Текст книги "Реквием (СИ)"

Автор книги: Евгений Единак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 81 страниц)

Тринадцатилетний Алеша был на печке. Скорее всего, при свете керосиновой лампы, учил уроки. Несмотря на выдающиеся способности, Алёша учился очень старательно. Подолгу и всегда тщательно выполнял домашние задания. А к вечеру к нам приходили Савчукова Стася и Лозик. Сначала переписывали, а потом Алёша им подробно всё объяснял.

Услышав, что я взобрался на кровать, Алёша отставил книгу и стал показывать мне «кино». Это было в те годы модное теневое представление. Между лампой и стеной, либо занавеской с помощью рук, двигая пальцами, Алёша проецировал на задёрнутую занавеску двигающиеся звериные тени. Самого Алёши и лампы не было видно, но по занавеске двигались гуси, зайцы, петух с высоким гребнем. Но страшнее всех были волк, верблюд и рогатый козёл.

Я давно знал, что это всё сам Алёша, но было жутко до нудьги в животе. Я резко отдернул занавеску и замахнулся валенком. Алёша отскочил вглубь печки, в самый угол. Я швырнул валенок. Алёша уклонился и мимо меня спрыгнул на кровать. Пока я поднимал второй валенок, он встал на подоконник. Вероятно, надеялся, что у меня хватит соображения, и я не стану швырять обувь в сторону окна. Не тут-то было! Я с силой швырнул валенок, обутый в галошу. Вместо того, чтобы поймать, Алёша оперативно увернулся от валенка. Звон стекла… и валенок зарылся в глубокий снег перед нашим домом.

Услышав звон разбитого стекла, отец поспешил в дом. Последовал короткий разбор полёта валенка, после чего отец, наскоро одевшись, убежал. А мороз, по рассказам родителей, был далеко за минус десять. Мама, ругая нас нас обоих, вынула осколки и заткнула разбитый проём старым одеялом. Вскоре явился отец. С ним и был дядя Сяня, работавший тогда в колхозе бригадиром строительной бригады. Сняв размер, он ушёл. Отец в это время вынимал последние осколки разбитого окна. Ножом скоблил замазку.

Вскоре пришёл дядя Сяня с двумя кусками вырезанного стекла. Вставил очень быстро. Поскольку кита (замазки) не было, зашпаклевал замазкой из теста. До весны.

В шестьдесят втором отец купил сервант. По тем временам – вещь в селе редкая и дорогая. Задняя стенка надставки была зеркальной. Приготовив место для новой мебели, мы с отцом пошли в сельский магазин. Сначала принесли более тяжелую нижнюю часть.

Когда мы пришли в магазин за верхней секцией, на верхней полке стеллажа я увидел нечто, захватившее мой дух. Там стояла, привлекая мой взор матовым отливом, довольно большая алюминиевая кастрюля. Я с зимы мечтал о такой. А нужна мне была такая кастрюля для изготовления шасси двухлампового сверхрегенеративного радиоприёмника УКВ диапазона. Боясь, что кастрюля единственная, я упросил отца купить её немедленно. Цена её по тем временам была немалой. На одной из ручек кастрюли было выбито: 7,5 л. Цена 2 р. 74 коп. 7,5 л. – это семь с половиной литров.

Отец предложил отнести верхнюю секцию, а потом прибежать за кастрюлей. А мне так не хотелось расставаться с кастрюлей на целых пятнадцать минут. Моё встречное предложение отец неохотно, но принял. Продев палец в заушину, я взялся за зеркальную секцию с одной стороны, отец с другой. Понесли. Всё хорошо, но крышка качающейся на пальце кастрюли грозила съехать. Заушина больно давила на палец, который скоро совершенно онемел. Поправив раз крышку, я предложил, чтобы отец взвалил на своё плечо относительно лёгкую секцию.

А я гордо и бережно нёс драгоценную кастрюлю уже двумя руками. Прошагав за отцом метров двадцать, я увидел, как в самом центре зеркала, там, где было его плечо, внезапно появилась чёрная звезда. Лучи её на моих глазах молниеносно расползлись в разных направлениях, как от солнца. Отец опустил секцию на дорогу, осмотрел её и лишь после этого совсем выразительно посмотрел на меня.

Реакцию мамы описывать не буду, но отец понял, что горячего борща из купленной кастрюли ему не видать долго. Испугавшись, что мама неправильно поняла истинную цель покупки кастрюли, я поспешил проинформировать маму о другом, более высоком предназначении моей кастрюли. Предстояло зубилом высечь дно по кругу вдоль изгиба и рассечь сверху донизу. Затем, распластав, выровнять обечайку деревянным молотком в ровный плоский лист. И лишь потом вырезать углы и гнуть шасси для будущего моего радиоприёмника.

Лучше бы я этого не говорил! Мама почему-то не могла смириться с реализацией моей идеи и пламя конфликта в отдельно взятом семействе, не успев потухнуть, разгорелось с неожиданной силой. Моё желание понизить градус конфликта совершенно искренним предложением подарить маме новую, но ненужную мне крышку от купленной кастрюли, возымело абсолютно обратное действие. И это вместо благодарности! Обычно мама все ситуации в семье разруливала спокойно и вполголоса. А тут!… Одним словом все соседи получили море удовольствия.

На второй день мама обклеила место зеркала обложками журнала «Огонёк». В тот же вечер отец написал письмо-заявку на мебельную фабрику, благо адрес был наклеен на задней стенке нижней секции.

Сервант тот сейчас у меня. Как память о родителях и о том, уже так далёком, времени. Наклейка с адресом и ценой за пятьдесят пять лет не выцвела до сих пор.

Недели через три через «Посылторг» получили зеркало, упакованное во множество толстых картонных листов. Отец решил вставить зеркало сам. Снял задний лист фанеры. За ним такой же лист более тонкого картона. Когда приложил зеркало, по длине пришлось отлично – 115 см. А по ширине вместо 47 прислали все 50 см. Мама предложила отправить зеркало на фабрику. Но назавтра отец пришел с дядей Сяней.

Пришли оба в приподнятом рабочем настроении. Едва увидев своего мужа и двоюродного брата, мама запротестовала:

– Сяню! Ты сегодня иди домой! Тебе надо отдохнуть! Не надо тебе сегодня браться за зеркало!

– Ганю! Или ты меня не уважаешь. Ты моя двоюродная сестра. Николе я – двоюродный племянник. Неужели, ты думаешь, что я задумал что-либо плохое?

– Я вже не маю шо казати! – в сердцах сказала мама и повернулась к отцу, – А ты мне завтра расскажешь про зеркало и про Сяню. Про то, как вы нашли друг друга? А потом я тебе всё скажу!

Мама порывисто вышла из дома. Ушла, несмотря на надвигающиеся сумерки, в огород.

А я остался с отцом и дядей Сяней, чтобы разделить с ними судьбу. Дядя Сяня достал из нагрудного кармана алмаз. Под зеркало подстелили мамину шаль. Натянули по линии квадратов. Дядя Сяня отмерил точно 47 сантиметров. Подвинул зеркало. А потом без линейки, одним махом, не спеша, провел шипящую линию. Затем пододвинул зеркало на край стола и стал постукивать снизу головкой алмаза. Мне казалось, что он стучал целую вечность. То там, то там. От напряжения у меня заныла поясница. А дядя Сяня всё также продолжал мерно стучать.

И вдруг – чудо! Щёлк! В руке дядя Сяня держал зеркальную линейку длиной 115 см. и шириной ровно 3 сантиметра. Это при полусантиметровой толщине зеркального стекла!

Дядя Сяня принялся вставлять зеркало. Отец вышел на крыльцо:

– Ганю!

В ответ гробовое молчание. Отец набрал в грудь побольше воздуха:

– Га-аню!

Из глубины сада донеслось:

– Чего тебе?

– Иди сюда!

– Никуда я не иду. Подметайте осколки сами! Веник и совок в летней кухне! И чтобы на полу не осталось ни одного стёклышка!

Пришла очередь кричать дяде Сяне:

– Ганю!

Мама неторопливо подошла:

– А тебе чего надо?

– Таж зайде до хаты!

Мама неуверенно вошла в дом. Сервант уже стоял на месте. Дядя Сяня успел поставить картон, фанеру и забить по кругу гвоздики. Отец, стоявший в дверях, примирительно вопрошал:

– Ганю! Ну можно тако було чоловiка так тяжко габзувати (ругать, корить, позорить)?

– Его не габзувати! Его вбете тра и тебэ разом з ним!

В тот вечер дядя Сяня ушел от нас поздно, когда мы с мамой уже спали. На второй день я спросил отца:

– Чего вы так допоздна сидели?

За отца ответила мама:

– В зеркало не могли насмотреться, какие они оба красивые! Как…

Красоту родственников мама украсила образным сравнением с сочным эпитетом, которые мне неловко сейчас повторить.

Я уже работал в районе, когда родители на семейном совете решили построить во дворе печку. Для выпечки хлеба. Маме с её давлением и больными ногами трудно было выдержать почти суточный марафон выпечки хлеба в тесной низенькой кухне.

Отец завёз кирпич, глину. Пригласил знакомого печника из Брайково. Печка вышла на славу. Не успели сесть поужинать, как хлопнула калитка. Во двор вошёл, возвращающийся с долины, дядя Сяня.

– Бог в помощь!

– Давай Сяню, садись. Поужинаешь с нами. А то Стася в больнице. – предложила мама, а потом спросила. – Как она себя чувствует? Как она дышит?

Сели за стол. Ужинали долго, пока не начало смеркаться. Встав из-за стола, дядя Сяня подошел к печке. Прикурив, сунул спичку в устье. Внимательно вглядывался внутрь печки, пока не догорела до пальца зажженная спичка. Помахав пальцами, подул. Повернулся к маме:

– Ганю! А ну дай лямпу!

– Сяню! Никакой лямпы я тебе сегодня не дам! Смеркается! Что ты там хочешь видеть?

– Ганю! Я шо тоби зеркало погано врiзав?

Этот довод перевесил все контраргументы мамы. Отец пошел в летнюю кухню и скоро вернулся с керосиновой лампой. Засветив лампу, дядя Сяня внимательно осмотрел внутренность печки. Брайковский печник стоял рядом, как ученик, сдающий экзамен. Они знали друг друга давно. Оба классные печники.

– Склав файно! Але дуже рипата з середины. Николо! Принеси жгребло (чесало для скота)!

– Не надо тебе никакого жгребла! Я что, танцевать буду в этой печи? Два – три раза протоплю и всё лишнее само обсыпется! – протестовала мама.

Отец в это время принес жгребло. Кинув его в печь, дядя Сяня, держа на вытянутой руке лампу, полез в устье печи.

– Сяню! Не лезь! Я тебя прошу. Еще развалишь мне печь!

– Ганю! Молчи уже! Не мешай человеку! – вмешался отец.

Вскоре раздались звуки скребка, сдирающего выступившие в процессе кладки комки глины. Дядя Сяня добросовестно скрёб внутренность печки, отрываясь только на поминутное чихание. Потом его ноги, лежащие на припечке, показали, что дядя Сяня повернулся и принялся чистить другую половину свода печи.

Внезапно ноги дяди Сяни дернулись и вся кирпичная масса с глухим грохотом обрушилась внутрь, накрыв собой специалиста. Из печки дядя Сяня выбрался не через устье, как залез, а наверх, сквозь груду наваленных на него кирпичей.

Мама долго не могла промолвить ни слова. Как она говорила потом, её глаза отказывались верить тому, что произошло. Печник, строивший печку, оцепенел. Отец и дядя Сяня стояли перед мамой, как нашкодившие школьники. Оправдываясь, дядя Сяня смиренно вымолвил:

– Мени лямпа в голову дуже впекла.

Наконец маму прорвало:

– Я вам что говорила? Я вас не предупреждала? Вам печка показалась рипатой? Молчите? Та-ак!

И уже обращаясь к отцу, приказала:

– Забери у Юзи нашу переноску. Повесь вот тут, повыше. Сегодня обчистить все кирпичи от глины. Иначе завтра будете отгрызать своими зубами!

В это время я, поздно возвращаясь из служебной поездки в Руди, притормозил у ворот родительского дома. Вышел из машины. А со стороны погреба мамин голос продолжал:

– Завтра, как только погонят худобу в поле, всем быть здесь и до вечера чтобы мне уже стояла готовая печь!

А в ответ… – тишина…

Наливая мне в банку молоко, мама рассказала в подробностях о событиях прошедшего вечера. Потом отвернулась, ставя кастрюльку на конфорку газовой плиты. Плечи её вдруг бурно затряслись.

Я, помня рыдания мамы в моем, так уже далеком, детстве, когда, объевшись на поле сахарной свеклой, погибла самая лучшая наша корова Флорика, принялся успокаивать:

– Мама, не надо! Из-за печки так переживать? Тебе здоровья на всё не хватит!

Мама, вытирая слёзы, повернула ко мне порозовевшее лицо. Моя мама… смеялась!

– Хочу сердиться, а оно всё внутри смеётся!

Следующим вечером печники расходились, с чувством пожимая друг другу и хозяину руки. О том, чтобы залезть в печь и шлифовать её свод изнутри, никто уже не помышлял.

А если серьёзно… В 1983 году Александр Иванович, рабочий строительной бригады, возвращался с работы мимо школы. Во дворе группа учеников и родителей в главе с директором школы Иваном Фёдоровичем Папушой безуспешно собирали какой-то стенд. Подошедший Иван Александрович пару минут смотрел на работу, а потом стал помогать, на ходу объясняя.

Закончив установку стенда, Иван Фёдорович обратился к дяде Сяне:

– Александр Иванович! Вы так толково объясняли, что даже я понял. У меня возникла одна идея. Давайте встретимся завтра в школе с утра.

Наутро Иван Фёдорович предложил Александру Ивановичу стать учителем труда в школе.

– Я без образования, опыта работы с детьми нет. Надо кого-нибудь помоложе. – осторожничал Александр Иванович.

– Ничего, не боги горшки обжигают. У меня тоже когда-то после армии был первый день педагогической работы. – ободрил Иван Фёдорович.

Так нечаянно Александр Иванович стал педагогом. Получалось неплохо. В совершенстве знающий обработку древесины, будучи мастером на все руки, учитель учил своих питомцев элементарным приёмам обработки дерева и металла. Вместе с учениками старших классов проводил текущий ремонт школьных полов, окон и дверей. Делал спортивные снаряды. Организовывал выставки детского технического творчества, готовил наглядные пособия.

На итоговом занятии по окончании курсов усовершенствования учителей труда в шестьдесят шестом в числе немногих получил в группе оценку «Отлично». Каково же было удивление кураторов, когда узнали, что, получивший отличную оценку педагог закончил только четыре класса румынской школы, оконченной почти сорок лет назад.

В восьмилетней школе почасовая недельная нагрузка учителя труда была мизерной. Заработная плата была ниже минимальной. В шестьдесят восьмом пришлось вернуться в строительную бригаду. В качестве бригадира в составе Дондюшанского КСО строил животноводческий комплекс в Плопах. Тогда это был объединённый с Елизаветовкой один колхоз.

В диких девяностых комплекс был варварски разрушен и разворован новоявленными «строителями новой жизни». Разрушили, как поётся в «Интернационале», до основания. Вот только строить новое никто не спешит. Проезжая мимо, каждый раз испытываю какую-то неуёмную глухую тоску, безысходность. Как будто подло обокрали меня. На бугристой от развалин территории летом обильно растут полынь и лебеда. Ощущение – как после ядерной бомбардировки!

Самого младшего из братьев, Сережу, я знал, кажется, с пеленок. Он, будучи на два года старше Алеши, часто бывал у нас дома. Мне было невероятно интересно, когда Сережа приходил к нам в гости. Он быстро и красиво чинил мне карандаши. Помогал Алёше оформлять какие-то альбомы. Вырезал мне из бумаги и веток клёна и липы различные фигурки, рисовал на бумаге всё, что видел. Нарисовал он и меня.

Нарисовал очень похоже, но с такими огромными ушами! Мои уши вообще были моей большой проблемой. Глядя в зеркало я ненавидел себя и мои уши. Особенно после того, как раз в месяц меня стригли наголо. Уши мои после стрижки как-то мгновенно вырастали. После того, как меня стригли, я смотрелся в зеркало и прижимал свои уши к голове. Вроде лучше. Но как только отпускал, уши, как локаторы, мгновенно занимали боевую позицию.

Стричься я вообще не любил. В теперь уже далёком детстве нас всех скопом стриг отец Серёжи Тхорика, как его называли в селе – Иван Матиев (Матвеевич). Жили они тогда у деда – дяди Василька Горина. Раз в несколько недель он выносил и устанавливал под клён табурет. Чаще это было по субботам. Сначала он стриг Серёжу. А потом по очереди. Кто храбрее, тот и садился на пыточный табурет. Всех без исключения стригли наголо. На ножах машинки скрипела пыль с песком. Машинка больше «скубала», нежели стригла. Мы не плакали, но само «скубание» как будто поворачивало невидимый кран. Из наших глаз и носа лились ручьи, оставляя за собой широкие разводы.

Особенно неприятно было, когда смотрелся в зеркало на веранде, а солнце светило мне в затылок. Тогда мои уши становились багрово-оранжевыми, казалось что солнечные лучи проникают через тонкие хрящи. Я старательно заправлял мои уши под шапку-ушанку, на уроках сидел, прижав ладонями уши к голове, оставив спереди щель, чтобы слышать все, что делается в классе. Оттягивал стрижку до самого последнего. Надеялся, что отрастающие волосы закроют уши, сделают меня хотя бы чуть более красивым.

А тут! Такое нарисовать! А ещё говорит, что он двоюродный брат моей мамы. Хорош родственничек! Я понимал, что уши у меня большие, но не такие же! Не мог нарисовать покрасивее?! Чтобы были как у Мишки Бенги или у Коли Пастуха. Было обидно до слёз.

Сейчас, на склоне лет, когда я, как и многие родственники по линии бабы Явдохи, прогрессивно теряю слух, согласен на самые большие уши, даже пришитые. Лишь бы восстановился слух. Но увы! Издавна говорят: сапожник без сапог.

После школы Серёжа безуспешно поступал в сельхозинститут. Ушел в армию. Потом Киевский политехнический, механический факультет. Закончил с красным дипломом. Был направлен на работу в Горький. Потом снова Киев. Работал в конструкторском бюро крупного завода. Но тянуло к земле. Вернулся в Елизаветовку. Был принят на работу преподавателем в Цаульском совхоз-техникуме. Закончил дополнительно заочное отделение механического факультета Кишиневского сельскохозяйственного института. Неравнодушного в работе, назначили главным инженером совхоза с совмещением преподавательской работы.

С увлечением занимался рационализаторской и изобретательской работой, все новое и прогрессивное тут же внедрял в производство, а в аудитории выносил на суд студентов. Его авторский проект на линию по автоматизированной очистке зерна получил диплом, медаль и денежную премию ВДНХ в размере 20000 рублей. Но для получения премии было необходимо представить копию заявки на авторское свидетельство и патент в Госкомизобретений со справкой о принятии к рассмотрению. Утвердить заявку должен был руководитель высшего звена одного из ведомств министерства сельского хозяйства.

Когда Сергей Иванович зашел за подписью, ему было предложено оставить документы для ознакомления и зайти попозже. Когда он зашел забрать подписанные материалы заявки, ему без обиняков было предложено поделить авторство и премию. В противном случае подписи и официального направления Сергею не видать. Слушая через несколько лет рассказ Сергея, я вспомнил другое.

В те времена была такая порочная практика. Уже после защиты моей кандидатской диссертации, покойным ныне приятелем мне была рассказана не выдуманная история произошедшей в Киеве драмы, если не сказать – трагедии.

Это было в самом конце семидесятых. Один молодой научный сотрудник, выполняя диссертационную работу на соискание ученой степени кандидата наук, сделал настоящее большое открытие. Оно в корне меняло подход к диагностике одного из распространенных заболеваний. Одновременно предложенная концепция давала возможность выйти на принципиально новый, приоритетный уровень эффективного лечения ряда других заболеваний.

Соискатель представил материалы своему научному руководителю. Внимательно ознакомившись, профессор с ходу понял ценность идеи. Он сразу же проинформировал своего ученика, добавив, что при соответствующем оформлении, его работа тянет на ученую степень доктора наук, минуя кандидатскую. Но надо было срочно оформить заявку на открытие и на вытекающие из него несколько изобретений, имеющих революционное значение в этой области науки.

Работали вдвоём оперативно, засиживаясь на работе далеко за полночь. В конце оформления документов благодарный ученик, стесняясь, предложил своему шефу соавторство. Так же стесняясь, молодой профессор, поблагодарив, согласился. Осталось получить рецензию и официальное направление института. Дожидаясь очереди в приемной заместителя директора института по науке, соискатель и его шеф вполголоса оговорили возможность включения в число соавторов самого заместителя по науке, заслуженного деятеля науки. Чтобы авторский коллектив был более авторитетным и весомым.

Внеся поправки, заместитель предложил включить в число соавторов самого директора, мотивируя, что так все заявки пройдут экспертизу более оперативно. Директор института, подавший на конкурс в Академию Наук для присвоения ему ученого звания члена-корреспондента АН, в свою очередь, предложил включить в число соавторов настоящего мастодонта науки, академика нескольких академий. От его голоса зависело присвоение директору института звания член-корра.

Чтобы было весомей, все заявки было решено подавать от Академии Наук, с чем все согласились. В который раз меняя авторский состав и обосновывая долю вклада каждого соискателя, буквоеды из канцелярии Академии наткнулись на на никем не отменённое, почти полувековой давности Положение. В одном из параграфов предписывалось включение в число соавторов не более трёх соискателей с долевым участием каждого не менее тридцати процентов.

Надо было исключить двух соискателей. Об исключении академика, кандидата в член-корры и заслуженного деятеля наук речь не шла. Без малейших колебаний вычеркнули из числа соавторов фамилию безвестного молодого аспиранта и его руководителя – молодого профессора.

Заявка благополучно прошла. Как говорят, без сучка и задоринки. Были выданы соответствующие патенты. Академик, уже член-корр и заслуженный деятель науки стали лауреатами Государственной премии. Молодой профессор слёг с тяжелейшим обширным инфарктом, сделавшим его глубоким инвалидом до конца жизни. А его аспирант, высидевший в реанимации пять недель у постели тяжело больного шефа, уехал в глухое село к северу от Конотопа. На самой границе с Брянщиной. А потом исчез. Говорят – принял постриг в Святогорской Свято-Успенской Лавре.

Шокированный бесцеремонностью, Сергей Иванович ушёл, захватив со стола пакет документов. Так и не получил никто ни патента, ни премии. Подав заявление об освобождении его от обязанностей главного, продолжал преподавать механизацию сельского хозяйства.

Вскоре был приглашен заместителем директора по учебной работе Сорокского техникума механизации и электрификации сельского хозяйства. Коллектив оказался дружным, да и студенты Сергея Ивановича обожали.

Однажды, сидя в рабочем кабинете, услышал нарастающий гул и крики. Выглянув в окно, оцепенел. По ту сторону стен развернулось настоящее побоище. Дрались его студенты с огромной толпой цыган, претендовавших на, принадлежащий техникуму, участок земли под частные застройки. Сергей Иванович схватил телефон. Несколько раз подряд набрал номер милиции. В трубке бесконечные короткие гудки.

Выскочив на улицу, заместитель директора бросился в самую гущу дерущихся, где цыгане теснили студентов. У многих лица были окровавлены. Защищая, встал между студентом и молодым разъяренным цыганом. Тот дрался острой сапой, насаженной на длинный деревянный черенок. Оттолкнув студента, Сергей Иванович принял всю агрессию нападавшего на себя.

Цыган в очередной раз взмахнул сапой, целясь в голову преподавателя. Сергей Иванович успел подставить руку. Черенок сапы сломался. Острый конец черенка попал в область левого глаза. Все вокруг сразу стало красным. Студенты с трудом выдернули своего педагога из гущи дерущихся.

Приехав домой, жене сказал, что травму получил в механической мастерской. Якобы вырванной из патрона станка заготовкой. Однако друзья Лены, его дочери, – студенты Сорокского техникума рассказали правду. Зина, жена Сергея, поставила вопрос ребром. Пришлось ему вернуться на преподавательскую работу в Цауль.

Его, казалось, избыточная принципиальность не раз мешала карьерному росту. Много десятилетий назад он был вызван к районному начальству, курирующему кадровые вопросы. Ему было предложено подумать о том, чтобы возглавить хозяйство в родном селе – Елизаветовке. На завтра велели прибыть в район со своими соображениями и окончательным решением.

Решение возглавить совхоз или колхоз в родном селе Сергей Иванович вынашивал в душе ещё несколько десятилетий назад. Будучи студентом и молодым инженером, он не раз разворачивал перед моим братом Алексеем рулоны с набросками планов по реконструкции нашего села, его благоустройству, радикального изменения инфраструктуры. На чертежах четко выступала линия газопровода, водопровода, канализации с очистными сооружениями и другие жизненно важные службы села, включая новый медпункт, баню, прачечную, пекарню, столовую и дом для семейных торжеств. Во главе угла всех социальных и культурных преобразований Сергей видел современный консервный завод с несколькими линиями и гибким, легко сменяемым, круглогодичным производством.

Подсчитав число родившихся с сорок восьмого по пятьдесят третий, видел в своих проектах детские ясли-сад за правлением колхоза (там где они и сейчас). Одноэтажное здание ёлочкой вмещало в себя шесть светлых комнат для всех возрастных групп. По 30 – 35 детей в каждой группе с учётом детей, привозимых автобусом из Боросян. Современный пищеблок с электрическим подогревом. Садиковый кинозал, в котором малята смогут регулярно смотреть мультики и не только.

Тридцать детей ежегодно. Только одних дошколят будет в селе до двухсот в его садике. Пришлось бы к школе пристраивать классы. По прогнозам Сергея, численность жителей Елизаветовки до двухтысячного года должна составить не менее тысячи человек.

Представляете, какой видел Елизаветовку Сергей Иванович, наш земляк! А сейчас! Не хочу и не могу писать! Не поднимается рука!

– Понимаешь? Все просто! И привязка простая. Село расположено в одну линию и одним склоном. – загораясь, начинал объяснять Сергей. Немного помолчав, добавлял:

– А главное минимальные финансовые затраты.

В тот день сидел за письменным столом до поздней ночи, складывая сохранившиеся бумаги, рулоны чертежей и набросков. Написал план своего доклада. Назавтра обещала воплотиться в действительность, вынашиваемая долгие годы, его голубая мечта. То, к чему стремился, завтра станет реальностью! Он займется любимым делом, к которому рвался всю жизнь!

Наутро с рулоном в руке и папкой под мышкой Сергей Иванович в назначенное время уже сидел в приемной. Наконец, открылась дверь и его пригласили войти. Попросили присесть. Сев на стул, он разложил на столе свою мечту, воплощенную пока на бумаге. От его умения сегодня убедить районное руководство зависит воплощение его мечты из бумаги в реальную действительность.

Доклад начал горячо, экспрессивно. Слушали рассеянно, подавляя зевоту. Не дав закончить доклад, остановили:

– Достаточно. Вопрос решён. Но на первом месте перед вами стоят кадровые задачи. Необходимо усилить полеводство. Но главное сейчас животноводство. Нужны серьёзные кадровые перестановки. Абсолютно все кадровые вопросы до их решения обязательно согласовывать с нами. Для начала надо освободиться от Н.Н. От вашей оперативности и четкого исполнения решений партии по кадровым вопросам, зависит финансирование ваших проектов. Вопросы?

Слова доходили с трудом, как через толстое ватное одеяло. Точно так же было душно. Не хватало воздуха. Тяжело поднялся со стула:

– Этот вопрос не по мне. Разрешите подумать?

– Можете думать, сколько угодно. Вы свободны.

На отяжелевших ногах вышел в приемную. Рука долго не попадала в рукав куртки. Вышел на крыльцо. Недоуменно посмотрел на невесть когда вытащенную в кармане из пачки и в прах размятую сигарету. Полусогнутая в локте рука тесно прижимала наспех свёрнутый и измятый рулон. В который раз за последние годы неожиданно всплыла на задворках сознания мысль:

– А может бросить всё к чёрту. Купить мольберт, краски и писать пейзажи.

В конце пятидесятых и начале шестидесятых мы, подростки, вечерами собирались на бульваре возле клуба. Сидя на, окружающих площадку лавках, мечтали о нашем будущем, которое рисовалось нам на розовом фоне. Мечтали мы и о будущем нашего Элизабетвиля (так нежно и любовно мы в детстве называли нашу Елизаветовку).

Мечтали, о том, что в осенние дождливые вечера непролазную вязкую грязь до самого клуба мы будем преодолевать, почему-то, на трамвае. Рельсовая линия будет проложена через всё наше село от Варивона (Иллариона Пастуха) с горы до Ганьки Фалиозы и Ивана Деменюка на самой долине. Как будут называться остановки, мы как-то не подумали. А были и энтузиасты, которые мечтали проехаться колхозным общественным транспортом до самой Одаи.

Единственную улицу села стали засыпать гравием, привезенным из Волчинца, только в шестьдесят третьем.

Мечтали, что на узкой пахотной полосе между огородами и лесополосой, напротив школьной спортивной площадки, будет построен аэродром. Тогда мы не будем месить грязь по субботам и воскресеньям до Дондюшан и Тырново. С грузо-пассажирского такси, которое вначале без расписания, от случая к случаю, курсировало со станции до Сударки, мы, минуя автобус, в своих мечтах уже пересели на самолёты. Но на самолётах тогда никто из нас ещё не летал.

Первый гравий на дорогу до Дондюшан стали сыпать в шестьдесят втором – шестьдесят третьем.

Кстати, первый автобус в своей жизни я увидел только будучи в третьем классе, когда в наше село приехала делегация колхоза-побратима из Азербайджана.

Мэром моего Элизабетвиля уже много лет трудится родной племянник Сергея, Валерий Александрович Мищишин, сын самого старшего брата – Сяни. Как продолжение Сергеевой мечты, по селу протянулась строгая линия газопровода. В одном месте в две строчки. В последние десятилетия появилась и расстроилась Малиновка, вторая улица села.

Интересное совпадение. Именно в том направлении просчитывал в своё время расширение села Сергей Иванович Мищишин. Только по другую сторону просёлочной дороги. Чтобы фасады домов смотрели на юг. Чтобы не резать и без того куцые огороды приусадебных участков жителей основной улицы. Чтобы новые огороды тянулись до самой лесополосы.

А остальное… Устанешь загибать пальцы, перечисляя то, чего не стало. А самой болезненной и кровоточащей раной для меня навсегда останется результат «оптимизации» народного образования – уничтожение, другого слова подобрать не могу, моей школы. Это же надо так испохабить прекрасное слово «оптимизация»!

«Оптимизация» была ключевым словом в моём комплексном исследовании по разработке приоритетных направлений функциональной диагностики и хирургического лечения ЛОР-заболеваний. А сейчас, в соответствии с пожеланиями зарубежных «доброжелателей», прекрасное слово «оптимизация» в головах простых людей укладывается как сокращение, усекновение, ликвидация, уничтожение.

В моём селе не стало моей школы!

Моей школы, в старом здании которой учились ещё мои родители. Школы, в угловой класс которой в пятьдесят третьем привёл тогда нас – первоклассников, первый в моей жизни учитель, Петр Андреевич Плахов. Не выветриваются из памяти, казавшиеся тогда огромными, классные комнаты с сучковатыми досками древнего, постоянно пахнущего керосином, пола. Длинный узкий полутёмный коридор. Память выталкивает, как цветную фотографию – сине-зелёные ели, непроходимые кущи сирени, вперемежку с которыми росли невысокие деревца айвы. Помню, возделанные детскими руками, незамысловатые клумбы с пионами и купчаками.