только он один еще не в полной мере осознавал масштабы разразившейся катастрофы. Что же касается Аины, то она вообще пребывала в полуобморочном состоянии.

Сообщение Гриты было ужасным. Раньше ничего подобного действительно не отмечалось. И никакое воображение не в силах было спрогнозировать степень тяжести ожидаемых последствий.

TXDD-IV относился к соединениям диоксин-фурановой группы, насчитывающей около двухсот представителей (именно по этой причине Грита не сразу определила вид искомого представителя ряда). Основа диоксина – бензольные кольца, связанные между собой атомами кислорода. К каждому кольцу могут присоединяться по несколько атомов хлора. Именно число и положение атомов хлора определяют разнообразие представителей этого семейства. TXDD-IV, состав которого определяют углерод, водород, кислород и хлор – самое токсичное вещество в природе. Он в миллион раз ядовитее цианистого калия. Опасен он еще и способностью чрезвычайно долго сохраняться в неизменном виде. Это тотальный яд, поражающий все формы живой материи. Критическая доза для человека – один нанограмм на килограмм веса, то есть одна весовая часть на триллион. Хорошо сорбируется грунтом и различными материалами, где практически не меняется под действием внешних факторов.

– Постой, – попытался возразить ей Снарт. – Ты говоришь о диоксине. Но откуда взялся хлор?

– Сперва я тоже не могла понять, откуда он попадает в атмосферу. Но теперь мои предположения подтвердились. Хлор диссипирует из морской соли, высвобождая натрий, который затем соединяется в цианиды. Это заключение подтверждается строением новообразованного атмохимического поля. Над сушей большей частью образуется цианид калия, над морем – натрия.

– А как же термодинамические запреты? – снова спросил Снарт. – То, о чем ты говоришь, синтезируется только в суперспецифических условиях.

– Именно так, – согласилась Грита. – Но тут помог Астьер. Это он обнаружил повальную ионизацию всего что только может диссоциировать. А уже обстановка сымитировала условия, возможные для образования цианидных и диоксиновых комплексов. Идиотское стечение обстоятельств. Иных вариантов я не вижу.

Какое-то время никто не мог ничего сказать. Кампиоры обдумывали слова Гриты, вспоминая наиболее впечатляющие моменты последних часов. Аксоль как ни в чем ни бывало купалась в багряном сиянии короны. Рассыпанные по небесному холсту звезды кружились в извечном хороводе и тоже выражали полнейшее безразличие к свалившейся на плечи космиадоров напасти.

– Выходит, все это время мы были под воздействием не имеющего равных ядоконцентрата и ничего об этом не знали? – с тревогой в голосе спросила Сета.

– Вряд ли, – успокоила ее Грита. – Первые признаки аномальности я выявила только два дня назад. Правда, ничего не могу сказать об обратной стороне планеты.

– Там тоже все было в порядке, – заметил Шлейсер. – Когда мы с Сетой в первый раз вышли к разрыву, никаких аномалий там не было.

– Значит, все произошло спонтанно, незаметно и быстро. Других объяснений нет.

– Тогда складывается интересная картина. – Снарт стал прозревать и теперь желал получить подтверждение своим догадкам. – То, что мы приняли за снег, было цианидом, а то, что за пластмассу…

– Диоксином, – завершила его мысль Грита.

– Вот так дела! – Снарт был поражен до крайности. – Ну и осел же я! – продолжил он после того, как немного пришел в себя. – То-то миарт не хотел пускать меня в слайдер с пробами. Пришлось все выбросить. Это надо же… Хотел еще в снежку поваляться…

В другое время коллеги не упустили бы случая поиздеваться над несуразной затеей универсала, но сейчас было не до веселья.

– Что-то я не пойму, – медленно, с расстановкой проговорил Шлейсер. – Если действительно все случилось быстро и без видимого влияния внешних факторов, то что послужило тому причиной?

В воздухе повисла гнетущая тишина. Кампиоры молчали, обдумывая слова командора. Вариантов не было. Каждый понимал: высказывать на этот счет предположения – значит, нести откровенную чепуху и ничего более.

И тогда Аина решилась. Собравшись с силами, она подробно и без утайки рассказала, чем занималась в их отсутствие…

Сраженные открывшимися обстоятельствами, космиадоры застыли кто где был. Ни сил, ни желания комментировать просчет Аины не было. Ушли сомнения. Но вместе с тем истаяла надежда. На смену недомыслию пришло не вызывающее оптимизма прозрение. И пусть даже обозначились недостающие звенья, лучше от этого никому не стало.

Шлейсер по очереди сверлил глазами кампиоров, пытаясь прочитать их мысли, но те отворачивались, тем самым выражая нежелание делать скоропалительные выводы. Наконец, его взгляд уперся в Снарта.

– Чего молчишь? – выговорил он и не узнал своего голоса. – Скажи что-нибудь.

– А чего тут говорить? – без всякого желания отозвался Снарт. – То, что случилось, уже не исправишь. Импровизация в тональности “Bi – моль”* (*Bi-моль – то же что и си-бемоль минор) не удалась.

– Почему именно “Bi-моль”? – поинтересовалась Сета.

– В среде музыкантов этот гармонический ряд считается самым сложным.

– И что из этого? – еще больше нахмурился Шлейсер.

Снарт вздохнул, пожевал губами, после чего с отстраненным видом подвел итог:

– Свершилось то, что предначертано судьбой. И это надо принимать как должное. Дипластумный сортир превратился в галактический пойзинариум ^[115].

Часть четвертая

ИГРА ВСЛЕПУЮ

1

На побережье свирепствовали ураганы. Природа словно взбесилась. Земля и небо смешались. Массы насыщенных атмосферной влагой вулканических взвесей беспрестанно обрушивались на вершины утративших признаки различий гор необычайно въедливой, пропитанной серными соединениями грязью, которая, растекаясь селевыми и лахаровыми потоками, “укатывала” в себя все, что ни попадалось: каменную бессортицу, растительность, фауну.

Не зная чем заняться, Арни как неприкаянный бродил по территории станции или, бездумно уставив глаза в потолок, часами валялся на диване в гостиной.

Ему вторил не менее утративший интерес к происходящему Фил. Одно лишь, в отличие от майора, пытаясь подавить ностальгию, он проклинал все, что было связано с Метрополией или хотя бы напоминало о ней. Информационный терминал, рекомбинатор инфорт-сигнов, коллектор ТГ-связи – все это, при отсутствии живого контакта с обитающими как бы в ином мире людьми, вызывало у него раздражение, время от времени сменяющееся приступами беспричинной ярости. Даже подводные прогулки и занятия живописью перестали его интересовать.

В отличие от них, Тиб и Рон не прекращали опыты по изучению некритов. Большую часть времени они проводили на Главной станции. На связь выходили только по вызову ультиматора.

Шлейсер тоже не терял время. Обозначенное еще с первых дней релегации начало систематизированного поиска требовало продолжения. Пока Фил честил судьбу и непогоду, он переправил в соседний с Главной станцией сектор аквацикл и занялся обследованием обрамляющего материк шельфа.

Все сходилось. Выделенный им на континенте металлогенический пояс продолжался в сторону океана, где трассировался серией подводных вулканов, бесперечь генерирующих потоки жидких ферро-марганцевых и сульфидных руд.

Этот день мало чем отличался от остальных. Загрузив нехитрый багаж в микролет, Шлейсер с утра отправился на океаническое побережье. Беснующиеся воздушные вихри безжалостно трепали аппарат, дождевые заряды хлестали в иллюминаторы крупной шрапнелью, но, несмотря на происки непогоды, микролет держался устойчиво, воздушные ямы почти не ощущались.

Взгорок, где размещался ангар для аквацикла, Шлейсер нашел без труда. Тому способствовал особый рисунок древнего ледникового оза – узкой извилистой валообразной гряды, сложенной разносортными флювио-гляциальными отложениями.

Сделав круг над изломанной горизонталью прибрежной отмели, он с виртуозной точностью приземлил микролет в центре крохотной посадочной площадки.

С началом периода штормов берег изменился до неузнаваемости. Совсем недавно здесь плескалось теплое море, вода сверкала как кристальная, а на освещенном солнцем дне танцевали тени волн. Сейчас от былой красоты не осталось и следа. На фоне взбитого ветром морского простора с едва различимой чертой горизонта смутно проступали острова-песчинки – вершины подводной гряды. В зоне действия штормовых волн – смесь галечника, гнилых корневищ, животных и растительных остатков, обломки плавника, пучки нанесенных водой водорослей. Отлогий берег с одной стороны сменялся лентой сливающегося с морской кромкой пляжа, с другой – эскерами ^[116] и далее выступающими в сторону материка грозно курящимися вулканами.

Аквацикл – трехметровое изделие сигароообразной формы – предназначался не только для над – и подводного плавания. Прозрачная полинитовая оболочка обеспечивала круговой обзор, а вмонтированные в корпус микрореактора молекулярные реинтеграторы позволяли не только извлекать кислород из воды или углекислоты, но и расщепляли накапливающиеся в условиях герметизации токсины на пригодные для обменных реакций метаболиты. При необходимости форма аппарата менялась до шарообразной. В таком состоянии он был хорош на мелководье, болотах. Мог передвигаться и по суше: в песках, зыбунах и часто встречающихся на поверхности планет местах пылевых заносов. В общем там, где нужна высокая проходимость при малом давлении на грунт.

Как только амфибия погрузилась в водную толщу, наступила тишина. Сверху сочился рассеянный свет, а в нем, среди обильно сдобренных детритом наслоений золотистого песка, смутно выделялись контуры облепленных водорослями-лигофитами валунов и скальных выступов.

Шлейсер добавил освещения, и картина подводного мира стала более отчетливой. Приглядевшись, он увидел на взрябленном, испещренном волно-прибойными знаками грунте закованных в панцирь моллюсков, вяло шевелящихся, а большей частью пребывающих в полной неподвижности. О том, что это живые существа, напоминали только огромные, вполтуловища, выпученные трехглазья и тонкие усики-щупальца, колыхающиеся в такт движения воды. Что-то похожее на трилобитов. Но не трилобиты. И не саркоды, отдельные формы которых обладают близким кремниевым скелетом.

Покружившись над отмелью, он направил аппарат в море. Метрах в пятидесяти от берега дно резко пошло под уклон. Структура профиля изменилась. Каменное ложе, сложенное остатками биогерма ^[117], ощетинилось скоплениями источенных течениями и карстом граней, разделенных узкими глубокими провалами.

В этот раз целью маршрута являлось исследование шельфа в районе дальней, теряющейся за горизонтом цепи островов, где по данным батиметрии, на относительно небольшой глубине располагался дремлющий вулкан.

На глубине около ста метров он задержался у скалы, которая не могла не привлечь внимания. Слагающий отвес камень неуловимыми переходами менял оттенки, растекался оранжевыми мазками, разливался сочной зеленью. На черном выделялось красное, на желтом голубое. Действие придонного течения почти не ощущалось. И это было непривычно, потому как состояние неподвижной воды в океане считалось здесь скорей исключением, чем правилом. На поверхности водные массы как правило закручивались в вихри диаметром сотни километров, уровень воды в центре которых понижался на пятьдесят-сто метров. Глубинные течения достигали предельных отметок абиссальной зоны, где пропиливали в осадках и лавах протяженные каньоны и формировали огромных размеров промоины.

У истинного геолога, где бы он ни находился, один лишь вид обнажений вызывает волнение, желание работать. Поневоле сразу же вспоминаются неоконченные исследования, нерешенные вопросы, неразгаданные загадки.

Так и Шлейсер. С трудом оторвавшись от красочного зрелища, вызванного своеобразным развитием колонии сестон-фаговых водорослей ^[118], он продолжил движение вглубь неритовой полосы ^[119].

С приближением к цели вода все больше стала загрязняться исторгаемыми плутоном взвесями. Изменился состав гидробиоса. Исчезла растительность. Прикрепленные к грунту раковины теперь больше напоминали наплывы на камне, а пучки гифов – спутанные обрывки нитей.

На отметке двести метров видимость ухудшилась настолько, что пришлось вывести мощность прожекторов на максимум. Дневная поверхность едва угадывалась. А еще через пятьдесят метров – предельная для амфибии глубина – исчез уже и смутный свет. Теперь куда ни глянь – простиралось царство тьмы, словно вокруг разлилась густая тушь.

Он оторвался от уходящего под уклон дна, включил сонар и поплыл по горизонтали. До противоположного борта впадины, которым служила вершина интересующей его вулканической постройки, оставалось еще не меньше половины пройденного расстояния.

При всех достоинствах аквацикл обладал одним недостатком. В подводном положении его скорость не превышала двадцати километров. Это был типичный прогулочный аппарат, снабженный простейшей навигационной системой, и ничего более. Какими судьбами он попал на Каскадену – непонятно. Фил, а потом и Шлейсер, немало поломали головы, прежде чем сумели разместить в нем требуемый для работы набор аппаратуры. Пришлось даже уменьшить объем балластных цистерн, что вынуждало акванавтов при погружении на большую глубину прикреплять к днищу дополнительные грузила. Именно по этой причине Шлейсер не стал подниматься на поверхность. В условиях неспокойного моря, да еще с таким “прицепом”, ему вряд ли удалось бы развить приличную скорость.

Где-то через час по курсу наметились изломы причудливо изогнутых отвесов – реликты былых извержений.

Вулкан дремал второй десяток лет, но его дыхание ощущалось уже на дальних подступах к скрывающемуся под водой главному жерлу. Из дыр и трещин в ноздреватом камне изливались минерализованные источники, легко узнаваемые по характерным фестонам из кальций-магниевых солей. По мере продвижения к центру постройки все чаще стали встречаться белые и черные “курильщики”. Первые – субмаринные гейзеры (или как их еще называли “жидкое пламя”), температура воды в которых превышала температуру плавления свинца. Вторые – выбросы из недр, сопровождающиеся густым черным дымом. Донные осадки как и должно было быть оказались обогащены сульфидами железа, цинка, меди… Во мраке и тишине морской пучины шла непрерывная работа: накапливались седименты, рождались новые химические соединения и кристаллические агрегаты.

Как ни удивительно, но здесь, в условиях полнейшей темноты, обитали простейшие организмы. Поскольку жизнь каскаденианских зоофитов возможна только в условиях освещенности, пусть даже мизерной, феномен этот поначалу не находил объяснения. Чего только не напридумывали тогда растерявшиеся экзобиологи. Некоторые даже предлагали пересмотреть теорию развития местного витаценоза. Потом разобрались. Глубинные формы жизни если и существовали здесь, то исключительно в местах развития температурных аномалий – за счет фотосинтеза от излучения гидротермальных источников и подводных вулканов.

В связи с этим Шлейсер еще полгода назад выступил с предложением провести в южной части планетарной акватории ряд опытов, которые могли бы иметь непосредственное отношение к проблеме “s-фактора”. Для этого надо было переселить в аналогичные условия обитающие в северном полушарии термофильные организмы и посмотреть, сумеют ли они там прижиться. После обсуждения целесообразности постановки такого рода работ ГУРС ответил: «Неоднозначность результатов не оправдывает затрат». Шлейсер не настаивал, потому как понимал: Создатель не питает слабости к простым решениям и все что здесь происходит, наверняка имеет иную, более сложную подоплеку. В памяти еще свежи были воспоминания об экспедиции на Геонис, когда земные организмы, обитающие в бескислородной среде, так и не смогли прижиться в аналогичных условиях геонисного океана.

Позже за ужином он рассказал эту историю Филу и попросил его поделиться своими соображениями.

– Вода, – без колебаний заявил нептунолог. – Только вода способна создавать и поддерживать соответствующую сложившимся условиям структуру жизни. Только вот спрашивается, почему?

– Действительно, почему? – переспросил Шлейсер в надежде услышать вразумительный ответ.

– Не знаю, – ответил Фил. – Может потому, что вода обладает способностью воспринимать, копировать и передавать информацию. На мой взгляд, вода – не косное вещество, а сложная самоорганизующаяся система. Ее строение и свойства прежде всего зависят от строения, свойств и энергетики вмещающего ее пространства.

– Наверное, так и есть, – согласился Шлейсер. – Одно непонятно. Почему, оказавшись в близких к земным условиях, бактерии на Геонисе не смогли адаптироваться?

– Скорей всего, вода там была связана в такие структурные комплексы, которые не позволяли трамплировать процесс витаорганизации казалось бы вполне подготовленных для этого соединений. Это состояние среды может сохраняться миллиардолетиями и никакая прививаемая самыми радикальными методами жизнь на таких планетах не приживется. К тому же, судя по твоим словам, в той воде было столько растворенных микроэлементов, что она вполне могла оказаться ядом для земных организмов.

– Мы тоже подумали о естественной гербицидизации планетарной оболочки, потому и прекратили селекцию. Но ты упомянул о структуре воды. Что следует под этим понимать?

– Вы проводили стереохимическое исследование водных молекул? – в свою очередь спросил Фил.

– Нет. Мы только отметили, что значительная часть воды состоит из сложных молекул типа Н6О3 и Н8О4.

– То-то и оно, – ухмыльнулся нептунолог. – Вы забыли одно: вода может связываться и в более сложные комплексы, свойства которых могут показаться просто фантастическими. Например, кристаллическая вода – структура из тысячи и более молекул – способна заряжаться и подобно РНК реплицировать оказываемое на нее воздействие. Клатратная вода – объединение молекул воды в многогранники наподобие футбольного мяча – может быть использована в виде сорбента и концентратора абсолютно всех существующих в природе веществ. Или наконец гетеродинамическая вода. Это вообще уникальное соединение. Из такой воды получают лед с температурой плавления плюс двести цельсиев, а сама она после соответствующей магнитной обработки становится вязкой как вазелин.

– Водой действительно всерьез не занимались, – не стал спорить Шлейсер. – Это целая программа. У нас других забот хватало. Чего скрывать – спешили. Хотели все решить разом. А вышло – хуже не бывает…

В том, что итог экспедиции на Геонис не был оценен как провальный, Шлейсер в очередной раз увидел руку провидения. Главную роль в “разводе туч” сыграл авторитет редастра Дарбенда. Отец Сеты настоял на том, чтобы ГУРС провел максимально объективное расследование. При этом главный упор был сделан на то обстоятельство, что кампиорам Шлейсера впервые в истории удалось, пусть и невольно, запустить в ход технологический процесс планетарного масштаба. Причем, с минимальными усилиями. Сам по себе этот факт вряд ли имел бы столь серьезное значение, если бы не богатейшая минерализация недр Геониса и в первую очередь обширные выходы на поверхность дисперсных золото-серебряных руд. Это уникальнейшее стечение обстоятельств, при соответствующей трактовке следственных материалов защитой, решило исход дела. По сути планета самопроизвольно превратилась в гигантский горно-перерабатывающий комбинат, поскольку цианиды, верней их растворы, уже издавна применяются для извлечения металлов из породы в тех случаях, если другие методы разделения неэффективны. Конечно, скорости обменных реакций в естественных и производственных условиях несопоставимы. Но, как показали расчеты, через две-три сотни лет, циркулирующие в зоне выветривания и насыщенные цианидами воды растворят, вынесут наверх и переотложат в виде россыпей находящиеся в связанном состоянии металлы. А дальше – дело техники. Учитывая крайнюю степень ядовитости среды, добычу можно производить без участия людей с помощью трансформеров.

В будущем такая перспектива обещала обернуться владельцам рудников неслыханной прибылью, причем с мизерными в сравнении с разработками по стандартным схемам затратами. И – о, чудо! – то ли под давлением Дарбенда, то ли по какой другой причине, но вскоре нашлись инвесторы, которые согласились вложить средства в этот долгосрочный проект.

В итоге, вместо того, чтобы до конца дней собирать мусор на пустырях гелиосистемы, они стали героями и даже сумели на этом заработать. Космический бог еще раз отметил их печатью благосклонности. Только мог ли кто тогда предполагать, каким кошмаром вскоре обернутся преференции вселенских сил?..

2

После того как с Земли поступило оборудование для нейтринного телескопа, Шлейсер с головой ушел в работу по его монтажу. Забот хватало. Прежде всего, надо было определиться с местоположением сцинтилляционного блока – приемного устройства анормальных частиц.

Эта установка не могла быть вынесена на орбиту или помещена на какой-нибудь малый экзоплан. Для ее работы необходимо наличие значительной массы, причем чем больше, тем лучше. Если антенна обычного телескопа направляется непосредственно в небо, то в случае применения нейтринного телескопа все происходит наоборот. Верней, его приемное устройство тоже нацеливается на предмет изучения, только происходит это через земную толщу, когда сам объект находится на обратной стороне планеты. Используя такой метод, астрономы добиваются изображения высочайшей четкости, поскольку в этом случае гасятся все виды космического излучения. Остается только нейтринный поток, который, практически не меняясь, беспрепятственно проходит сквозь концентраторы любой массы.

Морской вариант отпал сразу. В условиях неспокойного моря обеспечение абсолютной неподвижности регистраторов потребовало бы создание громоздкой инженерной конструкции, что совершенно исключалось.

После долгих раздумий Шлейсер принял решение разместить сцинтилляторы на северном полюсе. Это не только избавляло сверхчувствительный прибор от возможного влияния “s-фактора”, но и позволяло через планетарную толщу беспрепятственно, а главное сразу и в полном объеме исследовать южное небо.

Пришлось повозиться и с прокладкой канала связи между полюсом и ультиматором Четвертой станции, поскольку, работая с телескопом, он не собирался сутками сидеть во льдах. После нескольких попыток, не получив желаемого результата, он остановился, пусть на достаточно сложном, но пожалуй наиболее эффективном в данной ситуации варианте микроволновой связи через систему уже имеющихся геостационарных спутников.

Запуск нейтрино-спектрального комплекса пришелся как раз на вторую годовщину релегации Шлейсера. Опробование решили произвести в полночь. Поглазеть на картину неба в самом экзотическом из диапазонов собрались все. Шлейсер велел Дзетлу зашторить в лаборатории окна, после чего, отключив освещение и все виды индикаторной подсветки, вывел на демонстрационный – во всю стену – экран обработанное ультиматором изображение.

В первые мгновения никто ничего не понял. В кромешной тьме со стороны экрана обозначились неясные блики, напоминающие хаотичную мозаику из округлых, удлиненных и ксеноморфных фигур. Ни звезд, ни скоплений хотя бы отдаленно напоминающих созвездия не было.

Впрочем, ничего другого Шлейсер не ожидал. Подобные картины были ему не в новинку. И хотя он не относил себя к специалистам в области физики элементарных частиц, но в основах нейтринной астрономии кое-что смыслил.

– Ерунда какая-то, – разочарованно скривился Арни. – И ради этого стоило колотиться?

– А что? – Фил окинул экран оценивающим взглядом. – Очень даже недурно.

– Это как? – покосился в его сторону Арни.

– На выставке художественного экс-арта такое полотно вполне могло бы сойти за эксклюзив.

– Не смешно, – фыркнул Рон, после чего попросил Щлейсера дать пояснения.

Кампиор не испытывал желания выступать в роли популяризатора космологических тем. Однако делать нечего, пришлось прочитать лекцию об особенностях нейтриноскопического сканирования.

Как он пояснил, только такой телескоп – по антинейтрино – позволял отличать вещество от антивещества. По фотонам (абсолютно нейтральные частицы) этого сделать нельзя. Действие нейтринного телескопа чем-то сродни рентгену. Он позволяет разглядеть внутренности звезд и космоса в целом, то есть дает возможность изучать строение структур, где генерируется хотя бы одна из разновидностей нейтрино. С помощью этого метода уже определили координаты многих секондастров (потухшие звезды), астроидов (недоразвитые звезды), планетаров, масс-концентраторов всевозможных разновидностей “темноты” и прочих космообъектов-невидимок. Был даже случай, когда в составе галактической микроволюты МК-53-118 по нейтрино выделили что-то подобное дегравитационному прокладу, который при достаточно развитой фантазии вполне можно было интерпретировать как двумерный безгравитационный мир. Наверное, этот метод позволял улавливать и нейтрино, образовавшиеся еще в первые мгновения рождения вселенной, поскольку они ни с чем не реагируют и могут сохраняться вечно. Только вот вопрос – отталкиваются ли они от границ Мультиверсума? И если да, то какие зеркала при этом использует природа?