Текст книги "Пропавшая нимфа (Сборник)"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Картер Браун,Пьер Буало-Нарсежак,Патрик Квентин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Он встал, пошатываясь, вернулся в номер и переоделся к обеду в черный костюм, считая себя еще в трауре. И сразу, войдя в дверь бара, заметил ее в обеденном зале. Казалось, она мечтала, положив подбородок на скрещенные руки. Пока Альмариан говорил с метрдотелем. Флавье сел, поманил гарсона, и тот, уже зная его, принес стакан со спиртным. На танцевальной площадке крутились пары, а через широко раскрытые двери обеденного зала видны были его посетители. Она казалась грустной, и эта грусть потрясла Флавье... Как тогда. А ведь Гевиньи так заботился о ней! Странно было думать, что другие заполучили ее, что она обеднела и вынуждена теперь жить около этого Альмариана,.который походил на калифа, набитого деньгами. У нее были серьги дурного вкуса в ушах и выкрашенные ногти. Другая Мадлен была настолько более рафинированной! Флавье показалось, что он смотрит плохо дублированный фильм с незначительной актрисой в роли звезды. Она мало ела и время от времени мочила губы в вине. Когда Альмариан поднялся, казалось, ей стало легче. Они подошли к бару, разыскивая свободны^ столик. Флавье покачнулся на своем табурете, услышав за спиной, как Альмариан заказывает два бокала. Наступил ли подходящий момент? Или у него никогда не хватит смелости... Он протянул гарсону деньги и соскользнул на пол. Ему еще предстояло повернуться и сделать три шага. Тогда четыре горьких года перестанут висеть над ним и настоящее утвердится. Мадлен будет здесь, как будто он покинул ее накануне. И может быть, забудет о своем исчезновении...

Неожиданно для себя он сделал эти три шага, церемонно наклонился к молодой женщине и пригласил ее танцевать. Несколько секунд он видел Альмариана совсем близко: его желтоватые щеки, влажные, темные глаза и лицо, поднятое к Мадлен с выражением скуки. Она безразлично согласилась. Неужели не узнала его? Они покачивались на танцевальной площадке. У Флавье сжималось горло.

– Меня зовут Флавье,.– пробормотал он.– Это имя вам ничего не говорит?

Она сделала вид, что пытается вспомнить.

– Нет, простите... в самом деле ничего.

– А вас как зовут?

– Рене Суранж.

Он должен был протестовать, но понимание того, что она полностью переменила образ жизни, остановило его. Он исподтишка изучал ее. Лоб, голубизна глаз, линия носа, немного выступающие скулы, каждая деталь этого лица, любимого и сотни раз воспроизводимого, была такой же, как и прежде. Если бы он закрыл глаза, то почувствовал бы себя в Лувре, где в первый и единственный раз держал Мадлен в своих объятиях. Но прическа новой Мадлен была не хороша, и губы ее немного увяли. Она его не пугала, ведь он осмелился приблизиться к ней и чувствовал ее не менее живой, чем гам. Он боялся встретить тень и нашел женщину.

– Очевидно, вы жили в Париже до оккупации?

– Нет, в Лондоне.

– Что вы: А вы не занимаетесь живописью?

– Нет, совсем нет. Правда, я могу что-то набросать, не больше.

– Вы никогда не ездили в Рим?

– Нет.

– Почему вы пытаетесь обмануть меня?

Она посмотрела на него своими светлыми, немного пустыми и незабываемыми глазами.

– Я не обманываю, уверяю вас.

– Сегодня утром вы меня видели в холле и узнали, а теперь делаете вид...

Она попыталась высвободиться, но Флавье крепче прижал ее к себе, благословляя оркестр, который играл нескончаемый блюз.

– Простите меня,– продолжал он.

Долгие годы Мадден не знала, что она Полин, поэтому ничего удивительного: Рене еще не знает, что она Мадлен. «Я просто совершенно пьян»,– подумал Флавье и спросил, указывая на Альмариана:

– А он ревнив?

– О, нет! – грустно ответила она.

– Черный рынок, не так ли?

– Возможно. А вы?

– А я – нет, я адвокат. Он очень занятой?

– Да, уходит часто.

– Значит, вас можно будет повидать в течение дня?

Она ничего не ответила. Он немного сильнее обнял Мадлен за талию.

– Если я вам понадоблюсь,– прошептал он,– семнадцатый номер... Вы не забудете?

– Нет... Теперь мне нужно вернуться к нему.

Альмариан курил сигару и читал газету.

– Мне кажется, он прекрасно обходится без вас,– сказал Флавье.– До завтра!

Он поклонился и пересек холл, позабыв, что еще не ужинал. Потом спросил у лифтера:

– Альмариан... Это какая комната?

– Апартаменты одиннадцать, месье.

– А даму, которая с ним, как зовут?

– Рене Суранж.

– Это ее настоящее имя?

– То, что записано в ее удостоверении личности.

Он, который никогда не делал подарков, готов был отдать очень многое, лишь бы выяснить... Лишь бы выяснить! Перед сном он выпил несколько стаканов воды, но туман в его голове не рассеивался. Хотя и пьяный, он полностью отдавал себе отчет в том, что она должна была его узнать. Или у нее потеря памяти. Или она играла комедию. Или это – не Мадлен!

Проснувшись на следующее утро, он обдумал свою проблему и решил, усмехаясь, что ему действительно пора повидать врача в Ницце. К тому же, делать в Марселе было нечего. Главное – здоровье! И к дьяволу эту женщину, которая так похожа на Мадлен.

Тем не менее, он подкараулил уход Альмариана и тотчас же решительно постучался в одиннадцатый номер, как хороший знакомый.

– Кто там?

– Флавье.

Она открыла дверь. Неодетая, с красными глазами под распухшими веками.

– Итак, Рене, что все это означает?

Она снова заплакала. Он закрыл дверь и задвинул засов.

– Ну, малышка... объясните мне.

– Это все он,– всхлипывала она,– хочет меня бросить.

Флавье без церемоний рассматривал ее. Это была Мадлен, вне всякого сомнения, Мадлен, которая изменила ему с Альмарианом, а может, и с другими. Он сжал кулаки в карманах и судорожно улыбнулся.

– Вот ведь какая драма! – насмешливо проговорил он.– Да пусть уходит! Разве я не здесь, чтобы заменить его?

Слезы у Рене полились сильней.

– Нет! – закричала она.– Нет... Только не вы!

– А почему это? – спросил он, наклоняясь к ее лицу.

 Глава 3

«Господин директор!

Имею честь вас уведомить, что указанная сумма была переведена на ваш счет в Марселе. Этот перевод не слишком сильно отразился на казначействе, тем не менее считаю своим долгом обратить ваше внимание на неправильность этой операции, которая не сможет быть произведена в обратном порядке без последствий для фирмы. Надеюсь, здоровье перестало доставлять вам заботы и мы вскоре будем иметь удовольствие приветствовать ваше возвращение. Здесь все нормально. Дела идут удовлетворительно.

Прошу вас, господин директор, быть уверенным в моих самых лучших чувствах к вам.

И. Трабуйе».

Флавье со злостью порвал письмо. Любой ничтожный пустяк выводил его из себя. Особенно теперь.

– Плохая новость? – спросила Рене.

– Нет. Просто наш идиот Трабуйе.

– Кто это?

– Мой вице-директор... Если его послушать, завтра наступит конец света. А Баллард советовал мне покой... Покой! Пошли! – резко проговорил он.– Подышим воздухом.

Он сожалел о роскошных апартаментах «Астории»: комнаты в «Отель де Франс» были маленькими, убогими и страшно дорогими. Но здесь отсутствовал риск встречи с Альмарианом. Он достал из портсигара сигарету и чиркнул спичкой. Зажигалкой он не смел больше пользоваться с тех пор, как... Она стояла у зеркала и поправляла волосы.

– Я не люблю эту прическу,– проворчал он,– ты не могла бы немного изменить ее?

– Как?

– Да не знаю я, как. Например, сделать узел на затылке.

Он ляпнул это, не подумав, и сразу пожалел о сказанном. К чему было возобновлять спор, который продолжался целыми днями, то разгораясь с новой силой, то переходя в почти спокойный разговор.

– Я подожду тебя внизу.

Он спустился прямо в бар и злобно посмотрел на улыбающегося гарсона. Все они походили друга на друга, эти стоящие за прилавками, подмигивающие заговорщики, которые шепотом предлагали всякие вещи. Флавье выпил. Теперь он имел право пить, потому что был уверен! Она могла сколько угодно это отрицать, но уверен он был! Полнейшей уверенностью, глубокой, возникшей из плоти и крови. Как будто она была его ребенком, а не любовницей. И к тому же такой любовницей. Он так мало полы зовался ею. И даже был немного шокирован тем, что Мадлен могла получать от этого удовольствие. Прежде он любил в ней... Он не мог сформулировать... Наверное, ее нереальность. Теперь, наоборот, она стала совсем земной, похожей на других женщин. Изо всех сил ей хотелось быть Рене, она буквально цеплялась за эту персону. А между тем... Если бы она доверила ему свой секрет, как бы восхитительно потекла их жизнь!

Она спускалась по лестнице. Он смотрел на нее с блуждающей улыбкой на губах. Это платье отвратительного цвета вдобавок было плохо сшито. Туфли имели недостаточно высокий каблук... и потом, все лицо следовало изменить. Уменьшить скулы, растянуть брови. Только глаза были прекрасны, только они выдавали Мадлен. Флавье расплатился и пошел навстречу. Он хотел бы раскрыть ей объятия, чтобы поцеловать или задушить.

– Я торопилась,– сказала она.

Ему осталось только пожать плечами. Она никогда не умела найти слов, которых он ждал. Даже та манера, с которой она просовывала под его руку свою, не нравилась ему. Слишком покорная, слишком пугливая, она боялась его. Ничего не могло быть неприятнее. Они молча шли рядом.

«Если бы мне предложили это месяц назад,– подумал он,– счастье убило бы меня». Вместе с тем, он никогда не был так несчастлив.

Перед витринами магазина она замедлила шаг и тяжело оперлась о руку Флавье, который, считая такую манеру вульгарной, стал нетерпеливо ждать.

– Тебе, наверное, многого не хватало во время войны,– сказал он.

– Многого,– прошептала она.

Такое признание в бедности растрогало его.

– Тебя Альмариан одел?

Он заранее знал, что это имя ранит ее, но не смог удержаться. Она слегка стиснула пальцами его рукав.

– Я была очень довольна, что встретила его.

Теперь наступила его очередь огорчаться. Но это была игра. И он еще не получил удовлетворения.

– Послушай!..– сердито начал он.

Но к чему было продолжать? Он потащил ее в центр.

– Не иди так быстро,– сказала она,– мы же гуляем. Он не ответил. Теперь он сам рассматривал магазины.

И в конце концов нашел то, что искал.

– Пошли!.. Вопросы будешь задавать потом. Служащий встретил их поклоном.

– Отделение платьев? – резко спросил Флавье.

– Первый этаж, лифт в глубине.

На этот раз он решился. И нужно заставить Трабуйе заплатить. Его сжигал интерес. Она признается!.. Ей придется признаться! Служащий закрыл решетку, и лифт стал подниматься.

– Дорогой, – прошептала Рене.

– Замолчи.

Он зашагал впереди продавщицы.

– Покажите нам платья. Самые что ни на есть у вас элегантные.

– Хорошо, месье.

Флавье присел. Он немного задыхался, как после бега. Продавщица стала раскладывать на длинном столе модели разных фасонов, приглядываясь к лицу Рене, но он почти сразу вмешался, показав пальцем:

– Вот это.

– Черное? – удивилась продавщица.

– Да, черное.

Он повернулся к Рене.

– Не примеришь ли его... чтобы доставить мне удовольствие.

Заколебавшись и покраснев под взглядом молодой женщины, она все же вошла вместе с продавщицей а кабинку. Флавье поднялся и принялся вышагивать взад и вперед: ему снова привиделся оттенок красного дерева, а в глубине кармана он крепко сжимал зажигалку. Потом, поскольку время шло медленно и руки его стали дрожать и вспотели, он, чтобы Амного отвлечься, принялся искать костюмы среди одежды на столе. Ему хотелось серый. Но не нашлось ни одного нужного для него оттенка. Дверь кабинки раскрылась, он быстро повернулся и испытал такой же удар, как в «Астории». Это была восстановленная Мадлен. Мадлен, которая остановилась, будто узнавая его. Мадлен, которая приближалась теперь, немного побледневшая, с прежним выражением грусти в глазах. Он протянул к ней похудевшую руку, но сразу же уронил ее. Нет, образ Мадден еще не был совершенен. Как можно не заметить эти кричащие золотые серьги?

– Сними-ка их! – тихим голосом приказал он.

И поскольку она не поняла его, то снял украшение сам, слишком прижав своими пальцами эти побрякушки. Затем, отступив на шаг, понял безнадежность затеи полностью восстановить образ.

– Хорошо,– сказал он продавщице,– мадам возьмет платье, которое на ней.,. А этот костюм того же размера, не так ли? Заверните и его. И укажите нам отдел обуви.

Рене не протестовала. Может быть, она понимала, почему Флавье так долго рассматривал каждую пару, как бы рассуждая сам с собой. Наконец он выбрал одни изящные блестящие туфли.

– Посмотрим!.. Пройдись!

На высоких каблуках она казалась тоньше, воздушнее. Затянутые в черный шелк, ее бедра слегка покачивались.

– Довольно! – закричал Флавье.

И так как продавщица удивленно подняла голову, то быстро проговорил:

– Это подойдет, мы берем их... Свои она положит в эту же коробку.

Он взял свою спутницу за руку и подвел к зеркалу.

– Посмотри на себя,– прошептал он.– Посмотри на себя, Мадлен.

– Я прошу тебя! – взмолилась она.

– Ну, еще маленькое усилие... Эта женщина в черном... Ты же видишь, что это больше не Рене... Вспомни!

Она явно страдала. Ужас искажал, превращал ее лицо в другое, напрягались губы. Он увлек Мадлен к лифту. С волосами будет видно позднее. Если что-то особенно торопило, так это духи, призрак прошлого. Теперь нужно было идти до конца, и ждать становилось все тяжелее.

Но таких духов больше не существовало. Флавье тщетно пытался описать их.

– Нет... не понимаю,– говорила продавщица.

– Ну, послушайте... Как это вам объяснить? Духи, которые пахнут свежей землей, вялыми цветами...

– Может, «Шанель» № 3?

– Может быть.

– Их больше не выпускают, месье. Поищите в маленьких магазинах, а здесь – не пытайтесь.

Молодая женщина тянула его за рукав. Он стал перебирать флаконы. Без этих духов превращение не будет полным. Ко чил он тем, что сдался, но перед уходом купил Мадлен шляпу. И пока платил, краем глаза все время смотрел на знакомый силуэт рядом с ним. Потом взял Мадлен под руку.

– К чему все эти сумасшествия? – спросила она.

– К чему?.. К тому, что я хочу твоего появления'. Мне нужна правда.

Она была напугана. Он чувствовал, как она напряжена, как чуждается его, но крепко прижимал ее к себе. Она от него не ускользнет и в конце концов сдастся.

– Ты должна стать самой красивой,– продолжал он.– Альмариан исчез, его никогда не существовало.

Несколько минут они шли, прижимаясь друг к другу, потом он не выдержал.

– Ты не можешь быть Рене,– сказал Он.– Видишь, я не сержусь... Говорю спокойно.

Она вздохнула, и он тотчас же взорвался:

– Да, я знаю. Ты – Рене, жила в Лондоне со своим дедушкой Чарли по отцовской линии. Родилась в Дамбремонте, маленьком городке у реки... Все это я слышал, но такое невозможно, ты ошибаешься.

– Не будем начинать снова,– взмолилась она.

– Я ничего не начинаю. Просто утверждаю, что в твоих воспоминаниях есть нечто, не соответствующее действительности. Возможно, ты когда-то была больна, серьезно больна.

– Уверяю тебя...

– Бывают болезни, которые оставляют странные последствия,

– Но я же все помню. У меня была скарлатина в десять лет. Больше ничего.

– Нет, не ничего.

– Ты измучишь меня!

Он уговаривал себя быть терпеливым, ведь Мадлен могла оказаться очень чувствительной, и тогда ее нельзя было слишком тревожить.

– Ты почти ничего не рассказала о своем детстве,– продолжал он,– а мне бы очень хотелось узнать о нем.

И так как они проходили мимо музея Гробет-Лабади, то прибавил:

– Давай войдем! Там будет удобнее поговорить.

Но лишь только они вошли в вестибюль, как он понял, что его переживания будут здесь еще более тяжелыми. Звук их шагов, молчание предметов вокруг, картин, портреты – все напоминало ему Лувр. Молодая женщина понизила голос, чтобы не нарушать тишину пустынных залов, и неожиданно оказалось, что у нее тот же выговор и го же глубокое контральто Мадлен, так знакомые Флавье. Он больше слушал звук ее голоса, чем слова. Она рассказывала про свою молодость, по странному капризу судьбы очень похожую на молодость Мадлен. И под руку Флавье держал тот же человек, которого ему так хотелось заключить в объятия. Он остановился перед картиной, изображающей Старый порт, и спросил глухим голосом:

– Тебе нравятся такие картины?

– Нет... Не знаю. Я слишком плохо разбираюсь в них, понимаешь?

Он вздохнул и увлек ее дальше.

– Что ты хочешь услышать?

– Все! Все, чем занималась и о чем думала.

– О! Я была просто маленькой девочкой, такой же, как другие... может, менее избалованной... Читать очень любила. Больше всего легенды.

– И ты тоже!

– Как все дети. Бродила по холмам вокруг дома. Рассказывала себе разные истории и жизнь представляла как сказку... Все это оказалось напрасно!

Они вошли в зал со скульптурами. Эти изваяния консулов напомнили ему Гевиньи и его слова: «Я хотел бы, чтобы ты понаблюдал за моей женой... Она меня беспокоит...» Теперь они мертвы оба, но их голоса... А Мадлен, как раньше, шла рядом.

– Ты никогда не была в Париже? – спросил он.

– Нет. Только проездом, когда направлялась в Англию.

Вот и все.

– Твой дядя когда умер?

– В прошлом году, в мае... Тогда я потеряла средства к жизни. Поэтому и вернулась.

«Боже мой! – подумал Флавье.– Я допрашиваю ее так, будто она сделала что-нибудь плохое».

– Ты меня не слушаешь,– сказала она.– Что с тобой?

– Ничего... Устал немного» Здесь задыхаешься»

Они пересекли несколько залов. И Флавье счастлив был снова увидеть солнце, услышать шум улицы. Он хотел остаться один, пойти выпить.

– Я оставлю тебя здесь,– сказал он.– Я еще не пил сегодня. И потом, мне нужно пройти в отдел снабжения. Погуляй немного... Купи, что тебе .нравится. Вот!

Он вытащил несколько скомканных купюр и сразу же пожалел об этом жесте милостыни. Зачем он сделал ее своей любовницей? Он создал себе нечто вроде монстра: ни Мадлен, ни Рене.

– Не запаздывай очень! – бросила она.

Но когда расстояние между ними увеличилось сперва на несколько шагов, а потом на двадцать, на тридцать метров, он уже. готов был броситься вслед за ней, такими чудесными казались ему ее походка, движения плеч. Она приближалась к перекрестку. Боже мой! Он потеряет ее, сам же и выпустив... Вот идиот, да не убежит она, как раз в этом нет опасности!.. Не настолько она глупа. Будет прилежно ждать тебя в отеле.

Он вошел в первое же кафе. Не мог больше терпеть.

– Пастис!

Свежий ликер не принес ему облегчения. Он без конца возвращался к своей проблеме. Рене не была Мадлен, а Мадлен не была в точности Рене. И никакой доктор Баллард не сможет распутать этот клубок. Или же он, Флавье, с самого начала ошибался, и память сыграла с ним недобрую шутку. Он так мало знал настоящую Мадлен тогда. Но разве она не виделась ему все время? Он бы узнал Мадлен с закрытыми глазами, лишь только почувствовав ее рядом. Нет, это была Мадлен, отличавшаяся от других женщин и лишь немного потерявшая сходство с Полин и приблизившаяся к Рене, чтобы стать ею окончательно... Никогда! Никогда он не согласится с этим. Потому что Рене была стареющей женщиной... потому что у нее не было шарма Мадлен... потому что она отреклась от Мадлен, наконец, потому что она не признавала его доказательств.

Он принялся за следующий аперитив. Доказательства! Разве можно доказать необъяснимые вещи? Он просто был уверен, что она Мадлен, и больше ничего. Чтобы убедить ее согласиться, что она скрывает свою личность под личиной Рене, нужны были более материальные доводы.

Алкоголь начал разливаться по его жилам. И он вспомнил о чем-то похожем на доказательства. Ему несколько раз приходилось видеть в сумочке Рене удостоверение ее личности: «Суранж, Рене Катрин, рожд. 24 октября 1916 в Дамбремонте, в Вогезах». Итак?

Он расплатился и еще немного подумал. Его идея была совершенно верна. Он вышел и сел в трамвай, который шел к порту. Теперь ему не хотелось больше думать. Рассматривая лица людей в вагоне, он пожелал стать просто одним из этих пассажиров. Ему было бы менее страшно.

На почте он пристроился в очередь. Если линии не будут слишком перегружены и получить справку не будет очень трудно, он все узнает.

– Могу я позвонить в Дамбремонт?

– Какой департамент?

– Вогезы.

– Дамбремонт? – сказал служащий.– Это, должно быть, через Жерарме. В таком случае...

Он обратился к коллеге:

– Ты должен это знать... Дамбремонт... Вогезы. Месье хочет позвонить по телефону.

Тот поднял голову.

– Дамбремонт?.. Стерт с лица земли бошами... По какому случаю?

– Выяснить место рождения,– ответил Флавье.

– Там нет больше мэрии, там ничего нет... Поле камней.

– Тогда что же делать?

Человек пожал плечами и вернулся к своим обязанностям. Флавье покинул почту. Никаких архивов, никаких документов. Ничего, кроме удостоверения личности, год рождения 1916... А что такое удостоверение личности? Доказательство, единственное доказательство, что Рене жила уже, когда Мадлен... Он грустно сошел по ступеням. Нет, это тоже не доказательство. Никогда никто не сможет доказать, что они жили в одно и то же время, что их было двое. А если не двое...

Флавье шел сам не зная куда. Он не должен был пить. Не должен был ходить на почту! Ему спокойнее было раньше. Почему он не довольствовался тем, что просто любит эту женщину, ничего не спрашивая? Нужно ли отправиться в Дамбремонт? Пошарить в развалинах? А если она, устав от его вопросов, убежит в один прекрасный день?..

От этой мысли у него подкосились ноги. Он на секунду остановился на углу какой-то улицы и прижал руку к сердцу. Потом медленно побрел дальше. Бедная Мадден! Как он любил мучить ее! Но почему же она молчала? А если бы заговорила, если бы сказала: «Да, я умерла... Я вернулась оттуда...» – глядя такими ясными глазами, разве бы он не упал, как сраженный молнией?

«На этот раз,– подумал он,– я действительно сошел с ума». И чуть позже: «Может быть, логические размышления и называют сумасшествием?» Перед отелем он заколебался, потом увидел цветочный ларек и купил в нем несколько веточек мимозы. Букет оживит комнату, и Рене не будет больше считать себя узницей. Распахнув дверь, Флавье увидел, как Рене растянулась на кровати. Флавье бросил цветы на стол.

– И что же? – спросил он.

Что? Она плакала. Он приблизился к ней, сжимая кулаки.

– Что с тобой?.. Отвечай! Что с тобой случилось?

Потом взял ее за голову и повернул к свету.

– Моя бедная малышка! – сказал он.

Он никогда не видел плачущей Мадлен, но не забыл ее высокие скулы, по которым стекала вода, и то мокрое лицо, в Сене. Он закрыл глаза и выпрямился.

– Прошу тебя,– прошептал он,– сейчас же перестань плакать... Ты не можешь знать...

Его охватил ничем не оправданный гнев. Он топнул ногой.

– Перестань! Перестань!

Она села и притянула его к себе. Они долго не шевелились, будто оба ожидали чего-то. Наконец Флавье обнял Рене за плечи.

– Прости меня... Я совершенно не владею собой... Но я люблю тебя.

День медленно угасал. Снизу доносился шум от трамваев и троллейбуса. Мимоза пахла сырой землей. Флавье прижимался к Рене. Зачем искать, всегда искать? Ему было хорошо около этой женщины. Конечно, он бы предпочел, чтобы она была той Мадлен...

– Нам пора спуститься,– сказала она тихим голосом.

– Нет, я не голоден... Останемся.

Это был восхитительный отдых. Она будет принадлежать ему, пока продолжается ночь, пока это лицо на его плече не станет белым пятном... Мадлен! Нет, их было не двое... впрочем, бесполезно объяснять... Он больше не боялся.

– Мне больше не страшно,– пробормотал он.

Она гладила его лоб, и он чувствовал ес дыхание на своей щеке. Запах мимозы усилился, заполнил комнату. Он тихонько оттолкнул это теплое, прижатое к нему тело, поискал руку, которая прикасалась к его лицу.

– Иди!

Кровать прогнулась под ним. Он не выпустил этой руки, осторожно щупая ее, будто хотел пересчитать пальцы. Теперь он узнавал и худую ладонь, и короткий мизинец, и выпуклые ногти. Как же он мог забыть? Боже, до чего хотелось спать. Он погрузился в забытье, потом открыл глаза. Она неподвижно лежала рядом. Секунду он прислушивался к ее дыханию, потом, опершись на локоть, нагнулся над лицом и прижал губы к опущенным ресницам.

– Если бы ты только сказала мне, кто ты? – прошептал он.

Слезы омочили теплые веки. Он почувствовал их соленый вкус, поискал носовой платок под подушкой и не нашел.

– Я сейчас вернусь.

Он бесшумно проследовал в ванную. Сумочка Рене лежала на туалетном столике, среди флаконов. Он открыл ее, пошарил внутри, но носового платка и там не оказалось. И вдруг пальцы его наткнулись на что-то интересное... Какие-то зерна... бусы... да, ожерелье... Он подошел к окну и поднял его к бледному свету, который просачивался сквозь стекла, как из аквариума. Золотистый отблеск пробежал по янтарным бусам. Руки его задрожали. Всякая ошибка исключалась. Это было колье Полин Лагерлак.