Текст книги "Реквием (СИ)"

Автор книги: Евгений Единак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 81 страниц)

Проклятие навязчивых сновидений

Сон первый Адаб

Весна 3174 года от сотворения мира (2334 год до н. э.). У подножья гор в самом начале еще совсем небольшой речушки Мурата (Восточный приток Евфрата), раскинулась узкая полоса длинной извилистой долины. Плодородные земли, теплые зимы и вечная зелень приютили на этой узкой полосе кланы хурритских и шумерских племен, бежавших от истребления аккадцами из других областей обширной территории нынешнего армянского нагорья.

Строго на восход на фоне голубого неба отчетливо видна далекая вершина большого Арарата. Малый Арарат почти всегда скрыт туманной дымкой за множественными острыми вершинами безжизненных горных массивов. Стремительный Мурат в этом месте несет свои прозрачные воды туда, где в конце дня скрывается солнце.

Город расположен длинной полосой на левом берегу Мурата. Дома, прилепленные к отвесному берегу изначально строились на каменной, тянущейся вдоль реки, террасе. Во время самых бурных разливов помутневшие потоки Мурата едва доходят до половины обрыва. Единственная улица многочисленными извилистыми тропками выходит на зеленую долину вдоль реки. На пастбищах пасся тучный скот. Ежегодно, заливаемую в начале лета часть прибрежной долины, занимали посевы. Раньше всех колосящийся ячмень, сеяли осенью, и выше, у самого обрыва.

В центре города на самом берегу, у подножья отвесной скалы расположилась школа. Первые школы в Междуречье именовались «домами табличек» (по шумерски – Эдубба), от названия табличек из глины, на которые наносилась клинопись. Письмена вырезались деревянным резцом на сырой глиняной плитке, которую потом обжигали.

Единственная, пологом свисающая, сплетенная из гибкой лозы дверь. Верхнее освещение. Свет проникал через щелевидный, расположенный под кровлей проем по периметру помещения. Щель была забрана тонкой решеткой из гибких прутьев. Решетки плели и вмазывали в стены, добытым в горах, молотым алебастром. Сами решетки служили надежной защитой от птиц, считавшихся издревле предтечей несчастий и стихийных бедствий.

Задняя стенка была заставлена множеством полочек из лозы. На полках в строгом порядке по темам были расставлены глиняные таблички, на которых клинописью нанесены тексты с шумерской мудростью, текстами, счетом и рисунками карт.

Выпускников школы называли сыновьями Эдубба прошлых дней. Таблички для обучения изготавливали из глины большие братья – ассистенты Уммия (глава, отец эдубба – директор школы). Во дворе школы лежал плоский белый валун, на котором восседал староста Эдубба, следящий за посещаемостью и успеваемостью сыновей школы.

В центре, окаймленного каменной изгородью, двора школы лежал огромный плоский камень. Поверхность его была отесана и отполирована так, что яйцо, расположенное в любом месте камня оставалось неподвижным. На камне закреплен мраморный, тщательно отполированный, шар идеальной формы. В верхней половине шара было высверлено отверстие, в котором был запрессован тонкий, остроконечный бронзовый конус.

Острие конуса было направлено в сторону точки на небе, где в момент верхнего летнего солнцестояния ровно в полдень находилось светило. В такие недолгие мгновения солнце освещало весь конус равномерно со всех сторон. Достаточно было солнцу незначительно отклониться в сторону заката, чтобы противоположная солнцестоянию поверхность конуса оказалась в тени. При движении солнца по небосклону появлялась вытягивающаяся и удлиняющаяся тень конуса. Тень острого конца конуса указывала время.

Каждые такие часы мастера строили, как минимум, полтора-два года. Вначале высекали плоский камень. По специальному, строго очерченному, идеальной формы круглому, изготовленному из широкой кедровой доски, лекалу, высекали каменный шар. Потом начиналась самая трудная и ответственная часть работы. Жрец, владеющий тайной времени, перед началом летнего солнцестояния руководил установкой шара.

Помощники устанавливали и закрепляли шар таким образом, что острие бронзового конуса было направлено на светило точно в полдень. Изо дня в день, не отрываясь, жрец следил за движением конца тени конуса и насекал на мраморе циферблат часов. Для каждого месяца по тени конуса насекали свой отдельный, открытый книзу, овал циферблата. Все это сооружение носило название «гномон» – солнечные часы древней Месопотамии.

Анализ представлений, связанных с измерением времени, позволяет пролить свет на астрономические познания жителей Древней Месопотамии. В IV–III тыс. до н. э., в так называемый шумерский период, в Месопотамии в административном управлении, хозяйственной и культурной жизни применялись три временные единицы: день, месяц и год. Астрономические наблюдения небесных светил – Луны и Солнца – играли важную роль в их определении.

Сутки определялись как временной промежуток между двумя последовательными заходами Солнца. Восход солнечного божества между двух гор изображался позднее на некоторых старо-аккадских печатях. (Возможно имеет место описание восхода солнца между вершинами Большого и Малого Арарата (Прим. автора).

Шумеры и вавилоняне использовали 60-кратную позиционную схему вычисления, увековеченную в нашем делении круга на 360№. Писали они, как и мы сегодня, слева направо.

Древние греки и математики более позднего исторического периода (в том числе и Коперник), для обозначения дробных частей пользовались вавилонской 60-ричной системой. Благодаря этому, мы делим час на 60 минут и минуты на 60 секунд. При этом надо отметить, что вопреки распространенному мнению, часы, минуты и секунды в Древнем Вавилоне не использовались. Вместо этого в исчислении времени использовался «двойной час» длительностью 120 современных минут, а также «время-градус» длительностью 1?360 дня (т. е. четыре минуты) и «третья часть» градуса длительностью 31?3 современных секунды.

На делениях кругов были нанесены специальные риски и точки, означающие начало работы школы, начало и конец каждого урока и конец рабочего дня.

Школа была платной. Посещение ее могли себе позволить только сыновья знати и военачальников. На передних массивных деревянных скамейках сидели сыновья правителя города, начальника храмовой администрации и главного жреца.

Сегодня урок по описанию территории Месопотамии вел сам отец Эдубба. По словам Уммия, за горами Мурат сливается с рекой Карасу, шириной от нескольких локтей до нескольких двойных шагов и более.

От места слияния рек строго на полдень течет более широкий Евфрат. В нижней части долины Месопотамии Евфрат течет почти параллельно с текущим на полдень Тигром. Обойдя болотистый Тартар, реки, не сливаясь, во времена глубокой древности раздельно впадали в Большую Соленую Воду (Персидский залив). В результате великого потопа (2104 год до н. э.) нанесенный ил заполнил нижнюю часть долины Междуречья. Слившиеся реки образовали Шатт-эль-Араб, которая при впадении в Арабский (Персидский) залив, намыла широкий, далеко выдающийся в залив, болотистый мыс.

Сыновья Эдубба внимательно слушали. За плохую успеваемость староста школы сек нещадно, невзирая на социальное положение родителей в городе. Считалось, что сыновья правителя города должны были учиться прилежнее остальных. Наказание для неуспевающих сыновей знати было значительно более жестоким, нежели для остальных.

Отец школы сосредоточенно рассказывал, периодически задавая ученикам вопросы. Вопросы отец школы задавал как по прошедшему накануне уроку, так и по предметам и темам, которые проходили несколько лет назад. Оправдания незнания из-за давности срока изучения не существовало.

Внимательно слушал наставника и Адаб, старший сын правителя города от старшей жены. Рядом с ним на скамье сидел, младше Адаба на год, его брат, сын городского главы от второй жены, привезенной в подарок правителю приближенной знатью с берегов, расположенного на полночь за Армянским нагорьем Эвксинского Понта (Черное море).

Адаб внимательно пытался вникнуть в тему сегодняшнего урока, но голос учителя доносился глухо, словно сквозь толстую глиняную стену. Перед глазами стояла серая пятнистая пелена, закрывающая правую половину дома табличек. Всматриваясь в лицо отца школы, Адаб видел только левую половину лица учителя. К обеду Адаба одолевали невыносимые головные боли, продолжавшиеся до ночи.

Ночью Адабу снова приснился сон, мучивший его уже два лета и три зимы после того, как он свалился с высокой кручи в бурный ледяной поток Мурата. Если бы не густо-плетеная из ивовой лозы сеть, которой на окраине города перегородили в тот день Мурат для ловли рыбы, Адаб был бы унесен ледяным потоком в Евфрат. Даже взрослые, попав в стремительный, несущийся с ледников Арарата, горный ледяной поток, чаще всего гибли в студеной бурной реке.

А сейчас почти каждую ночь в приходящем неотвратном кошмарном сне голова его застывала мертвым холодным камнем. Он тщательно ощупывал свою голову. Все было на месте. Нос, губы, подбородок, лоб, уши. Однако все было холодным, безжизненным, каменным. Только когда его пальцы касались глаз, под ледяными на ощупь, плотно сжатыми веками он чувствовал подрагивание своих глаз. Они судорожно беспорядочно двигались под пальцами. Каждый раз он был уверен, что пытается поймать взглядом, бесшумно мечущуюся перед ним кругами в темноте, большую черную птицу. И так каждую ночь. И каждый раз Адаб боялся увидеть птицу.

Адаб просыпался в холодном поту, обессиленный, безвольный. Пробуждение освобождало его только от смертельного страха, что вслед за головой окаменеет шея и все его тело. Тогда он не проснется вообще. Освободившись от плена сна, Адаб снова ощупывал свое лицо, всю голову. Каждый раз убеждался, что все на месте. Только лоб его каждую ночь был горячим, как будто его голову только что выкатили из пылающего очага.

Рядом мерно сопели во сне его младшие братья. Самый рослый из них Набу, несмотря на то, что родился третьим по счету, был безусловным лидером среди братьев и городских сверстников. Ему еще не исполнилось пятнадцати зим, но у него уже пробивалась жесткая курчавая бородка. Массивные мускулистые икры казались черными из-за обилия волос. В отличие от старших братьев, ночами он часто покидал братское ложе и пробирался в закуток в глубине дома. Там спала, привезенная из-за Араратской горы для утехи братьям с долины реки Ароз (Аракс), молодая рабыня Шушан (Лилия – арм).

Ашур, отец шестерых братьев, правитель города без особых раздумий определился с правом первородства. Сам Ашур был потомком прямой линии, потерявшейся было ветви седьмого колена Каина. Ламех – шестой член из поколений Каина первым в истории нарушил естественный, установленный изначально Творцом, порядок брачных отношений и ввел многоженство. Подчиняясь своей страстной натуре, он взял себе в жены Аду и Циллу.

Ашур – прямой потомок Ламеха, имел уже трех жен. Глядя на взрослеющих сыновей, Ашур изменил порядок первородного права. Своим наследником он определил не старшего Адаба, а на целых три года младше Адаба – Набу. Сам Адаб, слабый здоровьем и волей, не успевающий в учебе, без властолюбивых намерений, не претендовал на право первородства. Он охотно подчинялся во всем своему младшему брату Набу.

В северо-западных областях Месопотамии, которые ближе всего расположены к восточным илам (провинциям) нынешней Турции, при изменении права первородства существовал негласный жестокий закон. Лишенного в праве первородного наследования, выбрав момент, умерщвляли старшие, особо приближенные к правителю, жрецы города.

Зная об этом, сильный, но добрый по натуре юный Набу упросил отца не убивать брата. В таких случаях обреченного, связав большой келек (плот, поддерживаемый на воде надутыми и завязанными бурдюками из козьих шкур), и загрузив плот с провизией и несколькими козами с козлом, отправляли вниз по течению Мурата.

Выжившие в стремительном потоке горной реки, ссылаемые попадали в более спокойный Евфрат. На крутых речных поворотах, келек, как правило, выбрасывало на берег и отверженный начинал новую жизнь в одиночку, либо попадал в плен, к обитавшим в южной Месопотамии, воинственным племенам аккадцев. Во время половодья келеки, бывало, выносило в Большую Соленую Воду (Персидский залив).

Келек строили сообща, всем городом. Это был значительный и серьезный момент в жизни поселения. Определяли, несмотря на возраст, нового будущего правителя города, хозяина, военачальника, человека, призванного принимать в будущем ответственные решения в мирной и военной судьбе городов.

Келек вязали прочными лианами из крепких стволов привезенного низовьев Мурата евфратского тополя. Наконец пропитали горячим козьим жиром, надули и завязали бурдюки. Ранним утром, едва солнце показалось между вершинами Арарата, в келек погрузили семена в сосудах из обожженной глины, коз, молодого козла. Адаб, с трудом удерживая равновесие, уселся в центре келека. Кто-то из стариков подал ему длинный шест для управления плотом.

Оттолкнув келек от берега, братья наблюдали, пока груженный плот не скрылся за поворотом горного потока. Потом повернулись и, не оглядываясь, пошли в город. То, что произошло, не было предосудительным, считалось знаком хорошего отношения к братьям-соперникам по наследованию должности правителей городов. Править должны только сильные телом и духом.

Адаб плыл только днем. Как только солнце катилось к закату, Адаб шестом подталкивал келек к берегу и прочно привязывал его к стволу толстого дерева. Ночевал на келеке, опасаясь, охотящихся по ночам шакалов, гиен и каракалов (разновидность рыси). Питался сухими мучными и сырными лепешками, уложенными в глиняный сосуд, дикорастущими вишнями и мелкими, больше похожими на дикий миндаль, персиками, в изобилии растущими на берегах вдоль реки.

К концу второго дня путешествия Адаб увидел, что река внезапно расширилась, чистые струи Мурата смешивались с более мутными потоками воды, текущей со стороны захода солнца. Адаб понял, что келек достиг места, где бурный Мурат сливается с более спокойной Карасу. Дальше предстояло плыть уже по Евфрату. Каждый день, как только солнце склонялось к закату, длинным шестом Адаб направлял келек к пологой части берега. Течение Евфрата в таких местах было более спокойным. Адаб выволакивал келек на берег, освобождал, привязанных к центральному стволу келека коз.

Козы, словно чувствуя короткую свою трапезу, быстро насыщали желудки сочной травой и корой кустарников, в изобилии растущих вдоль реки. Утром Адаб снова направлял свой келек вниз по реке, навстречу неизвестности. Однажды стремительное течение ударило келек о выступ нависающей скалы. Келек резко развернуло, закрутило, и Адаб, не удержав равновесия, был сброшен в ледяную воду.

Едва успел ухватиться за, привязанный длинной веревкой к центральному стволу плота, шест. Подтягиваясь по шесту, затем по веревке, совсем окоченевший, с трудом взобрался на мчащийся в стремительном потоке, келек. С трудом раздвигая, сведенные ледяным холодом воды, суставы, направил свое плавучее временное жилище к берегу. Успел привязать к дереву плот, выпустил на берег пастись коз и потерял сознание.

Очнулся от негромкого разговора на непонятном языке. Над ним стояли, низко склонившись, двое: старик и старуха. Поодаль на траве сидели две женщины и девочки. Это было одно из разрозненных племен гутиев, изгнанных со своей родной земли (Территория современного Иракского Азербайджана – Прим. автора) первыми набегами акаддцев.

На зеленом склоне пологого холма паслось большое стадо коз. Седая, с длинными волосами, старуха, сидя у потухающего костра, помешивала в глинянном, с двумя массивными ручками, горшке варево. Увидев, что Адаб очнулся, отлила из горшка в глиняную плоскую, больше похожую на миску, чашу, варева и поднесла ко рту Адаба.

Приподняв голову Адаба, старуха с трудом напоила его горячим горьким отваром. Напившись, Адаб снова потерял сознание. Вновь, как раньше дома, его одолевали дикие головные боли, тошнота. Временами его изнуряли, не давая вдохнуть, болезненные судороги во всем теле. А старуха продолжала кормить его свежеприготовленным курутом (козьим сыром) и поить безобразно горьким, приготовленным ею самой, отваром.

Скоро Адаб стал подниматься и подолгу смотрел на, несущий свои воды на полдень, Евфрат. Потом стал ходить. Собирал на пологом склоне горы дикие персики и, начинающие поспевать, мелкие ярко-красные яблочные ягоды (райские яблочки). Все его козы паслись в общем стаде.

Силы Адаба восстанавливались, но по ночам снова снилась его обледенелая голова, каменной твердости шея. К утру его начинал бить сильный, судорожный озноб. Проснувшись поутру, он обнаружил, так знакомые ему двоение в глазах и половинчатое зрение. Вновь облаковидная серая пелена закрывала от его взора левую половину мира. К полудню, как и в Эдуббе (школе табличек) его валили с ног головные боли с тошнотой. Малейшее движение головы вызывало болезненное ощущение, колыхающейся внутри головы, еще совсем мягкой, полужидкой головкой, только что приготовленного, козьего сыра.

Приютивший его семейный клан состоял из семи человек. Глава клана, низкорослый худой старик с коричнево-серой, от постоянного пребывания на солнце, кожей лица, довольно сносно говорил на шумерском, родном языке Адаба. Старуха, его жена, все больше молчала, пребывая в постоянной работе. Но чаще всего Адаб видел ее, старательно выскабливающей и шлифующей ноздреватыми камнями, козьи шкуры.

Дочь старика, худая, сильно смуглая женщина средних лет, постоянно возилась у не потухающего днем и ночью, очага, устроенного под навесом скалы. Женщина занималась приготовлением пищи для всего семейства. Такая же смуглая, высокая ее дочь лет шестнадцати-семнадцати весь день занималась сбором ягод и лекарственных трав, выкапывала из влажной почвы берега реки съедобные клубни. Звали ее Саадат (Счастье).

Очнувшись от беспамятства, Адаб увидел, что девушка избегает его. Как только он появлялся вблизи ее, Саадат, схватив, плетеный из тонкой лозы, шебет (корзинка, лукошко – Прим автора), поспешно скрывалась в зарослях прибрежного кустарника, переходящего в низкорослый редкий лес. Обедая, Саадат садилась всегда так, что лицо ее никогда не было повернуто в сторону Адаба.

Очень скоро Адаб научился различать многие слова языка, приютившего его племени. Проще всего ему было общаться со старейшиной клана, смешивая шумерские слова с местным наречием. Однажды он спросил старика:

– Почему Саадат избегает находиться рядом со мной и никогда не разговаривает?

– У нашего народа с древности существует обычай. Если девушка хотя бы случайно увидела юношу обнаженным, она обязана стать его женой. Этот закон нерушимый и нарушить его не смеет ни одна женщина.

Адаб смутился:

– Когда же она видела меня обнаженным?

– Когда ты был окоченевший, а голову твою покинул ум (обморок, беспамятство). Тебя раздела вода, а остатки одежды мы стянули с тебя и растирали твое тело целебными снадобьями, замешанными на козьем жиру. Моя йолдаш (жена) потомственная кади (ведьма). – с оттенком гордости произнес старик. Тогда же Саадат, вернувшись из леса, и увидела тебя накеди (нагим, голым, обнаженным – тюрк. гр. яз.).

Помолчав, старик продолжил:

– Саадат имеет богатые задатки потомственной кади. А раны у нас, родственников, и болезни коз она лечит лучше, чем моя йолдаш. Бери в жены, а выкуп отдашь, когда будут множиться твои козы. Без калыма нельзя, удачи не будет, сыновей не будет.

Абад уже знал, что у Саадат было еще три младших сестренки. Братьев не было. Это было бедой для клана.

– А кто отец Саадат? – с неловкостью в голосе спросил Адаб.

– Отец Саадат, муж моей дочери, ставил в реке балык тузаг (Лозовая верша – тюрк.) для ловли рыбы. В это время проплывали чужие плохие люди, огручи Евфрата (речные разбойники). Они его связали и уплыли вниз по реке. Если жив, сейчас где-нибудь в рабстве.

Наступила осень. Все семейство перебралось в расположенные в самом начале склона известняковой горы, в верхние, более просторные пещеры. Всю зиму козы щипали скудную траву и объедали кору и молодые, годичные побеги кустарников. Заготовленный летом и высушенный на солнце соленый козий сыр в изобилии лежал в, привязанных к потолку пещеры, ивовых шебетах. Мяса на зиму было достаточно. Из собранных и высушенных летом плодов, райских яблочек и ягод зимой варили компосто (компот).

Прошло несколько лет. Адаб еще не выплатил старику весь калым, но Саадат уже давно стала женой Адаба. Один за другим родились сыновья погодки: Араз (счастье) и Бугдай (предводитель). С самого раннего детства характеры сыновей словно оправдывали их имена. Араз оказался покладистым, трудолюбивым, очень ответственным сыном. С пяти лет он был надежным помощником сильно постаревшего и дряхлого своего деда. Младший Бугдай изначально был копией младшего брата Адаба – Набу, оставшегося в родном городе наследником первородного права. С малых лет он был заводилой в немудреных играх и невинных детских проказах братьев.

В одну из зим, попав под дождь, Адаб простудился и слег. Три дня и три ночи жестокая лихорадка немилосердно трясла его худое, тщедушное тело. Возобновились головные боли, тошнота, нарушилось зрение, стал пропадать слух. Особенно невыносимыми были головные боли к полудню, и в полнолунные ночи. Адаб настолько ослаб, что с трудом покидал теплую пещеру. Его одолевал постоянный сухой неукротимый кашель.

Лечила его Саадат. Поила его горьким горячим снадобьем, насильно кормила жирным, печенным на углях, мясом забитых упитанных, уже подросших, козлят. Печень забитых молодых животных заставляла есть сырой. Потом стала варить коренья широколистных высоких, растущих на склоне соседней горы, растений, которые больной ел и запивал кисло-горьким отваром.

Адаб чувствовал, что выздоравливает, когда на семейство обрушилась новая беда. Одна за другой улетели на небо души обоих стариков. Их тела, по обычаю, похоронили вместе в одной из небольших пещер, открытых на закат солнца. Вход в пещеру плотно завалили валуном.

После похорон родственников Адаба по ночам снова стали мучить изнуряющие навязчивые, из ночи в ночь, сны. Ему, как и в детстве снились его окаменевшие и холодные голова и шея, стали непослушными руки. Он снова стал плохо видеть. Его верная Саадат вновь принялась лечить мужа. Она положила Адаба на ложе из собранных летом лекарственных трав. Каждый вечер в изголовье ложа Саадат укладывала самую смирную и покорную, еще сосущую материнское вымя, козочку.

Саадат укладывала козочку так, что ее теплый, мягкий, еще не покрытый шерстью, шелковистый живот мягко прижимался к темени Адаба. Однажды во сне он почувствовал резкий, словно пронзающий прострел в голове. Наверное он дернулся, потому, что козочка проснулась и, заворочавшись, прижалась животом к его темени еще сильнее. Одновременно он почувствовал, что острые копытца стали мять его шею, плечи.

Он ждал боли, но, полированные скалами, мягкие хрящики копыт ритмично давили на кожу, на ключицы и плечи, неожиданно стали приятными. Копытца топтали его плечи именно там, где, казалось, он ждал их прикосновений. Живот козочки приятно грел. Тепло проникало в самую глубь головы. Боль в затылке стихала. Он закрывал глаза и проваливался в глубокий, как небытие, сон.

Козочка быстро привыкла к своей новой, необычной обязанности. Как только темнело, насосавшись теплого материнского молока, козочка стремилась к изголовью ложа Адаба и, укладываясь, мягко обволакивала голову больного своим теплым животом.

Скоро Адаб почувствовал, что головные боли покидают его, восстановился слух, перестало двоиться в глазах, а к полудню, когда его раньше поражала половинная слепота на оба глаза, зрение его восстановилось полностью.

Однако ослабевший Адаб продолжал кашлять, особенно по ночам. За изнуряющим кашлем Адаба пробивала обильная потливость. Саадат приходилось по несколько раз за ночь, менять, постеленные на ложе, козьи шкуры. Однажды, кашляя днем и вытирая губы, заметил на тыльной стороне ладони тонкую полоску алой крови. Кровохарканье усиливалось. Цвет лица Адаба стал землисто-серым. И без того худой, стал совсем тощим.

Саадат не сдавалась. Выбрав в стаде крупного половозрелого козла-двухлетка, она, вспомнив рассказы бабушки, тщательно отмыла козла в реке с пеплом костра и отожженным в течение трех дней в сильном огне, мягким известняком. Когда козел высох, Саадат привязала животное рядом с ложем Адаба, отгородив только тонкими жердями.

Каждый вечер на костре у входа в небольшую пещеру, где лежал Адаб, грели несколько валунов. Саадат сообща с сыновьями и стареющей матерью, короткими шестами закатывали горячие валуны в пещеру. Вход в пещеру закрывала пологом, сшитым из козьих шкур.

Потели оба: человек и козел. По древнему поверью, познанному Саадат от бабушки-ведьмы, запах, испарявшийся с потом козла, оказывал животворящее действо. К весне Адаб перестал кашлять, прекратилось кровохарканье. Саадат продолжала на ночь поить Адаба горячим топленым козьим жиром и кормить сырым мясом. К лету Адаб поправился. Радовало его то, что перестали беспокоить навязчивые кошмарные сны, Исчезло, много лет, с самого детства мучавшее его, чувство тупости в голове, неповоротливость мыслей.

Использование в лечении тяжело больных людей присутствия в одном помещении половозрелых самцов домашних животных, несет в себе, пожалуй, логическую нагрузку. Насыщенные тестостероном ткани здоровых самцов, особенно кожа козла, освобождают его в виде летучих фракций пота. Отсюда расхожее выражение: «пахнет козлом». Вдыхаемые больным, испарения кожи животного оказывают благотворное стимулирующее действие на иммунитет выздоравливающего пациента. Сегодня это, применяемые в клинической практике, неробол (метиландростенолон), ретаболил и другие анаболитические препараты.

Выпасая коз, Адаб неожиданно для себя вспомнил родной город. Вспомнил Дом табличек, где его не раз нещадно сек староста школы за неуспеваемость. С изумлением отметил, что в памяти до мельчайших подробностей восстановились рассказы учителей на уроках по разным предметам, перед глазами встали таблички с записями, которые он тогда так и не освоил.

Вернувшись в пещеру, Адаб замесил глину, раскатал ее круглой палкой, обрезал края. Заточив деревянные палочки, занялся клинописью, по памяти восстанавливая таблички, которые безуспешно пытался освоить в Эдуббе. Закончив очередную табличку, выталкивал ее из, самостоятельно сделанной, алебастровой формы.

Саадат с удивлением, недоумением и некоторым страхом смотрела на мужа. Ей казалось, что в результате длительной болезни его голову покинул разум. А Адаб, записывая таблички, оставлял их сушиться на выступе скалы. Высушив, обжигал их в углях костра, как делал это староста Эдубба.

Сыновья заинтересованно восприняли неожиданное увлечение отца. Они активно помогали Адабу месить глину, утаптывали ее в алебастровые формы. По ходу изготовления табличек, сыновья с интересом впитывали и запоминали значение клиновидных символов на табличках. По памяти Адаб восстановил глиняную карту Евфрата, его притоков, параллельно текущий Евфрату Тигр. На мягкой глине вывел очертания Тартара и Большой Соленой Воды (Персидский залив).

Скоро оба его сына овладели тайной клинописи, читали таблички и задавали отцу вопросы, на которые он сам не находил ответа. Учение легче давалось старшему Аразу. Его с трудом отрывали от клинописных табличек, где он черпал сведения по описанию Междуречья, гор, морей и диких, необжитых пустынь. С особой страстью он черпал сведения о различных ремеслах, обработке дерева, камня, металлов.

Младший Бугдай интересовался историей, войнами между правителями. Он изучал способы ведения военных действий, способность правителей укрощать покоренные народы.

Шли годы. Изо дня в день Адаб просыпался рано от многоголосого блеяния козьего стада. Солнце едва поднималось по ту сторону Евфрата за нагорьем на полдень от малого Арарата. Лучи его проникали вглубь Адабовой пещеры. Отодвинув плетеную изгородь, Адаб выпустил стадо. За взрослыми животными, отчаянно блея, из соседней пещеры ринулось стадо козлят, на ходу пристраиваясь к сосцам своих матерей.

Адаб совал в котомку сухие сырные соленые лепешки, наполнял небольшой бурдюк студеной водой из источника в глубине пещеры и отправлялся со стадом в горы.

До второй половины лета козлята паслись со взрослыми козами. К осени Адаб отделял молодых козлят, которые паслись отдельным стадом самостоятельно. Более жирное, к концу лета молоко шло в основном для изготовления соленых сырных лепешек и шариков. Адаб, как обычно, пас взрослых коз на взгорье. Козлят пасли сыновья вдоль берега реки, где трава была гуще и сочнее.

Однажды, выпасая на крутом склоне холма стадо, Адаб услышал отчаянный крик Саадат, бежавшей со стороны верхних пещер на берег Евфрата. Кровь застыла в жилах Адаба, когда он увидел приставший к правому берегу реки большой келек с гребцами. На таких келеках с прикованными к веслам рабами, промышляли речные разбойники.

Несколько человек ловили козлят, вязали их и грузили на келек. Сыновья отчаянно отбивались палками и старались отогнать остатки стада подальше от берега.

Не глядя под ноги, падая и кувыркаясь с горы, Адаб спешил на помощь сыновьям. Увидев бегущих Адаба с одной стороны и Саадат с другой, разбойники сменили тактику. Схватив обоих сыновей, огручи затащили их на келек и связали. Дети сопротивлялись, рвались на берег, где остались родители. Шестами грабители оттолкнули келек от берега. Адаб бросился в воду и схватился за крайнее бревно келека, пытаясь забраться на плот, чтобы освободить детей.

Один из грабителей замахнулся и ударил шестом. Удар пришелся мимо. На помощь первому бросился еще один разбойник. Удар острым ятаганом пришелся чуть выше кисти Адаба, которая, отделившись, упала на дно келека. Адаб пытался удержаться и забраться в келек с помощью другой руки. Последовал второй удар ятаганом. Вторая кисть, отделившись, упала в воду и медленно погрузившись, исчезла в мутной воде Евфрата. Напрягшись, Адаб перекинул через бревно келека, пульсирующие алой кровью, обрубки предплечий и зацепился локтями.

Следующий удар ятагана пришелся мимо. Дамасская сталь вонзилась глубоко в боковое бревно келека. Пытаясь вытащить ятаган, разбойник схватился за рукоятку двумя руками. Лезвие ятагана, казалось, прочно срослось с деревом. Мокрая древесина, обхватив, не отпускала металл. Держась за рукоятку, грабитель изо всех сил ударил пяткой в лицо Адаба. Обрубленные предплечья соскользнули и легко отпустили край борта. Голова несчастного Адаба скрылась под водой.