Текст книги "Пропавшая нимфа (Сборник)"
Автор книги: Эрл Стенли Гарднер
Соавторы: Картер Браун,Пьер Буало-Нарсежак,Патрик Квентин
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)
– Ты слишком много пьешь,– сказала Рене и сразу же взглянула на соседний столик, испугавшись, что слишком громко произнесла это.
Она сознавала, что Флавье вот уже несколько дней специально привлекал к себе внимание. Бравируя, он залпом осушил стакан. За это время у него впали щеки и выступили скулы.
– Это же не то фальшивое бургундское, которое бросается в голову,– заметил он,
– И все-таки... Тебе это вредно!
– Да, вредно... Я вообще веду такую жизнь, которая мне вредна. Но ты никогда не поймешь...
Он беспричинно сердился. Она стала просматривать меню, лишь бы не видеть этих жестких глаз, в которых застыло отчаяние и которые так терзали ее. Рядом остановился гарсон.
– Что на десерт? – спросил он.
– Тарталетку,– сказала Рене.
– Мне тоже,– сказал Флавье и, как только гарсон удалился, нагнулся к ней.– Ты ничего не ешь... А раньше у тебя был хороший аппетит.
Он тихонько засмеялся, но губы его вздрагивали.
– Ты запросто проглатывала три—четыре бриоши,– продолжал он.
– Но я...
– Ну конечно... Вспомни... Галерея Лафайет.
– Опять эта история.
– Да. История того времени, когда я был счастлив.
Вздохнув, Флавье принялся шарить в карманах, а потом в сумочке Рене, разыскивая сигареты и спички. И при этом не спускал глаз с нее.
– Ты не должен курить,– слабо проговорила она.
– Знаю. Курить я тоже не должен, но мне нравится быть больным. И если я лопну...– он закурил сигарету и помахал спичкой перед глазами Рене,– это тоже не будет иметь значения. Ведь ты же сказала однажды: «Смерть не причиняет боли».
Она пожала плечами с безнадежным видом.
– Ну да,– продолжал он.– Я даже могу уточнить, где это было. В Курбевуа, на берегу Сены. Видишь, у меня хорошая память. О, да!
Положив локти на стол, он смеялся, закрывая от дыма один глаз. Гарсон принес тарталетки.
– Итак, ешь! – сказал Флавье.– Обе, я больше не голоден.
– На нас смотрят,– взмолилась Рене.
– Ну и пусть! Я имею право заявить, что больше не голоден. Это прекрасная реклама для заведения.
– Не понимаю, что с тобой творится сегодня вечером.
– Да ничего, дорогая, ничего. Я просто весел... Почему же ты не ешь ее ложкой? Раньше ты их именно ложкой ела.
Она оттолкнула тарелку, взяла сумочку и встала.
– Ты отвратителен.
Он тоже поднялся. Точно! В их сторону поворачивали головы, провожали взглядами, но он не испытывал ни малейшего стыда, чувствуя себя выше этих людей, он догнал Рене около лифта, и служащий принялся бесцеремонно их разглядывать. Она высморкалась и, спрятав лицо за сумочку, сделала вид, будто пудрится. Она становилась краше на этой грани слез, и он радовался ее страданиям. Они молча прошли по длинному коридору. Войдя в комнату, она бросила сумочку на кровать.
– Так не может больше продолжаться,– сказала она.– Эти постоянные намеки неизвестно на что... эта жизнь, которую ты заставляешь меня вести... нет... я предпочитаю расстаться... Иначе в конце концов сойду с ума.
Она не плакала, но что-то в ее глазах придавало им особенный, необычный блеск. Флавье грустно улыбнулся.
– Вспоминаешь,– начал он,– церковь Сен-Никола... ты молилась... ты была бледна, как теперь.
Она медленно опустилась на край кровати, будто какая-то невидимая рука давила ей на плечо. Ее губы слегка дрожали.
– Церковь Сен-Никола?
– Да... заброшенная церковь в одной деревне около Манта... Ты готова была умереть.
– Я?! Я была готова умереть?
Она плашмя бросилась на живот, спрятав-лицо в руках. Рыдания сотрясали ее плечи. Флавье встал рядом на колени, чтобы погладить ее по голове, но она резко отстранилась.
– Не трогай меня! – закричала она.
– Я пугаю тебя? – спросил Флавье.
– Да.
– Ты думаешь, я пьян?
– Нет.
– Тогда, значит, считаешь меня сумасшедшим?
– Да.
Он встал и некоторое время смотрел на нее, потом провел рукой по лбу.
– В принципе, возможно, это и правда! Но ведь существует колье... Нет, дай мне договорить, хорошо? Почему ты его не носишь?
– Потому что не люблю. Я уже говорила.
– А может, боялась, как бы я его не узнал. Это вернее, не правда ли?
Она немного повернула голову и посмотрела на ‘ него сквозь спутанные волосы.
– Нет,– ответила она.
– Клянешься?
– Конечно.
Он задумался, выписывая ногой узор на полу.
– Итак, по твоим словам, тебе его дал Альмариан?
Она оперлась на локоть и, поджав под себя ноги так, что совсем съежилась, с неприязнью смотрела на него.
– Альмариан сказал, что купил его в Париже у одного антиквара.
– Сколько времени прошло с тех пор?
– Но ведь об этом я тебе тоже говорила. Ты .заставляешь меня все повторять снова.
– Ну что ж, повтори. Сколько времени прошло с тех пор?
– Шесть месяцев.
Конечно, могло и такое быть... Но нет, подобных совпадений не существует!
– Ты лжешь! – закричал он.
– Зачем же мне лгать?
– Зачем? Ну! Признайся же! Ведь ты Мадлен Гевиньи?
– Нет!.. Прошу, не начинай терзать себя. Если ты по-прежнему влюблен в эту женщину, давай расстанемся... Будет лучше, если я уйду... С меня достаточно такой жизни.
– Эта женщина умерла.
Он колебался. Ему до такой степени хотелось выпить, что приходилось откашливаться, лишь бы немного облегчить горло.
– Скорее даже,– уточнил он,– она оставалась мертвой какое-то время... Только вот... разве можно умирать на время?
– Нет,– простонала она.– Замолчи!
Снова ужас наложил на ее лицо белую маску, маску бледности. Флавье отступил на шаг.
– Ничего не бойся... Ты сама видишь, что я не могу причинить тебе зла... Просто задаю иногда странные вопросы, но тут не моя вина. Кстати, ты уже видела это?
Он пошарил в кармане и бросил на кресло золотую зажигалку. Рене закричала и отшатнулась к стене.
– Что это? – пролепетала она.
– Возьми!.. Посмотри!.. Это зажигалка... Ну, дотронься же до нее. Зажги! Заверяю тебя, это действительно всего лишь зажигалка... Не обожжет она... Ну! Вспоминаешь что-нибудь?
– Нет!
– И даже музей Лувра?
– Нет.
– Я подобрал ее возле твоего тела... Правда, ты не могла запомнить этого моего движения...
У него вырвался тихий смешок, и Рене не смогла удержать слез.
– Уйди! – сказала она.– Уйди.
– Возьми ее,– сказал Флавье,– она твоя.
Зажигалка блестела между ними, и этот блеск: разделял их. Та, которую видел Флавье, была Рене, Рене, страдающая зря. Зря! Кровь пульсировала в его висках. Неверными шагами он подошел к умывальнику и выпил немного тепловатой воды, пахнущей хлоркой. У него была еще масса вопросов к ней, которые копошились в нем, как черви, но он ждал... Сейчас он напугал Мадлен своим гневом и неудачными выяснениями. Но понемногу снова осторожно начнет расспрашивать о ее жизни. Он избавит ее от субстанции Рене, и настанет время, когда она, наконец, вспомнит. Он запер дверь на ключ.
– Я здесь не останусь,– сказала Рене.
– Куда же ты пойдешь?
– Не знаю, но здесь не останусь.
– Обещаю не приближаться к тебе. И не вспоминать больше о твоем прошлом.
Он слышал ее частое дыхание и знал, что она следит за каждым его жестом.
– Убери эту зажигалку,– сказала она.
Так же она говорила бы, если бы смотрела сейчас на какую-нибудь рептилию. Флавье подобрал безделушку и подбросил ее на руке.
– В самом деле?.. И ты не хочешь ее сохранить?
– Нет. Я только хочу, чтобы ты оставил меня в покое... Мне было достаточно несчастий во время войны. Если нужно, чтобы и теперь...
Из глаз ее покатились слезы, и она стала искать носовой платок. Флавье швырнул ей свой. Она сделала вид, что не видит его.
– Почему ты рассердилась? – спросил он.– Я не хотел быть неприятным, уверяю тебя. Ну, будем друзьями.
Он подобрал свой платок, сел на кровать и вытер ей лицо. Внезапная нежность делала его движения неловкими. По Щекам Рене продолжали литься слезы, как кровь из раскрытой раны.
– Послушай, у тебя нет для этого никаких причин,– умолял Флавье.– Ну разве это горе?
Он положил голову Рене к себе на плечо и стал тихо баюкать ее.
– Да,– признался он едва слышно, – бывают моменты, когда я себя не узнаю... Меня терзают воспоминания... Ах!.. Ты не сумеешь этого понять... Если бы она умерла в своей постели, мирно... я бы, конечно, страдал, но со временем, наверное, забыл... тогда как... в сущности, я могу тебе это сказать... Она убила себя... Бросилась в пустоту... Чтобы избегнуть, но чего?.. Вот уже пять лет, как я задаю себе этот вопрос каждый день.
Глухие рыдания снова сотрясли грудь молодой женщины, прислонившейся к нему.
– Там,– бормотал он,– все кончилось... Видишь, я рассказал тебе об этом. Ты нужна мне, детка. Ты не можешь покинуть меня, потому что на этот раз я умру. Да, я по-прежнему люблю ее. Тебя я тоже люблю. Такой же любовью, такой любовью, какой ни один мужчина не знал... Она была бы восхитительной, если бы ты сделала небольшое усилие... если бы захотела вспомнить то, что произошло... около колокольни...
Ее голова задвигалась, и он сжал руки сильнее.
– Позволь мне договорить... Я должен доверить тебе кое-что... нечто, понятое мною только сегодня...
Он нашарил кнопку и нажал на нее, чтобы выключить электричество. Тело ее давило на его плечо, но он не измелил положения. Так они и сидели в темноте, в которой были видны неясные очертания предметов, и где блуждали их мысли?
– Я всегда боялся смерти,– продолжал Флавье, и его голос казался лишь вздохом.– Смерть других всегда волновала меня, потому что предвещала мою собственную... нет, я не в состоянии объяснить это. Я должен был верить в христианского бога... Этот труп, зарытый в глубине ямы, камень сверху. А потом третий день... Как же я думал мальчиком об этом третьем дне. Однажды тайком пробрался к карьеру, и мой крик долго звучал под землей, но не разбудил никого... Было еще слишком рано... А теперь я верю, что он был услышан. Мне так хотелось этого! Если это правда, если бы ты пожелала... ты... тогда бы я больше не боялся... Забыл бы, что сказали врачи. Ты бы научила меня...
Он взглянул на лицо, прислоненное к его плечу: глазницы. казались пустыми. Только лоб, щеки и подбородок слегка различались. Сердце Флавье было полно любви: он смотрел на нее и ждал слов. Рене открыла глаза, и те полыхнули зеленым. Флавье отодвинулся.
– Закрой глаза,– прошептал он,– не смотри на меня так.
Он не чувствовал больше своей одеревенелой руки. Эта часть его будто умерла. Он вспомнил, как, вытаскивая из воды отяжелевшее тело Мадлен, должен был бороться и за собственную жизнь. А ведь она знала секрет... Но его уже одолевал сон: он еще пытался говорить, обещать ей что-то, а сам незаметно погружался в дрему. Потом ему смутно показалось, будто она зашевелилась, вероятно, раздеваясь, и будто он сказал: «Мадлен... Останься со мной...» Он спал тяжелым сном и не знал, что при свете зари она долго смотрела на него мокрыми от слез глазами.
Проснулся он совсем разбитым, с больной головой. Услышал из ванной шум воды и пришел в себя окончательно. Потом встал. Дьявол! Он с трудом сделал несколько шагов.
– Я буду готова через минуту,– закричала Рене.
Бездумно и безрадостно Флавье смотрел на голубое небо над крышами. Итак, жизнь продолжалась, та же идиотская жизнь. Он медленно оделся, чувствуя себя вялым, как каждое утро. Его снедало желание выпить. Первый же, хотя бы маленький, стакан прояснит мозги, и он совсем очухается. Она появилась в великолепном халате, купленном накануне.
– Место свободно,– сказала она.
– Торопиться некуда. Добрый день... Ты хорошо спала? А я просто не в своей тарелке. Ты не слышала, я не кричал ночью?
– Нет.
– Иногда я кричу во сне. Кошмары мерещатся. О! Это у меня с детства, ничего серьезного.
Он зевнул и посмотрел на нее. Ее вид тоже нельзя было назвать блестящим, но беспокоило его скорее то, что она стала худеть. Она начала причесываться, и снова Флавье не смог удержаться от грубого импульса.
– Дай!
Он взял гребенку и подвинул стул.
– Садись перед зеркалом. Сейчас покажу... Такие волосы на плечах – это старая уловка.
Он старался быть спокойным, но от нетерпения кончики его пальцев дрожали.
– Прежде всего,– продолжал он,– я хочу, чтобы ты красилась хной... Видишь, у тебя есть и светлые и темные пряди... И нельзя понять, какие из них настоящие.
Теплые волосы трещали под гребенкой в руках Флавье. Он затаил дыхание. Рене, слегка закусив губы, предоставила ему действовать. Но Флавье было трудно уложить волосы, которые поддерживались слишком большим количеством шпилек, и пучок получался неправильной формы. Ему только хотелось сделать эту массу волос такой, как на портрете Мадлен. Открытые уши теперь не скрывали своей красивой формы. Он всунул последнюю шпильку и выпрямился, всматриваясь в новый образ, отразившийся в зеркале перед ним. Ах! .
Это лицо! Наконец он увидел его таким, как описывал Гевиньи. Лицо бледное и таинственное, то, что представлялось ему в мечтах, смотрело из зеркала.
– Мадлен!
Он произнес ее имя, и она не услышала. Не было ли это просто видением? Он бесшумно обошел вокруг стула и понял, что ошибся. Его медленные движения, расчесывание волос – все это погрузило молодую женщину в полудрему. Но та почувствовала, что на нее смотрят, вздохнула и сделала усилие, чтобы повернуть голову и улыбнуться.
– Еще немного,– прошептала она,– и я бы заснула. Мне и теперь еще хочется спать.
Потом бросила равнодушный взгляд на свою прическу.
– Неплохо,– согласилась она.– Да, так лучше, чем раньше, но не очень-то солидно это сделано.
Она покачала головой, и шпильки выпали. Потом покачала сильней, и шиньон рассыпался, а волосы потоком разлились по ее плечам. Она расхохоталась, а за ней и Флавье, хотя ему и было немного страшно.
– Бедняжка, дорогой! – сказала она.
Он еще смеялся, прижимая пальцы к вискам, но чувствовал, что больше не может оставаться в этой комнате. Он задыхался. Он нуждался в солнце, в трамваях, в шуме, в толпе. Он должен был забыть это видение. Будто алхимик, который добыл золото. Он быстро оделся и начал торопливо мыться, натыкаясь на предметы.
– Я спущусь вперед? – предложила она.
– Нет, подожди меня. Ты же можешь подождать!
Его голос так внезапно изменился, что она подошла к ванной комнате.
– Что с тобой?
– Со мной? Ничего! А чего бы ты хотела?
Он заметил, что она причесалась по-прежнему, и не знал, сердиться ему или нет, но был доволен. Он завязал галстук, надел пиджак и уцепился за руку Рене.
– Я не потеряюсь,– пошутила она.
Но ему больше не хотелось смеяться. Они вышли из отеля и превратились в обычных скучающих прохожих.
Флавье уже чувствовал себя усталым, его мучила мигрень. Он вынужден был сесть в парке.
– Прости меня,– сказал он,– кажется, придется вернуться. Мне нехорошо.
Она сжала губы, избегая смотреть на него, но все же помогла добраться до отеля. Сколько времени он собирается сидеть в этой постылой комнате? Он не имел права задерживать ее и догадывался, что она убеждена не полностью. В полдень он попытался встать, но сильная головная боль и головокружение опрокинули его обратно на кровать.
– Хочешь я положу тебе компресс на лоб? – предложила она.
– Нет... нет... Это пройдет... Иди завтракать.
– Тебе станет лучше?
– Да, заверяю тебя.
Тем не менее, когда дверь за ней закрылась, гримаса исказила его лицо. Это было глупо, потому что все вещи Рене лежали в шкафу. Она не убежит, не исчезнет. «Она может умереть»,– – подумал он и прижал руки ко лбу, чтобы прогнать безумную мысль. Время шло. Обслуживали везде медленно, он это знал. Но она могла воспользоваться случаем... Уже час, как ее нет... Похоже, она умирала от голода. Прошел час с четвертью. Беспокойство прибавляло головной боли и вызывало бессильные слезы. Когда она вернулась, он посмотрел на нее с отвращением.
– Один час и двадцать пять минут, чтобы проглотить несчастный бифштекс!
Она засмеялась, села на кровать и взяла его за руку.
– Были эскалопы, и у них такое обслуживание бесконечное... А ты как?
– О!.. Я!
– Ну! Не будь ребенком.
Он держал эту свежую руку, и спокойствие понемногу возвращалось к нему. Так он и задремал, обхватив ее пальцами. А к вечеру почувствовал себя лучше.
– Мы не пойдем далеко, а завтра я обращусь к врачу.
Они спустились вниз. На тротуаре Флавье сказал, что забыл кое о чем.
– Пожалуйста, подожди меня здесь. Мне нужно только позвонить по телефону.
Он вернулся назад и вошел в бар.
– Одно виски!.. Побыстрее!
Он дрожал от нетерпения. Она была способна за это время уйти, повернуть за угол... Он махом выпил живительную влагу. И тут глаза его упали на меню.
– Это меню завтрака?
– Да, месье.
– Я не вижу в нем эскалопов.
– Эскалопов сегодня не было.
Флавье прикончил свой стакан и вытер губы салфеткой.
– На мой счет,– сказал он и побежал к ней.
Он был любезен, много говорил, он мог быть даже блестящим, если хотел добиться этого. Потом повел ее обедать в один шикарный ресторан около Старого порта. Заметила ли она пристальность его взглядов? Ведь все было так просто в их существовании, и Флавье всегда казался таким странным человеком!
Вернулись они поздно, легли спать и долго не просыпались. В полдень Флавье опять пожаловался на голову.
– Вот видишь,– сказала она,– как только мы немного отступаем от обычного режима...
– Я особенно огорчен, что тебе опять придется завтракать одной.
– Это быстро.
– О, не торопись.
Флавье переждал удаляющиеся шаги, тихонько открыл дверь и прыгнул в лифт. Взгляд в холл, в обеденный зал. Ее там не было. Он вышел и, заметив ее в конце улицы, прибавил шагу. «Так и есть,– подумал он,– все повторяется». На ней был надет серый костюм, шла она быстро и немного наклоняла голову. Как обычно, вокруг толклось множество офицеров. Она завернула в маленькую улочку, и Флавье подошел ближе. Улица была узкая, с лавками, антикварными магазинами... Где он уже видел такую? Она была похожа на улицу Сен-Пере. Рене перешла ее и юркнула в маленький отель. Флавье не посмел идти дальше, какой-то страх удержал его перед домом.
«Центральный отель» – извещала металлическая дощечка, приклеенная к мраморной плите над входом, Флавье на ватных ногах все же приблизился к двери. Он увидел небольшой холл, стенд с ключами и за кассой – мужчину, который читал газету.
– Что вам угодно? – спросил тот.
– Даму...– ответил Флавье,– даму в сером. Кто она?
– Та, которая только что вошла?
– Да. Как ее зовут?
– Полин Лагерлак,– ответил мужчина с ужасным марсельским акцентом.
Глава 5Когда Рене вернулась, Флавье лежал на кровати.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Немного лучше. Я сейчас встану.
– Почему ты так смотришь на меня?
– Я!
Он откинул покрывало и попытался улыбнуться.
– У тебя очень странный вид,– настаивала она.
– Да нет, что ты.
Он причесался, почистил пиджак. В этой узкой комнате каждое движение сближало их, заставляло без конца задевать друг друга. Флавье не -смел ни молчать, ни говорить. Ему хотелось сидеть одному, обхватив голову руками и заткнув пальцами уши, одному со своей ужасной задачей.
– Мне еще надо сделать несколько покупок,– сказала Рене.– Я просто зашла посмотреть, как ты себя чувствуешь.
– Покупки?.. Какие покупки?
– Кроме того, мне необходимо пойти к парикмахеру. И потом, я хотела купить шампунь и пару чулок...
Шампунь, пара чулок – все это выглядело очень реально. Очень убедительно, ведь у нее сейчас было такое ясное, неспособное солгать лицо.
– Могу я уйти? – спросила она.
Он хотел сделать ласковый жест, но рука его заколебалась, как у слепого.
– Ты здесь не узница,– пробормотал он,– и хорошо знаешь, что пленник – это я.
Снова наступило молчание. Она оправлялась перед зеркалом. Флавье наблюдал за ней, стоя сзади.
Потом тихонько дотронулся пальцем до плеча женщины. Кожа там была гладкой, теплой, и он быстро отдернул руку.
– Но что же в конце концов с тобой? – спросила она, наклоняясь, чтобы подкрасить губы.
Он вздохнул. Рене... Мадлен... Полин... К чему опять задавать ей вопросы?
– Иди! – сказал он.– Торопись.
Он протянул ей перчатки и сумочку.
– Я подожду тебя. Ты вернешься?
Она повернулась.
– Что ты! Что за мысль!
Он пытался улыбнуться, но был очень несчастлив.
Все говорило в нем об этом, и он почувствовал, как она внезапно пожалела его, как заколебалась, стоит ли ей уходить, будто стыдилась покидать больного.
Она любила его. Что-то очень чистое, очень нежное читалось в ее лице. Она сделала шаг, другой, бросилась к нему и поцеловала в губы. Было ли это прощанием?.. Было ли?.. Он ласково погладил ее по щеке.
– Прости меня... маленькая Эвридика!
Кажется, она побледнела под своей косметикой.
Ее веки задрожали.
– Будь благоразумен, мой дорогой. Отдыхай... Не нужно, чтобы эта голова все время работала!
Она открыла дверь, еще раз посмотрела на Флавье и помахала ему. Дверь затворилась. Ручка замерла неподвижно. Стоя посредине комнаты, Флавье все смотрел на ее медь. Она вернется... Но когда? Нужно было выбежать в коридор и закричать изо всех сил: «Мадлен!» Но только сейчас прозвучала чистая правда: это он был пленником. На что он надеялся? Держать ее у себя в комнате? Следить за ней днем и ночью? Даже если все время наблюдать за ней, он никогда не узнает, что скрывается в глубине ее души. Их любовь была ужасной. Он посвятил себя мертвой... Мертвой!
Флавье отшвырнул ногой стул перед туалетным сто-лйком. Так что же! А отель, где она сняла комнату, и все эти покупки, как только ей удавалось уйти? Разве это не подготовка к бегству? Ничего таинственного здесь не было. После Гевиньи был Альмариан, после Флавье будет кто-нибудь другой...
«Ревность... Ревность к Мадлен! – усмехнулся он.– Разве это не бессмысленно?» Он прикурил сигарету от золотой зажигалки и спустился в бар. Он не был голоден. Ему даже Не хотелось спиртного. Он заказал коньяк, просто чтобы иметь право устроиться в кресле. Над батареей бутылок горела лишь одна лампочка. Гарсон читал газету. Флавье, взяв стакан в руку, откинул назад голову и смог наконец закрыть глаза. Ему представился Гевиньи. Тогда он насмехался над ним,' а теперь сам оказался в подобной ситуации. Если бы у него был друг, он пошел бы молить его последить за Рене.
– Гарсон... еще одну!
Гевиньи, к счастью, никогда не подозревал правды, а если бы знал... что бы сделал? Ведь он тоже пил и, наверное,. стал бы пить еще больше. Или пустил бы себе пулю в лоб. Потому что существует правда, которую человек не в состоянии вынести. И нужно же было, чтобы из всех людей он именно ему захотел доверить свой секрет... Позже Гевиньи плакал над трупом своей жены. Консьержка помогла одеть ее. Инспекторы полиции внимательно ее осматривали. Здесь он был спокоен. Голова начинала кружиться, когда он думал о Полин Лагерлак, которая покончила с собой. Когда вспоминал сцену в церкви и ужасный полет Мадлен... Жизнь стала ей в тягость... и она исчезла. Но разве существование Рене было легче? Нет... Тогда... Голова Флавье закружилась.
– Гарсон!
На этот раз Флавье уже хотел выпить. Он с грустью оглядывался вокруг. А сам он еще живой? Да. У него вспотел лоб и горели руки. Он отдавал себе отчет в абсурдности ситуации. Он не только больше не сможет обнять Рене, но не сможет и говорить с ней. Она была слишком «другой». Что-то появилось между ними после того, как он обнаружил маленький отель, что-то, уничтожающее дружбу. Ома безусловно уйдет к другому мужчине.
Флавье выпустил из пальцев свой почти полный стакан, и напиток пролился ему на колени. Он вытер их платком, потом поднял стакан и смущенно взглянул на гарсона, который по-прежнему продолжал читать. Теперь, по всей вероятности, она убежит... Наверное, она уже сложила свои вещи там, в маленьком отеле... И, возможно, сейчас брала билет в Африку... или Америку... Это будет хуже чем смерть.
Он встал, пошатнулся и ухватился за кресло.
– Что такое? Месье болен?
Поддерживая, его осторожно довели до бара.
– Нет!.. Оставьте меня!
Он уцепился за цинковую стойку и глупо уставился в белую куртку и пластрон наклонившегося к нему человека.
– Мне... мне лучше, спасибо.
– Небольшое укрепляющее? – предложил человек.
– Да... да, виски!
Он поднес спиртное к губам, презирая себя за свою слабость, но виски немного взбодрило его. Он найдет способ помешать Мадлен уйти. Ведь он сам виноват в этом ее стремлении. Как объяснить ей, что теперь все изменится? Как убедить, что все еще может стать у них хорошо? Неужели уже слишком поздно!
Он поискал взглядом часы. Половина пятого.
– На мой счет!
Его руки выпустили металлическую стойку. Он сделал несколько неуверенных шагов, потом ноги его окрепли. Он прошел через холл и подозвал швейцара.
– Есть тут поблизости дамская парикмахерская? – спросил он.– Конечно, шикарная?
– «У Мариз»,– ответил швейцар,– ближе всех.
– Это далеко?
– Нет, максимум в десяти минутах ходьбы. Пойдете вдоль бульвара и свернете на третью улицу слева. Она находится между цветочным магазином и кафе. Ошибиться невозможно.
– Благодарю.
Флавье вышел на улицу. Напрасно он не позавтракал. Сильно пекло солнце, и Флавье старался держаться рядом с домами. Время от времени он опирался о теплый камень какой-нибудь стены. Он легко отыскал салон и подошел к витрине, как бедняк, вымаливающий милостыню. Она была там! Действительно она! Он проследовал мимо и вошел в кафе.
– Сандвич и полпорции.
Отныне он будет избегать неосторожностей, станет лечиться, восстановит силы. Ему нужно быть очень сильным, чтобы помешать ей... Но как вернуть ее доверие?
Он вздохнул и покончил, с сандвичем. Пиво было ему противно, а табак сушил рот. Он поудобнее устроился на своей банкетке. И оттуда стал наблюдать за тротуаром перед салоном. Она не могла от него ускользнуть. Вероятно, она вернется в отель. Как же вынести долгий вечер, который последует за этим? Просить у нее прощения? Умолять забыть их ссоры?
Время шло медленно. Хозяин кафе издалека удивленно смотрел на посетителя, который громко разговаривал, сам с собой и не спускал глаз с улицы. Флавье продолжал терзаться и не находил выхода. Удерживать Мадлен бесполезно. При малейшей оказии все будет кончено. Он не сможет больше отговариваться мигренью, чтобы оставаться в постели. Даже теперь могло быть поздно. Тогда ему останется только умереть.
Неожиданно появилась Мадлен. С непокрытой головой, с узлом на затылке и красиво выкрашенная хной.
Флавье устремился за ней. Она шла не торопясь, держа под мышкой черную сумочку. На ней был серый костюм, который купил он. И выглядела она именно так, как ему представлялось в грезах. Он приблизился к ней, как в тот раз, и почувствовал запах ее духов. Положив руку на грудь, открыв рот, Флавье шел, как завороженный. Это было уже слишком. Она шагала все дальше. Как правильно он начал следить за ней! Она не собиралась .возвращаться в отель и безразлично проходила мимо лавок. Ее тень падала на ноги Флавье. Гуляла ли она? Было ли у нее свидание? Мадлен прошла по набережной и остановилась на углу. На воде кипела жизнь. Это был Марсель и вместе с тем Курбевуа. Прошлое вернулось, и Флавье почувствовал себя вне времени. Мадлен двинулась дальше, глядя на залитую мазутом воду. Потом подошла к чему-то похожему на кафе и села за столик. Флавье стал искать, где бы ему спрятаться, и, как в прошлый раз, укрылся за бочками. А там, за столиком, Мадлен писала, и ветер трепал край бумаги. Ее рука очень быстро двигалась. Это ему предназначалось письмо, закончив которое, она теперь сложила и сунула в конверт. Уходя, она оставила несколько монет на столе.
Флавье обошел бочки. Ужасное подозрение овладело им. Что, если... Она была еще довольно далеко от воды, но шла быстро. Видно, искала более пустынное место. Вот она нагнулась, чтобы пройти под низкими ветвями, и приблизилась к берегу. Флавье наблюдал из тени. Вокруг никого не было. Флавье на цыпочках подошел к ней, обнял за плечи и оттащил назад. Она закричала, отбиваясь.
– Стой,– сказал он.– Дай мне это письмо.
Они стали бороться, и сумочка раскрылась. Письмо выскользнуло оттуда и упало на землю. Флавье хотел поставить на него ногу, но промахнулся, и порыв вeтpa унес конверт. Флавье продолжал крепко прижимать к себе Мадлен.
– Вот видишь, что ты наделал! Оставь меня!
Он положил сумочку в карман и увлек молодую женщину в сторону.
– Я следил за тобой от самой «У Мариз». Почему ты пришла сюда, а? Отвечай! Что ты мне говорила в этом письме?.. Прощалась?
– Да.
Он тряхнул ее.
– А потом?.. Что ты потом собиралась делать?
– Уйти... Может быть, завтра... Сделать что угодно! ' Я так больше не могу.
– А я?
Он чувствовал себя совершенно опустошенным. Страшная усталость придавила его плечи.
– Идем!.. Пошли!..
Они углубились в узкие улицы, где мелькали подозрительные тени, но Флавье не опасался бродяг. Он даже не подумал о них. Его пальцы крепко держали локоть спутницы. Он толкал ее перед собой, и ему казалось, что они прибыли из такой дали, может быть, даже из страны мертвых.
– Теперь,– продолжал он,– я имею право знать... Ты – Мадлен?.. Ну, говори!
– Нет.
– Тогда кто же?
– Рене Суранж.
– Это неправда.
– Правда.
Он поднял голову, чтобы увидеть узкую полоску неба между высокими слепыми домами. Ему хотелось ударить ее, ударить до смерти.
– Ты – это Мадлен,– яростно повторил он.– Доказательство тому то, что ты назвалась Полин Лагерлак хозяину отеля.
– Только для того, чтобы ввести тебя в заблуждение.
– Ввести в заблуждение?
– Да... ведь тебе непременно хочется видеть меня еще и этой Полин... Я не сомневалась, что ты непременно займешься расследованием и оно фатально приведет тебя туда. Мне хотелось, чтобы ты сохранил воспоминание только о другой женщине, а Рене Суранж забыл.
– Тогда... эта прическа, эта хна?
– Я ведь уже сказала: чтобы уничтожить Рене Суранж... Чтобы в твоей жизни никогда больше никого не было, кроме этой Мадлен.
– Нет!.. Это тебя я хочу сохранить.
Он с отчаянием сжал ее руку. В темноте она полностью узнавалась им, с ее походкой, с ее духами и тысячью жестов, в которых нельзя было ошибиться. Приглушенная музыка проникала сквозь стены домов, вдалеке моргал какой-то фонарь, а сзади них пели на воде сирены.
– Почему ты хочешь ускользнуть от меня? – спросил Флавье.– Ты со мной несчастлива?
– Да.
– Из-за моих вопросов?
– Из-за этого... и всего остального.
– А если я пообещаю больше не задавать вопросов?.. Никогда!
– Мой бедный друг... Ты не сможешь.
– Послушай... Ведь то, о чем я прошу, так нетрудно. Признайся, что ты Мадлен, и мы больше никогда не будем говорить об этом... Покинем Марсель... Будем путешествовать, и ты увидишь, как прекрасна жизнь.
– Я не Мадлен.
– О! Невероятное упрямство! Ты настолько Мадлен, что даже усвоила ее манеру смотреть в пустоту, исчезать из реальности.
– У меня свои заботы, и на моем месте никто бы не выдержал такого.
Он почувствовал, что она плачет. Они направлялись к освещенному бульвару, прижимаясь друг к другу. Сейчас они вернутся к живым людям. Флавье достал платок.
