Текст книги "Реквием (СИ)"
Автор книги: Евгений Единак
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 81 страниц)
Евгений Николаевич Единак
Реквием
Памяти родителей, Елизаветовке – малой моей Родине, незабвенным и неповторимым первым послевоенным десятилетиям
ПОСВЯЩАЮ
Автор
Предисловие
Так уж устроена наша жизнь, что за плечами каждого человека – множество пройденных дорог. Но, к сожалению, далеко не каждый проделывает, порой самый сложный, самый тернистый, самый трудный и далекий путь к самому себе.
Евгений Николаевич Единак, автор этой биографической книги – безусловно исключение из правила… Благодаря своей воле, упорству, трудолюбию и целеустремленности он проделал этот непростой и важный путь к себе. Несмотря на уже солидный, семидесятилетний возраст, продолжает работать над собой, идет по пути самосовершенствования и раскрывает свой творческий потенциал в других, часто неожиданных направлениях…
Именно поэтому он в полной мере проявил себя в жизни и как замечательный врач, и как талантливый изобретатель, и просто как весьма интересная, нестандартная, многогранная личность. Подтверждает эти слова и книга, которую вы держите в своих руках. В ней, на мой взгляд, проявился и, скрытый доселе, незаурядный талант рассказчика, и несомненные литературные способности.
Дотошный литературный критик, безусловно, заметит в книге и явные композиционные просчеты, и чрезмерное увлечение деталями, и нехватку живых диалогов, и еще целый ряд недостатков. Но следует помнить, что автор и не претендует на звание профессионального писателя.
В своем вступительном слове Е.Н. Единак ясно высказал главную цель своего литературного труда – поделиться увиденным и пережитым с грядущими поколениями, со своими внуками и правнуками… Передать дух детства эпохи пятидесятых минувшего столетия. И это ему удалось достойно!
При чтении этой книги у меня невольно возникла мысль, что автор списывает все с натуры, пропустив сквозь призму своего «Я». И в этой, на первый взгляд, странной мысли есть своя закономерность. В самом деле, ему и нечего было придумывать, ибо жизнь его родного села, как и жизнь вообще, богаче и щедрее всякой самой изобретательной выдумки и безудержной фантазии…
Легкими, часто едва уловимыми штрихами, автор взволнованно и совершенно искренне, а подчас и с тонким юмором делится воспоминаниями детства, рассказывает о деревенской жизни, школьных годах, становлении местного колхоза, о традициях, обычаях и культуре Елизаветовки, о родных и близких людях, обо всем главном, что отпечаталось в его удивительной, казалось бы, безграничной памяти.
Нет сомнений, что эта книга обязательно найдет своего читателя… Потому, что она насквозь пронизана светлым мироощущением автора, его добрым взглядом на жизнь во всех ее проявлениях… Этого нам очень не хватает в наше сложное, противоречивое, довольно грязное время.
Гарри Мукомилов, поэт, член ассоциации русских писателей республики Молдова.
Предисловие к настоящему изданию
Возвращаясь к книге Е.Н.Единака «Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства» и читая интернет-вариант сборника «Марков мост. Шрамы на памяти», вижу эволюцию автора как писателя. Автор учится на собственных ошибках и недостатках. Каждая последующая глава демонстрирует стабильно возрастающее мастерство. Стала более сложной композиция произведений.
Вместе с тем по манере изложения новый сборник индивидуален, далек от общепринятых стандартов и мало похож на существующие литературные произведения в этом жанре. Подчас сложно определить и сам жанр произведений Евгения Николаевича. Намеренно «неправильно» построенные, несогласованные, неполные и номинальные предложения лишь подчеркивают выразительность авторского текста.
Динамика событий в книге может развиваться как постепенно, так и стремительно, непредсказуемо, с неожиданными поворотами событий. Автор часто и намеренно уходит от классической структуры и традиционной формы изложения материала. События в главах развиваются как в логической последовательности, так и в свободной, на первый взгляд, стихии контрастов и противоречий. (Братранэць-перевертень. Ученик и зять Коваля. За Сибирью солнце всходит. Любовь не по расписанию).
Бросается в глаза четкий замысел каждой повести или рассказа Е.Н.Единака, определяющий само направление художественного поиска. Впечатляют наблюдательность автора, активность воображения, особая ассоциативная память, острота мышления и эмоциональная восприимчивость. Сюжет каждого рассказа «цепляет» за душу, невольно проникаешься истинным участием в судьбе каждого его героя.
Каждый герой – отдельный характер. Психологические портреты яркие, колоритные, подчас гротесковые. Простые, казалось бы, люди, а каждый – отдельная, неповторимая личность. Нестандартно и вместе с тем объемно отображены внутренние конфликты героев (За Сибирью солнце всходит. Особист. Дочка-племянница). Простым языком отчетливо и успешно передано доброе настроение.
В эпицентре творчества Е.Н.Единака находится личность главного героя, коим является наш автор. Но за событиями и обстоятельствами, выдвигаемыми автором на первый план, личность главного героя предстает достаточно скромной фоновой, пожалуй, второплановой фигурой, перед которой разворачиваются яркие, неоднозначные и непредсказуемые события с неожиданным финалом. Несмотря на то, что повествование ведется от первого лица, перед взором читателя открывается более, чем вековая история родной Елизаветовки, раскрываются образы и непростые характеры земляков автора.
Произведения Евгения Николаевича отличает легкость и непринужденность, с какими мысли автора и его героев находят свое выражение. Книга несет в себе значительный воспитательный потенциал в формировании лучших нравственных качеств человека, в том числе и в первую очередь – патриотизма. Отношение Евгения Николаевича к малой Родине, которое он не выпячивает, проходит, тем не менее, красной нитью через все произведения автора.
Евгений Николаевич, родившийся и выросший в мирное время, психологически верно и реалистично передает обстановку, динамику событий и самоощущений своих героев в боевой обстановке (Никита. Военно-романтическая трагедия. Через полвека с лишним…).
Как в книге «Вдоль по памяти…» в главах «Куболта», «Одая» и многих других, так и в рассказах о войне автор убедительно сообщает читателю, так называемый, эффект присутствия. Читая, ощущаешь себя участником описанных событий. Созданные автором зрительные образы воспринимаются отчетливо, красочно и реалистично.
Реалист по своей сути, далекий от мистицизма, Е.Н.Единак, тем не менее, выступает с позиций, близких к философскому романтизму, светлому мироощущению, воспеванию природы, свободе от классических, избитых и набивших оскомину, условностей. Совершенно неожиданно автор сочетает элементы исторической фантастики о переселении души и генетической памяти с вечно актуальными проблемами человеческих взаимоотношений: нравственности, этики, духовности и морали (Проклятие навязчивых сновидений).
Отличительной чертой творчества Е.Н.Единака обозначены постоянные попытки выйти за рамки основной идеи и существенно расширить круг проблем и взаимоотношений (Никита. Чижик. Марков мост. Особист и др.)
Легкий юмор, добрая мягкая ирония и самоирония на комичные ситуации настолько гармонично вплетены в сюжет, что становятся его неразрывной частью (Марков мост. Маричка. Через полвека с лишним). Благодаря динамичному увлекательному сюжету и манере изложения, книга читается легко, захватывающе, в целом держит читателя в напряжении от начала и до конца. Прочитав, часто тянет окунуться в описанные события еще раз.
В каждом произведении интригует линия сюжета. С помощью намеков, малозначащих деталей, отдельных штрихов постепенно вырастает главное целое, убеждающее читателя в реальности прочитанного. Книга Е.Н.Единака многогранна, в ней присутствуют и география, и история, и философия, и психология, и драма, и трагедия, и юмор, и… добрая память.
Сам Евгений Николаевич, до семидесяти лет, пронёсший не самую легкую, непростую и неоднозначную ношу лекаря, многогранен, как и его литературные произведения. Он познал ремесла слесаря, токаря, шлифовщика, кузнеца, сварщика, КИПовца, радиоконструктора. Одним словом – технарь до мозга костей. Ко всему – любитель животных и, наконец, писатель. Всё это, как говорят, неофициально, для души. А официально… Кандидат медицинских наук (1982), Отличник здравоохранения СССР (1985), Врач высшей категории (1986), Кавалер почетного знака «Изобретатель СССР» (1986), Заслуженный рационализатор республики Молдова (1987), Заслуженный гражданин республики Молдова (1987), Почетный житель Дондюшанского района (2014), Почетный гражданин города Дондюшаны (2017).
Борис Лукьяненко. Член Союза журналистов СССР, член Союза журналистов Молдовы
От автора
Нас, свидетелей детства эпохи пятидесятых с каждым годом все меньше. Еще совсем немного времени, всего два – три десятилетия, и некому будет передать нашим потомкам атмосферу того, в чем-то иногда безалаберного, во многом наивного, но в целом чистого времени.
Мне предстоит нелегкая задача. Взором уже пожившего человека посмотреть на мир глазами нестандартного, как и все дети Земли, сельского мальчишки и рассказать о прожитом и увиденном другим. Одни говорят, что это несерьезно. Другие – невозможно. Осаживаю себя сам:
– Сумею ли?
Во мне никогда не было писательского таланта. Я не претендую на литературную изысканность. А рассказать хочется. Насколько мне это удастся, судить Вам.
Я крещен в православии. Но так сложилось, что на склоне лет остаюсь старым безбожником. Я всегда в сомнении, как библейский Фома. Я не виноват, что лишен дара верить. И мне всегда была чужда мода на веру. Особенно сегодняшняя. Еще больше мне претят показная религиозность, принуждение к отправлению обрядов, спекуляции на вере, фарисейство и конъюнктурщина.
Отношусь с уважением и завидую людям, которые искренне верят. Не терплю воинствующего атеизма, богохульства, равно как и оголтелого религиозного мракобесия. Не приемлю перебежничества из одной религии в другую, особенно в секты.
Уверен: тут, на Земле, и рай и ад. А воскрешение человека возможно только в памяти поколений. Я знаю, что душа моя уйдет в небытие вместе с моим телом. Надеюсь, что у меня хватит сил, мужества и разума встретить вечность достойно. Как прав был совсем еще молодой поэт: «Не дай мне бог сойти с ума…».
Вечного блаженства на Земле нет и не может быть по определению. А ад устраивают сами люди в своих необузданных притязаниях. Это и есть тягчайший грех.
Меня не интересует, где будет мой прах. Земля одна на всех и совсем небольшая. Но я хочу оставить на Земле мой дух. Оставить его детям, внукам и правнукам, которых еще нет. Моим и не моим. Мне хотелось бы с ними познакомиться. Хочу, чтобы душа моя посещала их не в мистических домыслах. Желаю, чтобы они, читая эти строки, почувствовали, чем я жил и чем дышал.
Не мне решать, ходить или не ходить Вам на место моего последнего приюта. Я этого не почувствую, не смогу сказать: «Спасибо».
На родительский день, Радоницу, день поминовения, проводы (как хотите, так и называйте), по поводу, а то и без повода откройте всего лишь на минуту эту книгу и прочитайте то, что Вам случайно откроется. Тогда я буду с Вами. И Вы в суете мирской и Ваших земных заботах на мгновения вспомните и обо мне.
На том я Вас благодарю…
Вместо предисловия и послесловия от автора к настоящему изданию
Прошло несколько месяцев после завершения работы над книгой «Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства». Я считал книгу завершенной, а свой долг исполненным. Но вместо удовлетворения во мне нарастало ощущение недосказанности, нехватки чего-то очень важного. Нарастал и внутренний дискомфорт, вероятно, выпиравший из меня наружу. Однажды Таня сказала:
– Такое ощущение, что ты сам себе кажешься невыносимым. Как будто кто-то разлучил тебя с твоей прелестной любовницей?
Пожалуй, так оно и было. Я садился за ноутбук, пробегал исписанные страницы. Часто, споткнувшись на одной из страниц, внимательно, как будто в первый раз, читал. Почему-то не давал мне покоя отец, сам общительный по натуре, но такой скупой на рассказы о своем военном прошлом. Вот, если бы сейчас! Я уже не спрашивал бы, сколько немцев он убил и как он за ними гонялся. Сейчас я знаю, о чем спрашивать отца.
В душе моей нарастали, до сих пор незнакомые мне, не испытанные доселе, новые нотки ностальгии. Зрело осознанное ощущение внутреннего обрыва связей с минувшим, недосказанность подтачивала внутренний покой.
Будучи в родном селе, глаза останавливаются на памятнике погибшим на фронтах минувшей войны, на памятном мемориале, стоящем в треугольном скверике на перекрестке в центре села. Я чувствовал немой укор, исходящий от каменных фигур.
А память всё чаще возвращала меня к отцу, прошедшему по дорогам войны с сорок первого по август сорок пятого. Только в отличие от единиц, прошагавших от Бреста до Сталинграда, а потом до Берлина, мой отец до сорок четвертого находился по ту сторону линии фронта. Нет, он не был разведчиком-диверсантом. Он служил в румынской армии.
Несмотря на то, что три года отец прослужил в пожарных частях Бухареста, меня много лет, до самой моей зрелости, не покидало чувство стыда за собственного отца, который безропотно служил в Румынии, союзнице гитлеровской Германии. Не восставал, не стал подпольщиком, не искал связей с советской разведкой.
Много позже пришло осознание таких категорий, как «непреодолимая сила обстоятельств и сила необходимости и случайности». Отец в селе не был единственным, служившим по обе стороны фронта. В процессе работы над главой «Никто не забыт?» я выяснил, что аналогичный путь прошли более шестидесяти моих односельчан. И это далеко не полный список.
Всё началось с микроскопических глав-рассказов: «О чем рассказывать? и «Трофеи». За ними в течение двух месяцев вылились двенадцать глав, вошедших в новый, последний раздел «Шрамы на памяти». Неожиданно заработала по-новому долговременная память. Вспоминались не рассказы на пионерских сборах, а беседы отца с односельчанами. В моей голове произошла переоценка многих событий. Апогеем раздела явилась глава-реквием по погибшим и уже всем ушедшим в небытие, моим землякам, участникам той кровавой мясорубки.
В главе «Школа» меня не покидало ощущение недосказанности о моих школьных учителях. Особенно меня донимали куцые строки, посвященные моему первому в жизни учителю Петру Андреевичу Плахову. Мой первый учитель покинул этот мир, не достигнув тридцати пяти лет. У Петра Андреевича было тяжелое онкозаболевание головного мозга.
Ему было двадцать восемь лет, когда я перешагнул порог нашего первого класса. Мне уже семьдесят, а я всё еще продолжаю чувствовать себя инфантильным, незрелым на фоне моего первого учителя. Около двух лет я вспоминал, делал отдельные наброски, по крупицам собирал сведения о Петре Андреевиче. А глава мне никак не давалась, не шла, не ложилась на экран ноутбука.
Встреча и беседа с Ниной Ивановной Бойко, внучкой квартирной хозяйки, у которой жил Петр Андреевич, стала толчком для исполнения моего долга перед памятью моего первого учителя. Когда я закончил главу, пришло сожаление, что я не оставил слова «Реквием» для названия главы о моем первом учителе.
Потом пришло осознание, что, пожалуй, вся моя книга и есть «Реквием» по первым послевоенным десятилетиям, родителям, землякам, моей школе, учителям, моим сверстникам, моему селу, Одае, Куболте, моему и не только моему детству. По всему, ушедшему безвозвратно, но за что так упорно и болезненно цепляется моя память. На мой взгляд, наше тогдашнее детство, прошедшее без телевидения и интернета, было самым светлым, безоблачным и счастливым. Глава «Реквием» в первой книге стала называться: «Что имеем – не храним…».
В раздел «Шрамы на памяти» настоящего сборника включены повесть «За Сибиром сонце сходить…» и рассказ «Чижик», освещающие период до– и послевоенных репрессий. В виде глав они были опубликованы в книге «Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства». Были включены, близкие по тематике, рассказы: «Нищие. Отголоски войны», «Самопалы…», «Последний приют» и «Случайно выживший».
В период завершения и правки книги в результате тяжелого заболевания ушел из жизни мой одноклассник и участник наших буйных детских игр Сергей Иванович Навроцкий. Спустя всего лишь неделю поздним вечером раздался телефонный звонок из Кагула, известивший о кончине сына первого председателя колхоза Назара Семеновича Жилюка – Адольфа Назаровича. В последнее время потери навалились лавиной.
Надо спешить…
По мере написания книги некоторые главы Адольф читал по несколько раз. Прочтение очередной главы завершалось детальным её обсуждением по телефону. Телефонное общение с Адольфом послужило пусковым стимулом для написания повести «Марков мост». Воспоминания Адольфа Назаровича позволили обогатить повесть рядом неоднозначных, но ярких событий, о которых в селе за полвека с лишним успели подзабыть.
Сама повесть «Марков мост» была задумана мной изначально одной из первых, более двух с половиной лет назад. Но никак не ложилась на страницы. Я не мог выйти на очертания её будущей структуры, не мог увидеть мою повесть эмоциональной и светлой. Я слишком долго запрягал. Два года? Сейчас меня не покидает ощущение, что к повести «Марков мост», как и, пожалуй, ко всему написанному мной, я шел всю свою жизнь… Порой кажется, что прожитое было лишь реальной прелюдией, базовой основой к написанию настоящей книги.
В итоге последовали пять суток непрерывного пребывания в состоянии безалкогольного творческого опьянения, с которым я не желал бы расставаться до последней минуты моей жизни. На пять суток я вернулся в события самых светлых и безоблачных моих лет. После серии «Шрамы на памяти», словно соскучившись, повесть «Марков мост» расстелилась на страницах единым порывом.
Кто-то, безусловно, найдет в повести изъяны, недоработки. Но я считаю повесть состоявшейся, своей удачей. Повести «Марков мост» и «Проклятие навязчивых сновидений» стали лебединой песней моей книги. Скорее всего, и моей нечаянной, запоздалой и короткой литературной судьбы…
Машина времени и пространства
После победы над пространством остается только Здесь, а после победы над временем – только Сейчас
Ричард Бах
Нет пространства и времени, а есть их единство.
Альберт Эйнштейн
Несколько лет назад мой старший сын Олег в одно из воскресений привез и установил мне ноутбук с многофункциональным принтером. Не лукавя, признаюсь: радости было немного. Несмотря на то, что всю свою жизнь я пытался идти в ногу со временем. С детства я занимался фотографией, радиоконструированием, а позже хватал, как говорится на лету и внедрял новые методы диагностики и лечения. Один из первых в республике освоил лазер, криогенную (глубокое замораживание) и вакуумную технику. Я никогда не казался, по крайней мере себе, консерватором.
Но на компьютере я споткнулся. Глядя, как пальцы сыновей легко, непринужденно и, на первый взгляд, бездумно летают, слегка касаясь клавишей, во мне зрел протест. В любой технологии, устройстве бытовой и другой аппаратуры я всегда пытался сначала ознакомиться с конструкцией, принципом работы, логикой происходящих процессов.
А тут никаких, доступных пользователю, ламп, транзисторов, никакой, казалось бы логики движения электронов, никаких режимов работы ламп и транзисторов. Просто надо научиться, в установленной великим множеством указующих символов последовательности, нажимать на клавиши и на экране, как черт из табакерки, выскакивает мыслимая и немыслимая информация.
Я оказался в роли дикаря с луком и дубиной в руках, взирающего на прибывшего из другой цивилизации охотника, вооруженного снайперским карабином с оптическим прицелом, оснащенным прибором ночного видения. До сих пор, оставаясь наедине с компьютером, чувствую себя мартышкой с целой дюжиной очков.
Но кое-чему я научился. Благодаря инструктажам в виде молниеносных налетов Олега, но больше, благодаря педагогическим стараниям семилетней на тот момент внучки Оксаны, объяснения которой почему-то оказались более доступными. Я их впитывал как губка.
Сначала были новости и прогноз погоды. Потом скайп, мгновенно расширивший, наряду с «Одноклассниками» круг общения со школьными друзьями и однокурсниками от России и Германии до Америки и Австралии. Научился использовать ноутбук в качестве пишущей машинки.
Странное, будоражащее память, волнение охватило меня, когда я впервые открыл спутниковые карты. Еще с первых дней первого класса я часами не мог оторвать взгляд от географических карт, висящих на стенах классных комнат. По ним я путешествовал по маршрутам отца, брата Алеши и всех знакомых, которые рассказывали о поездках в Киев, Москву.
Я внимательно слушал рассказы демобилизованных земляков, сельчан, ездивших на шахты и на целину. А на второй день в школе я находил на картах города, реки, пустыни и горы. Все места, куда судьба кидала моих родных и односельчан.
Приезжая каникулы, мой старший брат Алеша подарил мне карту Украинской и Молдавской ССР, а через пару лет небольшой глобус. Я непрерывно покручивал его, отыскивая все новые места, куда бы я хотел отправиться в путешествие. С помощью маминой швейной сантиметровой ленты я прокладывал маршруты через северный ледовитый океан, сравнивая полученные расстояния с длиной традиционных морских маршрутов между портами.
Выгнув из алюминиевой проволоки импровизированный циркуль, я, зная масштаб, подсчитывал, какой длины будет совершенно прямой туннель, проходящий через центр Земли, если прорыть его между моим селом и Буэнос-Айресом, где сейчас живут родственники наших соседей, уехавшие в Аргентину еще в тридцатых годах. Зная расстояние, я подсчитывал за сколько часов и дней проедет по этому туннелю колхозная зеленая «Победа», если она будет непрерывно мчаться со скоростью 100 км/час.
С интернетом мои возможности в географии расширились почти до всемогущества. Я, уже не молодой пенсионер, засиживался за ноутбуком до глубокой ночи, как мальчишка, определяя расстояния между городами, прокладывая автомобильные маршруты. Я путешествовал по различным городам мира, гулял по улицам Кишинева, Москвы, Сиднея, Нью-Йорка и Парижа, по детски изумляясь высокой четкости разрешения, когда видны даже мелкие кустарники.
Вначале я повторял самые дальние путешествия, где я успел в свое время побывать. Я повторил путешествие на автобусе от Минска до Бреста. Побывал на Шипке и у подножия памятнику Алеше в Пловдиве. Я повторил полет от Харькова до Уфы, а затем на игрушечном Ан-32 летал из Уфы в Белорецк. Увеличил до пределов возможного диспетчерскую башню Белорецкого аэропорта, где меня после приземления угощали удивительно вкусной прохладной башкирской окрошкой… Тырново, Сороки, Могилев-Подольский, Черновцы, Одесса, Киев, Львов, Ужгород, Москва, Ленинград, Минск, Вильнюс, Астрахань, Ростов-на-Дону… Куда меня бросала судьба…
С течением времени я поймал себя на том, что все чаще я как бы заново изучаю ломаную линию единственной тогда улицы моего родного села и его окрестности. Впал в детство. Меняя увеличение, вновь и вновь повторял маршруты моих самых первых путешествий. Тогда это были крайние точки села, где жили родственники. Затем круг моих географических интересов постепенно расширялся, я путешествовал на Одаю, в старый заброшенный лес, на Куболту.
На месте старой колхозной фермы я нахожу одинокие линии фундаментов многочисленных помещений для колхозного скота. Угадываю круглые очертания бывшей когда-то бетонной силосной башни. Путешествую в Плопы, Боросяны, Брайково, Мошаны. Всюду, куда, по выражению наших родителей, нас только не носило. Каждое такое путешествие вырывает из памяти воспоминания далекого детства.
Изучая спутниковые карты, находя на них памятные места моего детства, возникало ощущение, что я случайно нашел и схватил конец нити, намотанный на бесконечный клубок. Потягивая нить, я разматываю время назад, совершая виртуальные путешествия во времени и пространстве. Воспоминания накатывают счастливыми волнами, переносящими меня в призрачный мир моего самого счастливого времени – детства.
Такого детства уже не было у моих сыновей. Еще менее похожим стало детство моих внуков. И совсем другим будет детство моих правнуков. И это совершенно естественно. Цивилизация стремительно вносит свои коррективы в жизнь каждого поколения, меняет приоритеты. Многое то, что воспринималось мной как чудеса, само откровение, как что-то невероятное и сверхъестественное, моими потомками, возможно, будет восприниматься как дикость и первобытный иррационализм.
Будучи взрослым, я никогда не вынашивал мысли стать писателем, тем более представить на суд читателя исповедь моей жизни. Подтолкнул меня на эту неблагодарную и одновременно благословенную стезю мой младший – Женя. Сейчас он живет на противоположной стороне планеты. Разговаривая по скайпу, мы проводим сейчас гораздо больше времени в душевном общении, чем тогда, когда он жил рядом.
Однажды Женя сказал:
– Папа, у моего сына родным будет английский язык. Но дома мы постоянно общаемся на русском и молдавском. Так нам советуют в садике. Надеюсь, что и читать он будет на русском. Ясно, что его родина будет уже тут, в Канаде. Но я хочу, чтобы он знал свои корни, чувствовал, чем жили и дышали его предки.
Помолчав, он добавил:
– Отсканируй все фотографии из елизаветовских фотоальбомов и опиши, насколько для тебя будет возможным, времена твоего детства, село, родственников, дух того времени. Опиши то, о чем рассказывал нам ты и баба Аня.
Фотографии я до сих пор не отсканировал и, естественно, не отправил.
Я начал писать. Уходя на работу, я с нетерпением жду возможности вечером сесть за ноутбук и коснуться клавиш. Воспоминания накатывают снежным комом, мне хочется ничего не забыть. Но память не безразмерна. Да и не мог я знать во всех подробностях жизнь моих односельчан. При написании отдельных глав, бывает, я часами общаюсь по телефону и скайпу со старшими односельчанами, потомками многих моих земляков в Елизаветовке, Бельцах, Кишиневе, Москве, Владивостоке…
Вспоминаю и пишу. Сами воспоминания оказывают на меня два совершенно противоположных действия. Переносясь более чем на полвека назад, у меня часто возникает иллюзия освобождения от скверны взрослой жизни, которая сопровождает любого из нас. Потому, что такова, к сожалению, непростая суть человеческого существования.
Одновременно, после моего очередного путешествия во времена моего детства, поздним вечером, когда я ложусь спать, ко мне все чаще подкрадывается и по-хозяйски укладывается рядом, плотно обняв, незваная любовница – бессонница. Я стараюсь не сопротивляться ей: не считаю до тысячи, не пью снотворное. Не завожу спасительные старые родительские настенные часы. Я просто вспоминаю. Вспоминаю запахи меда, прополиса и сгоревшего в дымаре разнотравья, исходящие вечером от отца. Вспоминаю мамины, не знающие покоя, вечно занятые руки. Вспоминаю высокое небо, которое бывает бирюзовым только во времена беззаботного детства.
Ностальгия никогда не делится, как в математике на два, три и более. Ностальгия всегда бывает одна на одного. У каждого она своя. Это – как каждый умирает в одиночку. Моя ностальгия делает мысли ясными, воспоминания более подробными и красочными. Моя ностальгия отметает всю шелуху, прошлые обиды и неудовлетворенность.
В общении с бессонницей, воспоминаниями и ностальгией я чувствую, как за мою грудину медленно заползает и обхватывает грудь изнутри мягкая, пушистая, но сильная лапа. Я, грешен, признаюсь, что в такие минуты начинаю ждать поднимающегося к горлу ощущения застрявшей в пищеводе крупной, сильно шероховатой сухой персиковой косточки. В миру все это зовется стенокардией.
Я не пугаюсь – наоборот. В таких случаях я вскакиваю, усаживаюсь за ноутбук и выплескиваю из памяти на голубоватый экран осколки прошлого, пытаясь собрать их воедино.
В голове полная ясность, пишется легко и свободно. Такие абзацы и страницы в большинстве случаев избавлены от будущей правки. В конце, когда ставлю точку, как правило, не могу определить, когда именно отпустило в груди.
Нажимаю клавишу и, написанное мной, через несколько секунд уже читает Женя. Один раз он сказал:
– Знаешь, читая вот эту страницу, кажется, что твои пальцы не нажимали клавиши ноутбука, а, глубоко вдавливаясь, отрывисто стучали по ним.
Мне возразить нечем.
