Текст книги "Пропавшая нимфа (Сборник)"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Картер Браун,Пьер Буало-Нарсежак,Патрик Квентин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Часть II

 Глава 1

– Вдохните!.. Кашляните!.. Дышите!.. Хорошо! Я хочу послушать сердце... Задержите дыхание... Гм... Не очень прекрасно... Одевайтесь.

Врач смотрел на Флавье, который надел рубашку и теперь отвернулся, чтобы застегнуть брюки.

– Женаты?

– Нет, холостяк... Я вернулся из Африки.

– Были в плену?

– Нет, я уехал в сороковом. В тридцать восьмом меня забраковали из-за плеврита.

– Собираетесь жить в Париже?

– Пока не знаю. Я открыл адвокатскую контору в Дакаре, но, может быть, вернусь и в свою парижскую.

– Адвокат?

– Да. Только мое помещение занято, а найти что-нибудь...

Доктор наблюдал за Флавье, поглаживая свое ухо, а тот от смущения никак не мог завязать галстук.

– Вы пьете, верно?

Флавье пожал плечами.

– Неужели так заметно?

– Это ваше дело,– сказал врач.

– Да, мне случается выпить,– признался Флавье,– жизнь не очень-то сладка.

Врач сделал неопределенный жест рукой. Потом сел за письменный стол и взял ручку.

– Ваше общее состояние не так уж плохо,– сказал он,– но вы нуждаетесь в отдыхе. На вашем месте я поехал бы жить на юг... Ницца... Канны. Что касается навязчивых идей... здесь следует показаться специалисту. Я напишу вам направление к одному моему коллеге, доктору Балларду.

– А по-вашему,– пробормотал Флавье,– это серьезно?

– Повидайте Балларда.

Перо заскрипело по бумаге. Флавье достал из бумажника деньги. -

– Пойдете в отдел снабженйя,– сказал врач, продолжая писать,– и по этому удостоверению получите дополнительно мясо и жиры. Но больше всего вам нужны тепло и отдых. Избегайте волнений. Никакой корреспйнденции. Никакого чтения. Итого триста франков. Спасибо.

Он уже шел впереди Флавье к двери, пока другой больной входил в комнату. Флавье с недовольным видом спустился по лестнице. Специалист! Психиатр, который выведает его секреты и заставит рассказать все, что он знал о смерти Мадлен. Невозможно!.. Он предпочитает жить со своими кошмарами, грезами, среди неясных образов... Просто это тамошняя жара и ослепляющее солнце изнурили его. А теперь он спасен.

Он поднял воротник пальто и направился к площади Терн. Он не узнавал Парижа, еще погруженного в зимний туман, эти пустынные улицы и проспекты, по которым ездили одни джипы. Он чувствовал небольшое смущение оттого, что был слишком хорошо одет, и поэтому шел быстро, вместе со всеми. Фланировать теперь стало роскошью. Все вокруг было проникнуто прошлым, все казалось серым. Не. лучше ли было ему остаться там? Чего он ожидал от этого переезда? Он узнал других женщин, раны затянулись. Мадлен теперь не была даже тенью...

Он вошел к «Дюпону» и сел возле окна. Несколько офицеров потерялись в огромной ротонде. Никакого шума, кроме шуршания вентилятора. Официант рассматривал ткань его одежды, замшевые ботинки на каучуке.

– Коньяк,– пробормотал Флавье,– настоящий?

Он научился разговаривать в ресторанах и кафе тихо и быстро, приобретая тогда очень авторитетный вид, может быть, еще и благодаря напряженному выражению лица.

– Неплохо,– сказал он.– Еще один.

Он бросил перед, собой деньги. Еще одна привычка, приобретенная в Дакаре. Скрестив руки, он смотрел на жидкость, которая так хорошо воскрешала привидения. Нет, Мадлен не умерла. С той минуты, как он вышел с вокзала, волнение не покидало его. Существуют лица, которые забываются, время их стирает, как надписи на плитах тротуаров, но. она осталась нетронутой в глубине его глаз. Полуденное солнце, как тогда, сверкало вокруг нее, словно нимб. Кровавое видение позади часовни стерлось, стало лишь воспоминанием, которое могло забыться, но остальное было свежим, новым, привлекательным. Флавье не шевелился, обхватив пальцами стакан. Он чувствовал майское тепло, видел круг машин у Триумфальной арки. Она шла, опустив на глаза вуалетку, с сумочкой под мышкой. Наклонялась с моста и роняла красный цветок... она рвала письмо на кусочки, и те разлетались вокруг. Флавье выпил, тяжело опираясь на стол. Теперь он был стар. Что стояло перед ним? Одиночество? Болезнь? Пока окружающие пытались вновь обрести свой очаг, найти друзей, создать будущее, он жил одними воспоминаниями. Тогда к чему отказываться!..

– То же самое!

На этом он остановится. Он не любил алкоголя и пытался только забыться. На улице он закашлялся от холодного воздуха. Но город больше не пугал -его. Он дошел до площади Этуаль, представил себе, будто ждет на краю тротуара. Февральская слякоть мелкой пылью стелилась по мокрым улицам. Она не придет. Возможно, Гевиньи тоже покинул Париж. Флавье отправился на авеню Клебер и нашел глазами старый дом. Ставни на втором этаже были закрыты. «Тальбо», вероятно, реквизировали военные. Но картины... молодая задумчивая женщина на каминной полке... райские птицы... что стало с ними? Он вошел туда. Консьержка подметала пол.

– Мне господина Гевиньи, пожалуйста!

– Месье Гевиньи?

Она смотрела на Флавье непонимающе.

– Бедный господин умер,– проговорила она наконец.– Уже давно умер.

– Поль умер! – пробормотал Флавье.

К чему теперь все? Вот единственное, что он встречал на каждом шагу. Смерть! Смерть!

– Войдите же,– сказала консьержка.

Она отряхнула швабру и открыла дверь в вестибюль.

– Я уехал в сороковом,– пояснил Флавье.

– Вот оно что.

Около окна старый человек в очках с металлической оправой задумчиво рассматривал ботинок, надетый на руку. Он поднял голову.

– Прошу вас,– сказал Флавье,– не беспокойтесь.

– Даже починить башмаки нету материала,– проворчал старик.

– Вы были другом месье Гевиньи? – продолжала консьержка.

– Другом детства. Он звонил, рассказывал о смерти своей жены. Но в тот день я должен был покинуть Париж.

– Несчастный! Он не решался возвращаться к себе один, и рядом с ним никого не было. Только я, та, которая помогла одеть эту бедную мадам, только я его провожала, вы же сами понимаете...

– Что вы надели на нее? – перебил ее Флавье.– Серый костюм?

– Садитесь,– сказала консьержка,– ведь у вас есть время.

– Я еще узнал, что его допрашивали.

– Допрашивали, да как!.. Скажите лучше, что он едва не был арестован!

– Поль... арестован... Но позвольте... я считал, его жена покончила с собой.

– Разумеется, покончила, но вы же знаете полицию! У него, у бедного, была масса неприятностей! Когда начинают копаться в жизни людей!.. Они приходили сюда даже не знаю сколько раз. Бесконечные расспросы о нем да о жене. Хорошо ли им жилось, был ли месье Гевиньи тут в день драмы, и то и се... Боже мой, ты помнишь, Шарль?

Старик кухонным ножом вырезал подошву на какой-то коробке.

– Да, сильная неразбериха... Примерно как теперь,– проворчал он.

– Но отчего месье Гевиньи умер? – спросил Флавье.

– Его убили на дороге, около Манта. Однажды утром мы увидели, как он спускается по лестнице с возбужденным видом. «Я сыт по горло,– с нами он не стеснялся.– Я уезжаю отсюда. Если они захотят меня увидеть, им придется последовать за мной». Потом положил чемоданы в свою машину и уехал... Мы узнали позже... Автомобиль был обстрелян, и бедный господин умер во время перевозки в госпиталь. Он не заслужил этого, нет!

«Если бы я был здесь,– подумал Флавье,– ему не пришлось бы уезжать и самолет обстрелял бы кого-нибудь другого. Я мог бы поговорить с ним теперь...» Он сжал руки. Ему не следовало возвращаться.

– Им обоим не повезло,– продолжала консьержка,– а ведь они отлично ладили между собой!

– А что, она не была немного... больна? – осторожно спросил Флавье.

– Нет... Она, конечно, невесело выглядела в своей темной одежде, но это было по ее характеру... И потом, она так радовалась, когда им случалось выходить вместе!

– Это бывало не часто,– сказал старик.

Она повернулась к нему спиной.

– Со своей работой, бедный господин совсем не имел свободного времени. Постоянно в путешествиях между нами и Гавром. Нужно понять его!

– Где их похоронили? – спросил Флавье.

– На кладбище Сент-Уэн. Но рок преследовал ее и там. Когда американцы бомбили Ла-Шапель, часть кладбища, примыкающая к дороге, была разрушена. Камни и кости тогда находили повсюду. Кажется, даже была специальная церемония.

– Значит, ее могила?..– прошептал он.

– С той стороны больше нет могил. Говорят, привезли землю и засыпали ямы. А памятники будут восстанавливать позже.

– Ведь мертвые,– сказал старик,– не могут пожаловаться,

Флавье боролся с собой, чтобы не представлять ужасных образов, и чувствовал горечь невыплаканных слез. Теперь все действительно было кончено. Страница перевернулась. Мадлен превратилась в ничто. По обычаю древних ее пепел был развеян по ветру. Лицо, которое все еще вспоминалось ему, стало теперь ничем. И нужно было жить...

– А квартира? – спросил он.

– Сейчас заперта. Одним дальним родственником с ее стороны, наследующим мебель. Все это очень грустно.

– Да,– проговорил Флавье.

Он встал и застегнул плащ.

– Очень печально,– заметила консьержка,– узнавать о смерти друзей.

Старик зажал между ногами подошву, и молоток его застучал без перерыва. Флавье почти выбежал на улицу. Туман наложил на его лицо влажную маску, и он почувствовал, как снова им стала овладевать лихорадка. Он пересек улицу и вошел в небольшое кафе, где прежде иногда бывал, дожидаясь Мадлен.

– Что-нибудь покрепче,– попросил он.

– Хорошо,– ответил хозяин,– у вас неважный вид.

Он осмотрелся вокруг и понизил голос:

– Немного виски?

Флавье облокотился о прилавок. В груди у него потеплело, и горечь, как кусок льда, стала таять и исчезать, превращаясь в меланхолическое спокойствие. Врач был прав: перемена обстановки, солнце, покой для сердца – вот что имело значение. Не думать больше о Мадлен. Он хотел по приезде в Париж украсить ее могилу цветами. А теперь больше нет и могилы! Вот и прекрасно. Последняя нить порвалась. Путешествие закончилось в этом бистро, перед стаканом, до половины наполненным солнечным спиртным. Все, что было любимо,– женщина на портрете, нежная незнакомка, которую он за руку увлекал подальше от теней, где она могла потеряться,– все заканчивалось на этом стакане с виски. Все было только пьяным сном. Но нет, ведь у него осталась зажигалка. Он сунул в рот сигарету, достал ее и задержал в руке. Может, бросить ее, потерять? Позже, не теперь... Он опорожнил стакан и щедро расплатился. Ему нравилось видеть довольные лида.

– Смогу я получить такси?

Гм, это не так просто,– ответил хозяин.—Вам далеко?

– К Манту.

– Попытаться всегда можно.

Он позвонил в несколько мест, не переставая улыбаться Флавье, потом повесил трубку.

– Гюстав отвезет вас,– сказал он.– Может быть, это будет немного дороговато... Сами знаете, как .трудно теперь достать горючее.

Такси подъехало быстро, старая «С-4». Прежде чем они тронулись, Флавье оплатил проезд и терпеливо объяснил Гюставу:

– Мы поедем на север Манта, к месту между Сели и Дрокуртом... Там есть небольшой городок с колокольней... Путь я покажу.,, Потом вернемся обратно. Я недолго там пробуду.

И они отправились. Зимние дороги рассказывали одну и ту же грустную историю, историю битв, обстрелов и бомбардировок... Заледенев в углу машины, Флавье сквозь иней, покрывший стекла, смотрел на проплывающие мимо темные поля, тщетно пытаясь воскресить в памяти зеленые деревья и луга, полные цветов. Мадлен теперь становилась все дальше, начинала по-настоящему умирать. Итак, еще одно усилие! Он начал пить, чтобы не думать, чтобы не чувствовать себя несчастным. Но когда напивался, появлялась Мадлен и говорила с ним о жизни, которая могла бы быть у них, и Флавье млел от блаженства. Другой Флавье просыпался утром с горечью в душе и сухостью в горле.

– Вот он, Сели! – закричал Гюстав.

Флавье кончиками пальцев протер стекло.

– Поверните направо,– сказал он.– Это должно быть в двух-трех километрах отсюда.

Такси двигалось по дороге, на которой валялись самые разные обломки. Вдалеке виднелись редкие дома с дымящими трубами.

– Я вижу высокую колокольню,– сказал Гюстав.

– Это она... Подождите меня около церкви.

Машина подъехала к указанному месту. Флавье вышел и поднял голову, чтобы посмотреть на галерею вокруг башни. Он совсем не растрогался, ему было просто холодно. Он направился к домам, которые видел, когда поднимался по лестнице и боролся с головокружением. Они действительно оказались там, бедные домишки с торчащими вокруг черными деревьями. Была и маленькая лавка с витриной. Флавье толкнул дверь. Внутри пахло керосином и свечами. Несколько открыток стояло на этажерке.

– Кто это там? – Из глубины магазинчика появилась старая женщина.

– У вас случайно нет яиц? – спросил Флавье. – Или немного мяса? Я болен, а в Париже купить невозможно.

У него был неубедительный тон. Он уже заранее знал, что она откажет. И с безразличным видом стал рассматривать открытки.

– Тем хуже,– пробормотал он,– тогда поищу в другом месте. Знаете, я все же куплю этот вид на церковь Сен-Никола... Это название мне что-то напоминает... Послушайте, в мае сорокового... газеты не писали о каком-то самоубийстве?

– Да,– ответила она.– Одна женщина упала с колокольни.

– Вот, вот... теперь вспоминаю. Жена парижского промышленника, не так ли?

– Да, мадам Гевиньи. Помню. Ведь это я обнаружила тело. Так много всего происходило, но бедную женщину я не забыла.

– Может быть, у вас есть немного водки. – спросил Флавье.– Я никак не могу согреться.

Она подняла на него глаза, которые видели все ужасы войны и теперь ничему не удивлялись.

– Может быть,– ответила она.

Флавье сунул открытку в карман и положил на прилавок несколько монет, потом она сходила за бутылкой и стаканом. Этикетка была сорвана, но спиртное оказалось крепким.

– Странная идея,– заметил он,– бросаться с колокольни.

Она медленно спрятала руки под передник. Возможно, ей такая идея не казалась странной.

– Женщина была уверена в результате. В колокольне более двадцати пяти метров. Она упала головой вниз.

– Понимаю,– проговорил Флавье.

Дыхание его участилось, но ощущения страдания не было. Он просто чувствовал, как Мадлен уходит все дальше. Каждое слово будто горсть земли на могилу.

– Я была одна в городе,– продолжала она.– Ни единого мужчины, всех мобилизовали, А женщины ушли в поле. В шесть часов я пошла в церковь помолиться за сына, который тоже был в армии...

Она ненадолго замолчала. Из-за черной одежды казалось, что ей еще больше лет, чем на самом деле.

– Вышла я через исповедальницу, в дверь, которая ведет на церковный двор. Там короче идти. Тогда-то ее и заметила... Потом понадобилось много времени, чтобы известить жандармерию.

От смотрела на кур, бродивших по полу. Видно, ей вспоминались страх, усталость того вечера, прибытие жандармов, хождение вокруг часовни, яркие фонари, освещающие землю, и, наконец, муж с платком у рта...

– Это ужасные моменты,– сказал Флавье.

Да. Особенно когда в течение недели у тебя толкутся жандармы. Они вообразили, что бедную женщину столкнули...

– Столкнули?.. Почему?

– Потому что днем около Сели люди видели машину с мужчиной и женщиной, которая направлялась сюда.

Флавье закурил сигарету. Так вот в чем было дело. Свидетели приняли его за мужа. И это подозрение привело Гевиньи к смерти.

К чему теперь протестовать? Объяснять этой старой женщине, что мужчиной был не Гевиньи и все это – страшная ошибка? Та история больше никого не интересовала. Он опорожнил стакан, поискал, чего бы еще купить, но ничего подходящего не нашел.

– Спасибо за вино,– сказал он.

– Не за что,– ответила она.

Он вышел и, закашлявшись от сигареты, выбросил ее. А вернувшись в церковь, заколебался. Нужно ли остановиться у алтаря и преклонить колени перед образом, на который она молилась? Ведь молитва ее оказалась напрасной.

– Прощай, Мадлен,– прошептал он, перекрестился и вернулся к машине.

– Возвращаемся, патрон? – спросил шофер.

– Да, обратно.

И когда такси тронулось в путь, он, глядя через заднее стекло на удаляющуюся колокольню, проникся чувством, что и прошлое уходит вот так же. Он закрыл глаза и продремал до Парижа.

Но днем все же не выдержал: отправился к доктору Балларду и рассказал ему свою историю как на духу. Избегал только упоминать Гевиньи и не говорил о дальнейших перипетиях, драмы. Он больше не мог. И почти плакал, когда объяснял все это. – сущности,– сказал психиатр,– вы ее по-прежнему ищете. И потом, вы отказываетесь признать, что она умерла.

– Это не совсем так,– запротестовал Флавье.– Умерла она безусловно, Я уверен в этом. Но думаю... да, это ненормально, согласен... я думаю о ее бабушке, Полин Лагерлак... Ведь вы понимаете, что я хочу сказать... они обе были одним человеком.

– Другими словами, эта молодая женщина, Мадлен, прежде уже умирала. Ведь так? Вы именно в это верите?

– Это не верование, доктор. Я знаю эго, я это утверждаю.

– Короче, вы считаете, что Мадлен снова может оказаться живой, поскольку однажды побеждала смерть.

– Если вы так это понимаете...

– Конечно, в вашем мозгу все не настолько четко. Вот вы и пытаетесь что-то прояснить, убедить себя где-то... Лягте, пожалуйста, на кушетку.

Врач долго проверял все его рефлексы, потом сделал гримасу.

– А вы раньше пили?

– Нет, только в Дакаре начал, понемногу.

– Никогда не употребляли наркотиков?

– Никогда.

– Мне необходимо знать: вы на самом деле хотите выздороветь?

– Разумеется,– пролепетал Флавье.

– Больше не пить... забыть эту женщину... повторять себе, что она умерла... что умирают лишь один раз и навсегда. Вы всеми силами хотите этого?

– Да.

– Тогда не надо колебаться. Я напишу вам записку к одному моему другу, который руководит оздоровительной клиникой около Ниццы.

– А Меня не запрут там?

– Конечно нет, вы не до такой степени больны. Я посылаю вас туда из-за климата. Такому человеку нужно много солнца. У вас есть деньги?

– Да.

– Должен предупредить, что лечение будет долгим.

– Я останусь там, сколько потребуется.

– Отлично.

Флавье сел с ватными ногами. Он больше не обращал внимания на слова врача, на его жесты. И только повторял себе: «Выздороветь... выздороветь». Он жалел о том, что любил Мадлен, как будто эта любовь была несчастьем. Да! Возродиться, начать жить сызнова, приближаться к другим женщинам, быть похожим на остальных. Боже мой!.. Врач писал рекомендации. Флавье принимал все. Да, он уедет сегодня же вечером. Да, он перестанет пить... Да, он будет отдыхать... да... да...

– Не вызвать ли вам такси? – предложил служащий.

– Я лучше немного пройдусь.

Он дошел до агентства путешествий. Объявление там гласило, что все железнодорожные билеты проданы на неделю вперед. Флавье достал бумажник и получил билет на этот же вечер. Ему оставалось только позвонить во Дворец и в свой банк. Решение было принято: он уедет из города, в котором стал чужим. Его поезд отходил в двадцать один час. Пообедает он в своем отеле. Оставалось как-то убить четыре часа. И он вошел в кинотеатр. Ему был безразличен фильм, хотелось только забыть визит к Балларду и его вопросы. Он никогда серьезно не беспокоился о том, что сможет стать сумасшедшим. А теперь ему было страшно, спина его вспотела, и желание выпить сушило горло. Он начинал ненавидеть себя и презирать.

Засветился экран, и появилась надпись: «Визит генерала де Голля в Марсель». Множество людей в униформе, ликование толпы, не поместившейся на тротуарах. Рты были раскрыты в неслышных приветствиях. Толстый мужчина размахивал шляпой. И тут одна женщина стала медленно поворачиваться к камере: уже видны были ее очень светлые глаза и тонкое лицо, напоминающее портреты Лоуренса. Какой-то человек встал перед ней, но Флавье успел ее узнать. Наполовину выпрямившись, он с ужасом смотрел на экран.

– Сядьте! – закричал чей-то голос.– Сядьте!

Качая головой, он дернул себя за ворот, в груди его замер раздирающий крик. Ничего не понимая, он смотрел на полицейских, на салют, на общее оживление. Грубая рука заставила его опуститься.

 Глава 2

Нет, то была не она... Флавье остался на второй сеанс, принудив себя смотреть на экран спокойно. Он ждал появления этого лица, страшно напрягая внимание, чтобы сохранить в памяти образ. И когда тот промелькнул в долю секунды, часть его еще раз снова застонала, но другая часть не дрогнула. Невозможно было понять: молодой женщине на экране лет тридцать, она кажется довольно полной... что еще? Рот, другой рисунок губ... И все же сходство было потрясающим... Особенно глаза. Флавье пытался сравнить черты обоих лиц. Вернулся он вечером. Тем хуже, придется ехать на следующий день... И вечером же он сделал открытие: человек, который заслонил ее потом, был, очевидно, с ней. Муж или любовник. Он сопровождал ее: держал под руку, чтобы не потерять в такой толпе. Другая деталь, ускользнувшая сначала от Флавье: мужчина был хорошо одет, имел крупную жемчужину в галстуке и пальто на меху... Флавье заметил еще одну вещь, но не мог сообразить, какую... Он вышел сразу после журнала. Улицы были плохо освещены, дождь продолжался, и Флавье из-за ветра покрепче нахлобучил шляпу. Этот жест напомнил ему сцену в Марселе: мужчина с непокрытой головой и позади него отель, на фасаде которого видны три большие буквы, расположенные вертикально: РИЯ. Вероятно, название, которое должно зажигаться по вечерам. Что-нибудь вроде «Астория». Хорошо, а потом? Потом ничего. Флавье начал фантазировать. Очень возможно, что мужчина и женщина вышли посмотреть на кортеж из отеля. Относительно сходства... Да, эта женщина действительно похожа на Мадлен. А потом? Было ли это основанием для того, чтобы все бросить? В Марселе находились просто счастливые люди, а дальше? Флавье остановился в баре отеля. Конечно, он обещал врачу... но ему необходим стакан или два, чтобы забыть путешественников из «Астории».

– Виски!

Он выпил три. Это не имело никакого значения, раз он собирался серьезно лечиться, да и виски было для него менее вредно, чем коньяк. Оно уничтожало сожаления, беспокойство. Флавье лег спать. Он был дураком, что затянул свой отъезд.

На следующий день он сунул контролеру несколько банкнотов и устроился в первом классе. Это могущество денег пришло к нему слишком поздно. Если бы перед войной он был богат... если бы мог предложить Мадлен... ну, опять эта старая история! Еще недоставало зажигалку сохранить! Теперь ничто не мешало опустить стекло и выбросить ее наружу. Существуют предметы, которые медленно, но верно отравляют жизнь. Например, бриллианты. Тогда почему не зажигалки? Нет, от нее он не сможет отделаться. Она была доказательством того, что он мог бы стать счастливым. Ему бы хотелось, чтобы эту вещь положили с ним, когда он умрет. Пойти под землю с зажигалкой, вот еще бредовая идея! Он стал вспоминать свое детство, свои мечты. Прижавшись ртом к занавеске, Флавье смотрел на мелькавшие за окном дома, людей... Может быть, в Ницце он купит себе виллу и станет разгуливать, ни о чем не думая, особенно по ночам! Ах! Не думать ни о чем! Понемногу он задремал.

Когда скорый остановился в Марселе, Флавье вышел. Конечно, он не станет задерживаться в этом городе. К нему подошел служащий.

– Ваш билет дает вам право остановки на восемь дней.

Итак, бесполезно плутовать. Все равно потом придется уехать. Да и спешка ни к чему не приведет. Он поднял руку, подзывая такси.

– В «Асторию».

– «Вальдорф Астория»?

– Естественно,– ответил Флавье.

В холле огромного отеля он осторожно осмотрелся. Он хорошо знал, что это было игрой, и играл, пугая самого себя.

– Вам на несколько дней?

– Э... да... может быть, на восемь.

– У нас есть только очень большой номер первого класса с уютным салоном.

– Мне безразлично.

Это ему даже нравилось. Он нуждался в роскоши, чтобы верить в комедию, которую сам затеял. В лифте он спросил у служащего:

– Когда генерал де Голль приезжал в Марсель?

– Восемь дней назад, в воскресенье.

Флавье стал рассчитывать. Двенадцать дней – это много.

– Вы случайно не замечали здесь невысокого мужчину средних лет, очень элегантного, у него еще жемчужина в галстуке?

Он ждал ответа с волнением, хотя и знал, что это ни к .чему не приведет.

– Нет, не замечал,– сказал лифтер,– здесь бывает столько -народу!

Что ж, это следовало предвидеть. Флавье закрыл дверь на ключ. Старая привычка, у него всегда была причуда запираться. Он побрился и переоделся. Это составляло часть игры. Его руки дрожали, а глаза, которые он увидел в зеркале ванной, блестели, как у актера. Он небрежно спустился по широкой лестнице и направился к бару, засунув одну руку в карман. Его взгляд рыскал вправо и влево, останавливаясь на каждой женщине. Он поискал табурет.

– Виски!

Вокруг небольшой танцевальной площадки в громадных креслах болтали люди. Многие стояли с сигаретами, всюду слышались говор, смех, приятная музыка. Жизнь была как в сказке. Флавье быстро выпил. Почувствовал жар и был уже готов. Готов к чему?..

– Еще!

К тому, чтобы вынести их присутствие без дрожи. Один раз увидеть и уйти. Он не просил большего. Может быть... в ресторане? Он направился к гигантскому обеденному залу. Гарсон тут же проводил его к столику.

– Месье один?

– Да,– равнодушно ответил Флавье.

Немного ошеломленный светом и блеском, он присел на стул, не смея пока рассматривать обедающих. Потом почти наугад выбрал несколько блюд и стал медленно поворачивать голову. Много офицеров, мало женщин, никто не обращал на него внимания. Один в своем углу, не интересующий никого, он внезапно понял, что зря теряет время: вероятнее всего, пара, увиденная в кино, никогда не останавливалась в этом отеле. Камера случайно захватила их. А тогда? Неужели обыскивать весь город? И для чего? Чтобы найти женщину, которая смутно напоминала Мадлен. Нет, ему не следовало приезжать сюда, теперь оставалось только вернуться в Дакар и заняться своими скучными обязанностями. Там тоже найдутся клиники, если он действительно хочет выздороветь.

– Кофе? Ликеры.

– Да, марибель.

Время шло. Он курил, глаза его помутнели, вспотела голова. Одни люди вставали, другие приходили. Бесполезно оставаться здесь на. восемь дней. Завтра же надо уехать в Ниццу и немного отдохнуть, прежде чем сказать Франции: «Прощай». Он встал и с трудом выпрямился. Зала опустела. В зеркалах отразилась его худая фигура, неуверенно пробирающаяся между столиками. Он как можно медленнее поднимался по лестнице, чтобы испытать последний шанс, но встретился только с двумя американцами, которые спускались бегом. В своей комнате он сбросил с себя одежду и лег. Но заснул с трудом и во сне все еще искал что-то ускользающее от него.

Проснувшись утром, он ощутил будто вкус крови во рту и почувствовал себя разбитым. Ему с трудом удалось встать. Вот до чего он дошел. Если бы он забыл эту женщину в сороковом, если бы не томился но ней, ему не пришлось бы лечиться... А теперь он, может быть, уже приговорен... Он оделся, торопясь получить необходимые справки.

Собравшись, вышел и зашагал по коридору, устланному пушистым ковром. Голова у него по-прежнему болела. Он спустился по лестнице, немного отдышался и направился к администратору. В маленьком салоне напротив кассы торопливо завтракали путешественники. Флавье заметил там полного мужчину... не сон ли это?.. Мужчина, который, боже мой!.. Это был он: элегантный, лет сорока, резавший хлебец и беседующий с молодой женщиной. Та сидела спиной к Флавье. У нее были каштановые, очень длинные волосы, наполовину спрятанные под меховым манто, которое она набросила на себя. Чтобы увидеть ее лицо, ему нужно было войти в салон... сейчас, да, он войдет... позднее. Теперь он слишком возбужден. Машинально достав сигарету из портсигара, он тут же положил ее обратно. Никаких неосторожных действий, к тому же эти мужчина с женщиной его совершенно не интересовали. Он облокотился о стол и тихо спросил у служащего:

– Тот господин, там... немного плешивый... вот видите... тог, который разговаривает с молодой женщиной в меховом манто... напомните мне его имя.

– Альмариан.

– Альмариан! И чем он занимается?

Служащий подмигнул.

– Всем понемногу... Сейчас можно заработать деньги... и он зарабатывает!

– Это его жена?

– Конечно нет. Знаете, он никогда их долго не держит.

– А я могу получить справочник?

– Разумеется, месье.

Флавье уселся в холле и сделал вид, что перелистывает книгу, потом поднял глаза. С этого места ему лучше было видно молодую женщину, и уверенность разорвалась в нем, как бомба... Мадлен! Это была она. Как он мог колебаться?.. Она изменилась, постарела, пополнело лицо... Это была другая Мадлен, но, тем не менее,– та самая. Та самая!

Он тихонько откинулся, опустив голову, на спинку кресла. У него не хватило сил, чтобы поднять руку и вытереть нот с лица. Он может потерять сознание, если сделает хоть малейший жест. Он больше не шевелился, но образ Мадлен уже не покидал его. «Я умру, если это она»,– подумал он. Справочник выпал из его рук на паркет.

Медленно, недоверчиво Флавье стал осматриваться. Ведь нельзя же терять голову от того, что увидел двойника Мадлен! Он открыл глаза шире. Нет, то был не двойник. Кто может сказать, откуда приходит уверенность в чем-либо? Теперь он знал, что Мадлен была тут, рядом с толстым Альмарианом, знал так же хорошо, как то, что он Флавье и что не грезит. Теперь он страдал от своей прежней уверенности в смерти Мадлен.

Альмариан встал и предложил молодой женщине руку. Флавье поднял справочник и сидел согнувшись, пока пара не вышла в холл и не проследовала мимо. Поднявшись, он увидел их сквозь решетки лифта, которые, будто вуалетка, бросали тени на лицо Мадлен. Ему снова вспомнилась та Мадлен. Сделав несколько шагов, он бросил справочник на стол служащего, так и не узнав, заметила ли она его.

– Месье сохраняет свою комнату? – спросил служащий.

– Безусловно,– ответил Флавье.

Все утро Флавье бродил около порта, стараясь потеряться в толпе. Никогда ему не хватит людей, чтобы защититься от страха. Он же видел труп. И Гевиньи его тоже видел, и старая женщина, которая одевала Мадлен в последний раз... и полицейские, занимавшиеся этой бессмысленной историей. Значит, не Мадлен сопровождала Альмариана. Он выпил в баре спиртного, только одну порцию. Но легкое опьянение все же поднялось в нем. Потом прикурил сигарету от зажигалки, той зажигалки, которая не лгала, которая была тут, в его руке... Мадлен умерла, скончалась у подножия колокольни, а раньше нее Полин... И между тем... он вернулся к виски, ибо мысль, которая возникла в его мозгу, была такой странной, что ему пришлось напрячь все силы, обдумывая ее. Ему было нетрудно вспомнить их разговор в Лувре. «Я уже ходила здесь под руку с мужчиной,– сказала Мадлен.– Он напоминал вас, но имел бакенбарды».

Как все неожиданно становилось ясно! Тогда он не мог целиком понять ее, слишком переполненный жизнью, слишком слепой, он еще не был несчастлив, болен... Теперь ему все открылось... Боже мой, если бы только быть уверенным, совершенно уверенным. Тогда почему он боится? Чего опасается? Проснуться? Не верить больше в призрак? Но сможет ли он вынести взгляд ее глаз? Услышать без дрожи звук ее голоса?