Текст книги "Нуменал Анцельсы (СИ)"

Автор книги: Евгений Белоглазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Никогда еще регистрационная сеть “Ясона” не испытывала такой нагрузки. Некоторые величины, например, уровень анизотропности пространства или вариации спин-мультиплетности атомно-молекулярных комплексов вообще замерялись впервые. А для таких констант, как коэффициент темпоральной упорядоченности и показатель квант-флуктуационного соответствия надо было подыскивать другие, более подходящие метафизическому окружению эталоны.

Относительно термодинамической характеристики нуменального окрестья автоматы ничего вразумительного сказать не смогли. Разве что подтвердилось известное: в периферической части номы (на глубину лазеры проникнуть не смогли) отмечался дичайший разброс температур вакуума – от абсолютного нуля до пяти миллиардов кельвинов. И это при том, что космическая среда оставалась практически холодной. Причиной казалось бы очевидного несоответствия являлись генерируемые ксеноидом частицы сверхвысоких энергий, которые (как уже отмечалось), в связи с отсутствием в вакууме другого вещества, при соударениях как раз и выступали в роли температурного критерия среды.

Разведка зондами тоже себя не оправдала. Два аппарата, отправленные в сторону фиолетового монстра, канули в shasm,у ^[129], отдалившись всего на полторы световые минуты. Что с ними произошло, осталось загадкой. Они исчезли с экрана локатора, по сути не успев ничего передать.

Однажды на границе видимости Астьер вроде бы зафиксировал смутные контуры какой-то крупной неоднородности. Хотели направить туда зонд. Но пока готовились, размышляли – произошел всплеск нуменального излучения, в результате чего призрачное видение пропало и больше не появлялось.

На исходе седьмого дня экипаж собрался в командном отсеке. Подготовительный период завершился. Настало время действий.

Собственно, кампиоры могли принять только три решения: продолжить продвижение в неизвестность, оставаться на месте или же прервать далеко не просто начавшуюся экспедицию.

Обсуждение начали с общих тем.

Аина выразила опасение относительно возможностей защиты “Ясона” при проявлении признаков хронопространственной ремодуляции.

– Можно ли уберечься от воздействия паратропической системы, частью которой, по словам Гриты, мы уже стали? – спросила она, адресуя вопрос прежде всего к Снарту.

– Вряд ли, – ответил универсал. – Надежда разве лишь на то, что в случае сближения с нуменалом развертка дополнительной мерности будет происходить постепенно и у нас будет возможность это почувствовать.

– А как обеспечить безопасность продвижения в условиях, когда сам не знаешь чего опасаться? – спросил Шлейсер, пока еще смутно представляя трассу предполагаемого маршрута.

– Думаю, такой способ есть, – отозвался Снарт. – Свернутая часть пространства или другими словами свиток добавочной размерности – это прежде всего колоссальнейшая энергетика содержащейся там компоненты, природа которой, как известно, отличается от гравитации и электромагнетизма. Эта энергетика удерживает свернутое измерение от реализации в стандарте континуального распределения. Только этим можно объяснить тот факт, что, обитая по сути дела в многомериуме, мы этой многомерности не ощущаем. Но в экстремуме, создающемся хотя бы по вине той же гравитации, структура континуума может не то что искажаться, а в полном смысле трещать по швам, что в свою очередь дает возможность одному или сразу нескольким измерениям, сбрасывая излишек энергии, облекаться в те или иные “одежды” физического мира. Эти излишки и должны указывать на местонахождение линии раздела.

– По моим расчетам, на границе гало нуменал окружен силовым экраном, – отметила Сета и обвела вирт-курсором круг на призмоскопическом изображении метатропной зоны. – Похоже, в словах Снарта есть определенный смысл.

– Именно так, – без колебаний объявил универсал. – А “черный туман” – это область пусть даже искаженного, но все же цельного пространства, в пределах которого, полагаю, “Ясон” может перемещаться.

– Думаешь, артинатор сумеет уберечь нас от этого клятого квази-мета-параморфоза? – недоверчиво хмыкнул Астьер.

– Вне всякого сомнения, – попытался успокоить его Снарт. – Изменение энергетики вакуума, верней ее экспотенциальный рост, как раз и будет сигналом. Более того, я уверен – войти вот так сходу в полимериум вообще невозможно. Энергетический ток на краю многомерности должен быть настолько велик, что даже мощности “Ясона” не хватит, чтобы его одолеть. Неведомая сила. Она просто отбросит нас. На том все и кончится.

– Почему же тогда другие в сходных ситуациях превращались в экзотов или вовсе пропадали? – возразил Астьер – И потом – что же все-таки случилось с зондами?

– Прежние неудачи надо расценивать, как сбой при трансляции в самой инфорт-системе, – не раздумывая, ответил Снарт. – Ну, и конечно же не обходилось без накладок. В чем они выражались? Да в чем угодно. Хотя бы в непредсказуемости поведения некоторых форм космогенеза. Я не хочу сказать, что нуменал – база для отдыха. Главное – не лезть в пекло и стараться избегать градиентных ловушек. Что же касается зондов, их пример – нам наука. Нома гасит чуждые квазистенциуму волны – это ясно. Значит, с расстоянием связь ослабевает. Выходит, аппараты заблудились, утратили ориентировку. Отсюда вывод – зона радиоприема здесь не превышает тридцати миллионов километров. Это вдвое меньше орбиты Меркурия. Но нам и этого достаточно. Окружив себя зондами, мы сможем не только передвигаться, но и видеть, что творится по соседству. В случае чего – остановимся. Станет жарко – отступим.

– Так-то оно так, – не спешил соглашаться Астьер. – Но где гарантия, что метафаза прежде не сожрет нас или не распылит на квантоны? ^[130].

– Нет такой гарантии, – не стал спорить Снарт. – Я и сам думаю о том же. Нома не только гасит сигналы и стирает космофон. Убежден – до нас доходит лишь мизерная часть того, что вырабатывает нуменал. Если судить по кривизне сопредельного “Ясону” пространства, масса ксеноида, а значит и производимая им энергия на десятки порядков превышает то, с чем приходилось сталкиваться раньше.

– Не стоит удивляться, – прокомментировала заключение универсала Сета. – Насколько известно, в скоплениях дальнего плана есть объекты похлеще нашего нуменала. Там тоже в относительно скромных объемах концентрируются массы, сопоставимые с емкостью не только одного Млечного Пути.

– Есть парадокс, который не поддается объяснению, – продолжил развитие темы Снарт. – Массы нуменала недостаточно, чтобы настолько изменить метрику. И осознание этого факта не дает мне покоя.

– Надо уточнить классификацию объекта, – предложил Астьер. – Заодно поделимся мыслями. Выскажем соображения. А тот, кто окажется ближе к истине, получит вознаграждение. Скажем, освобождение от очередной вахты.

– Идет, – без раздумий согласился Снарт.

Главный экран разделили на шесть частей. Теперь каждый мог подкрепить свои рассуждения вирт-моделями и соответствующей графикой.

После этого Шлейсер объявил перерыв.

Пока кампиоры разминали языки и кости, Аина вызвалась приготовить настоящий кофе. Натуральные продукты занимали в рационе экипажа незначительную часть, поэтому к ее предложению отнеслись с подобающим случаю энтузиазмом.

– Это не чернода, – Сета решила начать анализ методом исключения. – У коллапсаров нет магнитных полей. Здесь же напряженность хоть и меньше чем у пульсаров, но все равно огромна. Около десятка мегаэрстед. – С этими словами она вывела на экран таблицу с наиболее характерными примерами. – Такие величины встречаются не у каждой галактики. Вот почему у “Ясона” повышенный энергорасход. Ускоритель, который достал нас в пелленариуме Фоггса, этому в подметки не годится. Не знаю, как сложится дальше. Вроде бы нет разрыва сплошности поля. Отсутствуют и скачки напряженности. Но разгон “ветра” сумасшедший. Почему?..

– Наверное, когда-то здесь действительно случился невероятной силы катаклизм, – предположила Аина. – И свидетельство тому – соседствующие с ксеноидом “фата-морганы”. Всплеск магнитного поля когда-то “заморозился” в искривившемся пространстве и в таком виде сохранился до наших дней. Структура этого поля настолько прочна, что ее не могут разорвать даже перепады гравитации при масс-реверсах нуменала.

– На планкеон эта штука тоже не тянет, – продолжила Сета. – У дозвездной материи другие спектральные характеристики. Нуменал же не только “сияет” на всех частотах. Он еще и генерирует поток ультрарелятивистских частиц. Откуда они берутся? Да еще с таким запасом энергии?

– Надо думать, с реликтом, или как еще говорят “отрыжкой подруги-вселенной”, наш приятель действительно имеет мало чего общего, – согласился Снарт. – Вопрос белад вообще крайне запутанный. Многие считают его надуманным, побочным следствием других, более общих процессов. А вот на том, с чего начала Сета, я хотел бы в нескольких словах остановиться.

Что мы знаем о чернодах? Считай, ничего. Один математический флер. Нет магнитного поля? Ну и что? Это же структуры иного масштаба. Для Земли, например, гравитационный радиус равен одному сантиметру. Для Солнца – около трех километров. Могу представить, сколько таких солнц может уместиться в одном сингулирующем нуменале.

Наш ксеноид может оказаться той же породы, разве что не полностью прикрыт метатропным последом. Почему не допустить: нуменал испаряется, а гравитация рождает из вакуума частицы таких энергий, что те, ускоряясь в колоссальнейшей силы магнитном поле, приобретают ультрарелятивистские свойства.

– Не пойдет, – возразил Астьер – Я проверил. У нуменала действительно нет достаточной массы. Искажение пространства есть. А вот массы, способной вызвать такое искажение, нет.

– Было бы так, здесь и правда образовалась бы галактика в галактике, – поддержала пилота Грита. – И структура космоса была бы иной. Нет, здесь что-то другое…

– А что, если в этом месте когда-то вспыхнула группа сверхновых? – предположила Аина. – Они вполне могли оставить после себя ком слипшихся – как нуклоны в ядре – “фата – морган”.

– У сверхновых должны быть эмиссионные кольца, – возразил Снарт.

– А нома?

– Если нома – эмиссионное кольцо, тогда кто-то из нас энгинатор.

Властителем космоцива никто себя считать не пожелал, поэтому вопрос с обсуждения сняли.

– Послушай, – обратился далее Шлейсер к Аине. – Ты говоришь о чем угодно, и даже о том во что сама не веришь. А почему ни слова не сказано о Тибертисе? Ты же сама занималась там эффектом исчезающей массы.

– После того как Геонис по моей глупости превратился в пойзинариум, я и думать об этом не хочу, – вспыхнула Аина.

– Ладно, – успокоил ее Шлейсер. – Сколько времени прошло. И обошлось. Даже боков не намяли.

– За Геонис мы, конечно, бить тебя не будем, – в своей обычной манере подковырнул Аину Снарт. – По истечению срока давности. И при условии, что поможешь разобраться во всей этой галиматье.

– По правде говоря, я не понимаю, почему в Центре до сих пор не провели аналогии между тем и этим. Видно, что-то не стыкуется в базе данных. На Тибертисе действительно происходили удивительные вещи. Он периодически терял часть массы, а потом совершенно непостижимым образом набирал ее. Мы провозились там два года, но толком ничего и не выяснили. В околозвездном космосе отмечались субвакуумные конденсации: безмассовые, но необычайно энергоемкие. Исходя из этого, Тибертис тоже представлял частично закрытую систему. И за ее пределы, как и здесь, прорывалась лишь незначительная часть генерируемой им энергии.

– И как ты оцениваешь наши шансы? – спросил Шлейсер.

– На мой взгляд, “Ясон” оказался примерно в такой же ситуации. Правда, Тибертис не искажал пространство и не экранировал космофон.

– Думаю, здесь идет не просто перекачка вещества по схеме “континуум-прана” ^[131] и обратно, – заметила Сета. – Поэтому ни Метрополия, ни артинатор не спешат с аналогиями.

– Сравнивать действительно не с чем, – отметил Астьер. – Таких картин в ГУРСе еще не видели. Нам крупно повезло. Волей случая устье канала оказалось в метатропной зоне. Сложись по-другому, нуменал не подпустил бы нас так близко.

– Согласен, – тут же сообразил Шлейсер. – Континуальная несовместимость, а значит, переформатирование атомно-молекулярных связей на всех уровнях. Вот почему при сближении с метаформами исчезали аппараты, а люди превращались в экзотов или гибли.

– А что же с нами? – усомнилась в словах командора Грита.

– Мы вроде как сразу стали “своими”, – пояснил Астьер. – Метатропными. Но сами того не замечаем. Я же говорю – дело случая. При трансгрессии нома захватила заложенный космодезистами канал. Поэтому “Ясон” беспрепятственно преодолел структурный барьер. В противном случае на это не хватило бы вселенских сил.

– Значит, мы стали метатропами?! – то ли констатируя, то ли еще сомневаясь, проговорила Грита. – То есть… – она запнулась. – Превратились в экзотов?!

– В антиэкзотов, – уточнил Снарт.

– А какая разница?..

– Интересно, как мы теперь выглядим со стороны? – Астьер вслух подумал о том, что в данный момент его больше всего интересовало, и принялся во все глаза разглядывать лицо Гриты, пытаясь обнаружить там следы особо выдающегося вселенского уродства.

– Никто ничего не заметил, – успокоил его Снарт. – Ремодуляция информационного потока происходит сама собой через инфорт-систему. Сеансы с метрополией подтверждают это. – Он мотнул головой в сторону разливов звездной накипи. – Пока шов канала остается внутри метапаузы, у “Ясона” сохраняются шансы на возвращение.

– А если оболочка снова начнет сжиматься? – спросила Аина.

– Тогда мы окажемся замурованными в этом склепе, – раздельно произнес Снарт. – Навсегда. Без всякой надежды на спасение.

– Это как? – не поняла Аина.

– А вот так! – отрубил Снарт, и кампиоры поняли – универсал не шутит.

Положение дел представилось совершенно в ином свете. Обрисовалась реальная перспектива оказаться даже не за стеклом, а в полнейшей изоляции от мира, да еще и без связи.

– Надо окружить фильеру регистраторами, и в случае чего давать деру, – предложил многоопытный Астьер.

– Это ничего не даст, – возразил Снарт. – Контакт с каналом, а значит и с Метрополией прервется сразу, как только “Ясон” начнет сближение с нуменалом.

– А как мы вообще отсюда выберемся, если останемся без ориентиров? – спросила Грита.

– Не заблудимся. В корону входить не станем. Следовательно, гравитационный центр ксеноида так и останется в виде единого целого. А это и есть ориентир, от которого всегда можно оттолкнуться.

– Есть еще ветер, – напомнила Сета об альтернативном варианте привязки.

– С ветром не так просто, – Снарт отрицательно качнул головой, продолжая комбинировать на своем участке экрана картами распределения полей и параметрическими накладами.

– Я не стал бы утверждать, что поток излучения везде направлен из центра системы, – продолжил он, окончательно освоившись с привычной для себя ролью мозгового центра экипажа. – Здесь могут встречаться магнитные петли. А в этих заманухах недолго и заплутать.

– Насколько мне известно, Астьер однажды побывал в гостях у ксеноморфа, – заметил Шлейсер. – И надо полагать, это был объект не последней категории сложности.

– Вряд ли цефеида сравнится с этим монстром, – отозвался пилот, безуспешно пытаясь отыграть на имитаторе варианты выхода из условно сложившейся ситуации “зет”.

– Но должно же быть что-то общее между тем и этим?

– Разве что отсутствие стабильности. Дальнейшее сопоставление равносильно сравнению детской погремушки с ядерной бомбой.

Судя по виду, Астьер не был расположен к воспоминаниям. Он оторвался от пульта управления тренажером, прикрыл глаза и какое-то время молчал.

– Тот случай навсегда врезался в память, – собравшись с мыслями, продолжил он. – У Палиавестры оказался скверный характер. Хотя чего можно ожидать от звезды, внутри которой ты оказался. Главное – винить некого. В ее астеносфере на максимуме образовался “свищ”, куда нас с Ичетом и засосало. Тогда отказали не только гравистаты, но и система ориентации. Но сервисный модуль выдержал, а Ичет угадал направление разгона. Перегрузки едва не отправили нас на тот свет. Когда подошел орбитальный стеллер, мы были без памяти.

– В ее пульсациях вы ничего не обнаружили странного? – спросила Сета, которая в общих чертах была знакома с этой историей.

– Нет. Типичная переменная. Даже несмотря на некоторые особенности классификационного характера. Развитие по классическому принципу: накопление энергии – сброс. Чем и было вызвано изменение светимости.

– А что с гравитацией? – поинтересовалась Аина. – Нашли что-нибудь интересное?

– Нет, – ответил Астьер, понимая куда она клонит. – Масштабного масс-реверса у Палиавестры не было. Обычные колебания при смене фаз активности. Правда, при этом она “дышала” почти как живое существо…

Надо отметить, Шлейсер, ввиду специфики его деятельности, никогда не имел дела со сверхгигантами. Такие звезды как Палиавестра, по причине отсутствия у них нормальных планет, не представляли интереса для специалистов геологического профиля. Вместе с тем он в полной мере представлял красоту и необычность этих громаднейших образований, атмосферный оклад которых в тысячи раз превышал размеры самих звезд.

После того как у Астьера иссяк запас воспоминаний, он обратился к Снарту:

– У тебя есть, что добавить по поводу ксеногенов?

Универсал поежился так, будто его против собственной воли вытащили из темного угла и спросили о чем-то исключительно личном и тщательно скрываемом.

– Был один эпизод, – с кислым видом проговорил он. – И я тоже не люблю о нем вспоминать.

– Почему? – полюбопытствовала Грита.

– Тому случаю не нашлось объяснения.

– Совсем не нашлось? – уточняя, переспросил Шлейсер.

– Представь себе, – ответил Снарт, отправляя артинатору на воспроизведение посыл текущих расчетов метрического состояния космополя.

– Расскажи, – попросила Сета, которая к своему удивлению и слыхом не слыхала о той истории.

– Повторяю, я не люблю о том вспоминать, а говорить – тем более, – вздохнул Снарт и, по-прежнему не выражая энтузиазма, продолжил: – Тогда я работал в паре со Слебором. Астьер знал его. Так вот, на Адаверане, в системе которого предполагалась закладка узла связи, мы попали под пресс гравитационного инвертора. Мне удалось выпутаться. А Слебор погиб. У Адаверана с его тремя планетами-одуванчиками на дальних орбитах, несмотря на благопристойный вид, тоже оказался характер будь здоров. Сюрпризы посыпались сразу, как только мы десантировались неподалеку от его магнитного замка. Почти все предварительные расчеты оказались неверными. Мы еще удивились – почему на подступах к звезде так пусто. Ни планет, ни метеоритов, ни пыли. Вообще ничего. Да, были какие-то квант-конденсатные пузыри и стяжения силовых эманаций. Но тогда на них не обратили внимания. И еще. Спектральный класс Адаверана оказался совсем другим, возраст его на шесть миллиардов лет превышал расчетный, а элементный состав плазмы уже подобрался таким образом, что в любой момент наш приятель мог ахнуть во всю силу своей звездной дури.

– Не может быть, возразила Аина. – Астрономы в таких случаях не ошибаются.

– Когда-то и я так думал, – хмыкнул Снарт. – По мнению тех, кто потом расследовал это дело, свет от Адаверана, так же как и здесь, пересекал область развития какой-то метаморфной генерации, искажающей информацию и даже поглощающей ее. Думаю, это происходило именно там, где проводилось картирование, хотя никакого внешнего воздействия мы не ощущали. Так прошло около месяца. Мы уже неплохо изучили Адаверан и собирались перебираться на периферию к планетам. Аномалий старались избегать. Действовали по программе: изучали структуру эфира и распределение силовых полей. В тот роковой день я остался на корабле. На трассу вышел Слебор. Его путь пролегал мимо одного из спорадических квант-конденсатных гиперплетов. Размеры этого “блина” не превышали диаметра Марса. Как только Слебор к нему приблизился, этот “ноль-массовый” выродок вдруг ни с того ни с сего стал гравитировать. Меня так тряхнуло, что искры из глаз посыпались. А от сервисного модуля Слебора ничего не осталось. Все произошло так быстро, что я ничего не понял. А когда начал соображать, равновесие уже восстановилось. Если б не приборы, никто бы не поверил, что там произошла мощнейшая эрупция. Причем внезапно, без всякой подготовки. Это уже потом разобрались что к чему. Лопнул квантонный пузырь. При взрыве выделилась неизвестная, обладающая массой энергия, которая тут же опять дематериализовалась. Вспышки не было. Более того, на оллграммах ^[132] вообще отсутствовали признаки характерного для энергетических разрядов излучения. Только гравитационный удар. И все.

– Ну, ты даешь! – вылупился на него Астьер. – Столько лет прошло, и ты молчал?!

– Не мог я раньше говорить. Информацию о той экспедиции засекретили. Для изучения флуктуационных взрывов создали специальную группу. В нее вошли эксперты ГУРСа, ТИВЖа и почему-то Амфитериата.

– Ну, если этим заинтересовался Амфитериат, нам остается лишь готовиться к нашествию инопланетян, – рассмеялась Грита.

– Нет, правда, – нисколько не разделяя иронии биолога, продолжил Снарт. – Дело оказалось настолько серьезным, что тему передали под контроль Гексумвирату. Как выяснилось, развертка адаверановых “квант-композитов” происходила по какому-то особому принципу. И этот принцип, в отличие от известных методик, позволял создать компактную бомбу невероятной мощности. Нам заткнули рты. И лишь недавно я узнал, что запрет снят.

– И чем же это вызвано? – спросил Шлейсер, не без удивления признаваясь себе, что озвученную универсалом информацию тоже слышит впервые.

– Вроде бы как нашли способ препятствовать субпространственной детонации. Это все. Больше я ничего не знаю.

Шлейсер посчитал тему исчерпанной и предложил вернуться к обсуждению более насущных проблем. Разработка программы исследования нуменала и обеспечение безопасности экипажа в надкритических условиях – вот вопросы, которые надо было решать в первую очередь. Вместе с тем, рассказ Снарта оставил в его душе глубокий след и в очередной раз заставил задуматься о непредсказуемости поведения стохастид и всякого рода мультимериумов. В немалой мере тревожило и еще одно обстоятельство. В этой, невероятнейшим образом сложившейся ситуации, рассчитывать приходилось только на себя и партнеров. В данном случае исинт “Ясона”, как и Метрополия, были не в состоянии нести ответственность ни за прогноз, ни за выбор средств, ни за определение стратегии поведения экипажа. Что толку в помощи, если приборы регистрируют совершенно неприемлемые для стандартного макроуровня соподчиненности, свидетельствующие об ультраэкзотическом состоянии нуменального вещества, когда излучение сливается с материей, возможно проявляющейся даже не в атомно-молекулярной форме, без участия электромагнитных сил, в виде особой природы дуплексных волн, уподобляемых тем, которые определяют двойственность электрона, фотона и подобных им представителей микромира. Наверное, так было в начале Всего. И по неведомой причине предстатив такого рода продолжал сохраняться в подобных нуменалу многомерных энформиалах ^[133].

Вариант эвакуации, как и возможность стационарного позиционирования у фильеры TR-канала, отмели сразу. Кампиоры жаждали деятельности. К тому же чувство опасности только усиливало желание заглянуть в нутро смертоносного первозданца.

– Надо окружить себя зондами и передвигаться в пределах действия связи, – предложила Аина. – Покрутимся вокруг устья канала, а там видно будет.

– Неплохая идея, – отметил Снарт. – Но бесперспективная. Крутись – не крутись, а толку не будет. Надо двигаться вглубь. Туда, откуда “дует”.

– Пожалуй, – согласился Астьер. – Чего мудрить?! Давайте двинем прямо к центру. За ориентир примем гравитационный вектор. Даже если и потеряем связь с фильерой, обратный путь восстановим по азимутальным привязкам.

– Не выйдет, – возразила Сета. – Ты забыл, где мы находимся. Если пространство здесь только “кривится” – это одно. А если расщепляется?

– Тогда организуем цепь из зондов и растянем ее от устья, насколько хватит, – тут же выдвинул новое предложение Астьер.

– Нет, – в свою очередь выразил несогласие Шлейсер. – Риск не оправдывает цели. Достаточно одного сбоя и цепь рассыплется. Находясь в ее конце, “Ясон” утратит привязку. Даже выбравшись на периферию системы, а ее поверхность огромна, шансы восстановить связь с миром будут минимальными. “Черный туман” превратит нас в слепых котят. Выводы делайте сами.

– Какой же выход? – сакраментальный вопрос Гриты прозвучал как нельзя кстати.

– Выход есть, – ответствовал Шлейсер. – Но он потребует разделения команды.

– Излагай, – подал голос Астьер. – А мы послушаем.

На пульте внутренней связи высветился сигнал вызова. Артинатор сообщал о готовности передать экстренное сообщение. Обычно контакт с исинтом производился в открытом режиме. Но иногда в процессе наиболее серьезных обсуждений и при отсутствии явно выраженной опасности его свободу частично ограничивали (по Снарту – “сажали на кукан”), предоставляя возможность заявлять о себе только таким, исключительно дипломатическим образом.

Шлейсер включил коммуникатор и спросил, в чем дело.

Артинатор доложил результаты запуска двух зондов, отправленных по разным траекториям и с разной скоростью в противоположную от нуменала сторону. Оба, несмотря на совершенно фантастическую с позиций звездоплавания скорость, не смогли преодолеть его притяжение и в конечном счете дематериализовались в “тумане”.

Предположение Снарта о существовании здесь интровертивной ловушки все больше облекало форму непреложной действительности. Если устье канала “уплывет” за пределы системы, им действительно не выбраться. Отклонение траекторий зондов показало: в нуменале должно быть сконцентрировано несколько миллионов солнечных масс. Но самое поразительное – этих масс не было. Паратропизм ксеноида вызывало что-то другое. Только вот что?..

– Нельзя отрываться от фильеры, – подвел предварительный итог Шлейсер. – Нельзя. Чего бы это не стоило.

Кампиоры молчали, ожидая продолжения.

– Мой план прост, но он потребует максимальной концентрации, – продолжил командор после того как вирт-система, имитируя критическую ситуацию, наглядно отобразила аллоскаф в роли таракана под колпаком. – Астьер прав. Надо составить цепь. Только звеньями в цепи будут выступать не зонды, а мы сами. У нас есть три слайдера. Надежные, испытанные аппараты. Выставим их один за другим. Тогда “Ясон” сможет продвинуться раза в четыре дальше.

– И что потом? – стараясь не выражать эмоций, поинтересовалась Грита.

– Не знаю, – откровенно признался Шлейсер. Скорей всего, это максимум того, что удастся сделать. Но выше головы не прыгнешь. Отработаем этот вариант. Сперва потренируемся. А там возможно и другие мысли появятся.

Снарт не скрывал разочарования.

– Обидно, – сказал он, подводя черту. – Редчайшая возможность. Можно сказать, уникальный случай. И такой идиотский финал!.. Знаете, что мне напоминают наши действия? – он едко засмеялся. – Попытку комара овладеть слоном.

– Уймись, – осадила его Аина. – Радуйся, что хоть такой шанс представился. При этом есть надежда выбраться отсюда. Или тебе больше по душе вечный пикник под сенью звездного поп-арта?..

После недолгого обсуждения план Шлейсера был принят. Единственное что вызвало спор, так это вопрос распределения ролей. Каждый хотел быть только впереди и первым совершить открытие вселенского масштаба, хотя толком никто не представлял в чем оно должно выражаться.

В конце концов решили так: сперва устроить тренинг вокруг фильеры, а уже потом определиться, как выстроить последовательность…

На подготовку вылазки ушло около месяца. Первым в открытый космос вышел Астьер. Опасения кампиоров не подтвердились. Структурные искажения как за пределами силового экрана, так и на борту “Ясона” были одинаковыми. Впрочем, этому не стоило удивляться. Защита аллоскафа могла экранировать все что угодно, но только не корректировать геометрию пространства, какой бы она не была.

Нуменал продолжал удивлять. К его непредсказуемости невозможно было привыкнуть.

Исследование окрестностей фильеры не только пролило свет на природу этого несомненно квазиконтинуального объекта, но и поставило перед испытателями целый ряд неразрешимых вопросов. Уже никто не оспаривал тезис, что астроподобная кутикула могла представлять собой еще и “теневой” альконт, несконденсированный фридмон, контактную межпространственную протрузию, галактический центр высаживания экзотических осадков (всякого рода “темноты”) или сгусток предполагаемой у некоторых видов сфейтерских галактик антинейтральной массы.

Эфир тоже вел себя более чем странно. Два его главных наполнителя (космический и квантовый вакуум), сливающиеся в стандартных условиях в одну субстанцию, здесь разделились. Плотность энергии квантовой составляющей оказалась отличной от нуля. “Размазанный” по объему метазоны, характеризующийся ненулевой космологической константой гетероген, во много крат активизировал притяжение локализованной в нуменале материи и, возможно, именно этим объяснялось несоответствие между содержащейся в нем массой и тяготением.

Углубляться в ному остерегались, дабы ненароком не пересечь что-нибудь подобное швардшильдскому радиусу в гравитации. Но и барражирование вокруг фильеры тоже было чревато последствиями. Чем чаще выходили в метакосм, тем в большей мере раскрывался чудовищно сложный, большей частью недоступный пониманию мир. По всему выходило – именно здесь пролегала граница, отделяющая познаваемое от предельной алогвенты Бытия.

Вследствие анизотропии пространства, в метазоне оказался нарушенным закон сохранения вращательного момента. Поскольку ни одно из находящихся там тел не могло покинуть пределы системы, все они (если когда-то и были), растворились в недрах ксеноида. Ни планет, ни пылевых облаков, ни газовых туч, ни метеоритных потоков здесь не было. А значит, если чего и следовало опасаться разведчикам, то разве что вакуумных извержений, энергетических разрядов или еще чего-то такого, от чего здравомыслящему инфорнавту мозги набекрень скрутит.

Несколько раз Шлейсер наблюдал на границе видимости какие-то подвижные мегаструктуры, смахивающие на растекающиеся по фибрам силовых полей струи сверхпроводящей плазмы. В целом же, материальные объекты не препятствовали перемещению космиадоров, поскольку таковых, разве что кроме рассеянных в метавакуунариуме тектитов и квазиматериальных нанокомопозиций просто не было.

Тренировки велись с переменным успехом. Несколько раз образуемая слайдерами цепь готова была разорваться. Максимум, чего удалось добиться, так это растянуть коммуникацию на шесть световых минут. И то лишь по поверхности ксеносферы. Тенденсаторы предсказывали: с глубиной расстояние связи сократится минимум как вдвое. Метафора Снарта об отношениях комара со слоном, обещала вернуться еще более емким сравнением: вальсирование амебы с титанозавром. Иными словами, расстояние только до нуменальной короны более чем в сто раз превышало возможности космиадоров. И это без учета усиления с глубиной метатропизма по нарастающему принципу.